Строгая прихожанка

                Мое внимание эта женщина привлекла тем, что во время Литургии она всегда молится еще и своей молитвой, тщательно формулируя просимое у Господа, благодарит Его за все благодеяния и милости; также тщательно перечисляет имена своих ныне живущих и усопших родственников. Наверное, кто-то скажет, что это неправильно, что за общей молитвой в храме нужно молиться вместе со всеми. И я поначалу не знала, как относиться к довольно громкому, почти в голос, шепоту у меня за спиной? Но то, с какой детской доверительной искренностью Валентина разговаривает с Богом, обезоружит даже самых строгих ревнителей церковных правил и дисциплины.

               Во всем облике Валентины есть что-то учительское – строгий взгляд, строгий стиль одежды, в который непременно добавлено что-то белоснежное – воротничок, платок или вязаная шаль. Даже разговаривает она по-учительски: через пару-тройку предложений внимательно заглядывает в глаза собеседнику и строго спрашивает: «Поняла?»

              Вот и со мной она говорила тоном директора школы или по крайней мере завуча, также строго вопрошая время от времени: «Поняла?» И внутри меня всплыло давно забытое трепетание провинившегося ученика перед строгим учителем.

             В разговоре выяснилось, что Валентина никогда не работала педагогом, а была в прошлом врачом стоматологом. В общем-то, мы разговаривали впервые, так близко и непринужденно общаясь друг с другом. И мне стало понятно, откуда у Валентины Дмитриевны такое по-детски чистое общение с живым Богом. Всё из семьи!

– Моих родителей звали Мария и Григорий Ковальчук. Мои братья и сестра – все имели смиренный характер, и все прожили хорошую счастливую жизнь. А я всегда дерзила родителям, перечила, все по-своему делала. И со своим скверным характером прожила самую трудную жизнь, – Валентина Дмитриевна сделала паузу и взглянула на меня из-под строгих бровей, – поняла?

Я согласно кивнула головой, и она продолжила:

– Сестра, правда, родителям почти не помогала. Приедет в гости – тихая, ласковая, посидит, поговорит и уедет. А я горы работы проверну, устану – сердитая на всех! От моей сердитости родителям сильно доставалось. Они у меня верующими были все советское время. Поняла? (Я опять кивнула). Приехали в Сибирь, в Черемхово, переселенцами из Украины в те же годы, что и отец Исидор (Зубарский) – после войны. На Украине у мамы сестры остались, но никто из них верующим человеком не стал. А мама моя сильно молилась, вместе с отцом Исидором храм из старого магазина перестраивали и обустраивали. Мама еще и на клиросе много лет пела. Люди украинские – они же все певучие!  И умерла мама в храме.

На мои удивленно вскинутые брови Валентина поспешно добавила:

– Да-да!  Это на Вербное воскресенье было. Мы каждый год с сестрой наводили у родителей порядок к празднику Пасхи. Белили, перемывали все самые дальние уголки, прибирались. В тот год сестра с курорта как раз вернулась и приехала к родителям раньше меня, я же несколькими днями позже. Мама говорит: «Не будем убираться, потому что сегодня Праздник - Вход Господень в Иерусалим! Я в храм пойду». И ушла. Службу на клиросе отстояла, Причастие в этот день приняла. А после службы присела в трапезной на лавочку, посидела и повалилась на бок замертво. Так и умерла в храме после Причастия! Это же хорошо, что после Причастия? Говорят, что души людей, усопших в день после Причастия, минуют воздушные мытарства и прямиком в рай попадают! Поняла?

И опять я согласно кивнула, боясь перечить «строгой учительнице».