Далёкое путешествие

Философская повесть-притча записана при помощи "яснослышания".


День был тяжёлый. Проклинал всё, мне чудилось даже, что я Удую – это такое чудовище, поглощающее мысли, его надо бояться, вот я его и боялся. Знаю одно: то, что происходило со мной потом, было на самом деле. Итак, по порядку.
Я присел на корточки, так я сажусь, когда стула нет, а присесть хочется, ведь я проигнорировал послание, в котором говорилось: "Ты должен прийти в назначенное время, ждать не придётся, если будешь вовремя". Я пришёл через день и сижу на корточках, потом встаю и снова сажусь, и так несколько раз.
  - Ну, сколько так можно? Хотя... – думал я, - сам виноват, не пришёл вовремя, не думал, что будет серьёзный ответ.
Вот, наконец.
  - Проходите, - голос звучал бесстрастно.
Я прошёл.
  - Что же вы? Садитесь, вот стул, - звучало с издёвкой.
  - Нет, позвольте, выслушаю стоя.
  - Что ж, тогда слушайте... – и он стал рассказывать... а после закончил, - вот и всё, с остальным вас ознакомит, - и он показал на фигуру в дверях, - вот он.
Дальше было следующее:
  - ... и не забудьте – всё между нами.
Я не стану говорить о цели моего путешествия и половину разговора опускаю, но это ради интереса, а было что рассказать.


Путешествие первое

Я верхом на осле, да это Средняя Азия, но какая-то "картиночная", такой не бывает. "Только убить могут взаправду", - наставлял меня странный субъект, невыносимо кривил рожу – хотел расхохотаться. И ещё он сказал, когда я совсем был готов отбыть к месту назначения: "Не терпи боль, будет страшно, можешь кричать", - и всё в этом роде (стыдно вспомнить). Но он бесстрастным голосом (робот?) продолжил: "Твои эмоции – не стыд, не нужно стыдиться. Вам деньги нужны? - он вдруг перешёл на вежливый тон. - Нужны, - он кивнул вместо меня, - вот и начинай..."
Дальше шли уговоры, но в приказном порядке, вроде такого: "Не смущайся, это не страшно будет, хотя прибегни к скрежету зубов. Слышал, как скрипят зубы? Нет? Вот так", - и заскрежетал так, что будь это моя челюсть, я бы усомнился, могут ли остаться на ней зубы после такого движения. Ну и дальше, как по писаному: я должен докладывать о пройденном пути и отправлять записку с решением о продолжении. Всё это я получил: и указания, и деньги на дорогу (они могли пригодиться, так сказали). Вот я и отправился. Правду сказать, нелегко пришлось, особенно поначалу. Все меня не понимали, о чём я говорю: складывалось мнение, будто меня нарочно так принимают, чтобы я едко всматривался в их лица. Угождая, они искали во мне благодарность и так далее. Ценилась эмоция, если её получали, то были благосклонны, если нет, то гнали от себя: "Иди-иди, - говорили, - больше мы тебя знать не хотим", - и я уходил. Был случай, он запомнился мне больше всего. Один раз я ночевал у хозяина харчевни (мы давно так не называем свои трактиры, а лучше рестораны среднего образца, кафе у нас нет), он предложил ночлег, я отказываться не стал, путь был неблизкий. Кормил он охотно, даже с наслаждением, я бы сказал. Подавал к пиву пряности, соленья и баранью ногу предложил – я отказываться не стал. Наелся до отвала и уснул. Снился сон, будто сел на кровать коротышка, похохотал, соскочил и побежал, позвав за собой: "Я побегу, а ты догони", - сказал. Я вставать не хотел, оставался лежать и смотреть в потолок. Он рассердился:
  - Опять прошу, вставай, - невесёлым голосом, немного крикливым проговорил карлик.
  - Так меня только мать поднимала, встаю, - и пошёл вслед за маленьким незнакомцем.
  - Идёшь?
  - Иду-иду.
  - Вот, наконец, пришли, - открылась поляна полная цветов, ромашек, - вот погадай, скоро ли придёшь домой.
  - Нет, не хочу, не гадаю на всякую ерунду, - ответил я раздражённо.
  - Ну, как хочешь, - довольным голосом сказал карлик, - пойдём дальше, там много интересного. Дева: любишь деву?
Он посмотрел лукавым взглядом, приглашая "насладиться" девой.
  - У меня жена, не надо.
Я солгал, жены у меня не было давно, умерла и дочь умерла от пневмонии. Незадолго до её смерти я видел сон подобный этому, только в нём были потухшие маки, как серебро, я пил с них сок-росу – было страшно. Я пил, судорогой сводило лицо и мне казалось... но это было тогда, сейчас дева будет испытывать меня на мужское воздержание или нет…
  - Вот она, - он показал на женщину одних со мною лет, чуть старше, может. Она была похожа на мою жену, но не она. - Что же ты, бери. Худенькая? Будет пополнее, вот так (я увидел полную "деву", даже слишком): нет? Не знаю, как угодить. Не нравится, пошли: вот видишь холм?
  - Вижу.
  - За ним дом, там всё знакомо – увидишь.
Мы зашли за холм. Что-то до боли знакомое показалось мне.
  - Где дом?
  - Сейчас будет, там за холмом ещё одним...
Не было и за другим холмом тоже.
  - Всё, пришли, хватит, пора домой, в харчевню, - поправился я, - там уже утро.
  - Рано ещё, - увядающим голосом стал упрашивать карлик, но сон понемногу стал рассеиваться.
  - Что, хорошо спалось? - разбудил окончательно голос хозяина. - И тебе снился... он? Что тогда не встаёшь, если не снился?
Я не стал рассказывать про сон, чем расстроил хозяина. "Вдруг не запомнил?" - думал он и стал рассказывать "чудесные" сны постояльцев, где всегда присутствовал карлик по имени Кун.
Я мотал головой, не понимая, о каком карлике он мне говорит, а сам задумался: всё неспроста. Хозяин накормил меня, денег взял немного и на дорогу дал совет: "По большой дороге не ходи, сам потом поймёшь почему".
Я понимал так: чтобы понять, я должен пойти по этой дороге. Я не пошёл: по карте увидел обходной путь. Дорога извилистой не была, но идти и не видеть пройденный путь, было неудобно. "Хорошо, - думал я, - пройду ещё немного и осмотрюсь". Но вскоре показалась тропинка, пересекающая мой путь, её мне и надо было найти. Весело шагая, я устремился к просеке, там расположен... но всё по порядку. Я увидел за просекой дом, небольшой такой, похожий на лачугу. Он напоминал мне строение из заброшенной деревни, которую я видел совсем недавно до моего путешествия сюда. Обратил внимание только потому, что мяукала кошка: "Что ей надо?" - подумал я тогда. Мысли в то время были о другом, и я быстро забыл, и вот вспомнил... про кошку вспомнил, потом дом. Я быстро пошёл навстречу приключениям, так думал я: "Сейчас открою занавес над всем, что происходит со мной". Но, увы, дом заброшенным не был: во дворе суетилась хозяйка, я поздоровался.
  - Здравствуйте, хозяйка. Не найдётся у вас немного... - хотел попросить "хлеба", купить, деньги ещё оставались.
  - Иди, иди, мил-человек, своей дорогой. Ничего у меня нет для тебя, иди.
Я раскланялся, мол, и на том спасибо и пошёл "своей дорогой". Я знал, что откажет, но всё же... Дальше шёл через пустынное место, в котором было интересного... ну разве чертополох – его было много. Шёл, огибая большие кустарники, не задевая за стебли, которые могли проткнуть мои тонкие штаны, я их намеренно закатал по колено, чтоб не испачкать в траве. Вдруг показался всадник. Он летел прямо на меня во весь опор. Я весь сжался, бежать не хотел и смысл мне представлялся в том, что я буду испуганно бежать, кричать, махать руками – выражать страх. Эмоция мне удалась, но страха я не испытывал, а думал: "Что же будет дальше?"
Всадник остановился перед самым моим носом.
  - Ну, здравствуй. Что стоишь тут? Или не хочешь пробежаться?
Я улыбнулся в ответ, всадник был недоволен моей реакцией.
  - Ну что ж, как хочешь. Полезай, довезу. Не хочешь? Ну как знаешь, - и поскакал обратно, чем меня удивил: хотел напугать и только.
Дальше путь пролегал через заброшенный сад, он напоминал мне... нет, не мог вспомнить, что он напоминал, однако это не всё: что-то тянуло меня к прошлому, вспомнить надо – не могу. Да! Это он, заброшенный теперь, некогда внушавший благоговение перед красотой распустившихся цветов, и розы на клумбах. Цветов нет, кустарники разрослись, нет того величия и красоты, но всё ещё сад. "Как он увял", - подумал я с грустью. Будто кто-то хихикнул мне в ответ. "Вот я и дома", - подумал я спокойно, перебивая тоску и грусть. Я стал сопротивляться эмоциям, которые от меня требовали, не понимая ещё, зачем это я делаю. Путь был далёк, но я спокойно проходил "испытания", так я теперь называл все встречи. Одна лишь не вписывалась в моё понимание: девушка держала розу. Хороша ли роза или девушка - я оценивать не стал. Не было и удивления: ну и что? Я прошёл мимо, она проводила меня взглядом (я чувствовал) - и всё. "Зачем ей понадобилось провожать меня взглядом?" Нет, спросил всё же - я человек, спрашиваю. Огорчаюсь ли, что понимаю, как меня ловят? Да. Теперь изощрённей, чем прежде: ловят взглядом, мимикой, цветами. Я должен понять: что от меня хотят в конце концов? Но путь мой продолжен дальше, и я следую инструкции, обхожу опасные зоны. "Какие они?" - спросит мой читатель. Одна вон видна: столб с вывеской, на ней указан крест, перечёркивающий середину моста. Что это? Это опасность, которую я могу не узнать. А если всё же пойду по мосту? Нет, я не настолько глуп. Вот одна история про этот мост, её рассказал мне работодатель, тот кто отправил сюда за приличную сумму денег.
По мосту шла старуха кривая, охотилась за птицами. Уже то смешно, что кривая: как может она ловить быструю птицу? Но постой, это ещё не всё. Птицу она ловит, сажает в клетку и наносит смертельный удар. Птица умирает, старуха уносит клетку, ставит в потаённое место и ловит на умерщвлённую добычу сокола. Оставляет его в живых ненадолго, но после убивает. Испытав страх за свою жизнь и гнев на убийцу, благородный сокол истребляет своим взглядом старуху, но она живёт: почему?
  - Взгляд не истребляет? - спрашивает мой работодатель.
  - Нет, - ответил я, - нужно произвести действие на уничтожение.
  - Всё так, - ответил мне он, - но не спеши, старуха умна: прожито много лет. "Зачем она это сделала?" - спроси у меня. Отвечу: ей нужно от птицы жар ненависти, испуг тоже пригодится, но в другом, более важном для неё случае – об этом потом. Жар – вот что нужно стареющей женщине: в мелкой птице его нет, убийство никак не скажется на ней. Она выбрала хищника, он может ей понравиться своей улыбкой смерти. Ты её видел когда-нибудь?
Я кивнул "видел".
  - Ну вот, значит, знаешь её, - он сощурился, посмотрел пристально.
Я вспомнил, и он кивнул: "Да, это то, что я называю улыбкой смерти".
Была осень, изморозь повсюду, холодный ветер гоняет облака по небу. Мы стоим на крыльце: душно в доме, жар доходит до нас через открытую дверь.
  - Закрой! - кто-то кричит мне из дома.
Я подхожу к двери, не успеваю закрыть, вдруг выстрел. Я вбегаю, мой шурин за мной, тесть с простреленной головой лежал у порога своей комнаты. "Кто убил?" - пронеслась мысль. "Сам?" - я не поверил. Пистолет лежал в углу, дотянуться он не мог, чтобы отбросить от себя: смерть была мгновенной. Кто? Мы находились на крыльце – двое. Трое, включая жену и дочь, спорили по соседству в гостиной. Оставались ещё четверо в разных комнатах. Один играл на рояле: звуки музыки были слышны во всём доме. Другой сидел напротив своей дамы и плёл ей всякую чепуху, как он сам рассказывал нам потом. И только один не был занят делом и его не видел никто – это был мой друг. Его я пригласил накануне и готов был поклясться, что он к убийству не имел отношения. Однако взял его на заметку. Он сразу понял, что объяснения не помогут: он был вне видимости всех гостей. Не буду описывать состояние моей супруги: она рыдала, а мать обнимала тело мужа. Лицо исказила гримаса боли, будто судорога продолжалась и не отпускала мёртвое тело.
Наутро приехали полицейские, провели допрос: с пристрастием только моего друга. Он молчал, не хотел говорить, но потом сознался...
  - Я не убивал – это верно, но меня в комнате, где найдено тело, не было.
Полицейские переглянулись.
  - Что за шарада? Объяснитесь.
Они уже были уверены в его виновности, оставалось добиться признания, в этом им равных не было. Пытки в расчёт не принимались: просто разговор с наводящими вопросами, но подозреваемый не отвечал. Вопрос – шарада. Ответ на шараду – его оправдание.
"Он что, не понимает – его жизнь в опасности, кандалы – вот его перспектива", - так думал каждый из нас. Я, зная своего друга (до сих пор не могу забыть его прозвище в училище, где мы стали друзьями, "Непанибрат"), не мог, не зная порядков в доме, заявиться без приглашения к человеку едва знавшего его. Свою планку он держал чётко: друзей "абы как" не заводил. Были ли у него друзья кроме меня? Были, но, улучив момент, отходили в сторону, к себе близко он не допускал: "Непанибрат" в жизни. Я любил его, ценил его упрямство, знал – не виновен.
Я пытался разгадать "шараду", как назвал эту загадку полицейский следователь: он предложил её нам.
  - Остроумно, - сказал кто-то из гостей не родственников.
Я стал думать вслух.
  - Если не был в комнате, дверь была закрыта или открыта? Если открыта: мог он выстрелить в неё и попасть прямо в висок, потом выбросить пистолет в угол комнаты? Да или нет? Сам ответил: «Нет, не мог». Тело лежало поперёк у двери, простреленный висок не был повёрнут к стрелявшему. Убийца должен был быть в комнате рядом или поодаль, но никак не в открытую дверь. Пистолет принадлежит... мне, он мой и лежал в столе, в задвинутом ящике. Я не помню, закрывал ли его? Часто находил открытым, значит, забывал закрывать: в комнату никто не входил без моего разрешения, и мне в голову не приходило, что когда-нибудь такое случится. Теперь в закрытую дверь мог постучать кто-то и войти. Причины входить у тех двоих не было: они любезничали друг с другом, хихикали – это было их развлечение. Слуги отметаются сразу: все были заняты приготовлением праздничного стола, на кухне и в столовой, ни одного не оставалось в жилых комнатах. И так: гость за роялем всегда играл или?.. Мы с крыльца не слышали звуков, хотя рояль было слышно всем в комнатах. Проверим ещё раз. Я вышел с шурином на крыльцо, все заняли свои места, как было накануне, и... услышали музыку, он играл польку.
  - Да, господа, весело у вас в сей скорбный для многих присутствующих час, - сказал полицейский следователь, он вынужден был подчиниться моему предложению – провести этот эксперимент, - один задаёт задачку, другой ищет на неё ответ, а, по-моему, ответ прост...
  - Господа, я разгадал, - сказал дамский угодник, - я ведь не слышал музыку, разговаривал с дамой, она хохотала. Звук её голоса был для меня ближе, чем музыка, доносящаяся из другой половины, отдалённой от меня стенным шкафом (да, комната была перегорожена, и отдельный вход для музицирования был предусмотрен заранее, для того, чтобы не мешать другим), я мог не слышать.
Дама вначале растерянно смотрела, но потом вынужденно согласилась. У неё был приятный голос, она пела, однако в этот раз мой гость увлёк разговором, и к роялю она не могла попасть, но музыку слышала...
  - Отчасти, - заявила она, пытаясь вспомнить, что же играл исполнитель, - нет, - замотала она головой, - не припомню, господа, может, потом.
  - Хорошо, сам исполнитель что скажет? - дотошный следователь продолжал допрос, но уже в присутствии всех домочадцев и гостей.
  - Я играл, вот это, - он показал ноты, сонату ля бемоль мажор.
  - Нет, - помотала головой певица, - я её играю сама, я бы запомнила, прислушалась, наконец.
  - Ещё пел...
  - Это мы слышали, пели отвратительно, но у вас голос... – она не стала уточнять, - вам бы не петь, - довершила она категорично.
  - Хорошо, господа, тогда не помню. Я всё время играл, чередовал, чтобы не повторяться, развлекал, так сказать.
  - Осталось "но", господа, только одно "но". К чему оно сказано? - я вернул всех к шараде: "Я не убивал – это верно, но меня в комнате, где найдено тело, не было". - Значит, - продолжил я свою мысль, - был кто-то другой: кто?
  - Я слышал звуки вальса то стихающие, то усиливающиеся какое-то время, потом просто перестал замечать их: мешали сосредоточиться.
Он читал мою книгу, находясь в моей спальне, там ему никто не мешал. Книга была научной, требовалось сосредоточение.
  - Как можно было под музыку это читать? - заглянув на обложку, спросил музыкант. - Это, господа, физика, - сказал он таким голосом, будто все должны были рассмеяться от его разоблачения.
  - Я не слышал музыку кроме вальса, вот что я могу сказать. Что игралось потом, я не слышал – вот и всё "но".
Люди переглянулись. В комнату заглянула служанка, ей, видимо, хотелось что-то сказать мне или полицейскому следователю.
  - Говори при всех, - сказал я громко, - что ты хочешь сказать, Маша?
  - Я слышала музыку только вступление, - она замялась, - было красиво, я хотела продолжения, но она вдруг смолкла, потом выстрел, мы сбежались.
  - Значит, - вмешался полицейский, - ты не слышала музыку до выстрела?
Она помотала головой.
  - Нет.
  - Хорошо, - продолжил полицейский, - сколько примерно не было музыки до выстрела?
Горничная задумалась, прикидывала, что она успела сделать за это время.
  - Я расставляла, - она двигала руками, помогая себе действием, мы внимательно наблюдали, - три, три, - повторила она, - прибора я поставила, - сосредоточилась, вспоминая, - четвёртый... хотела... вдруг, - она показала пальцем на потолок, - выстрел.
  - Хорошо, - продолжил я допрос, начатый полицейским, - пойдём, покажи, как ты ставишь тарелки...
  - Всё ясно, - после всех действий, просчитанных до минуты, сказал полицейский следователь, - времени было достаточно... где? - он оглянулся.
Музыканта не было и в помине, исчез. Вдруг два выстрела подряд.
Мы ринулись наверх, откуда звучали выстрелы.
  - Увы, поздно, - констатировал смерть полицейский.
  - Два выстрела в голову, - с улыбкой спросил мой друг, - один за другим? Шарада для меня? Ответ прост: посмотрите, первый выстрел рассчитал мимо, - он показал траекторию полёта пули. Вот здесь она коснулась занавески и вылетела, господа, в окно. Приоткрыл кто? - он оглянулся. - Значит, он сам, а теперь посмотрите на зрачок.
Мы посмотрели в лицо умирающему убийце. Усмешка не сходила с его лица, он смеялся над нами, дьявольский смех мы почувствовали все. Зрачок смерти не появлялся: всё такой же живой глаз смотрел на нас, неистово уничтожая каждого, кто осмелился взглянуть на него. Я запомнил эту "улыбку смерти".
Оказалось, мой тесть был другом его отца когда-то в молодости, потом рассорились. Отец убийцы разорился по причине тогда никому не известной. Однако позже причину выяснил его сын и затаил обиду, готовил месть долго, скрупулёзно, последовательно превращая свой замысел в реальность. Подружился с моим семейством, потом вышел на знакомство со мной, я был тогда уже женат на дочери обидчика. Дальше выбиралось время, место для него было неважно: мы собирались часто и гостям были рады. Всё что следовало за этими смертями, вплотную было связано с ними: моё разорение и смерть близких. Одна за другой умерли жена и дочь. Вот и всё, что я знал об "улыбке смерти".
Я иду по дороге, которая спускается до самого кратера. Я называю кратером огромную яму, наполненную водой(?), что-то плещет у ног, я думаю – это вода, хотя вязкость не позволяет так назвать серую жидкость. Такую "воду" не пьют, её не набирают для каких-либо других целей, птицы не садятся на гладь этой "воды". Я здесь, мне нужно перейти на другой берег, такой маршрут по карте. Я ищу способы переправить себя на другой берег и не нахожу: лодок нет, плот сделать не из чего. Стою, жду авось придумаю что-то, что поможет мне в этой ситуации. Вижу, спускается по "моей" дорожке человек, неуловимо похожий на убийцу-музыканта. Да, это он и был, приблизившись, я его узнал. Мы обнялись, почему – до сих пор не понимаю, но чувствовал родство, так было плохо мне сейчас.
  - Ну, здравствуй. Какими судьбами? Рад встрече.
  - Я тоже рад, но как ты здесь оказался?
  - Я увидел – идёшь, думаю, надо встретиться, пошёл за тобой.
Я показал карту.
  - Вон туда хочу перебраться, подскажешь как?
  - Подскажу: нет возможности, - он оглянулся, - даже щепки не вижу. Что тянет на ту сторону?
Я рассказал и о задании, и деньги какие получу, если выполню всё.
  - Нет, неудача будет, - он показал на карту, - вот здесь и здесь тоже, там сложней, чем здесь.
Я удивлённо посмотрел.
  - Ты обошёл препятствие вот здесь, - он ткнул в карту, - ты сократил путь, прибыл быстрей, сейчас здесь ничего нет, чтоб тебе помочь, кроме меня. Но я тебе не брат: могу помогать, могу – нет. Что выберешь?
Я подумал, взвесил все доводы и решил.
  - Хорошо, сам – это мой путь, подожду пока не прибудет помощь.
Я лукавил, мне хотелось поскорей избавиться от назойливого, не желающего помочь, друга, бывшего конечно, не прощёного мной и другими, кому он доставил столько боли.
  - Как знаешь, - он попрощался и скрылся из виду быстрей, чем я мог предположить.
"Так, - говорил я про себя, - зачем пришёл – не знаю, но видно смысл есть у всего, что со мной происходит здесь".
Я принялся готовиться к ночлегу. Ветра не было, но укрытие я себе нашёл: в горе щель, не пещера – скорее выемка, трещина. Я устроился, сунул под голову сумку и задремал. Приснился сон: будто иду, на горе стоит человек, ловит ладонями мух. Проснулся, муха назойливо лезла в ноздри, я отмахнулся, потом поймал. Зажал в руке, она продолжала жужжать в сжатой ладони. Солнце садилось за край кратера, опускались сумерки. Внизу уже трудно различались камни и глыбы земли, слежавшейся, вывернутой какой-то силой из основания котлована, очевидно. Вода или то что её напоминало отдалённо, заполнило вырытое пространство – я так рассуждал. Отнёс муху и положил на воду, она не тонула и не умирала. Я бросил комок земли, он оставался на "воде", не тонул.
Рано утром, выспавшись, я отправился на берег и потрогал гладь "воды" – она не продавливалась. Я наступил – это был не лёд: "Кварц, - догадался я, - надо идти". Путь занял около двух часов, шёл я быстро. Другой берег показался, на нём ждал меня человек. Я прибавил ходу. Да, он махал рукой, я не понимал его, остановился, огляделся. Ко мне на всём ходу летел не зверь, ни птица, а что-то с крыльями на ногах и с разинутой пастью. Я присел, готовясь встретить удар клыков, вооружаясь на ходу сумкой, там были тяжёлые вещи. Сейчас будет удар, я приготовился. Но удара не последовало, зверь пропал. Ужаса я не испытывал, как и страха, готовясь в любую минуту дать отпор. Было бы нападение, если бы я не присел, не занял оборонительное положение? Я был сам готов напасть. Быстро успокоился, каждый мой нерв желал расстроиться, я не давал. Будь что будет, буду контролировать себя. Человек ушёл, не дождавшись моего прихода. "Предупредил и ушёл, - подумал я тогда, - значит, помощь ещё возможна".
  - Ты не проявил гнева, увидев врага, вот тебе помощь, - сказал голос внутри меня и добавил, - ты не должен так остерегаться, это не будет полезным, навредить могут от излишней осторожности, - голос пропал.
Второй совет может пригодиться, я излишне насторожен, мне нужна остановка и хороший отдых, думал я, подыскивая по карте место, подходящее для передышки на пару деньков.
Но отдыхать не пришлось: одна ночь и в путь. Дело в том, что я абсолютно не был готов к такому: мне приснился сон, будто кто-то просит меня проснуться. Я проснулся и увидел её – это была она, моя тень. Просила меня позаботиться о ней. Как я могу позаботиться о собственной тени? Мне самому что-то угрожает?
  - Нет, - отвечает тень.
  - Тогда объясни.
  - Мы разошлись с тобой: теперь ты в другом обличье, чем я. Посмотри, вот ты ищешь меня, вертишь головой – я, твоя тень, этого не делаю, остаюсь недвижна. Посмотри, - просила меня моя тень.
Я стал пробовать, поднимая и опуская руку, потом поднял обе – моя тень лишь шелохнулась однажды.
  - Всё, убедила: что будем делать? Как мне тебя вернуть? Ведь так стоит вопрос?
  - Так, - ответила моя тень, - я сейчас ухожу, вынуждена уйти, а ты подумай хорошенько.
Солнце ещё находилось над горизонтом, а тени у меня не было. "Так не может быть, - думал я, - что-то здесь не сходится: не сплю ли я?" Увы, я не спал, сознание чётко работало - я сходил с ума: "Так не бывает", - твердил я себе. Мысли не шли, я задумывался всё реже, только шёл и шёл, не забывая, впрочем, сверяться с картой. Вот солнце в зените, скоро появится моя тень: сначала короткая... потом... Не успел я подумать, как пошёл дождь: откуда? Где облака, тучи, наконец? Я глядел на солнце, которое слепило мне глаза, и дождь лил всё быстрей. Мы не говорим быстрей, а лишь сильней или сильнее, но этот дождь был не сильный, а быстрый: он не лупил по лицу крупными каплями, а заливал быстрыми струями, как из крана. Да, я сходил с ума или всё происходило на самом деле: мне оставалось это выяснить.
Теперь остановка. Я промок – надо просушиться. Впереди дома, могу попроситься на ночлег, заодно спросить осторожно: что же здесь происходит?
В домах не было людей, ни одного: я прошёл все – ни одного не встретил. "Так, - подумал я, - люди исчезли, как исчезла моя тень рано утром, потом пошёл дождь, намочил меня и здесь видны лужи, на небе ни облачка по-прежнему. Теперь надо сосредоточиться: я устал, лёг под дерево и уснул, но проснулся от голоса своей тени. Значит, или я до сих пор сплю, или произошло нечто такое, что мною предусмотрено не было. Я иду по карте, маршрут точен, я не сбиваюсь по времени, но мой отдых..."
 Я должен подумать... Я хотел спать... Сознание отказывалось верить, я был в тупике. Вдруг показалась фигура... нет, показалось. Вот ещё... опять нет. Мне кажется, что идут люди, но они тут же исчезают, будто мне всё кажется.
"Так, мне кажется, что идут люди... мне кажется, - стал повторять я, - что идёт дождь". Потом подумав: "Кажется, у меня потерялась моя тень – вот. Я нахожусь в иллюзии, здесь всё невероятное, кажущееся и непредвиденное мной заранее. То к чему готовил я себя, здесь перестаёт случаться со мной".
Тогда, решил я, буду придумывать невероятное, что не могло бы случиться со мной никогда. Дождь – это что, я придумаю радугу без дождя, суховей, когда идёт дождь и снег в самое пекло. Я придумаю носорога в тайге, крокодила в Неве – это я уже шутил, но мне становилось лучше. Я стал думать о невероятном и придумывать, чего не могло бы со мной быть никогда... И я придумал... её, мою жену и дочь Оленьку, мою дочурку. Я заплакал. Я давно не плакал, вспоминая их, а теперь мне всё можно и самое невероятное – это они. Но они не появлялись, не могли, наверное, думал я, тогда придумаю школу. Да-да, именно школу, в которую ходила бы моя девочка. Я представлял её взрослой, не такой, как мама образованной, а лёгкой, воздушной, почти невесомой, которой она не могла бы быть, даже если смогла бы выжить тогда. Я болел душой, плакал, вспоминая её родную, мою девочку, мою дочурку. Вдруг мне приснилось или это виденье – кот, какой-то странный, подумал я: ног нет, что ли? У кота в действительности лапы были, но очень мелкие: он "ползал" по земле, перебирая ими, "такими малюсенькими", - подумал я. Мне это приснилось, конечно, но в концепции невероятного появилось ещё одно подтверждение.
"Хорошо, - думал я, - вот я придумываю невероятное с целью перехитрить иллюзию, но она знает, как с этим бороться. Я не любил котов, вернее, не заводил с целью избавиться от мышей, а ставил капканы - "иллюзия" это знает и выдаёт мне котов. Хорошо, что я ещё не любил? А, знаю, что появится сейчас. Может появиться... в том или ином порядке появиться могут слепни, в какой-то из невозможных форм гусеницы-бабочки, их я с детства не любил... и далее множество ещё разных нелюбимых существ, включая гадов, их я обходил с осторожностью: не боялся, нет, но врождённая, наверно, чувствительность..."
Вот я бредил, а появился жук: странный, с изогнутой спиной, хобот невероятных размеров... "Такого бы я боялся, - с усмешкой подумал я, - наверное, ядовит, - я помнил наставления моего работодателя, - "мир иллюзорен, но убить могут", пойду-ка я поскорее отсюда". Жук с сожалением смотрел на меня – я сходил с ума. Теперь надо идти быстрей, иначе это может случиться. Все мои мысли мне не во благо, я ускорил ход, стал насвистывать песенку.
  - Не свисти, - кто-то из кустов назидательным тоном, громко попросил.
  - Почему? Тебе не нравится моя песенка? - спросил я, желая завести разговор.
  - Ты свистишь не правильно. Слышишь, как я? - он засвистел.
  - Это то же, что исполняю я, нота в ноту, у меня слух...
  - У меня слух, - передразнил голос.
  - Выходи, поговорим.
  - Я не хочу говорить с тобой, ты свистишь не правильно, не свисти.
  - Не буду, прощай.
  - Прости, - уже издалека услышал я ответ.
Тоже невероятно, но ожидаемо, что-то ещё должно быть. Я шёл и шёл, мысленно считая шаги и вспоминая грустные моменты моей жизни. Я терял ощущение реальности и вновь одёргивал себя, возвращая к заданию. В конце концов мне заплатят, должны заплатить, если я пройду все испытания – это возвращало меня к жизни "по ту сторону" этой реальности, в которой я так же могу умереть. Зачем я согласился? "Уровень испытаний серьёзный, - сказали мне, - но есть ещё, если, конечно, выживете в этом".
Это было по мне, смерти я не боялся, а деньги могли пригодиться. Да, это деньги всему виной, но и ценность жизни для меня теперь другая.
Вот я пришёл. По карте – это посёлок, но дома разбросаны как попало, нет улиц. Дворы – кто как нагородит, у нас бы за такое... Однако не мне решать, а спросить не у кого, где могут принять постояльца? Вот, кажется, идёт старик, у него спрошу.
  - Как можно?..
Но он махнул рукой, давая понять о своём нежелании говорить со мной. Я пошёл следом за ним: мне уже хотелось надоедать, вызвать к разговору, но он скрылся во дворе дома. Я постоял, желая войти, но передумал. Длинный путь дал о себе знать – я устал. Вошёл в другой дом. Встретила хозяйка, старая женщина: платок на голове, дряблая кожа. Мысленно я назвал её старухой.
  - Какая я тебе старуха? - ответила она мне криком. - Иди, откуда пришёл. Иди-иди, ты мне здесь не нужен.
Я не стал сопротивляться, вышел, извинился у двери.
  - Ладно, - сжалилась она, когда я уже был на крыльце, - проходи. Мне надо от тебя, - она показала на крышу, - починить, а то ветер срывает черепицу.
Она показала в двух местах.
  - Ладно, починю, но завтра же уйду.
Она махнула рукой.
  - Уходи.
Накрыла на стол: хлеб был, вода... нет кислое молоко, только жидкость.
  - Остальное в творог, надо отдавать.
  - Кому? - поинтересовался я.
Она посмотрела внимательно на меня.
  - Такому как ты.
Я не стал переспрашивать. Немного посидев, я скинул верхнее одеяние. Засучив рукава, вышел осматривать прохудившуюся крышу. Оценил участок работ на время – нет, не управлюсь.
  - Я буду подавать, - с готовностью помогать, сказала хозяйка.
  - Нужно... лестница есть?
Она задумалась. Неужели думает, что я взлечу до крыши, чтоб починить?
  - Лестница гнилая, выдержит? - она пожала плечами и смерила меня взглядом.
  - Давайте и лестницу починю: гвозди есть?
Этот вопрос поставил её в тупик.
  - Хорошо. Верёвки?
Бабушка молчала, я всё больше огорчался.
  - Показывайте, что у вас есть? Осталось от пришествия, таких как я, - мне оставалось шутить.
Она показала, что есть у неё во дворе.
  - А в доме?
Там были стулья, я бы их так не назвал, но у них были подлокотники и спинка. Стульев было два, сколько не крути, только два, стол и кровать – вся мебель. Чугунок и наподобие кастрюльки плошка, из дерева вырезанная посуда – всё.
Я призадумался: так не бывает, чтобы в хозяйстве не было хоть каких-нибудь "ненужных" вещей – их не было вообще.
  - Давно вы здесь, бабушка? Давно живёте... здесь, в этом доме? Вы родились здесь?
Она смотрела на меня непонимающими глазами.
  - Конечно, я здесь выросла.
  - Почему так...
  - Пусто? Отдала, всё отдаю... ему.
  - Он берёт старые вещи, верёвки?
  - Всё? Нет. Меня возьмёт скоро.
  - Кто возьмёт?
  - Ты? - она посмотрела на меня настороженно.
  - Я не пришёл по вашу душу, - сказал я решительно, - просто отдохнуть после дороги, а завтра снова в путь, - старался утешить.
Нет, ей становилось всё тревожней.
  - Ты, ты, - вглядывалась она в черты, - кто как не ты?
«Она была не в себе, - подумал я, - всё же помогу, придумаю что-нибудь, поищу».
  - У соседей то же?
Она кивнула. Все ждали, что за ними придут. Так что это могло значить? Начну с того... Я вышел на дорогу, зашёл в лес.
  - Здесь не ходи, - сказал всё тот же голос, что призывал не свистеть.
  - Тогда помоги: принеси мне сухую берёзу (это был берёзовый лес), поруби её, - я показал размер, - и положи, - я подумал, - прямо во двор, - и показал на двор старухи, - да, и перевяжи бечёвкой, крепкой, чтоб не рвалась.
Голос не отвечал. Почему я это сделал? Где моя учтивость? Но я вышел из тупика – стал приказывать. Ну и что – невидимый, пусть исполнит моё поручение.
  - Всё.
И тут я вспомнил своё дворянское происхождение и приказал:
  - Почини крышу старухе, не отбирай ничего больше: ясно? - голосом приказа сказал я.
  - Сделаю.
Я вышел из леса, постоял на дороге, пока не удостоверился, что будет исполнено. Вошёл к старухе во двор.
  - Ну что, старая, как крыша?
Я увидел в её глазах проблеск.
  - Я знала – ты.
Крыша была как новенькая, хотя починка была только в двух местах. Я вошёл в дом, лёг на кровать и уснул.
Снился сон, будто я на берегу и меня хлещет дождь такой сильный, что я не удержался, упал на колени.
  - Что это? - спросил я, проснувшись и удостоверившись, что меня никто не слышит, спросил ещё раз. - Что это?
  - Ты спрашиваешь меня? - старуха выглянула из-за ширмы, она там укрывалась, оказывается.
  - У тебя? - спросил я. - Как ты там оказалась?
  - Уж ночь, сынок, спать надо: ты лёг на мою постель, вот я и устроила себе ночлег.
  - Ладно, старуха, спи. Сон мне приснился, не могу понять к чему?
  - Он о дожде? - спросила она с ехидцей.
  - Откуда ты знаешь, старая?
  - Здесь всем сняться сны о дожде, дождях, - поправилась она.
Я посмотрел с любопытством.
  - Дождях? Их много?
  - Они разные, - ответила старуха, - тебе, к примеру, какой снился?
Она была любопытна, а я осторожен.
  - А какой нужен, чтобы выйти отсюда? - уже не доверяя хозяйке, спросил я.
  - Сны о дожде, - неуверенно начала она, - бывают по ту сторону и по эту. Вот, к примеру, снится тебе ливень, с ног бьёт, а ты стоишь: какой будет он, ливень твой?
  - Этот? - спросил я осторожно.
Старуха засмеялась, кривя рот.
  - Нет, "тот": "этот" не предупреждает, а говорит. Такой будет сон: охлаждающий. Значит, не снился такой? - сказала старуха с укором.
  - Ничего, - успокоил я, - предупреждён тобой, хоть ты этого и не хотела. Нельзя? - спросил я строго.
  - Нельзя нам, тебе можно – ты и спросил.
  - Ладно, старая, кончится ночь, уйду.
  - Уйди сейчас, на рассвете, успеешь.
Я не стал спрашивать, хотя узнать хотел: старуха многое не договаривает. Но я проснулся и пора идти. Рассвет только занимался, а я уже в пути.
Через день пути (до этого ничего не происходило, время здесь не имело значения), я повстречал путника. Он был хорош собой: на голове красовался убор, чем-то напоминавший шляпу, тюрбан. Эдакое подобие... ну да ладно, внешность от этого у путника не портилась. Я поздоровался.
  - Здравствуй, - сказал я, - нам по пути, пойдём вместе.
Путник молчал: не понимал? Я повторил свой вопрос на английском, потом ещё на двух, но он понял меня и заговорил на моём родном.
  - Я услышал тебя сразу и понял. Зачем тебе идти со мной? Ведь ты меня не знаешь. А если я разбойник? - он ухмыльнулся.
  - У меня взять нечего.
  - А я найду. Хотя бы твоя жизнь.
"Нет, - подумал я тогда, - он философ, а не разбойник, слишком речь правильная, да и я ему не нужен".
  - Хорошо, - ответил я, - пойдём разными тропами и придём вот в тот город (который хорошо был виден с холма) вместе.
Я вызывал его на поединок ходоков. В город, а лучше – большое село, вели две дорожки: вились по разные стороны холма и выходили прямо к первым улочкам городка.
  - Я не пойду за тобой, - сказал путник, - иди первый.
Я выбрал правую тропинку, он пошёл по левой. Встретились мы...
Об этом надо рассказать подробнее. Не было одной дороги в город – было две: одна вела на окраину города (моя), другая – в центр, они встречались, хотя с пригорка виделось слияние в одну большую дорогу. Теперь я на пути в город, а моего спутника след простыл, как думал, но отчаиваться не стал: в конце концов, он не обязан быть со мной. Я шагал весело, усталости не было. Унылые лачуги сменялись просторными домами с уютными палисадниками и, наконец, ратуша. Да, она самая, ратуша, где заседали глава города и совет – всё что полагается для небольшого города. Там мы и встретились: мой сопутник уже находился у ратуши, он молча меня поджидал.
  - Дороги не сходятся, - сказал я вместо приветствия.
  - Я и не ожидал, что сойдутся.
  - Пойдём вместе, - предложил я опять.
Он помотал головой. Я откланялся и вошёл в ратушу. Я знал, что хочу и обратился с просьбой к председателю совета. Как мне показалось, он был настроен радушно, но потом оказалось, что я нарушил несколько правил и меня доставили в тюрьму. Так называли сарай с окнами на задний двор.
  - И не смей обращаться ко мне на... – он вспоминал моё обращение "ваше преподобие" (первое, что пришло мне в голову тогда). Одежда председателя напоминала рясу высокого духовного сана. Возмущённый председатель совета махнул рукой, и меня увели в сарай-тюрьму.
Ещё я был виноват, что приблизился слишком близко к нему и начал свою речь с "неучтивых" выражений – в общем, всё было против установленных правил.
В тюрьме была кровать, застланная кое-как, вскоре принесли еду, прекрасную в моём походном состоянии и пригрозили плетями, если я ещё раз...
Я понял, что следующего раза для меня не будет и намеривался выспаться перед экзекуцией (её мне обещали обязательно, как нарушителю порядка). После еды я улёгся спать, но в окно постучали: мой нелюбезный сопутник подавал знаки "выходить". Что ж, если готов помочь, я согласен пренебречь сном: поротым быть в мои планы не входило.
Молча, одними знаками, мой спаситель показал, что я должен сделать. Было ещё не поздно, видно было хорошо: узкое окно давало свет. Стекло было мокрым, я не мог понять почему: воды в комнате не было. Он с той стороны выдавил окно, я поддержал, на меня хлынул поток холодного, обжигающего воздуха. Я не мог понять, почему так резко могло похолодать? Мой спутник даже не ёжился от холода, так значит, холодно только мне? Я сплю? Нет, всё было наяву. Мы пошли вместе, погони не было. Мне начинало казаться, что я ненавистен моему товарищу: он по-прежнему не разговаривал со мной. Кивками, порой резким движением руки он показывал моё направление – всегда это было поодаль от него. Еле уловимый дух чего-то странного от него исходил: то ли это был запах сирени, то ли чуть-чуть терпкий запах листвы – мне было не разобрать.
Вместе мы шли недолго, пока к нам не присоединился ещё один путник. Он был словоохотлив и болтал со мной, когда я молчал. Я попросил его быть сдержанней, видно, научился от моего спутника: он по-прежнему шёл молча. Новенький свернул с дороги, мы его больше не видели. Теперь я охотнее молчал, хотя вопросов ожидающих ответа было множество.
  - Вот мы и пришли, - наконец вымолвил мой спутник.
Мы попрощались: я кивком, он со своей стороны, как я и ожидал, просто развернулся и пошагал в другом направлении. Я шёл в сторону леса, по карте за ним деревушка, но ничего... никакой деревни, только голые кусты, да обожжённые кирпичи. Где дома? Пожара не видно, были только... да я уже говорил... пепел хотя бы от сгоревших досок, брёвен... только обгорелые кирпичи.
  - Что ты шаришь? - откуда ни возьмись голос за моей спиной.
Я поздоровался.
  - Где деревня? - спросил.
  - Какая деревня? А-а, эта? Давно уже... вчера ещё...
Он путался, не знал что ответить? Не хотел говорить со мной, как тот мой "приятель"?
  - Здесь была деревня, - свою карту я разворачивать не стал, - её нет: куда исчезла? - поднял я удивлённо брови.
Он усмехнулся.
  - Тебе не надо знать, иди себе.
"Странный человек, - отметил я про себя, - не хочет говорить, хоть и знает". Я отправился своей дорогой, по пути осматривая остатки исчезнувшей деревеньки, сосчитав кучки кирпичей, состоящей из восьми дворов, ну, может, из десяти (где-то в стороне тоже виднелись нагромождения из кирпичей). "Что ж, пойду дальше, - хотя в мыслях всплывало странное, - я не задал себе этот вопрос, но он же очевиден: почему я не получаю ответов? - и сам себе отвечаю. - Потому что ответ – я сам".
С этим ответом я и пустился в погоню за новым вопросом. Всё указывает на то... об этом потом, сейчас по карте роща, за ней поля и после мой путь преграждать будет река. Каков сплав? Да, я решил сплавляться по ней, порыбачу, может, и дорога покажется приятней. Налетел ветер, путая мои планы, путь неблизкий, может, пройдёт. Но он только нарастал и к моему приходу к берегу, вовсю бушевала волнами река. "Волны перекатывались, крутые берега еле сдерживали пенящиеся струи", - я говорил почти стихами, восхищаясь красотой вод. О переправе не могло быть и речи – утону, хотя плавать умел.
На берегу я нашёл укрытие: небольшое место вроде пещеры. Там уже кто-то бывал, оставил записку из двух слов на языке мне непонятном. "Ну ладно, - решил я, - подожду, пока ветер стихнет, а нет, пойду пешком вдоль реки, авось найду переправу, по которой идти – не плыть. Мост не указан, да и деревни указанной не оказалось, так что буду действовать осмотрительней – доверяться собственному разуму больше, ведь мне, по сути, не было посторонних подсказок – всё решал сам. На этом пустился поутру в путь, не дождавшись окончания ветреной погоды.
Я дошёл до моста, как и ожидал – не такой уж крепкий, но меня выдержит. Не обращая внимания на ветер и волны, которые захлёстывали мост, я отправился на обратную сторону реки. Там находился дом, я видел его издали, но на карте указан не был. "Скоро карта не пригодиться", - думал я, но на всякий случай запомнил весь причитающий мне путь и больше не заглядывал в неё. Дом пустым не был, но на ночлег не приглашён, как не упрашивал. Хозяйка была добрая, но чужого не пустила: побоялась обросшего, внушающего страх, наверное, мужчину. Я покорно отправился на ночлег к её овцам. Три овцы "гнездились" (другого слова не найду) в берлогах, выкопанных в земле ямах, наподобие маленьких пещер – четвёртая моя. Овцы забеспокоились было, но потом притихли: сосед был смирный. Мы спали до утра, пока хозяйка не разбудила меня смехом. Позвала пообедать, так она сказала, хотя до обеда много времени ещё. Я согласился. Дама, я не оговорился, мне понравилась. Была она какая-то особенная, не крестьянская что ли, что-то в ней указывало на хорошее происхождение, но спрашивать я не стал. Угощенье было так себе, но здесь я и не ожидал ничего кроме корки хлеба. Молоко стояло в стороне, она предлагать мне его не стала, видно, ждала кого-то ещё. Я попрощался, поблагодарив хозяйку за "обед", она удерживать не стала. Спустившись с крыльца, я обнаружил небольшой сарай, который был за домом, мной незамеченный в темноте тогда. Я понял, почему хозяйка рассмеялась, увидев меня с овцами в ямке.
Мой путь продолжался по долине к горам: ущелье, и я близок к концу пути. Я шёл весело: отдохнул, поел, развеселил хозяйку – давно со мной такого не было, а в путешествии впервые. Долина была усыпана цветами, невзрачными на вид, но ароматом напоминающим фиалку. Было приятно идти не задумываясь, но помня о наставлении, я всё же был готов к неприятности. И оно не замедлило сбыться.
Как же я пропустил? Спрашивал я себя в который раз. Ведь ходу было... теперь по порядку. Я забыл предупредить хозяйку о надвигающемся урагане. Не том урагане, что с ветром и водяными брызгами, а с могучим давлением природы, называемым смертельным вздохом. О чём это я? Было такое поверье.
Однажды пришёл Бог и сказал: "Рабы мои, вам надлежит в семидневный срок уплатить мне пошлину, детей ваших". Рабы возмутились: "Не отдадим тебе, о Бог, своих детей – не проси".
  - Тогда, - сказал Бог, - я заточу их в подземную пещеру, там нет воздуха, там нет света, только свищет злой дух Бараспур. Он может поглотить их, если захочет, но отдав мне, все останутся живы, кроме младенцев – их не отдам духу Бараспуру, но жизни у них не будет.
Не поняли граждане, что будет с их детьми – отдали Богу. Он принял, отделил старших от младенцев – одних забрал с собой, других вернул родителям. Оказалось, среди младенцев был один, кто ему был нужен, остальных вернул. "Чей ребёнок? - спросили люди. – Кто отец и мать?"
Оказалось, эти люди пришли недавно и не успели как следует слиться с другими людьми: в общество их пока не приняли.
  - Кто вы? - спросили у них люди.
Те, убитые горем, отвечали.
  - Мы ехали к вам из заозёрных стран, там много безобразных чудовищ, они пожиратели людских голов.
  - Кто эти головы? - спросил парень, видно, не понимающий смысла сказанных слов.
  - Ты не понял про головы? - спросили его граждане.
  - Понял. Только без головы люди не живут: так ли?
  - Ты усомнился?
  - Я подумал - головы это...
  - Он прав, - сказал Бог, он слышал речь, - головы не люди. Головы... - он не стал договаривать.
Люди не поняли и разошлись по домам, довольные своими детьми: они остались целы, послушание проявили – гнева не будет, успокоились. А между тем Бог голову их дитя отдал чудовищам, одному из самых страшных из всех.
  - Убежать не смогли, - сказал, и принял подношение.
Так бывает, когда наказание неминуемо и убежать смогли, только навлекая на других проклятья за себя. "Дитя умерщвлено?" - спросили. "Нет, но люди об этом не знали: Боги хранили тайны лучше надёжных хранилищ". Вон идёт старец: видишь? Тот младенец – он. Замысел Божий тебе не знаком. Уберегай себя от смысла Его. Он знает тебя, твоя судьба в Его руках. Помоги себе сам разобраться, не горюй, не тужи: Бог видит тебя и замысел свой имеет на тебя.
Я вернулся предупредить ту женщину.
  - Тебе угрожает опасность. Не ходи...
  - Где ты был только что? Почему вернулся? Я ухожу. Пришла весть от моего мужа, мне пора. Прости, если не выслушала тебя.
  - Я провожу тебя, женщина. Я был обязан предупредить, но ты не впустила меня, и я забыл о том...
  - Не говори, не остановишь, мне пора.
Женщина ушла в одну сторону, я продолжил свой путь в другую.
"Она погибнет, - думал я, - по моей вине. Что ж, я забыл предупредить об опасности, но выслушать она меня не захотела: так виноват ли я?"
Вдруг крик, издали слышались голоса. Я, не оглядываясь, шёл. Что произошло? Я уже не хотел знать.
Коса волос снилась мне на привале. Будто я сижу у ручья, вижу чью-то фигуру, а она поворачивается ко мне волосами вместо лица. Лица из-за волос не узнать.
  - Кто ты? - спросил я. - Что от меня хочешь?
  - Я... - был ответ.
Утро я встретил у подножия горы. Где-то журчал ручей, мне захотелось напиться воды из него. Я пошёл на звук, увидел слепого. Он смотрел на меня незрячим глазом, другой вытек и затянулся провалом – было страшно смотреть.
  - Что ты тут ходишь? - спросил он. – Что потерял? Я тебе отвечу на один твой вопрос, если ты его мне задашь сейчас.
Я онемел от ужаса, увидев его руку, держащую голову седобородого мужа, глаза ещё видели и смотрели на меня.
  - Кто он? - спросил я в ужасе, рассматривая лицо этой головы.
  - А, это... Ты знаешь его?
  - Нет. Потому и спросил.
  - Твой Бог. Смог поверить? Нет? Он твой Бог, - повторил слепой.
  - Почему его голова в твоих руках?
  - На этот вопрос не отвечу, ты спросить должен один раз. Я отвечу только на один твой вопрос...
Он ещё повторил эти слова несколько раз. Я стал думать над его словами и забыл про слепца с отрубленной головой. Он исчез, а вместо него ручей появился или я пропустил его исчезновение, ведь ручей уже был до появления слепого. Я продолжал думать, поднимаясь в гору по тропинке. Она то вилась, постепенно поднимая в гору, то вдруг резко поднимаясь ввысь, так что голова кружилась от подъёма.
"Нет, не смогу", - думал я тогда, но поднимался всё выше и выше. Наконец достиг вершины перевала. Какая красота открылась передо мной! Будто все красоты миров я увидел сейчас. Я заплакал, вся жизнь проснулась во мне. Я понял в красоте смысл и проснулся от путешествия внеземной мир невредимым.

Я вернулся измученным. Многое понял из того, что мне назначалось пройти, но мучил вопрос: почему меня пригласили за деньги следовать инструкциям кого-то выше моих настоящих работодателей? Почему мне так везло, что я с такими обстоятельствами не умер где-то посередине своего путешествия? Все предпосылки к этому были у меня. Но разговор состоялся о другом. В сжатой форме он выглядел так.
  - Хоть вы и не прошли все назначенные вам препятствия, - он хмыкнул, - вы обязаны были пройти всё, вам назначено третье (да-да), - взглядом он показал, что именно третье, а не второе испытание, - хоть оно и не указано в нашем с вами договоре. Итак, вы идёте снова, но уже в компании вам известного человека: вы его узнаете сразу. Да-да – он, - он показал на входившего, это был "молчун" из моего путешествия.
Что он здесь делал? Я задал вопрос:
  - Мне предстоит с ним идти?
  - Нет. Он пойдёт с вами, иногда за вами – как расположены будут обстоятельства. Это он сам решит. Знакомьтесь, инок Андрей. Он молчит – ему так указано, но всё что положено, он сделает для вас. Итак, идите и вот что: не ходите больше на гору.
  - Но она была указана на карте, - пытался возразить я.
Но он, мой работодатель или посредник (я ещё не решил), перестал меня слушать.
  - Идите, - и он указал на дверь.
Я пошёл, но остановился.
  - Где я не прошёл?
  - Там узнаете.


Путешествие третье

Мой спутник меня больше не интересовал. Я шёл не по карте, а по предложенному мне маршруту. А вот здесь интересно: как я узнал, что это мой маршрут и не надо от него отклоняться? Были "заметки", которые я стал различать: много такого, что мы в существующей жизни не замечаем, пренебрегаем, подчас избегаем – являются "заметками" в нашем "путешествии" по жизни. Как это бывает? Например: вы идёте на работу, вам встречаются люди. Один из них хочет с вами познакомиться, завести разговор. Вы отклоняете его предложение и уходите: вы ведь спешите и не хотите опоздать. Встречается ли вам нищий или просто словоохотливый человек, вы всё равно от него ушли. Эта "заметка" для вас была очевидной – вы знаете, что уйдёте, ведь вам надо спешить. Далее, вы останавливаетесь, видя под колёсами коляски, которая минуту назад проехала с шумом мимо вас, лежит человек, тот самый, отвергнутый вами только что. Вы остановились, узнав его. Что же было бы, если бы вы поговорили с ним тогда? Спешащая навстречу смерть, была бы остановлена вами, но, увы, вы этого не сделали. Чуда для этого человека не произошло. "Заметка" ваша получилась на славу, но вы её не так поняли. Теперь кто-то спешащий, а может, нерадивый толкнёт вас, и вы упадёте, расшибёте голову, а лучше коленку. Вы пошлёте проклятья тому пешеходу, ведь он не остановился даже, так спешил. "Заметка" его или ваша? Конечно, ответ будет потом, а сейчас надо идти по маршруту таких "заметок".
Я уже знал, какую ошибку совершил тогда: не вернулся к той женщине, которая мне пришлась по душе, на её крик я не отозвался. Но следы мои ведут не к ней: она погибла, я не сомневался. Я шёл в пустыню (спутника больше не замечал, он шёл сам по себе). Песок по колено, будто тону, но идти могу. Я оказался в пустынной местности? Нет, люди были, они не замечали меня, не здоровались даже, когда я приветствовал их, проходя мимо. "Ну и ладно, - думал я тогда, - пусть молчат, я умею разговаривать и говорю – пусть знают".
Мне попался старик: странная походка, закидывание языка вверх говорило о неспособности быть таким как все. Он не выглядел больным, глаза выражали муку, но за помощью не обратился. Я прошёл мимо, но потом оглянулся.
  - Отче, вы слышите меня? Могу ли я чем-то вам помочь?
  - Нет, иди, молодец, что спросил. Теперь иди вон по той дороге, там лучшая ходьба для тебя будет, - он ухмыльнулся, закинув язык к носу в очередной раз.
Я не стал отвечать, поклонился и ушёл. Встреча не осталась единственной: на дороге, которую он мне указал, я встретил парня лет шестнадцати. Молодой, красивый и весёлый: смеялся всю дорогу, расхваливал себя, говорил, что старшему из него ничего не будет.
  - Как тебя понимать? - спросил я.
  - Не знаешь? - он пристально посмотрел на меня. - Старшему, - стал говорить он медленно, - тебе не понять пока, но ты поймёшь. Тебя дед мой отправил на меня посмотреть?
  - Я говорил с ним, - показав языком движение, но при этом старался не передразнивать.
  - Да, это он, - юноша стал серьёзным, - кто хочет его обидеть, он накажет, но вы добрый. Ваш поступок хорош, если хотите меня чем-нибудь наградить – пожалуйста, я ухожу.
Я подумал.
  - Награда есть у меня, но она будет – моё слово. Ты хорош собой, догадлив, уважаешь своего деда – это хорошо. Но есть одно в тебе, что будет лучше изменить...
Я хотел указать на его неучтивость и бахвальство, но он опередил меня.
  - Я принимаю твою награду, возьми и ты мою, - он отдал мне платок.
  - Чей платок? - я спросил, осторожно беря в руку белый платок, очевидно, бывший на её голове. – Она умерла? - мы оба знали, о ком шла речь.
  - Нет пока, она жива ещё, но умрёт скоро, поторопись. Сейчас иди вон туда, - он махнул рукой в противоположную сторону намеченного мной пути, - всё, иди.
Мальчишка исчез или убежал, пока я рассматривал предложенный мне новый маршрут. Я заметил, что "молчуна" со мною не было, это меня не огорчило: я считал его бесполезным для себя. Но он появился спустя время: нехотя меня обогнав, показывая, что сам этого не хочет, но вынуждает меня торопиться. Я прибавил шагу. Дорога была слишком трудна: то в гору, то резкий спуск, но равнины нигде не было, так шли мы до ночи.
Этой ночью мы проснулись от внезапного толчка в спину ("Молчун" так же его почувствовал).
  - Кто здесь? - спросил я громко.
Никто не ответил.
  - Тебя тоже разбудили? - спросил я спутника.
  - Да, - услышал я из темноты.
  - Кто-то охотится за нами, - это сказал чужой голос.
  - Кто вы? - спросил я так же громко.
  - Тише, услышит.
  - Кто? - не унимался я.
  - Богобоязненный с тобой? - насмешливый голос отвечал мне вопросом.
  - Он мой друг, - соврал я.
  - Неправда, - тихо возразил Андрей.
  - Тише теперь, - шёпотом предупредил незнакомец, - приближается.
  - Что нам делать, скажи, - переходя на шёпот, спросил я, не видя своего собеседника.
  - Вы, «недрузья», оставайтесь тут, я пройду мимо того, кто сейчас охотится... - голос растворился.
Мы зашевелились, вставая с лежаков.
  - Тише! - громким шёпотом предупредил, находящийся поблизости незнакомец. – Ещё...
Мы замерли. Наш ночлег располагался у подножия холма, пахло землёй и что-то резкое ударило в нос. Я попятился, на меня кто-то наступал. Удар, глухой стук, очевидно, по чьей-то голове и на меня повалилось тело. Это был человек, запах напоминал испражнения и терпкий запах какой-то травы. Я ещё больше попятился, давая человеку упасть мне под ноги. Он повалился, издавая тяжёлый вздох.
  - Вот и всё, - сказал незнакомый голос, - теперь свяжите, верёвка есть?
  - У меня, - сказал я.
В мешке, который я всегда носил с собой, была верёвка, небольшой кусок на всякий случай. Я, всё ещё ничего не видя перед собой, стал на ощупь искать свой мешок.
  - Вот он, - Андрей подал его мне прямо в руки.
  - Я ничего не вижу, спасибо, - поблагодарил я, но он не ответил.
Я нашёл верёвку, скрутил руки человеку; они оказались крупные, ладони крепкие, такие возьмут – живым не отпустят.
  - Ещё дышит, - сказал я, услышав дыхание-хрип.
  - Я не убивал.
  - Как вы могли?.. - попытался я расспросить незнакомца о его поступке, спасшем наши жизни.
  - Я ухожу, а вы сторожите, пока он здесь нечего бояться...
Видимо, наш спаситель не очень хотел с нами разговаривать. Удаляющиеся шаги подтвердили мои размышления.
  - Сторожите, - уже издали услышали мы команду спасителя.
Мы сидели на земле ещё полчаса, когда пленник зашевелился. Я по-прежнему ничего не видел, мой спутник лишь сопел поблизости, боялся за мою жизнь, наверное (он понял, что в темноте я беспомощен). Я больше ничего не говорил, держал руку на верёвке, спутавшей нашему "охотнику" руки.
  - Кто ты? - спросил я его, когда вдох и шевеление показали, что пленник окончательно приходит в себя.
Мычанье было в ответ.
  - Не умеешь говорить? - продолжил я "допрос".
  - Он немой или языка нет, - ответил за пленника Андрей.
Очертания людей были ещё едва уловимы, когда пленник зашипел на меня.
  - Что с ним? - спросил я у своего спутника.
  - Он не скажет, наверное, хочет наброситься на тебя, держись подальше.
Я больше не стал слушать, а взял камень, что был у меня под рукой и ударил по голове шипящего пленника. Я больше не намерен был терпеть угроз, тем более он был сильнее меня намного, судя по размеру рук "чудище", подумал я тогда. Андрей не привлекал меня в образе защитника и решение я принял без него.
  - Вот так, - сказал я, - отбрасывая камень в сторону, - может я не прав, но другого выхода не вижу, пойдём.
Рассвет уже багрил верхушки холмов, когда мы друг за другом пошли, оставляя, как мы думали, труп разбойника позади себя, но рык, который донёсся нам вслед, говорил об обратном.
  - Живуч, - сказал я, - ну и ладно.
Мы не разглядели лицо нападавшего, так что встретив, узнали бы только по запаху, да лапищи вместо рук, вот и всё, что могли запомнить.
Дорога была неумолимо плоха: камни из-под ног сползали вниз, утягивая за собой. Мы хватались за такие же камни и сползали всё больше вниз. Другой дороги мы не видели, и шли как могли, преодолевая небольшой участок длительное время, обессиливая всё больше. Я упал на осыпающуюся землю, продолжая скатываться вниз.
  - Всё, больше не могу, короткий отдых и пойдём.
Андрей всё ещё имел силы двигаться дальше, но последовал за мной. Решил не оставлять одного? От друга он отказался, но вёл себя по-дружески, я улыбнулся ему. В конце концов путь нам предстоял не близкий и, судя по всему, совместный. Я молчал, но мои действия он понимал и, когда одобрял, был рядом.
Андрей не говорил со мной, но мне казалось, я понимал, что он хотел мне сказать. Теперь он молчал на тему: не слишком я тороплю события? Что он считал важным для меня, меня больше не интересовало. Я думал: так ли важно, какие условия будут нашего путешествия? Спасу ли я ту даму, в которую, кажется, влюбился? Но нет, я думал о другом: эта дама не важна для меня. Мне не нужна такая красота, от которой кругом идёт голова (она была красива). Я полюбил бы одну единственную, от которой до сих пор схожу с ума – свою жену, но её нет, как и нет возможности её когда-нибудь вернуть – я умер с ней. Моя душа не жива, а тело ещё ходит, ищет ответ: за что?
Мы вышли к озеру, за ним виднелись постройки, похожие на городские. Обойти озеро не составило бы труда, но мы решили (решил я) найти переправу: авось кто-нибудь довезёт на лодке. Лодки были, но больше никого, кто бы мог подсказать: чьи они? Мы покрутились, посмотрели, начали звать – хозяин вышел из сторожки.
  - Чего вам? Довезти до берега? – он кивнул в сторону противоположного берега. – Берите любую, - показал на лодки, - вёсла дам, там оставите потом. Расплатиться? – он посмотрел на меня, помотал головой. – Потом... как-нибудь...
Меня насторожило: лодку бери, платить не надо, что-то здесь не так. Андрей поддержал мои опасения, показывая обходной путь, но я уже решил.
  - Отравляемся.
Хозяин лодок удовлетворённо хмыкнул (всё как надо).
Андрей не противоречил, но был недоволен моим решением.
  - Так будет лучше, - рассуждал я вслух, - узнаем, о чём молчат люди, но мы с тобой знаем и должны знать. Вот я вижу, ты не доволен, а знаешь, как можно проверить, верен ли путь, выбранный нами... мной? Загадай: сколько частиц у тебя будет, если я отниму одну, а было восемь? Ответ прост – семь: не так ли? И все это знают, но в этом мире придумай ещё пять и прибавь, но не говори. Что скажешь: сколько будет?
  - Сколько у тебя на уме?
Я рассмеялся.
  - В моём мире так не говорят и не решают: семь и всё. Здесь я перестал задумываться и искать логику, её нет. Логика из того мира, в этом её нет. Тебе говорят: "Бери лодку", - ехидно смотрят. Бросай, где хочешь, денег не плати – не надо. Что будет потом? Не связанное с этим событием? Возможно. Но вдруг начинает что-то проясняться, находится смысл или мы опять в тупике. Я пробовал не думать, но события происходили независимо от моих мыслей и действий подчас. Мир мне кажется враждебным, но ты оказываешь мне услугу: выпустил из тюрьмы. Я не обязан ничем, говорю себе, в этом мире всё так, но вдруг ты становишься спутником моим, хотя сам этого не хотел вначале. Ты идёшь без плана, как и я, но у меня другая цель – получение денег за возврат после путешествия. Ты инок, ищешь себя и найдёшь, я знаю, но, может быть, погибнешь. Тебя это не страшит совсем?
Андрей внезапно заговорил.
  - Нет, нисколько, я ищу смерть, хочу посмотреть ей в глаза. Ты убегал от неё, ты мне был не интересен. Сейчас... я стану думать как ты: буду бояться препятствий, искать обходные пути. С тобой я состарился, - он засмеялся, - но смерть найду, ты её тоже ищешь, хотя прячешь от неё глаза. Так?
Я похлопал по плечу своего спутника.
  - Пойдём. Ты прав: ищу... и боюсь одновременно. Может, вместе разгадаем... Хотя нет... ты не должен – я, больше никто, а до этого ни-ни...
Мы вместе засмеялись, было хорошо впервые за многое время.
Мы перебрались на другой берег. Где-то в кустах привязали лодку: может ещё пригодиться и пошли к поселению. Оказалось, это деревня, только берег высок и дома на сваях, вот и кажутся большими издалека. Андрей шёл впереди, я чуть-чуть отставал (ныла нога: подвихнул, выпрыгивая из лодки). Навстречу из леска двигалась пара: разбойники? Уж слишком разудало одеты и взгляд прямой, оценивающий. Первые спросили: куда идём?
Мы не стали скрывать.
  - В деревню.
  - Нечего там делать, идите с нами.
Мы переглянулись.
  - Что ещё за приглашение? С кем имеем честь разговаривать?
 Мужчины представились: бородатый назвал себя Игорем (врал, я заметил, как скорчил рожу), другой Дубинушкой назвался (росту среднего, худощав и косоглазит немного). "Пусть себе будет Дубинушкой, - подумал я, - справлюсь с тобой, а вот с соседушкой едва ли: силён, молод, хвастлив, будет пробовать свою силу на нас – не удивлюсь".
Андрей, как ни странно, не промолчал.
  - Пойдём, - сказал, - надо отведать, что у вас там есть.
Я даже растерялся: никак не ожидал от Андрея такого. Не пропуская вперёд, поплёлся впереди, прихрамывая.
  - Что с тобой? - спросил тот, что Игорем назвался.
  - Тебе что? Лечить будешь?
На грубый ответ мужики засмеялись.
  - Буду... потом...
Мы шли недолго. В лесу, в небольшом домике жила эта пара, как мы думали, разбойников.
  - Зачем мы вам, скучно?
Они опять засмеялись.
  - Мы братья, если что...
Это было похоже на угрозу.
  - А мы даже не друзья, познакомились в пути.
  - Но крепок мир, связующий наши руки, когда мы пожимаем их друг другу, - внезапно для меня заговорил Андрей келейным голоском, я даже опешил.
  - Ну ладно-ладно, проходите, - миролюбиво пригласил старший (как мы решили) из братьев, Дубинушка.
  - Что-то у вас холодно, - сказал я, сравнивая наружную температуру с домашней.
  - А это... печи нет ещё... разобрали (мусор в углу виднелся, где она стояла).
  - Что ж, до осени соберёте, - Андрей не постеснялся, задал вопрос, - а женщины в селе есть... молодые?
Он не переставал меня удивлять.
  - Есть, как же, две даже, - дружный гогот сотрясал стены.
Мы стали догадываться, кто эти парни, но начинали раздеваться, собираясь отдыхать.
  - Вы не против, если пригласили, мы отдохнём?
Они опешили, не ожидая от нас таких приготовлений к ночлегу, думая, наверное, испугали нас. Мы, не думая о присутствующих, стали обсуждать дневные приключения, вспомнив "чудище", как бы ненароком спросив, водятся здесь такие?
Братья, лихой породы, переглянулись.
  - Был один.
  - Пока нет, ушёл, лютовал долго. Мы искали...
Другой брат, искоса взглянув, "приказал" молчать.
  - Не придёт теперь уж.
  - Убит?
  - Ранен.
  - Придёт, живуч...
  - Он ещё в прошлый раз обещал победить меня... одноглазый...
  - Я не рассмотрел, только вот ручищи, - я показал два кулака, расставленных на восемь дюймов.
  - Он. Убьёт, если придёт, тебе несдобровать.
  - Обеспечишь защиту? - с ухмылкой спросил я, подражая братьям.
  - Не-ет, давай сам, этот зло хранит долго.
  - Что тогда не пришибли?
  - А ты? Говорю: живуч, три силы у него – чем ни бей.
  - Ладно, это я так, не думал, что придёт за нами. Мы по воде плыли, по берегу...
"Да, это зверь, - подумал я, - умный, но зверь; правы братья – придёт мстить, как только сможет ходить, а, может, уже идёт за нами".
  - Он не спешит, - будто отвечая на мои мысли, говорит Дубинушка, - выслеживать будет. След найдёт сразу, но ему не это интересно: коварен, зол, свиреп. Вот мы что здесь? - он уже не стал нас бояться (мы на зверя выходили). – Если пойдём в деревню, весь скот зарежет, потом люди... Рогатин не боялся, уж как мы его... Здесь теперь, пусть приходит.
Мы с Андреем переглянулись.
  - Так значит, для этого нас сюда позвали? Деревню оборонять?
  - Мы уже бились с ним, не простит, в деревню нам нельзя.
  - А вот погоди ты, - старший стал придумывать план, как встречать "Чуду" (так его назвал).
Мы слушали про засаду, о том, как встретить дружным "огнём" (оружия в деревне не было – это мы выяснили потом) и многое другое – братья были в восторге от нашего соседства. Но меня интриговало другое: мы можем остаться, можем идти дальше, нас уже вписали в дружную команду "поборников" борьбы со злом. Я молчал, обдумывая слова, которые скажу, но сказал Андрей.
  - Вот что, никуда мы выходить не будем, во чистом поле драться, зло побеждать – это ваше предназначение. Чудище страшное, но если мы ночью, в темноте могли... - он помолчал, - что если?.. Кто тот человек, что упредил нападение? Вот кто герой. Если б не он...
  - Да, я тоже подумал об этом.
Мужики переглянулись.
  - Мы думали он умер. Здесь гроб с телом был, в этом доме, но кто гроб поставил, мы не знали. Умер человек, здесь жил, мы ничего трогать не стали, только живём тихо, а гроб за дверью, там, - Дубинушка указал на дверь. – В гробу хороним в земле, а этот на стол поставил и лёг... Надо рассказать, - Дубинушка вздохнул.
  - Давно это было. Под праздник, когда люди кто в чём заходили друг к другу в гости, кланялись (Дубинушка рассказывал обычай), искали, чем бы угоститься у хозяев, своё приносили, те выбирали. Если что кому нравилось, отдавали, снова кланялись. Уж в праздник девушки нарядами менялись, так было у нас тогда заведено. Понравилась одна девица уроду, такой весь, - он показал скрученное лицо, - та плакать, от приставаний отбиться хочет, а тот ей в язык пёрышко воткнул, вот так, - вытянул свой язык и показал, как перо в язык втыкал, - девушка замолчала и больше ничего не говорила. Никто её замуж не берёт: кому такая немая нужна? Сидит в девушках, вот он и приходит. Ни да ни нет не говорит, а замуж за него не хочет. Ещё сидит... а сколько уж можно? Девичья краса проходит: "Ладно, - машет рукой, - буду твоей женой". Вот так и взял немую. Родила ему сына-зверя, вот этого. В кого такой? Отец уродлив был, мать нет – обычная, как все девушки была и росточку... - показал "маленького". Так и рос: дети его боялись, сторонились. Не говорил, только вопил, - он показал вопль, - потом на рык перешёл. Мать слушать перестал, отца бил: кричит и бьёт. Отец как помер, он ушёл: по лесам ходил, траву ел, потом птицу какую выследит, людей не трогал. Потом уж, как матери не стало, в зверя превратился: пьёт кровь животных, на людей набрасывается. Одного убил – видел, есть не стал, бросил, а убивать по нраву стало. Птиц ест, а людей убивает забавы ради – на охоту выходит. Стали мы собираться, что он наш скот режет (тоже не ест – бросает), за людей страшно. Мы с братом, да ещё человек сорок согласились тогда, теперь по домам сидят, боятся: пятерых убил, жить хотят. А мы уж... нам всё равно, не добил пока, искать будем, может, убьём когда.
Мы не стали спрашивать всей истории, только про того человека:
  - Кто он?
 Братья думали, отец из гроба встанет, да утешать сына будет?
  - Где гроб? - спросил я решительно. – Посмотрю.
  - Там.
За дверью небольшая комнатка со столом, а гроб на нём. Необычно как-то, не по-христиански, но говорить не стал, что ещё в этих людях странного может быть? Приоткрыл крышку, там... скелет в обтянутом "мундире", что-то наподобие его. Я закрыл.
  - Здесь ваш труп, что не похороните?
  - Нет, мы не родня.
  - А мамку... тоже в гробу здесь держать будете?
  - Её нет, у той родня осталась, взяли, вот только этот... никто не захотел, а мы...
"Нехристи" не сказал.
  - Ладно, того не знали, поищем, найдём. Поможет нам кто?
Помотали головой, "нет", мол.
До утра сидели, разговор не клеился, вдруг стук.
  - Хозяева!
  - Иди, открывай.
  - Открыто, входи!
Вошёл мужчина средних лет, на висках седина.
  - Примете?
  - Что ж, уж вошёл. С чем идёшь к нам? - строгим голосом спросил Дубинушка.
  - Ни с чем, - спокойным голосом ответил незнакомец, - иду по своим делам. Вижу дом, дай, думаю, зайду. Вот вы тут.
Он стал озираться по сторонам.
  - Ищешь чего? - строгим голосом спросил Дубинушка.
  - Так, ищу... жену украл...
  - Кто? - уже с ехидцей спросил старший из братьев.
  - Знал бы.
По блеску в моих глазах догадался, что я в курсе произошедшего. Пришлось объяснить.
  - Я встречался с твоей хозяйкой. В дом не пустила, ночевал с овцами, потом попрощались... утром уже сказала, что к мужу едет, ну, я предупредить хотел... она ни в какую... к мужу и всё, - говорить не хотелось, но и молчать тоже нельзя. – Пропала?
Про крик говорить не стал, я не вернулся, думал, что поздно уже. Муж должен знать только, что жена вышла из дома, а там... не дошла. Я погрустнел: вспомнил женщину, увидел мужа, представил как они, эта пара, живут счастливо...
Поход свой описывать не стал, он ему неинтересен, но про женщину никто кроме меня (я думал) не знал, однако Андрей вмешался в разговор.
  - Я слышал крик, душераздирающий, женский. Я был далеко, не успел бы, но пошёл... не увидел никого, но рык был, сейчас думаю, точно, а тогда – показалось.
  - Зверь? - вдруг, молчавший до сих пор Игорь, поднял голову.
Мы уставились на него.
  - Женщина твоя шла к тебе, ты проживал... - Дубинушка махнул на север, - верно?
Гость мотнул головой и показал на запад.
  - Шла ко мне туда.
Дубинушка:
  - Значит, не она. Я видел, но если на север, то это может быть зверь – это такой человек, - стал объяснять Дубинушка гостю, - если хочешь, иди за нами, может, ещё найдёшь свою жену.
Гость долго думал, не верил нам, ко мне присматривался внимательней, Андрей ему больше не нравился, слишком казался, наверное, наивным. Андрей ребёнком не был: на бесстрашные поступки был способен, но долго обдумывал их последствия. Инок – не сан, конечно, но что-то подвигло его на это решение. Я не знал историю спутника, как впрочем, не знал и он мою.
Мы с Андреем пошли, больше не обращая внимания на гостя, и братья нас перестали интересовать: пусть разбираются со страхами и опасностями для деревенских жителей сами. Наши "знаки" велели нам продолжить путь. Уже в дороге мы заметили догоняющую фигуру мужчины.
  - Это он?
  - Похож.
  - Я с вами, всё равно уж на месте сидеть не буду, а на озере делать мне нечего.
Я молчал, научился у Андрея, наш спутник представился сложным именем Артрикс и молча следовал за нами. Я немного подумал о нём и забыл, будто и не было с нами никого.
  - Шум слышите? - Артрикс первый прервал молчание.
Мы остановились. Шум нарастал, кто-то шёл к нам сквозь заросли.
  - Зверь? – я обратился к Андрею.
Он промолчал прислушиваясь.
  - Может...
Но Артриксу не дали договорить.
  - Бежим! – Андрей со всех ног пустился вверх по склону, мы за ним.
Шум стал удаляться. Мы скорым шагом достигли вершины холма.
  - Вон, - Андрей рукой показал на фигуру, продирающуюся сквозь кусты.
  - Он нас не заметил.
  - Это зверь, может и не заметил, но учуял, - я был уверен, что это именно он, - надо точно узнать, куда направляется.
  - Здесь его вотчина, куда хочет, - Андрей хотел продолжить путь.
  - Вот что сделаем, - я взял инициативу на себя, - спрячемся с подветренной стороны (я был охотником), выследим зверя: важно понять, где его логово.
Все согласились, мы нашли наблюдательный пункт, я нашёл подходящее дерево, скинул мешающую одежду. В брюках и одной рубашке полез на самую крепкую ветку, но она обломилась. Треск был такой, что едва шум успокоился, зверь издал рык. Это был зверь, теперь не было сомнений.
  - Погонится за нами, - Андрей был уверен.
Зверь озирался, не понимал, откуда слышался треск, запах не чуял. Мы не шевелились почти. Я наблюдал, обняв дерево (чудом не свалился). В тишине снова запели птицы, зверь успокоился, но теперь уже останавливаться стал чаще. На какое-то время я упустил его из вида, но он шёл, по треску можно было определить направление...
Когда немного уляжется суматоха, я расскажу, что за зверь бежал за нами. Я уже его не боялся: во мне проснулся инстинкт охотника, я выслеживал добычу, но не был уверен в своих товарищах. Артрикс искал свою жену, Андрей искал покоя (не меня же сопровождал), а я шёл по знакам и знаком был зверь.
  - Я пойду ему навстречу, пойму: не меня ли ищет? Ведь мог убить я тогда при встрече. Он зол на меня, а вы идите.
Андрей пожал плечами.
  - Втроём легче, да и я мог убить тогда, и за мной охотиться может зверь.
  - Я пойду... тоже с вами. Про жену не знаю: найду ли? Но как возвращаться, когда на пути этот... зверь, вы говорите.
Мы распределили роли между собой, кто и как должен поступить и в каком случае, что следует сделать. Было сложно объяснять, когда неизвестно намерение чудища в человеческом обличье. Зверь был с меня ростом, с обросшим лицом, человеческой речью не владел: рычал или выл. Руки были огромные, ладони как лопаты, когда он шёл, руки валили кусты в разные стороны тяжёлыми махами. Он ничего не боялся, за свою жизнь страха не имел – такой противник был нам опасен. Я не был вооружён и думал, что мои товарищи так же кроме рук не имеют никакой защиты.
  - Надо придумать, чем обороняться в случае нападения, я не намерен прятаться. Зверь пойдёт на нас, как только ветер переменится.
  - А что если он идёт к логову? - Андрей был готов продолжать наблюдение.
  - Нет. Это охота. Сейчас он ищет... А что если женщина жива? – я вдруг представил бегущую женщину и преследующую её тварь. – А вдруг она убежала? – продолжал я. – Так можно идти, пугая кого-то, - я помолчал, обдумывая, - тогда надо идти наперерез. Если он её найдёт...
  - Идём, - Артрикс собрался идти немедля.
Андрей соглашался медленней, всё ещё раздумывая. Но мы скорым шагом уже шли навстречу зверю, в руках у меня была палка с корнем на конце в виде палицы: в случае битвы ранения могли быть серьёзные, если размахнуться с силой. Андрей бежал позади, что держал в руках, я не видел. Артрикс в руках нёс увесистый с острыми краями камень. Я предупредил, чтобы целился в глаз, череп крепкий.
Мы шли быстро, но зверь учуял, остановился, ждал, наверное.
  - Теперь не пройти мимо, иначе нападёт сзади.
Вдруг слабый шорох. Мы переглянулись: неужели пропустили?
  - Это я, - чуть слышно прошептал голос.
Женщина увидела мужа, когда он поравнялся с ней.
  - Артрикс.
  - Сиди здесь, сейчас не время, мы спешим. Что бы ни случилось... - он что-то ей прошептал на ухо, - пошли, - это адресовалось нам.
Мы вышли на поляну, зверь уже ждал.
Битва длилась недолго: вход шло всё, что попадалось под руки, "палица" моя пригодилась только раз, камень Артрикса достиг цели, но только разозлил зверя. Андрея я не видел вначале, но победный удар был за ним. С разорванным ухом Артрикс корчился на траве: увечья мы не видели, но ему досталось от умирающего слепца. Удар был такой силы, что живот стал огромным: вся кровь скопилась в нём. Он ещё дышал, когда жена бросилась к нему...
Мы отвернулись. Мужчина что-то говорил ей, а она сдерживала рыданья, желая услышать все слова умирающего мужа.
Мы отошли ещё дальше. Андрей был в крови, но успокоил: "Не моя". Я не чувствовал боли, только потом заныла рука: я поскользнулся на крови, упал и если бы не Артрикс, зверь бы добил меня. Я успел встать до того, как рука его коснулась меня: он мог разорвать на части своей силой. Мы били по очереди, защищая друг друга.
Зверь лежал, запрокинув голову, кровавое лицо не выражало ничего. Зверь не дышал – не оживёт.
Артрикса мы несли на носилках, которые сделали тут же. Жена шла позади траурной процессии.
К озеру мы вышли под вечер, переправу осуществили утром.
Похоронили на холме, где указала женщина. Она не спала, гладила волосы мужа, но больше не плакала. Мы молчали, не решаясь успокаивать, она была нам благодарна без слов.
Путешествие было закончено, мы попрощались. Андрей не сказал, куда направляется, я не интересовался. Женщина ушла, на прощанье сказав: "Я не послушала. Артрикс был бы жив", - это она вспомнила моё предупреждение. Я промолчал в ответ.
Моё возвращение было незамедлительным: будто проснулся.
"Вот я и здесь", - только успел сказать, как услышал оглушительный звонок.
  - Путь твой не окончен, дальше будет основное, - это сказал мой заказчик, - ты имеешь право сказать, слушаю.
Я обдумывал слова.
  - Я потерял друга.
  - Он не друг, не был другом.
  - Это была потеря для меня.
  - Это был честный бой, и ты мог погибнуть.
Он утешал меня фразами, которые мог сказать я сам себе. Но говорил он: тихо, рассудительно, будто я маленький ребёнок.
  - Теперь о другом поговорим. Вот ты знаешь мысли: бывают они во вред? Твои мысли идут впрок: кому? Знаешь? Это Зверь, но более могущественный. Он питается людскими резервами: ты обессилен – это он. Он Чудовище страшнее человеческого урода, убитого тобой.
Я посмотрел в глаза Заказчику. Он догадался.
  - Андрей? Это ты: не понял? Он шёл с тобой, когда ты воссоединился с душой. Ты – это он, инок, молчаливый человек, сопутствующий всему благородному, спутник твой. Женщина? Это надежда, угасающая в тебе, потерявшая опору. Ты как Артрикс погиб для себя, надежда оставила навсегда. Ты же не спросил имени её – зовут Надеждой, женщина, потерявшая мужа – тебя. Знаешь, что сказал ты ей на прощанье? Не уходи от меня, я больше не с тобой – не уходи. Артрикс – ты.
Он ещё говорил.
  - А знаешь, кто вёл тебя?
Я предположил:
  - Судья?
  - Нет судьи, забудь. Завтра узнаешь, твой второй поход, наконец, состоялся. Ты идёшь.
Это был трудный поход, в нём произошло то, что не должно случиться никогда – я похоронил себя. "Как это могло быть?" - спросите вы. Могло.


Путешествие второе

Я попал в толщу воды – это как задыхаться, но не умирать до времени. Лёгкие наполняются водой, но не полностью. Я задыхался постоянно и долго. Это прошло, когда меня вытащили двое. "Охотники?" - думал я (у обоих были ружья). Нет. Говорили на незнакомом языке. Я силился представить говоривших, но образ человека заслонял их. Он говорил сам, но беззвучно. В конце концов, я стал слышать голоса всех, говоривших одновременно.
  - Давай мы убьём его.
  - Нет.
  - Нечего было тогда тащить его, пусть бы тонул.
  - Здоров. Посмотри, мышцы – здоров.
  - Да что нам? Убьём, - но говорил нерешительно.
Третий голос (посторонний):
  - Я тебя знал. Слышишь меня? Помнишь, я с тобой... нет, забыл, а... (слышно не было)? Тоже забыл? Ну, ты и ... (мат). Тогда вспомни...
Я не слышал ничего из того, что обязан был помнить, но он настаивал. Человека я не видел, его образ никак не отражался в моей памяти. А те двое, что спасли меня только что, хотели засунуть меня обратно в воду: видно второму тоже моё молчащее, не подающее жизни тело, стало надоедать.
  - Постойте! - я попытался остановить их.
Они остановились (я ожил). Братья, так я определил их по манере держать меня, голосам и что-то родственное в лицах, остановились, положили меня и начали раздевать. Этого я никак не ожидал.
  - Постойте! - опять вскричал я, но они только засмеялись.
Тогда я повернулся и ухватил одного за ногу. Тот рухнул мне в ноги, задев брата. Но для меня было уже поздно: они стали скручивать мне руки и шептать что-то на ухо. Я не понимал, в голове всё ещё звучал третий голос, он стал настаивать, чтобы я его выслушал. Я поддался и не стал защищаться, пока мог. Братья, видно, решили тащить меня с собой. Это было опрометчивым шагом: они подумали – я обессилел, но я просто не хотел. Мне стало интересно, что задумали, если не убили сразу. Кто-то крикнул им: "Эй!" Они стали разговаривать, я не сразу увидел с кем. Я лежал навзничь, со связанными назад руками, рубашка на мне изорвана (я не дал её снять с себя). Повернув набок голову, увидел третьего: это был мальчик (для меня), юноша лет семнадцати, с головой как у кита (рот большой, шеи нет совсем, голова вросла в плечи) – вид его вызывал во мне жалость: "Как этот ребёнок мог дожить до таких лет с таким уродством?" Но он меня не замечал будто, весело, как мне показалось, разговаривал с братьями, те только хихикали. Я не понял их разговора, но говорили и обо мне. О ребёнке потом я узнал больше, а сейчас мне было его жаль.
Меня потащили волоком, хотя я мог идти сам. Песок проваливался у них под ногами, и было смешно наблюдать за неуклюжими шагами. Ничто не ранило моё тело – был только песок. Приволокли меня к хижине и оставили у порога. Руки затекли, и я расслабил верёвку, а мог бы порвать, но не стал. Мои "воители" что-то складывали у порога (я не видел), потом стали втаскивать меня в дом. В доме усадили на скамейку.
  - Кто ты?
Я представился.
  - Александр? - они расхохотались. – Ну, расскажи, Александр, как ты догадался?
Все три брата были Александрами – я не знал.
  - Хорошо, - сказал я, - как ваша мать вас звала к столу?
Они рассказали интересную историю.
Жили их родители далеко отсюда (теперь их нет в живых). Родился первый мальчик, назвали Александром, а второй был на подходе. Заболел мальчик, а матерь рожать, знахарку зовут, из дома всех вон. А у мальчика сыпь пошла, корь, наверное. Жар не спадал, а матери нет – рожает. Лежит мальчик, думают, умер. Матери не говорят, пока рожает. Родила, тогда и сказали, вот и передали имя "умершего" сына новорожденному. Очнулся первый Александр – не умирал, в забытьи был. "Только похоронить осталось", - шутили тогда родители. А третий сын родился с головой как у кита, у него имя вышло само. Как это случилось? Родители забавным это не считали, когда родился урод, но люди узнали, смеяться начали. Долго думали имя ребёнку дать, но никак не могли – не звали никак. Ребёнок рос, а имени нет у него: мальчик и всё. Дети не смеялись – братья защищали. Однажды спросили у него: как зовут? Он сказал: "Александр", - сам себя назвал. Вот и три Александра. Потом уж, как родителей не стало (один за другим умерли), они перебрались сюда: надоело братьям слушать издёвки за младшего брата. А он рос хорошим, послушным – все его любили, только внешность не позволяла надеяться на лучшее.
Стали братья ловить рыбу (вот и его поймали – смех), охотой промышлять стали, пока не приключилась ссора. О ней говорили неохотно, но рассказали. Видно, им нужен был ещё кто-то, кто рассудит. Влюбился один из них в деревенскую девушку: "Хорошая такая", - сказал. Не люба она была только младшему: ревновал, не хотел, чтоб домашний покой был нарушен. Старший уступил среднему: его полюбила девушка. Пока решали братья, кому мужем быть, она замуж вышла за другого, рассорив братьев. Теперь жениться думают, а любят снова одну. Опять не того любит девушка, кто свататься хочет.
Смотрят братья на пленника, что тот скажет.
  - Разойдитесь, не живите вместе. Пусть младший брат по очереди приходит к вам жить, а то и сам пусть устроит свою жизнь, люди привыкнут.
  - А с этим как быть? - старший на сердце показал.
  - Тебе, как старшему, уступать надо, имя ты уже уступил: так ведь? Не уступишь, до драки доведёт соперничество, а то и хуже.
  - Не пугай, мы уже могли...
Послушали Александры меня. Верёвки развязал я сам, они не обращали уже на меня внимания: поспорили и спать разошлись. Я тут же устроился, на ночь решил не уходить (меня задерживать больше не решались). Младшего жалел всю ночь: сон снился, просит он помочь, плачет будто.
Утром поговорил с ним.
  - Александр, - говорю, - что ты думаешь о себе? Ты такой почему?
  - Не знаю. Страдаю не сильно уже: раньше обижали больше, китом, а то дельфином называют: "Плаваешь?" - спрашивают. А я плавать умею, только нехорошо пока, учусь. Рыбачу с Александрами, они учат меня всему – хорошие они.
  - Слушай меня. Ты взрослый уже, почти, нужно определить, чем будешь заниматься? Что у тебя лучше выходит, тем и займись.
Мальчик молчал.
  - Не приставай к ребёнку, всё он может, когда захочет.
  - Тогда скажи, что ты подумаешь, когда я уйду?
Он не ожидал услышать этот вопрос, подумал.
  - Я тебе дам совет, только ты послушай (братья притихли), завтра, а то и послезавтра будет большой шторм: лодку унесёт. Что будешь делать?
  - Здесь штормов не будет.
  - Ты это знаешь, но не знаешь ненастья, которое может обрушиться на твою голову: братья всегда с тобой. Они не разойдутся, пока ты рядом, плачешь, страдаешь. Иди в деревню, живи среди людей, пускай тебя полюбят таким, как ты есть. Живи среди людей, - повторил я. – Пусть братья помогут тебе, а сами разойдутся, заведя собственные семьи. Понял меня?
Мальчик кивнул.
  - Шторм – это...
  - Ты понял: шторм – это несчастья, к которым ты не готов. Собирайся, уходи сейчас, завтра могут измениться обстоятельства и ты не сможешь.
Мальчик кивнул ещё раз.
  - Понял, иду.
Братья провожали меня молча. Я повернулся, махнул рукой и пошёл в сторону от дороги, ведущей к деревне: не хотел, чтоб видели меня тут. Братья отвернулись от меня, но один крикнул:
  - Приходи ещё, отблагодарим!
Я ушёл, на душе была тоска, если б я только мог помочь младшему брату... Я уходил, сетовал на себя.
Через день (здесь дни шли, как привычно мне было) я оказался в глухом лесу: не пели птицы, просветов в деревьях я не видел, но мне надо было идти через этот лес.
  - Я иду! - крикнул кто-то.
Я оглянулся, ничего кроме деревьев не увидел, но слышал шаги и возглас:
  - Иди, иди сейчас ко мне!
  - Кто ты? - я обернулся, чтобы увидеть лицо говорившего, но его не было.
  - Не идёшь? Так я иду.
Но не показывался, голос не приближался, я ждал. Вдруг ко мне из кустов (я точно помню, их не было) вылезло странное существо с головой лошади.
  - Узнал?
  - Ты человек?
  - Ты слышишь меня, мою речь? Она человеческая? Да, я человек. Как ты решишь загадку? Один моряк был похож на рыбу, другой, его товарищ, был похож на мерина: кем он стать должен?
  - Крестьянином?
  - Не верно, конюхом. К нему кони привыкнут, будут слушать. Ты послал чудовище, вроде меня, к людям, а надо...
  - К рыбам?
Человек-лошадь исчез. Я отправился назад исправлять допущенную ошибку. Там меня ожидало известие: младший брат умер. Ему прострелили голову, сочли ведьмаком.
Я сел на крыльце, заплакал: держал свою голову и плакал. Соседи пришли, оплакивали убитого тоже.
  - Хороший был, - говорили, - ну и что, что с рыбьей головой? Говорил внятно, не обижался на людей, а тут такое.
Мы вместе грустили. Мальчика похоронили за оградой: к кладбищу больные не допускались, уродства считалось проклятьем. Я сетовал и негодовал на себя.
  - Он умер, - сказал старший брат, - ты пришёл извиниться. Ты не знал наших обычаев, люди не прощают уродства. Мы ушли, боялись за брата, но ты прав: сейчас, когда брата нет, мы разойдёмся, устроим собственное счастье. Жить будем неподалёку, в гости ходить. К чужой жене приставать больше не будем. Иди теперь, больше не приходи к нам. Ты решил тяжёлую проблему – тебе пора уходить.
"Я погубил его, - сетовала моя душа, но внутренний голос не соглашался, - с его головой счастья не было бы, он умер, освободив обоих братьев от опекунства. Сколько ему ещё жить оставалось?.." Я продолжал думать и плакал.
Путь пролегал через болото: не топкое, илистое дно, говорило, что это было озерцо. Квакали лягушки, накликая дождь, я брёл, думая о своём. Вдруг споткнулся об валежник и повалился навзничь лицом в грязную жижу.
  - Вставай, чего разлёгся? - насмешливый голос звучал над моим ухом.
  - Встаю, - сказал я отплёвываясь.
  - Что под ноги не смотришь? - с ухмылкой на меня смотрела рожа (я такие ненавидел).
Дядина, выше меня ростом на двадцать дюймов, смотрел исподлобья насмешливо, раззадоривая на ссору. Я не поддался, изучая также его, оценивающе осматривая одежду, на которой кроме заплаток ничего и видно не было.
  - Кто ты? - спросил он примирительным тоном (как мне показалось вначале).
  - Путник, а ты? - подражая его манере, спросил я.
Он нехотя ответил:
  - И я путник, как и ты. Что ищешь, смерти?
Я посмотрел внимательно – он не шутил.
  - Почему ты спрашиваешь?
  - Только так за смертью ходят. Так ты за ней идёшь? (Я молчал.) Тогда идём вместе, мне тоже хочется посмотреть на смерть.
  - Ты не прост, как подумал я вначале.
  - Я? А ты?
Я больше не разговаривал, мы шли молча (он умел молчать).
  - Вот пришли. Яблоня: видишь? Вот здесь разойдёмся. Мне ты не понравился... вначале (я думал, ёрничает). Теперь вижу, ты не тот, кто был со мной: ты разный. Вот идёшь – уверен: то сварлив, то усталый от стенанья. Ты болен? Хочешь умереть? Ляг здесь. Здесь можно: яблонька согреет тебя. Что, сил ещё много? Тогда иди и помни про яблоньку: она здесь стоит. Видишь, ветви тяжелеют от яблок? Но зелены ещё и тебе не пора – иди.
  - Ты кто, священник? - спросил я простодушно.
Он посмотрел с лукавой усмешкой.
  - Подбодрить хотел, иди.
Встреча закончилась печально – я умер. Он ушёл неспроста – дал подумать. Я уселся под яблоней и заснул, как оказалось, навсегда.
Вот и весь рассказ. Моё путешествие окончено – я прозрел. Осталось рассказать, кто был моими спутниками:
Один рассказал анекдот, мы смеялись. Другой был весел, но рассказал притчу, от которой я пришёл в восторг. Третий... ну, это была уже Смерть, от которой меня не стало.
Притча – первое путешествие. Всё в нём указывало на мысль, которая то и дело начинала действовать на меня: меня обокрали – взяли страхи, от гнева взяли суть, от осторожности тоже взяли... обман и коварство во мне искали – не нашли. Путешествие окончено – я прозрел.
Третье – основное, там заложена суть. Доводи до конца всё начатое тобой. Доведёшь, возвращаться не будешь.
Второе – смерть. Твоя смерть, ты её не ищешь, но находишь. Какая она, знаешь? Твоя "яблонька" с созревшими плодами? Моя – нет.
Вот и всё. Прощай.