Воскресение из мёртвых

ВОСКРЕСЕНИЕ ИЗ МЁРТВЫХ


Юрий Михайлович Стратонов срочно вызвал к себе своего заместителя. Когда Труфанов вошёл в кабинет всегда подвижный Юрий Михайлович подскочил, словно совершенно растерявшись и опомнившись, закрыл за собой дверь на ключ, желая спрятаться от всех, то есть спрятать себя и вошедшего помощника.

– Я Игорёк ночь не спал... Ты как? Я тебе окно сейчас приоткрою… ах ты боже мой, душно то как…

Труфанов внимательно следил за крайне взволнованным начальником. Всегда спелое и гладкое как яблоко лицо Юрия Михайловича в это утро потемнело, посерело, весь он значительно сузился и стал гораздо меньше. В дальнем углу где обычно обедали или закусывали, на столе был выстроен целый отряд золочённых иконок, в центре этого иконостаса мерцала самодельная лампадка. Рядом на стульях валялась небольшая подушечка с измятым махровым одеялом. Видимо Стратонов ночевал в кабинете и пребывал в странном настроении.

– О! Это что ещё такое Юрий Михайлович? – удивился заместитель указывая в угол с иконками.

– Да знаешь ли так…Ночевал тут, ночь не спал...

– Я вижу случилось что. Говори прямо?

– Прямо…
Стратонов надул щеки и с помощью точечных зрачков очертил безумную окружность, мол, сума сойти можно.

– В чём тут дело, дорогой ты мой Игорёк…так вот… я… так вот… я…

– Ну что случилось? Не тяни…

– Что случилось что случилось… Эх боже ты мой – боже мой… что случилось… Бердников объявился… Бердников Саша объявился. Ты слышал что я сказал: Бердников Саша объявился и он дома… – чуть громче произнёс Юрий Михайлович и перешёл на шёпот. – Бердников оказывается  жив… жив…жив…понимаешь… жив....

Игорёк прищурился, будто постепенно Юрий Михайлович исчезал и растворялся в глазах, но желалось все ещё успеть разглядеть его.

– Игорь подожди! – Стратонов протянул обе руки перед собой как бы защищаясь. – Ты сам сегодня всё увидишь! Это бред, согласен полный бред! Но он кажется жив Игорёк, я сам лично видел, как тебя вот теперь вижу. Скорее всего это он…

В тишине за дверью послышались звуки секретаря. Далее Игорёк пронаблюдал как начальник достал платочек, высморкался, подошел к окну, подставил форточке нос, принялся жадно глотать воздух. Надышавшись Стратонов наскоро перекрестился три раза.

Три месяца назад скончался  компаньон и товарищ детства Стратонова, Бердников. После похорон Юрий Михайлович принял активное участие в жизни вдовы и её деток. Кончилось тем что Стратонов и молодая вдова стали любовниками. Эти интимные детали Игорёк знал хорошо в силу особого к себе расположения Юрия Михайловича. Несколько раз Труфанова звали на обед или ужин. Юрий Михайлович и Бердникова вели себя так, словно они не были любовниками, а были лишь добрыми друзьями.

– Юрий Михайлович ты успокойся. Ну хорошо-хорошо, предположим… но ведь ты помнишь что я лично был на похоронах и…

– В том-то и дело что ты лично «и»! Ты прав. Первое – нам надо собраться и взять себя в руки. Ни в коем случае не думать что мы сумасшедшие. Потому что ты  обязательно так подумаешь – я тебя знаю! Второе – прошу, у-ма-ляю! – повторял Стратонов по слогам повышая голос. – У-ма-ля-ю Игорь! Держи «это» при себе и не предпринимай никаких действий, имею ввиду: не ставь диагнозы до тех пор, пока не побываем у Леночки. Господи, Игорь, ты сам всё увидишь. Это ужасно, ужасно, ужасно…

На последних словах Стратонов рухнул отчаянно в кресло.

«С ума сошел…» – подумалось Игорьку и, показалось, что в лице Стратонова появилась нечто наподобие усмешки.

– Напугал ты меня Юрий Михайлович…– облегчительно вздохнул Игорёк собравшись улыбаться. – Я было начал думать грешным делом… Шутки у тебя ей богу. Только сегодня к сожалению не первое апреля. Ну ты, а за…   

 Стратонов сделал жест, мол, подожди:

– Лена сейчас в клинике, её капают. Был обморок, истерика, головой бедняжка билась. У неё дома сейчас Глущенко, полковник, ты его знаешь. Мужик он толковый. Беседует там сейчас с ним… с этим… Решили действовать неофициально.

– А-а-а… да ну раз так… тогда другое дело…. – протянул, и ещё более и удивился Игорёк при упоминании полковника. – Так-так-так… а почему ты так уверен…

Стратонов сжал веки, словно избавляя себе от невыносимого видения.

– Поехали.… – простонал Юрий Михайлович, словно наконец решившись на нечто опасное.

В дороге Труфанов вспоминал мёртвое лицо Бердникова в гробу. Мысль что Бердников  не умер, даже не имела места в сознании Игорька. Всё одно Труфанов чувствовал себя очень некомфортно. «И чёрт меня втянул в эту историю... доизображался благодетеля. Если бы Бердников царство ему небесное действительно восстал из могилы, то справедливо набил бы этой лисе морду. Бердников недаром, недаром…не доверял…  Жаль Бердникова, вот кого действительно жаль. Неплохой был мужик. Кто же там у Леночки? Шантажист? Чепуха, нелепица…».
 
Буквально пару слов о заместителе. Близкие Труфанова знали его как человека капризного и даже тиранствующего. Когда Игорёк появлялся дома, его родные, мать и две сестры, обычно помалкивали и вели себя смирно и тихо, хотя в общем-то семейные были людьми веселыми и даже легкомысленными. На работе же Игорёк отличался весьма сдержанным поведением и удивительным дальновидным терпением. Ни то что бы он был мальчиком на побегушках, но сам он часто заключал о себе что пора бы иметь в конце концов определенность. Внешность он имел самую посредственную, то есть приятную. Лицо у Игорька не имело ни красоты, ни примет, ни недостатков. Так, обычное лицо, впрочем, многим Игорёк казался симпатичным молодым человеком. Одевался Труфанов всегда даже с элегантностью, любил аккуратнейшие туфельки, носил строгие костюмчики, всякие милые золотые вещицы с изяществом любил, словно он и сам был изящен, а может и был, по крайней мере так хотел казаться и казался. Это был человек даже временами нежный и ласковый, сочетающий в себе трудолюбие и честолюбивую выносливость, за что его в общем-то многие ценили. Словом приятный неглупый молодой человек. Начальство и коллеги, обычно обращались к нему в уменьшительно-ласкательном тоне, «Игорёк».

Около солидного высокого забора вдовы Бердниковой припарковался тёмный внедорожник – личный автомобиль полковника Глущенко. Рядом с внедорожником милицейский бобик. Стратонов выйдя из машины стал бормотать что-то себе под нос, задерживаться, возиться, словно забыл и не может никак вспомнить что. Вообще Юрий Михайлович заметно трусил и всем своим видом не хотел идти в дом. Около парадной остановившись и придерживая заместителя Стратонов достал из кармана захваченную с собой иконку, перекрестился и с благоговением поцеловал лик спасителя. Перекрасил своей рукой Игорька и чуть было не протянул к его губам иконку, но вовремя остановился. Труфанов на это действо слегка усмехаясь поморщился, но в общем внимания особо не обращал отвлекаемый предстоящим любопытным свиданием. Когда вошли Игорёк вспомнил, как он был здесь несколько недель назад в этой просторной яркой гостиной с этим огромным камином и шкурой медведя убитого когда-то лично самим Бердниковым. Труфанову припомнилось как он думал ещё тогда, что вот на этой шкуре которой так гордился хозяин теперь распивают по вечерам шампанское влюбленные голубки – красавица жена с дружком-компаньоном. «Жизнь» – заключил тогда Игорёк, любивший иногда поострить. Теперь же в в углу на диване сидели двое мужчин и говорили между собой. Труфанов по близорукости не мог пока ещё разглядеть кто там сидит. Подойдя ближе Игорёк в первую очередь узнал полковника, а когда он повернулся лицом второму, он узнал Бердникова.

Это была точная копия Бердникова. Заметно было и то, что человек этот был гораздо тоньше и меньше настоящего Бердникова. Одежда на нём была другая, то есть явно не свойственная тому «живому» Бердникову. Этот человек с первого взгляда напомнил бродягу, потрёпанный рваный свитер на нём был весь в дырах, такие же грязные неопрятные штаны и обувь. Но что-то было в нём такое, что сразу несмотря на неузнаваемость стало ясно что за всем этим маскарадом скрывается Бердников. Игорёк присел, чувствуя как он весь начинает дрожать. Незнакомец этот, протянул руку. Труфанов руку не дал, а лишь вражески попытался подчеркнуть что дураков нет, и нечего тут ломать комедии. Позднее Труфанов вспоминал что когда ему протянули руку, в нём даже заиграла где-то глубоко искренняя радость. Нечто схожее с тем, когда неожиданно натыкаешься на старого приятеля и вполне искренни радуешься встрече, мол ага, вот не ожидал. Когда рукопожатие не состоялось, незнакомец вздохнул: «И ты туда же…» – говорило как бы его разочарованное выражение. Помимо тряски в Игорьке возрастало опьяняющее головокружение, а в груди словно тёрли горчицей. Хотелось расстегнуть рубашку или лучше побыстрей убраться к чёрту из этого дома. Незнакомец держался спокойно, вернее он без игры обнаруживал в себе изученную усталость, к тому же вид у него действительно был уж слишком какой-то слишком болезненный. Кожа на лице и на шее висела как дряблая растянутая ткань, тонкие серые волоски отросли и беспорядочно торчали как измятые кусты. На висках и на лбу подозрительные шершавые пятна. Под мутными глазами ужасные тени как у людей страдающих нервами или чем-то связанным с болезнями почек. Лицо ужасного желтого цвета как во время прогрессирующего гепатита, местами с фиолетовым отливом. Неприятно смотрелись посиневшие до черноты мясистые уши с запёкшимися сгустками крови в раковинах. И кажется незнакомец был гораздо крупнее в прошлом, но сильно похудел в силу неизвестных причин. А Бердников как раз и был при жизни с виду могучий человек.. Чуть позднее Труфанов отчётливо припоминал как он разглядел на большем пальце незнакомца жирный шрам. Эта деталь хорошо была узнаваема, потому как когда-то Бердников по неосторожности порезал себе этот палец кухонным ножом, а Игорёк этот палец сам лично помогал перебинтовывать. Вспомнилось, как Игорёк сказал тогда что шрам будет похож на запятую.
Полковник Глущенко между тем развалившись на диване, со скептическим чуть игривым лукавством осматривал вошедших – эта история полковника от части забавляла. Полковник преспокойно улыбался, по крайней мере так казалось что он улыбался. В другой комнате виднелись мужские силуэты, это были сопровождающие милиционеры в штатском. Юрий Михайлович присел чуть дальше от всех, лицо его было мокрое и красное, блестело как измазанное подсолнечным маслом. И вообще от Юрия Михайловича неприятно доносилось горячим запахом пота.

– Значит с этим человеком вы знакомы? – спросил полковник, указывая на Игорька.

Незнакомец посмотрел спокойно на Труфанова.

– Ну да, знаком. Игорёк узнаешь меня?

Сквозь сердце Игорька пролетела ледяная пуля. Труфанов узнал голос Бердникова! Чуть попятился назад, как можно более отчётливо произнес; чувствуя как голос его задыхается:

– Этот человек действительно…. похож… на Александра… Степановича… Бердникова… Действительно похож… но это не он… не он…
 
Позднее была всем заметна в самозванце одна странная особенность: словно он действительно не мог понять, от чего так убивалась, например Бердникова когда видела его. Или вот почему Юрий Михайлович так ужасно волнуется, или Игорёк вот так занервничал. И дело даже не в том, что он тут якобы посторонний. Он естественно и с любопытством наблюдал за теми или иными реакциями, но он так наблюдал, как это делают обычно дети: безразлично, в принципе равнодушно и тупо с откровенным непониманием и недоумением наблюдают за чужой болью, страданиями, слезами. Уже потом выяснилось что самозванец себя осознаёт лишь отчасти, что он якобы действительно Александр Бердников, но всё предыдущее время, то есть недавнее прошлое, для него является каким-то туманом или забвением. Нечто близкое к частичной потери памяти. Когда самозванцу задавали прямые вопросы о том, где он был в последнее время, самозванец хмурился, невнятно что-то бормотал, словно сам находился в сильнейшем затруднении относительно себя самого. Появился этот человек в доме неожиданно. Опять же, в спокойствии и совершенно без всяких чувствительных эффектов со своей стороны. Вдова Елена как раз находилась дома одна без детей. Раздался звонок, спросили кто там. На что посетитель ответил, что это я, Бердников. Елена кинула трубку, но опять раздался настойчивый звонок. Тогда вдова попросила выяснить в чём дело и кто там так шутит. Открыла дверь уборщица, но так как она в глаза не видела прежнего хозяина, никаких странных реакций не последовало, а лишь началось нечто близкое к скандалу, так как  посетитель настойчиво рвался в дом. Тут-то и вышла на порог Бердникова, угрожая вызвать немедленно милицию. Увидев гостя, Бердникова закричала. Самозванец приблизился к вдове, но только усугубил ситуацию. Бердникова ещё больше принялась верещать и пятиться назад с криками «а». Тогда самозванец проследовал в гостиную, где был позже задержан. До появления полковника примчался наряд милиции, а вслед и  карета скорой помощи. Прилетел и Стратонов со своими парнями. Вбегая он бросился к Елене которую тем временем вели в скорую. Голова у неё была рассечена и испачкана кровью. Далее опять произошла сцена, только в этот раз пострадал Стратонов. Когда Юрий Михайлович по-боевому проследовал в гостиную с ребятами, свидетели с улицы скоро услышали короткий крик. Служанка рассказывала что когда она вошла следом, увидела бледного как простынь Юрия Михайловича удерживаемого своими подручными. Стратонов рыдал, а самозванец опять же, спокойно в общем-то равнодушно сидел в кресле и наблюдал за мучениями Юрия Михайловича.

Опять Игорёк увидел знакомые манеры настоящего живого Бердникова, когда тот облизывал по привычке нижнюю губу языком. «Чёрт это он!» – опять мелькнуло в голове. Вспомнился день похорон. Подойдя к покойнику Игорёк прощаясь приложился губами к холодному лбу, удивился тому странному торжественному красивому выражению мертвеца, заметил  этот шрам на пальце в виде запятой. Игорьку тогда стало в первый раз по-настоящему страшно, что и он может вдруг оказаться в этом мёртвом положении.

– Я ещё раз повторяю, что этот человек похож, но это не он! – проговорил Игорёк, обращаясь взглядом к Стратонову и полковнику.

  Юрий Михайлович пыхтел как паровоз, нижняя губа его свободно отвисала выпуская неприятную слюну. Временами Стратонов наклонял голову, как бы прячась от увиденного, потом опять поднимая через страх голову, всматривался, и когда видел, всхлипывал и хныкал. Самозванец в своей прежней безразличной манере следил за Стратоновым иногда с любопытством, иногда с тем же своим притупленным равнодушием. Всё говорило что это ни кто иной как настоящий Бердников, но что-то сильное внутри оказывало такое мощное сопротивление, что несмотря на все чувства и выводы, Игорёк всё одно не мог допустить мысли что перед ним живой настоящий Бердников.

Самозванец попросился выйти по нужде, видимо понимая что его содержат под арестом. Проходя мимо шкафа тот остановился, потом дотянувшись вытащил и покрутил книжку в руках, достал из неё долларовую купюру, и как бы обрадовавшись находке продемонстрировал свидетелям что вот мол нашёл.

– Видали! а вчера он и не то выкинул! – проговорил Стратонов, когда самозванец вышел из комнаты. – За той большой картиной сейф, я собирался отдать на вскрытие, никто не знал ключа... а он открыл… Содержимое ребята не дали взять.. но ведь открыл Вася… открыл…

– Это ещё ничего значит. А ты что скажешь? – спросил полковник Игорька.

– Что я могу сказать… – пожал плечами внешне вполне спокойный Труфанов, но с трудом попадающий зуб на зуб. – Ужасно похож, только…

– Только что?

– Странный очень. Ведёт он себя как-то спокойно, словно это действительно Бердников, только не в себе. А может это правда он?

– Ай…! – вскрикнул Юрий Михайлович и прикусил палец, – Игорёк ну ты же видел господи….. я же лично… о боже… боже…

– Юра да успокойся же ты! Хватит истерик! – произнес полковник с досадой. – Чудес не бывает. Разберёмся. Другое странно…

– Что странно Вася? – Юрий Михайлович приготовился будто ожидая очередной пощёчины.

– Да то странно что Елена, убеждает что этот субъект сто процентов её покойный муж, и она утром в больнице указала мне о кое-каких приметах на теле. Я просил «этого» показать. Всё в точности. Да и слишком хорошо всё понимает и ориентируется.  А тут еще с этим кладбищем…

Стратонов покачнулся, Труфанов спросил:

– А что с кладбищем?

– Поступил сигнал вчера на ленинском кладбище была вскрыта могила, кажется эта могила вашего покойного Бердникова.

 Стратонов видимо был добит этой новостью. Чуть подвывая медленно сползал коленями на пол. Труфанов с полковником посмотрели на Стратонова.

– А теперь, я думаю, – продолжал полковник, – пора принимать решение, что делать дальше. Не могу же я дежурить и жить тут… Юра утверждает что это настоящий Бердников, тебе – кажется… И что же? Если признать что этот тип Бердников, то моя обязанность отвести всю вашу компанию на психиатрическую больницу и там разбираться. В другом варианте: «этого» увести с собой, а потом выяснять кто он, сумасшедший или жулик. Логично?

– Я говорю что это он, он, он… – твердил Юрий Михайлович стоя уже на коленях. – Вася я  знаю его вот с таких (Стратонов показал невысоко рукой от пола) – Игорёк правильно заметил, он лишь как немного пьяный или слегка того...

 – Ну раз это он так пусть остаётся, пошли по домам. Я тут второй день торчу! – повысил голос полковник. –Ты меня чего позвал? Чтобы разобраться, я и разбираюсь. То ты боишься скандала, то Леночку тебе жаль… то ты кричишь это он. Я сам понять не могу. У меня дел по уши...а ты тут… ей богу Юра…

– О-о-о-о-он…. – умалял Юрий Михайлович кривясь от рыданий.

– Как он если Бердников умер!

– Я не знаю…не знаю…не знаю…

– Вот и я не знаю!

Что же мне теперь делать…. – пропищал Юрий Михайлович, и в этот момент его всем стало ужасно жалко.

Полковник произнес последние слова с нешуточным раздражением и даже сплюнул на ковёр. Юрий Михайлович с колен не встал, напротив, согнулся, упираясь ладонями об пол, продолжая подвывать в странной позе. Игорёк хотя и сидел смирно, всем своим телом лихорадочно вздрагивал и дрожал, а на терзания Стратонова наблюдал с каким-то серьёзным кошмаром.

Вернулся в комнату самозванец. Несмотря на то что Юрий Михайлович корчился на полу, самозванец остановился в проходе и чего-то спокойно ждал.

– Александр… – полковник обратился именем настоящего Бердникова. – Значит мы вот как сделаем: вы оденьтесь, и мы поедим сейчас для кое-каких процедур и надо кое-что выяснить. Хорошо?

Самозванец молча ушёл одеваться в спальню. В этом одевании произошел ещё одна странность: он вышел обратно и объявил что в шкафу одежды нет, а Юрий Михайлович поднявшись на ноги с рефлекторным доброжелательством пробормотал что вещи  уложены в подвале в картонных ящиках. Самозванец попросился вместе спустится в подвал и помочь поискать одежду. Вместе с полковником они вышли, через минут пять самозванец вышел одетый и как бы чувствующий себя удовлетворительно.

– Ну вот, – чему-то радуясь произнёс полковник, – можем теперь ехать…

Самозванец тем временем полез в карман дублёнки, достал оттуда свёрнутую бумажку, развернул, потом свернул, положил бумажку обратно.

– Что там? – полюбопытствовал повеселевший полковник.

 – Ничего… – ответил самозванец.

– Ну и хорошо что ничего. Поехали...

Только вышли на улицу произошел странный инцидент всех чрезвычайно взволновавший и даже напугавший, в том числе и полковника и молодых милиционеров в штатском. Во дворе шлялась кошка, из тех изнеженных кошек привыкших к сытой роскошной жизни. Самозванец проходя мимо назвал кошку по имени, попытался протянуть руку желая видимо её погладить. Кошка резко отскочила и зашипела. Далее последовал молниеносный бросок, она вцепилась зубами в рукав самозванца царапаясь своими задними лапами. Самозванец попытался высвободится, наконец он сбросил её резким движением. Опять бросок, но она промахнулась. Кошка наступала как тигр! Один из парней милиционеров пнул её ногой, животное издав прерывистый звук подлетело, приостановилось восстанавливая силы, при этом обходя опасного милиционера метила очередной прыжок. Самозванца подхватили под руки и  чуть ли не побежали как можно скорей к машинам. Стратонов с Игорьком сели в автомобиль отдельно с полковником, а когда поехали, видели бегущую за ними следом взбесившеюся кошку. Как ни странно все молчали, словно ожидали чего-то подобного. Игорёк и Юрий Михайлович относительно спокойно пронаблюдали за этой сценой борьбы, пасмурные их лица выражали тяжелейшее напряжение и омрачённость крайней степени. Они словно сговорились ничему больше не удивляться, а терпеливо ожидать конца. Игорёк по-прежнему заметно дрожал кутая себя и прячась глубже в воротник. Юрий Михайлович страшно потел, молился и крестился. Да и полковник растерял прежнее своё настроение, поглядывая серьёзно то на приятелей, то всматривался назад в зеркало.

Далее опять последовало испытание, вроде бы ничего серьёзного, но нервы всем пощекотало прилично. Когда подъехали к участку, недалеко на теплотрассе грелась стая городских ворон. Птиц что-то встревожило, они засуетились, забегали, многие из них активно взлетали. Как назло Юрий Михайлович поскользнулся и упал на льду, вороны тем временем выделывали близкие виражи, что приходилось даже защищаться руками. Да так они кружили, что не было возможности помочь бедному Юрию Михайловичу, который барахтался на скользком проклятом месте: заново вставал и падал. Одна из птиц совсем близко подлетела к Стратонову и захлопала крыльями почти у самой его лысины. Тогда Юрий Михайлович вскрикнул «ах!», подскочил наконец на ноги, и изо всех сил побежал к группе наблюдавших посторонних милиционеров которых эта сцена явно развлекла, – это когда Юрий Михайлович поскользнулся, а потом был атакован птицей. Но увидев хмурого полковника, один из наблюдавших помог открыть Стратонову дверь, потому как тот тянул её на себя, когда нужно было от себя.

Зайдя в кабинет следователя вся компания расселась. Юрий Михайлович с Игорьком на стульях около окна, самозванец присел напротив полковника. И опять произошла странность, только теперь скорее внутренняя, чем внешняя. Сидели и ждали когда полковник заполнит кое-какие бумаги. Примерно минут через пять, самозванец повернулся лицом к Труфанову и Стратонову. Игорёк уверял что это был уже не самозванец, а что-то другое. Будто бы смотрело в него какое-то абсолютное зло, или «сам ад» на него смотрел. Игорёк уверял что в кабинете словно зазвучала тяжёлая и страшная по силе музыка, неимоверно мрачная и давящая в душу как танк. Он даже перестал слышать как стучит машинка. Печатающий следователь  никакой музыки не слышал, а Юрий Михайлович подтвердил в принципе именно это – якобы и он почувствовал неожиданный надвигающейся как стена тяжелейший страх, только он не прибегнул к сравнениям, а сказал просто, что чуть не умер там на своём стуле. Когда началось это видение, Стратонов схватил за руку Игорька, а тот в свою очередь в испуге прижался к Юрию Михайловичу. И полковник пережил нечто похожее, но чуть позднее, когда самозванец испугав собою повернулся лицом обратно к полковнику. Внешне не было ничего нового в его физиономии, но словно «за» его лицом, показалось нечто парализующее и сковывающее душу полностью. Когда Игорёк упомянул о музыке, полковнику это показалось вполне как бы понятным, потому что и ему почудилась пусть ни музыка, но всё это внезапное ощущение возрастало в сопровождении весьма жуткого аккомпанемента, или целого даже оркестра внутри, но как бы раздающегося кругом. Но полковник не признался что он «там» тогда чувствовал, а только выслушал впечатления Игорька и Юрия Михайловича и записал себе в книжечку. Во время этой «музыки» в кабинет вошёл человек, и вся эта атмосфера прервалась. Юрий Михайлович привстал, покачиваясь и держась за свой лоб, сказал что хочет немедленно ехать домой. Игорёк поднялся следом за Юрием Михайловичем собираясь тоже немедленно уходить. Труфанов уже к тому времени тоже порядочно раскис и выгладил крайне разбитым. Через десять минут Стратонов и Труфанов вышли из участка и разъехались по домам.

2

Юрия Михайловича так психологически скомпрометировала и подкосила эта ситуация, что после ареста самозванца он улетел с семьей куда-то далеко в Азию, считай с месяц не возвращался. Самозванца после аккуратнейших и тщательнейших прощупываний которые стоили ему заключением в следственном изоляторе, в конце концов отправили в психиатрическую лечебницу признав в нём когда-то пропавшего без вести постояльца сумасшедшего дома некого Анатолия Кириенко. Правда, Кириенко никто никогда не искал, за неимением интересующихся. Много странного, нелогичного, нелепого, было во всех подробностях этого дела.

Могила Бердникова была вскрыта неизвестными в ночь с третьего по четвертого декабря. Вандалы действовали с помощью обычных двух штыковых лопат, которые были обнаружены прямо на месте около захоронения. Останки Бердникова до сего времени так и не найдены. Подозреваемых также не удалось задержать, их предположительно было двое: один носил обувь сорок пятого размера, на втором была обувь тридцать седьмого. Солидный памятник был аккуратнейшим образом отодвинут в сторону ровно на два метра тридцать пять сантиметров. Выяснили, что действовали с помощью автомобильной тяги и обычного троса, которым зацепили памятник и оттащили в сторону жигулями шестой модели. Обнаружено на месте преступления металлическое старое ведро, испачканное моторным маслом; обнаружена смятая пачка сигарет американской марки «Мальборо», которую предположительно обронил подозреваемый с обувью сорок пятого размера. Обнаружено в свежей яме следы борьбы, хотя тех самых двух следов сорок пятого и сорокового размера не оказалось. Сторож утверждал что приблизительно в полночь с третьего по четвертое слышал нечто схожее с осенним или весенним громом молнии, или выстрелом из тяжелого орудия. Но этим показаниям не придали значения, учитывая что сторож хронический алкоголик состоящий много лет на учёте в наркологическом диспансере. Всё что известно по делу на ленинском кладбище.

Но интересно другое. Дело в том, что всем жителям города припоминается как именно в ночь с третьего по четвертое декабря взбудоражились все эти мистические деятели, позиционировавшие себя как экстрасенсы, маги, шаманы, целители, колдуны, знахари и так далее. На утро четвёртого по местным телевизионным каналам побежали и потекли ручьём паранормальные сообщения и объявления. Одна из самых известных специалистов белой и чёрной магии некто Лара, на следующий день выступила по местному телевидению. Лара сообщила что в космосе вспыхнуло светило, предзнаменовавшее вступление в новую эру или фазу, а лучи от этой вспышки со страшной энергией полетели на наш (она сказала не город, а «град»), и что благодаря этому явлению, теперь силы любого владеющего экстрасенсорными способностями удваиваются, а то и утраиваются, что в общем-то и произошло на самом деле. Начался чуть ли ни шабаш в городе. Закопошилось и засуетилось вся эта загадочная публика, разошлась до такой степени, что даже из центра интересовались что у вас мол там такое. У одного только полковника Глущенко к экстрасенсам и целителям обратилась жена, золовка, племянница, тёща, и дочь. Особенно тёща сильно пострадала и впала в некий необъяснимый экстаз. Тёще помог один целитель из невоцерковленных верующих. Например супруга Юрия Михайловича Стратонова в гадальные карты поверила слепо и безоговорочно. У Игорька в семье тоже творилось чёрт знает что такое с женщинами. Даже наука подтвердила что в космосе действительно родилась сверхновая какая-то неожиданная для науки звезда. Именно в ночь с третьего по четвертого декабря. Подтвердил этот феномен уважаемый всеми академик, кажется атеист. Хотя неизвестно, может быть и у академика происходило что-то необъяснимое с домашними. Из всех концов страны прибыли в город ясновидящие, даже говорят вступали в тесный контакт с самой Джуной и Вангой. И не просто вступали, а видели якобы их «тени» прямо во дворце культуры. В газетах строка объявлений по оказанию нетрадиционных услуг превосходила все остальные разделы и пользовалась громаднейшей популярностью. Цыгане заполонили город. От цыган не было проходу не только на рынках, но и в местах, где их совсем недолжно быть и близко. Характерный случай в драматическом театре. Цыганский барон выкупил половину билетов на предстоящий чеховский спектакль. Приличные граждане пришли на премьеру ничего не подозревая, примерно четверть залы пустовала. За минуту перед началом ввалилась вся эта цыганская ватага с детьми. Многие вставали и уходили, а те кто предпочел все же остаться, признавались что во время премьеры цыганский зритель вел себя относительно смирно, даже их лица выражали чрезвычайное почтение и попытку понять, что впрочем было сложно даже самому искушённому, потому как молодой режиссёр замахнувшись на классику искал чего-то нового. Постановка оказалась весьма кудрявой, много было спорного и даже неприличного, но в общем все были довольны премьерой. В антрактах цыгане оставались на местах сидя вполне прилично, не считая что бес конца вскрикивали и просились на свободу дети. Но уже в конце спектакля вся эта публика показала себя. Во время финальных аплодисментов цыгане жутко свистели, аплодировали, даже кидались в артистов объедками, а на выходе пустились с гитарами в пляс. Ограбили несколько интеллигентов и одного уважаемого успешного предпринимателя, и особенно одного профессора обидели. Правда как говорят профессор подозрительно крутился рядом с одной черномазой девчонкой лет семнадцати или даже пятнадцати. Цыгане многим гадали по рукам, требуя за это немалые деньги, и кстати легко получали требуемое.

Даже попы и старцы несмотря на предостережения со своей стороны не поддаваться гражданам всеобщему мракобесию, и они прониклись чуткостью к потустороннему миру, говоря что действительно, скорее всего предстоит в скором времени апокалипсис и пора всем каяться и просить немедля прощения. Один батюшка впал в священное беспутство. Батюшка этот бросил семью, приход, обратился в юродивого. Подобно Диогену полуголый бывший священник искал на улицах «живых» людей, будучи убежденным что кругом все абсолютно мёртвые. Этот юродивый в лохмотьях бился и корчился гремя  веригами, пугал и жутко волновал прохожих. Батюшку схватили и отправили куда следует. Всю неделю звенели колокола как на пожаре во многих городских церквах. Радовались Свидетели Иеговы, потирая руки, мол вот наконец и нам счастье, близится  Армагеддон, дождались и мы своей радости. Баптисты и пятидесятники всю неделю в молитвенных домах простояли на коленях в слезах придерживаясь чрезвычайно траурно-тревожной атмосферы. А все эти бойкие евангелисты, так называемые харизматы, до самого нового года собирали целые стадионы и битком набитые площадки. Приезжали какие-то американские супер-пастыря и лидеры, они там тоже громко пели и плясали, изгоняли бесов и духов страшно вопя и корчась. И тоже говорилось много о предстоящем конце света. Много говорят горожан из Православия перекинулись на их сектантскую сторону. На все эти бдения неиствующих фанатиков народ наблюдал по меньшей мере с любопытством. Ещё одной вспыхнувшей манией это был спиритизм. Самые казалось бы образованные вменяемые граждане и гражданки кинулись вызывать мёртвых и говорить с ними напропалую. В сеансах нередко летали и прыгали столы и стулья, по телевидению показывали как с одной знаменитой поэтессой из Москвы беседовал дух Мандельштама, Бродского, Блока. Мёртвые поэты читали стихи и тоже предупреждали о надвигающимся катастрофе. Часто видели в небе НЛО. Двух одинаково разведенных женщин живущих в разных концах города, знать не знающих друг о друге, похитили в один и тот же день, потом отпустили. Пенсионера одного чёрт понёс в лес, и он тоже был украден пришельцами и утянут на корабль, обследован, потом более менее благополучно возвращен к себе прямо на диван. Кстати через три дня пенсионер благополучно умер на том же диване. По Краснознамённому проспекту видели прогуливающихся два приведения, призраки держась за руки, прошли сквозь стену и исчезли. Из православных утверждали, что это были не призраки, а «демоны гомосексуализма». С призраками может и переборщили, но что касается гомосексуализма: появились и эти нетрадиционные вспыхнувшие очаги, правда мизерные, учитывая расположение и промышленный суровый характер города, но всё же появились. Сексуальные меньшинства устроили небольшую демонстрацию в защиту прав и свобод. Быстренько всех разогнали, да и  участвующих всего было от силы человек двадцать, а то и десять. Дошло до того что одному чиновнику пришла в голову идея поставить в центре памятник Аллану Владимировичу Чумаку. Многие эту идею поддержали, в том числе и администрация. С памятником дело не состоялось, а вот Григория Распутина изобразили и повесели картину в художественном центральном музее искусств на самом почетном месте. Правда художник отобразил слегка фривольно позицию где знаменитый старец как-то отчасти с чувством держал царицу за талию. Впрочем многим это возможно только казалось, на самом деле он просто «держал».   

Даже ортодоксальные евреи, уж они то насколько аккуратный, и у них произошел инцидент чем-то напоминающий случай с батюшкой-юродивым. Изя Вельдман сорокалетний глава банка, он же сын многоуважаемого почтенного раввина, выступил по телевидению вечером пятого декабря. Весь город потом гудел после выступления Вельдмана. По слухам якобы банкир добровольно подвергал себя гипнозам, которые на то время организовывал в городе один врач, тоже из еврейского племени и уехавший в обратно Израиль после этого неприятного инцидента. Кстати и гипноз и психоанализ тоже вошёл в моду и пользовались неимоверным успехом, особенно Юнг. Где-то через неделю после выступления Вельдмана на авиационном полуразрушенном заводе состоялась профсоюзная небольшая забастовка. Потом ещё на нескольких захудалых производствах забастовали, причём с явным коммунистическим душком. А уже потом бастующий весь этот так называемый рабочий класс, объединившись, вышел на рождественские праздники на центральный проспект. Пели интернационал, шли плотной колонной с транспарантами и изображениями Ленина и Сталина. Многие просто убеждены что выступление Вельдмана как  спичка воспламенила эти большевистские настроения. Характер интервью Вельдмана был примерно следующий. Банкир предостерегал что ни в коем случае нельзя предприимчивых евреев допускать к власти и к большим деньгам, потому что именно предприимчивые евреи бессознательно будут грабить и бесчинствовать, то есть мстить всем национальностям за извечный унизительный антисемитизм. Евреи просто вынуждены иметь особую страсть к мамоне – это закономерная психологическая необходимость. Предприимчивый американец, англичанин, француз, грек, швед и так далее – пол полбеды, а вот предприимчивый еврей – это адская убийственная смесь. Сравнивал еврейский народ с женским полом, что якобы и женщины были угнетаемы от времен грехопадения, подвергались как и евреи постоянному унижению и притеснению, а потому и женщины одержимы бессознательно мстить человечеству. В конце времен наступит всепожирающий самоуничтожающий матриархат. Вельдман прибегнул к примеру: появилось на экране изображение где неизвестный мужчина в фартуке с ребёнком на руках выглядел явно как мать и домохозяйка. Вспомнил Вельдман нетрадиционные сексуальные ориентации. Но главная мысль благодаря которой возгорелась в городе большевистская зараза, это когда упомянул о Карле Марксе, через философию которого тоже наступит конец времён. Коммунизм и большевизм, ныне побежденный не дремлет, а только притаился, выжидая подходящего момента для новых взрывов революций и окончательной всемирной победой пролетариата. Вначале Россия, – ибо только через неё происходят самые важные исторические процессы, – потом её поддержит могущественный Китай. И пошло поехало… Короче говоря Изя прокатил зрителя в недалёкое страшное будущее где на смену всемирному капитализму придет всемирный коммунизм. После выступления банкир исчез, а вечером двенадцатого октября Вельдмана нашли где-то загородом в бессознательном состоянии. Своего выступления по телевидению банкир совершенно не помнил и отнекивался. А когда ему предоставили свидетельства, Вельдман ухмылялся, утверждал что на лицо явная чекистская провокация: подсыпали какой-то  порошок или яд. Кстати, он умер через несколько месяцев при очень тёмных обстоятельствах. Либералы и евреи утверждали что прав был тогда покойный Вельдман, не даром вспомнив чекистов. В том то и дело, всё эта мистика и все эти психологические брожения закипели как в котле, а потом как всё это резко вспыхнуло, так точно моментально и затихло. Конечно, специалисты потусторонних сил продолжали действовать и практиковать дальше, но в только прежнем относительно спокойном рабочем режиме.

Елена Бердникова, пережив дикие истерики и приступы, впала наконец в прострацию и прибывала в этом довольно долго. Родные её были вынуждены забрать к себе её деток на воспитание. В конце концов её якобы вылечили. И Елену не миновал мистический психоз. Появился, а потом и поселился в её  доме экстрасенс  некто Самсон Космический. Стратонов от вдовы ретировался, ходил перед ней даже гусем изображая из себя обиженного. Полковник Глущенко знал что Бердникова всё это время наведывалась тайно в психиатрическую больницу. Видится она ни с кем не виделась, но по вернейшим источникам Елена приносила гостинцы одному пациенту: тому самому Кириенко.

Касаемо Стратонова. Все эти чудеса раздвоения и парадоксы, сводили с ума бедного Юрия Михайловича, раздражали ужасно нервы до предела. В следствии этих душевных коллизий любой намек на потустороннее и необъяснимое, теперь вызывало в Стратонове нечто близкое к шизофреническому припадку .Чувствуя сердцем слабое место Юрий Михайлович дистанцировался от любых чудес и фантазий. Иконки, молитвы, и вообще все эти настроения  и вся эта церковная утварь были удалены и выброшены из жизни полностью. Юрий Михайлович не желал категорически думать, жив Бердников или мёртв. Как в туземце в Стратонове образовалось внутреннее жесткое табу на целый ряд мыслей и направлений. Когда они путешествовали с семьёй, Юрий Михайлович избегал «опасных» экскурсий, где хоть как-то намекалось на религию или загробный или потусторонний мир. Даже исторические экскурсии и путешествия исключались совершенно. Он даже не мог теперь спокойно слушать простые безобидные детские сказки, когда жена читала эти сказки на ночь внуку. Еще важно для Стратонова было то, что бы ни одна душа  не посмела покуситься или усомниться в его нормальности, и ни дай боже усомнить его самого. Напрасно тот же полковник Глущенко подозревал что Стратонов «ударится как баба в веру». Однажды, секретарь Лиза, так, в виде шутки, при интимнейших обстоятельствах назвала Юрия Михайловича безумным чертёнком. Лицо Юрия Михайловича изменилось в ту же секунду страшно, он перестал шалить, поправился, принял тон строго-официальный, накричал на испугавшегося в тот момент секретаря.  Юрий Михайлович  выгнал бедную девушку и освободил от всех обязанностей. И ни ясно, какое именно слово задело Юрия Михайловича, может быть первое слово, а может второе, а может все сказанные слова одновременно испугали его. Или как однажды жена Ольга Сергеевна, почитывая дешёвенький журнальчик перед сном, вслух принялась зачитывать гороскоп своего мужа на ближайшую неделю. Юрий Михайлович подскочил с кровати бледный, вырвал с рук журнал и выкинул тут же в окно. Ольга Сергеевна не обиделась, все больше и больше убеждаясь что с мужем творится что-то неладное и взялась тут же действовать: предложила мужу помощь семейного психолога, невропатолога, или священника. Так Юрий Михайлович было чуть не влепил Ольге Сергеевне пощечину. Конечно не ударил, но руку занес со всей серьёзностью. «Но причаститься мы можем, Юрочка!» – прокричала Ольга Сергеевна, находясь уже на безопасном расстоянии. В ответ Стратонов погнался, но слава богу дом оказался просторный, а жена оказалась проворной. Юрий Михайлович в итоге в тот вечер успокоился, лёг спать у себя в кабинете сам. Но это мелочи на самом деле, – рассуждала Ольга Сергеевна, – наоборот, несмотря на так сказать психический диссонанс, в общем касаемо семейной крепости всё наоборот восстановилось и более менее образумилось. Что явно подтверждалось астрологическими прогнозами и картами Таро.

Юрий Михайлович по возвращении из отпуска удалил от себя заместителя Игорька Труфанова, отправив к чёрту на кулички, с глас как говорится долой, из сердца вон. Игорьку повесили на плечи серьёзные ответственные поручения, так что эта история сыграла как бы в его карьере роль чрезвычайно положительную. Игорёк из мальчика на побегушках, превратился в человека более менее солидного. Но и Труфанов пострадал психологически, чему свидетельствуют некоторые довольно нервные моменты, а уже потом последовал трагический внезапный его финал.

Однажды Игорёк настоял и даже потребовал свидания с Кириенко. Это когда самозванца признали уже как Киреенко. «На чёрта тебе это свидание, дурак? – отпирался полковник, но сам с заднею мыслью думал: «Интересно бы взглянуть, что из этого выйдет…». К тому моменту Труфанов с полковником были уже на «ты», несколько раз пили водку, словом не церемонились; вернее полковник не церемонился. В конце концов Игорька впустили в изолятор. Говорили спокойно, но кончилось тем что сдержанный обычно в жизни Игорёк вскочил и принялся трепать Киреенко и бить по лицу кулачком. Игорёк может быть впервые кричал как никогда: «Мразь! Скотина! Сволочь! Я знаю кто ты!». Полковник на выходе в свою очередь схватил за грудки расходившегося Игорька, но правда тут же отпустил, заметив как парень рыдает. Усевшись в машину Труфанов успокоившись стал изливать душу. Покойник Бердников является чуть ли ежедневно в кошмарных сновидениях, жить становится невыносимо, нервы сдают, давление за сто пятьдесят, слуховые галлюцинации и даже зрительные. Игорёк показал полковнику образовавшиеся седые волосы на голове. Действительно, на висках и на макушке Труфанова волосы заметно поседели и даже поредели. На очередной вопрос, зачем понадобилось свидание, Игорёк ответил что начинает ненавидеть и себя, и близких, и особенно эту «мразь», с которого всё и началось. Тут скажу еще одни обстоятельства насчёт Игорька. Труфанов действительно измучанный и преследуемый ночными кошмарами, вначале обратился к доктору. Невропатолог оказался кудрявый малый, почитывал Достоевского и Фрейда, метел нередко в каждом пациенте обнаружить неприятный какой-нибудь диагноз. Тот было чуть не вытянул у Игорька в чёрт знает что. Труфанов понял что надо вязать с этими посещениями доктора, а то и не далеко загреметь куда ни надо. Выискал одного пусть старомодного, но зато надежнейшего священника. Может быть дело это, думал Игорёк, вся эта так сказать загробная и надгробная жизнь, может быть покажется любопытной, людям непосредственно представляющих «те» края. Но только при благодушном старце открылся рот, как стало понятно что и тут лучше бы помалкивать. Так все попытки принять и найти помощь извне, оказались крайне ненадежными. Потом повышение и командировка и Игорёк заработал так, что даже самые недоброжелательные и сомневающиеся насчёт Игорька, прямо  руки развели, а некоторые даже ахнули: вот это парень! Но только казалось бы «всё» начинало устаканивтся, как Игорёк резко взял и умер. Случилось это неожиданно. Труфанов шёл в компании трудящихся, выглядел вполне бодрым, здоровым и даже рассказывал забавный анекдотик. Вдруг он схватился толи за грудь толи за горло, буквально через несколько минут перестал дышать.

После смерти заместителя Стратова совсем «перевернуло» в непонятое «куда». Помимо религиозного табу Юрий Михайлович впал в ещё одну крайность, стал с диким  рвением заботится о своём здоровье с помощью жестких диет, страстного непременного омоложения, ни без помощи гимнастики и моржевания. Как-то Стратов в пятницу к вечеру нарвался на полковника, а тот будучи слегка навеселе, затащил Юрия Михайловича в одну знакомую прежде закусочную, где кормили когда-то вкусным шашлыком. Полковник с трудом узнал  когда-то шустрого румяного толстяка Стратонова. Действительно он был неузнаваем. Впрочем, близкие и знакомые Юрия Михайловича видели в этом много тогда полезного и выгодного в этих его переменах. Стратонов правда сильно похудел, постройнел и даже побелел. Если бы не молодцеватый спортивный костюмчик на Юрии Михайловиче, его бы можно было бы запросто принять за монаха-отшельника. Надо отдать должное жене Ольге Сергеевне, именно от неё исходили эти все перемены в муже. Полковнику же было почему-то жаль Стратонова. Несмотря на натянутую несходящую улыбку, казалось что глаза Юрия Михайловича блестели как холодные звёзды. Глущенко предложил выпить за встречу, но Юрий Михайлович категорически отказался. Он давно «ни-ни», мяса не употребляет, сыроед, питается только одними полезнейшими овощами и фруктами, воду пьёт только живую с источника и даже мысли выбирает которые эмоционально выгодны и полезны. «Я абсолютно теперь здоров и полон энергии Вася!» – заявил Юрий Михайлович бодрячком. Ну так, да и так.  Кое-как поговорили, о прошлом ни слова, расстались сухо, и как потом выяснилось навсегда. Где-то примерно через несколько недель полковник узнаёт, умер после инсульта Стратонов.
После удара Юрий Михайлович пролежал чуть больше недели, имея способность двигать только своими глазами и больше ничем. Бедный Юрий Михайлович даже не мог пошевелить мускулами лица. Те кто навещал в больнице Юрия Михайловича с сочувствием представляли как тяжело теперь всегда энергичному подвижному Юрию Михайловичу в таком крайне ограниченном положении. Жене Ольге Сергеевне, когда она сидела рядом и наблюдала за глазами мужа, ей казалось что по-прежнему её муж убегает от неё куда-то далеко, что несмотря на «тюрьму», душа Юрия Михайловича по прежнему куда-то продолжает стремится. Как то на рассвете эти глаза перестали бегать, и Юрий Михайлович отошел в мир иной.   

Полковник Глущенко оказался в этой странной во всех отношениях, истории, самым выдержанным человеком. Впрочем, надо учитывать что Бердникова он никогда в живую не видел, что может оказалось и неплохо. Василий Петрович категорически оградил себя от этого дела, передав все инструкции одному усердному слегка тугоумному оперу, дав ему так сказать, нужное направление и указания. Сам же полковник забыл «всё». Один раз он совершил глупость: «по-тихому» проверил кое-какие факты с помощью своего товарища эксперта. Результат оказался крайне неприятный: экспертиза показала что самозванец  именно и есть тот самый Бердников. Глущенко всё это оставил естественно в секрете. Как назло вдова Бердникова, не вылетала из головы в общем-то ещё нестарого полковника. Василий Петрович не был сладострастником. Жене полковник никогда не изменял, а тут что называется бес в ребро. Грудь, талия, бёдра, губы, всё это добро вдовы мучало воображение каждый вечер, как только полковник укладывался спать. И на совещании полковник вспоминал образ Елены, улетая куда-то с ней очень далеко и высоко. Хотя сказать между делом, Елена годилась ему во внучки. Если вообще разобраться в предпочтениях и вкусах полковника, то ему нравились женщины скорее большие, солидные, а Бердникова в общем-то не соответствовала вкусам Василия Петровича, так, разве что отчасти. «Чёрт знает что такого в этой по сути костлявой глупой девчонке, стыдно вспомнить…» – удивлялся себе полковник. Решил как-то полковник наведаться к вдове, за одно и узнать что к чему и как обстановочка и ситуация. Созвонившись, Елена назначила встречу у себя. То что обнаружил полковник у Бердниковой его очень огорчило. Дверь ему открыл долговязый молодой человек с прилизанной антрацитовой прической. Весь он был неестественно бледный, словно его лицо испачкали мелом, сквозь белизну горели на щеках кладбищенские розы, а в выражении лица отражался загадочный привкус могилы. Это был Самсон Космический. Дом был переполнен горящими свечами, распятиями, всевозможными весьма мудреными изображениями и амулетами. Кругом туман, тени, таинственность, запах ладана, и почему-то пахло кругом чесноком и грязными носками. Даже как показалось полковнику в спальне стоял маленький красный гробик с крестом на крышке, или что-то такое… Словом Василий Петрович отчасти уловил атмосферу, и понял что надо быстрее убираться к чёрту. Уже на выходе, вдова догнала полковника подбегая в одном халатике колыхая той самой высокой грудью. Передала ему письмо, написанное е Киреенко. Проговорила, оглядываясь:: «Пусть это будет у вас…простите Василий… мне велено Самсоном это сжечь завтра до семи часов утра». И убежала обратно в дом, хлопнув громко за собой дверью. Отъехав на расстояние, полковник развернул письмо и прочёл.

Вечером полковник отправился в баню. Парились вдвоём с одним майором. Говорили не о чём, всё больше молчали. Полковник пытался затянуть песню, что раньше никогда не замечалось. Напоследок Глущенко заговорил, как бы отвечая майору, хотя майор совершенно ничего не говорил и не спрашивал.

– Вот ты твердишь воскресения да воскресения. Вот скажи – зачем? Что с ними делать? Что делать с этими воскресениями?

– Отдыхать… – ответил майор.

– Я вон мамашу свою, вспоминаю… А приди она… вот прямо сегодня вечером окажись дома моя мамаша…и что? Набить бы им морды… – горько проговорил полковник и стукнул кулаком.   

Майор налил ещё.
Полковник добрался на своих ногах к одиннадцати. Жена, помогла раздеться, полковник уснувши, проснулся, забыл наконец и о вдове, и о всём остальном, зажил по-прежнему как ни в чём небывало, не беря в счёт других свалившихся в недалёком будущем неприятностей.

Письмо Кириенко Елене Бердниковой переданное полковнику:

«В стенке, выше трёх шурупов, забери всё, это поправку твоё. Если можешь передай мне тёплый свитер и нижнее бельё, больше конфет, очень хочется сладкого».

3

Поскольку речь зашла о полковнике, настал черёд поговорить и о так называемой «массовой влюбленности», обрушившейся одновременно со всей этой мистикой  на бедный город. Потом, после того как страсти утихомирилась более менее, многие потерпевшие женщины, и относительно небольшое число мужчин (они так и именовали себя «потерпевшие»), все эти «потерпевшие» словно очнулись или проснулись как от ужасного сна или бреда. Каждый чувствовал себя втянутым в нечто несчастное и крайне бедственное и разрушительное. Предполагалось что влюбляемость происходила под воздействием массового гипноза, о котором когда-то говорил сам великий Юнг. Другие интересующиеся предполагали что это повлияли загадочные лучи от космического светила. Христиане всех конфессий соглашались – это ничто иное, как козни дьявольские, и что «он», то есть дьявол придёт в светлом обличии. Находились и те кто утверждал, что это прииски инопланетных цивилизаций. Первая попытка, эксперимент, иноземного психологического оружия над человечеством. И прошу  не подозревать в глупости и чрезмерной фантазии рассказчика, ведь сами знаете до чего может договорится в трудных необъяснимых вопросах даже самый образованный и разумный человек. Любой самый умный человек подвержен иногда верить и думать чему угодно и как угодно.
На Святую страсти особенно разбушевались и закипели. Это было опять же всеми замечено и подмечено. После влюблённости «потерпевшие» все как один утверждали что это был ад, самый настоящий ад, какой только можно себе представить. Ад на земле со всеми представляемыми и известными муками и терзаниями! Но никак не любовь. Особенно яро вступались за потерпевших психологи, особенно женщины-психологи. Он твёрдо и упорно держались этой линии насчёт болезни и отрицания, что это мол была конечно же не любовь, а болезнь, потому как любовь это счастье и уважение, свет и счастье, а «это» сущий кошмар и зависимость темнейшая. А родственники или знакомые пострадавших, или просто скептики,  спорщики, словом интересующиеся, спрашивали психологов и потерпевших: «Как мог быть ад да болезнь, когда этими всеми «потерпевшими» влюбленными, чуть ли ни кричалось какое это мол головокружительное неповторимое счастье! Да и может ли любовь – если это любовь, – быть, в самом деле адом? Что же  вообще тогда такое любовь?
На что потерпевшие, и с ними за одно и психотерапевты, на это вопрошающим отвечали: любовь это прежде всего уважение и труд, то есть бесконечная кропотливая работа в сохранении и преумножении сильнейших созидательных чувств в становлении и укреплении длительных уравновешенных взаимоотношений. Настоящая любовь это «другое», а «это», разрушающая душу болезнь. Вернее не душу (психологи ведь не верят в существование души), словом – патология и баста! А скептики и спорщики опять упрямо продолжали со степенной рассудительной нотой. Мол какое ж уважение или работа, когда можно и даже козла, простите, полюбить. Да и та же материнская воспеваемая всеми пресвятая любовь, и она любит кого угодно, даже тех, кого и уважать в общем то совсем не полагается, а в некоторых случаях даже противопоказано и запрещено уважать, и уж тем более любить. Таким образом, этими рассуждениями дошли до любви божественной и небесной, и договорились до чёрт знает чего. Но вернёмся в семью полковника.

Полковник имел единственную и на тот момент любимую дочь, барышню весьма непростую и очень приятной и душевной и какой угодно конституции. О ней невольно так и произносили вспоминая её милейшее личико: «Какая славная девушка». Хотя некоторые знавшие её очень близко, видимо в плохие настроения, иногда оговаривались что дочь полковника мол, была ещё та штучка. Не знаю от чего, но дочь полковника часто стремилась душой и телом во всякого рода благотворительные авантюры и мероприятия, тесно связанные с жертвенностью и добром. Учувствовала в волонтерских акциях, посещала богадельни и приюты, интернаты, детские дома, больницы. Вечерами этот ангел бескорыстно трудился в специальном кафе для бездомных, разливая бесплатный кофей и кормя алкоголиков бесплатными сладкими булочками. К счастью рядом с дочерью полковника собралась премилейшая компания, состоявшая из таких же точно пусть не прям добрых как дочь полковника, но таких же точно чудесных славных добрых человечков. Всем было жутко и интересно и весело, несмотря на все видимые и невидимые несчастья. Самая унылая бездомная скверная пьянь, в самые гадкие свои самочувствия и настроения, увидев только мельком прихорошенькое личико дочери полковника, невольно улыбались и сияли. Все как один становились неимоверно счастливыми и умилялись словно дети, забывали о всех своих горестях и бедах при одном только появлении дочери полковника. Им тоже видимо казалось, что и они могут быть счастливы, словом эта была ни девушка, а солнышко обогревающее всех и вся.
Жила дочь полковника с мужем отдельно, имели сына, жили хорошо, как все живут, вот только как сама она однажды признавалась в кругу своих подружек нечаянно выпев лишнего, что нет ни одного мужчины способного растопить её сердце. Причём признавалось что сердце это, безусловно способное к любви вообще, одновременно неспособно к той самой любви. И вот примерно к четвёртому декабря, дочь полковника полюбила. Опять же повторяю, что это умненькое прехорошенькое существо, с обаянием неимоверным и невообразимым, чистейшим, на глупости редко способное, а может и вообще не способное. Поэтому рассказчику будет удобней привести этот пример влюбленности только лишь потому, что если уж такое сердце пострадало и претерпело, то что говорить за сердца менее приятного содержания.

Как-то утором, в эти лихие декабрьские дни, дочь явившись к полковнику притащив с собой мужа. Заявила что повстречала одного удивительного необыкновенного человека, которого ждала быть может всю свою жизнь, что любит его страшно, что чувств подобных даже близко никогда не переживала (ибо редко кто, может переживать такое), словом все мы знаем как говорится в этих или подобных случаях. Далее молодая женщина категорически заявила что с этой минуты она не желает «жить так», а желает немедленно поставить всех перед фактом этого счастливого, но трагического в некоторой степени разворота судьбы. Всем известно, говорила она, как ей ненавистно неискренность и фальшь, лицемерие и ложь, а потому эта её любовь должна быть всем немедленно открыта, что она и делает. Потому что ни она, ни её «любимый человек!», не могут пачкать грязью это их светлое чувство, посланное самим небом.
Муж сильно бледный сидел и слушал относительно спокойно, полковник не понимал ничего, стараясь вникнуть глядя на свою любимую шалунью и попрыгунью. Мать Светлана Ивановна раскрыла рот.

– Девочка моя, что ты говоришь такое! – всплеснула руками Светлана Ивановна.

– А что я сказала такого мама. Правду, только правду. Разве ты не знаешь что такое любовь? А может и не знаешь…– с грустью вздохнула потерпевшая. – Мы вот с Женей сколько лет прожили, и что же? Это было подобие… суррогат чувств. Женя, ну разве я не права? Мы ведь только мучали друг-друга, и некогда не любили... Скажи же Женечка что я права!

– Так вы намерены разводится? – не могла понять Светлана Ивановна.

– Нет. Разводится мы пока не будем, – решительно отвечала потерпевшая. – Но это пока… Для Масика это будет  психологическая травма.

– Да-да…Масик…как же….как же….а как же вы собираетесь тогда жить? – совсем путалась Светлана Ивановна.

– Будем жить так…

– Как это «так»?

– А вот так. А потом когда Мася станет взрослым, сможет наконец понять «всё», вот тогда мы и разойдёмся…Женя «за». Да Женя? Будем жить как вынужденные соседи, а потом возможно как и хорошие добрые друзья…

–  Масику до совершеннолетия осталось семь лет, – посчитала в уме Светлана Ивановна.

– Ну и что. Ради Масюнички можно и потерпеть. Кстати, мой любимый человек и ради меня готов тоже терпеть и жить «так». Вы главное все должны понять и запомнить, – с чуть капризной и упрямой нотой продолжала потерпевшая. – Я люблю его! больше всего на свете! Он самый лучший, самый прекрасный человек на свете. Вы не представляете какой это человек!

Полковнику никогда в общем-то не нравился его зять,  но предчувствие у полковника было дурное. Уже на следующее утро Глущенко стало известно что выбор дочери пал на какого-то толи художника, толи скульптора, никем естественно непризнанного, словом безработного неудачника, к тому же ещё вдобавок «бывшего» наркомана и алкоголика (что значит бывшего?); словом началась история. Потерпевшая бегала «мастерскую» к художнику-наркоману уже в открытую как бы официально. Придраться было в общем-то не к чему. Далее страсть достигла максимальных пределов: дочь не являлась домой ночами и днями, а потом и неделями. Милосердие и бескорыстное добро с сиротками и бедными людьми в общем-то забросилось и чуть ли не позабылось. Мася плакал и ждал маму полуголодный и несчастный. У зятя тем временем начались  ужасные неудачи и неприятности на работе. Одним пасмурным днём полковник и Светлана Ивановна выловили потерпевшую дочь и потащили в церковь, рассчитывая на одного сильного батюшку, славившегося как специалист в делах семейных и щекотливых.

– Вот скажите, – твердила заново потерпевшая как под гипнозом, обращаясь к измучанному батюшке, на лице которого было написано что у него страшно разболелась голова. – Вот смотрите: я, полюбила. Полюбила, по-настоящему. А нам Бог наш велит что? Правильно: надо любить…становится добрыми, счастливыми, любимыми. А вы пытаетесь сказать мне что это «не та» любовь. Я ведь люблю его самой чистой светлой любовью, поверьте мне, я знаю о чём говорю... Я так счастлива милый вы добрый вы человечек…

– Но вы ведь замужем... – напомнил батюшка.

– Но наш брак с Женей, это и есть прелюбодеяние, потому что мы никогда не любили и только мучали друг-друга. Развестись мы пока не можем, но это произойдет совсем скоро. Вы не представляете какой это человек, вы не представляете! Я так счастлива, и каждый день благодарю бога за ниспосланное счастье и святую любовь…

На последних словах она с теплом и нежностью прикоснулась к рукам священника, как бы подкрепляя искренность и верность своих слов. У потерпевшей на больших её красивых глазах появились слёзы. Батюшка хотел было начать опять, потом передумал, и отпустил её с богом, ничего не добившись толком.

В тот же день после церкви полковник отправился к своему однокласснику гинекологу, у которого наблюдалась его бедная дочь. Перед кабинетом полковник удивился огромной очереди. Около наверное тридцати женщин ожидали приёма и сильно шумели. У многих в глазах как показалось полковнику блестели и горели подозрительные знакомые огоньки любви.

– С ума посходили бабёнки, – жаловался гинеколог, кидая использованные перчатки в тазик. – В день принимаю до пятидесяти человек. Все помешались, прям какая-то всеобщая зараза…. Ты видел в коридоре? И ты знаешь процент заболеваний снижается прямо с фантастической прогрессией. Бери и пиши прям статейки о сказочных изменениях в репродуктивных системах. Половина пациенток были безнадежно фригидными, а теперь эти оледенелые дурочки пылают и горят жгучей страстью. Лежит в кресле, ковыряюсь, а она бредит и напивает – жизнь прекрасна! Я люблю доктор! Даже шестидесятилетние старухи и те туда же. Приходит одна старушенция, вся в креме, на шпильках, говорит: «Доктор, во мне появилась одна особенная безуменка, хочется дурачится и кувыркаться, я кажется полюбила...» И глядит на меня таким страшным взглядом. Я всегда был уверен Вася, что наше время характерно катастрофическим снижением сексуальной активности. А тут неожиданно все эти снежные королевы как по взмаху волшебной палочки мгновенно растаяли. Тут невольно и в чудеса поверишь.
 
– А что ты переживаешь? – отвечал уверенно гинеколог, когда полковник поделился своими проблемами. – Она была у меня, дочь твоя, на днях. Всё прекрасно. Я ей так и сказал: вы практически здоровы и беспокоится нечему. Выписал на всякий случай кое-что. Расцеловала на моих глазах того... «Волшебник мой! Чародей!» – кричит ему и обнимает. А он и правда волшебник. Где медицина оказалась бессильна, природа действует своими естественными ходами. Зятя твоего жалко, но как говорится: всех не пожалеешь. Иди и не о чём не думай.

– Прошу, следующая! – прокричал доктор.

Потерпевшая дочь полковника исчезла на три недели. Зятя в дни  сняли с петли, и он чудом остался жив. Потерпевшую буквально вынули из проклятой мастерской и доставили домой. Художнику-наркоману пригрозили тюремным заключением и немного для профилактики помяли.

– Доигралась! Что же ты творишь – безумная! Масинька…. иди ко мне, детка…

Мальчик прижался к бабушке, посматривая на маму, казавшееся теперь чужой и нехорошей.

– Опомнись дочь! Кого ты любишь! Кого! – неистово грозила Светлана Ивановна заключая в объятиях бедного Масю. – Папа узнал что он наркоман, прохвост, возможно ещё и алкоголик! (при слове «алкоголик» Светлана Ивановна покосилась на полковника). – К чему всё это идёт, ты хоть немного подумала?! Подумала – я тебя спрашиваю! Женю вон до чего довела… он тебя кормил и одевал, – работал как проклятый! Да… я не была от Жени в восторге, но я знала что за ним ты как за каменной стеной, и он отец твоего ребёнка, но это… Господи – за что!

Потерпевшая смотрела на мать, ей было жаль себя, жаль «их». Ей всех было жаль. Она сочувствовала «им», потому что они и понятия не имеют о том, что проживала и чувствовала она, такая теперь далёкая от них всех. Светлана Ивановна начала говорить о нравственности, о губительном разлагающем разврате, о дурных примерах которыми портят и калечат детей, о долге и обязанностях матери и жены. Полковник как мог, поддакивал.

– Вася, ты видишь, она сидит перед нами и глядит, словно мы дураки, а она умная… 

– Ну в самом деле! – начинал сам себя разжигать полковник. – Ты можешь взять себя в руки чёрт тебя побери, и одуматься!

– Нет папа! Я ничего не могу… ничего-ничегошеньки… ты слышишь папа! – крикнула и неожиданно потерпевшая бросилась к груди полковника и зарыдала горько как в аду....

Родители переглянулись. Кончилось что Мася с бабушкой и потерпевшей обнявшись полчаса ревели, а полковник вышел на балкон. Договорились и приняли решение по возможности сократить посещения проклятой дьявольской мастерской, а зятя спасать, то есть лечить, и по возможности общими усилиями поддерживать как только возможно в этом случае. Масик теперь будет жить у бабушки с дедушкой.
 

ЭПИЛОГ


На одной из аллеек устроенной специально для посетителей психиатрического отделения, на лавочке сидят маленькая старушка укутанная в пуховый платочек, рядом мужчина, в байковой пижаме. Лицо у старушки выражающее покорность. Старушка заботливо посматривает на мужчину, жующего сдобную булочку с маслом. Поверх пижамы на мужчине новенький свитер с этикеткой на шее, на ногах тёплые тапочки.

– Сашенька, а тапочки тебе Лена передала. Хорошие тапочки… главное тёплые…

Мужчина продолжает тщательно пережёвывать булочку.

– А давно она была?

– Кто? – переспросил мужчина.

– Лена. Сашенька, ты не спеши, а то подавишься как в прошлый раз…

– Я Лену не видел, я же вам говорил, мне это передали. Не называйте меня Саша, я Толик…

– Ага.. Толик...

– Я – Толик! Запомните вы, наконец… – повторил мужчина с долей раздражения, откусывая булочку.

 – Ох, голова … – Старушка махнула на себя пренебрежительно рукой и успела крутнуть пальцем у виска.  – Ох ты господи-господи… ты меня прости, Толик, всё я уже забываю... Приеду к тебе только через неделю. Толик…

– Угу… – пробормотал мужчина.

Женщина достала из карманов свои руки похожие на скрученные высохшие корешки, принялась перечислять загибая поочередно пальцы:

 – Сигареты у тебя есть… кушать есть… бельё я тебе привезла. Сигареты опять подорожали. Саша бросил бы ты курить, вредно ведь, а…?

Но мужчина ничего не ответил. Доев булочку, посмотрел вопросительно на сумки. Старушка полезла в узлы, достала баночку наполненную смачными пельменями плавающими в золотом масле. Мужчина улыбнулся, протянул как ребёнок руки. Через полминуты об стенки стекла баночки застучала весело ложка. Уничтожив пельмени, отдал пустую баночку старушке, он произнёс счастливо:


«Хорошо-то как – Господи!»


Рецензии