Яблоко юности 25

Три

Людмила накинула тонкий розовый халат на голое тело и проводила Сашу до прихожей. Прислонилась плечом и бедром к стене, сложила руки на груди. Блеснула золотая цепочка, змеившаяся по ключице. Саша натянул ботинок на правую ногу и стал в растерянности осматриваться кругом. Людмила хмыкнула, нагнулась, пошарила за тумбочкой и протянула Саше левый ботинок: «Ты их скинул, как пришел… Вот… Такой нетерпеливый!.. Может, все-таки переночуешь?»
«Мне утром на работу».
«Всем на работу. Позавтракаешь и пойдешь».
«Мама вернется после двенадцати…»
«Ах, мама! Ну, тогда, конечно…» – Людмила чмокнула Сашу в щеку, и он сразу запустил ладонь за отворот халата. «Эй!.. – Людмила с нервным смешком отстранилась. – Собрался уходить, так уходи».
Саша выглянул на пустую вечернюю улицу. Морозный воздух был полон крохотных льдистых искринок, белых и золотых. Ветви деревьев угольно-черными извивающимися линиями прочерчивали беззвездное фиолетовое небо. Луна имела цвет селедочного брюха. Синий иней мерцал на проводах. Дверь, влекомая пружиной, стукнула Сашу по лопаткам. Он натянул капюшон зимней куртки поверх вязаной шапки, сунул руки в карманы и направился вдоль бетонного забора, за которым круглились жестяные крыши ангаров. Жесть поблескивала в свете круглой луны. За ангарами четыре фабричные трубы выпускали вверх прямые ленты серого дыма. Единственный фонарь огромной желтой карамелью сиял над дорожкой между забором и канавой, огороженной кривоватой конструкцией из брусков и реек с повязанными на них красными тряпицами. Саша шагал торопливо. Увидев впереди три темные фигуры, он захотел повернуть назад, но продолжил идти вперед, чуть замедлив шаг. Двое шли впереди, занимая всю ширину дорожки, а третий маячил за их спинами. Когда расстояние сократилось до десятка метров, Саша узнал братцев Картофанцев. Братья двигали только левыми руками, а правые их руки, заведенные слегка назад, были неподвижны, и Саша догадался, что за спинами братья прячут некие предметы. Саша остановился, огляделся кругом, взгляд его задержался на деревянном ограждении. Саша поставил ногу на брусок, служивший основанием, и несколько раз с силой дернул за верхнюю рейку. Каждый раз, когда гвозди немного вытягивались из дерева, раздавался короткий ноющий звук.
Первым на Сашу ринулся, замахнувшись полутораметровой палкой, старший Картофанец. Саша успел отвести удар в сторону и ткнул Картофанца концом рейки в живот. Палка среднего брата мелькнула с другой стороны и впечаталась Саше в ухо. Шерстяная шапка и капюшон смягчили удар, но все же Саша, ошарашенный, застыл на мгновение.  И тогда палочные удары посыпались на него со всех сторон. Он  парировал некоторые из них, но большинство пропускал, – в руки, в спину, в голову, в бедра,  – и скоро оцепенел от жуткой боли, и тело перестало слушаться его. Из разбитого носа на снег падали частые крупные капли крови. Оба глаза заплыли до щелочек, ушибленная кисть разжалась, рейка отлетела в сторону. Капюшон съехал на затылок, шапка налезла на глаза. Саше захотелось упасть на землю, прижать колени к животу и закрыть голову руками, но все мышцы его тела судорожно напряглись, одеревенели, и он стоял столбом, расставив ноги и скрестив руки на груди, не в состоянии даже шевельнуться.
Боль утихла в один миг. Саша почувствовал сильный жар во всем теле, и источник этого жара находился у Саши в животе. Там пульсировал и вращался раскаленный золотой шар, испускавший извивающиеся, как змеи, лучи света, которые пронизывали все органы, мышцы и кости, а пробиваясь сквозь кожу, превращались в длинные языки красно-желтого пламени. Это пламя жгло, не опаляя. Страх исчез вместе с болью, мышечный спазм прошел, Саша расслабился и блаженно улыбнулся. И подумал: как же мне сейчас хорошо! ни разу в жизни мне не было так хорошо!
Старший Картофанец отшвырнул палку и со словами: «Да, падай же ты, наконец!» – подцепил Сашину левую ногу своей правой и подтолкнул плечом. Саша качнулся, взмахнул руками и полетел на дно канава, сокрушив деревянное ограждение.
Братья Картофанцы дышали часто и глубоко, их щеки раскраснелись, лица покрылись легкой испариной. Старший махнул рукой, и младшие поспешили за ним резвой трусцой, чуть проскальзывая резиновыми подошвами по утоптанному снегу. Достигнув угла забора, перебежали через дорогу и исчезли в черном квадрате подворотни.
Саша лежал на дне канавы без единой мысли в голове. Он был совершенно спокоен, умиротворен и глядел в небо. Безотрывно следил за красной мигающей точкой, которая медленно, наискосок, перемещалась от одного края канавы к другому. Золотой шар в животе постепенно замедлял вращение и охлаждался, языки пламени укорачивались и слабели. Удерживать веки не было ни сил, ни желания, и Саша закрыл глаза. Начался снегопад, хлопья валили густой пеленой, кровяные брызги на дорожке  вскоре исчезли под белым искрящимся покровом. Дно канавы заполнялось снегом, тело Саши скрылось под снегом полностью, лишь торчали наружу тупые носы тяжелых черных ботинок.

**
Очнулся Саша от холода, разворошил снежный покров над собой, согнул колени, сел на корточки. Его трясло крупной дрожью, он поднялся,  стал притоптывать и хлопать по бокам, плечам и бедрам ладонями. Немножко согревшись, стер с лица снежно-кровяную корку, нашарил в снегу шапку, отряхнул ее, напялил до ушей. И, постанывая, выкарабкался из канавы. Правая кисть распухла, левая нога онемела и еле сгибалась, каждое движение отзывалось болью в суставах. Сильно хромая, Саша двигался в сторону дома. Часто останавливался, опирался рукой о дерево, столб или стену. Постепенно тело разогревалось, боль становилась терпимей, движения свободней и быстрее. В том месте живота, где недавно вращался раскаленный золотой шар, Саша ощутил только слабый источник тепла, как будто тлел там крохотный уголек. Саша остановился, закрыл глаза, вспомнил все те чудесные ощущения, что испытал накануне. И с удивлением почувствовал, как уголек заискрил, чуть раскалился, как будто на него подули, и немножко увеличился в размере.  Сердце наполнила беспричинная радость. Источник неисчерпаемой энергии ощущался под солнечным сплетением, и сила эта плавными волнами расходились по всему телу. Никогда еще Саша не был так уверен в себе, так душевно силен и бесстрашен. Радость нарастала, и Саше захотелось спеть, станцевать или громко завопить от непривычного ощущения абсолютной свободы. Он приближался к своему дому. Легкое, приятное возбуждение заставляло парня приплясывать, подскакивая то на одной ноге, то на другой. Он неловко кувыркнулся через голову, зажмурился от боли и тут же рассмеялся. Увидев впереди на тротуаре ледяную дорожку, разбежался и проехался по ней. Из-за угла вышел мужчина в лыжном костюме и в огромной меховой шапке, он вытаращил удивленные глаза, разглядев разбитую Сашину переносицу, черные корки засохшей крови в ноздрях и синяки на скулах. Саша улыбнулся прохожему, развел руки широко в сторону, громко пропел «А-а-а-а-а-а-а!..» Прохожий испуганно шарахнулся в сторону, едва не поскользнулся, и поспешил прочь, пару раз нервно оглянувшись.
Войдя в свой двор, Саша задрал голову. Окна его квартиры были темны. Отперев дверь в квартиру, он не стал разуваться, только взглянул на часы – половина двенадцатого, и тут же вышел обратно в коридор, запер дверь. На общей кухне он налил воду из-под крана в большую эмалированную кружку и жадно осушил ее. В общей ванной он глянул в зеркало на свое заплывшее лицо, быстренько смыл остатки крови и грязи. Осторожно приложил к лицу серое вафельное полотенце, на ткани остались кровавые пятна, и Саша запихнул полотенце за ванную. Отрывной календарь, висевший на гвоздике рядом с зеркалом, сообщал, что сегодня 30 ноября, хотя уже заканчивался декабрь. Саша оторвал листок, разодрал его на мелкие клочки, и налепил бумажки на ссадины. Бумажки тут же пропитались розовой влагой и прилипли накрепко. В общем коридоре Саша подошел к ряду высоких узких шкафов, и отпер висячий замок на одном из них. Верхние полки были уставлены жестяными банками с гвоздями, шурупами, гайками; на средних валялись отвертки, плоскогубцы, клещи, гаечные ключи, пассатижи, дюбели, сверла, мотки проволоки, шайбы изоляционной ленты, куски канифоли, свинцовые и оловянные плашки, латунные краны с фарфоровыми вентилями, старые электрозетки с щупальцами проводов, выжатые наполовину тюбики с клеем. Саша присел на корточки и на самой нижней полке, среди пил, топоров, молотков и монтировок, нашарил сверток из холстины, перевязанный пояском от банного халата. Положил увесистый сверток на пол, поднялся, собрался уже повесить замок, но открыл дверцу снова и разыскал среди инструментов гвоздодер. Спустился во двор, у самой арки шарахнулся в сторону и прижался к стене, когда заметил, что с улицы в подворотню сворачивает легковой автомобиль. Белая копейка-жигули пробила темноту двумя лучами света, резко остановилась посреди двора. Из машины выбралась невысокая стройная женщина в длинном черном пальто и шапке с двумя помпонами на коротких шнурках, раздраженным тоном бросила водителю какую-то резкую фразу и с силой хлопнула дверцей.  Саша узнал свою мать по одежде и по фигуре, и прижался к стене плотней. Водитель дал задний ход, объехал занесенную снегом клумбу, лучи света хлестнули по Сашиным глазам, машина глухо рыкнула и умчалась со двора. Ослепленный Саша дождался, когда хлопнет дверь подъезда, а глаза вновь привыкнут к полутьме и, придерживая тяжелый сверток обеими руками под мышкой, вышел на улицу. Кое-где в окнах горел свет. На стенах домов образовалась изморозь, и дома  поблескивали, как фанерные театральные декорации, покрытые слоем толченого стекла.
Саша поднялся по винтовой лестнице черного хода до последней площадки. На пролет ниже горела лампочка, и ее тусклого света едва хватало, чтобы разглядеть чердачную дверь, обитую жестью. Жесть, видимо, решили покрыть синей масляной краской, но почему-то выкрасили только правую половину двери, а по левой лишь беспорядочно помазюкали кистью, оставив на жести причудливо завивающиеся спирали и экспрессивно изломанные линии. Немного краски досталось и ржавому засову с черным висячим замком. Саша опустился на корточки, положил сверток на шершавую поверхность площадки. Развязал узел, размотал холстину; метал звякнул о бетон, гвоздодер и короткая сабля лежали рядом. Саша подушечкой пальца нащупывал зазор между засовом и дверью. Приставил к зазору зубья гвоздодера, надавил; расшатал немножко засов, всунул зубья поглубже. Приладился поудобней, сжал рукоять покрепче и потянул ее, как рычаг, вниз. Гвозди, вылезая из двери, издали громкий противный скрип; засов, повиснув на одном гвозде, стукнулся о дверь, дверь приоткрылась. Саша замер и прислушался: не хрустнет ли на какой-нибудь из площадок замок, не раздадутся ли на лестнице звуки шагов. Осторожно уложил гвоздодер на холстину, достал из карманов и натянул вязаные перчатки, взял саблю правую руку и, пригнув голову, вошел в дверной проем. Чердачный пол покрывал толстый слой мешанины из стружек, керамзитного драже, засохшего голубиного помета и пыльных, свалявшихся перьев. Саша, продвигаясь в темноте наощупь, спотыкался о деревянные балки на полу и один раз стукнулся головой об уложенное под наклоном стропило. Голуби волновались: ворковали и шумели крыльями. Саша выбрался через люк на слегка скошенную односкатную крышу. Под слоем недавно выпавшего, мягкого снега прощупывался плотный снежный наст. Саша, впечатывая в наст внутренние края подошв и ставя стопы ёлочкой, не спеша поднялся до конька крыши, ухватился за него левой рукой и стал двигаться вправо, держа руку с саблей у бедра. На высоте пятого этажа дул сильный ветер, но Сашу согревал горячий уголек в животе, который уже вырос до размеров пятикопеечной монеты. Достигнув края односкатной крыши, Саша спрыгнул на расположенную чуть ниже крышу плоскую, с каменным бортом по периметру. Огляделся: круглая, в серых пятнах луна восседала на одной из печных труб соседнего, через дорогу, дома; вдалеке полосатые заводские  трубы дымили клубами, казавшимися молочно-белыми на фоне едва ли не черного неба; высоченный подъемный кран со стрелой,  усеянной красными огнями, перемещал плоский груз к возведенной на две трети телебашне, напоминающей формой ракету, на оперении которой, через разные промежутки времени, расцветали желтые астры электросварки. Саша воткнул саблю в снег, стянул куртку, отбросил ее в сторону, снял также шапку и поправил шерстяную перчатку на правой руке. Сжал рукоятку сабли, присел, расставив ноги. Левый кулак завел за спину, прижал его к пояснице. Согнул локоть вооруженной руки, чуть коснулся гардой кончика носа и сразу выбросил руку вперед, и два раза рассек воздух крест-накрест перед собой. В животе ощущался уже не крохотный тлеющий уголек, а золотистый шар размером с теннисный мячик, который не очень быстро, но постепенно ускоряясь, вращался в разных направлениях и приятно хлестал по внутренним органам множеством тонких серповидных лучиков. Серебристый в лунном свете сабельный клинок мелькал со свистом в воздухе, рисуя петли, круги и восьмерки.  Ноги вытаптывали на снежном покрове округлую площадку. Теннисный мячик вырос в пушечное ядро, раскаленное почти до белизны, и длинные, как удочки, красно-желтые лучи, изгибаясь, с огромной скоростью прорезывали черноту ночи, а Саша стоял внутри бушующего пламени и сам был источником этого огня. Пот обильно, как в банном пекле, покрывал лицо и смешивался со слезами. Слезы текли по скулам, щекам и подбородку, и были это слезы счастья


КОНЕЦ