Двойник

               
     В коридоре кардиологического отделения было пустынно и тихо. Только я и жена. Сидели на низкой кушетке и ждали, когда освободится заведующий отделением. Жена быстро водила пальцем по экрану смартфона, перескакивала с сайта на сайт, словно где-то там в интернете ей предстояло сейчас найти ответ на такую нелепую и одновременно трагическую ситуацию в которую мы с ней вдвоем попали. А точнее ¬– втроём. Был ещё третий, который сейчас лежал в реанимационной палате.   

     – Не думаю, что нам разрешат его посетить – сказал я жене.– Ведь мы ему не родственники.

     – Разрешат.

     – Скажут, что человек в тяжёлом состоянии и нечего его беспокоить.

     – Вот ты вроде Лис. Хитрый, – жена по-прежнему не отрывалась от смартфона.– Представишься как надо. Скажешь, что ты следователь по особо важным делам. Важности напустишь побольше и сработает, думаю. Разрешат. Где-то ты без мыла пролезешь, если захочешь.

       Это был комплимент с её стороны, про мыло. Правда, не знаю, почему жена зовёт меня Лисом. Никогда я не был хитрецом. Ну да, голос у меня, говорят, вкрадчивый. Но своих подопечных никогда не обманывал, не обещал им поблажек и уступок. Случалось, говорили они  про меня в своём кругу: "Мягко стелет – да жёстко спать". Ну, так это не я становился с ними жёстким. Это закон  к ним был жесток. А я всегда со всеми и на всех стадиях уголовного процесса был одинаково вежлив, если не сказать – добр. Кое-кто из моих коллег так и говорил про меня: "Добрый следователь ". С усмешкой, правда, говорил. С иронией. Не верил, видать, что я могу быть и вправду, добрым следователем. И важности на себя напустить у меня никак не получается. Хотя и был важняком. Следователем по особо важным делам. Когда приходил к кому-нибудь со своим следственным чемоданчиком, то меня поначалу принимали за слесаря или телевизионного мастера. На сегодняшний день, с уходом в отставку, важности во мне стало ещё меньше. Все мои устремления теперь сводятся к дачным заботам, да к поездкам в санаторий. А как известно, человек стоит ровно столько, сколько стоят его заботы. Жене, правда, кажется, что я всего лишь притворяюсь пенсионером. Не может смириться, что я окончательно остался не удел. Поэтому и зовёт меня Хитрым Лисом. В последнее время, она стала чаще меня так называть, Возможно, из-за моего отношения  к её измене. Она догадывалась, что я всё знаю о её связи с Борисом. И никак не могла меня раскусить; ей было непонятно, что я задумал, почему не устраиваю сцен ревности и почему не брошу такую неверную жену. Про  её связь с Борисом, встречи с которым мы и хотели добиться, мне известно уже давно, с год.

     – Да мне, в сущности, и не нужна эта встреча, – сказал я вдруг.
Жена повернулась и посмотрела на меня.

     – Чёрт возьми! Он же твой друг, а не мой. И при том, лежит при смерти.
 
     – Да какой он друг. Просто мой двойник.

     – Он не просто твой двойник. Уж если на то пошло, он ¬– твоё альтер эго. Причём – твоё лучшее "Я".

     Спорить не буду. Возможно, она и права. Во всяком случае, в чём-то он для неё оказался лучше, чем я. Иначе, она не стала бы изменять мне с ним. С Борисом мы познакомились год назад в санатории "Самоцвет". Здравница расположилась в густом сосновом массиве на крутом берегу реки Реж, в восьмидесяти километрах от Екатеринбурга и была любимым местом отдыха и лечения уральцев. Мы сидели тогда с женой за обеденным столиком.

      – Посмотри, – сказала жена, склонившись к моему уху, и кивком головы показала на вновь прибывшего отдыхающего. – Сейчас  к нашему столику подсадят.
Она поправила и без того безупречно уложенные светло-русые волосы и салфеткой аккуратно промокнула уголки накрашенных губ.
Угадала. Молоденькая медсестра подвела к нам мужчину моего возраста, лет под шестьдесят. А может быть и помоложе. Он был удивительно похож на меня. Как и я – высокий и грузный. Широкие скулы и выдающийся вперед раздвоенный подбородок, прямой мясистый нос и короткие, не поддающиеся седине светлые волосы. Двойник да и только! Весь облик грубоватый и угрожающий. Вот только у него были в отличие от меня усы. Густые, рыжеватые. – Ваш столик номер 18-3.  Приятного аппетита!
 
     – Здравствуйте! – сказал нам тогда Борис и представился: – Борис.
Он поправил очки удивительным образом похожие на мои. Такая же дорогая позолоченная оправа и дорогие стёкла. Очки всегда выручали меня. Помогали мне быстрее войти в роль вдумчивого следователя и уйти от образа неотесанного сантехника.

     – Елена! –улыбнулась ему жена своей самой милой улыбкой. И добавила: – Просто смех берёт, как вы похожи друг на друга.

     Я тоже представился. Борис задержал на мне взгляд, оценивая насколько мы похожи.

     – Могу поспорить, – сказала жена после небольшой паузы, – Вы тоже, как и мой муж, юрист.

     Борис посмотрел на Елену:
 
     – Нет, я не юрист.
 
     И после некоторого замешательства ответил: – Я журналист.

     Похоже, он не был настроен на разговор с незнакомцами. Тем не менее, продолжил:

     – Но в своё время мечтал поступить в юридический институт. Хотел стать следователем.

     –Ха-ха! А мой муж, – она кивнула на меня, – мечтал поступить на журфак, чтобы стать журналистом. А стал юристом. И я, между прочим, тоже журналист. Корреспондент " Огней Урала" Елена Иванова.

Она протянула руку Борису. – Стало быть, ваша коллега.

Борис удивлённо поднял бровь и пожал протянутую руку.

     – Елена Иванова? Слышал. Читал. Рад знакомству!

Я заметил, как по губам Елены скользнула едва заметная самодовольная улыбка. Ох и тщеславная же дурочка, моя жена! Мне самому всегда не хватало этого качества. Сейчас понимаю, что немного тщеславия в своё время мне бы не повредило.
Так завязалось наша, можно сказать, дружба. Надо отметить, Борис не очень-то был настроен на общение. Ел, не отрывая глаз от тарелки. Вопросов никогда не задавал. И, похоже, вступал в разговор только из вежливости, отвечая на вопросы Елены, которая становилась уже просто навязчивой.

     – Хотите угадаю,– как-то за обедом сказала она, игриво поглядывая на Бориса. – Вы не просто журналист. Вы писатель и пишете книгу!

Борис густо покраснел и на какое-то время замер, перестав жевать. Но затем, справившись с собой, продолжил аккуратно работать ножом и вилкой.

     – Угадали,– сказал он. – Пишу роман.

     – Вот оно как! – воскликнула жена. – Сходится!

Борис рассеянно отправил в рот кусочек тушёного мяса.

     – Вы же, насколько я знаю, – сказала жена,– специализируетесь на правовой тематике. Будни правоохранителей. Стражи закона. Этюды в багровых тонах.
Всё верно. Елена его узнала сразу, а я сейчас только припомнил этого Бориса. Борис Гусельников. Постоянно ошивался в смежном нашему следственном отделе. У нас был отдел по расследованию особо важных дел. А смежный – отдел по расследованию убийств и бандитизма. Как клещ прицепился к следователю Бирюкову. То  репортаж по громкому убийству подготовит, то очерк об успешном следователе настрочит. А следователь Бирюков и рад попиариться. Ещё тот прощелыга.

     – Рискну предположить, главный  герой вашего романа –  следователь. Верно? – не унималась жена.

Шницель мне показался резиновым. Захотелось встать и покончить уже с этим обедом. Наш брак с женой, наверное, потому и продержался четверть века, что я молчун, лишнего слова не скажу. К тому же, обладаю недюжинным терпением. А жена умеет залезть под кожу человеку. Ей бы самой следователем работать.

     – Я бы не хотел говорить о своём ещё не написанном произведении, – сказал Борис. – Плохая примета.

     – Понимаю, понимаю, это само собой, – согласилась жена.

Я не придал особого значению её заинтересованности нашим соседом. У Елены была такая особенность – пристальный интерес к любому мужчине, попавшему в поле её зрения. Поначалу я думал, что это объясняется её профессией. Она ведь журналист, постоянно берёт интервью, пишет очерки о людях, раскрывает человеческие характеры. Но потом заметил, что в обществе женщин она каменеет, уходит в себя. Женщины никогда не были героями её очерков. Они ей были неинтересны. Наверное, можно сказать, что она любила мужчин. А если быть точнее –завидовала. Рискну даже предположить – Елена в душе жалела, что не родилась мужчиной.  По мере нашего пребывания в санатории её внимание к Борису увеличивалось, и в конце концов, он стал для неё навязчивой идеей.

     – Давай прогуляемся по этой аллее, – говорила она мне в свободное от медицинских процедур время.

Мы гуляли под разлапистыми елями, и жена говорила, показывая на одно из окон на первом этаже спального корпуса:

     – Вот номер нашего соседа. Наверное, сидит и пишет свой роман. Мне кажется, он даже на процедуры не ходит. Всё пишет и пишет. Надо бы его на танцы пригласить. Найдём для него какую-нибудь хорошенькую женщину.
Она остановилась и, удерживая меня за руку, словно я собирался броситься к окну, сказала:

     – Посмотри.

 В самом деле. За прозрачной занавеской мы увидели Бориса, склонившегося над столом под ярким жёлтым кругом света от настольной лампы.

     –  Вот это воля! Вот это целеустремлённость! Я понимаю! – Она дёрнула меня за руку и повела дальше.  – Если бы тебе его настойчивость и упорство, то ты, наверное, генералом всё-таки стал бы.

     Я промолчал. Что сказать? В отставку ушёл полковником.  Звание получил под занавес карьеры благодаря только тому, что к себе в отдел призвал и дал соответствующую должность мой однокурсник Витька Галкин. Без его протекции так и оставался бы до самой отставки рядовым следователем. Со всеми своими и упорством и настойчивостью. Но жене этого было мало. Она считала меня неудачником, человеком, упустившим свой шанс самореализоваться. В чём-то она была права, конечно.

   При следующей нашей встрече Борис сам обратился ко мне.
На обед он пришёл пораньше. И потому, как он выцепил меня нетерпеливым взглядом из толпы отдыхающих, я понял, что он давно ждёт нас.

     – Хотел вас попросить, Иван – сказал он, как только мы разместились за обеденным столом. – Уделить мне немного времени. Что, если я приглашу вас к себе? Скажем, после ужина?

Он посмотрел на Елену и добавил:

     – Вы правы, Елена, главное действующее лицо моего романа – следователь. Сейчас работа у меня зашла в тупик. Чувствую, не хватает специфических познаний в юриспруденции. Завяз. Тут на одной фантазии не уедешь.

     Получив моё согласие, Борис снова замкнулся в себе, уткнувшись в тарелку. Он методично работал челюстями, быстро расправляясь с бифштексом. Но ел как-то равнодушно, механически. Видать, не отпускали перипетии нарождающегося романа.

    Вечером, Елена увязалась за мной. Ей очень хотелось посмотреть, как обустроился Борис. Но, думаю, главное крылось в другом – она хотела узнать, как писатель работает над романом, что он будет у меня выспрашивать.

     – Возможно, – сказала она, – пойму по его вопросам идею романа. Не детектив же он пишет, в самом деле.

С собой она прихватила пластиковую коробку, в которую аккуратно уложила мясной рулет с грибами и яйцами. Я его как раз хотел вечером попробовать, но вот не успел. Я попытался было возмутиться, но Елена сказала:

     – Ничего, ещё купим. А ему, бедолаге, наверное вечером и чай не с чем попить. Всё пишет и пишет. Вот бы тебе его усидчивость. Работал бы, наверное, ещё и работал в своём следственном управлении и горя не знал.

     – Горя не знал! Сама же упрекала постоянно, что бегаю по помойкам и покойниками пахну.

     – Да уж лучше бегал бы по помойкам. Всё равно, человеком был. Не то что сейчас – пенсионер плесневеющий. Сбитый лётчик.

При виде нарядной Елены с коробкой рулета в руках у Бориса по лицу пробежала тень растерянности, но он быстро сориентировался.

    – Проходите, садитесь  где вам удобнее. Можете на кровать. На кресло только не садитесь – неустойчивое, упал с него сегодня.

    – Хи-хи! – хихикнула Елена, и ударила ладонью по раскладывающемуся мягкому креслу, – с этого что ли?

И осторожно уселась в него.

Борис нырнул в тумбочку и извлёк оттуда двухсотграммовый флакон, наполненный прозрачной жидкостью.

     – Вот товарищ дал в дорогу. Говорит, для здоровья полезно, если немного. Очень крепкий, ядрёный напиток. Домашнего приготовления.

Елена оживилась. Потребовала у Бориса тарелки, нож, вилки и быстро сервировала стол.

     От выпивки я отказался.

     – Один раз убивший остаётся до конца дней убийцей, – так это у вас говорят, – сказала Елена, с улыбкой принимая наполненную рюмку. И тут же пояснила Борису:

     – Муж завязал, но боится сорваться. Теперь живёт по принципу: "Мало не хочу, а много – не надо". А по мне – так лучше уж пил бы.

     Я поморщился от этих словесных излияний жены и отвернулся к окну. Да, я совсем не пью с некоторых пор. Но стоило ли об это говорить всем встречным? И напрасно Борис начал с алкоголя. Толкового разговора теперь уже не получится.
Борис осушил рюмочку будто воду выпил. К рулету даже не притронулся. Затем развернул блокнот, взял ручку.

     – Иван, у меня тут много вопросов к вам как к практику скопилось. Но не буду злоупотреблять вашим временем. Вот скажите, есть у вас дело, как говорится, самое-самое. За которое вы испытываете ну, гордость, что-ли. Может быть дело, за которое вас как-то отметили, наградили. Или – чем-то запало в душу? А может быть, следователь помнит все расследованные дела и всех своих, так сказать, крестников?

     – Послушайте, Борис, – встряла Елена. – Вы бы для начала, сами бы нам рассказали о чём пишете роман-то свой? Обыкновенное расследование? Детектив? Но этим сейчас никого не удивишь, – Елена, держа на весу пустую рюмку улыбалась той самой своей пьяной и глупой улыбкой, которая означала, что у меня в скором времени появятся с ней проблемы. – А ещё лучше, чёрт возьми, налили бы ещё. Не гоже даме самой об этом просить.

     Тьфу ты! Ну вот, жена нашла себе собутыльника. Теперь пойдёт пьянка. Я понял, что с этого вечера о спокойном лечении в санатории, скорее всего, можно будет забыть.

      – О! Прошу прощения! Увлёкся, – сказал Борис и наполнил Елене рюмку.
Елена кивнула в сторону его рюмки: – И себе.
Они выпили ещё. На этот раз Борис слегка поморщился, вытер ладонью рот и взяв кусок рулета, энергично зажевал.
 
     – Не только расскажу. Дам почитать. Вы будете первыми моими читателями. И критиками, разумеется.

Мне захотелось быстрее уйти. И чтобы покончить с этим визитом я сказал:

     – Борис, возьмите же ручку  уже. Записывайте.

     – М-м, да, записываю, записываю!

Я помолчал ещё с минуту, собираясь с мыслями. Наконец, решил начать с последнего своего дела.

      – Расскажу о последнем деле. Из своих уголовных дел помню только первое и последнее. Другие-то дела и не помню, честно говоря. Во всяком случае, с ходу не могу вспомнить в деталях и подробностях. Только отдельные эпизоды, чем-то запавшие в память. Всё фрагментарно. Удачный обыск, плодотворный осмотр места происшествия, страшные находки, бесконечные тупиковые, безрезультативные допросы. Одним словом, у следователя нет за спиной такого результата его деятельности как, скажем, у писателя его книги. Одна рутина.
 
     – Нет результата? Не скажите, – ухмыльнулся Борис. – А звёздочки на погонах?

    И он тут же, нахмуря  брови, бойко застрочил в потрёпанном блокноте.

     – На обочине дороги, за городом, – продолжил я в прежнем тоне, – нашли молодого парня. Убийцы даже не потрудились оттащить труп в лес. Выкинули из машины в сугроб и поехали дальше. Видать, боялись нарваться на дорожный патруль. Убитый был завёрнут в ковёр. Ему нанесли несколько ранений в грудную клетку и в шею. Ножом, скорее всего. И это всё. В  милицейском рапорте дополнительной информации ноль.

     – Когда это было? – Борис словно и не выпил. С ходу заметил мою оплошность в рассказе. Я и сам, допрашивая, всегда требовал от людей называть максимально точно время события.
 
     – Зимой 1998 года. Если быть точным, в январе, вскоре после новогодних  каникул.

     – Что испытывает следователь, получая новое дело? Особенно такое, как у вас говорят, неочевидное убийство? Признайтесь – радость? А? Ожидание новой звездочки на погоны в случае успеха? Или, всё-таки, тревогу, страх перед провалом и возможным увольнением?

     – Хм, радость...Борис, не забывайте, что как правило на эту работу приходят молодыми, с ещё чистыми помыслами.

Я  посмотрел на Елену и поймал себя на том, что больше сейчас рассказываю не Борису, а жене. Словно хотел оправдаться перед ней за что-то. Но Елена меня не слушала, со скукой на лице она вертела в руках уже пустую фляжку из-под алкоголя.
 
      – Сначала, – продолжил я, – испытываешь негодование, злость – в овраге валяется парень зарезанный. Птицы его клюют, да грызуны подъедают. А убийца раскатывает на  автомобиле, посещает рестораны, жрёт, пьёт вино, тискает красивых женщин. Поэтому, в первую очередь, хочется непременно его найти, чтобы, как это не звучит банально, восторжествовала справедливость. Понимаете, Борис – справедливость. Не думайте, для многих это совсем не банальность. Конечно, потом появляется азарт и всё прочее. И ожидание поощрения, не скрою, и тревога перед возможным провалом.

     Что-то похожее на раздражение на журналистскую бесцеремонность шевельнулось в душе, но я тут же простил Бориса, отметив про себя, что его вопросы даже помогут мне в рассказе. И продолжил:

     – Сразу же решаю организационные вопросы. Определяюсь, насколько по силам мне справиться одному с задачей. В этом случае я подумал, что мне понадобится помощь и вынес постановление о создании оперативно-следственной группы. Включил в неё участкового инспектора и оперуполномоченного. Они мне должны были помочь установить личность погибшего. Исследовал вещественные доказательства ¬– всё что было обнаружено на месте обнаружения трупа. Назначил по ним несколько криминалистических экспертиз.

Я замолчал, давая Борису возможность записать за мной если не дословно, то как можно полнее.

     – Насколько первые действия следователя сымпровизированы? – спросил Борис. – Самостоятелен ли он в выборе путей решения задачи?

     – Главные направления закреплены методикой расследования конкретных видов преступлений. А что касается частных моментов ¬– тут следователь решает сам. Главное – не допускать пауз в работе и постараться, что называется, по горячим следам выйти на убийц. В этом случае мне повезло. У погибшего парня была хорошая подружка. Она не выжидала, как это бывает, неделю, а то и две,  сразу обратилась в милицию, как только её друг, точнее сожитель, не вернулся домой с работы. Это и позволило быстро установить личность погибшего. Он, оказывается, был скупщиком золота на железнодорожном вокзале - Павел Воскобойников. Работа, скажем, незаконная, связанная с криминалом. Оперуполномоченный выяснил, Павел работал на уралмашевских братков. Золото скупал на их деньги и для них.

     – Это надо быть совсем безбашенным или молодым, зелёным, чтобы замахиваться на одного из уралмашевской мафии, – предположил Борис.

     – Правильно мыслите, Борис. Так следователь и строит свои версии. Применяет дедуктивные и индуктивные методы мышления. Моя первая версия была именно такой. Убийство совершили молодые и дерзкие преступники, толком не знающие криминального расклада в городе. Или заезжие, гастролёры. Если бы сама уралмашевская братва была причастна – то труп вообще никогда бы не нашли. Ноги в тазик с бетоном и в пруд. Или – в бочку с кислотой. Масса способов.  Как оказалось – верным посылом оказалось предположение о гастролёрах.  Подружка Павла Воскобойникова сообщила на допросе, что Павел в последнее время забеспокоился – заметил, что за ним следят кавказцы. Даже пистолет с собой начал носить, старенький ТТ, чем рисковал безмерно. Но, видать, опасения за свою жизнь были серьёзными. Ну вот на этом моё расследование и зашло в тупик. Я разослал по райотделам города и области запросы о всех зарегистрированных преступлениях, в которых участвовали бы кавказцы и стал ждать. Как жерлицы на щуку закинул. Разумеется, не сидел сложа руки, а параллельно отрабатывал другие, маловероятные, как мне казалось, версии. К примеру, версию о причастности к убийству подружки убитого.

     – Шерше ля фам. Как говорится, ищите женщину. А это верно, что женщина в основе если не всех, то многих преступлений?

     – Нет, неверно! – ответила за меня Елена.– Вот вы, мужики, когда увлечётесь чем-то напрочь забываете про нас, женщин! А я тут уже битый час сижу совсем неприкаянная. А вам хоть бы что. А между прочим, сейчас в баре начались танцы. У вас ещё много времени впереди – наговоритесь. А вот потанцевать – когда нам еще удастся как не в санатории? А?

Мы с Борисом переглянулись. Мне хотелось быстрее закончить с этой темой воспоминаний, чтобы уже не возвращаться к ней. Но Борису явно захотелось выпить ещё. Упоминание о баре, похоже, увело его с рабочего ритма.

     – А почему бы и нет, Иван? Давайте, продолжим завтра нашу беседу?
Я пожал плечами и поднялся. Спорить с Еленой – себе дороже. Если что не по ней – потом изведёт. К слову сказать, я и не перечил ей никогда. Возможно, в связи с большой разницей в возрасте. Я скоро отмечу шестидесятилетний юбилей, А Елене только-только отпраздновали сорок пять. К тому же у нас нет детей, и Елена, в какой-то мере, была для меня не только женой, но и дочкой : я потакал ей во всём. Правда, Елену роль дочки зачастую не устраивала. В нашей семье она была главной по праву самой умной. Так во всяком случае считала она сама.
 
       Уже по пути в бар Борис преобразился. Где тот молчаливый сосредоточенный на внутренней работе писатель? С нами рядом шёл не совсем трезвый   пошловатый дамский угодник. Елена тоже была хороша. Она как-то незаметно, как только мы вошли в подземный переход, ведущий от спального корпуса в развлекательный центр, ухватила Бориса под руку и весело смеялась его остротам. Я шёл следом. Мимо, обогнав нас, проскочили, торопливо цокая высокими каблуками, нарядные и изрядно сдобренные дорогими духами женщины. Одна из них, лет сорока миловидная и сочная толстушка, задержала на мне заинтересованный взгляд. Видать, посчитала меня свободным мужчиной. Но меня это не обрадовало. Предстояло вытерпеть несколько часов пытки пьяной болтовнёй своих спутников.  В полусумраке бара, размером, наверное, с хороший спортзал, хаотично бегали разноцветные огни оглушающей цветомузыки, то и дело стегая по глазам лучом лазера. Вокруг массивной колонны, стоявшей в центре овального помещения, в медленном танце кружили отдыхающие. Я сослепу не мог разглядеть свободного столика и остановился в растерянности. Но Борис уверенно повёл нас к стойке бара. Он купил коньяк и мясную нарезку. А я – сок, фрукты, коробку конфет. Как я и предполагал, продолжить разговор в кафе не получилось. Для этого понадобилось бы кричать, громкая музыка не оставляла танцам никакой альтернативы. Этим и воспользовалась Елена. Она, после первой же рюмки коньяка пригласила Бориса попрыгать. Она так и выразилась – попрыгать. Ко мне она даже и не обращалась – я танцевал с ней только под медленную музыку. Первый танец оказался и последним. Елена настолько отвязно крутила своим выразительным задом, провоцируя мужиков, что какой-то пьяный танцор не выдержал и ухватил её пятернёй за налитые ягодицы. И тут же схлопотал от Бориса. Удар был не сильный, но пьянице хватило, чтобы отправиться в нокаут. Никого кругом это обстоятельство не смутило, танцы продолжались  как ни в чём ни бывало. Но я посчитал благоразумным увести жену домой.

     На утро, за завтраком, Борис ещё раз извинился за вчерашний инцидент в баре. Прощупав моё настроение несколькими ничего незначащими репликами, он сказал:

     – Меня всегда интересовало, как на ровном месте, что называется, с нуля, следователь из крупицы информации умудряется создать, можно сказать, шедевр обвинительного заключения и нередко во многих томах. Как, Иван? Наверное, ваша работа в чём-то сродни писательской? Не так ли?

    Я почувствовал в его тоне что-то заискивающее. Похоже, чувство вины за вчерашнее не оставляло Бориса. Куда только делась его несколько самоуверенная и надменная угрюмость. Мне даже в какой-то момент показалось, что от него пахнуло свежевыпитым алкоголем. С утра что-ли опохмелился? Видать, вся его прежняя кажущаяся глубокомысленность была не чем иным как страданием от похмелья.

     – В чём-то вы правы, Борис. Но отчасти. Если писатель создаёт свою книгу из своего внутреннего мира,  то для  следователя наоборот – внешний мир является главным источником для его работы. Да, работа следователя во многом аналитическая и бумажная. Процессуальная, если говорить точно. Главную работу по поиску преступника ведут всё-таки оперативники. А следователь больше закрепляет документально вину преступника. Выявляет путём допросов подоплёку преступления, мотивы его совершения и прочие сопутствующие обстоятельства.

     – Ну, а много времени уходит на расследование дела? Вот ваше то дело с убитым скупщиком золота на вокзале? Как скоро вы его раскрыли?

     – Это дело заняло у меня год. Ровно год с момента получения материалов о совершённом убийстве и до направления его в суд. Ведь за убийцами тянулся целый шлейф преступлений по всей России. Пришлось даже в Белоруссию, в Минск, съездить в командировку. И там наследили.

     – Ну, не так уж и много, если учесть, что я свой роман пишу уже два года. А что явилось главной зацепкой? Что позволило вам раскрыть убийство?

     – Как я уже говорил, расследование зашло в тупик после того как выяснилось, что за скупщиком золота следили кавказцы. Согласитесь, информации маловато, чтобы выйти на убийцу. Но вот когда по моим запросам из райотделов стали поступать сведения то об одном, то о другом преступлении, совершенном, как у нас принято говорить, лицами кавказской национальности, появилась надежда, что убийство я раскрою. Я истребовал все эти материалы и уголовные дела. Расширил свою оперативно-следственную группу за счёт следователей из райотделов, и дело пошло веселее. Появилось множество зацепок. Удалось установить, что в городе и области, больше в областном центре, активно на протяжении нескольких месяцев действовала этническая банда. В одном случае со слов потерпевших удалось даже составить фоторобот преступников. Как рассказала пострадавшая, владелица крупного торгового центра, нападению предшествовала слежка. Она так же, как и несчастный скупщик золота, заметила, что за ней следят кавказцы. Предпринять ничего не успела. Под видом электромонтеров бандиты проникли в жилую секцию, в которой располагалась квартира хозяйки магазина, обманом выманили её дочь в секцию,  связали скотчем  и проникли после этого в квартиру. Вынесли всё золото и оружие – охотничий многозарядный карабин. Характер преступлений показал, что бандитов, главным образом, интересовало золото и оружие. Ограбили два ювелирных салона в Екатеринбурге, несколько ломбардов. Совершили целую серию нападений на богатые коттеджи в области. Одно нападение на ювелирный салон в Первоуральске сопровождалось убийством охранника. На этом  последнем эпизоде они и спалились. Скрываясь от погони на своём "мерседесе", они столкнулись с попутной машиной, слетели с трассы. И попались. Вот тут-то мы и начали их раскручивать.

     – Вы так просто говорите о своей сложной работе, Иван, – заметил льстиво Борис. – А вот скажите, это верно, что работа с убийцами и всякими отбросами общества накладывает определённым образом свой отпечаток на следователя?

     – Верно, верно! – сказала Елена. Она давно покончила с завтраком и со скучающим видом разглядывала  отдыхающих. – Если бы вы знали, Борис, как я иногда боюсь мужа. Мне иногда кажется, что я сплю с маньяком, а не с обычным мужчиной.
 
     – С маньяком? – быстро переспросил Борис.

     – Да, да. С маньяком.

Всем своим видом Елена показывала, что пора идти. Несколько раз открыла и закрыла сумочку, смотрела на часы, в нетерпении отодвигалась от стола.

     – Борис, – наконец сказала она, словно давно собиралась сказать и не могла решиться, – а давайте с нами на пешую экскурсию в село Ромашево. Посетим местный храм. Говорят очень старинный и примечательный. У вас по дороге будет достаточно времени поговорить.

     – Давайте, – согласился Борис. – Я много еще хотел чего услышать от Ивана. Хочется быстрее закончить роман и показать его вам.

    Мы встретились с Борисом спустя час у центрального входа административного корпуса. Там уже собралась группа из двух десятков отдыхающих. Были в основном довольно зрелые женщины, безуспешно пытавшиеся своими взглядами пробить броню затесавшихся в группу двух самодовольных павлинов, упитанных самцов лет сорока.  Те держались поодаль друг от друга и время от времени обменивались презрительными взглядами. Экскурсовод, коротко стриженная женщина в спортивном костюме, подождала опаздывающих еще минут десять, а затем повела всех по туристической тропе в глубь леса. Как и предупреждала экскурсовод, в походе нас будут сопровождать комары. Припасённые аэрозоли и крема помогли только на первое время. Пришлось наломать березовых веток и обмахиваться ими всю дорогу до Ромашево. Бориса же комары совершенно не беспокоили. Он докучал мне вопросами  всю дорогу почище зловредных кровососов.

    – И всё же, Иван, вы как сами считаете, как изменился ваш характер после постоянного общения с убийцами? После всех нюансов жестоких убийств, лицезрения всевозможных трупов в самых их различных состояниях? Стали грубее, жёстче? Вам это нравилось, как вы сами говорили, ворошить трупы на свалках? Ведь вы с вашим юридическим образованием могли уйти в адвокаты, юрисконсульты. Газпром, скажем. РЖД. На более спокойную и благодарную работу. Да мало ли куда? Куда угодно. Гребли бы деньги лопатой.

Я хлестанул раздраженно себя веткой по спине, отмахиваясь от комариной тучи.

     – Не такой уж и большой выбор, – сказал я, – куда бы я хотел и мог уйти со следствия. После нескольких лет работы из законов только и знаешь что Уголовный кодекс, да ещё Уголовно-процессуальный. Да и характер, как вы правильно заметили, Борис, меняется. Если, обычные, скажу прямо, нормальные люди, боятся и не приемлют убийц, то следователь относится к такой категории преступников уже с большим пониманием и даже, в какой-то мере, с сочувствием. Разумеется, речь идет только о такой категории убийц, которые, совершили преступление не из своих низменных пристрастий, а по воле жизненных обстоятельств. При этом, не скрываются от правосудия. Ну, а к другим убийцам, лишивших людей жизни из корысти, и прочих низменных побуждений наоборот, вырастает непримиримость и острое желание призвать их к ответу. Без этого уже не можешь жить. Без того, чтобы найти их.

   Я замолчал. Мне не понравилось выражение лица Бориса. Какое-то равнодушное, словно я ему не душу изливал, а читал передовицу из газеты.

     – Понимаете, Борис, когда начинаешь об этом говорить, то невольно скатываешься к патетике.

     – Значит, предположу, вы не совсем искренни в своём ответе. Я пообщался с вашими коллегами из соседнего отдела.

     – Со следователем Бирюковым. Знаю.
 
     – Ну и с ним тоже. И скажу, сложилось впечатление, что многие следователи отменные карьеристы. Поймать убийцу и перейти из следователей в старшие следователи. А потом – в следователи по особо важным делам. А там - начальник отдела. Начальник управления и так далее. Какая уж тут борьба за справедливость.

     – Ну, думайте как хотите. Вы меня спросили – я ответил.

     – Не обижайтесь Иван. Я пишу роман как раз о том, как эта ваша работа с убийцами и трупами сказывается на самом следователе. И у меня сложилось впечатление, что не совсем благоприятно сказывается. Довольно быстро наступает ярко выраженная профессиональная деформация.

     –Вот-вот! – поддакнула шедшая чуть впереди Елена. –Я же говорю, что Иван самый натуральный извращенец стал. Его прямо тянет к тёмной стороне жизни.

     – Да, заметил. Вы, Иван, всегда какой-то мрачный.

     Я усмехнулся

     – Да любая работа неблагоприятно сказывается на человеке, если он отдаёт ей всего себя.

     – А вот и дерево любви! – объявила громко экскурсовод и остановилась у сосны с раздвоенным стволом.– Подходим, подходим ближе!

     Она повернулась лицом к сосне и пояснила:

     – Кто протиснется между двумя этими стволами, видите как они причудливо вверху соединяются, образуя как бы женское лоно, тот обретёт настоящую любовь. А у кого она есть – укрепит её. Бездетные же – забеременеют, а беременные – удачно разрешатся в свой срок здоровым дитём. И не забудьте сначала бросить вот сюда, – она показала на дупло в стволе, – монетку.

     –Желательно золотую,- добавила одна из женщин.

     – Ну, можно и десятирублевик,– со смехом откликнулась экскурсовод. – Сторож санатория просил. Ему так легче потом тут порядок наводить. Больше заинтересованности.

     – Иван, дай монетку! – Елена повернулась ко мне, протягивая руку.

     –У меня есть, – Борис протянул Елене монетку, зажав в пальцах вторую.
Елена протиснулась между стволами легко и быстро. А вот Борис, устремившийся следом, едва не застрял в "лоне", чем сильно развеселил женщин.

     – Хороший мужик! – сказала одна из них.– Уж залезет так залезет. Только держись. Вы его далеко от себя тут не отпускайте, а то быстро уведут!

     – А мой вон он стоит, – кивнула Елена в мою сторону.

     – Вдвойне повезло, – сказали женщины. – Отхватила двух таких братьев.
Борис хлопнул меня по плечу и сказал, смеясь:

     – А я всё гляжу и думаю, что да, похожи мы с вами, Иван, друг на друга. А сейчас понял, что вы, оказывается, мой двойник! Не просто похожи, а двойник! Усов только вот у вас нет. И ваша жизнь, как и моя – один сплошной поиск.

     – Надеюсь, – сказала Елена, – Вы, Борис, не такой скучный как Иван. Всю жизнь молчуном был, а пить перестал, так ещё и злой на весь свет.

     – Ничего, это временное. Я тоже много раз бросал.

Он остановился и сказал:

     – Пусть пройдут.

Дождался, пока пройдет последняя из женщин и достал из кармана куртки стограммовый флакончик французского  коньяка, отвинтил крышку  и протянул Елене:

     – Извините, что не предлагаю рюмки. Глотните!

     – Ну вы мне тут жену не спаивайте! – возмутился я.

     – Когда бы ты мне предложил хотя бы глотнуть хорошего французского. Всё пойло какое-то покупаешь! – огрызнулась Елена и хорошенько глотнула из флакончика.

     – Да по глоточку не помешает, только на пользу, – сказал оправдываясь Борис и допил остатки. Немного помолчав, сказал:

     –Должен сказать, Елена, этот коньяк не французский. Изготовлен моим другом.

     – Но всё равно хороший, – сказала Елена. – не то что магазинная бурда.

После этого Борис всю дорогу рассказывал нам историю села Ромашево и его знаменитого храма. Надо сказать, он хорошо был осведомлён. Получше экскурсовода, пожалуй. Слушать его было интересно.

     – Книгу хотел написать о достопримечательностях Урала, – пояснил Борис. – Много материала собрал, но вот отвлёкся на роман.

     – Вы такой плодовитый автор, – сказала Елена. – Идеи из вас так и брызжут. Не даром всё-таки получили Бажовскую премию за свою книгу. Как она называлась?  "Барсук идёт по следу"?

     – "Рысь идёт по следу". Роман о работе следователей УВД области. Не самая моя лучшая книга, – Борис махнул рукой. – Книга так, на потребу дня.

     – Но всё же. Это тебе не просто ходить следом за убийцами и описывать их подвиги в обвинительном заключении. Вы создаёте новое. Культурное достояние.

     – Культурное достояние! Скажите тоже...

     – И всё-таки. Когда уже рукопись покажите? Нового романа?

     – Немного осталось. Вот Иван мне кое в чём поможет и черновик романа будет готов.

     – Ну ты, Иван, не тяни резину-то. Дай писателю всю информацию, – сказала Елена.– Всё равно ничего не делаешь. Шары гоняешь впустую.

После посещения храма все спустились по крутому косогору к не менее знаменитому омолаживающему роднику. Женщины сразу стали наполнять припасённые бутылочки чудодейственной водой. Пили и окропляли водой свои лица. Елена протянула и мне бутылочку с водой:

     – Попей, может будет с тебя толк какой.

На обратном пути я решил, что вечером отвечу на все вопросы Бориса и на этом наши отношения стоит прекратить.

     Правда, когда я заметил, что Елена, собираясь вечером со мной к Борису, достала припасённую бутылку коньяка, отказался от своего намерения изливать этому писателишке свою душу. Хватит с него. И я прилёг на кровать. Прилёг, как был в туфлях, так  в туфлях и прилёг.

     – Ну, тогда я одна пойду,– сказала Елена.

     – Попробуй.

     – И пойду.

В этом я нисколько не сомневался. У меня уже был опыт суматошных поисков жены в глухом парке, когда она также назло мне ушла в ночь полураздетая и босая.

     – Ну на этот раз уж точно, это наша с тобой последняя совместная поездка на отдых, – сказал я, нехотя поднимаясь с кровати.– Будешь ездить теперь одна. Твори, что хочешь.

     – Напугал, – сказала Елена, и в который уж раз посмотрелась в зеркало и поправила прическу.

     –Только не выставляй сразу бутылку. Дай мне ответить на все его вопросы. У меня нет особого желания в санатории постоянно, изо дня в день, вспоминать про трупы.

На этот раз нас ждал уже богато сервированный стол. Борис накупил фруктов, соки, нарезал копчёной колбаски, аккуратно разложил по тарелочкам бутерброды с красной икрой. Не забыл и про различную зелень. Посреди этого богатства возвышалась бутылка армянского коньяка.
 
     – Это чтобы даме нескучно было с нами сидеть, – пояснил он.– И тут же распечатал бутылку. Елене и себе он плеснул коньяка, а мне налил сок.
Я решил сидеть тихо и не дергаться, не злить жену. Хотя мне хотелось встать и уйти. Но сейчас был как раз такой случай, когда Елена была бы только этому рада. Что-то мне подсказывало, что пришло время, когда я её потеряю окончательно.

     – Иван, – обратился Борис ко мне, после того как с Еленой выпили по одной. –Как вы сами считаете, насколько велика вероятность, что по вашим делам за решетку ушел невиновный человек? Я, конечно, далёк от мысли, что вы пытали и заставляли обвиняемых оговаривать себя. Или фальсифицировали доказательства. Но всё же?

     – Всё возможно, – сказал я. – По статистике четыре процента осужденных отбывают уголовное наказание не будучи виновными. Кто-то из осужденных, действительно, стал жертвой недобросовестных правоохранителей. Где-то так сложились обстоятельства, когда осуждённый, что называется оказался не в то время не в том месте. Кого-то подставили, а кто-то из каких-то соображений сам себя оговорил. Из ложно понятых чувства долга, дружеских или любовных отношений. Возможно, не исключаю, и по какому-то из моих уголовных дел был такой случай. Но если и был, то всё это осталось втуне. Да и потом, Борис, ни следователь, ни суд никогда всей правды о преступнике и преступлении не знают. Знают только ровно то, что образует состав преступления.

     – Иван, ну а что за люди были вот эти бандиты по вашему последнему делу. Два трупа за ними, говорите. Считай, на вышку тянет, на пожизненное. Достойны ли они смерти? Как вообще относитесь к смертной казни?
Я заметил, что задавая мне вопрос, он не забыл разлить себе и Елене коньяка. В какой-то момент в душе шевельнулось подозрение, что Борис затеял всё это интервьюирование с одной лишь целью, подобраться поближе к моей жене. Я помолчал, пристально следя за Борисом. Потом посмотрел на Елену. Она не сводила глаз с Бориса.

     – Да они все, когда их прижмут становятся хорошими, – сказал я. – У всех у них потерпевшие сами виноваты в своей смерти. Это потерпевшие задирались, были последними подонками и подлецами. А они – всего лишь защищали свои законные интересы, да справедливость устанавливали. Обвиняемые по моему последнему делу, надо сказать, до того как объединились в банду, были совсем обычными людьми. Один даже участковым был у себя на родине. Другой – учителем. Кто-то чабанил в горах...Ну, а насчёт смертной казни – вопрос сложный. Мы ведь не знаем, что такое смерть. Наказание или освобождение. И не знаем, что такое жизнь – награда или испытание. Попадались, правда, такие мрази, которых я сам бы убил. Не вдаваясь в философские размышления.

     – Круто! Прямо так сами бы и убили?

     – Ну да.

     – Ну, за это надо выпить. В смысле, за вас, Иван, – и Борис опять подлил Елене и себе коньяку. Елена дурашливо и пьяно засмеялась.

     – Борис, ещё вопросы ко мне есть? – спросил я, вставая.

     – Вопросы? Да, Иван. Есть еще вопросы. Много!

     – Много – это уже не со мной, – я повернулся к жене. – Лена вставай, пошли!

     Я потянул жену за руку.

     – Ну куда! Хорошо же сидим!

     – Вставай, говорю! Идём! – и я резко дернул Елену за руку.

     – Что ты делаешь! – закричала она. – Ты мне руку оторвёшь! Иди сам, если хочешь! А я остаюсь!

Она отпихнула меня руками. И пересела с кресла на кровать, ближе к Борису.

     – Ты иди, иди, а мы тут ещё посидим немного. Поговорим о литературе.

И тут я не выдержал, сорвался. Ударил жену. Ударил ладонью по щеке, наотмашь. И ушёл.

    В номере я полежал с час на кровати, а потом покидал свои вещи в сумку, сел в машину и уехал в город.

Дураком надо быть, если верить, что жена в такой ситуации останется верна мужу.

     Трасса была достаточно сложной, но я летел, практически не сбавляя скорости, стремительно обгоняя многочисленных попутчиков. Словно я не бросил только что свою жену, а спешил её спасать. Память беспрестанно подсовывала факты, свидетельствующие о том, что моя жена шлюха. Уж я то хорошо могу выцеживать нужные факты из лавины повседневности. К концу поездки все смутные подозрения улеглись в голове в стройную систему доказательств её измен. А когда я повернул ключ в замочной скважине и переступил порог квартиры обвинительное заключение о её неверности было готово в моей голове абсолютно полным и завершённым. Спать я лёг уже спокойным и умиротворённым. Мучает человека только неясность и неопределенность. Правда же даёт свободу.

     Елена вернулась из санатория через неделю, как только истёк срок лечения. Какое-то время мы не замечали друг друга, жили каждый в своём измерении. Но потом всё как-то пошло по-прежнему. Мало того, я сдружился с Борисом. Правда, дружбой назвать наши отношения можно было назвать только с натяжкой. Он позвонил мне вскоре после возвращения Елены из санатория.

     – Иван, – сказал он мне, – нам надо встретиться. Срочно. Приехать к вам не могу, здоровья нет. Приезжайте вы ко мне.

И назвал свой адрес. Встретил он меня и правда, в болезненном состоянии. Похудевший, обросший. Усы из рыжих как-то враз стали седыми. Возможно, он их раньше подкрашивал. От его махрового домашнего халата, в который он был облачён, пахло селёдкой, табаком и ещё чем-то острым и неприятным.

     – В груди давит, – пожаловался он. – Невралгия, говорят. Вот только этим и спасаюсь.

Он показал на бутылку коньяка, стоявшую на столе.

     – Но не в этом суть. Роман я свой завершил. Но чтобы поставить окончательную точку, требуется ваше заключение. Специалиста. Тем более, что и доля вашего участия в нём есть.

 Он протянул мне объемный пакет.

     – Здесь папки с рукописью. Я подумал, что вам легче будет читать распечатанный текст, чем пялиться в монитор.

Пожимая мне на прощанье руку, он спросил:

     – Как здоровье у самого-то? У Елены? Может, всё-таки, по рюмашке?
Жалкий, несчастный  человек, подумал я, уходя от него.

Роман назывался "Страх и трепет". За названием Борис далеко не ходил. Взял его у Къеркегора. Начиналось повествование с того, что следователь приходит в себя в тюремной камере. Память постепенно возвращается к нему. Он с ужасом осознаёт, что совершил убийство. Очередная чернуха, подумал я и бегло пролистал всю рукопись, надеясь, что глаз выцепит мой эпизод с этнической бандой, о котором я рассказывал Борису. Но не нашёл. Всюду говорилось о том, что следователь поначалу был как следователь, а потом с каких-то пирогов вдруг заделался маньяком. Шлялся по притонам, во всю пил водку, схлестнулся с проституткой. Стал похаживать к ней домой. А потом взял, да изнасиловал несовершеннолетнюю дочь проститутки, пока мать где-то ходила. А затем придушил девчонку подушкой. Когда некстати вернулась сама проститутка, следователь-маньяк убил и её. Зарезал. Мало того, сам же и стал расследовать это двойное убийство. В общем чтиво из ряда той модной писанины современных писак, в которой смакуются пытки энкэвэдэшников-садистов, "подвиги" советских солдат, изнасиловавших всё женское население поверженного Берлина и тому подобное. Дальше чтение не пошло. Я задвинул пакет с рукописью куда-то в пыльный угол за шкаф, намереваясь вернуться к нему вскоре, как появится настроение.

     Примерно, через три недели последовал звонок от Бориса. Звонил он из кардиологического отделения, куда попал с сердечным приступом. Борис интересовался моим мнением о романе. Пришлось наврать ему, что я сам болею. Что поделать. Не хотелось его добивать отрицательным отзывом. В то же время я не мог дать добро на такой пасквиль о следственной работе.

     – Борис, – сказал я, – читать очень интересно, слог отличный. И тема берёт за живое. Чувствуется профессионал.

     – Мастерство не пропьешь, – вздохнул Борис.

     – Но окончательный ответ дать пока не могу.

И так продолжалось довольно долго. То Борис болел, то мне надо было куда-то уехать. Но, всё-таки, пришёл день, когда тянуть стало невозможно.

     – Борис,– сказал я, приехав к нему домой с рукописью. – Хорошо написано. Читается легко. Занятно. Но к чему всё это? Если захотелось написать про убийство – ну написали бы детектив. Но у вас не детектив, а так, чернуха какая-то. Не вижу идеи кроме той, чтобы угодить, потрафить той части читателей, которая не любит следователей.

     – Жаль, – сказал Борис, задумчиво склонив голову. – Жаль, что вы, Иван не увидели этой идеи. А ведь я писал о профессиональной деформации. Той деформации, которой подвержены следователи, да и все те, кто облачён властью.
 
     – Ну так бы и назвали свой роман "Деформация", – сказал я.– Причём тут страх? Причём тут трепет?

     Уже уходя, стоя у двери, я сказал на прощанье Борису:

     – Уж лучше бы вы, Борис, написали о той деформации, которой подвержены писатели, которые пишут, кривя душой и истиной, чтобы угодить издательству, читателям, в погоне за престижными премиями и грантами, в погоне за признанием. Тема вам знакомая.

     Больше я с Борисом не общался и не испытывал желания видеть его. Пока он не позвонил Елене и не сообщил, что у него был инфаркт.
И вот мы здесь, у кабинета заведующего реанимационным отделением.
Наконец мы дождались заведующего.

     – Вы кто ему будете? – спросил он.

     – Знакомые, – ответила Елена. – Друзья.

     – А родственников что, у него нет?

     – Нет.

     – Понятно. Так он умер вчера. Кто его забирать будет? Не знаете?

     – Наверное, писательская организация в курсе, что надо организовать его похороны, – предположила Елена, заходя в лифт.

     – Думаю, что да, – согласился я.

     Я смотрел на её лицо и не видел ту красивую девушку, от которой был в своё время без ума. Передо мной стояла уже немолодая женщина. Мешки под глазами, густая сеть морщин за теряющими свою форму ушками, говорили, что скоро и всё лицо покроется безжалостной сеткой. Почему-то природа, подумал я, подводя нас к своему концу, неизбежно и безжалостно проводит нас через деформацию всего того, что было в нас прекрасного. Превращает нас в карликов, уродцев, вытравливая из нас всё то, что было у нас хорошего в начале пути.