Глухариная песня

 
- Мне жаль, Сергей, что ты, талантливый журналист, потерялся в современности. Я небольшую подборку твоих статей сделал, -  редактор достал из стола  папку с  вырезками из газет, где красным фломастером подчёркнуты  отдельные фразы.  - Что ж получается? Придуманные у тебя люди. Какие-то другие, нерусские. Пишешь о человеке, как о гнусной твари. То он у тебя толстый, то лохматый, то вообще отвратительный. А вот, смотри, слово «шалава» несколько раз употребил. Позор! – редактор ткнул пальцем в подчёркнутую строку. -  Люди, прочитав это, лучше не станут, а вот комплекс неполноценности приобретут. Они и себя возненавидят, и других. Такими публикациями можно довести мир до краха!

- Иван Петрович, нельзя ставить в пример то, что было и быльём поросло, - тихим голосом возразил Сергей. -   В моих статьях всё, как в жизни.  Границы страны открыты – начался процесс взаимопроникновения культур… «Ни слова русского, ни русского лица» скоро не услышим и не увидим, как во времена Грибоедова. Принципы морали горят ярким пламенем. Отсюда и смесь бульдога с носорогом… - неуверенно слово за слово цеплял Сергей. – К тому же, на таких позициях  все СМИ стоят.

- Мне жаль…  - продолжал редактор, отыскивая в тексте беспомощными без очков глазами наиболее уязвимые места. – Если тебе верить, то деревня – это место, где закончилась Россия. Где твои патриотические чувства, Лавров? Ты забыл о нашей национальной идее!

 Обращение на «ты» означало для Сергея  близость, особое доверие, дружескую расположенность. Тут совсем другое - желание унизить, поставить на место – «каждый сверчок, знай свой шесток». Свой шесток он знал: вчерашний студент, в газете – без году неделя.

Редактору по-прежнему  было жаль,  жаль…

Истина могла родиться в споре. Но спора не было.  Возражение обостряет   конфликт, поэтому  Сергей молчал,  не вникая в смысл поучительных  речей.
«Слушай старших», - слова из  придуманной им  мантры сдерживали эмоции. Ему казалось, что  опытный редактор должен быть для него  наставником, учителем, а не препятствием. «Пусть говорит. В конце концов,  он  озвучивает состояние своего ума», - решил Сергей.

 В какую-то минуту  речи редактора напомнили  ему пение токующего глухаря.  Звуки  трудно передать буквами. Какое-то щёлканьe  и  точенье... Поёт - ничего не слышит. Как заметил Сергей, редактор и внешне  напоминал глухаря: взъерошенный,  нос - клювом,  и руками он взмахивал, как птица крыльями. Это сходство веселило Сергея, но  едва прекратилось «точенье», он  всё-таки не выдержал:

- Иван Петрович!  А ничего, что областная газета, которой Вы руководите,  до сих пор «Рабочий путь» называется? Где он, рабочий класс? А Вы ему ещё и путь указывать собираетесь, - не думая о последствиях, выпалил  он первое, что пришло в голову. – Мы яблочки от разных яблонь. Ваша уже почти засохла.

- Вон, щенок! И чтоб духу твоего здесь не было! – наконец-то редакторские очки в роговой оправе,   спрыгнув со лба,   заняли привычное   место.

 «Подружись со свободой и неизвестностью. Смотри вперед мечты. Ничего в себе не подавляй. Не старайся быть совершенным…» -  мантра  снова примирила Сергея с действительностью.

- Вон, так вон! Я свободный человек, Иван Петрович.
 
 - Ты ещё веришь в этот миф? – в голосе редактора зазвучали примирительные нотки. – Неделя отпуска. Приведи мозг в порядок.

Один  взгляд в окно на тускнеющий день и  Сергею захотелось покинуть  гостеприимные  стены, чтобы   не видеть жалостливого редактора.
 
На улице - небо низкое. Это его небо. Он остался с ним наедине и  понял, что эта жизнь – только репетиция настоящей. Ему необходимо увидеть себя другим.  Нужна хорошая режиссура.  Он  - сам себе режиссёр. Сценарий  - по ходу. Композиция всё та же: завязка, развитие действия, кульминация, развязка…

 Внимание! Тишина в зале…

Сергей оставил в городе всё лишнее, и оно растаяло вместе со снегом. На апрель он запланировал радость, удивление, веру в чудеса и открытое сердце. Родная смоленская деревня  – вот где можно окунуться в народную жизнь, узнать, изменился ли русский характер,  с большого  расстояния оценить свой подход к действительности, и, возможно, стать счастливым.


Старенькие «Жигули» бесстрашно преодолевали расстояние. За окном – кое-где пробивающийся бархат озими.   Затеплилась надежда: «Не всё потеряно…» Но кучи ржавеющей сельскохозяйственной техники  при въезде в деревню разочаровали:  это конец или его начало?

Михалыч встретил с распростёртыми объятиями и сразу потащил за стол: гостя сначала надо напоить-накормить, потом рассмешить, и только после этого расспросить… Русская традиция, однако…

Сергей любил своего дядю. Заядлый охотник, добрейший, остроумный, он заменил Сергею умершего отца. Правда, встречались редко.

- К столу, к столу! – потребовал он, когда  посвежевший после умывания Сергей, появился в горнице. - Баранки будешь? Или так чаю пошвыркаешь?

У порога сердился старинный  медный самовар;  на столе, покрытом пёстрой клеёнкой,  чайные чашки с огромными розами на боках.

- Не богато, но мы рады… - улыбнулся дядька. – Делаю всё сам. Уже тринадцать лет вдовствую, но другую жену не хочу.

Запахло лесными травами, которые в чайнике щедрой рукой запарил Михалыч.

- А ты, Серёга,  всё также один? А кто род наш продолжать будет? Ну да, хороших мужиков бабы ещё щенками разобрали… - рассмеялся Михалыч, прикрывая рукой беззубый рот. – А я в своё время имел пять браков, не считая ошибок.  Бабы  менялись, как станции по ходу электрички. На конечной только остановился. Да-а… - подытожил он, - всё проходит, да не всё забывается.

Сергей молчал, осторожно прихлёбывая горячий душистый чай. Ему  не хотелось ограничивать в общении уставшего от одиночества дядю. Пусть выскажется. Годами  копилось.

Наконец Михалыч счёл нужным привлечь к разговору племянника:

- Так ты что,  случайно  ко мне заскочил или цели имеешь командировочные?

-  Воздухом деревенским подышать, тебя повидать, сюжеты подсмотреть, кое в чём убедиться,  да  с тобой на глухаря поохотиться…

- Дышать – дыши, а вот охотиться – извини.  Я  давно в руки ружьё не брал и не возьму. И так вокруг одна стрельба. Помешался мир…  Я -  не убийца. А посмотреть, как глухари токуют,  самое время.

- Согласен, а на обед картошку вари, - сказал Сергей, доставая из рюкзака бутылку водки.

- Убери - убери,  - возмутился Михалыч. – Я эту заразу после одного случая в рот не беру. Если не заговорил  тебя  до смерти,  расскажу:

«Несколько лет тому назад пригласили меня, как опытного охотника, очень известные люди. Как и полагается, много гуляли, мало стреляли, жили в охотничьем домике, больше на замок похожем. Я из-за своей стеснительности пил много, закусывал мало – боялся крошки изо рта  на стол уронить. Вот и не наелся, а напился. Просыпаюсь ночью от страшной суши в горле. Чем бы горло промочить? С этой целью и отправился  на поиски. Захожу в огромный зал. Понимаю, что не туда попал, но глаза шире раскрыл – вижу на стене картину: собаки в жёлтых  пиджаках  и шляпах сидят за столом и в карты  играют. Протёр глаза – результат тот же. Притаился за креслом, жду ещё одного удивлённого.  Прислуга появилась. Не выдержал я, спросил у одной гражданочки, не видит ли она на картине что-нибудь необычное? «Всё как всегда, иди, проспись…» - сказала она, ухмыляясь. Ох, и загоревал же я, Серёга.  Надо же,  до глюков напился! С тех пор видеть спиртное не могу! – дед помолчал. -  Теперь, когда пью, глаза закрываю, - весело добавил он.

- Так есть такая картина у художника   Кассиуса Кулиджа «Собаки, играющие в покер», - поспешил успокоить Сергей  старика.

- Да ты что!? Ставь тогда бутылку на стол, Серёга,  - обрадовался дядька.  - Значит, сегодня гуляем, а завтра, не откладывая, ты идёшь на глухариное токовище. Дорогу знаешь: с отцом не раз там бывал. А сейчас отдохни, полежи на диване с дороги. Чай, в городе  редко такое удаётся. А я тебе кое-что напомню, да заодно и картошку  почищу.

Жалобно всхлипнул   под тяжестью тела диван, но с нелёгкой участью быстро смирился.  Михалыч добросовестно  рассказывал о глухариной жизни:

- Так вот, Серёжа,  глухарь – царь лесной чащи. Он свободу любит, потому в неволе и не размножается. Вот как ты, например,  не в обиду  тебе будь сказано. Как услышишь треск сучьев, знай: это глухарь к токовищу приближается. На ветку сядет и начнёт  петь, поджидая соперников. Дождётся, и такую драку устроит, что пух и перья полетят… А глухарка...


«Оставайся расслабленным, не напрягайся.  Спи хорошо.  Трансформируй свой сон…» - внутренний голос подсказывал Сергею слова мантры.

И вот он уже слышит отдалённый шум. Какая-то большая птица приближается и садится на ветку. «Ей хорошо, - завидует  Сергей, - не успеет родиться, а ветка уже готова. Птица  не боится, что ветка сломается, потому что у неё есть крылья…».  Да это же глухарь – наследство отца, - он узнал чучело, которое  много лет украшало стену над диваном в его квартире. Годы истрепали глухариное оперенье. Нет былой яркости, чёрный зоб потерял зеленоватый отлив, стали грязными, когда-то белые пятнышки на брюшке. Перья подбородка поредели и напоминали жалкую бородёнку.   Неизменными оставались жёлто-розовый клюв и красные брови над глазами. Их из любви к красоте Сергей время от времени подкрашивал ярко-красной губной помадой, забытой случайной гостьей.

Глухарь щёлкает: «Тэкэ, тэке, такэ…»  Теперь точит: «Ди-дзи-дз-дзи-дзие...».  Фантастика. Волшебство! Сергей  знает перевод  глухариной песни на человеческий язык: «Не ищи ответа. Он сам найдёт тебя, когда будет нужно...  Не смотри под ноги, смотри вверх. Там звёзды».

 И опять откуда-то издалека: «Слушай пожилых людей. Откройся. Будь свободен.  Действуй. Ты же не будешь жить вечно. У тебя в запасе всего  несколько лет».

- Так ты спишь,  наглец! А я стараюсь – токую. Вставай картоху есть  – сварилась,  - прервал сон голос Михалыча.

Дядька наливал, наливал, выпивал, токовал, угощал…  Оказывается, пить он не разучился. «А что делать? Все в деревне пьют.  Кто не пьёт, тот давно в городе живёт, новую жизнь строит».  Сергей пробовал ему открыться – не удалось. Так и закончился первый этап желания быть свободным и жить по-другому.

Едва забрезжил рассвет,  Михалыч его разбудил:

– Племянничек! Сон на пуды не вешать . Вставай! Глухарок, поди, глухари разобрали и оприходовали. Шуруй вдоль леса, потом сверни.  Да ты сам знаешь…

Сергей знал. Удивляли подснежники, изумляли огромные лужи.   Знакомые тропки, извилистые, едва заметные, привели к нужному  месту. Глухари не меняют места токования, если им не мешают люди и животные. Среди сосен и елей -  поляна, усыпанная прошлогодними пёрышками. Молодая зелень слегка примята.

Солнце всё ещё нежилось где-то за холмом, продлевая   часы отдыха всему живому.  Но нетерпеливые  глухари начали  токовать затемно,  и будут петь  до зари.

Сергей спрятался за большим  трухлявым пнём и  замер. Вскоре он услышал характерные звуки и увидел на суку старой берёзы красавца глухаря. Другие глухари облюбовали  вершины  маленьких  сосёнок и сидели   неподвижно, как в гнездах.

Сергей не собирался стрелять. Он даже ружьё не взял. Хотя стрелять в токующего глухаря можно было прямо сейчас. Промажешь – он  даже  выстрела не услышит и продолжит  пение.  «Да, такое и у людей бывает. Часто слышим только себя, не внимая другим…» - подумал Сергей.

А вот и дамы сердца – глухарки.  Они скромны. Перья  светлого коричневого цвета, с ржавыми и белыми поперечными пятнами и пестринками. Глухарки держались где-то в стороне,  а теперь расселись на деревья и заквохтали: «Бук-бук, бук- бук…»   Самцы заметили их, перелетели поближе  и вместе с ними спустились на землю. Самок всего две, а глухарей пять. Началась настоящая битва самцов  за право быть первым. Полетели  пух и перья…

Сергей произвольно сжал кулаки, желая победы сильнейшему. Но он не успел досмотреть исход битвы – его внимание отвлёк посторонний шум. Кто-то пробирался к токовищу, ломая сучья. Сквозь заросли Сергей увидел чью-то рогатую голову.  «Косуля, козёл или …чёрт? - промелькнуло в голове. – Сейчас испугает дуэлянтов…»

    Сергей двинулся в обход поляны, чтобы помешать злодею. Он почти приблизился к цели, шагнул последний раз, сучья хрустнули под ногами,  и он оказался в глубокой яме. На дне её лежал мёртвый глухарь. «Оттоковал, голубчик, - подумал  Сергей,  – я,  видно, тоже, - сделал он вывод после нескольких попыток выбраться из ямы. Охватило отчаяние: «Кто найдёт его в «волчьей яме»? Место глухое. Кричи – не кричи. Зови - не зови.  Пожалуй, и я  отлетал…» Вспомнилось детство и постоянное напутствие матери: «Смотри под ноги, сынок, не торопись. Не прислушался. Теперь буду на звёзды смотреть».

Сверху посыпалась земля.  Сергей  увидел всё ту же козлиную голову, а через мгновение – девушку. Она охапку за охапкой бросала в яму сучья, которые собирала поблизости.  Яма наполнялась медленно. Но Сергей знал, что будет спасён. Девушка протянула ему руку,  помогла выбраться и тут же, не проронив ни слова, исчезла.
 
Сергей перебирал в памяти  женские образы из своей  коллекции. Подобной спасительницы  у него никогда не было. Красавица!

За утренним чаем он рассказал Михалычу о приключении.

«Так это ж Маринка тебя спасла. Она ещё вечером перед нашим  двором крутилась…Огонь- - девка! Вот бы тебе такую в жёны. Не глаза, а глазищи, не коса, а косища! Местная она. Мать – инвалидка одна её рОстила, а вся деревня помогала. Из избы в избу по графику, как эстафету,  передавали. Красавица и умница. Да вот беда: глухонемая.  Мать умерла. Теперь  одна живёт. Козочек держит. С имя занимается.  Картины красками  малюет. Покупают люди. Да вон она тут рядом, в соседях.  Сходи, поблагодари за спасение. Бутылка-то есть? Не то я своей самогоночки налью… Эх, молодость-молодость… - в завершение монолога проворчал Михалыч.

«Не откладывай назавтра то, что можно сделать сегодня, потом – это никогда. Жизнь – это то, что происходит сейчас. Не откладывай жизнь», -  внезапно появившаяся мысль понравилась Сергею.

Через несколько минут он уже переступил порог дома Марины. Переступил – удивился. На стенах – удивительные картины. Неповторимые сюжеты. Яркие краски… Рассматривать было некогда. Маринка встретила, словно всю жизнь  ждала. Взяла за руку, подвела к столу, на лучший стул  посадила. Вот и рюмки на столе. Немудрёная закуска.

Сергей выпивал, наливал, токовал, рюмку за рюмкой предлагал Марине. Не заметили, как пересели на лавку – поближе друг к другу, как обнялись, поцеловались.
Сергей изливал душу. Лучшего слушателя и быть не могло. Казалось, Марина понимала всё. Ответы он читал на её  лице: отчаяние, разочарование, грусть, страх, радость, счастье… «Моя Эсмеральда…» - решил Сергей.

Ночь с женщиной – это только ночь, а что дальше? Об этом думать не хотелось.
Утром в окна избы заглянули возмущённые козы. Они требовали своё. Романтика ночи закончилась прозой дня.

 Михалыч несколько дней не видел племянника. «Дело молодое», - с пониманием   оценивал он происходящее.    Но когда племянник в день отъезда появился,  высказался: «Когда глухари перестают токовать, у глухарок наступает время высиживания птенцов и ухода за ними. А глухари улетают, чтобы восстановить утраченные силы. У них начинается линька. Напоминаю тебе  старый, неприличный анекдот о том, как отец воспитывал сына на примере птичек:  «Помнишь, Вань, как мы с тобой вчера к бабам ходили? Вот так и у птичек…» И у тебя всё, как у птичек?

Сергей пожал руку Михалычу, поблагодарил за приём, помахал рукой Марине.   Он снова читал на её лице отчаяние, разочарование, страх. Девушка едва сдерживала слёзы и всё-таки разрыдалась, когда машина тронулась с места.

«Жигулёнок» не подчинялся хозяину: он тормозил, не хотел преодолевать  огромные лужи – обычное в это время бездорожье.
 
«Что я скажу редактору после поездки? – думал Сергей. -  Что был не прав? Живёт деревня, живёт! И жалко до слёз доживающих свой трудный век людей. Умерли Аксиньи, Макары, Агафьи, Анисьи, Герасимы… На смену им пришли Марины, Элеоноры, Эдуарды. Но суть русского характера остаётся прежней. Не унывают селяне, мелочам радуются, по-прежнему гостеприимны и добры. Здесь живут красивые, но всеми забытые люди».

«Время, которое я провёл с Мариной, нельзя считать потерянным». «Мой выбор, конечно, удивит окружающих». «Без семьи человек одинок в мире, холодно ему…» - Сергей резко затормозил.

Внимание! Тишина в зале…. Сейчас режиссёр собственной жизни примет правильное решение.




;




.