Волчара

Вымотанный до жути после напряженного трудового дня, я брел по бульвару. Вечерело. Город потихоньку остывал от солнечного зноя. Под липами потягивало сладковатым дурманящим ветерком, и, вдыхая ароматы цветущих лип, я понемногу начинал приходить в себя. Вокруг сновала пестрая толпа, шелестел прохладой небольшой фонтан, моргнули и начали разгораться желтые шары фонарей. Вдруг, где-то у моих ног, хриплый голос отчетливо и требовательно произнес:
- Профессор!
Я вздрогнул и оглянулся. Прислонясь спиной к шершавому липовому стволу, в позе лотоса восседал бродяга. У ног его стояла, тульей вниз, мятая широкополая шляпа. На дне этой импровизированной урны для подаяний блестело несколько монет и мятая купюра небольшого номинала. От бродяги явственно смердело. Я поморщился.
- Что, Профессор, не узнаешь?.. – в неопрятной бороде блеснула щербатая улыбка.
Я вгляделся в темное морщинистое лицо, в льдинки голубых, почти бесцветных, глаз. Произнес неуверенно:
- Волчара, ты?
- В точку, Профессор, в точку! – снизу вверх навстречу мне протянулась заскорузлая, с обломанными ногтями, рука Витьки Волкова, моего сокурсника:
- Не побрезгуешь?..
Я, внутренне содрогнувшись, но стараясь не подать о том виду, двумя руками пожал протянутую мне руку:
- Здравствуй, Витя! Сколько лет, сколько зим!
- Да, почитай, что и тридцать. Присаживайся, - Виктор подвинулся, уступая мне часть видавшей виды затертой картонки.
- Нет, Витя, только не здесь. Меня же могут мои студенты увидеть.
- А ты что, и вправду профессором стал?
- Ну да.
- В нашем универе?
- Да, в нашем.
- На какой кафедре?
- На теорах.
- О! Кафедра теоретической радиофизики! Звучит-то как! Ну что ж, ты всегда был умненьким. Давай же дернем с тобой за встречу, - Виктор кивнул на изрядно початую бутылку дешевого виски, стоящую у его локтя.
- Витя, давай и вправду – отметим это дело. Только не здесь же! Пойдем куда-нибудь, посидим, поговорим. Вон там, например, в переулочке, буквально в двух шагах, я знаю неплохой ресторанчик.
- Не-е-е, протянул Волчара. Под крышами мне стремно. Давай на воле…
Виктор поднялся, собрал немудреный скарб в видавшую виды потертую сумку, и мы покинули бульвар.

Расположились мы на ступеньках набережной, у самой воды. У ног наших неспешно несла свои воды речка, а мы, разложив на газетке немудреный скарб и чокнувшись пластиковыми разовыми стаканчиками, выпили по первой.

Маслянистая жидкость десятилетнего коньяка скользнула по пищеводу. Душа, не столько от алкоголя, сколько от благородства коньячного аромата, начала сбрасывать зажимы. Нахлынули воспоминания.
Похоже, нечто подобное испытывал и Виктор.
- Да-а-а… вот это напиток! Не чета моему вискарю, - протянул он. - Ты всегда такой пьешь?
- Случается. Волчара, я ж о тебе почти ничего не знаю. А что и знал – позабыл. Расскажи, как ты?
- Что, как я? Как я дошел до этой жизни?
- Ну зачем ты так?!
- Ладно, проехали. Помнишь, как меня из универа выперли?
- Помнится, ты на экзамен у завкафедрой Истории КПСС проспал.
- Хех, - Виктор хмыкнул. – Я тогда не просто проспал на экзамен. Я его проспал с дочкой этого самого завкафедры!
- Да иди ты! С Розкой Розенблюм?!
- Ну да, с Розкой. Пока папаша ее у вас, ботанов, экзамен принимал, я с Розкой веселился. Думал – покувыркаемся часок, и я – прискачу на экзамен, как огурчик. И, ты представляешь, - такой сладкой и ненасытной девочка оказалась, что я вырубился после любви страстной, как бревном оглоушенный. Просыпаюсь – лунища в окна. Где я? Что я? Понять не могу. Тут зажигается хрустальная люстра… Папаша Розенблюм собственной персоной в двери маячит. Ну, как ты понимаешь, сдать Историю КПСС, после всей этой истории, шансов у меня не было.
- Вон как… А ты молодец – умеешь хранить секреты. До сего дня про эту твою интрижку я ни от кого не слышал.
- Хм… - усмехнулся Волчара. - Это не только ты понял, что я секреты хранить умею. Это и призывная комиссия оценила. Я ж, как с третьего курса вылетел, так автоматом угодил под призыв. Секретная часть, секретная миссия. Кругом маленькие темные люди в конусах соломенных шляп. Вьетнам. Климат, скажу я тебе, там ужасный! Жарища, влажность!
Виктор замолчал, налил себе газировки, задумчиво выпил. Потом продолжил:
- Ну ничего, за два-то года – втянулся. Чтобы с ума не сойти – занимался спортом – качался, бегал. Был в отличной спортивной форме. Стрелял отлично. А как дело к дембелю стало поворачивать, стал я задумываться – как дальше жить. В универ, за одну парту с салажатами – не охота что-то. Да и подзабыть я успел изрядно физику с математикой… А в армии – все знакомо, все привычно и понятно. Так что я контракт подписал. На 5 лет.
Виктор опять на долго задумался. В тягучей речной воде дрожали блестки фонарей. Протарахтел мимо небольшой рабочий катерок. На нем, облокатясь на леер, курил мужчина в капитанской фуражке. Я в очередной раз наполнил стаканчики, и мы, чокнувшись, выпили.
Потом Волчара продолжил:
- Отучился в учебке, получил две сопли на погон. Перевели в некое совсем уж закрытое подразделение. Об этом я тебе подробно разрисовывать не буду – не обессудь. Только головорезы там подобрались – один другого круче. Нравилось мне там, что греха таить. Поколесили по миру, постреляли от души. Продлил контракт еще на 5 лет. Думал – еще пяток, и все – выйду в дембеля, куплю домик у моря (зарплата-то позволяет) - буду себе жить припеваючи…
Мы еще по одной выпили. Было уже сильно за полночь. Яркий щербатый месяц проплыл над нашими головами и начал скатываться к западу. Где-то в кустах сирени тревожно кричала ночная птица. От коньяка, речной свежести, адреналина, вызванного нежданной встречей, спать совсем не хотелось.
- Ну вот… А потом… Сломался я, Профессор. Сломался… В первую Чеченскую. Девчонку молоденькую убил. Случайно, понятное дело. Я в караул по парку заступил. Ночь, туман, дождик сеется, метрах в ста – речушка по камням колотится, сон навевает. Вдруг, шагах в десяти, будто ветка хрустнула. Ну я и саданул. На звук. Тут же караул с начкаром прибежал. Светят фонарями… А там – девчушка, лет пятнадцати, с бидоном. Видимо, за водой к реке шла, да на мой пост наткнулась…
- Переживал я тогда страшно, Профессор. Думал, - с ума сойду. Ни спирт меня не брал, ни задушевные разговоры мозгоправа. Но потом – подотпустило чутка. Как из госпиталя выписался, притащил огромный букет на могилу убитой. А там – мать ее, вся в черном, сама – вся черная, сидит. Оказывается, сама дочь воспитывала. Отец – то ли погиб, то ли в горах с нами воюет – я так и не понял. Да и не важно это все.
- Я, понятное дело, не признался, что это от моего автомата смерть девчушка приняла. Снял все деньги со всех своих книжек, матери той девочки перевел.
- А сам?
- А сам – уехал в Индию. Был у меня когда-то в подразделении бурят. Бадмаев его фамилия. Умный парнишка был, хоть и наркоманил. Очень интересно он мне про буддизм рассказывал. Я беседу с ним, конечно, поддерживал, но сам не понимал толком ничего. Казалось, те разговоры бесследно забылись. А когда в госпитале лежал, да в потолок с тоски пялился, тут я и начал те наши с Бадмаевым разговоры про буддизм вспоминать. Вот и уехал я в Индию – душу буддизмом лечить…
- Вылечил?
- Лечу все еще. Всю жизнь лечить буду.
- Здесь?
- Нет, обратно в Индию, в ашрам уеду.
- А чего приезжал?
- Отец у меня неделю назад помер...
- Мои соболезнования.
- Спасибо.

Когда мы допили коньяк, на востоке уже вставало солнце.
- Не провожай, - бросил Виктор. Легко поднялся, закинул на плечо не тяжелую, по всей видимости, сумку, и пошагал навстречу разгорающемуся светилу.