Леонид Балашевич. Углубляясь в историю. ч. 3-я

На снимке: Густав Маннергейм в 20-летнем возрасте в 1887 году, в год поступления в Николаевское кавалерийское училище. Фотография сделана в Харькове.

Погода испортилась, так что самое время сидеть дома и снова вернуться к теме Маннергейма. Недавно узнал, что о Маннергейме опубликованы работы почти 700 авторов, но серьёзных исторических исследований не так уж много. Их авторы (в первую очередь Stig J;gerski;ld, далее Henrik Meinander, Herman Lindqvist, а из русскоязычных Леонид Власов) скрупулёзно излагают события его жизни на основе изучения огромного массива документов, но избегают давать собственные оценки или интерпретации его поступков. Наверное, это правильно даже с позиции дилетанта, мы хорошо знаем, что там, где начинается интерпретация исторических фактов, кончается история как наука и начинается политика. К счастью, я не политик, а просто любознательный обыватель, и мне интересно из почерпнутых из книг фактов составить собственное представление о мотивах тех или иных поступков  Маннергейма.

Можно согласиться с тем, что исключение из гимназии из-за плохого поведения было обусловлено его гиперактивностью и дерзким характером, поскольку он был тогда ещё по сути ребёнком и не осознавал последствий своих действий. Но вот объяснить этим исключение из кадетского корпуса вряд ли возможно – к этому времени ему уже исполнилось 18 лет, он был уже зрелым юношей, способным анализировать обстановку. К тому же надо иметь в виду, что у Густава не было проблем с учёбой – в год отчисления из корпуса он имел средний балл по успеваемости 9,4 (из 12 возможных) и был первым по успеваемости на курсе (priimus)! А вот по дисциплине он был твёрдым пятёрочником! Его оценка по дисциплине оставалась самой низкой – 5 баллов из 12 возможных!

Почему? Мне кажется, что причин такого вызывающего поведения Густава можно выделить по крайней мере три.
Первая заключалась в том, что вся система воспитания кадетов с её  неоправданно суровой бездушной дисциплиной, излишне зарегулированным строгим распорядком дня (один подъём в 5.45 утра чего стоил для юношей!) вызывала отвращение у свободолюбивого Густава. Это хорошо иллюстрирует его письмо к старшему брату Карлу: «Чёрт возьми, я не могу переносить эту школу больше, чем  до конца учебного года! Лучше, в тысячу раз лучше подметать улицы или делать ещё чёрт знает что, чем быть кадетом в Хамина!».

Вторая причина, по которой он чувствовал постоянный дискомфорт, это сам городок Хамина, в котором располагался кадетский корпус. Это был захолустный городок с населением не больше 5 000 человек, где негде было развлечься и интересно провести свободное от учёбы время. Вот что он писал своей сестре Софии в первый же год пребывания в Хамине: «Вопрос, как я живу в Хамине: посылаю тебе карту этой мышиной норы, чтобы ты представила, как тут тоскливо».
 
Третья причина, вероятно, заключалась в том, что, просчитывая своё будущее после окончания корпуса, Густав не видел в нём ничего привлекательного для себя. Сошлёмся, опять же,  на его письмо брату Карлу: «Если посчастливится, может быть получу место где-нибудь в Куопио или Миккели в местном батальоне, где пройдут мои лучшие годы и где я, дослужившись до капитана, уйду на пенсию и окажусь в какой-нибудь заброшенной ферме,  буду  сгребать навоз и вывозить его в поле, пока не отупею…» Заметьте, что это пишет 17-летний юноша! Ему было тесно и тоскливо не только в Хамине, но, вероятно, вообще в пределах тогдашней Финляндии.  Ведь в то время даже её столица Хельсинки насчитывала всего 30 000 жителей, из них 18000 – шведоязычных, работавших в основном в структурах управления княжеством.  В то же время в столице России Санкт-Петербурге жило 16000 жителей, говоривших на финском языке, в то время как в Хельсинки их было всего 8000! Принадлежа к кругу шведоязычных финских  дворян и имея большое число родственников в этой среде, Густав хорошо знал, что многие шведы - выходцы из Финляндии сделали блестящую карьеру в Российской армии. Немногие знают, что в конце 19-го столетия в ней служили 300 генералов и 67 адмиралов со шведскими фамилиями!

Все перечисленные обстоятельства способствовали тому, что Густав буквально загорелся идеей пробиться в Петербург в Пажеский корпус или Николаевское кавалерийское училище, где перед  ним  открылись бы совершенно другие перспективы. В принципе по успеваемости он мог бы попасть туда и через кадетский корпус, которому периодически выделялось одно место в Пажеском корпусе, но его попытка это сделать была пресечена начальником корпуса.  Что же оставалось ему делать? Невольно напрашивается мысль о том, что его выходка с ночной самовольной отлучкой, стоившая ему отчисления из корпуса, могла быть и не случайностью, хотя правды об этом уже никто никогда не узнает. Но интересный факт: прощаясь с товарищами по корпусу после отчисления, он  заявил: «Теперь я отправляюсь в Петербург в Николаевское кавалерийское училище и буду служить офицером-кавалергардом!». Друзья только посмеялись над этим хвастливым заявлением, и зря!

Опекун Густава дядя Альберт настаивал на том, чтобы он оставил мечты о военной карьере и поступил в Хельсинский университет, где бы он получил специальность инженера, Но Густав был непреклонен. Он написал в ответ: «Мне лучше сидеть в седле с саблей и пистолетом в руке, чем сидеть за письменным столом»!  Он уже спланировал своё будущее. В Кавалерийском  училище нужно было сдать вступительные экзамены, в число которых входил и русский язык, который Густав знал плохо, хотя и изучал в корпусе. И он настоял, чтобы дядя финансировал его поездку в Харьковскую губернию, где у одного из родственников Маннергеймов был свой бизнес. Там он изучал русский и провёл некоторое время в местной воинской части, чтобы лучше узнать условия службы в русской армии.  1887 год он провёл в той же гимназии, из которой был в своё время отчислен, и по окончании учёбы сдал университетский экзамен, а лето снова провёл в Харьковской губернии. Параллельно Густав активно искал поддержку у Петербургских родственников, занимавших высокое положение в столичном обществе. Это, в первую очередь, была его крёстная мать Луиза Аминофф, муж которой командовал одним из столичных полков, и её сестра Альфгильд, которая была замужем  за государственным советником Михаилом Петровичем Скалон де Колиньи. Густав уже  хорошо понимал, что для поступления в училище мало было хороших оценок и старания, нужны были связи, и чем выше, тем лучше.
 
Все эти старания заняли у Густава в общей сложности два года, но он своего добился – он успешно сдал вступительные экзамены и 16 сентября 1887 года в 20-летнем возрасте был зачислен в Николаевское кавалерийское училище. Здание училища сохранилось – оно расположено на нынешнем Лермонтовском проспекте, прямо напротив Балтийского вокзала. Это училище закончили Лермонтов, Мусоргский, Пржевальский, памятники которым стоят перед главным корпусом училища.  Памятника Маннергейму пока нет. Пока…