Маятник

В городке N, небольшом и отчаянно провинциальном, магазин «Антиквариат» считался наилучшим местом для приобретения подарков к празднику, оригинальных сувениров и всяких разных ненужных безделушек любителям украшения интерьеров. Собственно, самого антиквариата там было не так уж много, но, в отличии от откровенного ширпотреба  других подобных отделов, в нём присутствовал весьма качественный товар из Вьетнама, Малайзии, Италии... Иван частенько наведывался сюда, иногда просто так, после нудного рабочего дня, чтобы расслабиться, погрузившись на несколько минут в мечтательный, медитативный мир своей давней и нереализованной страсти к экзотике. Он открывал дверь и под благозвучное бренчанье китайской «музыки ветра» входил в торговый зал пропитанный предчувствиями риска приключений, дальних странствий, и близкой, вот-вот грядущей радости – праздничными запахами ароматизированных свечей, масел иланг-иланга, пачули и разных душистых  благовоний и снадобий привезённых из Азии.

       Вот и сегодня хозяйка салона, приветливо встретила его, как желанного, доброго гостя:
       – Здравствуйте!
       Иван рассеяно кивнул в ответ, привычно окинув взглядом витрины,  и даже не обратил внимание на новый экспонат, стоящий на круглом столике - бесстыжих кабана и свинку  из отлично отполированного тёмного махагона. Его интересовало другое. Около стенда со швейцарскими ножами стояли огромные напольные часы, выполненные в стиле мрачноватой готики средних веков, с остроконечным навершием и двумя драконами над циферблатом. Он подошёл к ним поближе, нагнулся и прочёл надписи на качающемся диске, которые до этого не замечал: «Qui prior est tempore, potior est jure» – по латыни и в переводе на русский – «Кто раньше по времени, тот прежде по праву».

       – Какая паршивая деталь - этот клацающий маятник, – подумал вслух Иван и, с неприязнью проследив  за его движением, обратился к хозяйке. – Он вам не действует на нервы? Скрежет, мельканье… Как можно терпеть? Знаете, что говорит мой наставник? Он говорит: «Прикинь, Ваня, ведь Артур прав: жизнь человека «качается, будто маятник, взад и вперёд между страданием и скукой, на которые действительно разлагается в своих последних элементах вся жизнь»*. Достигнутая цель порождает скуку, не достигнутая – страдание. И если все страдания мы приписываем аду, то Небу остаётся лишь скука. Похожий маятник болтается и у тебя в уме. Пробудись, сделай решительный шаг и останови его и внутри воцарится спокойствие и безмятежность, а перманентный морок иллюзий, рано или поздно приводящий к горестным воздыханиям, пусть он останется снаружи не терзая тебя». Ударно сказано!А?
       Возможность поговорить обрадовала женщину, скучающую без покупателей вторую половину дня:
       – Наша молодежь размышляет над подобными темами? Это замечательно и вселяет надежды!
       – Такая моя тема, – важно молвил Иван.
       – Да, да… что созвучно теме… на мой взгляд, это прежде всего шедевр – Книга Экклезиаста. Где камень преткновения души, не познавшей Бога? Где основания непрестанной череды рассветов и закатов быстротечного сущего?  Какая доля человеку и что будет после него? Молчит мудрость. Не находим в себе ответов на вопросы, лишь – всё суета сует и только «надейся на Господа, мужайся, и да укрепляется сердце твоё, надейся на Господа»**.
       – Пожалуй, так… – подтвердил Иван, исполненный уважения к хозяйке, её двум высшим образованиям и многим годам работы в школе учителем литературы и истории.
        – Мотивы переживания драматизма мирской сумятицы, непонимания подоплёки предопределённого однообразия, открывающегося после дней юности весёлой и спрятанного до поры под разноцветными фантиками сиюминутных влечений и дел, нашли отражение и в творчестве многих наших поэтов. Порой доходящие до болезненной обречённости, как у Есенина  с безысходным – «умирать не ново… жить, конечно, не новей» или воспетые с пессимизмом Блоком:

       Ночь, улица, фонарь, аптека,
       Бессмысленный и тусклый свет...

              «Ну-у, класуха излагает! – искренне восхитился Иван. – Хоть записывай».
       – Или:

       И те же ласки, те же речи,
       Постылый трепет жадных уст,
       И примелькавшиеся плечи…
       Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!

Прекрасно, глубоко! Правда? А какая пронзающая образность у Иосифа  Бродского:

       Не выходи из комнаты…
       Зачем выходить оттуда, куда вернёшься вечером
       Таким же, каким ты был, тем более – изувеченным?

Вы читаете Бродского?

       Иван не читал и, вообще, не уважал поэтов, но согласно мотнул головой, чтобы не разочаровывать словоохотливую собеседницу.
       – А ещё, – продолжала хозяйка, – есть недооценённое взрослой аудиторией и совершенно гениальное, как мне кажется, стихотворение Агнии Барто:

       Идёт бычок качается...

Помните, детское? Первое впечатление - наивно? Но  только вдумайтесь, какие ошеломляющие иносказания в нём, тайные параллели с бытием человека! Замечательной поэтессой очень тонко подано языком Эзопа –  идёт человек по жизни, будто доске над пропастью, торопится, старается, балансирует между одним и тем же – толкаемый, сбиваемый с пути маятником жажды обретений и неотвратимости потерь и, вдруг, раз… и всё.
       По-видимому, она хотела изящно пошутить, но непреднамеренная, печальная аналогия четверостишия с чем-то личным смутила хозяйку и тень потаённой горечи легла на её лицо.  Смахнув набежавшую слезу, она постаралась улыбнуться:
       – Ну, а жизнь течёт, как ни в чём ни бывало, и ей нет дела до наших абсурдных сентенций. И холодному объекту вашего внимания, ему-то какая печаль что отсчитывать нам – минуты до торжества или последнего прощания?
       Эти слова женщины стали последней каплей переполнившей чашу терпения Ивана к мельканию бесцеремонно тенькающего круглобокого шаромыги.
       – Я тебе не бычок, – сквозь зубы процедил он и, охваченный злостью, с силой двинул ногой по стеклу, за которым вызывающе нагло раскачивался маятник. Осколки весело запрыгали по полу. «Получи, гад!» – добавил Иван и ещё раз ударил, теперь уже по латунной подвеске. Та согнулась, маятник сорвался с крепления и, упав вниз, затих, покорный и обездвиженный.
       – Ой, – сказала хозяйка, а Иван со всех ног бросился прочь из магазина. Он добежал до первого перекрёстка, свернул за угол и остановился.

       «Что такое?» – переведя дух недоумевал Иван, ища объяснений произошедшему: «Позорный инцидент. Серьга больше всех будет ржать на до мной: «Вань, а Вань, ха-ха, расскажи нам про своё долбалово с часами». Жеребец рыжий! А ведь виноват этот хренов наставник и какая туфта его ночные медитации! Победи маятник в себе, победи маятник! Заезжий гуру – гастролёр, проходимец из Москвы! Самореализация, третий глаз, я научу вас быть успешными! Надутый индюк столичный, сволочь брехливая, сколько денег выудил  за курсы из карманов периферийных простачков? И я, умник – туда ж! Ну, ладно, зато, похоже, просветлился и будто гора с плеч. Завтра с утра кинусь в ноги хозяйке, вымолю прощение, заплачу за часы… сейчас, небось, менты уже торчат у  магазина... А ещё, непременно, розы... розы... огромный букет алых роз...»
       Так успокаивая себя, Иван живо шагал по тротуару с изумлением замечая ростки удовольствия от взбодрившего его пусть и маленького, но приключения. «Одним маятником меньше - одним дураком больше», – явилась правильная мысль. Он  рассмеялся и остановил, кстати проезжавшую мимо, знакомую «Ладу Весту».
       – О, Пашка, привет! Выручай – срочно надо к Романовскому. Подбросишь? – через опущенное стекло двери спросил он у водителя.
       – Без проблем, Вано! Садись, – согласился тот. –  Кстати, заценишь, как мне движок оттюнинговали.
       В отличном настроении Иван расположился на переднем сиденье. Взвизгнув шинами серебристый автомобиль резво рванул с места и помчался по Кольцевой в сторону Николаевского моста. 



------------------------------

* А. Шопенгауэр
** Псалом 26:14