Атеизм суд над знахаркой

Атеизм.
Все знают и больше всего слышали, что ломали Храмы и взрывали после революции. Меньше известна борьба с религией после Войны, во времена Хрущёва, который обещал много чего: развитой социализм, бесплатное жильё, за счет малогабаритных квартир, которые так и зовутся «хрущёвки», и обещал показать последнего попа в 1980 году. А дело было на съезде партии в 1960-ом.
Кроме борьбы с попами, боролись и с сектантами (баптисты сидели по тюрьмам), боролись и с колдунами-знахарями.
Так воскресным днём в деревенской школе назначено было заседание «сессии народного суда» одного из участков района… Слушаться должно было дело о деревенской колдунье-знахарке, показательный процесс.
В тесном школьном классе набилось множество народа: мужики и бабы с малыми ребятишками, парни, девки. Лузгали семечки подсолнечные, переговаривались, смеялись. В школьной кухне, в уголке, на старом стуле с резной спинкой сидела старуха-знахарка, в овчинном полушубке, покрытая большим черным платком. Часто и шумно вздыхала, вытирала слезы невольные и крестилась, шепча про себя одними губами молитвы неслышные – суд ведь, а то и тюрьма.
Ждали прихода народного судьи, который с вечера приехал и остановился в деревне на ночь в председателевом доме.
Слышны были голоса:
- Чтой-то судьи долго не идут? Наказывали к десяти собраться, а уже скоро обед! –
- Кому обед, а кому ещё утречко – городские же! –
- Ранняя птичка носик очищает, а поздняя глазки протирает – шутит известный поговорщик деревенский дед Митяй, всегда всё знающий наперёд.
- В десять с постели встанут, и то скажи: слава богу. Чай попьют и прочее… -
После длительного ожидания началась «сессия», заседание в составе народного судьи, члена коллегии адвокатов и двух заседателей. От обвинителей прокурорский работник отсутствовал.
- Обвиняемая гражданка Петрова, встаньте! – произносит судья, который вызвался вместо прокуратуры выступить и обвинителем.
- Че-о-го? –
- Встаньте! –
Черный бородатый мужик, зять старухи-знахарки, сидящий в первом ряду с ней бок о бок, толкает её:
- Встань, встань! –
Старуха медленно поднимается, долго крестится в пустой угол, низко кланяется в угол же.
- Была ли ранее под судом? –
- И в свидетелях никогда не была. –
- Гражданка Петрова, вы обвиняетесь в том, что, используя невежественность масс, их суеверие, вы внедряли ворожбу между отдельными гражданами, сообщали ложные сведения под видом знахарства, вымогали деньги и продукты. Признаёте ли вы себя виновной? –
- Ничего такого про себя я не знаю. –
- Поняла ты меня? – фамильярно обращается судья голосом потише, поскольку стоит стол судей близко к первому ряду, в метре.
- Ничего не поняла, в чём-то там обвиняешь? – так же фамильярно отвечает подсудимая.
- Занимаешься ты знахарством? –
- От «рожи» то, и так порежут пальчик – помогу, что ж.
- Как же ты, не имея медицинских знаний, бралась лечить? Ведь ты могла испортить, загубить человека. –
- И не беруся который раз! Я ж травки в поле найду, в лесочке или с церкви водички свящённой принесу. Попросят люди – ну как не дать! Может, получшеет. –
- Трав ты не знаешь, и чёрт тебя знает, какою ты там дрянью раны прикладываешь! – вёл судья спор со знахаркой.
- Слухай: что хошь, то и говори теперя на меня(!), а уж травы-то мне ведомы от прабабок ещё наших! –
- Как же ты водой-то лечила – «свящённой»? –
- Слухай, что я тебе скажу: с родничка водицы принесу, младенчика перекрещу с молитовкой, водичкой той обмою да в пелёнки заверну и на печку положу. – объяснять пыталась знахарка, то бишь подсудимая Петрова, как её называл судья неоднократно. Спор шёл долгое время.
- Вспомни, старуха, никого ты за свой век до смерти не залечивала? – настаивал судья-обвинитель.
- Господь помиловал! – Старуха широко крестится и кланяется в правый угол.
- Итак, гражданка Петрова – продолжает судья, - ты созналась, что знахарствовала водою и травами. –
- Ничего, ничего, ничего не знаю. Сколько народу нашего есть – никто худого не скажет про меня ближний. –
- Та-ак. Минуты две назад ты сама здесь говорила, что лечила. –
- Это что от «рожи» да ребёночка отмыть. –
- Значит лечила грудных ребят? –
- Ён же, ребёночек, мой внучок, я его чай у матери сама принимала. –
- Много ж у тебя внучков! –
- А как же! Та мамка своего ребёночка помоет, та нет, а бабке несут – отмыть надоть! –
- Ну ладно, это внуков, а других-то какого чёрта ты лечила? –
- так я ж от «рожи» та от сглаза. Листики наложу от «рожи»-то. Может, получшеет. –
- Может, получшеет, а может, «антонов огонь» от твоей травки сделается? – показался знакомым с медициной, сидящий рядом с судьёй один из народных заседателей.
- А ребёнок может простудится и захворать от твоей родниковой водицы! – подала голос и вторая женщина-заседатель суда, помогая судье в обвинении знахарки.
- Нешто я его так и поливаю холодной с родника? Греем, как надо! –
- Ну, а от сглаза как ты лечила? –
- Никак я не лечила, ничего не знаю. – отвергала расстроившаяся знахарка. – Только как кричит ребёночек – бабы жалеют. Ну и приходят ко мне, фердшела, мол гонят, не лечат – так если помрёт с крика – совесть мутить будет… -
- И ты от сглаза травами лечила? –
- Я ж не тебе бог. Я ж не знаю – то сглаз, то не сглаз. А травки как не дать – может, получшеет. Дай Бог, чтобы получшело, опят же молитовка, и пущай растёт с Богом. –
- Понимаешь ли ты, какой вред приносила? Вместо того, чтобы обращаться к доктору, к фельдшеру, народ шёл к тебе, запускал свои болезни, губил детей! Вот гражданин Водопьянов показывает, что у тебя человек по двадцать ожидали ворожбы! –
- Осподи Исусе Христе, матерь пресвятая Богородице! Ничего не было! Ничего не знаю! – отрицала всё подсудимая Петрова.
- И самому Водопьянову ты объявила, что у него «сытая болезнь», и дала ему «лекарство» - воды в пузырьке. –
- Осподи! Старая я! Теперича привели меня на распятие! Кто что хошь, то и говори. Не лечила я водой, не лечила! –
- А знаешь ли ты гражданина Филиппова из соседской деревни N? –
Старуха молчит, но вдруг настораживается вся.
- Он к тебе приходил когда-нибудь? –
- Осподи, да тут недалече. Может, и приходил посидеть. –
- Нет, он не посидеть приходил! У него пропала лошадь, и он приходил к тебе ворожить. Ты долго смотрела в свой котелок с водой, уголёк пускала плавать в нём, а потом сказала ему, чтобы близко лошади не искал, что она далеко, под районным посёлком X, стоит привязана к дереву. Мужик сдуру отправился к поселку, да пройдя несколько километров по лесной дороге, одумался, воротился домой. Глядь, а лошадь-то его дома – сосед привёл, к которому она пристала. Расскажи-ка нам, что ж такое ты увидела в котле с водой, по которому уголёк плавал и послала человека попусту «к чёрту на кулички»? –
- Ах, друг ты мой! Ничего не знаю, ничего не было! – решила всё отрицать до конца знахарка.
- Не было? Ну, а Водопьянова-то ты знаешь? –
- Никогда в глаза не видела. – совсем уже отказывалась знахарка от своих слов.
- Помни, Петрова, что за ложные показания ты ответишь особо и что караются они тюремным заключением до одного года – предупреждал Судья-обвинитель.
- Осподи! Вы ж меня взбунтовали. Нешто я знаю – может, и запамятовала. Старый я человек… -
- Ну, а гражданку Чулкову ты не забыла? Вот она тут в зале сидит. Она приходила к тебе нынешней осенью – дело недавнее. У неё корова перестала давать молоко, и ты, погадав на воде, сказала, что молоко отнял тот, кто приходил днями к Чулковой и просил у неё что-либо с хитростью. –
Старуха разводит руками, голову набок, на вопросы судьи молчит. А он зачитывает обвинения с очередного листочка из папки с делом.
- Таким образом, виновной в том, что корова перестала давать молоко, оказалась попросившая у Чулковой яиц её соседка Мария Иванова. –
- Осподи! Все заодно деревенские! Знать, здесь все – как на свадьбу съехались-собрались. –
- Ты, старуха, не виляй! – говорит народный заседатель, недавно в деревню приехавший и знахарку не знающий ещё. – Отвечай прямо да помни, чем ты ответишь за ложные показания. Сознаешься ли ты в этой последней ворожбе? –
- Осподи Исусе Христе, матерь пресвятая Богородице! Терзают, гоняют старуху! Кто што хошь, то и говори. Ничего не знаю, ничего не скажу! – «запирается» знахарка.
Она уже плачет, машет рукой и твердо садится на скамью, как падает, намереваясь больше не отвечать на обвинения.
- Гражданка Петрова, сейчас же встаньте! Допрос ещё не кончился. –
- Ничего не скажу! Вы меня взбунтовали. Старый я человек. –
- Встать! – приказывает Судья нахмурясь и повысив голос.
- Черный мужик-зять и «защитник» толкают бабку с двух сторон.
- Встань! Встань –
Она поднимается, трясёт головой, утирает слёзы.
- Итак, ты, не зная даже Марию Иванову, очернила её в глазах Чулковой, посеяла между ними вражду. –
- Осподи! Они сами ссорятся, а меня цепляют… -
- Ну, а «люжбу» девицам ты как делала? –
- Ничего не делала, ничего не знаю. – уперлась знахарка.
- Позвать свидетеля Капронова! – сердито кричит судья.
Входит незнакомый мужик, лет тридцати, выбритый, в сапогах, одет по-городскому, в костюмчик с галстуком. Говорит быстрой скороговоркой. Видно, что своё показание заранее выучил наизусть.
Старуха-знахарка зорко вглядывается в нового незнакомого свидетеля.
- О деле гражданки Петровой. – бойко говорит свидетель, - могу показать нижеследующее. Гражданку Петрову я не знаю и лично не видел никогда. Я председатель комитета взаимопомощи. И ко мне пришёл гражданин Иванов из деревни N и говорит: «Мы всегда хорошо жили с соседями Чулковыми, и никакой ворожбы промеж нас не было. А тут пришёл я раз, а «Чулок» мне говорит: «Уходи! Твоя баба у нашей коровы молоко отняла!» И показал, что таковое наворожила знахарка Петрова. Иванов хотел пойти к священнику и за свой счёт наложить заклятие и дать присягу, снять позор с Марии Ивановой. Я конечно, как председатель говорю: «Не позорь ты наше время попом! Прямая тебе дорога в нарсуд». И он меня послушал. И больше показать по этому делу ничего не могу.
Потом выходит свидетельница, та самая баба Чулкова, которой ворожила знахарка. Она твёрдо убеждена, что Мария Иванова отняла у её коровы молоко, старается выгородить знахарку. Говорит ясно, толково, поджимая губы, стараясь не смотреть в сторону Марии Ивановой. Сидящей в третьем ряду стульев в импровизированном «зале суда», в школьном классе.
- Собралась, пошла я в поле, на лён. Только вижу, Мария бежит. А у нас колода пчёл. «Дарья, - говорит, - дай мне малость медку, хоть одну ложечку, совсем помирает мой мужик. Надо ему мёду попить – лекарство сделать». Отказала я ей: «Нет у меня, Мария, для тебя мёда». – «Ну, коли нет меда, дай пучок травы-полыни от живота мужу». Я ж ей тогда сказала: «Что ты, Мария, с чего это я свои дела брошу да для тебя за травой полынью полезу на чердак. У тебя ж дети; пусть в поле идут и нарвут тебе полыни». Ушла она. Только смотрю вскорости опять бежит: «Дарья! Не найдётся ли у тебя десятка яичек, в долг продать». – «В долг десяток не дам, а пяток возьми». И ушла она. Немного поработала я, гляжу бежит мой старший мальчонка, он у нас коров наших паствует- охраняет, говорит мне: «Мамка, - говорит, - что-то с коровами нашими неладное случилось». Побегла я с ним, гляжу: коровы не ходят, одна лежит, другая не ест. Вечером дою, утром дою – молока нету. Ну, бабское дело – давай я плакать. Говорю мужику: «Ну, надо ж нам куда-то «кидаться». Две коровы, а молока-то нет! Побежала я к этой бабке. Она мне прямо сказала: «На воде я мало чего понимаю, не видно». Только я её очень просила, и дала она мне травку. Коровам полегчало. Больше у меня и разговоров нету… -
Судья:
- Сколько она с вас просила за ворожбу? –
Дарья Чулкова:
- Нет, не просила она. Я от своей ласки ей в благодарность двадцать рублей дала. –
Судья:
- Ну, гражданка Петрова, видишь, - свидетельскими показаниями мы изобличили тебя. Что можешь теперь сказать? –
- Осподи! Я сама себя не узнаю за три дня. Я сама себя прожила. Мы ж народ тёмный! –
Судебное дело тянулось до самого вечера – «показательный процесс над знахаркой». Пару раз перерыв объявлял судья.

Вот такие рассказы, вдруг вспомнились мне, когда я возвращался с рыбалки на дальнем лесном озере через старинный сосновый бор, который простоял у нас многие годы, может даже тысячу лет. Рассказал мне тот Семён-кузнец, который был молодым и всё видел сам.
А рассказы наших стариков также сохраняются, как сохраняются эти засохшие сосны, умершие своей естественной смертью.
Сосновый бор.