Холодное сердце

  Вечером Алёшка сидел на веранде и пил чай с вишнёвым вареньем. На столе стоял в большой тарелке разрезанный красный арбуз. Мальчишка чувствовал себя, как в сказке! Он сидел в майке и коротких шортах. Дверь на улицу была открыта. Царила осенняя приятная теплынь. Роскошное бабье лето здесь начиналось только в конце октября либо в начало ноября. Где-то бушевали вьюги и морозы, а тут бушевали тепло и жара!
- Да-а, юг, это вам, Алексей Дмитриевич, не север, - произнёс Алёшка себе, откусил сахарный арбуз и от удовольствия зажмурил глаза: - Не хочу домой в мороз! Хочу здесь! Не Адыгея, а рай для счастливых!
  Со двора зашла бабушка. Она пристально посмотрела на довольного внука и строго спросила:
- Алёша, ты почто мне весь цветник обнёс?!
  Алёшка поперхнулся арбузом и вытаращился на бабушку.
- Бабушка! Но цветы для того и растут, чтобы их рвать!
- Рвать тоже надо с умом! – возразила бабушка и упрекнула: – Ты же всё заломал, как медведь!
– Ну, я не знал, что ты заметишь! – начал оправдываться внук.
– Ну, давай я у тебя всё в портфеле переверну! Ты заметишь? – сострила бабушка.
- Бабушка! Ну не сердись! Я больше не буду! – рассмеялся Алёшка.
– А чего «не буду»? Рвать-то уже и нечего, - вздохнула бабушка.   
  Цветы Карбинский обрывал для свиданий. Делал он это всегда второпях, не задумываясь о последствиях. Он совершенно не замечал, что ломает и портит цветник. Ему даже стало совестно перед доброй бабушкой. 
   С улицы раздался свист. Заливисто залаял Дружок. Алёшка вышел за калитку. У калитки стояли Гудзаков, Жиганов, Булатов и Медведев. У Медведева в руках тихо играл магнитофон. У Гудзакова висела на плече за спиной гитара.
   На мальчишках были одеты приталенные рубашки, широкий модный клёш на брюках. По брючинам нашитые кучи металлических пуговиц. Особенно модные пуговицы выделялись у Жиганова. Пуговицы были военные!
- Класс! – восхищённо вцепился Карбинский в пуговицы. – Где надыбал?! 
- Где надыбал, там уже нет! Места надо знать! – гордо произнёс Толик.
- Выходи, гулять пойдём, - позвали пацаны.
   Алёшка обрадовано кивнул:
- Я только переоденусь!
   Он надел лёгкую серую рубашку с короткими рукавами, серые спортивные брюки и кеды.
- Бабуль, я гулять, - заглянул он на веранду.
- Хорошо, - кивнула баба Шура, но попросила: - Не задерживайся только, будь осторожен. Люди разные, Алёшенька.
- Бабулечка, всё будет хорошо, - подошёл к ней внук, обнял и прижался к седой голове роскошными кудрями: - Я совсем немножко погуляю и приду, - и выбежал к пацанам.
- Храни тебя, Господь, - тихо прошептала баба Шура в след внуку.
   Вчера вечером, когда Алёшки не было дома, приходила заплаканная девочка. Она просила передать записку внуку. Баба Шура, прежде всего, была женщиной! И она была далеко не слепая. Ослепительную красоту пацана старушка видела. Внук был натурально писаным красавцем! И, не преодолев женского любопытства, она развернула записку!
«Лёшка! Люблю тебя так, что не могу спать! Почему ты меня игнорируешь и совсем не замечаешь? Зачем ты так поступаешь со мной?!»
   Бабушка покачала головой. Северный красавчик будто носил вместо горячего сердца в груди кусочек холодного льда! На все свои свидания мальчишка ходил так, словно ему нравилось бегать по красивым цветущим полянам и безжалостно топтать яркие цветы, за которые он тут же забывал и, не оглядываясь, без сожаления уходил прочь. Записку внук прочитал так безразлично, словно ему дали скучную выдержку из газеты! Бабушкин пристальный взгляд мальчишка немедленно заметил и улыбнулся:
- Баб, я только дружу...
   Баба Шура покачала головой и ничего не сказала. Как он «дружил», ей было неведомо. Но было ясно только то, что внук нагло пользовался своей красотой, как опасным оружием против самого себя. И от этого баба Шура лишалась покоя, когда он уходил вечерами из дома. Вот и сейчас он уходил с пацанами под вечер.   


продолжение следует ----------------------