Глава 20. Дневник вундеркинда. Третья консультация

ЕВГЕНИЙ ПОТТО

ЭТУ ПЕСНЮ ЗАПЕВАЕТ МОЛОДЕЖЬ (ПОВЕСТЬ)


ГЛАВА 20

Из дневника современника:

Был на третьей консультации. Тролль отсутствовал. Пришла директор. Она говорит, что можно и двадцать пять страниц подать, но чтобы было ярко и умно. Но работы меньше двадцати страниц на конкурс не допускаются автоматически, "не надо корчить игрушечную гениальность".
Кошкина сказала:
- Краткость - сестра таланта.
На что директор ответила:
- Если Лейкина и Чехова рассматривать - может быть. Но обычно это признак дурости - и словами выразить ничего не может, и в голове ветер свистит.
Рассказала, что если бы она писала работу, то просто побродила бы по Петербургским городским организациям, ассоциациям, секциям, кружкам начала двадцатых годов двадцатого века. С Блоком, Шкловским, Кавериным, Фединым, Зархи,... Чего только не было: массовые действа на целую площадь, на полгорода, с балюстрад читают свои стихи футуристы, акмеисты, имажинисты, на помостах - мимы, Пьеро или серьезные театральные представления, изгаляются художники-авангардисты в духе Казимира Малевича и Филонова, архитектор Татлин и его подражатели выдумывают немыслимые железные конструкции, ввинчивающиеся в небо, энтузиасты собирают огромную динамическую модель города, который будет изменяться в зависимости от времени года и даже дня, дома и скверы в нем будут перемещаться, поворачиваться за солнцем; Маяковский и Мейерхольд ставят в театре "Мистерию буфф"... 
И опять обратила внимание на недавнее прошлое: "Шестидесятые - начало семидесятых - вот годы были!"

Сидел рядом с Ниной Белоноговой. У нее вручную написано листов пятнадцать. О чем - не рассмотрел.

Кто такие Шкловский и Зархи? Надо немедленно найти и почитать. То же по Татлину и Филонову.
Перечитать "Мистерию буфф" и что там еще у Маяковского... "Клоп", "Прозаседавшиеся", "Балаганчик"...

Капиталина Стобецкая остановилась на мгновение напротив меня в коридоре гимназии, когда уже расходились. Ты, говорит...  хотела что-то тебе сказать... ладно, в другой раз. Я схватил ее за сумку: как - в другой раз?! говори немедля! Она постояла, взглянула задумчиво на меня и пошла дальше. Но контакт между нами возник. По возвращении домой с присущей мне решительностью и смелостью написал ей сразу два письма, одно в стихотворной форме (пушкинский ямб), другое эпическое, украсил их недвусмысленными виньетками и передал с нарочным; она, конечно же, мне мгновенно ответила, фельдъегерь прискакал из дачного поселка к моему подъезду на взмыленном коне и вручил мне розовый файл, пахнущий шанелью... О счастье! Она ко мне неравнодушна!.. Впрочем: не ответила - не передавал  - не украшал - не писал...

Дед говорит, что такой особый интерьер, как у меня в моих комнатах - это добрый знак на всю жизнь. Есть присказки: вырос в театре, на привозе, на шахте. Дед вырос в поселковом клубе, где работала его бабушка, партийная активистка и культурно-просветительский работник, которая лично занималась воспитанием единственного внука. В клубе была библиотека, в которую деда на полном серьезе официально записали с 5 или 6 лет. Он подолгу исследовал содержание книжных полок, начиная от детских разделов с яркими картинками и кончая пыльными монолитами ПСС и энциклопедий, а вечером нес домой связку книг "для себя" и "для матери".
 Два раза в неделю в клубе показывали кино, и дед смотрел фильм из будки киномеханика, под сверкание кварцевой лампы и стрекотание механизма прокрутки ленты.
Клуб был завешен плакатами. Прочных моющихся обоев и европанелей тогда не было, а тряпочные гардины мгновенно растаскивали по домам. Плакаты были самые разные: цветные и черно-белые, наши и иностранные. Каждый, кто приходил в клуб - на собрание, концерт или в кино - вынужден был несколько минут провести в коридоре и, чтобы не стоять без дела, как праздный зевака, в пятидесятый или сотый раз обходил и внимательно осматривал плакаты, помня наизусть все надписи и особенности авторского стиля. "Если не хочешь попасть в беду, не прыгай с трактора на ходу" - производственный плакат: молодой рабочий выбирается из кабины трактора и хочет наступить ногой на гусеницу. Много плакатов, оставшихся с времен холодной войны, но теперь выглядящих скорее забавными, нежели острыми и злыми. Сюжеты против капиталистического доллара и злого толстого буржуя дяди Сэма. Фотографический коллаж, где красивая сексуальная женщина лежит на бетонном полу во фривольной позе, слегка придавленная огромным солдатским сапогом; надпись по-английски что-то наподобие: "Русские придут и заберут всех наших женщин". Центральное место в "холле" занимал большой цветной плакат, то ли наших художников, то ли переделанный из иностранного: симпатичные девушки в аккуратных, хорошо подогнанных комбинезончиках доили коров, кормили кур, сидели в кресле тракториста, собирали в ящики красные помидоры, носили шлакоблоки; старые надписи были замазаны белой масляной краской и сверку выведено темным тоном "Вся страна встала на помощь Красной Армии и Флоту", а внизу, наискось, приклеена ленточка со словами "All Russia!". Народ в языках тогда не сильно разбирался, и называли плакат "Алрозия", полагая, что так где-то называют Россию. Звучало красиво, романтично-таинственно и вроде как с намеком на какое-то особенное прекрасное будущее.

Ошибка: "Балаганчик" - это пьеса Блока.