Лонг-лист 20-го номерного конкурса Клуба СФ

1 Скрипачка и художник
Николь Павлова
   Старая скрипка печально плакала в ночной тишине, воздух дрожал и разрывался, соединяясь снова, словно струны. Лунный свет наполнял тёмную комнату, украшая её своим серебристо-синим блеском. Скрипачка стояла возле большого распахнутого окна. Прохладный ветер развивал её длинные волнистые локоны, и сияние звёзд золотилось в каштановых волосах. Она играла столь вдохновенно, что музыка разливалась по воздуху, проникая в каждую клеточку мира, словно ощущение бесконечного счастья после тёплого весеннего дождя. 
    А где-то на соседней улице тоже было открыто окно. И молодой художник стоял напротив пустого холста, с замиранием сердца вслушиваясь в прекрасную, невесомую мелодию, доносящуюся, словно из самого волшебного сна, который, увы, был давно забыт и потерян в вязкой туманной суете.  Но, погружаясь в эту музыку, художник снова обретал вдохновение и писал новые прекрасные полотна, окрылённые ощущением хрупкого невесомого счастья. Конечно, он мог творить и без неё, но именно она казалась ему чудом, почти восьмым чудом света, воплощением далёких, дивных грёз. Скрипачка и художник никогда не встречались и даже не подозревали о существовании друг друга. Но он во многом дышал её музыкой, а она много раз видела его картины на выставках, и они вдохновляли её вместе с природой и пульсом города. Одна из его картин даже висела на стене в той самой комнате, где она обычно играла - единственная картина в её квартире. Вот так, немного странно и одиноко, пересеклись два творческих мира, будто разные потоки воздуха между облаков.
    Так продолжалось несколько лет: всё те же люди, те же шторы, растревоженные ветром, те же струны, те же кисти, ноты и краски, бесконечность и невесомость вдохновения.
    Но однажды их пути соприкоснулись в задумчиво-разноцветном парке. Кроны деревьев были такими ярками, словно неизвестный импрессионист разлили палитру красок на осенние листья. И теперь они летели, кружась и танцуя, но неизбежно опускаясь вниз и становясь частью узора осени. А он и она шли на встречу друг другу. Но лишь едва коснулись друг друга взглядом и снова разошлись по своим мирам, подарив мечте только улыбку, но самую искреннюю и светлую. Они интуитивно узнали друг друга. Но промолчали, боясь потерять свою вдохновляющую сказку и обнаружить мир вокруг серым и обыденным.
    Они любили друг друга всю жизнь и вспоминали ту мимолётную встречу, но жили в своей иллюзии, в своей неосуществлённой мечте, которая должна была стать лишь отправной точкой для пробуждения и взлета новой любви, словно нового дня, но день так и остался сверкающим утром...
    Если мечта обнимает вас взглядом, обнимите её в ответ и не отпускайте - пусть ноты воплощаются в реальности как музыка и как картины, чтобы ваши любовь и счастье согревали улыбками не только вас, но и весь необъятный мир, и всю бесконечность вселенной!..
2 Пробуждение старого сада или Скрипачка и птицы
Николь Павлова
  Рассвет лениво пробуждался, пробираясь сквозь тяжёлые портьеры серых туч. Тонкие лучи солнца сверкали, словно стрелы, и рассыпались на полупрозрачность утреннего света.
  Старый сад воспрял после долгого ливня: цветы, что были на грани увядания, ожили, розы перестали терять свои лепестки, а густые кроны деревьев и кустов вновь обрели ярко-зелёный цвет.
  Одинокие шаги еле-еле звучали на тропах, которые давно забыли их прекрасный шёпот… Но это шаги были для него совершенно не знакомы…. Юная девушка задумчиво брела по саду, ступая по смятому, полуувядшему шёлку из лепестков роз, сверкающему от капель недавнего ливня… Было прохладно, а её лёгкое летнее платье едва сохраняло тепло. Руки и плечи дрожали, но девушка почти не замечала этого. Она не смотрела по сторонам, а лишь себе под ноги…
   Тем временем, полусонное спокойствие сада неожиданно нарушило пение птиц – О, сколько лет не звучало их изящное, вдохновенное пение среди этих ветвей! Девушка подняла глаза: на соседнем дереве сидел крохотный невзрачный воробушек и щебетал так вдохновенно, что девушка замерла, стараясь уловить ни только мелодию его песни в целом, но и переплетение нот. Он любил – любил этот день, этот сад, который встретился на его пути будто бы случайно и встретил столь гостеприимно, он любил каждый лучик света, всё больше и больше разрушающий тучи, словно песня птиц печаль девушки. Он просто любил. И эта любовь переполняла его песню, наполняя всё пространство сада и даже воздух. А ветер уносил мелодию всё дальше, куда–то далеко–далеко.
   Девушка улыбалась. Первый раз за долгое время. В кармане платья она случайно обнаружила маленький кусочек хлеба для уток, завёрнутый в салфетку. Положив хлеб на ладонь, девушка протянула его пернатой крохе. Птичка замолчала и озадачено посмотрела на неё. Она снова улыбнулась ему. И воробушек начал осторожно клевать хлеб с её ладони. Девушка чувствовала себя бесконечно счастливой. Вскоре к ней подлетели другие птицы. Воробушек уже наелся, и она разделила оставшейся хлеб между другими птицами.
   С тех пор девушка почти каждый день приходила в сад и кормила птиц. Со временем птиц в саду становилось всё больше, а их песни красочнее и разнообразнее. Девушка слушала их и, возвращаясь домой, брала в руки давно забытую, запылённую тоской скрипку – её струны просыпались от лёгкого движения смычка, и мелодия летела вместе с ветром, вдохновлённая пением птиц.
   Но однажды скрипка замолчала. И сад стал забывать шаги той девушки. Птицы продолжали прилетать к знакомым кронам, но их песни тоже смолкли.
   Девушка заболела. Обычная простуда. Но скрипачка настолько скучала по старому саду и птицам, что болезнь, укутавшись в тоску, заметно затянулась и стала вязкой, словно патока.
Однажды, пасмурным днём, скрипачка услышал знакомый щебет. Девушка приоткрыла белую полупрозрачную штору и увидела меленького воробушка, сидящего на окне.
– Привет, малыш! – улыбнулась девушка, – Ты прилетел, чтобы навестить меня?
– Чирик–чирик! – ответила птичка и полетела к ближайшему дереву.
  Девушка выглянула в окно: вокруг её небольшого дома росло несколько раскидистых деревьев и цветущих кустов, которые образовали крохотный сад. К удивлению девушки, почти на каждой веточке сидела как минимум одна птичка. А ведь раньше птицы в этом саду бывали крайне редко! Девушка распахнула створки окна – все птицы пели на разные голоса, которые превращались в одну прекрасную песню. Скрипачка была счастлива - как удивительно соприкасались на её лице искренняя улыбка и сверкающие от неожиданной радости глаза! Она вышла на веранду, села на скамейку и стала слушать пение птиц.
   Спустя несколько дней девушка выздоровела, птицы продолжали прилетать к ней и петь всё это время. А она, выходя на веранду, всегда брала хлеб для них.
  И вот, в один из солнечных дней птицы снова прилетели в крохотный сад. Накануне прошёл тёплый летний дождь, и казалось, что на полу веранды возникло зеркало, но это была тонкая водная гладь из дождевых капель. Девушка в белом летнем платье осторожно взяла в руки скрипку и лёгкой походкой вышла на веранду. Птицы молчали, внимательно наблюдая за ней. Скрипачка глубоко свежий мятный воздух… Смычок коснулся струн – и к солнечным утренним лучам вспорхнули первые ноты её новой мелодии. И птицы вдохновенно запели свою песню – их звонкие голоса беззаботно и легко вальсировали с музыкой, порхая над землёй и наполняя воздух прекрасным отражением мечты. Девушка улыбалась, стоя на промокшей и сверкающей от капель дождя веранде, и смотрела на поющих птиц и приветливое летнее небо. А ветер уносил на своих крыльях дуэт птиц и скрипачки далеко – далеко… И старый сад улыбнулся, укутавшись в отдалённое звучание этой песни, словно в невесомый полупрозрачный палантин своей мечты и надежды. Которые стали реальностью!..
3 Любовь тьмы и света ч. 1
Марина Шатерова
Большая белая церковь устремила в небо голубые купола в золотых звёздах. На крыльцо вышла среднего роста полноватая девушка в длиной юбке, кофте с рукавами, волосы по православным традициям скрывал платок. Трижды перекрестившись, поклонилась верующая дому Божьему, шевелились губы в беззвучной молитве.
На улице весна, всё распускалось, тёплый воздух сменялся прохладным ветерком, освежающе скользившим по лицу, заставлявшим ёжиться, пожимать плечами. Мирослава не теряла надежду встретить свою любовь, ходила в церковь молить Пресвятую Богородицу о хорошем женихе.


Не просто складывалась судьба девушки. Отец ушёл к другой женщине, когда она училась в восьмом классе. Мама не стала искать ему замену, тяжело переживала предательство. Так и жили они втроём с бабушкой в своей старой девятиэтажке в любви, уважении и согласии друг с другом. Мирослава носила гордое звание студентки, училась на бюджетном отделении в педагогическом университете. Будущий учитель русского языка и литературы искренне любила детей, понимала их и очень хотела когда-нибудь иметь своих. Отец помогал деньгами, но виделись они не часто, чувство вины перед дочерью проскальзывало на лице мужчины в такие моменты. Подходил к концу первый курс занятий, скоро лето, а в середине июля день рождения и заветное восемнадцатилетие.


Религиозное воспитание Мирославе привила бабушка. Девушка испытывала ни с чем не сравнимый душевный трепет и блаженство от посещения церкви. Глядя на иконы и молясь, ощущала, как что-то раскрывается в груди, словно нить связывает всё её существо с некой всеобъемлющей высшей силой, что окутывала защитным светящимся коконом.

***

Сколько себя помнил, Ираклий всегда ощущал, что он не такой, как все. Это чувствовалось в отношении окружающих: взрослые считали его шизофреником, а то и вообще одержимым бесами, дети же практически всегда не понимали, о чём он им рассказывает. Повзрослев и осознав многие вещи, парень перестал обижаться и научился жить с этим, быть таким, как все, хотя бы во внешних проявлениях, в общении с посторонними ему людьми.


Ираклий обладал мистическим даром, который передавался в его роду через поколение – от деда к внуку. Дар – переплетение колдовства и ясновидения. Окружающий мир виделся парню в совершенно ином свете, чем его ровесникам, учителям или соседям. Ираклий мог чувствовать мысли и эмоции людей, владел гипнозом, управлял погодой, мог приворожить любую девушку, какая понравится. Не всем нравились эти его «выкрутасы». Родители сбагрили сына ещё семилетним ребёнком на воспитание деду по отцовской линии. Тому самому деду, который так же обладал даром и с радостью взял на воспитание внука. Жили они в однушке на окраине города.


Ираклий окончил школу с золотой медалью, а сейчас заканчивал второй курс универа, выбрав будущей профессией журналистику. Так же много времени уделял психологии и своим магическим практикам. В детстве у него было много обид на родителей, которые фактически бросили его, но дед объяснил, почему это произошло и обиды прошли. Только он, как никто другой, понимал и поддерживал внука.

***

Седьмое июля. Этот день ознаменовался воистину редким астрономическим явлением – полным солнечным затмением.
Люди собрались в парке возле реки – дети и пожилые, взрослые и молодёжь, мужчины и женщины. Кто-то коптил стёкла и раздавал всем желающим, кто-то приносил с собой. Глядя сквозь чёрные стёкла, защищающие глаза от солнечного света, как диск луны постепенно наплывает, заслоняя собой солнечный диск, люди испытывали невероятную гамму чувств. Это и ощущение радости и значимости события, интерес оттого, что движение астрономических объектов относительно друг друга можно наблюдать воочию на протяжении нескольких часов и это сильно заметно, так невероятно близко и ощутимо.

Шло время и ясный солнечный день стал сменяться неестественно рано наступившими сумерками. Смолкли насекомые, а птицы наоборот – стремительно носились в воздухе с тревожными криками. Напряжение в толпе наблюдающих накалялось, все одним единым существом смотрели вверх, сквозь тёмные стёкла, как два диска полностью сомкнулись, образуя идеально ровный чёрный круг, обрамлённый белым кольцом солнечной «короны» по краю. Тревога, внутренний ужас нарастал внутри каждого смотрящего, электрическим полем плескался над людской массой. А когда солнечный и лунный диски начали расходиться, спустя время разомкнулись полностью, вновь Солнце засветило со всей свой мощью, над толпой пронёсся вздох облегчения, радостные вопли и у многих на глазах выступили слёзы радости:

— Слава Тебе, Господи!!!

Мирослава пришла в парк смотреть затмение в компании подруги и её парня. Девушке, как верующему человеку, невероятно интересно, важно и значимо увидеть всю мощь творения Господа, ощутить этот невероятный страх от тьмы, наступающей посреди ясного дня, скрывающей Солнце, а потом испытать облегчение и невероятную радость, когда тьма отступит и снова засветит солнышко. Добро победило Зло!!! Пусть бы так было всегда и во всём!

Но не все люди, пришедшие в этот день в парк, любовались редким астрономическим явлением. Ираклий, как и другие люди его «масти», проводили различные ритуалы во время солнечного затмения, оставаясь незамеченными всеми теми, кто в этот момент был охвачен «трагедией», происходившей с небесным светилом. Кто-то держался за руки, передавая один другому свой дар, кто-то проходил обряд посвящения.

Ираклий же на газоне, в тени деревьев, зажёг несколько свечей, воткнул в землю ножи в определённом порядке и лил воду из бутылки на землю. Произнёс заклинание, всеми своими действиями усиливая собственный колдовской дар. Энергия восторженной, взбудораженной толпы помогала ему. Теперь Ираклий стал ещё более сильным колдуном, чем был ранее. Это ощущалось кожей, словно плотный воздух клубил, плескался вокруг него, а холодные потоки силы, как ток высокого напряжения, текли по жилам.

Ритуал был окончен. Парень собрал все предметы, расставленные на траве, в чёрный рюкзак, накинул его на плечо. Собрался было уходить, но взгляд выхватил из толпы девушку невысокого роста, полноватую, с длинными светлыми волосами, заплетёнными в косу. На ней было белое платье до колен в крупных красных маках и несуразно большая сумка на длинном ремне. Но не это зацепило внимание Ираклия. Аура девушки переливалась белым, синим и зелёным цветами, что выдавало в ней человека с чистой, незамутнённой душой, верующего, сочувствующего окружающим и очень доверчивого.

«Какая же она чистая, светлая и доверчивая. – подумалось молодому колдуну. – Прямо девушка мечты.»

Ираклий незаметно подошёл, смотрел некоторое время в небо, куда были устремлены взгляды всех присутствующих.
— Ну как впечатления? – обратился он к Мирославе.
Ничего не значащий вопрос, которым можно начать разговор. Но магический взгляд зелёных глаз, длинная чёрная чёлка, ниспадающая на лоб, ямочки на смуглых щеках, обаятельная белозубая улыбка – всем этим колдун пользовался и действовало, как обычно, безотказно.

— Невероятно! – слёзы ещё стояли в глазах девушки. – это самое впечатляющее событие, которое мне доводилось видеть.

Лицо парня с какой-то живой мимикой, завораживающий взгляд, вызывали невероятную симпатию и доверие. Мирослава всегда стеснялась своей полноты, боялась знакомиться, но в этот раз всё пошло по-другому, видно сработал гипноз или сильное эмоциональное потрясение так подействовало, что она расслабилась и повеселела. Познакомились, разговорились, подруга с парнем тоже примкнули к беседе с Ираклием, но потом ушли домой, решив оставить новых знакомых без лишних глаз и ушей.

Мирослава с Ираклием немного прогулялись, поболтали. Увидев пиццерию, парень пригласил девушку, сильные впечатления и несколько часов, проведённые в парке, вызвали здоровый аппетит. Новое знакомство было приятным, разговор лился легко и непринуждённо. Ираклий решил проводить Мирославу до дома, но она, сославшись на некоторые дела, которые ещё нужно успеть сделать, отказалась. Пара обменялась телефонами и попрощалась с обоюдным желанием непременно встретиться вновь.

Ночью, помолившись перед сном, Мирослава блаженно вытянулась усталым телом в постели. Закрыв глаза, перебирала в памяти все события прошедшего, такого удивительного дня. С особым удовольствием она замедлила ход воспоминаний на взгляде, улыбке, облике её нового знакомого.
- Неужели это «он». – мысли приятно роились в голове девушки. – Так легко и хорошо с ним, будто всю жизнь его знаю. Есть в нём что-то загадочное, брутальное.

Ираклий в это же время тоже лежал на диване, закинув ноги на подлокотник.
— Волшебная девушка. – думал он. – Такая чистая и светлая энергия! Если мы поженимся, то интересные могут получиться дети. А в случае отказа можно выпить её энергию … всю без остатка. Она просто тихо сойдёт с ума.
Ираклий закрыл глаза, перед внутренним взором возник образ Мирославы.
«Я так долго искал тебя, – невольно пронеслось в голове у колдуна. – Полную противоположность себе.»

***

Прошла неделя. Мирослава первой не звонила, считая это неприличным для девушки, но Ираклий ей снился несколько раз. Она грустила. Ираклий же выжидал. Медитировал каждую ночь, «посылая» ей сны о себе, хотел, чтобы она потосковала и «созрела» для второго свидания. Мирослава была в книжном, когда Ираклий ей позвонил. Договорились встретиться на рыночной площади у памятника основателю города – князю Борису.
 
Девятикупольный Воскресенский собор в ретроспективно-русском стиле величественно вздымает голубые маковки куполов в небо, а его бело-розовые стены всегда удивляют глаз горожан и туристов города Борисова, более привыкших к голубым деревянным и белокаменным стенам православных храмов. Помолившись и поставив свечи, Мирослава вышла на улицу и, миновав чёрную металлическую ограду собора, подошла к памятнику князю Борису. Князь изображался скульптором в плаще, поднимавшим меч за лезвие рукоятью вверх, а за его правым плечом поддерживал и благословлял Ангел-хранитель.

Возле памятника, придя за пару минут до назначенного времени, уже стоял Ираклий. Мирослава подошла из-за спины, он не видел её приближения, но в последний момент обернулся, словно почувствовав энергетику девушки.

— Привет! – поздоровалась радостная Мирослава.
Улыбка сошла с её губ, когда она увидела лицо Ираклия. Тот был бледен, как первый снег, его пошатывало и по всему он был близок к обмороку.
— Что с тобой? Плохо, да? – испуганно спросила она.
— Что-то мне плохо, пойдём скорей отсюда. – прошептал парень.
Мирослава взяла его под руку, и они медленно пошли в сторону площади, сели на скамейку.
— Надо «скорую» вызвать! – доставая мобильный, решительно проговорила девушка.
— Нет, нет. Давай лучше к тебе, надо выпить чая, просто упало давление. – успокаивал её молодой человек.

«Это же надо было так попасться: прийти на свидание рядом с православным храмом. – думал колдун. – Только бы она не догадалась отчего мне так плохо.»
Пара пошла к остановке, дождалась нужного автобуса, сели, проехав несколько остановок вышли и, пройдя через небольшой парк, подошли к дому девушки. Ираклию стало заметно лучше, кожа приобрела обычный смуглый оттенок.
— Ну ты меня напугал! – проговорила Мирослава. – И часто это с тобой бывает?
— Не то, чтобы часто … нервы и усталость скорее всего. – невразумительно ответил парень.

Дом Мирославы – девятиэтажка из красного кирпича семидесятых годов постройки. Старый, видавший виды, с тесным, тускло освещённым лифтом, готовым в любую минуту поглотить и долго удерживать в своих недрах пассажиров вертикального транспорта. Пара вошла в подъезд. На металлической двери вместо домофона стоял кодовый замок, на котором для открытия нажималось одновременно несколько кнопок. До пятого этажа доехали без происшествий.

Мама и бабушка Мирославы несколько дней назад уехали отдыхать в санаторий, поэтому девушка и согласилась привести своего нового знакомого в дом. Интерьер квартиры выдавал проживание в ней исключительно женщин – чисто, скромно, аккуратно, много книг. Дом старый, но есть в нём тот уют, дух, атмосфера, создаваемые жильцами долгими годами обитания в нём.

— Проходи. Давай вымоем руки. Я сейчас поставлю чайник и сделаю бутерброды.
Ираклий разулся в прихожей и прошёл в ванную.
— У меня в рюкзаке есть сушёные травы, сегодня в аптеке купил. Давай заварим чай из них, вкусно и полезно будет.
— Давай! Тогда предоставляю это тебе.

Эти хлопоты доставляли девушке невероятное наслаждение, как будто она уже жила семейной жизнью, полной взаимопонимания, любви, уюта. Мирослава сделала бутерброды и унесла их куда-то в недра квартиры. Ираклий достал из рюкзака картонные коробочки с сушёными травами. Коробки были аптечные, привычные для глаз покупателей, но травяную смесь вовнутрь коробочек парень насыпал сам, особым образом собрав и смешав травы на свой вкус. Вручив ему две чашки, Мирослава взяла закипевший чайник, подставку для горячего и пригласила последовать за ней.

В двухкомнатной квартире балкон посчастливилось иметь именно комнате Мирославы, чем она очень гордилась. На балконе стоял деревянный лакированный столик, застеленный клеёнкой, три пластиковых стула, в которых для мягкости лежали старые покрывала. Проходя через комнату девушки, Ираклий увидела в нише шкафа иконы. В обморок от них не хлопнулся, но дискомфорт ощущался заметный. Девушка поставила чайник на подставку в центр столика, не обратив внимания, как нервничает плетущийся за ней по пятам Ираклий. На кухне и комнатах на подоконниках стояли в горшках всевозможные цветы. И здесь, на подоконнике окна, ведущего из комнаты на балкон, стояли фиалки, алоэ, герань и фикус.

«Чисто женский набор цветов. – подумал парень. – Ну не дурман же ей выращивать, в самом-то деле.»

На письменном столе Мирославы располагалась просторная клетка с весело чирикающей канарейкой.
— Здравствуй-здравствуй, милая моя. – прощебетала ей в ответ хозяйка. – Ну пошли свежим воздухом подышим.

Девушка взяла клетку и вынесла её на балкон, водрузив там на видавшие виды деревянную тумбочку, стоявшую в углу. Птичка с любопытством крутила головкой, то одним, то другим глазом глядя за тем, что творится на улице.

Ираклий кинул в чашки по щепотке травы из каждой коробочки, залил кипятком, перемешал ложечкой. Сахар не клали, как оказалось, они оба любили несладкий чай. Пар заклубился над чашками, распространяя ароматный запах трав. Балкон не был застеклён, бетонное ограждение венчалось железным плоским поручнем. Пятый этаж – это примерно середина девятиэтажного дома, располагался на одном уровне с кронами деревьев парка, примыкающего к старому жилому кварталу. Лучи заходящего солнца прорывались сквозь листву, падая на лица пары мягким жёлтым светом. Мимо на уровне их балкона стремительно проносились стрижи.

— Как здорово летом посидеть вот так на балконе и попить чаёк. – заметила девушка, улыбаясь.
Ираклий кивнул. Неспешно потёк разговор о жизни, родных, учёбе, увлечениях, планах на будущее.
— Какой вкусный чай. – расслабленно улыбнулась Мирослава. – Давай ещё по чашке заварим.
— Не вопрос, сейчас сделаем. – парень отнёс чайник на кухню, поставил на плиту, выбросил спитую траву из чашек, а когда чайник закипел, принёс его на балкон и вновь заколдовал над травами и чашками. Приятный аромат заклубился над ними, разносимый горячим паром. Есть во всём этом некая магия, волшебство.

— Веришь ли ты в реинкарнацию? – неожиданно спросил Ираклий. – В то, что до нашей теперешней жизни были другие, а после нашей смерти мы вновь возродимся и будет какая-то иная жизнь.
Мирослава с некоторым удивлением посмотрела на гостя, призадумалась.
— Я читала об этом, но это буддистская вера, я же православная и у нас считается, что после смерти душа переходит к Богу, в Вечность и никуда больше не перевоплощается.
— Всё дело в интерпретации. Библия много раз переводилась на разные языки, где-то священники что-то подправили в угоду церкви. Смысл мог сильно исказиться. – рассуждал Ираклий. – На мой взгляд реинкарнация – это и есть Жизнь Вечная. Душа бессмертна в своих бесконечных воплощениях. Она развивается, взрослеет, нарабатывает те или иных духовные качества, учится. И если учёба успешна, то каждая последующая жизнь, воплощение, интересней предыдущей. А если деградирует, то идёт «отброс назад», приходится много раз проходить через одни и те же испытания, чтобы усвоить урок, обучиться и пойти дальше.
— Не знаю, что сказать тебе. – растерянно пролепетала девушка. – Похоже я не очень владею данной темой.
— Хочешь попробовать вспомнить свою самую последнюю жизнь, предыдущую. Если это было не так давно, то воспоминания придут легко.
— Как это «вспомнить»? – не поняла Мирослава.
— Просто закрой глаза и сосредоточься на своих ощущениях – слухе, обонянии, осязании, вкусе, расслабься и ни о чём не думай.

Девушка послушно закрыла глаза. Ираклий взял её ладони в свои и прохладная энергия, постепенно разрастающимся ручьём потекла из его рук в руки Милославы, постепенно, словно мелкие муравьи щекоча под кожей, растекалась по телу. Сознание девушки как бы отключилось, расширилось. Аромат травяного чая, тепло вечера, чириканье воробьёв в кронах деревьев, щебет канарейки, прохлада под кожей – всё это вместе сыграло роль некого гипноза, который вдруг начал давать картинки.

Своим внутренним взором, с закрытыми глазами, Мирослава вдруг … начала вспоминать. В прошлой жизни она жила в середине двадцатого века, в начале пятидесятых годов родила двоих детей – мальчика и девочку. Картинки мелькали с невероятной быстротой, прокручивая плёнку прошлой жизни, но при этом одновременно шло очень много информации обо всём увиденном, как будто ты не знал ничего и вдруг сосуд сознания наполнился знанием и пониманием многих вещей. Родной дом, лица близких, мужа, детей, друзей, весёлые праздники, работа, горе утраты, всё это казалось Мирославе узнаваемым, давно забытым, но таким родным, «своим». И эта большая рыжая мохнатая собака, которая радостно бежала ей навстречу, смешно вывалив язык из улыбчивой пасти. Умерла она от старости, во сне, вроде это был восьмидесятый год, промелькнули кадры Олимпиады в Москве, увиденные по телевизору, знаменитый взлетающий Олимпийский мишка.

Мирослава открыла глаза, эмоции переполняли её. Ираклий молчал, ни о чём не спрашивал, видя её состояние, давая время «переварить» увиденное, запомнить во всех деталях. Девушка сжала ладонями чашку с уже остывшим чаем, слёзы катились по её щекам, всё её существо в этот вечер перевернулось с ног на голову – прошлые жизни существуют. Она жила и умерла за двадцать лет до своего теперешнего рождения в двухтысячном году, у неё есть дети, которым сейчас должно быть очень много лет. Но найти и узнать их, наверное, не возможно, слишком мало конкретной, фактической информации.

— Подсознание может всё. – начал говорить Ираклий, пытаясь как-то привести её в себя. – Душа хранит память обо всех наших прошлых воплощениях, только эту память нужно уметь разбудить.
— Прям не верится, что я вспомнила и это правда. Всё было настолько реальным, столько информации. – пролепетала Мирослава.

Стемнело. Парень помог забрать с балкона чайник и посуду, а девушка внесла в комнату клетку с птицей, накормила её специальным птичьим кормом, заменила воду в поилке.
— Поздно уже. Можно я у тебя останусь, ехать далеко очень. – нерешительно попросил Ираклий.
Мирослава сильно задумалась. Комната мамы и бабушки была закрыта на ключ, который они взяли с собой в санаторий. Она не могла лечь спать в той комнате, а гостя разместить в своей, но спать с ним в одной постели как-то неприлично.
— Пожалуйста. – видя её нерешительность, попросил парень. – Даю слово джентльмена, что приставать не буду.
— Хорошо. – сдалась девушка.

После всего пережитого за этот вечер, всех тех воспоминаний, ей хотелось, чтобы рядом кто-то был для моральной поддержки. Мирослава по-хозяйски разложила диван и постелила постель. Пока Ираклий был в ванной, помолилась перед иконами, всегда любила это делать в уединении. Не раздеваясь легла у стенки, гость же лёг с краю.
4 Любовь тьмы и света ч. 2
Марина Шатерова
Ч.1: http://proza.ru/2019/01/20/8

Ираклий не мог уснуть. Иконы, находящиеся в комнате, мучили его, всё время хотелось поскорее уйти, только бы дождаться утра.

Мирослава спала очень чутко, а тут ещё посторонний человек рядом, что было очень непривычно. Была глубокая ночь, когда что-то разбудило её. Пережитое прошлым вечером всё ещё будоражило сознание девушки, странные ощущения, которые она испытывала, когда Ираклий держал её за руки, тогда, во время воспоминаний. Воздух сгущался, шевелился вокруг неё, тело онемело, престало слушаться. На лицо как будто легла невидимая рука, чётко ощущаемая пятерня зажала девушке рот. Округлив глаза от ужаса, пыталась закричать, но не проронила ни звука. Скосив глаза в сторону, увидела, что Ираклий спал рядом, повернувшись к ней спиной. Ещё две пары ладоней легли на грудь, живот и бёдра Мирославы, гладили, ласкали. Что-то такое же плотное, невидимое, как сжатый воздух пульсировало и шевелилось в нежных женских местах девушки. Всё происходящее было настолько невероятно, необычно, страшно, но в то же время доставляло наслаждение. Внутренние мышцы Мирославы запульсировали, она вздрогнула несколько раз всем телом и провалилась в глубокую бездну бессознательного состояния.

Ираклий лежал на боку спиной к девушке. Он не спал, глаза его были полуприкрыты, а определённая часть тела пребывала в напряжении. Колдун чувствовал и понимал, что происходило с Мирославой.

***

Наступило утро. Мирослава открыла глаза. Не смотря на ночное происшествие, девушка чувствовала себя отдохнувшей и обновлённой. Ираклия рядом не было. На стуле рядом с диваном нашла записку: «С добрым утром! Я ушёл на летние курсы в универ, потом еду к деду. Позвоню позже. Спасибо за вчерашний вечер. Ираклий.» Парень действительно ходил на летние факультативные курсы по психологии при универе. Не только журналистика, но и психология, умение чувствовать и управлять людьми, были очень важными ступеньками к его будущему.

Мирослава удивилась странной тишине в комнате. Канарейка всегда весело чирикала по утрам, радуясь солнцу, светящему сквозь тюлевые занавески. Девушка подошла к столу. Птичка мёртвой лежала на дне клетки на спине ногами кверху. Прижав в ужасе ладони к лицу, Мирослава вскрикнула. Быстро отворив дверцу клетки, достала питомицу, внимательно рассмотрела тельце, пытаясь понять, что же могла с ней произойти. Признаков отравления и каких-либо повреждений не было. Сердечко птицы просто остановилось.

Присев на край дивана, Мирослава зарыдала, держа в ладонях свою некогда весёлую и жизнерадостную любимицу, не могла поверить случившемуся. Спустя некоторое время, придя в себя, вышла на балкон, извлекла из тумбочки садовую лопатку, нашла в комнате в шкафу красивую подарочную жестяную банку из-под чая, выстелив дно лоскутами, бережно положила птичку вовнутрь и вышла на улицу. Нехотя идя, едва передвигая ставшие свинцовыми ноги. Мирослава обошла вокруг дома. Ориентируясь по окнам и балконам, подошла в парке к тому дереву, которое хорошо просматривалось с её балкона. Присев на корточки, вырыла лопаткой глубокую ямку у ствола дерева, закопала в неё банку с канарейкой. На глаза наворачивались слёзы, стремительными дорожками стекали по щекам, всё происходящее казалось каким-то сюром, страшным сном. Закончив, девушка встала и, подняв голову, посмотрела на свой балкон, ей хотелось, чтобы с него было видно место, где теперь спит её питомица. Постояв немного под деревом, глядя на холмик земли, Мирослава нехотя двинулась домой.

В комнате пустая клетка на столе сжала от боли сердце, девушка убрала её под стол, задвинув подальше. Цветы!!! Взгляд остановился на растениях, которые сгнили за ночь. Не засохли, как если бы их забыли полить, а именно сгнили, покрылись у основания розовой плесенью. Мирослава в растерянности села на диван. Перебирала в памяти события последних дней, девушка силилась понять, что могло привести к таким последствиям, что она сделала не так, какими своими действиями навлекла такие неприятности. Ничего такого особенного не происходило, всё как обычно, кроме…

— Ну не Ираклий же всё это сделал. – всплеснула она руками от отчаяния.

Мирослава начала вспоминать, как легко она пошла на контакт, когда ни познакомились, как смело привела его домой и оставила на ночь. Хотя она просто пожалела парня, вспоминая страшные истории, передаваемые по ТВ, когда ночью одинокого прохожего убивает стая пьяной гопоты. Но как и зачем он мог погубить птичку и цветы, чем они ему не угодили, если ты в гостях, то почему не мог просто уйти, чем так гадить хозяевам, к тому же с уходом Ираклия ничего ценного не пропало. Девушка не находила ответов на свои вопросы, настолько всё было иррациональным. Вспомнились детали прошлого вечера, их разговоры и чаепитие.

«Такой милый парень. – думалось ей. – Неужели мне всё это померещилось, а на самом деле он злодей коварный.»

Потом были эти воспоминания, реинкарнация, её прошлая жизнь. Тут у Мирославы будто пазл в голове сложился: чаепитие с травами, пение птиц, такая комфортная, уютная обстановка, воспоминания, эмоции, а потом ещё и это жуткое происшествие ночью, что это вообще такое было.

«Уж не колдун ли он? – внезапное страшное озарение снизошло на девушку.

В памяти всплыло, как Ираклий весь побелел, стоя возле памятника, а ведь это почти вплотную к церкви, вот почему ему плохо стало, это многое объясняет.
— Ну и «попала» же я. – ужаснулась Мирослава. – Бедная моя Пшеничка, мои цветочки, погубил он их своей зловещей силой.
Девушка снова расплакалась.

***

Неизвестно, сколько времени прошло в грустных размышлениях и догадках, но Мирослава вздрогнула от неожиданности, когда в дверь позвонили. Она прокралась к дверям и посмотрела в глазок. На лестничной площадке стоял Ираклий. У девушки подкосились ноги, зубы буквально застучали от страха. Впускать парня не хотелось, но если не прогнать его, то каждый день ходить будет.

— Мирослава, открой, пожалуйста. – услышала она ласковый голос. – Я знаю, что ты дома.
Девушка перекрестила двери.
— Господи, спаси и сохрани. – прошептала она, перекрестившись, и открыла двери.
Ираклий переступил порог, вошёл в прихожую. Мирослава увидела, как он тут же на глазах снова побледнел, как тогда у собора, было видно, что его затошнило.
— Здравствуй, Мирослава. – прошептал он.
— Привет. – натянуто улыбнулась девушка.
Разговор не клеился, чувствовалось напряжение, какое бывает, когда у одной стороны «накопилось», а другая не готова это обсуждать.
— Ты ведь хочешь в будущем со мной общаться, Ираклий? – спросила Мирослава.
Внезапная идея осенила её, и она очень хотела проверить свои догадки на колдуне, посмотреть реакцию, так сказать.
— Да-а-а-а. – растерянно протянул парень.
Мысли толкались, путались в его голове, интуиция почему-то молчала, и он не понимал, к чему клонит его новая знакомая.
— У меня к тебе одно обязательное условие. Только в этом случае мы будем общаться дальше, если ты сделаешь то, о чём я сейчас тебя попрошу. – серьёзно и решительно проговорила Мирослава.
— Ты меня пугаешь. – попытался отшутиться Ираклий. – Да я ради тебя Луну с неба достану, жменю звёздочек наловлю.
— Всё гораздо банальнее: подойди к иконам, перекрестись три раза и приложись к Христу Спасителю. – с абсолютно серьёзным лицом проговорила Мирослава.
Парень замолчал. Молодой колдун не мог этого сделать. Сила, живущая внутри него, не дала бы это совершить.
— И святой воды потом с тобой вместе выпьем. – видя его нерешительность, решила «добить» гостя девушка.
Молчание затянулось. Неловкая тишина звенела в прихожей, дальше Ираклий просто не мог заставить себя пройти.
— Я не могу. – наконец выдавил из себя он. – Зачем такие условности. Что за глупости ты мне предлагаешь, Мирославушка, мы же современные цивилизованные люди, зачем устраивать эти инквизиторские пытки.
— Всё понятно… Я тебя больше не держу. Уходи и забудь обо мне. – резко проговорила Мирослава.
От страха у неё похолодело внутри, зуб на зуб не попадал, её догадки подтвердились, а план вроде бы начал срабатывать, только бы довести всё до конца без последствий.
— Но почему ты так со мной? За что? – прошептал парень.
Он по-прежнему был бледен. Облокотился на стену чувствуя усталость и головокружение.
— У меня цветы за ночь сгнили, и птица умерла. – голос девушки дрожал, она была близка к истерике и еле сдерживала себя. – Что за сила живёт в тебе?
— Нормальная сила. – угрюмо пробормотал колдун. – Я мог бы очень многому тебя научить! Зря ты отказываешься. Нет в твоей религии той изюминки и силы, что есть у меня.

Ираклий поспешно вышел из квартиры и побежал по ступенькам вниз. Подъезд, окна и балкон квартиры Мирославы, выходили на разные стороны дома, девушка не могла видеть уходящего парня. Тот быстро удалялся, глубоко засунув руки в карманы ветровки, разочарование и нервозность сквозили в каждом его движении.
«Соскочила! – расстроенно подумал колдун. – Если бы удалось всему её обучить, то могла бы стать отличной ведуньей.»
Дойдя до самого дальнего края парка, Ираклий сел на скамейку, отдышался. В его душе плескалась смесь из печали из-за несостоявшихся отношений, грусти по красивой девушке, горечи от не взаимности, боли расставания.
— Какая она нежная и чистая!!! Никогда таких не встречал. – с сожалением думал парень.

Мирослава дома горько расплакалась. Это были слёзы облегчения, что она освободилась от этого чёрного незнакомца, жалость к погибшей питомице, которую у неё так странно отняли. Но было и чувство, в котором она никогда никому не призналась бы – любви к этому странному парню, желание быть рядом с ним, просто любить и быть любимой. Досада оттого, что опять не Судьба, снова одна, всё не то, а так всё хорошо начиналось.

***

Снова белая церковь. Голубые купола с золотыми звёздами говорили о том, что храм построен в честь Пресвятой Богородицы. Мирослава молилась перед иконами искренне, всем сердцем, слёзы катились по её щекам, а душа очищалась. Тьма рассеивалась, отлетала вверх, уходила сквозь окна купола.

Девушка вышла на улицу. Пошёл дождь. Небо плакало, но это приносило облегчение и вдыхало свежую радость в душу страдалицы. Душа умывалась этими небесными слезами, светлела. Ощущения обострились, капли касались кожи лица, стекали ручейками, но не хотелось уходить, прятаться, а наслаждаться каждым мгновением, ощущением.

Мирослава вернулась домой. Поела, поставила чайник, заварила привычного чёрного чая, купленного в магазине, и вышла на балкон. Держа чашку в руках, опиралась на поручень балкона и смотрела в даль, любовалась парком, наблюдала, как спешат куда-то прохожие, вышагивая по песчаным дорожкам.

— Чирик-чирик. – послышалось рядом.
На поручне сидела маленькая серая птичка, чуть больше и ярче воробья.
— Привет, милая. – заулыбалась Мирослава.
Птичка с любопытством крутила головкой, то одним, то другим глазом глядя на девушку.
— Покормить тебя?
Мирослава поставила чашку на столик, вошла в дом, достала из шкафа коробку с птичьим кормом и вернулась на балкон. Отсыпав на ладонь несколько зёрен, вытянула руку и осторожно, чтобы не спугнуть пернатую гостью, насыпала угощение на плоский поручень балкона. Птичка не испугалась, весело склевала зёрнышки, что-то радостно чирикнула и перелетела на дерево, с интересом наблюдая оттуда за девушкой. Мирослава помахала птичке рукой:
— Прилетай ещё, милая, я буду кормить тебя всегда!

***

Ираклий в задумчивости сидел на диване в своей однушке на окраине города. Дед спал. А сам парень наблюдал за девушкой … глазами маленькой серой птички.
— Никогда бы не подумал, что смогу так влюбиться. – пробормотал он.
5 Психушка
Нина Павлюк
21 век. наша действительность.
 
Психушка – это обыкновенная больница, но все её стараются обойти стороной.
 
Но  от этого количество пациентов в ней не уменьшается.

21 век стремительно набирает обороты, не смотря по сторонам и не смотря  себе под  ноги.

Человек начинает паниковать, нервничать, искать причины своей , якобы, отсталости и неудовлетворённости своим положением.

А это уже нервные срывы в мышлении, поведении, деградация личности.

И человек направляется к психологу или к психиатру в психо- неврологический диспансер.

Чем раньше вы туда попадёте, тем раньше вас вылечат или поставят на учёт.

А недавно там произошла история, о, которой говорил весь город, хотя если
разобраться: таковы реалии нашей жизни.

Так вот,  в психушке есть отделение, где лечат,  нервно –больных,  алкоголиков, наркоманов, криминальную братию, имеющую показания к нервным заболеваниям.

Главным врачом там был Александр Александрович Петров, а все звали его Сан Саныч -коротко и ясно, без церемоний.

А был он врачом от Бога.  Про него можно было сказать, что он жил на работе.

Ещё про таких в народе говорят, что он к старости становится таким же психом, как и его пациенты.

Пациенты его любили, а он к ним относился, как  к нашалившим детям, хотя больным и назначались такие уколы, что глаза от боли лезли на лоб, а отказаться никто не имел права. Это было лечение.

Такие же тяжёлые уколы делались и за нарушения режима, а жаловаться приходилось только господу Богу, если от этого становилось легче.

В отделении был и телевизор, расположенный под потолком, чтоб никто не достал.

В отделении был коридор  или прогулочная палуба, как её называли, она же и столовая :где больные  ходили взад-вперёд с ничего не выражающими лицами, некоторые пели, некоторые смеялись или плакали, некоторые попрошайничали.

А нередко бывали случаи, когда пациент снимал с себя одежду и дефилировал в чём мать родила.
 
Санитары насильно одевали, а он не давался. кончалось это страшным воплем и очень болючим уколом,  вызывающим боль несколько дней.

У Сан Саныча  был любимчик- постоянный клиент, алкоголик Григорий Белый со странным прозвищем  «Умка».

Как ни странно, прозвище к нему подходило.

Он был наивен, как малый ребёнок, но лет ему было под  тридцать, и жизнь
его здорово помяла.

Гоша был запойный алкоголик со стажем и, как пациент, совершенно бесперспективный.

Это был тощий молодой мужик, видать, когда-то красивый блондин, а  сейчас  в свои тридцать  лет- это был глубокий  синюшный старик-пропойца.

Одни глаза, горевшие лихорадочным блеском говорили, что он ещё живой.

А, ведь, Гоша окончил колледж, считался умным и рассудительным,  даже был когда-то женат, но по причине беспробудного пьянства жена прекратила доступ к  своему телу и своему кошельку, которым он пользовался беззастенчиво, не думая о последствиях.

Через две недели  Гоша грязный, избитый  и опухший приходил домой и плакал настоящими слезами, а вместе с ним плакала  и  его жена: ей было его жалко.

Потом поток слёз высох: начались длительные запои…, а  потом  -развод.

Ничего удивительного, так как Григорий родился уже отравленный алкоголем.
 
Он рос, как сорная трава, которую уничтожают с корнем, а он каким-то образом продолжал существовать.

Ему с девяти лет родители наливали водку с пивом и заставляли пить, не морщась, воспитывая из него мужика, по их понятиям.

Он пил всю сознательную жизнь.  Он даже не помнил, как он очутился в колледже и как его окончил, так как в этом не принимал никакого участия.

Малолетка, вечно пьяный, переспал с сорокалетней училкой, которая пригрела бездомного мальца для своего сексуального удовольствия.

Для неё это было несказанное счастье. Она и диплом за него написала.

А Григорий спьяну удовлетворял сексуальные фантазии старой тётки за хлеб, соль и портвейн в неограниченном количестве.

Кое-что в затуманенном мозгу Гоши от учения осталось, но в жизни он понимал больше своих сверстников, так как слишком рано окунулся в грязное болото  порока,   которое затягивало всё больше и больше.

Он искал общество таких же женщин, зная наперёд, что буде сыт и пьян,
предоставляя женщинам интимные услуги.  И он был нарасхват.

Иногда он задумывался о своей жизни, но … остановиться уже не мог и скатывался всё ниже.
Бывало пытался устроиться на работу, но получив аванс,  тут  же исчезал  с такими же друзьями, пока не пропивал всё.

Быть любовником с возрастом  становилось всё трудней: силы были не те, руки дрожали, мужское достоинство начало давать сбои.

Впервые  Сан Саныч увидел Григория два года тому назад зимой, замерзающего на скамейке.

Так Гоша попал в психушку, где добровольно и остался. Там была еда, кров.

Обследовав его, узнав историю его жизни, врач честно и,  ничего не утаивая,
объяснил ему его состояние и предупредил, что ситуация зашла слишком далеко, что жизнь его идёт под уклон, и вылечить его он не сможет:

-Диагноз неутешительный, алкоголизм в последней стадии, происходит распад всех жизненно-важных органов,  процесс необратимый.

-Что же мне остаётся? – с недоверием спросил Гоша.

-Мы можем на время только затормозить умирание организма витаминами и уколами, а также собственным желанием жить.

-Подумай Григорий, хочешь –оставайся,  хочешь –уходи, насильно я тебя держать не могу.

Гоша остался. Умирать не хотелось, идти ему было некуда, смерть стояла  за порогом.

-А , вдруг, Сан Саныч ошибся…

Прошёл год. Год тяжёлого  лечения, срывов, побегов, отчаяния.

Соседство вызывало раздражение, хотелось выпить,   хотелось оказаться на
свободе, чтобы не видеть эти наивно- мерзкие рожи, эти обезличенные тела, писающие в кровати и просто там, где припрёт нужда.
Эти ухмыляющиеся рожи, как будто знающие о тебе всё и с умильной рожей предлагающие показать свой член, смеясь и ничего не соображая, вызывали ужас.

Быть не сумасшедшим с такими больными невозможно, а Гоша считал себя выше, а зря. Он за собой не замечал, как он сам реагирует на поступки других.


Он не замечал своей агрессии, когда у него появлялось неодолимое желание убить  человека  просто так.

Часто он разговаривал с  Богом: становился у зарешеченного окна, смотрел на краешек голубого неба и задавал ему свои вопросы шепотом, бубня их себе пол нос.

-Скажи, зачем я живу, зачем я мучаюсь, ты  же должен знать всё.
 Я знаю, что скоро умру, так подай какой-нибудь знак, помоги хоть что-то исправить.

Я не могу понять, за что родители обрекли меня на такую жизнь?  За что?!

Ты же всемогущий...

Мысли путались в  голове, он хотел стать другим, а каким и как не знал.

-Я –алкаш, так другие тоже пьют каждый день…, но они –люди, а почему?

Одни пьют и радуются жизни, другие –пьют и… исчезают.

Бывало доктор играл с ним вечерами в шахматы у себя в кабинете и вёл с ним задушевные беседы,  и уж тут Гоша выворачивался наизнанку.

Мысли были, вроде, и правильные, а поступки прямо противоположные.

Здоровье ухудшалось.  Шла полная деградация человека.

Однажды он пропал, его  отпустили погулять, и он сбежал, его не было неделю.
 
Он был бомж и адреса не имел, его никто не искал.

Вернулся  он через неделю и сказал, что влюбился.

Он долго говорил  Сан  Санычу  о своей любви.

Он даже посветлел, и Сан Саныч взял грех на душу и стал отпускать Гошу на воскресение к этой женщине на свидание, хотя зная его заболевания, не имел на это права.

Но, как человек,  он  дал ему последний шанс насладиться счастьем.

Казалось это пошло на пользу, хотя видно было, что Гоше жить становилось всё меньше.

От неё он приходил  счастливый, трезвый и просветлённый.

Но болезнь забирала последние силы.

Психушка для Гоши стала родным домом, как бы ни странно это звучало.

Его знали все врачи, медсестры, его даже брали иногда на работу на полставки
подсобным рабочим, поэтому он и пользовался кое- какими льготами.

Однажды Гоша не вернулся во- время, как обещал.

Больше его никто не видел.

Григорий попал под колёса бешено мчавшегося автомобиля, при этом успев оттолкнуть вперёд мальчишку, шедшего рядом с ним по зебре.

Мальчик остался жив, а Гоша от удара скончался на месте.

Ушёл Григорий настоящим человеком.

Он спас семью от безумной трагедии, уберёг ребёнка от верной погибели, за что и был награждён посмертно медалью.

Осталась любовь и память...
6 Жизнь нас учит
Вера Шкодина
 ТРЕТЬЕ МЕСТО В 14 НОМЕРНОМ КОНКУРСЕ КЛУБА СЛАВА ФОНДА
ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "СЛУЧИЛОСЬ НА РАБОТЕ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "А МОЯ
ПРОФЕССИЯ..." МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
ТРЕТЬЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ЧЕМОДАН С ОСЕНЬЮ" КЛУБА СЛАВА ФОНДА
ПЯТОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ПО ОБЕ СТОРОНЫ ЗЕРКАЛА" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


Жизнь нас учит... А кто еще?
«Учить людей – прерогатива Бога,- часто повторяла моя мать, вздыхая,- человека понимать надо..»
Понять каждого – как это сложно! А понять – означает простить. А что такое «простить»?
Наверное, любить...
Но как они меня слушали!
Две мои любимые куклы: Таня и Катя. Они смотрели на меня, не мигая.
Они буквально пожирали меня глазами. А я, в строгом  мамином берете, в темных очках,
в туфлях на высоких каблуках, которые без конца сваливались с моих крошечных ног, объясняла куклам правила поведения за столом и на улице, а сама то и дело  заглядывала в висящее на стене зеркало, стараясь изо всех сил походить на взрослую.
Я чувствовала себя учителем!
Я так любила играть в школу в детстве.
И я всегда была учителем, сколько себя помню.
А потом, в школе, меня выбирали то старостой, то комсоргом, то ответственной за учебу, но обязательно за что-нибудь ответственной.
Как я старалась!
Я сдвигала брови, чтобы казаться строгой, я была непримиримой, укоряла и сожалела, когда разбирали лентяев и прогульщиков, Стыдила и отчитывала, совершенно забывая любимую мамину поговорку о Боге, о понимании и любви.
…Прошли годы, я закончила  школу и поступила в пединститут. С увлечением постигала науки и готовила себя к великой миссии…
….Это случилось со мной в первый год моей работы в большом селе, куда меня направили по распределению.
 Это был мой первый урок, данный не мною, а мне…
…… Сережке Пикину в школу идти не хотелось.
Он любил, чтоб его никто не трогал, а разве на уроке посидишь спокойно, особенно у этой Марь Семеновны. Как  раскричится: «Ты в школу отдыхать  что ли пришел, бездельник!
А что ему эта математика, если он все равно ничего не понимает.
Отстал он серьезно и намного
Скверно было на душе у Сережки. Он и сам понимал: в чем-то они правы, эти учителя.  Но разве может лезть в голову математика, если у него такое внутри.  Сережка тяжко и длинно вздохнул.
У него, как у всех, были и мать, и отец…
Только лучше… Он даже испуганно оглянулся от такой мысли..
Лучше, если б совсем не было.., чтоб не обидно..
Или его бы не было…, чтобы они не мучили друг друга…
Дома всегда было напряженно. И даже тишина тяжелая, точно вот-вот обрушится потолок.
И Сережка уходил, а они даже не слышали, как он уходил. Им было не до него.
Только иногда, когда приходила учительница домой, отец брался за ремень.
А мать бросалась защищать и обзывала отца извергом.
Дальше уже слушать Сережке не хотелось, дальше он уже все знал, быстренько одевался и уходил.
Потом матери не стало.. Он пришел из школы,  а ее нет.
-Уехала, - длинно и грязно выругался отец и зашелся вдруг кашлем.
А  Сережка даже не заплакал, только что-то  внутри звенело долго и страшно…
.. Ну  вот и школа. Сережка нерешительно потоптался у ворот…               
-Пойти, не пойти?  Отец побьет.  А может, не узнает?
И классная  уехала, будет новая….
«В первый же день она на дом не  пойдет»,- окончательно успокоил себя Сережка.
И ноги, словно на крыльях, понесли его от школы…
Свобода пугала и радовала .
Целый день – сам, никто тебя не трогает, отец придет только вечером.
А может, на попутке и к матери?
….Мать жила в городе, теперь у нее была другая семья..
Сережку она встречала радостно, но как-то суетливо.
Заглядывала в глаза, беспрерывно вскакивала и разговаривала, точно сама с собой:
«Сережа приехал, вот и Сережа приехал, не забыл свою мамку, не бросил свою мамку».
И неестественно, дробно смеялась, скрывая странное беспокойство в глазах.
Глухая тоска закрадывалась в душу Сережки.
«Чего это она»,- удивлялся. И вдруг, как удар: «Она.., она меня боится!               
Она …не любит.. меня!»
Впервые и глубоко Сережка почувствовал себя одиноким..
Он тосковал по ней, но приезжал все реже и реже.
И все больше и больше ненавидел взрослых..
Из своего маленького личного опыта он уже знал точно: это от них все неприятности.
И бороться с ними трудно, потому что им можно все. Они – взрослые.
-Подождите, подождите,- загораясь беспомощно мстительным чувством, думал он,- вот только вырасту..
А расти было так медленно и скучно, что Сережка часто срывался.
-Пика, Пика,- вдруг услышал  он чей-то знакомый  голос,- ты чего, опять гуляешь?
Это была  Парусовская  Людка. Маленькая, всегда подтянутая и дерзкая на язык девчонка. Ее он немного побаивался и потому хорохорился при ней страшно.
-Чего тебе?- набычившись, независимо через плечо  процедил Сергей.
-А у нас новая классная,- выпалила она, не заметив воинственных приготовлений.
-Ну и что?- сразу успокоился он, видя, что Людка сегодня не настроена язвить.
-Нам понравилась, молодая, а ты что тут делаешь?- только теперь удивилась она, оглядывая старую  высохшую ветлу у дороги, несколько разбитых фанерных ящиков, один из которых служил Сергею стулом.
-Ничего,- опять весь подобрался  тот,- катись, откуда пришла!
-И ты тут весь день один сидишь?- удивлялась Парусовская, не обращая внимания на оскорбительную фразу
-Рак-отшельник!-вдруг фыркнула она напоследок, тряхнула коротко подстриженными волосами и убежала, ехидно хихикая.
Сережка для вида бросился следом:
-Получишь, Парусиха!
Но догонять ее ему не хотелось..
…Новая учительница не походила ни на кого. Худенькая, легкая.
Она словно приносила с собой в класс множество солнечных зайчиков.
Вот один озорной скачет у нее в глазах, вот она наклоняется над чьей-то партой, и светлые волосы ее, точно искрятся в лучах, падающих из окна.
И голос у нее то взметнется высоко, то затихнет.
И становится на душе и тихо, и радостно, и неспокойно.
А он все время ждет чего-то, ждет, что сейчас кончится этот обман, она посмотрит на него строгими глазами и скажет голосом Марь Семеновны: «Почему не пишешь, бездельник?»
Сережка вздохнул. С Марь Семеновной у него сложные отношения.
Но она словно не видит его. Уже целых три урока она ни разу не обратила на него внимания.
-Ко всем подходит, а ко мне -  нет!
На четвертый день Сергею это показалось оскорбительным.
И он, пугаясь собственной смелости, словно от толчка, вдруг поднялся.
Нарочно неторопливо, шаркая ботинками, прошелся между рядов, схватил у Парусовской зачем-то линейку,треснул ею попутно вытаращившего на него глаза звеньевого Витьку,
подошел к доске, не глядя на отшатнувшуюся  учительницу, черканул там что-то, взял тряпку и запустил ею в хихикнувшего второгодника Генку. В довершении всего присел
на край учительского стола, поболтал ногами и отправился на свое место, не поднимая глаз и шаркая ногами.
Спустилась и повисла над головой тишина.
-Зачем это я?- тошновато заныло что-то внутри.
Он сидел, стараясь не смотреть в сторону учительницы, хотя чувствовал на себе давление возмущенных, восхищенных и  недоуменных взглядов.
Но ее взгляда он не ощущал.
Воровато, из-под ресниц, глянул в ее сторону.               

      Учительница стояла у окна, опустив голову, и совсем, как ученица, напряженно теребила в руках маленький платочек.
Сережка так удивился, что даже забыл про свою вину.
-Пика, Пика, дурак,- зашипела на него Парусовская,- получишь после уроков…
Сережка даже не усмехнулся тому, что ему вдруг вздумала грозить девчонка, нет.
Он вдруг как-то разом, неизбежно и тяжело почувствовал себя виноватым.
Только теперь он ощутил в воздухе висящее, всеобщее осуждение.
Учительница, неестественно отворачивая покрасневшее от слез лицо,вдруг торопливо вышла, почти выбежала…
И класс взорвался.
В него полетели книжки, линейки, обидные слова.
Даже те, кто всегда боялся Сережку, вдруг взбунтовались.
А он только, как затравленный, что-то мычал в ответ, поворачивая голову то влево, то вправо, защищаясь локтем от летящих предметов.
 Потом все утихли.
-Ну, иди,  извиняйся,- жестко сказала  Людка, глядя на него с каким-то взрослым сожалением.
И он пошел, сам не понимая, как и почему он подчиняется.
Классная стояла в углу коридора, уткнувшись в стенку,. Тонкие плечи ее жалко вздрагивали.
В Сережке вдруг что-то, оглушая, раздавливая его, невыносимо зазвенело, как тогда, когда ушла мать. И он закричал на весь коридор, срываясь и захлебываясь от слез:
-Я не буду! Я не буду больше!.
Он еще бессознательно  продолжал повторять эти слова, когда она гладила его по голове, испуганно и ласково заглядывая в глаза, и просила  успокоиться.
Сережка чувствовал, что прощен, и от этого было, совсем по-новому. легко и просто…
….Прошли годы.. Я вскоре уехала в город и больше никогда не встречала Сережку.
Я не знаю, что стало с ним, но в одно я верю: он стал настоящим человеком.
Мне много еще пришлось получать уроков от своих учеников.
Это не я их учила, это они меня научили понимать и любить.
Кстати, я даже фамилию не изменила.
Где ты сейчас, Сережка Пикин?!
7 В гости
Вера Шкодина
   ВТОРОЕ МЕСТО В ТЕМАТИЧЕСКОМ КОНКУРСЕ "ПРОСТО СОСЕДИ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
 ВТОРОЕ МЕСТО в конкурсе  ВСМ
 ТРЕТЬЕ СУДЕЙСКОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 32»      
  ПЯТОЕ МЕСТО в 8-м Номерном Конкурсе КЛУБА СЛАВА ФОНДА

Май. Скоро май!  Душистый, теплый, с   прозрачно   голубеющим бесконечным небом, кучерявыми веточками сизых акаций, с лапастыми, просторными листьями клена, с пронзительно-горьковатым духом тополей, с дурманным запахом свежевспаханной земли, скоро закружит по селу.
Это предчувствие бодрило старых, сводило с ума молодых и совсем уж не давало передохнуть и без того неуемной, горластой, под стать весенним  грачам, поселковой  детворе.
        Вызревало и ширилось половодье вечно могучего, весеннего обновления.
Зима завершилась.
И хотя помнятся еще слепые метели февраля,которые частенько пеленали безликие, стылые мумии одинаковых деревьев, морозы улеглись.
   Воздух стал мягче, шалым духом оттаявшего снега повеяло в молчаливый полдень.
Завозились, запрыгали воробьи по скользким, обледенелым веткам.
  Просел снег и под тускловатыми оконцами бревенчатого домика Шатровых.
     Мать, уходя на работу, приказала Саньке и Володьке поотбрасывать  снег хотя бы от глинобитных сенцев.
- Раскиснет начисто, - хмурилась Антонида, оглядывая заиндевелые углы. – А топить, какую пропасть дров убухаешь. Ничего, -  с нажимом  повысила она голос, - потихоньку, здоровые дылды уже. Слышь, Вовка?
- Угу, - буркнул тот, перелистывая толстенный технический справочник.
- Санька, собирай Леника, букварь не забудь положить. Руки ни до чего не доходят!-
В сердцах хлопнула печной вьюшкой,- Грязью все позарастало!
 Каша тут да борщ, поесть не забудьте! Вечером приду, проверю! –  прикрикнула она,-
И сейчас же марш на улицу, лопаты под лабазом, Вовк!
- Да слышу я, слышу, -нетерпеливо поерзал на стуле восьмиклассник Володька, - иди уже, все будет о,кей!
- У тебя вечно все о, кей. И - на месте, - буркнула  Санька,  выходя из горницы.
- Леньку собрала? Пол помоешь. Да сена надергайте, корову не забудь напоить!
Да идите  уже откидывать снег! – устало  закончила мать.
- Ну, никак эта пуговка не лезет, - дернула в досаде Леника за полу  сестра.
-Вечно у тебя, руки-крюки, - фыркнула мать, нагнувшись  над младшеньким. – Букварь не забыл?
- Не-а-а, - засопел медлительный Леник.
Наконец,  они шумно выкатились из избы.
Повисла в комнате тишина. Санька нырнула за печку, высунулась с книжкой.
- Уже уцепилась, -  искоса глянул брат,- теперь хоть трактор вызывай, ничего не услышит!
- А сам, - огрызнулась Санька, -выразительно кивнув на стопку книг на столе.
- У меня серьезная литература, - ухмыльнулся старшой, - это ты все сказочки шмаляешь, шпана!
- Сам шпана! – буркнула Санька и перевернула страницу.
        Через час брат с сестрой откидывали снег. Умаявшись, грызли сосульки, свесившиеся с карниза, в заключение накидали друг другу снега за воротник.
Санька, размазывая слезы посинелыми руками, выцарапывала попавшие на голую шею снежки.
- Рыжий, конопатый, убил бабушку лопатой,- зло сощурившись всхлипывала она , -
 я вот скажу папке, получишь, рыжий!
- Сама рыжая, - равнодушно отозвался брат, - не умеешь играть, не лезь! Рева-корова!
- А ты! А ты! – задыхалась Санька.
- Пошли греться,- флегматично  пожал плечами Вовка. И первым пошел в избу

      Дверь не поддавалась. Рвали ее за ручку, рвали по очереди. Кряхтели, сопели.
 Нет, пристыла.  Ни в какую. Вовка принес топор, подковыривал, порог измочалил, а дверь не  идет. Попрыгали в сенцах, попрыгали. Холодно.
- Пошли к Мадам, - сообразил старшой.
      Мадамами звали  приезжих соседей, мордву по национальности.
Леник называл их так. Еще в военные годы эвакуировали их откуда-то из-под Москвы. Они жили напротив, в низенькой сырой  землянухе.
     Сама хозяйка,  тетка Мария,  работала на ферме,  дома бывала только набегом, как она  выражалась.  Детей у нее было четверо, самый старший – Вовкин ровесник.
    Отца,  как и многих отцов той поры, убили на войне. Вот и маялась семья без кормильца.
 Четверо  ртов, да еще бабка старая.  « Все как-никак , а за детьми приглянёт,- вздыхала Мария, -все помощь, а то куды  бы я с этими  оглоедами».
    Каждый год собирались они в родные места податься, да сколько уж лет все собирались.
 -А мы к  Вам,- солидно сообщил Володька, едва приоткрыв  дверь.
Старуха подслеповато щурилась,  стараясь разглядеть в клубах морозного пара вошедших.
- А-а,  Вовушка,- обрадовалась она,-  и  Ляксандра с тобой,  заходьте,  заходьте!
- Мы дверь не можем открыть,- пискнула Санька.
- Ну,  залезайте на печку, печка горячая. Ишь посинелые ! Стрекайте, стрекайте!
Картоха  вот-вот поспеет. Похрущайте там сухарями. Вон, на печурке лежат.
- Сюда, сюда!-  звал  пятнадцатилетний Митька, свесившись курчавой головой с печки,-
Я тут уроки учу. А Витька ушел в школу на секцию.
- Ничего себе! Как тут учить?- удивился Вовка,- все перепачкаешь и помнешь.
- А ничо!- протянул Митька,- спихивая замусоленную тетрадь на полати.
       Вкусно запахло вареной картошкой. На столе - ломти черного хлеба.
Санька завороженно уставилась на них.
- А у нас такого нет,-  протянула она.
- Дак ,  где ж у вас быть!  Кормилец  поди  не позволит. Трудодни. Да мать -  учительша.
      Из этого высказывания Санька не поняла ничего, но хлеб ухватила и осторожно лизнула языком. Кислый и колется.
- А ты ешь, ешь,- утешила бабуся,- может, и не придется такой попробовать, так хоть вспомянешь.
- Я тебе, вот, -  молочка, како есть,  вкусное молочко, неразбавленное.
      Санька откусила липкий кусок, поворочала во рту -  колется. А выплюнуть неудобно.
Напротив -  Митька с двумя младшими братишками откусывали  крупные куски.
Санька замусолила краюшку, крупно запивая молоком и с облегчением принялась за мелкую, с голубиное яйцо, картошку в мундирах.
- По  гародам  собирали, своей  рази  хватит на эту ораву, - пояснила старуха.
- Как это по гародам?- удивилась Санька.
- А вот когда все выкопают, свои гароды, тады, ничего, пускают, - вздохнула она.
- Вот они! – влетела Антонида,  вся в клубах морозного воздуха. И, едва переводя дух, выпалила. - Обыскалась вся! Людей объедают, дома им нечего есть!
- Погодь,- остановила ее старуха,- не объедят- поди.  Дверь, видать, пристыла, дергали, да никак. И вот к нам забёгли, греются.
- А-а, - протянула  Антонида, -  да с этим плотником!  То сама она  открывается, то примерзает..
Ну что,- обратилась она к детям, - вкусно – черный хлеб с мундиром?
- Ничего, - успокоил Вовка, - пойдет.
- Ага, - кивнула Санька.
- Ну- дак у нас знаешь, как вкусно, ежели шестеро за столом-то .  Успевай ломти подрезывай.
- Я  вам сала пришлю, -  пообещала Антонида, - да два ведерка картошки, у меня есть.
- Ничего, ничего! – замахала руками старуха. - Обойдемся, вот молоко,  вишь, какое.
- Пришлю, пришлю.  И хлеба. Вчера напекла.  Белого...
8 Крах неверных представлений
Виктор Панько
КРАХ НЕВЕРНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
И вот явился нам коронованный вирус.
Ах-ах-ах! Что ж нам делать, как нам быть, чтоб малютку победить?
…Окончательную и непреодолимую катастрофу можно выразить широко распространённым русским словом из шести букв. Или иностранным словом, тоже, кстати, из шести букв: «fiasco».
Мировое сообщество (приходится сегодня прямо признать) не было ни материально, ни морально подготовлено к такому «п….ц»у, чем и объясняется повышенный уровень растерянности и тревожности населения.
Конечно же, надо всем нам сделать выводы: соблюдать требования эпидемиологов, мэров, губернаторов, министров, премьер-министров, президентов и представителей многих служб и ведомств местного, регионального и международного уровня.
Конечно же!
Но, видимо, одним только этим ограничиться не придётся.
Вирус проникает значительно глубже и ведёт нас также и к краху идеологий, пересмотру нравственных ценностей и устоев морали.
Теперь становится достаточно ясным, что всемерно распространяемый в последние десятилетия принцип «Деньги - смысл жизни!» оказался катастрофически несостоятельным.
Смысл жизни, оказывается, может определяться не леями, рублями, долларами и ЕВРО, а килограммами гречки, риса, пшеничной муки, количеством банок тушёнки и рыбных консервов.
Мне, как человеку, перенесшему и выжившему в голодовку, это всегда казалось истиной, не требующей никаких доказательств, на протяжении многих десятилетий, с самого голодного1947 года.
И всё это время я считал труд крестьянина наиболее достойным всяческого уважения, почитания и поддержки.
Неужели для того, чтобы понять эту простую мысль, потребовалось человечеству стать на край угрозы исчезновения!
Для того, чтобы мир сохранил в живых нас, людей, нам придётся переоценить многое.
Понять, насколько рационально и обоснованно мы добываем и тратим богатства, как мы уважаем, оцениваем и оплачиваем тот или иной труд.
Древние утверждали, что народ хочет хлеба и зрелищ. Наверное, это так и есть.
Но зрелиша в последние деятилетия стали превозноситься до небывалой высоты.
А труд тех, кто выращивал, убирал, перерабатывал и выпускал конечную продукцию сельскохозяйственного производства совершенно не был принят во внимание. На экранах телевизоров и в интернете всё время мельтешили «звёзды». Шоумены, футболисты, юморисы, гитаристы и киноартисы. Была ли в целом мире прославлена хоть одна «звезда гречкосеяния»? Обсуждали ли телезрители «звезду хлебопечения» и её «Секрет на миллион»? Да кому это могло прийти в головы!
А вот этот малюсенький вирус сказал: «Эй!Люди! Так нельзя!».
И появились километровые очереди… за гречкой. Вот так!
Тут уместно будет процитировать полностью мой рассказик «Дикий человек», опубликованный  на портале «Проза.ру»
4 января 2014 года:
     «ДИКИЙ ЧЕЛОВЕК
Познакомился я вчера с диким человеком.
Так с виду он ничем не отличается от нас. Глаза, уши, руки, голова, всё – такое же. Но в глазах – какая-то излишняя уверенность, что ли. И не видать на лице улыбки. Чем и стал мне подозрителен. То ли пришелец, то ли вообще – дикий.
Решил я выяснить. Подсел к нему за столик в кафе, было место свободное.   
Он ел откуда-то появившиеся персики, весьма аппетитные на вид.
Я на правах соседа спросил, откуда он достал эти персики.
Он ответил, что недалеко у стадиона продавались, недорого, по сравнению с билетом на футбольный матч.
Ну, я рассказал анекдот о том, как один наш соотечественник покупал на базаре помидоры.
Подошёл к продавцу:
- Почём помидоры?
- Пять долларов кило.
- А что так дорого?
- Совсем не дорого. Семена особые, заграничные, привез лично из Голландии, набор удобрений и гербицидов – экологически безвредный. Теплицы – по последнему слову агрономии, но – затратные. Посчитать- то совсем не дорого.
- Ну ладно, взвесь мне два кило. Вот тебе десять долларов.
- А не фальшивые?
- Что ты?! Вчера сам лично печатал. Бумага – десять степеней защиты, высшего класса. Краска – супер, нестираемая. Можешь пользоваться десятилетиями!
- Хорошо. Давай.
 Покупка состоялась.
Рассказал я этот анекдот, а тот и ухом не ведёт, никакой реакции. Тут-то я и понял: то ли он – вообще дикий, то ли пришелец, то ли нет у него чувства юмора совсем.
Долго мне рассказывать, но на контакт он всё-таки пошел, и мы довольно обстоятельно с ним поговорили.
 И вот я постараюсь передать его некоторые взгляды.
 Он считает, что по своему значению в жизни общества вклад футболистов значительно более высок, чем вклад тех, кто выращивает персики,то есть вклад крестьян, и вполне резонно, что заработная плата первых в тысячи раз выше, чем заработная плата вторых. Ведь если сравнить одну удачную передачу мяча одного футболиста с одним персиком, подаренным одному зрителю, то - сколько персиков надо крестьянину подарить каждому болельщику, чтобы доставить ему удовольствие? А умножь эту цифру на количество болельщиков на огромном стадионе!? Даже неуместно никакое сравнение!
 Вот такое его мнение о футболе и крестьянстве.
 Что касается других проблем, то он искренне верит, что на печатание одной стодолларовой купюры идёт в сто раз больше расходов, чем на печатание однодолларовой, и именно поэтому на неё можно купить в сто раз больше товаров и услуг. Ведь всё должно соответствовать … Товар - деньги – товар…
 Он считает вполне естественным то, что бесполезную  цветную стекляшку можно признать равноценной по своей стоимости с сотней вагонов пшеницы, выращенной горбом и потом крестьянина. Основанием для этого является название этой стекляшки – «бриллиант». Правда, во время голодовки на неё невозможно выменять даже миску плесневелой фасоли, но это теперь – не тема для обсуждения.
 По его мнению, расходы на восстановление президентского дворца, разграбленного во время массовых беспорядков, должны нести не те, кто его разграбил (они и так совершили подвиг), но – те, кто выращивает персики, пшеницу и доит коров. Ведь они тогда не испытали стресса этих событий, спокойно занимались своим делом, а за это нужно платить.
 Такие вот, мнения.
 Посмотрел я на него и понял: а ведь мы-то не так далеко ушли от этой дикости.
 Вернее – как раз в ней и находимся.
 Вот так открытие!»
После публикации этого рассказа прошло 6 лет. Неужели вирусы прочитали его в интернете и решили восстановить справедливость цен!? И именно поэтому населению нашего земного шара предстоит  пересмотреть своё отношение к труду овощеводов и садоводов, а также – хлеборобов, комбайнеров, мастеров хлебопечения и многих других забытых телевизорами людей?!
Если так произойдёт, то я с этим согласен! Но тут, видимо, одной только этой переоценкой не обойтись.
Вчера прочитал высказывание одной женщины, учёного: «Вы платили футболистам миллионы долларов, а учёным-микробиологам – неизмеримо меньше. Теперь пусть вас лечат Рональдо и Месси!».
Дело, возбуждённое  вирусами против рода человеческого, может зайти очень далеко.
Нужно будет поменять наше отношение ко многим вещам, очень многим.
Их даже невозможно перечислить, но без усиления народного контроля за состоянием дел в обществе никак не обойтись.
Каковы же тут могут быть предсказания?
И об этом я тоже писал:
«ПРЕДСКАЗАНИЕ

«Пока спекулянты диктуют мораль –
У власти пребудут мошенник и враль,
Но счастливы будут плебей и король,
Когда возродится народный контроль.

Быть может, на это уйдёт много лет,
Но скажет тут слово своё интернет,
И разума голос услышит народ,
И станет понятно: кто врёт, кто – не врёт.

И скроется с глаз тогда пелена,
И истина каждому будет видна.
Тогда переступим несчастий порог…»
Так предсказал мне знакомый пророк».
Это стихотворение было обнародовано на сервере «Стихи.ру» 7 ноября 2014 года. Тоже прошло 6 лет.
Конечно же, не нашептал мне это предсказание никакой не пророк. Я думаю, что эта идея не столь нова и что до неё может додуматься любой здравомыслящий человек.
Тем более – если на это весьма прозрачно намекает носитель короны – вирус.
9 Шрам на сердце в сокращении
Виктор Панько
ШРАМ НА СЕРДЦЕ
(В сокращении)

Автобус дребезжит на дорожном шифере.
Яма на яме и ямой погоняет.
Но ведь Дуткович же был!
…Вот дед на заднем сиденье рассказывает соседу о том, как его готовят к операции в какой-то кишинёвской клинике. Доброжелательные пацаны -хирурги, вылупившиеся недавно после мединститута, обещали дедушку прооперировать.
Даже сказали – дают гарантию.
Расспросили, чем этот самый дед может с ними рассчитаться за операцию.
Слава Богу (Во имя Отца и Сына и Святого Духа – Аминь!) у него в Бричанском районе в селе на крестьянском подворье вырос вполне приличный кабанчик Борька.
Так вот эти хирурги (они же толк в тушах знают, учились столько лет!) деду сделали заказ. Сколько килограммов, каких сортов мяса, какими порциями. Когда и куда именно, по каким кишинёвским адресам, привезти им из этого самого другого конца республики, из Бричанского района, из бабкиного подворья, где год-полтора этот дед и его бабка не репку выращивали, а - этого самого симпатичного кабанчика Борьку.
И вот дед рассказывает соседу, как он, вот, едет в автобусе и  справляется с заказом этих пацанов. Везёт….
А у меня перед глазами на ухабах мельтешит Дуткович.
Полудрёма такая, что ли ?
Вот он – прямо передо мной, как тогда, когда я впервые с ним познакомился, царапая стены в хирургическом отделении Глодянской районной больницы от боли в жёлчном пузыре. Царапал - не пять минут, а семь часов….
- Ну, что, настали хорошие времена? – спросил Дуткович, мельком взглянув на меня.
Вы видели когда-нибудь взгляд настоящего хирурга?
Я тогда увидел взгляд Дутковича.
Он смотрел на меня, как кошка смотрит на мышь, как леопард, готовящийся к прыжку на какого-нибудь зайца, как удав на загипнотизированную им лягушку.
«Такой будет резать, - понял я мгновенно. - Рука не дрогнет!».
Я тогда ещё не знал, что моя бабушка Люба умерла в сорокалетнем возрасте из-за того, что у неё лопнул жёлчный пузырь….
…Вот он появляется перед моими глазами со стороны работающего автобусного двигателя.
Как тогда….
После операции у меня долго не заживала рана, гноился кетгут.
Пытались прекратить нагноение на перевязках, но не получалось.
А тогда….
Захожу, как обычно, на перевязку.
Дуткович, взглянув на меня, опускает на подбородок марлевый намордник, берёт какую-то ложечку, похожую на чайную, и – к ране.
Сало моё подкожное над пупком мешало, видите ли, заживлению раны.
А ложечка - острее бритвы. И вот он начал орудовать в моём животе этой самой ложечкой.
Кричать – неудобно, плакать – тем более.
После я и написал стихотворение «Букет роз».
Есть там строчка о том, что «мне вчера Дуткович делал чистку».
После этой операции рана зажила, как на собаке, за пару дней.
Правда, над пупком так и осталась ямка, такой шрам глубокий, показывать не буду, неудобно.
А ведь Дуткович был!
Я о нём и очерк в районной газете лет тридцать назад написал.
Следил за ним, чтобы понять, как один человек может хладнокровно резать другого человека.
Не понимал этого, пока не узнал о сыне нашего библиотекаря Нины Васильевны. Мальчик разбился на картинге и Дуткович собрал его, как говорится, «по частям».
Владимира Ивановича никто тогда не просил поехать с подростком в Кишинёв, никто не предлагал за это денег, да и отблагодарить каким-то образом Нина Васильевна и её мама, тётя Роза, вряд ли чем-нибудь могли.
Но это же - Владимир Дуткович!
Опытный хирург, человек с высшим медицинским образованием, прошедший все положенные ординатуры и специализации был у этого пацана из Глодян СИДЕЛКОЙ целую неделю или две! Он должен был всё знать и всё видеть!
Это меня поразило!
Мне и до того приходилось встречать людей, увлечённых своей работой до умопомрачения.
И я понял: Дуткович – один из таких.
И ещё понял, что эта его любовь вызвана стремлением ПОМОЧЬ.
Долго я тогда не мог подобрать заголовок к материалу, а потом по предложению ответственного секретаря редакции Виктора Степановича Саландо назвал публикацию «Добрые руки Дутковича»….
…Автобус едет, а у меня не выходит из головы не такое уж и давнее событие.
Как громко он на меня орал!!!
И, понимаете, мне даже и в голову не могла прийти мысль о том, что хирург Дуткович обладает потрясающими способностями актёра! Разве мог я сообразить во время этого крика, что он – играет?!
Некоторые люди обижались за его крики, считая их грубостью, но я думаю, что вряд ли он когда-нибудь повышал голос без оснований.
Конечно, работёнка у него – не позавидуешь. Копаться в кишках живых людей – не у любого нервы выдержат. А заведовать хирургическим отделением районной больницы  без того, чтобы все понимали тебя с полувзгляда- попробуй!
На меня же тогда он орал на всё отделение по особому поводу.
В то время у меня была приличной величины язва желудка. Я прошёл все анализы, и решение о дальнейшем лечении должен был принять Дуткович.
Много лет назад у меня уже была операция под общим наркозом, резали брюшину, зашивали. Я знал, какие бывают боли после наркоза, а возраст у меня был уже лет на тридцать старше. Какие могли ждать перспективы – меня довольно сильно смущало.
- Ну, как дела? – спросил он.
- Как скажете, Владимир Иванович, так и будет, - ответил я безо всякого настроения.
И тут он на меня как заорёт:
- Вы что себе позволяете? Кто Вам дал право так относиться? Надо иметь совесть! И какую-то твёрдость!
Я от неожиданности опешил, не понимая чем перед ним провинился.
А он продолжал:
- Опустил крылья! Вы хоть понимаете? Вы понимаете, что кроме Вас никто это не сделает? Кто опишет вот это, что вокруг у нас теперь происходит? Кто? Скажите! Кто напишет историю сёл наших, предприятий? Вы понимаете, что, кроме Вас, никто это не сделает? Никто! Вы соображаете? Никто! Берите себя в руки!
Смотрите на него! «Как Вы скажете, Владимир Иванович!».
И каждый резкий выкрик его голоса был для меня слаще целебного бальзама, прекраснее музыки симфоний!
Я понял, что он не будет оперировать, а будет лечить.
Так оно и произошло.
Дуткович прописал мне переливание крови и плазмы, капельницы, какие-то инъекции, и всё обошлось без операции.
Такой вот был у него на меня крик.
Это и послужило впоследствии причиной появления в печати и в интернете моего стихотворения «Ода Владимиру Дутковичу».
…Казалось, я знал этого человека неплохо, хотя мне и не приходилось с ним близко общаться. И я думал, что ничем он меня особенно уже не может удивить. Но не зря говорят, что талантливый человек – талантлив во многом.
Именно таким многогранным талантом был Владимир Иванович.
Я ещё раз убедился в этом, когда мне сказала моя односельчанка Мария Ивановна, ценительница литературы, о том, что однажды она сильно удивилась, когда разговорилась с Дутковичем о поэзии, и он прочитал в больничной палате наизусть большой отрывок из поэмы Блока «Двенадцать».
Я просмотрел эту поэму и подумал: «Интересно, какие строки из неё мог больше всего понравиться Дутковичу?». Вероятно, вот эти:
«Стоит буржуй на перекрёстке,
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмётся шерстью жёсткой
Поджавший хвост паршивый пёс.
Стоит буржуй, как пёс голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пёс безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост».
…Автобус едет, а хирурга  Владимира Ивановича Дутковича с нами нет.
Его нет не только в этом автобусе, но и в жизни.
Дуткович умер.
И дело даже не в том, что его похоронили на кладбище в городе Глодяны, где он спас жизни и укрепил здоровье тысячам и тысячам сограждан. Он оставил о себе память. Его автографы оставлены не чернилами на бумаге, а скальпелями, иглами и швами на телах и внутренностях тех, кто познакомился с твёрдостью и добротой его рук, его ума и его сердца.
Дело не в этом.
Дело – в другом.
Не поддаётся нормальному человеческому разумению то обстоятельство, что в последние часы и минуты его жизни Дутковичу, так говорят люди знающие, не было оказано со стороны других врачей в Кишинёве такое же внимание, какое он мог бы оказать им, будь он на их месте.
Некоторые утверждают, что во время последнего приступа болезни его можно было ещё спасти.
Если бы определили в отделение реанимации.
Но то ли был выходной день, то ли дежурили какие-то другие специалисты, то ли мало кто знал, что именно нужно было по отношению к нему предпринять.
И Дутковича в реанимацию не определили.
… И вот теперь, в этом движущемся автобусе, сквозь полудрёму, является мне образ Владимира Ивановича Дутковича откуда-то сверху.
Он смотрит на меня укоризненно, и в его взгляде я не могу прочитать былой твёрдости и уверенности.
Вместо них там я чувствую вопросы, недоумение и боль.
…. – Бабка говорит: «Кабанчика отвезите. Может, деда спасут. А если я, не дай Бог, заболею, и нужна будет операция – даже не думайте собирать деньги и везти меня куда-то! Не хочу. Пусть умру дома. Лишнее всё это. Как даст Бог, так и будет!».
… Автобус дребезжит, преодолевая километры, везёт пассажиров кого – куда.
А Дуткович всё же БЫЛ!
10 Странница Елизавета
Нина Пигарева
В православной Руси всегда чтили Бога. Некоторые верующие, чтобы ближе познать Его, устремлялись в святые места. Главным из них был Иерусалим, где принял мученическую смерть Иисус Христос.

О иерусалимском паломнике из Боева я уже рассказывала. Возвращаясь к этой теме, хочу поведать ещё об одной страннице. Звали её Елизаветой, она из Левой Россоши. Сегодня из родственников Елизаветы, помнящих её, осталась лишь 72-летняя бабушка Люба, от которой я услышала эту историю. Елизавета и Любина родная бабка Алёна были кровными сёстрами. Кроме них детей в семье не было.

Зажиточные родители, выдавая юных дочерей замуж, заранее подготовили для них богатое, по тем временам, приданое. Очень видными считались сёстры, особенно Лиза. Неописуемой красоты была девушка. Но недаром говорят: не родись красивой, а родись счастливой. Не сложилась у неё судьба. Рано овдовев, оставшись с единственной дочкой Полей, Лиза отказывала всем сватам. Она решила посвятить себя служению Богу.
      
Когда Полина подросла, её мать Великим постом впервые отправилась с группой паломников в город Иерусалим. В дар тамошним бедным и нищим Елизавета захватила из дома часть родительского приданого. Алёна, пожурив сестру за расточительство, молвила на дорогу – поступай, как сердце велит. Не единожды велело оно Елизавете собираться в путь. И в Киев молодая вдова ходила, и в Иерусалиме неоднократно побывала, и другие святые места посетила. И всякий раз за спиной Елизаветы висел увесистый баул – зазорным считала она идти в народ с пустыми руками.
   
- Ты так Полятку ни с чем оставишь, - всегда ворчала Алёна вослед сестре. Но Елизавета копила в сердце своём духовное богатство, а не земное, прахом выглядящее в глазах Всевышнего.
      
Дорога от дома до Иерусалима и обратно была очень долгой, на неё уходило больше года. Однажды из далёкого края Елизавета принесла два «ушка» – себе и Алёне. Необычной красоты и формы были раковины: гладкие, матовые, в коричневую крапинку, размером чуть покрупнее куриного яйца.
 
- К больному месту детей и внуков будущих прикладывай, сестрица, «ушко», боль и отступит, - пояснила Елизавета Алёне.

…Любаша любила бабушкино «лекарство», помогавшее от всех недугов, и со вниманием слушала его интересную историю.
      
В Иерусалиме, недалеко от берега морского, прямо на воде стояла церковь, ковчегом её называли, а вокруг на дне песчаном эти самые красоты лежали. Да только не всякому они в руки давались. Кто бы ни пробовал достать, всё без толку, стоило потянуться за ними, а их – как не бывало.
      
При ковчеге в ту пору парень юродивый обитал, и уж больно, видать, приглянулась ему «точёная» красавица Елизавета. Для неё угодник Божий принялся раковины собирать. Изумлённая толпа паломников понять не может, в чём секрет, а удалец ловит их горстями, и, смеясь, Лизе передаёт. Не рассердился он, когда Елизавета оделила раковинами окружающий народ, оставив себе лишь две штуки.

Одна из «ушек» до сих пор хранится у бабы Любы. Удивительная вещица. Местный священник, бывавший в Иерусалиме, заверил: ничего подобного там теперь не встретишь.
      
Вместе с подарками юродивого достала тогда Лиза из котомки и две гранёные бутылочки со стеклянными закручивающимися пробками. В них была святая вода. Берегли её как зеницу ока многие годы, используя в крайних случаях по одной капельке. Но мало-помалу расходовалась целебная водица и осталось её чуть-чуть, на донышке.
      
Случилось это уже в войну, Любе лет десять было. Её мать Варвара надумала пополнить содержимое бутылки. Церковь местную уже закрыли, и мать под Крещение отправилась в Боевскую.  Прихода матери с нетерпением ожидали дети. На глазах удивлённой детворы произошло необъяснимое. Едва Варвара плеснула в бутыль крещенской воды, как гранёная ёмкость и рядом лежавшая на столе пробка разлетелись на мелкие-мелкие кусочки. Этот момент остался в памяти Любы на всю жизнь. Запомнилось девочке и пророчество прозорливой бабы Лизы.
   
- Не знаю конкретно, - сказала она однажды Варваре, - но кто-то из нашего племени повторит мой путь, будет ходить по людям во славу Божию.
- Всё ты, тётя, придумываешь, - урезонила бабу Лизу племянница.
- Вовсе не придумываю, ясно вижу, - уверенно повторила старушка.
Полвека минуло, пока сбылось её предсказание.

В начале перестройки левороссошанский храм был передан здешним верующим. И Любовь Павловна Долгушина, дочь Варвары, первой пошла по окрестным сёлам просить помощи на возрождение святыни. Сейчас баба Люба – староста церкви. Благодаря её стараниям, и хлопотам единоверцев храм обновляется, реставрируется, обретает из года в год своё былое величие.
11 Заплутавшее счастье
Нина Пигарева
(Фотоколлаж автора)

…Вначале войны тётка Матрёна проводила на борьбу с фашизмом мужа и троих сыновей, а чуть погодя последышку – дочку Полину. Девушка только что получила на руки диплом об окончании медучилища и в срочном порядке была направлена на фронт. По прибытии в военно-полевой госпиталь юной медсестре в первый же день предстояло ассистировать опытному хирургу – Елизару Платоновичу. При виде изрешеченного тела молодого бойца Полина не разрыдалась, стиснув зубы и подавив сильное напряжение, она принялась чётко выполнять указания врача.

По завершении операции Елизар, приобняв помощницу за плечи, устало произнёс: «Благодарю, коллега, за помощь. Прости, что не дали тебе даже оглядеться, другого выхода не было, вчера под бомбёжкой погибла твоя предшественница. Привыкай к суровостям войны».

Так начались армейские будни Полины, кровавые и беспощадные. Но в «связке» с Елизаром она чувствовала себя уверенной и защищённой. В его лице девушка видела бесстрашного, стойкого человека, мужчину её мечты. Чем больше она узнавала его, тем труднее становилось скрывать свои первые чувства, так некстати вспыхнувшие в военное лихолетье.

Елизар долго и упорно не замечал влюблённых взглядов Полины. Но однажды, после череды совместно проведённых операций и принятой фронтовой стопки, солидный доктор поддался искушению. После чего он, неловко извинившись за сиюминутную слабость, попросил всё забыть. У него на малой родине остались жена и трое малолетних детей. На следующее утро, вместе с тяжелоранеными, Полю отправили в далёкий тыловой госпиталь. Безвозвратно…

Спустя полгода, студёным зимним вечером Полина, утопая по колено в рыхлом снегу, пробралась к оконцу родной избушки и тихо постучала.
«Счастье-то какое, - воскликнула Матрёна, и кинулась обнимать, целовать долгожданную доченьку, слёзно приговаривая, - после четырёх похоронок Господь Милостивый такое утешение послал».

У печки, снимая с Полины просторную шинельку, Матрёна заметила округлившийся живот дочери. Облегчённо вздохнув, она тихо продолжила: «Значит насовсем возвернулась. Не тушуйся, Полюшка, главное – жива, невредима. Ребёночка вырастим, а слухи – что талая вода, так же быстро пройдут, как и появятся».

…Народившейся дочке Полина дала имя созвучное с именем её отца – Елизавета. С отчеством вопрос тоже не стоял – Елизаровна. А вот фамилию она оставила свою – Колокольцева.

…Через два года вся страна, весь советский народ встретили великий праздник – день Победы.

Отлаженным чередом протекала совместная жизнь представителей трёх поколений: Полина работала по специальности в местной больнице, Матрёна там же трудилась санитаркой, Лиза посещала детский сад. Мужчины у Поли не было. Взрослые не имели привычки делиться сокровенным сердец, чего нельзя сказать о подраставшей Лизе. Девочка частенько проговаривала вслух о нестерпимом желании иметь папу. В пятилетнем возрасте её выстраданная мечта сбылась.

В крупное село наших героев, в опустевший родительский кров приехал издалека на постоянное место жительство молодой мужчина Иосиф. Вследствие резкой перемены климата у приезжего случилось воспаление лёгких, в больницу попал, где и познакомился с симпатичной медсестрой Полиной Викторовной. Поле очень приглянулся стройный обаятельный пациент. Но пока тот находился на лечении, она выполняла свой профессиональный долг и не более того. А Иосиф в день выписки вдруг подарил ей старинное медное колечко, замуж позвал.

Эту новость Матрёна восприняла как дар Божий. Дочку такой счастливой она давно не видела. Глаза горят, лучистая улыбка озаряет лицо. Поля поёт и порхает по избе, цепляя каблучками самотканые дерюжки на шатком полу. В диком восторге и Лиза.

Незамедлительно Полина с дочкой перебралась к новоиспечённому супругу. Поначалу всё было хорошо. Иосиф замечательно играл роль мужа и отца, но недолго. Как-то Поля, готовившая ужин, впервые попросила Осечку (так по-домашнему она его называла) сходить за Лизой в садик.

«Папка за мной пришёл!» - радостно закричала девочка и помчалась к нему навстречу. Он на глазах изумлённых нянечек подхватил малышку на руки и со словами: «Нынче, Лизок, на лошадке поедешь», - усадил довольную «наездницу» к себе на плечи.
«Везёт же некоторым», - зашушукались им вслед очевидцы трогательной сценки.

По осеннему серому небу плыли тяжёлые рваные облака, на склоне дня походившие на страшных чудовищ. Лиза в испуге закрыла глаза и крепко вцепилась в курчавую шевелюру папочки. А Иосиф, почуяв боязнь девочки, свернул с дороги в заброшенный старый сад, в глубине которого он ссадил Лизу на землю, повелел отвернуться и подождать его минутку.
 
Бесшумно спрятавшись за богатырскую грушу – дикарку, отчим решил поглумиться над опостылевшей падчерицей. Минут пятнадцать Лиза неподвижно стояла, в страхе наблюдая как на уродливые полусгнившие голые деревья быстро опускается тёмное покрывало вечера. Девочка ужасно забеспокоилась за папу, вдруг с ним что-то случилось.

- Папа, папочка, - всхлипнула Лиза, - где ты? Не услышав ответа, она сорвалась со своего поста и в панике заметалась взад-вперёд. Отчим не спешил успокаивать ребёнка, подав лёгкий сигнал, он ещё плотнее прижался к стволу. Когда Лиза поравнялась с его укрытием, папашка выставил вперёд ногу. Несчастная малышка, споткнувшись на грубый кирзач 45 размера, распласталась на мокрой грязной листве и громко заплакала. Оська, высоко приподняв Лизу за шиворот, резко со злом поставил её на ноги и прорычал: «Вздумаешь кому пожаловаться – придушу!» В закрепление урока он отвесил падчерице тяжёлую оплеуху и больно толкнул в спину.

В дом он вошёл с Лизой на руках, весёлый, как ни в чём не бывало, добродушно пробасив: «Представляешь, Полюньчик, дочка наша новое пальтишко испачкала, всю дорогу ревела, еле успокоил».

С того момента Лиза как огня стала бояться отчима. При любом удобном случае тот напоминал ей подзатыльником кто в доме хозяин. Полина, ослеплённая новой любовью, старалась не замечать подавленного настроения дочери, она считала, что в Лизе просто проснулась эгоистичная детская ревность.

Благо бабушка Матрёна смогла разоблачить двуличие зятя. Под Новый год она пожаловала к ним в гости с магазинными гостинцами. Внучка обрадованно заверещала. Поля, чмокнув дочку в макушку, куклу подарила. Оська занёс пятерню над головой Лизы, чтобы прилюдно погладить, а та интуитивно пригнулась, как испуганный зайчонок, но быстро сообразив, что допустила оплошность, виновато взглянула на отца и нелепо улыбнулась. Полина в этот миг повернула взгляд к окошку.
Забилось, защемило больное сердечко Матрёны, но старушка виду не подала, побоялась разрушить долгожданное счастье дочери, к тому же успевшей уже забеременеть.

- Я что хотела, - вкрадчиво начала Матрёна, - у вас скоро прибавление появится, а я одна одинёшенька в четырёх стенах маюсь. Может, позволите Лизоньку к себе забрать, хотя бы на время. Девочка замерла в ожидании решения.
Оська заверил, что дочурка ему очень дорога, без неё дом опустеет. Он категорически против. Полина же право выбора оставила за Лизой.

Новый год бабушка с внучкой встречали уже вместе. Вдвоём.
Матрёна ушла на заслуженный отдых, и целиком посвятила себя воспитанию Лизы. Психика девочки постепенно восстанавливалась. Жизнь вновь приобретала красочные тона и оттенки.

Вторая волна несчастья захлестнула Лизу с головой, когда она училась в пятом классе. Скоропостижно скончалась её надёжная покровительница, любимая бабушка Матрёна. Мир для Лизы рухнул в одну секунду. Забившись в угол, она уставилась в одну точку и отчуждённо повторяла как заклинание: «Бабушка, милая, возьми меня с собой».

После похорон и помина, Лиза наотрез отказалась пойти с мамой, Полина осталась на ночь с дочкой. Девочка категорически протестовала против еды, сна, и каких-либо успокоительных лекарств. Она заняла место на табуретке в том же углу и безмолвно снова сфокусировала отрешённый взгляд на одной точке. Даже на войне Полине никогда не было так страшно, как боязно теперь за состояние дочери.
Присев рядышком на корточки, она обхватила худые коленочки Лизы и стала ласково убеждать, что всё наладится, что у неё есть семья, и сообща они преодолеют это горе.
    
- Лучше сразу умереть, -  простонала девочка.
- За что ты так, доченька?  Ведь ты сама всегда хотела жить с бабушкой. Тебя никто не обижал. Мы часто с тобой виделись и хорошо ладили. И брата Витьку, мне казалось, ты любишь.
- Люблю, очень люблю. Но Осечка твой меня точно теперь убьёт. И Лиза выплеснула на мать на время затихшую обиду, до боли обострившуюся в горькие дни.
- Моя ты жалкая, что ж ты так долго молчала? Хотя бы бабушке намекнула. Прости меня, солнышко, я постараюсь всё исправить.

Розовые очки давно слетели с глаз Полины. Оська оказался обычным приспособленцем. Тянула его здорового дармоеда, думала какой-никакой отец Витюшке. Но, главное, не хотела мать тревожить, изображая счастливую женщину. Матрёна всё понимала, но подыгрывала дочери, полагая, что Поля всё ещё любила Иосифа.

Разговор Полины с Оськой был коротким: исчезнуть из их жизни раз и навсегда.
- Никаких больше мужиков, - сказала себе Поля, - только дети, только их спокойствие и интересы.

…Елизавета с отличием окончила десятилетку, думала о выборе дальнейшего образования. Именно в это время, в первый раз она вкрадчиво спросила мать о родном отце.

- Он был замечательным, порядочным человеком, - вздохнула Полина, - хирург от Бога. Я его очень любила. Но он был не свободен и о твоём существовании ничего не знал.
- Буду как папа, - твёрдо заявила Лиза, - людей спасать!

За годы учёбы в мединституте Елизавета показала себя самой способной студенткой на курсе. Её ждало блестящее будущее. На госэкзамене по избранному профилю присутствовал известный военный хирург из Москвы, профессор Соболев. Из большой группы выпускников он выделил двоих: Елизавету Колокольцеву и Тимура Саркисяна.

Пока Лиза в аудитории блистала знаниями, её мама за дверью напряжённо переминалась с ноги на ногу. А когда дочь вышла в коридор вместе с профессором и Саркисяном, что-то живо обсуждавшими между собой, у Полины помутнело в глазах.

- Познакомьтесь, - представила Лиза, - это профессор Елизар Платонович, он предложил нам с Тимуром стажировку в столице. А это моя мама – Полина Викторовна.
Профессор, с трудом сдерживая волнение, под предлогом обсудить кое-какие детали, пригласил Полину в скверик прогуляться.

- Поля, я считал тебя погибшей, - начал длинный монолог профессор, - после войны искал тебя. Но твой госпиталь попал под авиабомбёжку, не уцелел никто. Искал, чтобы как-то загладить свою вину перед тобой, хрупкой девочкой, открывшей бесчувственному чурбану светлую душу, а я грязными сапожищами растоптал твою любовь, не имея на то никакого права. Сама судьба поквиталась со мной за тебя. В оккупации погибли все мои родные. Прости, Поленька, дурака старого. Что я всё о себе, да о себе. Расскажи, как живёшь? Муж? Дети? У тебя безумно талантливая дочка.

- Это и Ваша дочь, Елизар Платонович. Мужа нет. Сын Виктор готовится к поступлению в строительный институт.
Последнюю фразу профессор почти не слышал: сердце «выпрыгивало» из груди, слёзная поволока застила глаза, мысли судорожно путались в голове.

- Родная дочь, - прошептал профессор, смахивая со лба холодную испарину, - не могу поверить. За что мне такой царский подарок судьбы?! У меня ведь никого нет. Заново строить семью не было душевных сил. Поля, только не говори сразу «нет». Подумай хорошенько, давай попробуем быть счастливыми. Ради Лизы, Вити, ради нас с тобой.

…Через месяц на подмосковной даче профессора Соболева его новая большая семья отмечала поступление Виктора в столичный строительный ВУЗ. Окрылённая Лиза не отходила от папы ни на шаг…
12 Бойтесь своих желаний
Ольга Альтовская
     Василий Иванович, бухгалтер ЖЭКа, в обеденный перерыв просматривал в интернете ленту новостей. И вдруг его глаза зацепились за рубрику «Афоризмы». Василий Иванович любил умные мысли и часто в разговоре мог ввернуть понравившуюся фразу. И сегодня, просматривая новые, тормознулся на одной: «Бойтесь своих желаний – они могут исполниться».
     – Что за ерунда, – подумал Василий Иванович. – У меня столько нереализованных желаний: была бы возможность...
     Тут у него закружилась голова, и он отключился. Когда открыл глаза, в руке у него был цветик-семицветик – точно такой, как в детской сказке – с семью разноцветными лепестками.
     – Ну, раз уж так повезло, надо попытать счастье. Нельзя упускать такой шанс.
     Василий Иванович давно хотел машину, как у начальника ЖЭКа – Ауди серебристого цвета. Он оторвал красный лепесток и пожелал себе машину. Глянул в окно, а там, рядом с машиной начальника, стоит его новенькая Ауди! Он выбежал на улицу, подбежал к машине, погладил серебряный бампер и увидел в открытом окне начальника. Тот с удивлением смотрел на него.
     – Василий Иванович! Это твоя, что ли?
     И только Василий Иванович захотел радостно подтвердить, что да, мол, моя, как в голове пронеслась мысль: а вдруг спросит, на какие такие шиши ты её, мой дорогой бухгалтер, купил? Не иначе мухлюешь с коммунальными платежами. А там и проверяющие органы подоспеют с ревизией. В ГИБДД с правами морока. И Василий Иванович сказал:
     – Да что Вы, Сан Саныч! Разве мне такая по карману?
     Он незаметно оторвал оранжевый лепесток и сказал:– Не хочу машину. – И к машине подошёл какой-то незнакомец, сел в неё и уехал.
     Василий Иванович вернулся в кабинет и решил пожелать себе неземной любви с секретаршей Виолеттой. У него никогда не было такой роскошной женщины – высокая, статная, макияж, пышно взбитые волосы. А ноги! А грудь!.. Он оторвал жёлтый лепесток и представил Виолетту в своих объятиях.
     В кабинет к нему вошла секретарша Виолетта, посмотрела на него нежно и произнесла:
     – Василий Иванович, душечка, нельзя ли мне выписать премию к празднику. Хочу бриллиантовое кольцо, а благоверный жмётся, говорит, на меня никаких денег не напасёшься. А мне так колечка хочется!
     Виолетта подошла к бухгалтеру, наклонилась рядом с ним над столом, и его нос оказался прямо в её декольте. Василий Иванович задохнулся от предчувствия неземного блаженства, обоняя этакую прелесть. И он уже был готов поддаться соблазну, как совсем некстати представил образ её муженька – мастера спорта по самбо – здоровяка, с вечно хмурым выражением лица, и желание куда-то пропало. А Виолетта все не отходила, делая разные намёки. Василий Иванович незаметно оторвал зелёный лепесток. И прошептал:
     – Не хочу неземной любви.
     А вслух произнёс с облегчением: – Увы, дорогая, в этом месяце премия не предвидится.
     И Виолетта обиженно вышла из кабинета.
     – Ну и ладно, – подумал он.– К тому же разорит, – и, оторвав голубой лепесток, загадал давно желанное – выигрыш в лотерею.
     Нашёл в интернете таблицу с выигрышными номерами и подпрыгнул от радости. Ура! Он выиграл поездку в Арабские Эмираты. Лететь завтра. Путёвка уже ждёт.
Василий Иванович побежал к начальнику, поделился радостной новостью, взял внеочередной отпуск – и вот он уже в самолёте: летит в Дубай. Десять дней пролетели, как один день. Солнце, берег Персидского залива, пальмы, красивые женщины, пляжи…
     Домой он летел счастливый, загоревший, отдохнувший. На подлёте к аэропорту по салону самолёта стали тревожно бегать стюардессы, просили не волноваться, пристегнуть ремни. И Василий Иванович понял, что они сейчас разобьются. Он быстро достал свой волшебный цветок и, оторвав синий лепесток, пожелал благополучной посадки.
     Самолёт сделал ещё один круг над аэропортом и в конце концов приземлился. К самолёту устремились скорые и пожарные. Люди выходили бледные и испуганные. И тут Василий Иванович ужаснулся: а вдруг бы у него не было этого волшебного цветка! Он бы разбился. И ещё: если бы не выиграл в лотерею эту туристическую поездку и не полетел, то не подверг бы свою драгоценную жизнь такой опасности!
     Осознав это, он оторвал последний фиолетовый лепесток, чтобы не было больше соблазна, и в сердцах произнёс:
     – Не хочу больше ничего желать!
     И больше он уже никогда ничего не хотел. Ни есть, ни пить, ни ходить, ни дышать. По его последнему желанию жизнь остановилась в нём, и он умер.
     Хоронили Василия Ивановича всем ЖЭКом. Говорили тёплые речи, вспоминали его, как хорошего работника – скромного и трудолюбивого. Сокрушались и удивлялись превратностям судьбы. Вот ведь – повезло: выиграл в лотерею, слетал в Эмираты, благополучно приземлился. Тут премию ему назначили за квартальный отчёт. Жить бы да радоваться. Но, видать, не судьба. Говорят, сердце не выдержало…
13 Гвоздь
Амир Секамов
  Приходит бабка с покупками, разбирает сумки, дед заходит из сеней, спрашивает:

- Ну, показывай, чего купила?

- Да, дед, купила я кое-что для тебя, - старуха вытаскивает из кармана гвоздь. - Вот тебе, старик подарок, а-то никакого порядка в доме нет: вон даже портрет наш свадебный и тот на полу стоит, а в сарае у тебя – хомуты валяются, плеть на полу, все разбросано – бардак, да и только!

  Отвлеклась на пару секунд, и продолжила:

 - Табуретка качается, скамейка  на ладан дышит, наличник отвалился и прибей, наконец, половицу – ноги ведь переломаем!

- Ты что, бабка, сдурела что ли? Как я одним гвоздем тебе здесь порядок наведу? - спросил дед, глядя на гвоздь.

- Так ты начинай с чего-нибудь одного, в следующий раз я тебе ещё гвоздей принесу, - ответила бабка.

- Давай решать, что нам надо в первую очередь? С этого и начнем, - переложил ответственность на старуху дед.

- Мне бы корыто повесить! Или зеркальце! - глядя в окно, размечталась старуха. - Всё веселей бы было!

- Нет, бабка! Это всё шалости, - сказал по-хозяйски дед после неуверенного предложения старухи, - надо сперва по хозяйству починить что-то!

- Вот половицу и прибей, а то без ног останемся!

- Половицу я скамейкой прикрою, а на скамейку табурет вверх ногами, чтоб не садились! И  безопасно и гвоздя на них жалко, -  решил схитрить экономный дед.

- Тогда сам решай, что с ним делать, - махнув рукой, сказала бабка.

  Гвоздь, слушая весь этот разговор, был невероятно доволен тем, что так нужен, можно сказать, необходим. Он даже представить себе не мог такую значительную роль в этом доме, особенно услышав слова бабки о свадебной фотографии, которая могла бы висеть на нём. Конечно же, после этого быть прибитым к половице или в сарае стать незаметной вешалкой для хомута – такие перспективы его не радовали.

  Дед взял гвоздь со стола и начал обход своих владений, прикидывая, примеряя и размышляя –  куда бы его приспособить и как бы ни ошибиться в первоочередности выбора? Так до самой ночи дед и не смог определить дальнейшую судьбу гвоздя.

  Сам же гвоздь, изначально готовый на все и зная свое предназначение – служить людям, до такой степени вошёл в роль важной фигуры, что когда дед, выйдя на крыльцо, приложил его к стене дома (даже не под навесом), гвоздь затаил на него страшную обиду. Как же можно его да на мороз, под дождь, и еще для какого-то старого ржавого ведра! В общем, отношения с дедом у него не сложились. Так и не найдя в тот день применение гвоздю, утром дед отправил его в ящик для  инструментов – от греха подальше.

  С тех пор гвоздь был начеку как только разговор заходил о нём. Например:

- Дед! Ты где там? Прибей, наконец, этот паршивый гвоздь – вот сюда!

- Чего шумишь, - спрашивает дед, выходя посмотреть, куда бабка намеривалась его прибить. – Давай, показывай!

- Да вот перила на крыльце разболтались! Так и свалиться можно!

- Молодец, бабка! Нашла применение этой занозе, а-то все мозги уже набекрень съехали! Щас принесу!

  В это время гвоздь, заранее присмотрев себе щель между рейками в ящике, прятался туда – уж очень ему не хотелось служить людям на морозе! Лучше в тепле и на виду, чтобы им гордились и не забывали!

- Ну, где ты там? – бабка уже нашла место для гвоздя и придерживала брусок, чтобы дед сразу забил гвоздь по месту.

- А его нигде нет! - из сарая кричит дед. - Ты его не брала?

- Да, на кой черт он мне сдался! Я ж его без тебя и не забью!

  Для себя он не прятался: гвоздь готов был пойти на всё ради людей, но только с одним условием –  принести им как можно больше пользы. Так и проходили дни, недели, месяцы!.. Бабка гвозди не покупала – зачем тратить деньги, если дед и так приспособился чинить клиньями, тряпками и всем тем, что попадалось под руку?

  Спустя год,  весной, гвоздь понял: ожидания бессмысленны, и в этом доме для него не найдётся достойного применения. Ночью, как вор – хотя так оно и было на самом деле (он украл сам себя у бабки с дедом) – тихонько вышел из дома на дорогу и пошёл искать лучшей участи.

  На телеге ранним утром ехал мужик. Увидев на дороге гвоздь, остановил коня, подобрал и радостно воскликнул:

- Вот это удача! Как же ты мне нужен! Вот приедем домой, сразу же прибью петлю к калитке!

  Радость мужика была приятна гвоздю, но и сыграла с ним злую шутку – ещё выше подняла его самооценку. «Как же так, - размышлял гвоздь, - калитка, конечно, важная персона, но она же всего на всего впускает и выпускает – хотя сама держаться будет на мне».

  Размышления становились невыносимы, и, когда проезжали мимо  монастыря, гвоздь соскочил с телеги и направился прямиком к нему, в полной уверенности, что уж здесь-то он пригодится людям в прямом смысле.

  Ворота были открыты. Гвоздь без проблем вошёл и остановился – у него закружилась голова от мысли, что в этом святом месте он будет участвовать в сострадании, в прощении, в спасении – пусть даже в самой ничтожной роли.

- Наконец-то нашёл, а мы уж не знали, куда ты делся? Все перевернули, а ты тут лежишь преспокойненько! Ну и слава Богу! – монах подобрал гвоздь и, махая руками, поспешил в сторону церкви, ища глазами, кому бы сообщить о находке.

- Нашёл! Слава Богу! - сказал он, показывая его первому попавшемуся брату.

- Слава! Слава! - с поклоном ответил тот.

- Нашёл! Нашёл! – повторял монах, радостно кланяясь, а потом продолжил причитать, уже глядя на гвоздь. - Как же тебя занесло в такую даль от храма? А-то смотрю – нет тебя в ладони Христовой,  вот думаю: ну и дела, не порядок – ведь всё обыскали! Ну и ладно, нашёлся, наконец! Слава Тебе, Господи!

  Гвоздь думает: «Вот и я нашёл на свою голову славу! Надо же так попасть! Хуже и придумать невозможно! Это что же получается, если, конечно, образно рассуждать – мною будет прибита к Кресту вся совесть, любовь и чистота людей?! С одной стороны это неплохо – пусть видят свои поступки со стороны, но в тоже время получается, что я как бы один из главных участников этого зверства! Как же так? Да, я создан для служения людям, но сдуру, в поисках наиболее подходящей для этого роли, нашёл на свою голову такое применение, что не дай Бог! – Они же всю свою гордыню, ненависть и грехи повесят на меня! Христос-то – Сын Божий, Он выдержит, а мне что – всю мерзость человеческую до конца дней своих брать на себя?»

  Пока он рассуждал, монах подошел к Распятию, взяв предварительно молоток, хотел было его прибить, но остановился – гвоздь оказался не того размера и никак для этого дела не подходил.

- Что, не тот? – спросил молодой монах, стоявший неподалеку. – Извини, брат, что напугал! Не хотел тебя смущать своим присутствием – вот молча и наблюдал.  Может, отдашь мне этот гвоздь? Он тебе всё равно, видать, без надобности, а у меня для него полезное дельце найдется!

- На, бери, раз надо, - сказал старик, немного расстроенный. – Теперь придётся в город ехать на базар! Да и ладно на людей посмотрю, себя покажу!

- А, можно? Я и молоток на пять минут возьму? - спросил молодой.

- Чего спрашиваешь? Что не привык ещё? Все у нас здесь общее – колхозное, так сказать, - расстроенный монах, покачал головой.

  Наш гвоздь совсем потерял голову от происходящего: «Ну, - думает, - может, наконец-то, дождался своего часа! Вот ведь оно как – судьба-судьбинушка  мною крутит!»

  Молодой монах зашёл в подсобку у церкви, достал дверную ручку, и поспешил к отхожему месту. Гвоздь начал сомневаться в своем везении, и, когда монах подошёл к дверце сортира и оторвал от неё тряпку, а на её место приложил ручку, гвоздь понял: удача окончательно отвернулась от него – опять дверь, опять скрип, а здесь ещё этот невыносимый запах! Монах примерился, занес руку и уже почти ударил по нему, гвоздь же в последний момент увернулся – и монах со всей силы попал себе по пальцам. Крик монаха был слышан даже за пределами монастыря, братья отовсюду бежали ему на помощь, что и помогло гвоздю затеряться и скрыться из виду.

- Хорошо, хоть промахнулся, - сказал гвоздь, и дал деру. – Ну, я размечтался, возгордился, чуть не влип! Надо бежать от греха подальше!

  Вышел за ограду, вздохнул свободно, и стал гнать от себя мысли разные: не дай Бог ими согрешить ещё больше, – тут-то его и настигла гроза.

- Это мне возмездие, - идёт, шепчет гвоздь. - Кто же всё-таки меня создал человек или Бог? Кому служить? Тоже мне вопросик! Страшновато, конечно, но разобраться надо. Так, значит: сбежал из монастыря, хотя дал слово людям служить, сразу после этого дождь начался – точно  Бог покарал! Ну, и не надо мне такой высокой чести! Ладно, прости, Господи, мне бы теперь под любою  руку попасть, куда вобьют там и успокоюсь.

  Дождь кончился, выглянуло солнышко, гвоздь довольный сложившимися обстоятельствами, легкой походкой шел к определившейся цели. Вдруг что-то его смутило - что-то не так?! Огляделся – всё нормально, посмотрел на себя и, о Боже, он покрылся ржавчиной!
- Вот тебе и проклятие монаха, - испуганно сказал гвоздь. – Это мне за гордыню! Кончена моя жизнь, никому я теперь не пригожусь!

  Так с опущенной головой, в печали, брёл он неизвестно сколько, и неизвестно куда, пока не упёрся в ворота заброшенного сарая. Прошёл между досками, смотрит, чего здесь только нет: уныло лежат и висят вещи, которые могли бы ещё долго служить людям. Из ящика полного ржавых гвоздей, такого же, что стоял у деда, высунулись любопытные.

- Что, братья – помирать собрались? - грустно спросил наш гвоздь, как бы шутя.

- Да нет! Хозяев ждём, - отвечает один, видно, что еще пригодный для работы.

- И давно?

- Лет шесть уж как не приезжали! Последний раз рабицу натягивали, штук двадцать наших использовали, так что надежда есть, - сказал ржавый оптимист. – Оставайся, здесь сухо и повеселей, чего одному бродить? Пропадёшь!

- Надо подумать, - с сомнением ответил наш бродяга.

- И думать нечего! Говорят, у людей совесть проснулась, так что скоро приедут! Точно говорю! К тому же ты не сильно ржавый, в первую очередь пойдешь!

- Хорошо, остаюсь! Если этим летом не приедут, дальше пойду!

  Так и живут они – в ожидании!
14 От Рождества до Рождества сокр
Виктория Вирджиния Лукина
Дом со шпилем возвышался в центре затерянного города, напоминая изысканную турель в колесе рулетки, вокруг которой вились улицы. Его вытянутые окна, ребристые своды и стрельчатые арки завораживали и притягивали взгляд. Фасад был окрашен в малахитовые и турмалиновые разводы, а парадную дверь обрамляли витражи. Под покровом тьмы дом напоминал «забальзамированный» готический замок, а его остроконечная башенка излучала свечение цвета вишнёвой наливки.

Филипп обошёл здание со всех сторон - дом был мрачен и безмолвен. Он достал связку ключей - щёлкнула невидимая пружина, лязгнул антикварный механизм и тяжёлая дверь поддалась.
Луч фонарика выхватил из темноты очертания шёлковой банкетки и старинное бюро с массивной чернильницей, комод красного дерева и жардиньерку, уставленную пустыми цветочными горшками. Филипп помчался по крутым ступеням вверх, минуя холлы, спальни, залы и библиотеку и шагнул в освещённую башенку.

Он достал телефон и набрал номер последнего входящего звонка.
- Видимо, вы уже на месте, - ответил приглушённый мужской голос. – Станьте в центр, тогда шпиль будет прямо над вами – почувствуйте его энергетику! Я хочу, чтоб вы спроектировали Зимний Сквер Чудес. Срок – от Рождества до Рождества. Об оплате не беспокойтесь – будет исполнено ваше любое желание.
* * *
Архитектурное Бюро сверкало гирляндами, шарами и вездесущим золотым дождиком, а настроение коллектива точь-в-точь отражало положение шторы в рабочем зале. С одной стороны - приподнятое - для веселья, с другой - поникшее ниже плинтуса - для работы. Проекты «застывшей музыки» были отложены «на потом», а нынче все мечтали лишь о метелях, романтике и чудесах!

Их высокий худощавый шеф - средних лет, с серебристыми висками и еле заметной серьгой в ухе, открыл коробку пастели. Выбрав сине-зелёные мелки, он нарисовал на грифельной доске ёлку, прикрепил к ней именные конверты с премией и воскликнул:
- С наступающим Новым годом, друзья! Объявляю каникулы до десятого января!
- Спасибо, Фил! С наступающим! Завтра – католическое Рождество! – оживился народ и, заглядывая в конверты, наперебой заговорил о штолленах, индейках, утренниках и приезде дорогих гостей.

Весёлой гурьбой все высыпались на улицу, а Филипп остался стоять у окна, любуясь снегопадом. Он думал о том, что, будучи агностиком, привык ничего не принимать на слово.
- Подумаешь, Рождество Христово…  – тихо сказал он, считая, что нет достаточных оснований ни для подтверждения, ни для отрицания этого события и мешает познанию, прежде всего, кратковременность человеческой жизни. Рай, ад, шамбала, колесо сансары – всё недоказуемо, построено на домыслах и личных убеждениях. Стоит ли быть легковерным или нужно всё подвергать сомнениям? Где истина, а где заблуждение?

Он поставил турку с молоком на плиту, добавил мёд, специи, листья чёрного чая и с дымящейся чашкой масалы сел в рабочее кресло. Ночная вылазка не выходила у него из головы. Её вполне можно было принять за сон, если бы не связка чужих ключей в кармане. Проект диковинного Зимнего Сквера – заманчивая идея, но… кто заказчик?
Телефон завибрировал, и оглушительная тирада разорвала тишину:
- Филипп! Надеюсь, ты не забыл, что у тебя есть мать? Та, которая до трёх лет кормила тебя грудью, болела вместе с тобой ветрянкой и была вратарём твоей детсадовской футбольной команды?! Так вот, я жду тебя на Рождество! Забудь эту свою, как её там… она от тебя ушла и, слава Богу! Будь хорошим сыном, иначе… иначе, я верну тебе твоего хамелеона!
   - Ма, не драматизируй, - Филипп рассмеялся. - Я через час заеду, а потом у меня будет много работы. Люблю тебя!

   Весь следующий день он провёл в архиве, разбираясь в системе радиальных городов и изучая месторождения малахита и турмалина. Он всюду искал упоминание о доме со шпилем, но находил лишь похожие здания в стиле ампир. Он уже почти отчаялся, как вдруг заметил затёртую папку с надписью «Летопись рождественских чудес». Бегло читая заголовки о невероятных исцелениях, встречах и поворотах судеб, Филипп наткнулся на чернильный рисунок готического замка с башенкой на крыше. Её острый, словно портняжная игла, шпиль был устремлён в небо и увенчан самой яркой звездой ночного небосвода.
   «Станьте в центр - тогда шпиль будет находиться прямо над вами. Почувствуйте его энергетику!» - вспомнились слова незнакомца.
- М-мм, - он задумчиво свёл брови. – Объективная реальность существует независимо от того, верим мы в неё или нет. А вдруг, это была та самая звезда, и её прикосновение свершило чудо? Что это за летопись, в которой об этом нет ни слова… хотя, похоже, тут вытравлены целые абзацы - видимо, что-то пошло не так...
Филипп положил папку на стол и обратился к архивариусу:
- Не подскажите, в каком году была издана «Летопись рождественских чудес»?
- Впервые слышу о такой.
- Но я её только что держал в руках! - он оглянулся – стол был пуст.
  * * *
Всю ночь Филипп рисовал эскизы террас, беседок, мостиков и ледяных скульптур, а на рассвете вышел из офиса и побрёл перекусить в круглосуточное кафе.
Неутомимый снегопад всё ещё колдовал над деревьями, делая их похожими на гигантские белые кораллы, а из окон лилась тонкая, словно медовая нить, нота ночной мессы из Ватикана. Морозный воздух звенел, становился гуще, а потом вдруг наполнился нарастающим скрежетом.
 Вдали заснеженного бульвара показался бесформенный силуэт, извергающий скрип и грохот. Он решительно двигался Филиппу навстречу и тот, прищурившись, разглядел необъятную женщину – в тулупе, ушанке и меховых уггах. Она толкала перед собой скрипучую то ли телегу, то ли коляску с песком и, широким жестом сеятеля, рассыпала его по сторонам.
 Подойдя ближе, румяная толстуха расплылась в улыбке:
- Вот, дорожки посыпаю!
- Не женское это дело - по морозу с телегой бродить, - заметил Филипп. – Возьмите мои перчатки, а то – пальцы отморозите! Как вас зовут?
- Мне нынче сон привиделся про скользкий лабиринт вокруг старого зАмка, а верный способ отвести дурной сон – сделать наяву всё наоборот. А зовут меня Марией.
- Замок?! Расскажите, какой он был?
- Ой… и красивый, и страшный - мне о таком бабушка в детстве рассказывала. Жил в нём барон фон Зиг с молодой женой, которую привёз из края алмазов и вечной зимы. Он для неё дом самоцветами и окошками цветными украсил - чтоб северное сияние напоминал, и в разгар лета целый холм белого сахара насыпал - чтоб на санях каталась. Да только она всё равно тосковала по родным местам, а ещё  оттого, что детей Бог не дал. И вот как-то в канун Рождества увидела баронесса из окна башни огонёк посреди озера и плач детский услышала. Выбежала она в метель, добралась до полыньи, глядит – рыбацкий фонарь, а рядом, в корзине – младенец. Взяла его на руки, полами шубы укутала и бегом в замок. Смотрит, наглядеться не может - мальчик, словно её копия – глаза чёрные раскосые, скулы высокие, ротик маленький. Да только барон не признал ребёнка - всё виделась ему рыбина озёрная, и однажды тайком отнёс его рыбаку. Как узнала про то жена, тотчас полярной совой обернулась и умчалась в свою вечную Зиму. Правда, потом из года в год на Рождество возвращалась – сядет на высокий шпиль, поплачет-поплачет, а на рассвете улетает с северным ветром...
   - Вот как... спасибо, мне это было очень важно знать. А теперь, предлагаю поскорей закончить песочные посыпания и разбежаться по домам — мороз, однако!
   Они рассмеялись и, словно цветочной пыльцой «освятили» пешеходные аллеи и бульвар, проложили тропку на площадку для выгула собак и обезопасили пятачок у таксофона. Первые прохожие зашагали по хрустящему снегу, не догадываясь поблагодарить странную пару, толкающую коляску - развалюху. И тут вдруг Мария ойкнула, замерла и вцепилась в рукав Филиппа:
   - Как-то мне нехорошо
   - Что такое?!
   - Кажется, я рожаю! – сказала она и, присев на край своей колымаги, застонала: - О-ооой!
   Мария стянула с головы лохматую шапку и повернулась к Филиппу – совсем девчонка, с рыжими косами и синими глазами.
   Он даже смутился и отвёл взгляд, а потом - впрягся в повозку и с криком «По-осторони-иись!» помчался в сторону городской больницы.
   * * *
   Трое суток ушло на проектирование, и больше недели – на изготовление макета. Зимний Сквер Чудес представлял собой огромный круг, в центре которого возвышался Дом со шпилем, вернее – его маленькая филигранная копия. Всё, до мельчайших деталей, соответствовало оригиналу - вытянутые окна, ребристые своды и стрельчатые арки. Фасад был окрашен малахитом и турмалином, дверь обрамляли витражи, а на крыше «вишенкой» горела остроконечная башня. У входа сверкала длинная «сахарная» горка с парком финских саней, по сторонам - ледяные озёра и плывучие айсберги, скалы с пингвинами, домики-иглу и дворец Большой Белой Медведицы. Упряжки северных оленей были готовы к состязаниям, а над заснеженной поляной, стоило лишь щёлкнуть выключателем, загоралась северным сиянием, стеклянная небесная сфера. А ещё была самоходная тележка, посыпающая скользкие дорожки песком, и дюжина снеговиков, и шахматное поле с резными ледяными фигурами.
   За время работы, почти без сна и отдыха, Филипп ещё больше исхудал и даже отрастил бороду, но выполнил заказ в срок – от Рождества до Рождества, от католического – до православного. «Даже боги не рождаются дважды, - размышлял он. – И это ещё одно подтверждение тому, что кто-то заблуждается, полагаясь на недостоверную информацию. Так уж лучше праздновать дважды, чем ни разу!»

А в сочельник, прямо у макета, его, наконец, сморил сон. Он плюхнулся на шаткую раскладушку, успев сунуть под голову окончательно оборванную штору, и моментально захрапел. Ему снился барон фон Зиг - смуглый, черноволосый, с тонкими усиками и золочёным мундштуком в уголке рта.
   - Мои благодарности! - кланялся барон. – Теперь я целую вечность буду спокоен и готов исполнить любое ваше желание. Говорите, что угодно вашей душе и отправимся поскорее в Сквер Зимних Чудес! Просите же, ведь рождественская ночь подходит к концу!
Филипп улыбнулся:
   - Я хотел бы не всё подвергать сомнению, хотя по-прежнему предпочитаю доверять лишь своим глазам, ушам и чувствам… короче, я хочу увидеть Марию.
   - А-аа, Мария теперь с младенцем на руках, и это – чудо на все времена, поверьте! Кстати, мальчик... хотите взять в жёны?
   - Нет, я вовсе не поэтому... просто... дело в том... вы не так поняли...
   - Хорошо-хорошо, она уже ждёт вас. Скоро рассвет, нам нужно торопиться.
   Они вышли из мастерской и вмиг оказались у Дома со шпилем. Филипп достал связку ключей - щёлкнула невидимая пружина, лязгнул антикварный механизм и тяжёлая дверь поддалась. Он метнулся к лестнице, взбежал на самый верх и шагнул в башенку…

На тонком, покрытом изморозью, шпиле сидела белоснежная полярная сова. Барон фон Зиг протянул руку, и она опустилась ему на ладонь. Восходящее солнце окатило их потоком ослепительного света, и они растворились в нём, словно волшебный рождественский сон или обычный ночной туман…
15 Чёрная кошка. Сельские зарисовки
Галина-Анастасия Савина
                1 часть.
     Это было давным-давно, ещё в довоенное время. В селе, где родился и вырос мой отец, на окраине села, почти у самого леса, жила очень странная женщина Агрепина. Сколько ей было годков, никто того не знал, не ведал, но старожилы поговаривали, что знавали её ещё со времен дедов и прадедов. Жила она как-то обособленно. Сторонилась людей, да и они её тоже всегда обходили стороной. И только чёрный кот, вернее кошка, жила в её избе. Но странное дело, их никогда не видели вместе. Если черная кошка прохаживалась по двору, осторожно ступая и, как бы ощупывая каждый клочок земли, странным образом отдёргивая лапы, будто обжигая их, хозяйки никогда не было видно.  Чёрная кошка ходила, всегда опустив голову, будто бы специально показывая небольшой горбик на спине и вздыбленную шерсть. А вечером, когда темнело, её жёлто-зелёные глаза светились каким-то странным злобным светом. Если мимо этой чёрной кошки пробегал какой-нибудь одинокий пёс, он почему-то старался не лаять, а только настороженно рычал и торопился быстрее унести ноги, вернее лапы. Если же сельские собаки собирались стаей, они смелели, облаивая кошку, которая, забравшись на дерево, злобно шипела, показывая острые клыки.
Когда кошку нигде не было видно, тогда возле избы, в дворе или на улице появлялась хозяйка с такой же странной походкой, с такой же опущенной головой. Она всегда смотрела исподлобья, и невозможно было разглядеть, какого цвета были её глаза. И только некоторые поговаривали:
- У неё глаза разного цвета. Один зелёный, другой чёрный. Странно это, очень странно… - И, перекрестившись, спешили прочь.
- А разве не странно, их-то двое в избе-то…только всё порознь, каждый сам по себе…
А многие, переходя на шёпот, сказывали:
- Их там не двое… это всё она …одна …то человеком, то кошкой прикидывается да прохаживается… - И, совсем тихо, озираясь по сторонам, чтобы Агрепина не прознала, не прослышала, добавляли, - она ведьма, её Бо, ведьма.
И все крестились:
- Отведи и заступись…
Если в селе происходили какие-то странности, особенно в святые праздники, тоже, крестясь, сказывали:
- Агрепина страху наводит…шалит нечистая…
То с горки, что возле леса, в полночь, на Троицу, вдруг целой вереницей колёса от телег катятся, а внутри каждого огонь горит-разгорается, так и полыхает, так и лижет землицу, оставляя позади пламенные языки. А вслед за колёсами, прямо по огненным следам бежит ничейная свинья, да всё с диким хохотом, да всё с нечеловеческим завыванием, да всё с каким-то странным бормотанием.
То вдруг в какой недобрый день колесо у телеги отвалится или мешки сами по себе колесом завертятся на задке да и скатятся, развязавшись, и просыплется зерно прямо в пыль придорожную, если ненароком встретится кто из селян со странной соседкой, но и того хуже, с чёрной кошкой.
Тогда и кони понести могут, только держись, и тот, кто на передке возка, и тот, кто перед возком вдруг окажется.
А коли учует Агрепина, что кто-то из селян её недобрым словом помянет, пусть даже на расстоянии, пусть даже шепотком, пусть даже в хате, когда никто из чужих вроде и не должен слышать, так у того: то у коровёнки молоко пропадает, всё высосет; то ещё какая животинка захиреет, зачахнет, а то и вовсе помрёт.
Старики да селяне повзрослее, Агрепину побаивались, а молодые посмеивались да меж собой толковали:
- Глупости всё это.
- Вот чего удумали, боязно им…
- И то верно, далась им эта Агрепина…ну…просто…
бабка старая…и только…
- Ну да…только нелюдимая…
На том и заканчивались разговоры про странную селянку.

                2 часть.
     Приближался день 7 июля, древний славянский праздник Ивана Купала, и хоть своими корнями он уходил в языческое прошлое, люди верили, что в эту ночь по земле ходит счастье, но вместе с ним и нечистая сила, и чтобы уберечься от неё, никто до первых петухов не спал. Знали, что от злых духов спасают три стихии: огонь, вода и летние травы, поэтому в полночь жгли костры, так чтобы искры от них долетали до самых звёзд, вокруг них водили хороводы, пели песни, трапезничали, и прыгали через купальный огонь. Умывшись утренней росой по утру, ночью по воде пускали венки. До Иванова Дня нельзя было купаться в водоёмах, ведь там водилась нечистая сила, а в этот день и до Ильи она из водоёмов изгонялась. Вода в речках да озёрах становилась целебной и оздоравливала и тело, и душу. А ещё собирали травы, коренья, цветы, ведь в эту ночь они отличались особой волшебной силой и целебными свойствами.
      Молодежь часто хаживала в соседнее село на танцы. Так и в этот раз, в аккурат на Иванов день, весёлой гурьбой отправились к соседям, чтобы к полночи воротиться на поляну у реки, где селяне разожгут большой костёр. И. странное дело, зная хорошо дорогу хоть туда, хоть обратно, хоть с закрытыми глазами, хоть в темноте, услышав вдруг странное стрекотание сороки среди ночи вперемешку с нечеловеческим, то смехом, то завыванием, заблудились, и вышли с другой стороны села, там, где нужно было идти через кладбище. Всем стало жутковато. Сразу вспомнились рассказы стариков о ведьмах да колдунах. Но делать нечего, идти-то надо. Подбадривая друг дружку, стали подходить к воротам кладбища, и вдруг...
- Ой, мне страшно, там…там…
- Смотрите…ой, что это?..
- Вон там…над воротами…на кресте…
- Я бо-бо-юсь…
Стали причитать дрожащими голосами девчата, прячась за спины парней.
В темноте сразу и не различишь, но, когда подошли поближе, увидели – за крестом на воротах развевалось что-то чудовищно белое, хотя ветра совсем не было. На тёмном фоне ночи это было жуткое зрелище. Вернее, это было не что-то, а кто-то. Оно издавало ужасные крики, стоны и какие-то нечленораздельные звуки.
Негоже было парням перед девчатами робеть.
- Ну что, хлопцы, прогоним нечистую силу?
- А то! Где наша не пропадала!
- Знай наших!
И парни ринулись к воротам. Кто-то на ходу схватил палку, кто-то камень… Нечистая спрыгнула с креста, и размахивая грязно-белыми полотнищами, всё также издавая нечленораздельные звуки, ринулась через кладбище к реке. Забыв о страхе, вдоль могил, за ней бежали сельские смельчаки, а за ними, боясь остаться беззащитными в кромешной тьме, преодолевая страх, торопились девчата, охая и озираясь по сторонам.
У реки нечистая бросилась в камыши, стараясь затеряться. И действительно белых полотнищ уже не было видно. Подбежав к тому месту, где она исчезла, парни стали бить по камышам, по илу у берега, по воде.
Вдруг за их спинами послышалось злобное шипение, рычание и даже странный визг. Все почти одновременно в ужасе оглянулись и увидели убегающую кошку, которая, казалось, не уменьшалась, а почему-то увеличивалась в размерах. И уже вдалеке силуэт принял очертания человека. Все, казалось, целую вечность простояли в каком-то оцепенении. Постепенно приходя в себя, молча, не сговариваясь, все пошли в сторону костра. Всего в несколько минут оказались на праздничных гуляниях у реки. Странно, ведь были на другом конце села, а оказались среди своих у купального огня. Гуляющие подхватили их в общий хоровод. С весёлыми песнями забылись страхи. Все прыгали через костёр, кто в одиночку, кто парами, девчата пускали на воду венки. А к утру все разошлись.
     В полдень у колодца шепотком судачили селянки:
- Кошка-то чёрная хромает на заднюю лапу…
- И глаз у неё заплыл, какой не упомню…одним смотрит…да так злобно…
- Что ты…какая кошка…всё-то ты перепутала…
- Точно, не кошка… Это Агрепина хромает…сама видала…она по двору с палкой шастала…
- И когда ты только успела?
- Точно, точно. И я видала: и хромает, и глаз заплыл, и синяк во-о-от такущий…
- Тише вы, растрещались, как сороки, не дай Боже, услышит. – И перекрестилась.
На том все и разошлись.
К вечеру каким-то образом все в селе прознали о происшествии и о том, что двое парней, Стёпка и Семён, слегли от какой-то странной болезни. И только очевидцы понимали, что Стёпка тогда попал палкой по ноге той, в белом, а Семён – камнем в глаз.
Ребят тогда отвезли в соседнее село к знахарке. Оставила она ребят у себя на время. Отварами из трав, собранных в Иванов день, лечила, да примочками разными, да что-то тихо-тихо приговаривала.
Вернувшись домой, парни уже не говорили, что всё – глупости, а чёрную кошку обходили десятой дорогой и другим про то наказывали.
16 Рефлексии
Альба Трос
  Рефлексии… Харкнуть бы ему в рожу, тому, кто такие слова выдумывает. Не бить носом мордатого ботинка по цыплячьим рёбрам, хрустом упиваясь. Зачем? Интеллигент он, такой же, как и ты, выть будет и мамку родную продаст, лишь бы боль прекратилась. Только нутро-то не подменишь, не вывернешь наизнанку, в лохани не прополощешь и на место не вернёшь, мозолистыми руками выжатым, скалками пальцев отутюженным. Не спрятать правду, вертится она, треклятая, вокруг светила нашего. Что ж, пусть живёт, падла, имя тоске давшая, живёт и утирается. Поутру проснёшься с похмельной башкой, да и ничего вроде, вроде и ровно всё, ноги держат, и руки слушаются. А потом шагнёшь за порог, и вес тебе на плечи ляжет болванкой чугунной бессмысленной. Пудами в землю давит, а бросить страшно. Вдруг, облегченье испытав, воспаришь ты в небеса, освобождённый, и не найдёшь там никого.
17 Пепел
Альба Трос
Любимая, не плачь. Я знаю, ты устала смотреть на мир сквозь закопчённые стёкла, однажды занесённые ветром в твои глаза. Сколько раз ты промывала их водой и пыталась хотя бы ненадолго прикрыть веки. Тщетно. Чёрная тень наползает на солнце, и всё становится безжалостно ясным. Ты видишь, как они впиваются друг в друга поцелуями, как что-то говорят о любви, но вместо слов с губ падает пепел. Слой за слоем он ложится на землю, засыпая каналы, площади, дворцы. То, что они строили в жалких попытках зацепиться за вечность, исчезает перед твоим взором. Но надежда всё же есть, верь мне, я никогда тебе не лгал. Забудь об ангелах. Они давно сложили крылья и сидят в пыли, играя в кости, равнодушно наблюдая, как подпрыгивают на потрескавшейся почве щестигранники-судьбы. Бесы принесут нам с тобой спасение. Кто сказал, что они рогаты и страшны? Их боится лишь тот, кому есть что терять, ну а ты никогда не ждала ничего от жизни. Бесы придут, коснутся лба, и наступит забвение. Нам не встретиться с тобой на той стороне, но может быть, когда-нибудь, хоть на мгновение огонь вспыхнет в темноте, и мы узнаем друг друга… Эти слёзы на щеках делают тебя ещё прекраснее, но им не вымыть стёкла из твоих глаз. Не плачь, любимая, не надо.
18 Животные моего детства
Тамара Селеменева
И преданнее глаз вы не найдёте,
Готовых помнить, защитить, любить...
Любить вас лишь за то, что вы живёте,
Ждать, искренне скучать и всё простить!


Лошадка Бельчик
В Кубанских станицах в каждом дворе лаяла собака, кудахтали куры, гоготали гуси... У кого - то была корова или коза. В колхозах - обязательно лошади.
Помню нашего огромного белого пса, очень доброго и сильного.  Зимой Бельчика запрягали, как лошадку, в санки, и он катал нас, детей со всей улицы,  по снегу и льду на реке, а летом бегал, играл с нами. Малыши таскали его за уши, садились на него верхом... И он позволял, безропотно сносил всё. Казалось, что пёс улыбался, всем своим видом  выражая удовольствие и счастье.
Выручил Дик
Отец увлекался охотой, купил себе ружьё и завёл  охотничьего пса, рыжего  сеттера Дика.. Родители жили дружно,  а тут по какой-то причине серьёзно поссорились. Мама выкатила за калитку папин велосипед, прикрутила на багажник его чемодан и привязала к велосипеду Дика. Придя с работы и застав эту нерадостную картину, отец просто растерялся. Выручил пёс. Он вырвался, перепрыгнул через изгородь, вертелся вокруг мамы, вставал на задние лапы, пытался лизнуть её в лицо и скулил до тех пор, пока мама не сменила гнев на милость.
                Собака бешеная, или...?
В  десять лет меня укусила собака соседей, живших через несколько домов. Считалось, что если собака боится воды, значит бешеная. Чтобы проверить, соседского пса попытались искупать. Дядька Бендюк приготовил два ведра нагретой на солнце воды. Шаркающей походкой, согнувшийся из - за радикулита в три погибели, стал приближаться к собаке с ковшом. Сын крепко держал её.  Но пёс вырвался и убежал. Взрослые решили, что, возможно, псина бешеная. Мне назначили 28 уколов в живот. Ходила я в медпункт самостоятельно и получила их уже более двадцати, когда однажды, проснувшись, и не обнаружив родителей, испуганно поняла, что, наверное,  опоздала на укол. А это значит, что придётся заново делать все двадцать восемь. Плача и размазывая слёзы по лицу, брела по улице. Соседка Макаровна удивилась, откуда это я иду в такую рань. Оказалось, было только шесть часов утра, отец чем-то занимался  на берегу реки, братья - на рыбалке, а мама ушла на базар. Медпункт , естественно, ещё закрыт.

Кот Васька
У нас жил кот, больше всех любивший младшего брата. Васька спал у него на груди, утром провожал до калитки и терпеливо ждал, неподвижно сидя на столбике забора, Генку из школы. Завидев  издалека, бежал по улице  навстречу, радостно мурлыча и держа  хвост трубой. Днём он часто дежурил на мостках у реки, поджидая деда Макара с рыбалки, зная, что рыбкой дед угостит обязательно. Кот любил также, вытянувшись, лежать у самой двери. Закончилось это тем, что его шерстка попала в зазор между полом и низом двери, и когда кто-то резко открыл дверь, шкурка кота на бедре разорвалась. Ветеринара в станице тогда не было, и рану взялся зашивать  старший брат. Игла была прокалена на огне, нитка смочена тройным одеколоном... Кот орал, вырывался и царапался, а мы держали несчастного и ревели от жалости. К счастью, всё обошлось благополучно, кожа срослась, и уже через неделю Васька снова тёрся у ног и не помнил зла.

Змея... за пазухой
Росла я в семье с тремя старшими и младшим братом. Мальчишки старались всячески меня опекать, учили быть сильной и ловкой.  И пацанка из меня получилась ещё та! Я каталась с ними на коньках по льду на реке, уезжая далеко от дома. И это, конечно, не были коньки для фигурного катания. К валенкам привязывались коньки канадки или  ножи, как называли их братья,  я старалась не отстать и бежала вслед за ними изо всех сил.
Летом мы лазали по деревьям, и в округе не было ни одной шелковицы, на которой я бы не побывала. Возвратившись с охоты, старшие братья давали мне пальнуть из ружья в подброшенную консервную банку или выставленную цель. И однажды брат Женя подшутил надо мной и дал мне ружьё калибра 12, а не 16, как было всегда. Отдача в плечо была намного сильнее, и я в недоумении шлёпнулась на скошенный рогоз. 
Но главным местом наших детских игр была река Бейсужок, и с перил  Батуринского моста, который все почему-то называли греблей, мы прыгали  в воду, играли с  мячом и в ловитки, соревновались, кто дальше проплывёт под водой... Самым интересным занятием было поймать плывущего по реке водяного ужа, которых было довольно много. С этой целью наша ватага плавала у камышей одной стороны реки, внимательно наблюдая за открытым пространством до камышовых зарослей на другой. И как только головка и характерные изгибы тела пресмыкающегося показывались на воде, все старались рассмотреть V-образное пятно на его затылке, расположенное остриём вперёд. Ведь это могла оказаться и гадюка!  Затем все дружно, наперегонки устремлялись к ужу, стараясь  поймать, пока он не скрылся. И нередко мне удавалось быть победительницей. Я гордо носила за пазухой майки примерно метровую змею и наслаждалась завистливыми взглядами друзей - пацанов. Правда, ужи всегда выделяли какую-то дурно пахнущую смазку, которая отмывалась с большим трудом, но даже это не являлось для нас препятствием охоты. Ужа пытались поить молоком, кормить мелкой рыбёшкой и даже лягушками, но он почему-то молоко не пил и в неволе ничего не ел. И через некоторое время пленника отпускали на волю.
А однажды соседка Макаровна, очень любопытная и вредная, как мне тогда казалось, особа, в очередной раз пристала с расспросами, что я делаю, где была... Я обернула ужа вокруг шеи, а когда она протянула руку, чтобы понять, что это за украшение, отпустила голову ужа. Был крик и получился целый скандал, за что я впервые схлопотала ремня.   После этого случая ужи потеряли для меня всякий интерес. Скажу больше, став взрослой, я никогда бы не положила ужа за пазуху и даже не взяла бы его в руки!
19 Сын прививал нам любовь к братьям нашим меньшим...
Тамара Селеменева
Защитник Черныш
Окончив школу, я уехала в Москву на учёбу в институт. Затем вышла замуж, да так  и осталась здесь. Первое время мы жили в девятиметровой комнате  коммуналки. Даже тогда умудрились завести собаку, метиса овчарки. Мы возили  Черныша в большом рюкзаке в метро и  электричке на дачу. Как только доставался рюкзак, пёс немедленно садился рядом, следил за каждым шагом хозяев, заглядывал в глаза и поскуливал. И мы просто не могли оставить его дома или забыть. По дороге от станции, почуяв свободу и простор, носился по полю, выпрыгивал из растущей на нём пшеницы, словно прячась и вновь появляясь над ней.
Однажды осталась с псом на даче одна. Пришли какие-то незнакомые люди и стали пытаться погрузить на грузовик наши стройматериалы. Я встала на доски и препятствовала погрузке, как могла. Один из мужчин хотел меня оттолкнуть и... очень об этом пожалел. Черныш - защитник  вцепился в  рукав обидчика и держал до тех пор, пока не подоспели соседи. Авторитет его в нашей семье и даже у соседей после этого случая сильно вырос!
Уезжая в отпуск мы оставили пса на попечение моей сестрёнки, и за один день до нашего приезда он потерялся. Я очень переживала, долго искала, ходила по местам обычных прогулок, обошла весь район, но собака так и не нашлась.

Храбрая  Джульетта
Как очередники мы получили двушку в районе Чертаново на первом этаже. Но поскольку дом стоял на косогоре, этаж был высокий, почти как второй. Лето. Вернулись с дачи. Темнело. Натрудившись на воздухе, муж уснул на диване в большой комнате, расположившись головой к окну. Десятилетнему сыну разрешили смотреть телевизор в родительской спальне, я на кухне собирала его вещи для отправки в пионерский лагерь. На каждой  писала фамилию тушью и прижигала утюгом, чтобы метки не смывались.
Наша собачонка Джуля, породы тибетский терьер,  бегала из большой комнаты на кухню и обратно, громко лаяла, звала за собой и мчалась в комнату, где спал муж, затем снова ко мне, и опять в комнату...Наконец я отправилась за ней,  тихонько ругая за шум. Переступив порог, испуганно замерла: на подоконнике с внутренней стороны под занавеской прямо над головой мужа чётко вырисовывался мужской силуэт. Так вот о чём хотела сообщить  Джуля! Я сорвала со стены охотничье ружьё (тогда было модно  вешать разное оружие для красоты на ковры),  и с криком безрассудно бросилась к окну. Мужчина выпрыгнул на лоджию. Я - за ним. Даже успела рассмотреть, что это был лет тридцати пяти светловолосый человек, в белой футболке  с рисунком теннисных мячей и ракеток,  тёмных брюках...Поразили его колючие, злые глаза. Он спрыгнул с лоджии и убежал, а я продолжала голосить , потрясая ружьём и грозясь застрелить. Проснувшийся муж  ругался: "Почему не разбудила? Ведь всё могло закончиться настоящим несчастьем!"  А потом  началась настоящая истерика. Меня долго не могли успокоить. В квартире после этого случая жить   так и не смогли, и  вынуждены были произвести обмен и переехать в другой район. Но мы всегда помнили, как маленькая Джульетта спасла нас и, возможно, наши жизни.
Хомячки Матильда и Васька
Кто только не жил у нас, когда рос наш сын. И это не мы, а он прививал нам любовь к братьям нашим меньшим.
Небольшая двухкомнатная квартира. Хомячки Матильда и Васька постоянно приносили потомство, которое приходилось кому-то пристраивать. А ещё, если кто-либо приближался к клетке, хомячиха хватала своих ещё слепых детёнышей и поспешно запихивала их в пасть. Картина, прямо скажу, не для слабонервных!
Матильда часто убегала. Мы облегчённо вздыхали, в надежде, что навсегда. Но кто-то из соседей, к кому она попадала по стояку в туалете, приносили её снова со словами: "Это не Ваша?".
Вуалехвосты
О рыбках разговор особый.  Обжорливые и всеядные золотые, чёрные, жёлтые, белые капризные красавицы с пышным свисающим хвостовым плавником вуалехвосты держали нас в постоянном стрессе: не забыть бы вечером включить, а утром выключить компрессор для обогащения кислородом воды в аквариуме, иначе или сгорит компрессор, или рыбки задохнутся. За разными заботами утром все мы нередко выключить его забывали, и тогда приходилось звонить соседке и слёзно просить это сделать. На этот случай ей  оставляли ключи от квартиры.
Но зато смотреть на них удивительно. Завораживало и успокаивало, как плавно двигаясь, вуаль их хвостов грациозно и пластично, словно радужные веера, играла сказочными красками.
Сорок попугайчиков
Сын очень хотел завести попугайчиков. Мы считали, что и так уже перебор, и не покупали их. Наш третьеклассник решил эту проблему просто. В соседнем доме жил мужчина, который разводил волнистых попугаев для продажи. Андрей стал к нему ходить и помогать в уходе за птичками: чистил клетки, кормил... В результате ему  подарили пару попугаев. Правильное устройство клетки и уход привели к тому, что примерно через год их численность достигла сорока! На кухне висели две большие клетки. Всё это хозяйство так громко щебетало рано по утрам, что мы постоянно не высыпались. От клеток летели пух, корм и прочая грязь. Скажу прямо, для шестиметровой кухни многовато...Но как-то само по себе увлечение прошло, и всех птиц безвозмездно и ко всеобщей радости  передали заводчику.
Любовь к лошадям
Андрей с детства любил лошадей. Лето он часто проводил у бабушки на Кубани. Там  одиннадцатилетний мальчишка пешком, за десять километров, ходил в колхозную бригаду. Конюх Петро,  кубанский казак, сам очень любил и холил лошадей,  позволял вместе с ним водить коней к реке на водопой, купать, чистить, а потом  и ездить на них. Помню, как после езды на лошади без седла походка сына напоминала колченогого кавалериста, проскакавшего на лошади без отдыха много часов. Но весьма болезненные ощущения и дискомфорт  не останавливали, и он снова отправлялся в бригаду, чтобы пообщаться со своими любимыми животными.

Он будет у нас жить!
Как -  то наш уже повзрослевший сын пришёл домой позже дозволенного времени. Открыв дверь, я  растерялась. На пороге сидел огромный пёс, а сын поспешно заявил: "Он будет у нас жить." Вот именно заявил, а не спросил разрешение. И ещё объяснил, что собаку продавал "нехороший" человек, который бил и обижал её. На меня внимательно и жалостно одновременно смотрел шестимесячный щенок немецкой овчарки. Шерсть рыже - чёрного окраса  длинная и настолько густая, что выглядел он, как медвежонок.  Наша  собачонка Джуля  прожила  в семье уже 16 лет. Две собаки для небольшой квартиры?! На следующее утро я улетала на неделю в командировку. "Постарайся найти до моего возвращению для собаки других хозяев" , - сказала я строго.
Рано утром перед отъездом в аэропорт всё же сама вывела Макса на прогулку, накормила и поставила воду. Командировка получилась довольно трудной, о собаке я даже не вспоминала и только по дороге из аэропорта подумала: "И зачем я настояла, чтобы сын избавился от него! Такой красавец, послушный..." Дома пса не оказалось, на столе лежала записка мужа, что они с сыном уехали по делам и вернутся вечером.
Уставшая с дороги, рейс был очень ранним, задремала. Разбудил звонок жившей неподалёку нашей знакомой, которая попросила забрать Макса. Его оставили  до моего приезда. Собака крупная, мне практически незнакомая. Как она поведёт себя, неизвестно. К удивлению, пёс встретил меня с огромной радостью, вертелся, вставал на задние лапы и выражал неописуемый восторг, как-будто только  меня и ждал. По дороге домой он забегал вперёд, заглядывал в глаза и словно спрашивал, правильно ли себя ведёт. Дома я села в кресло и проговорила: "Что же мне делать с тобой, лошадь ты этакая?" Пёс положил голову мне на колени, растопырил в стороны уши и застыл...
Может, они понимают гораздо больше, чем мы предполагаем?  Так или иначе, послушный и ласковый пёс прижился и стал любимцем всей семьи.  Повзрослев, превратился в  такого красавца, что на прогулках многие оборачивались. Жаль, в выставках мы не участвовали. Как  переросток, он был крупнее, чем положено в соответствии с породой.
Как-то раз, ночью, Макс всячески будил нас: толкал носом, бегал на лоджию, вставал там на задние лапы. Мы не отреагировали. А зря. Утром увидели, что машина наша стоит на кирпичах, а все колёса украдены.
А ещё сын привёл в дом афганскую борзую. Знакомые уговорили нас подержать Мэри, так звали собаку, на время их поездки за границу. Выгуливал Андрей двух собак сразу, но иногда приходилось гулять с ними и мне. В руках был длинный поводок, на обеих концах которого по собаке. И вот однажды я не успела отдать Максу команду, и он рванул за кошкой. Поводок я не удержала. Макс мчался, а на другом конце поводка  болталась Мэри. Естественно, по пути она, бедолага, шмякалась, "квакая", то о дерево, то о мусорные бачки...А потом случилось самое неожиданное! Через несколько дней у неё начались роды. Никто из нас даже не подозревал, что собака щенная, и, конечно, я совсем не была к этому готова. Но, к счастью, всё прошло благополучно, четыре хорошеньких щенка появились на свет. Командировка хозяев собаки оказалась такой длительной, что я успела  раздать всех щенков.  Бесплатно, главное - в добрые руки.
По работе приходилось  много ездить и по республикам Советского Союза, и за рубеж. Однажды, встретив меня из очередной командировки, муж сообщил, что Макс потерялся. Сын взял его с собой, и, когда  входили в троллейбус, собаку, видимо, ударило током. Макс взвизгнул, вырвался из ошейника и убежал. Искали, но не нашли. Его нет уже пять дней.
Бросив дома вещи, отправилась на поиски. Расспрашивала бабушек у подъездов, мамочек с колясками и просто прохожих. -Да, здесь ходила огромная овчарка, и, кажется, её отловили собачники,- услышала и помчалась на улицу Юннатов, где  располагался собачий приёмник, и туда свозили отловленных собак. Среди показанных  одним из работников приёмника животных  Макса не было. В основном это была всякая беспородная мелюзга. Но слышался и лай крупных собак, и, как  казалось, голос Макса. Но туда меня не пустили. 
Конец восьмидесятых... Спрос на больших собак  велик, и я поняла, что, скорее всего, всех отловленных породистых и крупных продадут на "птичке", которая  располагалась тогда на Таганке. И на следующее утро,  в шесть утра мы с мужем уже там. Он походил со мной минут сорок, а потом уехал, сказав, что всё это бесполезно.
Народ всё прибывал, и продавцов с собаками стало множество. Несколько раз я ошибалась, подходила к похожим на мою собаку. Одна из них даже чуть не укусила. Ноги промокли в снежной каше и замёрзли. Но интуиция подсказывала: его приведут. И точно! Примерно в 11 часов я издалека увидела моего Макса.
Он стоял, привязанный на какой-то замызганный поводок, туго обвивавший шею, с понуро опущенной головой,  взгляд выражал тоску и  боль .  Нос  в ссадинах и кровоточил. Обычно чистая и блестящая шерсть теперь тусклая и грязная... Я окликнула и пёс так рванулся, что петля на шее чуть его не задушила. Он встал лапами мне на плечи и  громко голосил: "Гу-гу-гу-гу!".  Никогда раньше не слышала, чтобы собаки издавали такие звуки. Пытаюсь его отвязать, и тут ко мне подскакивает  именно тот человек, который не пустил вчера в собачьем приёмнике, врал, что там больные, давно отловленные . - Собака продана, сейчас придёт хозяин, и вам мало не покажется, - кричал он. - Да нет, это вам мало не покажется! Это мой пёс! Вы били  по носу, чтоб сломить его волю. Сейчас со мной  он никого не боится. И если прикажу - выполнит команду "фас! ", - с этими словами  отвязала  и увела исстрадавшееся животное, оставив продавца и покупателя разбираться друг с другом. Нас пытались догнать, но мы благополучно оторвались от преследователей, сменив на всякий случай в толпе направление движения.
Таксиста с трудом удалось  уговорить взять нас. Другие, увидев огромного пса,  попросту уезжали.  Но всё же, наконец, мы поехали домой! В машине Макс сидел, тесно прижавшись и положив голову мне на плечо. Тело его била мелкая дрожь. Как только мы вышли из такси, воспитанный и послушный пёс потащил мимо лифта по лестнице на шестой этаж так, что я едва поспевала. Дома - никого. Обойдя всю квартиру он рухнул, уснул у двери...
Конечно, увидев собаку, и  сын, и муж не поверили своим глазам, несказанно удивились и обрадовались. Потом сын сказал: "Это только ты, мама, смогла через столько дней отыскать собаку в Москве!" 
20 Биосфера
Марина Бутба
Что я помню и что я хочу забыть...Мой отец был талантлив, пронырлив, сильно пил, сквернословил и дрался с матерью. Мама держала в руках дом, тащила на себе детей, алкоголика-мужа, впоследствии инвалида, кормила ораву родни и друзей-прихлебал. Она была грубовата на язык и горяча на руку. Но, с волками жить, по-волчьи выть.

После одного второсортного института, куда я поступила из-за удобства его местоположения, рядом с домом, чтобы далеко не ездить, я вышла на работу и искала любой шанс, чтобы сделать рывок в жизни. Жить в квартире с родителями, вечно скандалящими, дерущимися, в бесконечном проходном дворе знакомых, было невыносимо.

Судьба пришла ко мне в одной молодежной компании в облике невысокого (мне - по плечо) брюнета, полного, одутловатого и бледного. Он и стал вскоре моим мужем. Дима , так звали моего мужа, был ведущим журналистом в одном из крупных столичных журналов. Он был старше меня лет на 15. Да какая разница? Главное то, что брак с Димой был для меня рывком из той беспросветности, в которой проходила моя предыдущая жизнь.

Знакомые говорили мне, что я чем-то похожа на  Дину Дурбин. Да-да, что-то в этом роде я и сама замечала. К тому же, меня и зовут Диной. Одним словом, я  - прехорошенькая. Муж же мой был далеко не красавцем, к тому же, он был не очень здоровым человеком. Зато у него, к моменту сватовства, уже были две пятикомнатные квартиры в самом центре  Москвы и парк машин-иномарок. Тогда как до Димы, я жила с родителями на окраине города и не в таком комфорте, который мне обеспечил муж. Одним словом, Дима был для меня выгодной партией.

Мужу как-то странно достались квартиры в 90-е, как он мне рассказывал. Одну квартиру Дима, вроде, расселял, а вторая ему обломилась в результате неких разборок и до моего мужа принадлежала одному криминальному авторитету, который оформил квартиру на Диму, а сам потом исчез или умер. Темная какая-то история. Но я лишних вопросов не задавала. Я высоко прыгнула, была очень рада этому рывку и горда собой. Как и мои близкие: все мною гордились и ставили меня в пример своим, по нашему мнению, менее удачливым знакомым.

Между тем, муж выстроил большой дом в Подмосковье, у нас родились дети. Дима  купил отель в Испании и мы часто там жили. Муж был хорошим отцом и семьянином. Тут надо отдать ему должное. Неудобство было для меня в другом: в доме, квартире и отеле  постоянно собирались знакомые мужа, общаться с ними приходилось мне.  И так как этот круг знакомых включал окололитературную тусовку, то от меня требовалось развлекать гостей интеллектуальными беседами. Это было не в моих силах, и муж сильно злился на меня. Дима заставлял меня учить иностранные языки, читать, все время обзывая малограмотной и деревней. Мужу, как и моим близким, было необходимо хвастаться перед знакомыми теми моими знаниями, которые были тяжелы для моего собственного понимания и усвоения. Все эти языковые и литературные премудрости не давались мне, мучая меня и раздражая, делая мою жизнь невыносимой. Груз ненужной мне информации меня просто убивал!

Надо сказать, что списка литературы для углубления моих знаний и речевых навыков, муж мне не давал. При всем желании Димы просветить меня, вот именно этого перечня макулатуры, супруг мне не давал. Когда я, изведенная и истерзанная до изнеможения вечными литературно-словесными претензиями моего благоверного, попросила его дать мне список литературы для чтения, муж сразу замолчал. А посоветовала мне попросить книжки  у Димы (в ответ на его притязания сделать из меня интеллектуалку) моя мама, которой я уже часто жаловалась, на слишком премудрого для меня, супруга.

Мама у меня не говорит ни на одном иностранном языке. А зачем? Она же всю жизнь живет в Москве и, кроме дачи в Подмосковье, никуда не ездит. У мамы нет высшего образования. У нее просто никогда не было  ни желания, ни необходимости, ни времени учиться. И зачем? У ее мужа, моего отца, оно, высшее образование,  было, но вел он себя при этом, как неандерталец. Одним словом, моя мама жалела меня в моем счастливом и удачном браке. К тому же, ее  сильно удивляла такая маниакальная окололитературная ситуация. Мама очень хотела мне помочь. Благодаря маминому совету, муж мой ненадолго заткнулся, но продолжал обзывать меня  необразованной и неинтересной.

Я уж не говорю о том, что я везла на себе дом, квартиры, офис мужа, отель, работала (правда, когда дети уже пошли в школу), терпела бесконечные выговоры англоговорящей свекрови по случаю и без.  Так еще все эти претензии супруга по поводу расширения моего литературного кругозора! Дима  настаивал, что статус мой должен соответствовать моим обязанностям, которые я не выполняю должным образом из-за моей, якобы, малограмотности. Такое положение вещей не давало ему добиваться каких-то, одному ему понятных, целей. Весь этот пафос расшатал мне нервы донельзя. Я стала пить. Курила я всегда. Эти пристрастия тоже были предлогами для нотаций, воспитания, манипуляций и претензий в мой адрес со стороны мужниной родни.

Свекровь и муж пилили меня постоянно. Они жаловались моим родным, что, мол, Дина пьет. Как будто моих родителей можно было этим напугать или обескуражить. Они только отвечали, что  в родительском доме их дочь не пила и не курила (а пусть муж и его родня докажут, что не так!). Во всей этой кутерьме и говорильне, бесконечной слежке мужниной родни за мной с целью скомпрометировать и подставить, в беспрерывных препирательствах и обсуждениях моего ненадлежащего поведения, притом в присутствии детей, родственников и прислуги, я ничего не успевала по дому и на работе. Конечно, у меня были няни  у детей, прислуга, водители. Да, помощники были, оплачивал их муж. Но руководила-то ими я. Так что хлопот было много. В результате, я едва уже могла переносить Диму, его зАумь и наш образцовый брак.

Мы развелись цивилизованно. Без мордобоя и битвы за детей и имущество. Муж поступил благородно: в одной из его квартир стала жить я с детьми, бэху (правда, уже не совсем новую) он мне оставил. С деньгами и детьми проблем нет. Деньги , теперь уже бывший, муж дает, детей часто забирает к себе. У меня осталась прислуга. В моем полном распоряжении. Но, все же, деньги муж дает не те, что прежде. И меня заботит наш уровень жизни. Ведь моя жизнь - образец для моих знакомых, надо держать статусную марку. Впрочем, есть главное достижение нашего развода, которое меня очень радует: больше никто не заставляет меня бесконечно учиться, читать стихи и прозу, высказывать по этому поводу свое мнение в нескончаемых беседах. Правда Дима сказал, что мне больше никогда не выйти замуж, так как он был моим выигрышным лотерейным билетом. Как бы не так! Еще рывок! Где наша не пропадала!

Я вышла на новую работу в один глянцевый журнал, благодаря связям бывшего мужа. Раньше я всегда работала на семейный бизнес, в офисе Димы. На новой работе я сразу же закрутила роман с издателем, который был женат, у него были дети. Я привыкла, что литературные звезды падают к моим ногам. И приносят щедрые дары мне, их Музе  Издатель моим чарам не поддался и с женой разводиться не захотел. А он был богат и хорош собой! Для меня он был бы отличным шансом в жизни.

Одним словом,  я сильно горевала. Жизнь-то катит к сорока, у меня дети, стереотипы, навязанные обществом. Ведь я сама тружусь на ниве литературы, вижу, что пишут мои коллеги про разведенных и незамужних женщин с детьми. Дескать, незамужем, значит, ничем не примечательная (некрасивая, неумная, больная, старая, с плохим характером, не в себе, и вообще, что-то с такой женщиной не то). Про таких же, неженатых, с детьми, мужчин, большинство которых просто не берут на себя ответственность за новую семью, что является главной обязанностью мужчины, наша пресса не пишет. Мужчины у нас себя-то зачастую прокормить не могут, не то, что семью и детей. Но для масс-медиа в нашей стране такой трудности нет. Почитать нашу печатную продукцию, так вся проблема государства - в незамужних женщинах с детьми. Такой вот шовинистический однобокий взгляд на жизнь. Короче, вся эта ураганная чепуха раздувала пожар страха и ужасного отчаяния в моей голове!  Я очень боялась не выйти замуж и дать повод для злорадства бывшему мужу, который и не собирался жениться. Он просто смотрел, как я буду выплывать из нашего развода.

Горевала я, горевала, пока в гостях у подруги не познакомилась со своим вторым мужем - европейцем. Ник пережил личную драму, а тут и я - в горе. Мы влюбились, стали встречаться и вскоре поженились. Он живет теперь у меня, вернее, в квартире моего бывшего мужа, где живу я с детьми.В элитном особняке в центре Москвы.  Ранее Дима сделал хороший ремонт для наших детей, пока я еще не была замужем за Ником. Теперь нам тут уютно с моим вторым мужем. Европеец еле говорит по-русски, а по-английски плохо говорю я. Однако, нам есть о чем поговорить и днем, и ночью. Но главное теперь в этом браке (кроме, разумеется, нашей любви), самое важное для меня то, что мне больше никто не может дома сделать замечание и нудеть, что я не читала тот или иной роман, и что я не могу высказать свое мнение о перипетиях в некоей драме, а также, что я не в состоянии оценить слог, полюбившейся всему свету, поэмы, либо обсудить чувства главных героев в модной театральной постановке, измеряя (чем- то там) глубину (или ширину? или силу? тьфу) катарсиса. Нам бы с европейским мужем определиться, что мы едим на завтрак, обед и ужин. И все у нас в порядке. Скоро уезжаем к Нику в Европу, где у него недвижимость. Моя мама и я, мы уже рассказали об этом отъезде всем нашим знакомым, которые остаются  прозябать в России. Папы с нами уже нет, а маму я скоро, надеюсь, заберу в Европу. Ведь мне так повезло! Я вышла замуж за иностранца, а это значит, что я поймала-таки синюю птицу счастья. Теперь я буду жить заграницей, и весь мир  открыт для меня!

Хотя моя сестра, живущая в одной европейской стране, с таким, не помешанным на культуре, мужем, собирается, вроде, разводиться. После 10 лет  обхаживания сестрою европейца (пока он работал в Москве), в результате всех ухищрений потенциальной невесты, она вышла-таки замуж за своего, казалось нам, вечного жениха. Муж вывез семью в Европу, но после 10 лет долгожданного брака, жить вместе, невзирая на хваленое и столь разрекламированное в России западное благополучие, оказалось невыносимо. Сестра подумывает вернуться в Москву. Но статус жены европейца..Короче, все сложно. Впрочем, в каждой избушке - свои  погремушки. 

В моем случае, буду надеяться на лучшее. Рожу еще одного ребенка, уже европейца. Мужу и маме будет, чем заняться.

И больше  - никакой литературы!!!
21 Другой мир
Виктор Владимирович Зубарев
 Мы много слышали о существовании параллельных, виртуальных и сказочных миров. Но, оказывается, ещё бывает и музыкальный мир.

В нем всё устроено по-особенному. Там находится огромная страна под названием Нотный Стан. В ней правит  король Скрипичный Ключ. Жители страны между собой часто называют его сокращенно Скыр. Король – толстый, пузатый и очень строгий.
Основное население – это маленькие, кругленькие и забавные ноты. Все они распределены по специальным домикам (произведениям), так называемым: операм и балетам, шлягерам и куплетам, вальсам и маршам, и ещё многим другим.

Но, где бы не находились ноты, они всегда являлись подданными Скрипичного Ключа и подчинялись только его законам.

Внутри всех песен или опер бедные нотки были строго расставлены по своим полочкам. Им запрещалось перебегать не то, что в другие произведения, но даже прыгать со строчки на строчку. За порядком ревностно следили верные псы Скыра – диезы, бемоли, бекары и многие другие.

Как же хотелось ноткам побегать, порезвиться! Но им постоянно внушали, что этого делать нельзя. Если дать нотам свободу, то произведения заболеют и умрут.

В одной, непопулярной  песенке, рядом расположились три неразлучные ноты: Ля, Си и Ми.

- Зачем мы здесь сидим, как истуканы. За последние полгода ни один музыкант к нам не заглядывал и, когда ещё заглянет. Думаю, ничего не случится, если мы ненадолго сбегаем посмотреть, как живут в других мирах, - однажды предложила подругам нота Ля.

- В каких таких других мирах?

- Ну, например, в литературном. Там живут похожие на нас буковки.

- Действительно, что мы теряем? Мы же - ненадолго, - поддержали подругу Си и Ми, - но, как туда попасть?

-  Очень легко! Надо спрыгнуть на стол и заскочить в любую книгу.

Дождавшись, когда часовые Диез и Бемоль уснули, три подружки спрыгнули с нотного стана и выскочили на большой письменный стол. Там лежала открытая книга. В неё и устремились любознательные ноты.

-  Вы, кто? – на первой же странице спросила у них буква «А».

У букв не было короля, как у нот, но у них была своя иерархия – алфавит. Согласно этому алфавиту – главной была буква «А», остальные выстраивались за ней в указанном порядке. Но в жизни эти построения большой роли не играли. Главными законами были Правила и перед ними все буквы были равны. А знаки препинания (точки, тире, запятые и многие другие) бдительно следили за соблюдением Правил.

-  Мы ноты из песенки про дождик. Слышали такую?

-  Нет, не слышали. Что вы здесь потеряли? – недружелюбно продолжила ворчать «А».

-  У нас в музыкальном мире  очень скучно. Мы всё время сидим на своём месте и не можем даже нигде погулять. Вдруг, заглянет музыкант, а нас – нет. Хорошо, когда произведение популярное и ноты знают, за что страдают. А у нас – одна скукотища.

-  Боюсь, вы попали не по адресу. У нас здесь все буковки сидят на своих местах и живут только в своих словах и предложениях. А книги, бывает, никто не открывает годами и десятилетиями. И у нас, и у вас одно предназначение – сидеть на своём месте.

-  Как же всё не свободно! А где же можно жить по-другому?

-  Не знаю. Может в математическом мире? Там живут циферки и, говорят, что у них от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Вон, видите, на полке стоит зеленая книга. На ней написано «Математика». Попробуйте. Только, не знаю, где вы найдёте там место для себя.

Циферки очень удивились, когда узнали, зачем к ним пожаловали ноты.

-  Кто вам сказал, что у нас можно гулять, где попало? Наши законы, действительно, более свободные. Но, это, лишь, на первый взгляд. Здесь всё подчинено Итогу. В Итоге цифры стоят, как часовые, без движения. А там, где можно двигаться, действует другой закон: «что написано пером, не вырубишь топором».

-  А где же по-другому?

-  Наверное, в реальном мире. Чтобы в него попасть, надо спуститься со стола и через дверь выйти на улицу.

Во дворе, недалеко от дома, нотки встретили муравьёв, которые несли длинную соломинку.

-  Здравствуйте. Мы ноты из песенки. Нам надоело сидеть без дела у себя в Нотном Стане. Мы хотим активного образа жизни.

-  Ну, тогда вам сюда. Мы целый день перемещаемся и работаем. Что вы умеете делать?

-  Мы умеем сидеть на месте.

-  И, всё?

-  Разве этого мало? -  Обиделись нотки.  -  В нашем мире, если мы не будем сидеть, где положено, всё пропадёт.

Муравьи переглянулись между собой: «Вот бы нам туда». А ноткам сказали:

-  Это в вашем мире. А здесь не так. Просто так сидеть? Ну, сидите! Хотите  -  не сидите. Ничего не рухнет и не изменится. Только зачем вы тогда здесь нужны?

-  Хорошо, можно нам научиться вашим работам?

-  Да, легко! Берите вон ту соломинку и несите за нами. Мы покажем куда.

Нотки взяли соломину. Она оказалась не лёгкой. Донесли до места.

-  А что дальше делать?

-  Идти за другой соломиной.Потом, за следующей.

-  Зачем это нужно?

-  Мы строим дом.

-  Ну, наверное, скоро построите. И, что тогда?

-  Будем строить другой дом. Потому, что дожди, ветры и многие другие обстоятельства постоянно рушат постройки.

-  И, как часто вы строите?

-  Мы строим всегда.

-  А когда вы отдыхаете? Мы уже устали.

-  Отдыхаем мы только ночью.

-  Нет, девочки,  -  сказала Ля, обращаясь к подружкам,  -  сидеть, как-то, лучше. Это всё - не для нас.

-  Знаете,  -  сказали муравьи,  -  есть две поговорки на эту тему. Первая: «Хорошо там, где нас нет» и, вторая: « Где родился, там и пригодился». Шли бы вы лучше к себе. Там вас ждут, и там от вас всегда польза, даже если вы будете просто сидеть и ничего не делать. И, не расстраивайтесь. Вы только представьте себе, что на ваши места сядем мы, муравьи. Вот будет музыка!
22 Необычный подарок
Виктор Владимирович Зубарев
Олегу очень нравилась одноклассница Лена. В первых числах сентября у неё был день рождения. Даже, нет! Юбилей. Целых десять лет. Всё лето, проведенное на даче, мальчик думал о подарке. Ему хотелось, чтобы это было что-то необычное, оригинальное.

Вообще, Олег был большой выдумщик и постоянно что-то мастерил. Недавно он вылепил из пластилина полуметровую модель крейсера. Для этого понадобилось не один десяток пачек этого материала. А чтобы он был однотонным, пришлось собрать в кучу все цвета и долго их перемешивать. Получилась однородная коричневая масса. Построенный из неё корабль был покрашен в серый. Вышло очень даже здорово.

Мальчик знал, что Лена мечтала о маленьком, пушистом котеночке. Но её мама ни за что не соглашалась иметь в доме какую-либо живность.

Идея с подарком пришла неожиданно. Соседи по даче варварски утопили в бочке маленьких котят, родившихся у их кошки. Олег со слезами на глазах подобрал одного из них. У своего папы он видел скорпиона, залитого эпоксидной смолой. Выглядело это красиво. Мальчик, приложив много старания и сил, сделал небольшую коробочку с залитым эпоксидкой  котёнком. Это произведение ему понравилось и показалось хорошим подарком.

Когда творение сына попалось маме на глаза, она поинтересовалась, что это такое.

-  Подарок на день рождения  Лене.

-  Ты хочешь на день рождения девочке подарить мертвого котёнка? Да она тебя сразу назовёт живодёром, вампиром и монстром!

- Мама, он же залит эпоксидной смолой. Это такой сувенир.

-  Это не сувенир, а забальзамированный или законсервированный труп. Экспонат из кунсткамеры.

- А как же коллекции сушеных стрекоз и бабочек, чучела рыб, медвежьи шкуры на стенах и, наконец, папин скорпион?

-  Не морочь мне голову. Ты и сам, наверное, чувствуешь, что это, что-то не то.

Олег с досады чуть не расплакался:

-  Я так старался…

-  Ничего, ты молодец. Очень оригинальная мысль насчёт эпоксидки. Давай я куплю тебе игрушечного котика и ты из него сделаешь что-нибудь подобное. Это уже не будет так пошло и грубо. Может получиться красиво и необычно, и будет виден твой личный вклад в подарок.

 Так и сделали. Незадолго до этого Олег прочитал «Алые паруса» и, воодушевлённый ими, с поэтическим пафосом, сказав, что надо всегда верить в мечту, подарил своего эпоксидного котёнка Лене. И добавил:

-  Если думать, что он живой и любить его, как живого, он обязательно превратится в настоящего.

Девочке подарок очень понравился. Хотя её мама проворчала, что не видит в нем ничего оригинального и сказала:

-  Этому Олегу на день рождения я куплю игрушечный автомат, а ты свяжешь на него чехол и скажешь, что если его всё время гладить, то он начнет стрелять, как настоящий.

-  Ты злая, и шутки у тебя не добрые, - обиделась Лена.

Дома девочка часто играла с подарком. Она разговаривала с ним и гладила эпоксидную куклу. Иногда укладывала котенка спать рядом с собой.
Мама смотрела-смотрела на это и, видимо, что-то в ней дрогнуло и дало толчок к пересмотру своих принципов. Однажды утром она вынула из кровати спящей дочери её любимую игрушку и положила вместо неё маленького, пушистого живого котёночка.

-  Мама! Мама! – Прибежала на кухню изумлённая Лена, -  Олег был прав. Если верить в чудо, оно свершится. Смотри, котёнок превратился в настоящего!

Действительно, спорный по замыслу, но правильно переосмысленный, а затем от души подаренный подарок, оказался тем самым необходимым звеном, чтобы сбылась детская мечта.
23 Трансформация чувств
Наталья Юрьевна Сафронова
Наталья Сафронова
Трансформация чувств

Было в ней что-то жалкое, в этом наклоне головы,  заискивающем, словно просящем выражении глаз.  Фотограф говорил:
- Голову держите прямо.
Про глаза ничего говорил, предлагал улыбнуться, но и улыбка получалась какой-то потерянной, будто Лаура пыталась, но не надеялась понравиться. Поэтому фотографировалась редко, обычно на документы. На семейных фотографиях смотрелась бедной родственницей. На коллективных обычно отсутствовала.

Больно было так, что все остальные чувства утонули в этой боли. Ни стыда, ни гордости, ничего не осталось.  Даже любовь трансформировалась в боль . Хотелось умереть. Исчезнуть. Не быть.  Он не утешал.  Расставаясь, нужно рвать до конца, чтобы откровило и зарубцевалось.

Порой Лауре казалось, что в ее жизни ничего не менялось с рождения.  Родилась - и ее сразу макнули в реку боли, и оставили там плыть, в глубине. Только изредка ей удавалось вынырнуть, глотнуть солнечный свет - и чья-то властная рука снова погружала ее в боль.  Состояние боли, если только она не зашкаливала,  было привычным, понятным, даже комфортным.   И когда случалось внутренне отвлечься от него,  Лаура словно спешила снова настроиться на ощущение боли.  Так спокойнее, с этим она жить умеет. Радость слишком коротка,  прилетит и улетит, мало ли какое чувство поселится в душе, если не вернуться в понятное состояние боли.

Дураки!  Раздражение распирало, от сдерживаемых эмоций покалывало губы,  пальцы рук и сдавливало удушьем  грудь.  Лаура  точно знала, где живет обида: между солнечным сплетением и яремной ямкой.  Там же живет и любовь, ей тесно рядом с обидой, потому что та имеет свойство разрастаться и не оставляет крошечному теплу места для развития.  Вот и сегодня, когда девочка узнала, что Валерку исключают из школы, любовь и обида в ней тесно переплелись, и любовь чуть не задохнулась в этих объятиях.  Из-за какой-то ерунды, из-за глупых несчастных учителей любимый хулиган и двоечник Валерка уходит из школы.  Тем более, что он год назад, после развода родителей,   переехал с матерью в новый район, и терпеть его выходки дирекция старой школы больше не намерена.  Вероятнее всего, его не исключили, просто попросили забрать документы. Но для Лауры все остальное не имело значения.  Главное - что она Валерку больше не увидит.
- Дураки! - Лаура перешагнула порог дома и швырнула портфель о стену.  И тут же увидела мать в проеме кухни с полотенцем в руках.  Лаура замолчала, словно запнулась. Быстро разулась, подняла портфель и прошла в свою комнату.  Замерла у окна.    В школьной форме, в пальто.  Шапку она сняла еще в подъезде и бросила дома на пол вместе с портфелем. Портфель подняла, а шапка так и валяется на полу в коридоре.   Мать поскреблась у двери, потом заглянула к дочери. Мнет шапку Лауры  в руках.
- Пойдем обедать, - выговорила, наконец.
Лаура отвернулась к окну. Там весна, мутная, без единого солнечного просвета, разливалась лужами, сминая лежалый снег в темные заскорузлые корочки льда. И кажется, что никто никого не победит, весна так и будет стыть в холодных лужах.  Пройдет еще немного времени, и от снега не останется и следа, но сейчас, именно сейчас в это не верится, так серо и промозгло за окном. Лаура зябко повела плечами  и сняла пальто.
- Мой руки и иди обедать, - повторила мама.


 - А ты плакала, - дохнул перегаром на Лауру отец. Погладил дочь по голове, неуклюже, словно каждое движение давалось ему с трудом, и покачиваясь и громко сопя, вышел из детской. Мать тогда решилась сдать отца в ЛТП, и они даже поехали туда и начали процедуру оформления. Отец выглядел таким жалким, что Лаура действительно отворачивалась, чтобы скрыть подступающие к глазам слезы. Ни в какое волшебство она не верила, и никто не верил. Не потому, что знала, что алкоголизм не излечим, просто не могла представить отца другим.  Мать, видимо, тоже понимала, что ничего не изменится, потому что забрала мужа сразу же.    Они вернулись домой,  мать распаковала отцовский чемодан и разложила вещи на полках в шкафу.  Как после поездки. И привычно горько вздохнули. 
- Ты куда? - вздрогнула мать на поворот ключа в замке.
- Петюня мне должен, - торопливо ответил отец, - долг надо забрать.
Мать ненавидяще посмотрела в его исчезающую за дверью спину.  Прошарила полки в бельевом шкафу на предмет утерянных мужниных заначек, потом в книжном, в ванной... Ничего.  Все выгреб.
Лаура подошла к окну. День расстилался за окном серой дымкой, словно съедая все краски. Это хорошо, яркие цвета были бы хуже.  И понятно, что с палитрой за окном родительского дома сделать ничего нельзя. Можно только перетерпеть. Переждать. Закончится детство, а потом начнется что-то другое.  Что именно, Лаура не задумывалась. Это все потом, позже, сейчас главное - собраться с силами и переждать.


Начальница приснилась Лауре в виде толстой серой жабы.  Она садилась Лауре на лицо и давила.  И Лаура задыхалась от удушья, но сил скинуть начальницу не хватало.  И проснуться тоже не получалось.  Приходилось экономить воздух, вдыхать маленькими порциями.  Через какое-то время Лаура поняла, что притерпелась к скудному дыханию, оно стало привычным.  Проснулась с ощущением абсолютной реальности сна.  Сон длился наяву.
- Лаура Евгеньевна, отчитайтесь о планах и проделанной за неделю работе, - перевела на нее директриса строгий взгляд.
Лаура никогда не успевала подготовить отчет.  И не понимала стремления директора мелочно контролировать своих подчиненных.
- А я работаю,-  посмотрела Лаура в лицо начальнице. В глаза не получилось. Странно, но никто из сотрудников не мог выдержать взгляд директора.
- Змея, - соглашалась Лаура с мнением подруг. Или жаба. Все равно из отряда рептилий. Она не очень в этом разбиралась. А вот то, что директриса не давала открыть заявленную и подготовленную выставку художников Поволжья, было досадно. Саднило и болело пространство между солнечным сплетением и яремной ямкой.  Директором Агнессу Аполлинарьевну  назначили к ним в выставочный центр два года назад, и все это время она так стремилась действовать по букве закона, что работать буквально никому не давала. То ли законы не знала, то ли еще по какой причине, но тормозила каждую выставку.

Художники  зашли после совещания в буфет выпить кофе.  Собрать художников, чтобы наглядно показать им, как заявленная ими выставка буквально рассыпается - это было в стиле Агнессы Аполлинарьевны.  Сама директриса, взглянув на собравшихся стайкой ощипанных воробьев художников, прошествовала с главбухшей в соседний випзал.  Не то, чтобы кофе для випов вкуснее, но сейчас следовало провести черту, отделить себя от простых смертных. Сегодня художников было много, и они осмелели, расчирикались. Агнесса Аполлинарьевна прислушалась, это у нее было профессиональное, все слышать и все замечать.
- Говорить легко, а ты попробуй - все проконтролируй! Это же ого-го какую голову иметь, чтобы крутились все эти винтики и шпунтики, и шурупчики всякие! - явно прозвучало в незамысловатом чириканье.
Ого-го какая голова выглянула из випзала и с достоинством исчезла.

- Нам-то что? Взял кисть и мазюкай, как левая нога захочет, а тому, кто за нашу мазню отвечает,  каково потом краснеть? Тому, кто отвечает, надо все продумать. Детально. Что, как и что за чем следует. Разве это просто? Это же ого-го какая голова должна быть!
Ого-го какая голова снова проявилась и растворилась в пространстве.

- Мы-то хотим рисуем, хотим вот - кофе пьем! А руководитель - что? Он все время руководит. И когда мы рисуем. И когда кофе пьем.  И даже если сам кофе пьет - все равно работает.  Это ж какая голова должна быть? Ого-го какая!
Ого-го какая голова согласно кивнула, прежде, чем исчезнуть.
Чириканье не прекращалось, но Агнесса Аполлинарьевна и не хотела, чтобы оно смолкло.  Она работала.

- А если вдруг с нашей выставкой что-то не то? Мы можем это знать? Мы - не можем. А руководитель - может.  Потому что мы - кто? А руководитель - ого-го какая голова!
Ого-го какая голова покачала головой, потом покивала, сокрушаясь и соглашаясь одновременно.

- А с другой стороны - рисовали все-таки. Столько краски потратили. Кистью по холсту возили. Что-то выразить хотели, отразить, передать. Что-то просилось на холст - и выплеснули. Но мы - просто взяли и выплеснули. А что получилось - о том не нам судить. Для этого ого-го какая голова нужна!
Ого-го какая голова замерла, ожидая реакции главбухши на чириканье в буфете. 

-  Как вам это удалось? - Лаура ушам своим не верила. - Неужели будет выставка?
- Будет-будет! - рассмеялись художники. - Ничего мы особенного не делали. Так, почирикали между собой.  Только и всего.
- Молодцы! - улыбнулась Лаура. - А я всегда говорю: дураки вы все! Больше ничего не умею.
- В каком смысле говорите? - засмеялись художники.  - Мысленно или шепотом?
- Вслух! - огорченно воскликнула Лаура.  - Терпения не хватает.  Сколько ж можно-то?

- Ты все конфеты не выгребай, - одернула мама отца. -  Диабет ведь заработаешь, возись потом с тобой.
- Кто бросает пить, обычно много сладкого есть начинает, - понимающе кивнула Лаура. - Поэтому чего уж тут удивляться?
Отец на старости лет, действительно, бросил пить. Лауре показалось, что он просто устал сопротивляться давлению жены. Она победила. Правда, внешне в их отношениях как будто ничего не изменилось. Они смотрели друг на друга все теми же невидящими глазами и разговаривали на разных языках. А может, не слышали, что говорят друг другу. Вот и сейчас в ответ на замечание жены отец достал из вазочки весь шоколад и положил рядом с собой.
24 Длинноносого не пускать!
Наталья Юрьевна Сафронова
- Этого длинноносого не пускать! Гражданин, вы куда претесь? Не видите, опечатано? Как вы смеете открывать - запечатанное? Вы кто вообще - с таким неэстетичным носом? У нас тут инвентаризация, тарификация и...  слово такое умное... забыла...
- Не трудитесь вспоминать. Я их боюсь.
- Умных слов?
- Того, что за ними стоит.
- Что же такое особенное за ними стоит? Вас просто инвентаризируют, присвоят номер.
- Я боюсь номеров!
- Уже боитесь? А я вас еще не трогала! Вытрите с него пыль! У нас тут везде порядок! А вы весь пыльный, шляетесь по коридорам!
- Это пыль веков.
- Тем более! Предупреждать надо о своем приходе. Подать служебную записку, обосновать служебную необходимость...
- Я их боюсь.
- Кого?
- Служебных записок.
- Ну, нельзя же так - мордой в варенье!
- Где?
- Что где?
- Варенье где?
- Непонятно, как вами управлять. То боитесь, то не знаете, где варенье. И из кармана у вас что-то торчит.
- Это души.
- Страшненькие какие-то, неприглядные.
- Вы в зеркало смотритесь.
- Ну, знаете, с зеркалом у нас тем более нельзя. У нас учреждение.
- Да я в гости!
- В гости не полагается. Вам тут не гулянки. Так, пыль с него смели? Ставьте в угол. Не помещается? Кто тут с вами? Опять души?
- Мертвые.
- Совсем распоясались! Мертвые, а туда же - в гости!
- Они тут живут.
- Где? В учреждении?
- Самое привычное для них место.
- У нас тут дворец.
- Тоже годится.
- И что, вы вот так запросто разгуливаете - в компании с душами?
-  С зеркалом.
- Зеркалу тоже номер присвоим. Вставайте рядом. Вы и зеркало. Номер тринадцать и номер тринадцать. Что за чертовщина?
- Отражается.
- Как же вас идентифицировать? Паспорт предъявите. Имя у вас имеется?
- Николай Васильевич.
- Не помню такого. Вы в каком подразделении? Не знаете? Записывай: творческие. Всех пересчитать. Расставить по местам. Каждому присвоить номер. Чтобы не шлялись по учреждению, как у себя дома.
25 Пять дней в тёмном царстве
Ирина Христюк
              ПЯТЬ ДНЕЙ В ТЁМНОМ ЦАРСТВЕ
       
         К вечеру субботы зуб разболелся так, что хочется выть. В понедельник отправляюсь к врачу. С горем пополам вынимает половинку зуба и сообщает:
       – Вторую половинку будем вырывать завтра. Выпишу «бисептол» и «ципринол».
         Пью таблетки. Через некоторое время чувствую, начинают слезиться глаза. Списываю на две бессонные ночи. После второго принятия опухает лицо и вокруг глаз, ощущаю боль и песок в глазах. Припухлость увеличивается, глаза закрываются, и о, ужас! картинки восприятия размываются, надвигается пелена и плавающие тёмные пятна. Острота зрения снижается. Через короткое время исчезают краски, свет, и наступает сплошная темнота и чернота.
         Становится жутко и страшно. Поджилки затряслись, по спине мурашки бегают. Пытаюсь открыть глаза. Не получается. Муж говорит, что вокруг глаз опухло в три слоя. А на дворе ночь. Что делать? Надо ждать. До утра.
Боль, тревога, страх, сознание собственного бессилия и тихая паника не покидают всю ночь. Мысли о том, что остаток жизни могу провести без книг и компьютера, что жизнь под угрозой полной слепоты, повергают меня в уныние.
Еле дождавшись рассвета, едем в поликлинику. Стоматолог оторопел. Вызывает для консультации специалистов. Приговор:
         – Срочно в Бельцы или в Кишинёв. В больницу. При отсутствии активного своевременного лечения возможно наступление полной слепоты.
Едем в Бельцы, что в сорока километрах от нас. Долго прохожу обследование. Врач, давно практикующая и имеющая опыт работы с подобным явлением, выносит вердикт:
         – Предстоит длительное стационарное и амбулаторное лечение. Но, к сожалению, у нас только четыре койки на весь север Молдовы. Все места заняты прооперированными больными. Назначу курс лечения, а получать сможете в Глодянах.
         Возвращаемся домой. Теперь день и ночь для меня одним цветом. Потеря зрения вызывает чувство опустошённости, но живу надеждой. Наутро отправляемся в больницу. Обстановка в палате мне знакома. Ещё до потери зрения лежала здесь три раза. Всё знакомо. Окидываю палату невидящим взором и перечисляю: две кровати, моя – у окна, на окне – бело-розовые жалюзи, при входе, в левом углу – вешалка. Муж подтверждает: всё так.
         Изучаю маршрут, извините, в туалет. Тренируюсь под присмотром благоверного: от кровати наискосок пять шагов, по правую руку - стена, по левую – дверь. Открываю, выхожу в маленький коридорчик, два маленьких шага, поворот на девяносто градусов влево, четыре шага вперёд.  По правую руку – выключатель, хотя свет мне не нужен, но он означает «занято», по левую – ручка двери. Открываю. Помню: слева – умывальник, прямо – унитаз, возле него – корзина для мусора. Трогаю ногой – не нахожу. Она – справа, надо запомнить. И так несколько раз. Всё. Получается. Смогу без посторонней помощи. Приносят обед. Муж хочет покормить.
        – Нет, я сама.
Не даёт покоя мысль: а вдруг это надолго. Надо учиться жить по-новому, не обременяя родных.
        В сплошной темноте и глубоких раздумьях проходит ещё один день. Внутри меня словно какая-то чёрная дыра образовалась, которая намного хуже, чем просто потеря зрения. Она всё время напоминает о себе болью и страхом. Ох, нелегко существование незрячего…
        Ночью остаюсь без мужа. Запоминаю: на верхней спинке кровати – полотенца по размерам – для лица, рук, глаз; на нижней – пижама, на тумбочке – очки (закрываю глаза, чтобы опухолью не пугать людей), телефон; от угла тумбочки на пядь – кружка с водой. Сама переоделась, несколько раз выходила в туалет. Натолкнулась на подставку для капельниц, которую кто-то оставил прямо у дверей, что-то упало, присела, нащупала, оказалось – пустая пластмассовая бутылочка. Но самое главное, что краски, которых не видят мои слезящиеся слепые глаза, мелькнули во сне…
         Наступило утро, если так можно назвать в этом царстве тьмы. Распознаю его по движению санитарок, начинающих уборку, как я помню по предыдущим пребываниям, в шесть двадцать утра. Умылась, благо все принадлежности в гигиенической сумочке, переоделась, заправила постель на ощупь, запомнив, что лицевая сторона пледа более гладкая. И к Валериному приходу я – в «полном порядке», готова к процедурам и обходу врача.
         А в голове рой мыслей: что готовит мне день сегодняшний? Поневоле задаюсь вопросом, что такое вообще жизнь? Есть ли смысл? Пытаюсь снова и снова искать ответы на сложные вопросы. Понимаю, что Жизнь, как сам грешный мир, вечна, незыблема. Она размеренно идёт своим чередом, наматывая круги – от рассвета до заката, от дня к ночи, от зимы к лету, независимо от того, буду ли я видеть или нет. Это мне надо смириться, приспособиться к новому положению, научиться жить по-новому столько, сколько Господу угодно. Ведь всё по Его воле и на всё Его воля. Если суждено мне пройти это испытание, значит, Он даст мне силы и терпение. Из глаз моих незрячих покатились слёзы, обжигающие опухшие щёки. Жизнь сама учит нас смирению, хотя порой и очень болезненно. «От печали рождается смирение, а смирению даётся благодать», – вспомнила слова Д. Г. Семеника.*
          Стук в дверь прерывает мои размышления и возвращает в настоящее. Это мой любимый муж – лучик света в моём тёмном царстве. Обнимает. Целует. Признаётся в любви. Рассказывает, как дома, что нового в кабинете на стихире и прозе, какая погода на улице, про кошку Фросю и собаку ПрОшу.
Начинаем процедуры закапывания капель в глаза, завтрак, капельницы, уколы. И так до вечера. Кто-то заходит, выходит. В коридоре шум, голоса, шарканья тапочками. Обход врача. Новая смена медсестёр. Идёт обычная светлая жизнь. И только у меня она – другая. Я – в тёмном царстве. Перефразируя известную поговорку: в кривом глазу всё криво, скажу, что в слепом глазу всё черно. Тут владычествуют два цвет – чёрный и тёмно-серый, но до чего красиво! Господи, как жаль, что ты не наделил меня даром живописать. Таких картин в жизни не существует. Какая жалость, что я не могу перенести их на бумагу, получились бы невероятные полотна модерн. И меняются они так быстро, словно в детском калейдоскопе. Помните? Достаточно покрутить миниатюрную пластиковую трубочку из стороны в сторону и заглянуть в стеклянный глазок на ее конце, как на противоположной стенке внутри трубки выстроятся самые невероятные узоры. Так и в моём тёмном мире с фантастическими орнаментами, креативными панно и этюдами, в котором вновь и вновь хочется наслаждаться изумительной красотой и изяществом. А какое изобилие лепнины в этом тёмном замке! Композиции фигурных и орнаментальных узоров. Жаль, что не тонированы… Мой мозг старается всё впитать и запомнить, но вместе с тем он – сплошное поле переживаний, страхов, волнений и тревог. Понимаю, что если позволю этим мыслям и дальше находиться в голове, то не только зрение, но и она превратится в тёмное царство, которое будет нацелено отобрать мой мир, мою радость, мою надежду, моё смирение…
           Как ни стараюсь думать о чём-нибудь радужном и благостном, неприятное ощущение тревоги никак не желает покидать меня. Впереди – выходные. «День придёт и может радость принесёт», - мысленно рассуждаю. Но беспокойство и опасения не покидают меня, зато сон попрощался со мной надолго. Не зря говорят: в ветреный день нет покоя, в озабоченный день нет сна. Неопределённость положения вызывает озабоченность и изматывает душу. Оказывается, тревога так никуда и не уходила, наоборот, постепенно возрастает, всё больше вытесняя другие ощущения. В голову лезут какие-то обрывки мыслей, фраз, изречений. Неясность не отпускает и мешает отдохнуть.
А я-то надеялась… Сердце щемит. Где-то прочитала, кажется у Ш. Л. Лектер : «Печаль всё время глядит назад, тревога смотрит по сторонам, и только глаза веры всегда направлены вперёд». Вера – великая сила. Молюсь утром и вечером. Может быть, Бог простит мои слабости тревог. Понимаю, надо перестать копаться в своих сомнениях, в своих рассуждениях и не загромождать свою дорогу к Богу. Ведь Жизнь – это Божий дар. Надо вложить свою руку в руку Господа, и Он поведёт меня нужным путём. Может быть, порой и трудным, и жёстким, но правильным. Главное, что Он прикоснулся к моему сердцу...
            Вот так, в раздумьях и медицинских процедурах, с той лишь разницей, что по выходным нет обхода врача, прошли выходные. Дни короткие. К пяти часам вечера уже темнеет. И не включая свет, – он мне всё равно не нужен – закутавшись теплее в плед, я сажусь у окна, а Валера, крепко обнимая меня, рассказывает о картинке за окном:
         – Загорелись фонари перед окнами больницы. Медленно кружась в воздухе, падает снег, застилая всё вокруг. Хоровод неторопливых снежинок, словно задумавшись о чём-то важном, опускается на крыши домов напротив, на деревья, машины, что стоят под окном, тротуар и ступеньки, ведущие в больницу. Они оседают даже на подоконник нашего окна. Серебристо-белые осадки заметают следы от машин и ровным бархатным ковром покрывают всё вокруг, от чего сумерки кажутся мягкими и светлыми.   
Я гляжу в пространство невидящими глазами и с интересом слушаю его рассказ. Услышанное не сравнить с увиденным. Но на душе легко, а тепло крепких и нежных рук вырывает меня из темноты и уносит в белое великолепие и  цветные мечты. Муж продолжает:
       – Не переживай. Всё будет хорошо. Я люблю тебя больше жизни. И что бы ни случилось, всегда буду рядом. Ты – моё всё.
И нежно целует.
       – Я тоже тебя очень люблю. Спасибо тебе за любовь и заботу, за терпение и понимание...
       Ночь тянется медленно. Кажется, что рассвет уже не наступит, вернее сказать, не услышу звука и стука персонала по утрам. По-иному болит в глазах. В какое-то время чувствую невыносимую головную боль. В мозгу как будто молния сверкнула. Открываю глаза. Обомлеваю: вижу свет, вернее, неопределенную разделительную полосу между светом и темнотой. Врачи это состояние, когда человек различает свет и тьму, называют частичной способностью к зрению. Закрываю глаза и боюсь открыть: а вдруг свет вновь исчезнет? Медленно, в страхе, приоткрываю веки: вижу узкую полоску мягкого желтоватого света, бьющегося из узкой щели под дверью. Приподнимаюсь. Сажусь на постель. Не спеша поворачиваю голову в сторону окна, и после пятидневной темноты, замечаю льющийся в окно снаружи фонарный свет. Оглядываю палату: различаю контуры кровати напротив, тумбочки, вешалку. Господи, я различаю формы и какие-то оттенки. Благодарю тебя за это! Не моргая, словно боясь, что картинка вдруг исчезнет, смотрю на окружающий меня мир и начинаю понимать, что случилось чудо: я прозрела, пусть и не совсем чётко и ясно, но я вижу! От радости потекли слёзы…
          Впереди – длительный курс лечения. Но теперь я точно знаю,  какое это счастье: слепому – видеть, парализованному – ходить, глухому – слышать, немому – говорить…
26 Малиновая любовь. Сказка для взрослых
Ирина Христюк
НОМИНАНТ НАЦИОНАЛЬНОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ ПРЕМИИ "ПИСАТЕЛЬ-2013"

ОПУБЛИКОВАНО в Литературном журнале "Чешская звезда", №18,2014. Карловы Вары.



                МАЛИНОВАЯ ЛЮБОВЬ

                СКАЗКА ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ

            Июльское солнце не грело, а пекло так, что казалось никуда не спрятаться, не деться от этой постылой и изнуряющей жары. Воздух, сухой и тёплый с утра, ближе к полудню становился неподвижным и душным, и это невидимое воздушное море обвевало таким жаром, как будто где-то рядом, совсем близко, горел незаметный для глаза костёр. За весь день ни малейшего дуновения ветра, ни облачка на небе.

         Асфальт раскалялся так, что уже в середине дня пройти босиком по двору можно было лишь на цыпочках, осторожно ступая или подпрыгивая, словно по горячим углям.

        В жаждущей дождя траве прятались, лениво перешёптываясь, зелёные кузнечики. Воробьи стаей снимались с кукурузного поля, раскинувшегося за огородом, находя приют в тени старого ветвистого ореха. Нежно щебетали ласточки, стрелой уносясь ввысь, замирая на время там, где, по-видимому, было прохладнее. На тысячу ладов звенела музыка пчёл и ос, не пропускавших ни один цветок, а к вечеру их заменяли тонко поющие комары.

       Горячая пыль серым слоем ложилась на деревья, цветы и травы, тротуары и крыши домов.

       Присмиревший сад стоял, не шелохнувшись, словно замер в ожидании чего-то необычайно важного.

        Только маленький, весь в пупырышках, зелёный Огурчик, появившийся тут, Бог знает откуда около месяца назад скрюченным листиком, смотрел так же как вчера, позавчера, неделю назад – в одну точку.

       И независимо от того, в какой части неба висело солнце, его взгляд был обращён лишь к Ней – единственной и загадочной. Улыбаясь своими распустившимися светло-жёлтыми цветками, он радовался каждому наступающему дню, потому что здесь, в этом мире, на горячей земле, живёт Она – ненаглядная, гордая, красивая.

       Румяная, вся в праздничном кружевном наряде, с милой цветастой улыбкой, ласково глядела на него Малина. Её слегка удлинённые листья с тоненькими, чуть углублёнными прожилками, рассекающими зелёный бархат прямыми линиями на одинаковые по ширине полоски с зубчатыми краями, в полной красе грелись, скучая, под ярким солнцем. А сладкие и сочные ягоды чашеподобной и шарообразной формы с тонким ароматом и приятно освежающим вкусом задорно играли винно-красным цветом.

       Едва на просторном горизонте вырисовывалось яркое солнце, и наступало белое утро, как ему открывалась её необыкновенная красота, и, расцветая в улыбке, он целый день томился желанием хоть на миг приблизиться к этому земному чуду.

       Конечно, можно было подружиться с симпатичной  Грушей, растущей буквально в шаге справа от него, или с доброй Вишенкой, укрывавшей, порой,  его от полуденного зноя, но – увы! его манила лишь Она – стройная, изящная, таинственная, почти недосягаемая для него, низко стелющегося по земле  большими шершавыми листьями. Он чувствовал, что никого и ничего нет в жизни  дороже и привлекательнее, а мир без неё станет серым и равнодушным.

        И он решился. Стояла тихая пахучая ночь. До рассвета было ещё далеко. Собравшись с духом и силами, влажный от ночной росы Огурчик устремился к своей мечте. Гордо «вышагивая» мимо своих соседок, Груши и Вишенки, легко зависая над юной красавицей Клубникой, мимо серебристой, с неповторимым ароматом Полыни, высохшего, с распушённой головкой-зонтиком Одуванчика, пахучего и раскидистого Любистка, приминая растущую вдоль тропинки, заострённую к небу траву, он полз, осторожно неся нежные золотистые цветы – самое дорогое, что у него было, той, которая стала для него тайным светом всей жизни, - своей желанной избраннице, с которой не сводил восхищённых глаз…

        Минуло несколько медленно тянувшихся дней и ночей. Наконец, он - у заветной цели. Уставший за день окружающий мир спокойно спал. Где-то в кустах проскакала, нарушая тишину, жаба. В прохладной траве звонко цикал сверчок. Захлопав крыльями, неподалёку весело запел голосистый петух, лениво залаяла собака. Безмятежная ночь, когда до утра оставалось ещё немного, не торопилась уступать дорогу новому дню. Смущённый Огурчик, боясь нарушить гармонию ночи, лежал, чуть дыша, у её ног: нарядный, посвежевший от счастья, с букетом прелестных цветов и любовался свисающими вниз красными корзинками. И можно было долго слушать их безмолвный разговор: его, словно молитву, сердечные признания и её дурманящий, едва уловимый ласковый шёпот бархатных листьев. Только невинные и чистые, как утро, слёзы любви нарушали торжество дивного мира чувств. Нежно покачивая из стороны в сторону потемневшими в ночи головками, плясали в тёплых волнах летнего воздуха и трепетали от счастья гроздья Малины.

        Отныне с каждым новым беззаботным рассветом он делился с Ней всем миром: живительной влагой – алмазной утренней росой, чистым хрустальным воздухом, живыми красками солнца и неба, а целыми днями щедро дарил свои несмелые ласки и заботы. Короткими летними ночами, когда солнышко уходило спать за низкий горизонт, и блекли все цвета и цветы, а на тёмном небосклоне загорались яркие звёзды, в лучах лунного света, обнимая возлюбленную  большими, слегка колючими листьями, с волнением шептал самые ласковые и волшебные слова, а люди принимали их за едва уловимый шорох.

         В зачарованном сказочном мире любви протекала их жизнь. Казалось, так будет вечно: мягкий тёплый ветер будет нежно колебать плиссированные складочки её чуть покрасневшего платья. Неслышным шлейфом будут залетать маленькие белокрылые мотыльки и бабочки. Целыми днями будет клубиться над ними рой пчёл, а по вечерам – гудеть мошкара, и всегда над головами будут звенеть и ласкать слух напевы разноголосого птичьего хора.

        Но причуды жаркого лета быстро сменились зрелой осенью. Если раньше, до встречи с ним, от первого дуновения холодного ветра Малина ёжилась и дрожала, то сейчас выглядела спокойной и уверенной, ведь сильный и надёжный друг своими поредевшими, но ещё крупными листьями укроет и защитит её от любой беды, отчего на душе становилось легче и теплее. В задумчивом и размеренном шуршании поблёкших и чуть подсохших жёстких листьев она чувствовала опору, и даже в часы ранних заморозков желание жить и любить не проходило.

       Звонкие и ясные когда-то дни становились молчаливее, холоднее и короче. Радости они уже не несли, лишь разбивали счастливую цветную жизнь. Всё чаще тень печали падала на лицо повзрослевшего в новом, кирпичного цвета, наряде Огурца. Растерянным взглядом смотрел он на порыжевшую, грустную и покорную подругу, всё крепче сжимал в своих объятиях, изо всех сил стараясь уберечь от боли и холода: лишь бы не замёрзла, лишь бы жила…
      
       Тот ноябрьский день выдался сырым и зыбким. Над садом висел густой осенний мрак. Свирепый ветер, оголяя деревья и кусты, уносил с собой всё, что можно. Лишь одинокий Огурец, дрожа сухими скрюченными листьями, прильнув к почерневшим, почти голым стебелькам Малины, не роптал, не шумел, только нежно шуршал последними листьями то возбуждённо радостно, то совсем пропадал, подобно стону - скорбно, глухо и печально. И как бы ни хлестал ветер, как бы ни мотал их из стороны в сторону, он преданно, с любовью, тревогой и мольбой глядел на неё – единственную Любовь его жизни, понимая: недолюбил, устала душа и уже не может отогреть её своей тающей теплотой – последними потемневшими сухими листьями. Всё, что он мог сейчас – согреть в лучах  чистой Любви, окружить теплом благородного, но угасающего сердца, навечно отданного ЕЙ.

        Их жизни и судьбы соединились между собой так тесно, так плотно, что уже невозможно отделить друг от друга – сплелись навеки.

        Они и сейчас стоят так в саду – почерневшая Малина в объятиях почерневшего Огурца – осязаемая боль вечной Любви, МАЛИНОВОЙ ЛЮБВИ.
27 Исцеляй нас, колокольный звон
Галина Гостева
       « Слышу вас, колокола , над землею.
       Против горя, против зла вы со мною
       Сколько веры и тепла! Сколько силы!
       До чего же вам мила Мать- Россия!».
           ( Ефим Шкловский)

     В нашей деревне Польский Выселок Каратузского района Красноярского края не было церкви, и не звучал церковный колокольный звон над нами тогда. Но зато в нашем селе было много маленьких колокольчиков. Родители их дарили детям вместо игрушек.
 
     Играя в школу, мы созывали звоном колокольчика друзей « на урок».  Весной на поляне за прудом, разыгрывая  целые пьесы из жизни односельчан, подростки сопровождали почти каждый выход действующих лиц звоном колокольчиков. Забавляясь игрой в « испорченный телефон», тоже не забывали  про колокольчики.

     Ранними утрами с весны до поздней осени мы, дети всех возрастов, просыпались под  мерный звон колокольчиков, колыхавшихся на шее у коров, которых гнал пастух на выпас в луга. Чуть позднее раздавался радостный, веселый перезвон бубенчиков, висящих под дугой у коня, запряженного зимой в сани, а в другое время года в телегу. На этом транспорте почтальон дядя Костя обычно ездил за почтой в соседнюю деревню Моторское раза три в неделю.

     Конечно же, нам всем очень хотелось побывать в районном центре, чтобы послушать звон настоящих больших колоколов, звучащих с Каратузской церкви. Повезло однажды  только заболевшему подростку Лене Каперсак. Его специально возили на лошади за 25 километров в Каратуз, чтобы подержать под звоном колокола для изгнания болезни из тела. Чуть позже Леня, действительно, выздоровел на радость жителей всей деревни.

     Именно тогда впервые мы и услышали легенду из уст деревенского книгочея деда Ляксандра, к которому вся деревня относилась с большим уважением.

    « Давным-давно это дети произошло, больше полутора тысяч лет назад.
В одном из монастырей тяжело заболел монах. Пошел он однажды  в лес, чтобы нарвать там лекарственных трав. Устал, прилег на травушку-муравушку, чтобы отдохнуть и задремал. Сквозь дрему услышал он изумительный, мелодичный  звон  и почувствовал, что его тело наливается силой и крепнет с каждой минутой.

    Открыв глаза, он увидел над собой качающийся сине-лиловый цветок полевого  колокольчика. Поцеловал он этот колокольчик, погладил его рукой, искренне поблагодарил за чудесное исцеление и вернулся в келью монастыря. Через некоторое  время  он отлил из металла первый колокольчик и стал его звоном исцелять других людей».

     С  1961 по 1966 годы с пятого по десятый класс я училась в Моторской средней школе, проживая в пришкольном интернате. По вечерам мы собирались около пожилой сторожихи тети Клавы. Мы помогали ей разрезать на длинные ленты старые вещи, сшивать ленты концами и сматывать их в клубок. Она  большим крючком вязала из этих лент красивые прикроватные коврики, обучая  и нас этому рукоделию.  Будучи  набожной  женщиной, Клавдия по нашей просьбе рассказывала нам много занимательных историй про различные чудеса, в том числе, и про церковные колокола.

     В один из морозных зимних вечеров мы, пионеры-атеисты, тогда впервые  услышали от нее о том, что существует четыре канонических звона церковных колоколов.

      «Первый звон называется Благовест, то есть несущий Благую весть.  Звон в один колокол  возвещает жителям о начале богослужения в церкви», -  с благоговением поведала нам сторожиха тогда.

     « Перебором называется  погребальный звон, наполненный грустью и скорбью об ушедших в мир иной», - с печалью в голосе сказала тетя Клава, вытирая кончиком сатинового синего фартука слезинки с глаз. Мы знали о том, что полгода назад умер ее любимый муж.

     « Перезвон  -  это звон в разные колокола поочередно»   - добавила пояснение успокоившаяся женщина.
 
     « Легкий, веселый, радостный, самый сложный звон во все колокола в 3 приема, не ограниченный церковным уставом, доставляющий наибольшую радость слушателям, носит название Трезвона. Мы с мужем так любили слушать трезвон по праздникам, когда ездили в гости к дочери в Минусинск»,   -  продолжила она свой рассказ о звонах уже со светлой улыбкой на добром морщинистом лице.

     А еще она нам  поведала, что на одном из древних  колоколов есть надпись:
« Пока я звоню, пусть далеко отступят огонь, град, гром, молния, голод, зараза, меч и нечестивый человек».  Мы, не веря в то, что колокол может справиться со всеми этими бедами, только скептически ухмылялись в тот вечер.

       Когда я училась в Абакане в пединституте, то уже от верующей крестной матери Елены узнала об исцеляющих свойствах колокольного звона. Оказывается, в ученой среде колокол называют « звуковым солнцем».

     Именно с той поры меня все больше и больше стали интересовать колокола.  На глаза мне стали попадаться заметки и статьи о колокольном звоне, расширяя мои познания в этом вопросе. Читая исторические произведения разных авторов, уже не удивлялась, что после крещения Руси при различных эпидемиях холеры, чумы в городах и поселениях непрерывно звучал колокольный звон.

    Оказывается, в дореволюционной России было 1280 монастырей и около 18 тысяч церквей. Этого количества хватало, чтобы колокольным звоном, словно защитным звуковым куполом, покрывать все пространство  страны.

     Учеными доказано, что акустическая волна при звуке колокола распространяется в форме креста. Звук,  опускаясь с небес на землю, словно крестит округу,  убивая болезнетворные бактерии и вирусы в радиусе нескольких километров.

     Непрерывный звон колоколов во время эпидемий не суеверие, а проверенное средство дезинфекции. Ученые подтверждают, что звон колокола уничтожает вирусы гриппа, гепатита, тифа, скарлатины и других возбудителей инфекций, губительно действует на раковые клетки, восстанавливает в организме человека потерю энергии даже при недостатке питания.

     Научно доказано, что резонанс ультразвуковой волны производит стерилизацию воздуха; проникая в организм человека, очищает кровь, сосуды, прочищает  энергетические каналы. Частота вибраций звуковой волны соответствует частоте, на которой работают живые клетки человека.

     Происходит также избавление человека от страха, беспокойства, нервозности и бессонницы. Расщепленные негативные энергии выводятся из биополя человека, превращаясь в пространстве  в позитивные энергии зеленого и белого цвета , цвета любви и чистоты. Звон колокола, проникая в душу человека, освобождает ее от всяческой скверны, внося  мир, гармонию и покой.

     В нашей стране академик РАН Фатей Яковлевич Шипунов с группой ученых изучали воздействие колокольного звона  на человека. Занимаясь квантовой физикой,академик считал, что наряду с физическим миром существует еще более сложно организованный волновой безматериальный мир.

       Это же также исследовали П. Капица, Н. Семенов,  академик А. Логинов. После  смерти Ф. Я. Шипунова изучение продолжил Анатолий Федорович Охатрин.  Ученые пришли к выводу, что колокольный звон обезвреживает микробы, очищает среду и оздоравливает человека.

      Приведу еще несколько примеров об исцелении колокольным звоном. Профессор Сергей Шуманджар считает, что в подсознании каждого человека  « записан» подобный звон. Он всегда вызывает радость, положительные эмоции, даже если человек не верующий.

      Логопед Марина Селиванова рекомендует детям, имеющим серьезные нарушения речи, играть с колокольчиками.

     Если человек стоит под звоном колокола, то он как бы получает исцеляющий душ из волн.  От колокольного звона вырабатывается гормон, укрепляющий  иммунитет. Вот почему звонари никогда не болеют простудными заболеваниями. Так считает геофизик П. Кириенко.

     В  2011  году  психотерапевт Андрей Гнездилов, работая в Хосписе « Лахта» в Санкт-Петербурге,  использовал звон колокольчиков, как обезболивающее средство  для  тяжелых  онкобольных.

     Конечно, живой звук  колокола лучше его аудиозаписи. Поскольку всем сейчас рекомендовано оставаться дома, то я набираю утром в Яндексе « Целительный звон церковных колоколов» и с большим удовольствием и радостью в душе наслаждаюсь удивительным, чарующим, успокаивающим и исцеляющим  колокольным  звоном.  Того и вам всем  желаю. Крепкого вам всем здоровья.
28 Друг Степочки по кличке Брюня
Галина Гостева
         
      Дочь с мужем  уехали в конце мая этого года по делам в Москву.  Шестилетний внук Степочка, очень добродушный,ласковый,внимательный, любознательный непоседа,  забросав меня в первый же день пребывания многочисленными вопросами, к вечеру заскучал по родителям.

      Я долго ломала голову над тем, чем бы его заинтересовать на эти 8 дней, которые ему предстояло прожить у меня. Наконец, меня осенило. Вечером, рассказав ему на ночь сказку о лисице и вороне, намекнула ему, что завтра мы с ним поедем ко мне на садово-огородный участок, где его уже ждет Брюня.

      По прогнозам завтрашний день обещал быть  ясным, теплым, солнечным. В 9 часов утра муж Семен привез нас на «УАЗике» на участок. Клумба с цветущими жарками Степочке очень понравилась. Он внимательно изучил  клумбу, считая, что игрушка Брюня спрятана среди цветов.
 
      Я поманила его в беседку, посоветовав, сидеть тихо и внимательно издали осмотреть забор около калитки. Там уже сидел Брюня, с любопытством разглядывая нас.

      - Бабушка! Посмотри! Это же белочка прискакала к нам из соснового бора и села на забор под черемухой,  - прошептал мне удивленно внук на ухо.

     - Нет, Степа! Это не белочка, так как у этого маленького зверька нет кисточек на  ушках, и хвостик у него хотя и длинный, но не такой пушистый, как у белочки.
 
      -  Тогда это суслик или сурок. Я их на картинках в учебнике видел у брата Сережи, - продолжал угадывать Степочка.

      -  Почти угадал. Он их близкий родственник. Это бурундук. Он в основном обитает в США и в Канаде, но один вид из 25 живет у нас в Сибири.

      -  Какой он маленький! Он, что,  еще не совсем вырос? -  продолжал меня расспрашивать мой любопытный внук.

      -  Это уже взрослый грызун. Его вес около 100 граммов, а  длина тела около 15 сантиметров  всего.  Дети у него появятся позднее летом.

      -  Бабуля! Посмотри, как у него смешно щечки  повисли, словно  мешочки.
Они так забавно смотрятся! - Тихо рассмеялся Степочка.
 
     - Степа, ты  обычно все свои вещи и игрушки  привозишь ко мне в рюкзаке, а он носит свою еду: семена, орехи, ягоды за щечками, складывая все в эти мешочки, как в сундуки.

      Любопытный зверек без страха почти  вплотную приблизился к нам и стал столбиком у нежных растений дикого винограда.Я показала рукой на внука и очень тихим, ласковым голосом представила его бурундуку:
- Познакомьтесь! Это мой внук Степочка! А как тебя зовут, наш лесной гость?

     Лесной гость с подозрением оглядел Степочку своими огромными, раскосыми, блестящими глазищами навыкате и недовольно пробурчал: « Брю –брюнь».

     Так состоялось знакомство моего внука Степочки и бурундука Брюни, милого, забавного, шустрого грызуна, который считал наш участок своей территорией, а нас,   своими непрошенными гостями. Он совсем не испытывал никакого страха перед нами.

     Более того, когда Брюня увидел, что мой муж Семен наклонился к вишневым кустикам, что-то разглядывая там, то рассердившись, яростно бросился к нему, чтобы защитить свою территорию.

     Это было так неожиданно, что мы, смеясь, начали поддерживать бурундука своими криками:  - Гони его, Брюня! Гони со своей территории! Гони этого наглеца! Нечего ему тут делать!   Семен от смеха сам чуть на кустики вишни не свалился.

     Отсмеявшись, я рассказала Степочке, почему Брюня так не любит Семена. Все из-за спелых вишневых ягод. Сколько бы Семен не подкарауливал осенью бурундука у вишневых кустиков, тот всегда ухитрялся избежать всех ловушек и первым сорвать все спелые вишенки.  Ягоды он  раздавливал, косточки собирал в свои мешочки в щечках, а сладкую спелую мякоть выбрасывал на землю под кустики за ненадобностью.
 
     За это Семен обзывал Брюню жадным, тупым заготовителем и грозился даже  изничтожить весь его род до конца. Дальше угроз дело не шло, но Брюня чувствовал
неприязнь в голосе человека и всегда бросался на Семена в надежде изгнать врага со своей территории.

     Следующие два дня  Степочка, к его огорчению, Брюню так и не увидел в огороде. Небо было все в темных дождевых тучах. Как известно, бурундуки очень не любят дождь и заранее прячутся в своих норках. Таких норок у них бывает несколько.
 
     Когда дождь перестал лить, Степочка предложил мне поискать в бору норку Брюни. Конечно же, побродив в сыром бору с полчаса и не увидев никакой норки, мы, не солоно хлебавши, вернулись на участок и снова увидели там домовитого зверька, собиравшего кедровые орешки со стола в беседке.

     - Бабушка, давай проследим за ним, когда он понесет свои запасы в норку, -
предложил мне неугомонный внук. Пришлось мне огорчить внука своим отказом: - Знаешь, Степа, заметив за собой слежку, бурундук никогда не пойдет в свои норки, чтобы не выдать свои кладовые с запасами. На зиму ему приходится готовить по 2-3 килограмма запасов, все высушить, предварительно проведя сортировку принесенного. Ягоды, косточки, насекомые, семена  - все он разложит по разным кучкам. В норке у него два отделения : кладовая для хранения запасов и место для отдыха.

      Чтобы медведи, лисицы, кроты не обнаружили его запасы в кладовых, он, роя себе норки, всю землю с помощью мешочков уносит подальше в лес. Бурундук  – отличный маскировщик, поэтому обнаружить вход в его норку практически невозможно.

     -  Выходит, он очень умный, храбрый и смелый. Никого и ничего не боится!- Подытожил Степа все узнанное о своем новом друге Брюне.

     - Страх ему тоже ведом. Он очень боится дождя и стука дятла о дерево. От этого он всегда прячется в своей норке, - уточнила я его размышления.

     Когда через 8 дней родители Степы приехали за ним, то он взахлеб стал рассказывать им о своем новом друге Брюне.  А я теперь ожидаю приезда на 2 недели еще двух внуков-дошколят,  чтобы тоже познакомить их с Брюней.
29 Партизан
Банев Виктор Георгиевич
Сидору Алексеевичу Попову посвящается.
 
  В одном из своих рассказов я уже упоминал этого легендарного в нашей местности человека. Мы все, от мала до велика, звали его дед Семён. На самом деле имя у него было - Сидор, но почему - то он недолюбливал, когда кто-то так к нему обращался. Заядлый рыбак и охотник, к тому же наделённый чувством юмора и умением рассказывать, он частенько разыгрывал нас. Как-то на охоте он целый день таскал в рюкзаке зайца, добытого накануне, и когда мы ничего не взяли, и тащились домой еле волоча ноги оторвался, чтоб мы не видели его, пальнул в воздух и вывесил зайца на ремне за спину. Мы воспрянули духом и с энтузиазмом обсуждали удачу деда. И только недалеко от дома кто-то тронув зайца понял, что он уже окоченел. Хохоту над тем, как мы купились, не было конца.

   На рыбалке он однажды купил в магазине рыбы и пока мы дрыхли, охраняя сети, натолкал в одну из них мороженой скумбрии. Достав пустые сети, мы расстроились. Дед же на наших глазах доставал рыбу чуть не из каждой ячеи. Когда он пригласил нашу ватагу на жареную рыбу, мы поняли как он нас провёл.

  В свободное же время он рассказывал нам истории из своей жизни. А за жизнь он повидал всякого: и коллективизацию, и индустриализацию, когда народ то сгоняли в колхозы, то он целыми деревнями уходил от голода на заработки в город строить новые заводы. Рассказал он как-то, как нэпман учил его, пацана, торговать.
  - Слова "нет" у продавца быть не должно, - наставлял он его.
  - А если товара нет, что делать? - спросил Семён.
  - Заменить на аналогичный, имеющийся в наличии. Тут как раз хозяин отошёл, а женщина попросила туалетную бумагу, ну я смотрю - её нет, я и продал ей такой же рулончик наждачной бумаги. На этом я как продавец и кончился.

  Рассказы - всегда с юмором и мы, пацанва, не очень озадачивались тем, что за внешней напускной весёлостью и лёгким характером деда Семёна скрывается сильная цельная натура, позволившая деду пройти всю войну вдоволь повоевать и главное выжить.

  В Италии, где он оказался, бежав из немецкого плена, в который попал в начале войны в бессознательном состоянии, когда их отступающую колонну разнесла немецкая авиация. Оказавшись в лагере военнопленных в Румынии, он ни о чём, кроме побега, не помышлял. В конце концов ему удалось бежать, и судьба забросила его в Италию. Почти никогда дед не рассказывал о войне, потому что российские солдаты, воевавшие в других странах, все под одну гребёнку считались власовцами, и после войны большинство из них автоматически получали срок за измену Родине и хорошо, если не высшую меру, а только срок. Я знал двух таких людей, которые начали рассказывать о войне только в конце семидесятых, а рассказать им было о чём. Послушав такие рассказы, я иногда очень сильно начинаю сомневаться в очень большой роли партизан в разгроме фашистов на территории Советского Союза, а уж в других государствах и подавно.

  О войне дед Семён рассказывал совершенно немыслимые вещи, которые в наших юных мозгах укладывались с трудом. Воспитанные на фильмах о Ковпаке, где показаны операции войскового масштаба, мы с трудом верили, что итальянские партизаны воевали, как нынче сказали бы, устраивая теракты. Дед рассказывал, что в штаб в Альпах приезжал человек и привозил задание. В определённое время по такому-то шоссе поедет вот эта машина (были номера или её фотография). Задачей партизан было обстрелять машину, сфотографировать результат и убраться обратно на базу в горах. Ни в каких открытых боестолкновениях никогда за два года, что он был в Италии, дед не участвовал.

  Однажды, выдвигаясь на такое задание, а они были очень далеко от базы, чтоб каратели не могли напасть на их след, партизаны чуть не остались без машины. Она заглохла посреди дороги и не желала заводиться. Тут дед понял, что уровень подготовки водителей в Европе чудовищно низок. Командир вышел из машины, сел на обочину и впал в ступор. Операция срывалась. Дед был обычным бойцом и к технике не лез. Видя безвыходность ситуации, решился спросить разрешения посмотреть, что с машиной. Неисправность была пустяковой, и дед справился с ней в несколько секунд.

  После выполнения задания командир перед отрядом объявил деду благодарность, после чего тот стал авторитетом по всему железу, которым только пользовались в отряде и его берегли, не посылая лишний раз на задания, связанные со смертельным риском. Он стал инженером отряда и готовил все технические средства для операций. Победа застала его в самом носке сапога Италии, на юге, в Калабрии. Что с ним делать - никто не представлял. Тогда командир дал ему огромную сумму денег и сказал, чтоб он добирался своим ходом до Турина, где было русское представительство.

  Дед отправился в путь. Италия после войны являла довольно жалкое зрелище. Транспорт практически отсутствовал. Разве что крестьяне могли подвезти где - нибудь бывшего партизана на подводе. Это нисколько не расстраивало солдата, не шибко избалованного комфортом. Ночевал он иногда и под открытым небом, а питался в маленьких придорожных харчевнях и кабачках. Тут и произошли с ним самые запомнившиеся приключения.

  Здоровяк от природы (он всегда весил больше ста килограммов), русский богатырь шёл по чужой стране, а молва вскоре начала опережать его. Обычно он заказывал на обед тушёного кролика и два стакана самого крепкого итальянского спиртного - грога. В первый раз он оказался в довольно большом ресторане, где после войны любили посидеть мужчины. Сделав заказ, а язык он прекрасно освоил в отряде, в горах, он приступил к трапезе. Выпив стакан грога, он закусил его половиной кролика. Затем доел его и запил вторым стаканом.

   В ресторане стоял обычный для таких заведений шум и гам, и на импровизированной сцене пиликали музыканты. Семён расплатился, поднялся и направился к выходу. Его поразила необычная, как в церкви, тишина. Оглянувшись, он увидел, что музыканты перестали играть, а все посетители с глазами как блюдца смотрели ему в спину. Подозвав официанта, Семён спросил:
  - Что случилось, кто-то умер или плохие вести?
  - Нет. Эти люди просто ждут, когда ты свалишься.
  - А с чего это я должен свалиться, у тебя что обед отравлен или вино плохое?
  - Нет, у нас всё прекрасно приготовлено и вино отличное, но в этом городке ни один человек не может выпить столько грога и устоять потом на ногах, люди ждут, когда ты упадёшь.

  Дед захохотал и вернулся к столу, попросив повторить заказ. Потихоньку, с опаской, к его столу потянулись наиболее отважные мужчины. Завязался разговор, и даже нашлись общие знакомые. Дед говорил потом, что их Италия как одна большая деревня. После этого его почти везде встречали как героя, и он не истратил тех денег, что дал командир - все наперебой пытались его угостить едой и, главное, выпивкой. А один из участников такой трапезы произнес слова, которые дед сказал нам по - итальянски. Конечно, кроме слова Гитлер, мы ни черта не поняли и тогда дед перевёл:

  - Дурак был их Гитлер, что полез драться к таким людям как ты, Семён.
  Дед Семён умер в конце восьмидесятых. Проводить ветерана пришли все жители деревни и, невзирая на приличные размеры и вес гроба с покойником, несли его до кладбища на руках.
30 Пень
Банев Виктор Георгиевич
               

  Мы отправились с ним на рыбалку, расставили все снасти, оставалось ждать. Он спросил:
  - Хочешь, расскажу о войне, делать нечего. Я старый уже, а поделиться этим не с кем, но надо, чтоб эти вещи и знали, и помнили о них.
  - Конечно хочу, о чём речь? - ответил я.
  Закурив очередную Беломорину, Вечного огня, как он их называл, от предыдущей папиросы, он неспеша стал рассказывать. Наверно, к концу рассказа моё лицо напоминало лошадиную морду. Я максимально точно постараюсь передать рассказ.
 
  "Мы стояли в резерве в тихом городишке, до которого не докатилась война. Потрёпанная в боях часть пополнялась и переформировывалась. Занять нас было нечем и мы с утра до вечера маршировали по пыльному плацу, матерясь в душе из - за ненужности этого в окопах. Проводились политзанятия и изучение матчасти, которая в сорок втором была проста: трёхлинейка Мосина и пулемёт "Максим". У командира части во взводе охраны была пара автоматов Дегтярёва - ППД, в последствии Шпагин на его базе создаст знаменитый ППШ. Эти автоматы никто и не думал нам давать для изучения.

  Комвзвода у нас был молодой младший лейтенант, не нюхавший ещё пороху, а поэтому с огромным рвением он гонял нас днём и ночью, но всё же по ночам мы спали или втихаря ходили в город. Чтоб мы совсем не закисли от бескультурья, наши предшественники вырыли землянку, в которой установили кинопередвижку и крутили довоенные фильмы и хронику. Каждый вечер одно и то же. Ленты старые, замусоленные, и куда там космонавтам с "Белым солнцем пустыни", мы знали в фильмах не только сюжет и слова, но и каждый дрыжок от склейки. Старые плёнки постоянно рвались. Изнывая в духоте мы были обречены сидеть в землянке и не выходить, пока не кончится сеанс.

  Однажды, ожидая когда фильм склеят в очередной раз, мы с другом хохлом, заметив, что взводного на сеансе нет, решили выйти покурить. Мы уже вдоволь повоевали и ничего особо не боялись. Свернув по козьей ноге, мы двинулись наверх через дыру в потолке по глиняным ступеням. Взводный курил у выхода. Это особенно разозлило и, вместо того, чтоб шмыгнуть обратно незамеченными, мы нагло вылезли, надеясь всё же покурить. Но взводный поставил нас по стойке "смирно" и объявил по два наряда вне очереди. Покурить не удалось.

  Возникла трудность, как нас наказать? Мы были нарядам рады, потому что они освобождали от муштры и изучения матчасти. Кухня прекрасно обходилась своим штатом, сварить кашу большого ума не надо и лишних рук тоже. А наказать примерно взводному очень хотелось, чтоб знали, кто командир. И его осенило. На территории остался огромный пень от спиленной до нас на дрова сосны. Он никому не мешал, наоборот, на нём любили погреться и побалагурить. Взводный приказал пень выкорчевать, и пока мы это не сделаем, наряды не будут считаться отработанными.

  Матерясь на весь свет и проклиная взводного, мы приступили и корчевали пень трое суток. Хохол сперва матерился во всю мочь, но вскоре притих, сосредоточенно копая землю и однажды тихо сказал:
  - Я его, гада, убью.
  - Ну и дурак! Загремишь в штрафную роту или ещё похуже.
  - Всё равно убью.
  За такой разговор он спокойно мог отправится куда я сказал, но мы с ним были в одном пулемётном расчёте и не раз спали на земле, накрывшись одной шинелью и подстелив другую. Он был уверен, что я не побегу доносить.

  Мы выкорчевали пень, и вскоре нас бросили в самое пекло, как свеженьких, затыкать прорыв. Мы продержались сутки. Немец в начале войны был силён и не считался с потерями. На вторые сутки мы поняли, что нам не удержаться. Отбив атаку и посчитав убитых и патроны, приготовились к худшему.

  Оно ждать не заставило - немцы полезли снова. Командир взвода сидел впереди нас, в окопчике, и бессмысленно орал:
  - Огонь, огонь!!! - как будто мы без него не знали, что делать.
  Серо - зелёная цепь приближалась, в ленте осталось несколько десятков патронов и тут хохол скосил пулеметной очередью напополам высунувшегося из окопчика командира. Я не успел даже раскрыть рта.
  - Вот тебе за пень! - крикнул он, и эти слова стали его последними.

  Дав несколько очередей, мы остановили немцев буквально в сотне шагов от нас и приготовились отойти, патроны кончились. Немцы, в ответ на захлебнувшуюся атаку, вызверились по нам из миномётов и последнее, что я увидел в этом бою - это развороченный "Максим" в облаке пара и куски тела украинца, закрывшие небо и меня от осколков мины.

  На мне не оказалось ни царапины, но сильно контузило. Мы отошли, и все погибшие остались на отбитой у нас земле. Меня вытащили свои в минуты затишья, пока кончился обстрел и немцы не поднялись вновь.

  Я много думал об этом и уже решился написать рапорт, но снова начались бои, а потом я видел и более страшные вещи. Имена и фамилии лейтенанта и хохла не забылись за годы войны. Я хотел попасть в те места и поставить памятник, но жизнь так закружила, что так ни разу этого и не случилось. Жаль. Вот рассказал тебе об этом и можно помереть со спокойной совестью. Может, когда-то заговорят и об этом.
  - Да, страшные ты вещи рассказал! - заметил я.
  - Да это ещё что, было и хужее. Вот, думаешь, у немцев были герои?
  - Не знаю, не встречал ничего об этом.
  - Были, и ещё какие! Сейчас проверим жерлицы, и я тебе ещё кое о чём расскажу. Пошли.
31 Береги мужа моего
Александр Сапшурик
   Вика всегда любила Игоря. Ей было всего полгода, когда он появился на свет. Кажется, уже тогда Вика это почувствовала.   Впервые увидев его в школе пожалела, что упущено столько времени. Могли бы познакомиться раньше. Какая досада!

    Внешне он выделялся среди шустрых, одинаково прилизанных первоклашек. Маленький, кучерявый, улыбчивый. Слегка растерянный и совсем не практичный. Сел далеко от окна, несмотря на свободные места. Умудрился испачкать новенький костюм, хотя ремонт в классе был давно, и любая краска должна была уже высохнуть.
- Садись ко мне, - предложила Вика. - Если хочешь к окну, я пересяду.
 
    Он сел рядом и одарил её  благодарным взглядом голубых глаз.
- На какой улице живёшь? - спросила она для начала знакомства.

    Потом обвела взглядом классную комнату, заполненную однокласниками  и поняла, что сделала правильный выбор - он тут самый - самый...
 - На улице Попова, - негромко ответил он. - Пятьдесят.
- Это та здоровая двенадцатиэтажка? - уточнила Вика. - А как зовут?
- Кого? - растерялся он, ещё не привыкший знакомиться.
- Тебя, конечно.
- Игорёк.
- Не Игорёк, а Игорь, - важно, как учительница, поправила она. - Здесь тебе не детский сад. А я - Вика.

    Решение о дружбе с ним было принято окончательно. И мечты влюбчивых одноклассниц не раз разбивались о её решительность и непреклонность.

   На два класса старше учились её братья двойняшки. Она перешла в пятый, когда они  увлеклись борьбой. Дома только и говорилось о самбо, дзюдо, всяких приёмчиках и соревнованиях. А потом разговоры перекинулись на желание Вики заняться дзюдо.
- Зачем тебе это? - по очереди спрашивали родители. - Если что, тебя защитят братья. Вон, какие здоровые. И учатся рядом.
- Закончат школу, и я останусь одна, - напомнила практичная Вика.

    На самом деле боялась за Игоря. Худой, слабосильный, безвольный. Не умеет постоять за себя. Впрочем, ей тоже не мешало быть в хорошей спортивной форме. Всё же посматривают на её красивого мальчика одноклассницы. И однажды перед уроком физкультуры показательно бросила крупного одноклассника на мат. Чем присовокупила к мнению о своём решительном характере ещё и страх пострадать физически.

    В учёбе Игорю тоже пришлось помогать. Настолько, что если у него случалась двойка, классная руководительница сначала укоризненно смотрела на Вику и только потом - на него.

   В институт пошла вслед за ним. В тот, куда сама не очень хотела. Их отношения уже можно было назвать любовными. После дня посвящения в студенты она посвятила их обоих ещё и в таинство любви.
 
    А на следующий день побила сразу двоих однокурсниц, попытавшихся покуситься на её свежесозданного половозрелого мужчину. Те словно почувствовали в Игоре самца и стали делить его, правда пока только в разговорах.
- Зачем ты это сделала? - возмущался Игорь, забавно хлопая своими слишком длинными для парня ресницами. - За что избила? Сравни мышцы у тебя и у них. Тебя уже и парни стали бояться.
 - Тебе это знать совершенно ни к чему, - отвечала Вика. - Скажи лучше, во сколько тебя встретить из библиотеки? Темно уже на улице...

    Они закончили строительный факультет и были готовы влиться в профильную отрасль. К этому времени оба были в браке, и неудивительно, что в совместном. Теперь Викуля могла защищать благоверного вполне официально. Как выпускников из одной семьи, их распределили в один город и один проектный институт. И хоть диплом у Вики был с отличием, должность Игорёк получил выше. Всё-таки мужчина, а они, как известно, лучшие строители.

     В стране ещё благополучно цвёл социализм. Их сразу поставили в очередь на квартиру. А пока они жили в общежитии и поэтому Вика запрещала им заводить детей.

   Время бежало незаметно и неуклонно. Стараниями жены Игорь отъелся, стал выглядеть солиднее. Вика хоть и забросила занятия спортом,  по-прежнему была в хорошей форме: смелый взгляд, крепкие мышцы стройного тела, непревзойдённая уверенность в своей правоте и жизненной позиции.

    Их семейные планы начали осуществляться. Игорю предложили хорошую должность и квартиру в другом проектном институте. Он обещал при первой возможности перетащить туда Вику. А пока самостоятельно вписывался в непривычную среду.

   В стране социализма тем временем происходили изменения. В организациях зарождался хозрасчёт. В том числе и в институте, где работал Игорь. Он энергично взялся за дело: ездил в командировки, допоздна засиживался в институте. Стал более практичным, даже научился ругаться матом. Это вызывало у Вики удивление и некоторую ревность к его успехам. Ведь они были достигнуты без её участия и контроля.

   В семье появилось больше денег. Купили хоть не новую, но  ещё бодрую иномарку. Начали собирать деньги на мебель. Всё решала Вика, а Игорь  соглашался. Они никогда не ссорились, удивляя чутких соседей по общежитию.

   И всё же в их отношениях как-то незаметно похолодало. Вика тревожилась из-за этого и...  продолжала обманываться, виня жизненные обстоятельства: неполадки в стране, проблемы на работе, замедлившуюся очередь на квартиру. Игорь больше не рассказывал о делах, замкнулся,  молчал. Она старалась не беспокоить его.
- Как дела в институте? - лишь изредка спрашивала нарочито бодрым голосом.
- Не хочется говорить о работе. Скажу только, что там хватает непорядочных людей.
Она и сама понимала, что деньги, появившиеся в результате хозяйственной деятельности института, притягивали не самых приятных личностей.

     * * *               

 Неизвестно какими мотивами руководствуются иногда высшие силы. И как приходят в жизнь те или иные люди. В отделе Игоря возникла вакансия. И скоро в коллективе появилась новая сотрудница...

   Поначалу он и не думал о ней как о женщине. Она нравилась ему как хорошая работница. Отличный диплом, умненькие глаза. Энергичная, ловкая,  предупредительная. Именно такая помощница была ему нужна. И внешне и внутренне она совсем не походила на Вику...

   Таинственность истинной природы любви снова проявилась с максимальной силой. Ведь его длительное пребывание в роли ведомого давно вызывало  протест. И появившаяся  внутренняя свобода легко позволила влюбитья в новую сотрудницу.
  - У тебя хорошее настроение, - заметила однажды Вика.
- Новые проекты стали двигаться, - аккуратно объяснял он своё состояние.
- Замечательно! - говорила Вика, пристально вглядываясь в него.

    Не сумела отличить его вдохновения из-за успехов в работе от возвышенного состояния другого характера. Удивлялась появившейся уверенности и аккуратности мужа. Впрочем, другие женщины давно не являлись причиной её беспокойства. Она по-прежнему не наблюдала  признаков их присутствия в их жизни.
 
                * * *

    Лена не могла понять, почему именно её взяли на эту работу. Город словно злобный монстр с удовольствием жонглировал то бедностью людей, то безработицей. И выпускников уже не распределяли на работу, а предлагали искать её самим.

    Место в хозрасчётный отдел проектного института было одно. Но именно в таких местах её подруга предпочитала искать денежное счастье.
- Знаешь, какие так зарплаты,- воинственно сверкала она раскрашенными глазами. - Новые русские строятся, денег на проекты не жалеют.
- Скорее всего возьмут кого-то из блатных, - пыталась охладить  подругу Лена. - А мы с тобой ещё и без опыта.
 - Зато красавицы. С богатыми клиентами нужно работать по-другому. А в отделе одни пожилые тётеньки, с большим опытом и такими же задницами.
 
    Подруга предвкушала свою скорую победу. На фоне Лены -  серенькой мышки, не пользующейся косметикой, её броская красота была привлекательнее любого красного диплома.
    Перед кабинетом будущего шефа сидели ещё две ярко раскрашенные представительницы современной строительной профессии. Они вместе с подругой Лены потом дружно удивлялись, почему Игорь взял на работу не кого-то из них.
- Надо было красное платье надеть, - с ненавистью смотрела одна из них на классический образец "тихого омута",  лишивший её денег от богачей и симпатичного начальника.

    А с симпатичным начальником Лене часто приходилось находиться вместе. В деловых поездках, на мероприятиях, вынужденных совместных обедах вдали от дома. А потом уже и на ужинах. И не на вынужденных, а в свободное время и по обоюдному желанию.
     Он так и не сказал, что женат. Возможно, к этому времени и чувствовал себя таковым.
     Для Лены наступили лучшие дни в жизни. Она наслаждалась счастьем.
До тех пор, пока однажды её не попросили к телефону.

    Звонила его жена, о существовании которой она даже не догадывалась. Было страшно, стыдно и противно. Она не представляла, что может когда-нибудь разрушить чью-то семью.
    Она стала горячо и искренне уверять его жену, что немедленно расстанется с ним. Что ничего не знала, что её обманывали. И была ошеломлена тем, что сказала ей Вика.
- Не бросай его, он тебя любит. Знаешь, таким счастливым я давно его не видела. Удивительно, но я благодарна тебе. И не буду вам мешать. Только ты береги его, слышишь.
- Почему вы так поступаете, почему говорите мне это? - спросила Лена после долгого молчания.
- Потому что люблю его. По-прежнему, дурочка, люблю.
32 Баба Маня
Александр Сапшурик
  АЛЕКСАНДР САПШУРИК - http://proza.ru/avtor/sapshurik -  ВТОРОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ «ЛАУРЕАТ 53» МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
 
Петух с упоением горланил свою незамысловатую утреннюю песню. Баба Маня вздрогнула и проснулась. Прислушалась. Такое пронзительное, самозабвенное пение она не слышала уже давно. С тех самых, довоенных времён.
    Только ведь нет в деревне петухов. Не до них теперь. Вот и ей едва удаётся содержать четырёх курочек. И только потому, что скучает без животных во дворе. А ещё они исправно несутся. И частично кормятся сами, отыскивая в траве любую живность и не живность, пригодную для глотания.

    Её уже упрекали за то, что держит кошку, и даже собаку. Но ведь только из-за них её лицо стало постепенно оживляться.
- Смотрю я на тебя,- выговаривала ей соседка, Васильевна. - Сама голодаешь, а собака и кошка в доме. Как в большой семье, с мужиками.
- А куда я их дену?- возражала женщина.- Мы с Муркой всю войну вместе. Она мне птиц ловила. Утром встану, а на пороге птичка мёртвая лежит. Я потом варить их стала. Может, и не пережила бы зиму без её подарков. Ещё и согревала меня в холода. Нет, не брошу её никогда.
- А собаку?
- Тоже не брошу. Подруги это моей, Семёновны, пёс. Когда бомба попала в её дом, только он один и уцелел. Во дворе был, вот и спасся. Когда её, ещё живую вытащили, уговорила она меня взять его. Шептала, что сын её погибший очень его любил. Как за человека просила. Тоже не брошу. За счёт его и память о ней сберегу. Сколько мне или им наконовано, столько вместе и будем.

    Погорились тогда с Васильевной, и разошлись. Больше соседушка разговоров этих не заводила. И другим объяснила, видать. Никто  больше не укорял её за лохматых нахлебников.

     А петух ей просто приснился. Даже не петух, а его пение. К чему этот сон? Она встала с кровати, оделась. Перекрестилась на икону в углу под потолком. Во дворе умыла лицо под недавно чищенным, но вечно ржавым рукомойником. Окинула взглядом хмурое небо, притихшие дома соседей. В тёмном отверстии будки показался собачий нос. Волчок. Ласково окликнула его, пошла в хлев.
     Когда отпирала тяжёлую дверь бывшего коровника, приглушённая тоска снова поднялась к сердцу. Тот петух из сна пробудил воспоминания о временах, когда ей было тепло на душе от нетерпеливого фырканья коровы, капризного повизгивания поросёнка, доверчивого мычания телёнка. А пока она поселила сюда свою немногочисленную куриную стайку.

    С волнением заглянула в бывшие ясли. На самом дне, на жёлтой слежавшейся соломе, звёздочкой белели пять яиц.
- Спасибо, милые, - она громко, словно обращаясь к людям, поблагодарила  насторожившихся хохлаток.
      Бережно сложила четыре яйца в передник, вышла во двор. Дверь оставила открытой. Пускай курочки попасутся, попьют водички.
- Смотри за ними, Волчок, -  попросила вышедшего из будки, лениво потягивающегося пса. - А мне на работу надо.
     Пёс, услышав своё имя, забил хвостом. Почесал задней лапой в районе уха, искоса поглядывая на подол хозяйки, где по его разумению уже должны были лежать вожделенные куриные яйца.

     Она выложила в печи маленькую горку из поленьев и щепочек - чтобы только сварить яйца и несколько картофелин. Налила в низенькое корытце воды для кур, со вздохом зачерпнула из пустеющего мешка пшеничных зёрен. Посыпала рядом с поилкой.
     Сваренные яйца выстроила в ряд. Оценила по размеру. Вот это побольше - Волчку. Поменьше - Мурке. Хотя, скоро придётся Волчка обделять. Или себя. И где только умудрилась кошка нагулять живот? Только котят им не хватало! Казалось, уже и котов в деревне нет. Но вот ведь, нашёлся. Хорошо что за всю войну такого не было.
      Волчку почистила яйцо, отрезала полкартофелины и кусочек хлеба. Кошкино спрятала в стол. Её всё равно с утра не видно. Ничего, пусть мышей поищет. Или птичек половит. Теперь с хозяйкой делиться не нужно, всё самой достанется.

     Стараясь поскорее отрешиться от тяжёлых мыслей, она накинула старенький жакет и зашагала к сельсовету. Туда собирались на распределение колхозных работ. На площади перед зданием сельсовета стояло несколько подвод, толпились люди.
- Ты здорова, Павловна? - вглядываясь в худенькую фигуру, спросил вышедший бригадир, Воронов.
- Да жива ещё,- бодрясь ответила она. - А что?
- Сегодня рожь сортировать будем. Мешки там тяжёлые...
     Воронов был одет в старую гимнастёрку с подвёрнутым и аккуратно подшитым рукавом на правой руке. При необходимости его можно было отпороть, и тогда одежду мог ещё носить здоровый человек -  с двумя руками. Правильное решение его жены, учитывая, что у него подрастает трое сыновей.
      Баба Маня скользнула взглядом по орденским планкам на его гимнастёрке и тяжело вздохнула. Воронов глянул понимающе, спросил.
- Ничего про Алёшку твоего не слышно? Так и числится без вести пропавшим?
- Ничего пока, - отвернулась она, поднося к лицу кончик платка.
- Трудно тебе одной. А тут ещё говорят на трудодни меньше будет, чем в прошлом году. Неурожай.
- Баба Маня, давай к нам,- послышался с телеги, стоящей недалеко, голос молодой соседки, дочери Васильевны.
      Она ещё раз печально глянула на бригадира, до боли напоминающего ей одновременно и мужа, погибшего под Москвой в первый же год войны, и сына, пропавшего без вести. Направилась к женщинам, усевшимся в телеге на пустые мешки для зерна. Те негромко обсуждали трудодни и деликатно не тронули её разговорами, видя как расстроена она беседой с бригадиром.

     К вечеру небо очистилось от туч. Подул свежий ветерок, стало легче дышать. Она вернулась с работы, и первое что услышала в своём пустом доме - дружный писк котят. Заглянув за печку, увидела озабоченную кошку и шесть шерстяных комочков, сгрудившихся вокруг неё. "Целых шесть штук! Не прокормить мне их и не раздать"- тревожно забилось в голове.
  Нужно сразу принимать решение.
     Сердце сжималось от горя, когда клала их в кошёлку, отбирая у обезумевший матери. Сунула её, отчаянно упирающуюся, в подполье и, перевернув маленькую скамейку, закрыла отверстие в полу.
-  Посиди тут, подумай, -  с обидой сказала кошке, не вовремя принесшей потомство. - Будешь знать, как гулять в такое тяжёлое время.
     Взяла лопату, кошёлку с пищащими котятами. Стараясь уйти как можно дальше от дома, она дошла почти до самого леса. Тщетно пыталась переложить часть греха на Мурку. Не сильно помогало. С тяжёлым сердцем вырыла в овраге яму, вздыхая и заливаясь слезами. Закопала всех шестерых.

     Домой шла с трудом. Налипшие на сапогах комья глины тянули к земле, напоминали о страшном месте.
     Войдя в дом, она почувствовала такую глубокую тоску, словно похоронила не котят, а саму кошку, свою недавнюю кормилицу. А та ещё больше усиливала тревожность.
    Мяукала из-под пола, словно из глубокой могилы.

     Весь вечер она переживала из-за своего поступка. И ночь прошла неспокойно. Мерещится писк котят. Почти физически мучал грех, так скоро и осознанно взятый на душу. Долго не могла заснуть, несмотря на усталость от работы с тяжёлыми мешками. Несколько раз вставала, молилась, просила у Бога прощения. Даже кошка уже притихла под полом. А писк мёртвых котят слышался и слышался где-то в стороне. Всё сильнее и явственнее.
    Чтобы отвлечься и скоротать время до утра, стала мысленно раздавать сельчанам шестерых убитых ею котят. Размышляла, кто мог бы взять каждого из них. Горячо уговаривала несогласных. Объясняла, что пора уже оттаивать душой после тёмного лихолетья войны. Может в этом и помогли бы эти тёплые комочки, эти живые осколки довоенной мирной жизни. К утру она уже почти рыдала от невозможности исправления своей ошибки.

     Едва расцвело, как её жалкое подобие сна прервалось отчаянным мяуканьем кошки. Пришлось вставать. "Подожди, сейчас выпущу. Только сначала сама глотну свежего воздуха".
     Пошатываясь, она вышла во двор, и первое, что услышала, это жалобный писк котят из домика Волчка. Только теперь стало ясно, откуда все эти звуки. Поняла, что пёс по её следам нашёл котят. Откопал их, перетаскал к себе в будку. И дал ей возможность искупить вынужденный грех. Впервые за всё время с начала войны она была по-настоящему счастлива.
33 Мандарин
Олег Сёмин
      Стою в магазине  и недоумеваю. В нашу сетевую  «Копеечку» в спальном районе, в магазин с названием монеты, которая уже давно не выпускается в стране, в этот магазин каким-то невероятным образом попал настоящий товар. Я захожу сюда только по той причине, что другого магазина рядом нет, а тащить продукты с работы через весь город при всей своей самоотверженности  я не могу. Что я - самоубийца? Поэтому продукты первой необходимости покупаю здесь, с расчетом поужинать и оставить моему «сенбернару» пропитание на день. Нет, сенбернар не собака,  это – муж Семен. Как корабль назовешь, знаете продолжение? Правильно, так  он  и поплывет, а знаете, что в обратную сторону тоже действует.

Представьте себе крупного породистого самца сенбернара – спокойного и невозмутимого красавца, знающего себе цену. Вот он гордо идет по улице, вымощенной только для него, и изредка останавливает взгляд на прохожих, которые по недоразумению не уступили ему дорогу. Или вот он подходит к миске, где должна быть вода или еда, а там пусто, и он удивляется, глядит недоуменно, тащит к миске хозяйку - непорядок.  И большие раскрытые глаза наливаются слезами переживания: «Ну, как же так?» При этом он находится в полной уверенности своей правоты – он всегда прав!  Гулять и есть - вовремя! Остальное - на его усмотрение. Перекиньте ситуацию на взрослого мужика, добавьте домашнюю обстановку, диван и тапочки.
Считайте, что познакомились с моим ненаглядным.
   
      Семен стал «сенбернаром» недавно, после очередных разборок в бизнесе.  Его будто бы кто-то из партнеров «кинул», и теперь он ждет решения суда, возврата денег и товара. Процесс этот не скорый и выгорит ли дело  - не известно, только «работать на дядю»  он не желает…
Весь бизнес заключался в перепродаже электроники, которой пруд пруди на рынках и в магазинах, и ясно, что частному предпринимателю  тяжело конкурировать с серьезными фирмами.  Какое-то время свое дело действительно приносило хороший доход, а дальше… Сначала снизился уровень продаж, потом поставщики не продлили контракты, и вот «свое дело» на грани краха, а он четвертый  месяц валяется на диване в ожидании выгодных предложений и стонет о несправедливости бытия.
      
      А я стою в магазине, и мои серые унылые будни сейчас расцветились яркими красками -  оттенками от яркого желтого до жгучего рыжего.  Стою около лотка с мандаринами и наслаждаюсь. Мандарины не «наши» абхазские мелкие сморщенные с  бледно желтой тонкой прилипшей  к мякоти кожицей. Нет! Это гиганты, монстры. Держу в руках мандарин – да, именно, мандарин и по форме и по ценнику (кстати, скидка на товар), а по размеру – крупный, увесистый апельсин, только слегка сплюснутый. Лежит на ладони, не помещается, свисает яркими рыжими боками, а плотная пористая кожа, если ее потереть, пахнет! Ах, какой запах!
 
Пессимист внутри меня недовольно ворчит:
– Скидка, значит товар залежалый - последний день сбыта, а может генномодифицированный продукт – вон огромный какой, таких больших мандаринов не бывает; или с нитратами, или еще с каким дефектом. Принесешь домой, начнешь чистить, а он  гнилой.

А оптимист уже представил, как легко отходит от мякоти податливая кожура, спускаясь серпантином в раковину, над которой нужно чистить мандарин, потому что одно неосторожное движение и брызги сладкого сока окажутся на руках, на стене, блузке. А потом, разделяя тело мандарина на дольки, каждую дольку в рот, с наслаждением сглатывая живительную влагу. И представляет он мандариновую плантацию в южных странах под безоблачным синим небом. Там нет этой затянувшейся зимы, неприятной слякоти, городской суеты и безудержной гонки:
- на следующей выходите? 
- молодой человек, не толкайтесь…; 
- да, сама ты..;
- граждане пассажиры, побыстрее освобождайте вагоны, побыстрее проходите в вагоны…;
А еще «уступайте места пассажирам с детьми и беременным женщинам» - господи! неужели об этом надо напоминать на каждой остановке метро? Куда мы катимся? А может быть уже некуда? Может быть это край? И на самом деле следующая  остановка - конечная, после нее уже НИЧЕГО?

Всё на нервах, все в напряжении, в ожидании, в  стрессовом состоянии. Ни улыбки, ни сочувствия, сострадания. Кто рядом – не в счет, кто навстречу –враг… Только вперед, через безликую людскую массу к цели, которая не определена, и только короткая пауза - передышка: «всё, наконец-то я дома».
 
      Рядом в соседнем лотке роется и перебирает яблоки женщина, привередливо рассматривает каждый плод и небрежно отбрасывает обратно. Женщине на вид лет сорок – сорок пять, но неопрятность в одежде, шаркающая походка, суетливость в движениях, бегающий взгляд делают ее намного старше, и вообще она какая-то вся будто помятая, придавленная. Краем глаза отметила ее руки. Тонкие с синими прожилками пальцы, нервно перебирающие плоды, вызвали неприятную ассоциацию с щупальцами осьминога. 
– Ну, что там ковыряться, замечательные яблоки!
 
      Говорят, что сменился хозяин нашего магазина, теперь он будет называться как-то по-другому, может быть поэтому (как хочется думать обо  всех хорошо) появились свежие фрукты и овощи. Держу в руке мандарин, восхищаюсь, а в голове мысли: «Может, взять килограмма два?» Женщина, рывшаяся в яблоках,  подошла в задумчивости к «моему» лотку, поглядела на меня, я в ответ улыбнулась, показывая какой у меня в руках замечательный мандарин – настоящий Мачо: «Смотри, какие замечательные сочные мандарины», а тот будто специально раздулся, свесился одним боком с ладони, показывая свои достоинства,  и тяжело давил на руку. Тетка хмуро посмотрела на ящик с «моими» фруктами и сказала сама себе, но достаточно громко, что бы ее услышали: «Нет, апельсины кислые... брать не буду»  – и дальше поковыляла к следующему ящику, где яркие желтые в каплях росы в только что раскрытой картонной коробке улыбались спелые бананы.
 
     Стою в растерянности, в горле застряло одно только слово:  «ДУРА!»
Зачем ты оказалась здесь рядом, тетка? Что тебе не сиделось дома?  Ведь еще молодая баба, что в тебе надорвалось?  Бродишь неприкаянной тенью,  заражаешь окружающих бациллой разочарования?  Ну, кому была нужна твоя реплика, словно в театре. Прямо настоящий Гоголь! «Апельсины кислые!!!» - и  замершая сцена  молчания. Господи, неужели через какое-то  время и я могу стать такой?! 
Мандарины как-то потускнели, показалось, что уменьшились в размерах, а главное перестали со мной общаться – исчез запах цитрусовых, а тот фрукт, который был у меня в руке, мягко скатился в лоток. «Дура!» - прошептала я сама себе, выкладывая отобранные в полиэтиленовый пакет мандарины обратно в ящик. Дура стоеросовая...

Нахлынула обида.
И на эту несчастную тетку, что не во время оказалась в не нужном месте, и на себя – здесь тебе не театр, схватила товар и быстренько в очередь в кассу; на погоду, на жизненную ситуацию, вообще на всё и на всех.
В голову вошло банальное - «а все могло быть иначе».
Все действительно могло бы быть по-другому, если бы…

*
      Вышла бы замуж за Пашку, вон он теперь без всякого бизнеса посол в банановой республике. Предлагал в первую заграничную поездку  в качестве жены: раньше к несемейным дипломатам относились с предубеждением.
- Как же так, - возмутилась ты - а любовь, чувства?   
На недавней встрече одноклассников сначала даже и не узнала в импозантном мужчине Пашку – «растеряшку». Школьное прозвище теперь ему явно не подходило.  Прошли те времена, когда заучившийся «ботан», находясь в своих мыслях и фантазиях, при неожиданном к нему обращении смущался, краснел и имел растерянный вид. Сейчас за версту виделся министерский работник – строгий, чопорный, важный. Однако, увидев тебя, он изменился – просиял; подошел, обнял, не по-взрослому робко поцеловал в щеку. Потом, когда отметили встречу не одним бокалом вина и прошло чувство неловкости, когда вы танцевали, и он уверенно и бережно вел тебя через толпу танцующих, он признался, что ты его первая и незабываемая любовь. А  ты вспоминала  ваш первый неумелый поцелуй в седьмом классе в подсобке физрука, а еще выпускной вечер, когда повзрослевшие девочки и мальчики разбрелись парами по Нескучному саду, не стесняясь, целовались в засос и позволяли себе другие вольности. Вы прощались с детством, расставались со школой и друзьями. Пашка уезжал с родителями в Питер, ты осталась в Москве… После окончания школы долгое время не виделись, и вдруг громом с ясного неба  его неожиданное предложение…
А ты встречалась  уже с другим, выбрала другого. Ну как же, Сеня, Сенечка – красавец, спортсмен, душа компании. А еще  гитара, песни у костра - романтика, рай в шалаше. Втюрилась по уши! Подруги предостерегали:
-Дура, что ты около него въешься, у него таких поклонниц - пруд пруди, он же тебя даже не замечает!
      А тебе было все равно, ты за ним была готова на край света, пусть не замечает, только бы быть рядом, а он.. он оказался - Сенбернар.
Дура. Ведь  и сейчас о нем же печешься - хотела порадовать яркостью, сладостью свежих мандаринов. А вдруг! Вдруг все вернется: трогательная его забота, ласковые слова, руки его нежные, обещающий завораживающий взгляд, до мурашек легкие нежные прикосновения. А голос проникновенный, бархатный,  гипнотизирующий и уносящий в неведомые дали! Где ты Сенечка – Сеня? Когда ты в последний раз брал гитару в руки? А романсы в мою честь, было ли это?

*
      Вхожу в квартиру, громко хлопаю дверью, все настроение осталось в магазине, да и чувства тоже, полная опустошенность. Простояла полчаса в тамбуре магазина - без слез, без мыслей, хотя нет, одна мысль  была: «Как жить дальше!» Ставлю на пол тяжелые пакеты с картошкой, свеклой, морковкой – захотело мое идолище борща украинского, в другом пакете кусок замороженной свинины, в третьем молочные продукты. Сняла пальто, в изнеможении присела на табурет:
- Семен, ты дома?

Из кухни в несуразном белом поварском колпаке и фартуке в цветочек, с трудом закрепленном, на фигуре 52 размера вышел мой «зверь». Обезоружил меня своим потешным видом. (Какой же все-таки он – МОЙ) Стоит, подперев  косяк двери кухни,  улыбается:
- Дорогая, я пельмени варю, будешь?
- Буду – улыбнулась я в ответ - Сейчас, только отдышусь, переоденусь.
- А что это у тебя в сумке? Давай помогу.
- Аккуратней, не разлей молоко…

Из сумки на пол вдруг выкатился тот самый, с которым я беседовала в магазине, рыжий круглый, слегка приплюснутый, с зеленоватой пипкой на «голове», породистый Мандарин. Он нагло уперся в большой палец босой мужской ноги, мол, ты тут что?
- Ух, ты… какой! Ленка, ты только посмотри… это же настоящее солнце, это весна! Ленка помнишь солнце над Байкалом, помнишь? «Милая моя, солнышко лесное…» – Семен взял рыжее создание, поднял вверх к потолку и мандарин засветился в отраженном свете лампы - А тайгу! Ты помнишь, какая тайга весной…
- Я тут по сайтам пошарил – сбыт в регионах пробовал отследить, по сноске попал в «Мир природы». Сибирь! Какая же это силища и красота: реки, горы, леса какие. А мы с тобой лишь однажды по родной стране прокатились. А Камчатка! Давай смотаемся на гейзеры, ты же не видела горячие, бьющие прямо из земли источники, а? Бросим все к чертям собачьим, и в путешествие, как раньше. Что нам все эти неурядицы, проблемы; денег хватит, махнем ну хоть на Соловки или в Карелию. Давай сбежим из этого давящего измывающегося над нами города, ну хоть на недельку!

Я ошарашенная удивленно смотрю на своего благоверного, неужели…, не может этого быть: те же неуемные нотки, что семь лет назад, когда мы познакомились, те же интонации, что приманили - приворожили,  заставили забыть всех других поклонников. Кто тот волшебник, что вернул его к жизни?

А Семен встал в напыщенную, театральную позу – выставил вперед ногу, вытянул руку с зажатым в ладони мандарином в сторону окна, в котором отражались последние лучи заходящего солнца.
- Огромный  круглый рыжий шар с тобой нам счастье обещал – пробило его на незатейливую рифму. Он обнял ее за плечи, поцеловал:
- Ленка! Что с нами случилось, что случилось с Человеками вообще?
Мы перестали искать синюю птицу, о которой песни и сказки!  Потерялось счастье, а его никто не ищет. Никому нет дела, где оно и почему потерялось. Может быть, осталось в прошлом, может, о нем просто забыли, как забывают зонтик на вешалке при хорошей погоде. А может,   это мы потерялись в нашем сумасшедшем мире: «Ау-у-у! Где вы, люди!» А годы проходят, летят минуты жизни! Забываются счастливые моменты…
Почему это вдруг и сейчас нахлынуло щемящее чувство потери?  Где я был все это время? А ты, где была ты?
 - Я была здесь, я была рядом, только… только ты меня потерял…

Льдинка, занесенная в его глаз из сказки о Снежной королеве, растаяла. Скрывая слезинку, склонился к ней, обнял, поцеловал, а горячее оттаявшее сердце громко стучало: «Прости…прости , что забыл,  что потерял, что не видел…, не искал».
 А она плакала, не стесняясь, в голос и от этого ей было легче. Уткнулась сопливым носом ему в плечо, всхлипывая, спросила:
- А теперь, а сейчас… нашел?
- Да
- Дура, какая же я дура….
34 Поездка
Ольга Савва
Ночью Фёдор несколько раз просыпался и пил воду. Пил жадно, захлёбываясь, но так и не утолил жажду: то ли жара сказывалась, то ли волнение перед дальней дорогой. Да ещё застарелая боль в ногах открылась.
— Фу ты! К непогоде… — чертыхнулся Фёдор.
Он собирается к родной сестре в Заполярье. Собирается долго, старательно: и то прихватить, и это не забыть. А как иначе?!  Младшую, любимую племянницу Алю замуж выдают. У сестры Евдокии пятеро детей, и все — девки! Как она с такой оравой справляется, удивляется Фёдор. Сам-то он не сподобился семью завести — не случилось. Живет бобылем. Но одиночество его не тяготит, скорее, наоборот — наполняет. Если на досуге любишь покумекать, тишина – самое то. Но досуга как такового нет, и мужчина размышляет, когда столярничает или чинит «ненужный хлам»: часы, замки, разную технику. Мастерить-то он умеет! Перебравшись в Псковскую область, в небольшой городок Невель, всегда чувствовал себя обычным деревенским — детство и юность прошли в маленькой бедной деревеньке на Тамбовщине. Так что грустить ему некогда, да и три сестры с брательником не дают скучать. А тут ещё расщедрились родственнички-то, собрали деньги и справили ему автомобиль. Шутка ли, Опель Астра! А что? Он тоже не остался в стороне, вложил свои пол-лимона косарей. Да ещё зять Петька подсуетился — самородок, етить его! Нет, он, конечно, в механике «шарит» — парень рукастый. Но если бы Фёдор вовремя не остановил самородка этого, то неизвестно, что осталось бы от «обновы», ставшей настоящей отдушиной. Правда, кое-что Петюня всё-таки придумал — приспособу, которая облегчила управление машиной, отчего Фёдор молодым орлом «летает» вот уже который месяц.   

***
Мужчина ехал не спеша и думал о том, что жизнь катится ни шатко ни валко, а вместе с нею бегут люди, причём не успевают, торопятся. А чего жизнь понукать-то, она ж не лошадь! Суета — гиблое дело. Как только поддался ей — пиши пропало: силы вымотает и проглотит, не поперхнувшись. Вот и судьба Фёдора, сколько он помнит, постоянно проверяет его на «вшивость», принюхивается, примеряется, взвешивает каждое мгновение: а вот это вынесешь ли, а это пройдёшь? Хочешь не хочешь, а будешь настороже!
Остановился он в Старой Ладоге — не раз уже так бывало, — в знакомой гостинице. Нравился старый городишко, от которого сквозило тишиной и умиротворением. Но спроси, чего он в сумеречный вечер намерился гнать машину-то, не ответит. Торопился, боялся опоздать к свадьбе. Да и жажда, будь она неладна, разбудила.
Выехав на трассу, Фёдор успокоился: не впервой за руль садиться. Задумавшись, он чуть не проскочил сигналившего на повороте мужика. Тот отчаянно махал руками и что-то кричал. Фёдор резко затормозил.
— Слышь, мужик, траблы у меня с мотором! — обратился он и махнул в сторону стоявшего на обочине джипа с затемнёнными стёклами и поднятым капотом. — Помоги, а?!
— Ну чего у вас там, братцы? — Фёдор сдал назад и опустил стекло. Внезапный удар на миг отключил сознание. Очнулся от резкой брани. С рассечённой брови стекала кровь.
— Говорю, вылазь, с…ка! Чо, оглох? — рявкнул открывший дверь авто лысый детина.
Фёдор вздрогнул, но испуга не почувствовал, лишь виновато улыбнулся:
— Мужики, а поможете? Трудновато самому…
— Ах ты, б…дь, он ещё издевается! Ща я те помогу! — бросился к нему кучерявый, поменьше и похудее напарника. Схватив Фёдора за грудки, он сразу и не понял, почему не смог выдернуть водителя, оказавшегося неподъёмным. С трудом, но все-таки выволок мужика из машины, и беззащитное тело с раскинувшимися руками шлёпнулось на обочину.
— Ох, ты, мать твою! — удивленно присвистнул кучерявый, когда взгляд упал на неподвижные ноги водителя. — Да это ж калека!
— Сам ты… хрен моржовый! — оборвал его лысый и то ли от удивления, то ли от волнения вытер лоб, покрывшийся испариной. Он рванул беспомощного мужика на себя, но не смог удержаться на ногах, и если бы не отпустил инвалида, то завалился бы рядом. Поняв, что не справится, глухо приказал кучерявому помочь. Вместе они втащили мужика обратно в машину и даже с какой-то злостью кинули его в кресло. Стремглав бросились к своему автомобилю — только их и видели.

***
Фёдор пришёл в себя лишь через полчаса. Пальцы в треморе, где-то внизу глухо стучало сердце. Бил озноб, и он никак не мог сосредоточиться…
Каким беззаботным и весёлым казалось то время, когда он вернулся из армии: вся жизнь впереди! На стройке, где с удовольствием работал сварщиком, нравились и масштаб, и шумная бригада. Но всё исчезло в одночасье, когда случилась беда. Последнее, что он помнит: на него несётся что-то тёмное, громоздкое; паники нет; мелькнуло: «Конец!» Всплывают и запечатленные сознанием кадры: падающая на него бетонная плита, скорбное лицо матери, шепчущей молитву «живые помощи», с которой когда-то отправляла сына в армию.
Очнулся в больнице. Медики диагностировали компрессионный перелом поясничного отдела позвоночника и тупую травму живота. Состояние парня оценили как тяжёлое и «определили» в инвалидную коляску пожизненно.
Постепенно мужчина смирился с потерей. Так ему казалось. Да и окружающие считали его жизнерадостным и оптимистичным. Сестра даже ставила в пример, мол, чо стонете да жалуетесь, вон ить инвалид, а как любит жизнь. Фёдор улыбался, но где-то в глубине сидело: за такую жизнь и понюшки табака не дам! Так он думал до этого странного и непонятного случая. Ведь был уверен, что смерть примет, как облегчение.
— Вот тебе и не боюсь умереть! — стучало в виске... — Вот тебе...
Откровение вызвало шок. И неожиданно он расплакался, как обиженный мальчишка. Будто его обманули, незаслуженно обидели, узнали о нём страшную тайну. Он не смирился с потерей ног, но он хочет быть, любить, наблюдать и радоваться этой «никчемной» и «пустой» жизни. Тридцать натужных лет вырвались наружу, перевернув представление о них с головы на ноги. Слёзы текли по щекам, и им, казалось, уже не остановиться.
35 Песня о маме
Андрей Эйсмонт
                Ахмат - малыш лет пяти – шести. рос в арабской христианской семье. Некогда могущественная страна сияющая красотой и великолепием, с приходом войны, изменилась до неузнаваемости.

        Отец – араб по происхождению, потомственный доктор, получивший образование в Риме. Мать -  итальянка, родом из Неаполя  умело играла на фортепьяно и пела чудеснейшим сопрано, что  позволило , в недавнем прошлом, возглавить кружок вокала при местной школе.

     В маленьком городке, несмотря на войну, жизнь протекала сравнительно спокойно.  Отец практиковал в клинике. Мать допоздна на работе, а он с утра до вечера  вместе с бабушкой.  Листал детские книжки с яркими картинками, слушал чудесные арабские сказки, которые  бабушка  Хэмми знала превеликое множество. По возвращении мамы дом наполнялся чарующими слух мелодичными звуками.

       Плачущие стоны ребаба в руках бабушки, переливающаяся, спорящая с ним мелодия фортепьяно.  А как нежны  песни на арабском.  Два голоса мамин и бабушкин то меняли друг друга, то сливались  и уносили далеко- далеко в сказку.
         Но ни с чем несравнима на итальянском Санта Лючия. Звонкий мамин голос взмывал вверх.  Живо представлялось синее море, белоснежный парус,  яркое солнце и мир наполненный радостью жизни. Ахмат с удовольствием подпевал.
 Не хватало дыхания, но  старался, а с последним куплетом бежал в раскрытые материнские объятия. Думал, что эта песня о маме, а как иначе, раз  её звали Лючия,  как в песне.

            С каждым днём всё  страшнее стали доходить слухи. Семьи беженцев наполнили улицы городка, бросив  дома и земли, убегали  от смерти и крови. На всё согласен человек лишь бы спасти  детей и семью. Больше всего горя выпало на долю таких же семей, как и Ахмат относящихся к христианской вере. Несмотря на то, что великая страна  приняла христианство задолго до мусульманства. Что национальности и религии жили здесь в согласии из века в век. Неожиданно вспыхнула вражда именно к христианам. Теперь приходилось  прятать свой крестик от посторонних глаз.
          Отца как одного из лучших хирургов вызвали в Дамаск для работы в военном госпитале. Они вместе с мамой поехали туда, чтобы определиться с жильём и через пару дней вернуться за Ахматом и бабушкой. Но уже через день начались обстрелы города из орудий и миномётов. Шальной снаряд залетел в  храм, где они спасались с бабушкой, пробил толстую многовековую стену, но не взорвался.

          С рассветом, крепко держась за руки, бабушка и внук шагали в колонне беженцев в направлении Дамаска. Много чего пришлось насмотреться. Разрушенные дома, старинные храмы с укором смотрели слепыми глазницами окон на уходящих  людей. Раненные и убитые вдоль дорог. Смерть безжалостно забирала  без разбора и стариков и детей. Обжигающее полуденное солнце, жгучий песчаный ветер, сбитые в кровь ноги - ничто по сравнению со смертью.

            День, второй, третий… неделя, вторая. …И расстояние то шестьдесят километров от городка Маалюля до Дамаска, но для людей обожженных войной, а тем более стариков и детей добраться - несбыточная мечта. Уже виднеются  разрушенные здания Дамаска, но дорога простреливается. Приходится продвигаться, прячась за разрушенные дома, заборы. Где бегом, где ползком добираться до заветной цели. 
     При очередном обстреле миномета потерялась  бабушка  Хэмми и Ахмат остался один. Он растерянно крутил головой  пытаясь её найти, бегал среди воронок, заглядывал в лица убитых, но найти не смог.

        Незнакомец в сером, пропахшем потом  одеянии, в бронежилете с  автоматом и надетой на лицо чёрной маске затащил Ахмата в просторный бетонный подвал  с  такими же  бойцами...
                Потная, волосатая, рука больно схватила за подбородок. Жёсткий пронзительный взгляд встретился с глазами Ахмата. Жуткая смертельная дрожь пробежала по телу ребёнка…
- Как зовут - спросил страшный бородатый незнакомец в бронежилете и сандалиях на босу ногу.  Взгляд его, неожиданно наткнулся на крестик, выглядывающий из - под рваной рубашки.
- Ты кого сюда привёл? Где были твои слепые глаза? Урод безмозглый! Разобрался бы с ним там наверху! Зачем притащил сюда эту грязь? – полетела ругань в сторону бойца захватившего малыша - что у тебя нет кинжала?

Рука резко дёрнула за крестик, натянув шёлковую нить, а вторая потянулась к ножу.
                Сердечко Ахмата от страха сжалось в комочек. По телу пробежал смертельный озноб до самых костей. И вдруг он вспомнил тёплый ласковый голос бабушки Хэмми: - Если тебя, милый мой внучек, охватит страх, ты вспомни весёлую песенку и спой, хотя бы про себя. Страх испугается и отпустит.

        Он запел «Санта-Лючия»  звонко, нежно и весело…Задорный,  голос вырвался из бетонного подземелья и полетел к самому небу. (От неожиданности руки незнакомца разжались и выпустили мальчишку). Запахло морской пеной, представился шум волн, крик свободных чаек в  небе. Слёзы радости текли по щекам Ахмата,… осталось только широко распахнуть руки для объятий…
          Он открыл глаза и увидел, что бородатый незнакомец в куфие с чёрным орнаментом с восхищением  смотрит в его сторону, вставляя кинжал в ножны
.
- Ты знаешь, о чем твоя песня - неверный?- спросил,  поперхнувшись, надтреснутым голосом,  проглотив подступивший к горлу комок. Он отлично помнил эту песню и знал о чём она.  «…радость безмерная.  Нет ей причины. Санта-Лючия, Санта-Лючия…», но совсем не ожидал такого ответа.

-Конечно, знаю. Эта песня о моей маме…

       По пустынным улочкам разрушенного  поселения  двое автоматчиков в чёрных масках вели  за руки  кудрявого малыша. В проеме оторванного ворота рубахи хорошо был виден маленький  нательный крестик.
Видя его, встречающиеся на пути,  низко опускали головы, пряча взгляды. Им наверняка было жаль  мальчугана, но ещё больше боялись за свою жизнь.

               По нейтральной полосе, простреливаемой со всех сторон, двигалась беззащитная фигурка с кудрявой непокрытой головой . Снайперские винтовки внимательно наблюдали за движением. Одна смотрела  в спину - другая в грудь...
И снова звонкая песня взметнулась в небо, удивляя всё окружающее безмерной сказочной радостью,  прогоняя все заботы и печали. Обе винтовки, так и не выстрелив, упали в накаленный от яркого солнца  рыжий песок.

Хочется верить, что малыш найдёт всех своих родных и близких. Обязательно отыщется его любимая бабушка Хэмми,  страна станет как и прежде величественной и красивой…
А пока прекратились выстрелы и слышалась только радостная мелодия его песни о маме.
36 Забытые
Владимир Гребнов
Однажды он увидел ее в толпе, выделил среди множества силуэтов, выделил ее лицо, сделал лицом толпы. Это лицо из ничего стало чем-то, в потоке безликих лиц оно силилось приобрести четкость, и вначале было неустойчивым и колеблющимся, обтекаемым, но в то же время вбирающим его внимание — и поэтому все более олицетворяющим себя, проявляющимся в том, чем когда-то было; проявляющим себя во времени, давно прошедшем, проявляющим себя в забвении.

На ней было что-то одето, что-то иное, чем когда-то, а лицо обрамлял флер — иное выражение, не то, что раньше, слепок утраченного, и смесь озабоченности и какой-то потусторонности, ухода в себя, в свое незнакомое ему "я", и безразличное удивление в глазах, удивление, которое становилось личным по мере того, как оживало забвение, как оно возвращало к ней его, забытого…

…где в трепете сердец им что-то мнилось, но это никак нельзя было уловить, оно ускользало, искрилось вдалеке, но уже не грело, и, неуловимое, ускользающее, вызывало горечь и досаду, из которых возникала тревожная неуверенность, скованность по отношению к видимому… к случаю, эху былых отношений…

…и все так же, как когда-то, глаза их ласкали хрупкий сосуд былого, и переживаемого, переживаемого каждой клеточкой тела, каждой секундой времени… все более погружаясь в ауру сохраненных, нерастраченных чувств, бережно сбереженных забвением, и оттого более терпких, выдержанных, настоенных вереницей лет…

…которые есть лишь один глоток забвения, лишь одна секунда безвременья — холодный пожар минувшего…

Забытые и чужие; забытое и чужое; то, что явилось символом сокровенного — того, чему не подвластно время. И вот так, стоя в толпе, напротив друг друга, они переживают этот миг, болезненно сладкий миг — миг свершения сокровенного. Понимая и принимая обман, они, олицетворяющие друг друга, они, воскресившие своих мертвецов — с горечью, смирением, страстью! — опьяняются этим мигом, причащаясь к великому таинству бытия — всеобщему забвению.

…Двое родных и чужих. Два лика толпы, два фрагмента ее. Мнимое и сущее. Несколько фраз, уже на откате, уже возвращаясь к себе, уже не глядя в глаза, уже блуждая по толпе, которая вот-вот их поглотит и разъединит — уже совсем чужих, которые когда-то были родными, но забыли, забудут об этом, лишь только исчезнут в толпе.
37 По призванию
Татьяна Аггуриева
          Предсмертная записка, старательно написанная на розовом листке красивым округлым почерком и лежащая на столе, накрытом кружевной белой скатертью, точно посередине между ополовиненным бокалом рубинового вина, бутылка из-под которого стояла чуть поодаль, ближе к стене, и аккуратно выложенными в форме сердечка таблетками, гласила: "Ухожу из жизни добровольно. Простите..." Пузырек, обернутый в белую бумагу с аккуратной, выведенной от руки, надписью "Снотворное", картинно лежал на полу рядом со свесившейся с низкой кушетки рукой тяжело дышащей девушки, одетой в длинное платье с оголенными плечами, переливающееся всеми цветами радуги. Комната, таинственно освещенная приглушенным светом торшера... Плотно задвинутые тяжелые портьеры... Нежный аромат духов, витающих в воздухе... Все вместе создавало ощущение нереальности происходящего, и первым словом,  пришедшем в голову Ксении, вбежавшей с медицинским чемоданчиком в руке в незапертую, что настораживало, квартиру вслед за рыдающей Плотниковой и хмурым мужем, было "бутафория"...
          – Ой, батюшки мои, – заголосила по-бабьи Анна Ивановна, напрочь позабыв о том, что она является генеральным директором респектабельного медицинского центра "Плани-Мед", названного по первым буквам ее собственных фамилии-имени-отчества, и обязана в любой форс-мажорной ситуации "держать лицо". –  Что ты натворила, Настька?! Что я теперь твоей матери скажу??? Скорую срочно, скорую!!!
          – Анна Ивановна, пожалуйста, позвольте мне, – твердо произнесла Ксения. – Вы забыли, наверно, от потрясения, что я, как раз, работаю на скорой. Сейчас мы с Вениамином все сделаем, как положено, желудок на раз-два промоем. Здесь, между прочим, три врача, включая и Вас!
          Говоря, Ксения зря времени не теряла – быстро извлекла из чемоданчика на свет различные медицинские принадлежности и строго сказала, не слушая причитаний Плотниковой о ее давнем превращении из доктора в администратора и потере необходимых навыков:
          – Анна Ивановна! Срочно в ванную и несите все тазы, какие найдете! А если скорую вызовем, придется и психиатричку подключать – с самоубийцами и алкоголиками иначе нельзя!
          Плотникова испуганно всхлипнула и побежала в ванную. Вениамин, понимая супругу не то, что с полуслова, а с "полувзгляда", точными движениями готовил инструмент...
          И тут с кушетки раздался тихий голос:
          – Не надо желудок промывать. И скорую не надо. И дурку! Я ничего не пила... И я не алкоголик!
          Вениамин мгновенно расслабился и шумно выдохнул с невероятным облегчением.
          – Ах, бессовестная! – возмущенно воскликнула Ксения. – Зачем ты это сделала?!


          Настя Моргунова, племянница Анны Ивановны, взбалмошная девица восемнадцати лет от роду, работала в регистратуре медцентра всего два месяца, но за это время успела здорово испортить жизнь Вениамину Владимировичу Нестерову, талантливому сорокалетнему хирургу, на чьих блистательных операциях держался престиж медцентра, и благодаря которому в центр текли стабильным потоком финансы материально обеспеченных пациентов. Вениамин Владимирович, стройный кареглазый брюнет уравновешенностью, отрешенностью и постоянным погружением в собственные мысли будоражил воображение женского младшего медперсонала необычайно. Но, зная, что Нестеров счастливо женат, чего он отнюдь не скрывал, с превеликой гордостью рассказывая о подвигах обожаемой супруги на службе, никто и не пытался влезть в его семью. Жизнь медцентра текла тихо и мирно до тех пор, пока не объявилась Настя, которая, вместо того, чтобы усиленно готовиться к поступлению в медицинский вуз, решила поиграть во взрослые игры. С первой минуты, едва увидев Вениамина, торопливо идущего по коридору, засунув руки в карманы халата, Настя безапелляционно заявила сидящим в ряд за стойкой девчонкам-регистраторшам:
          – Он будет мой!
          – Да куда тебе, – отмахнулись они со смехом.
          – Зря смеетесь! Вы меня плохо знаете... – уверенно сказала Настя и очень скоро приступила к решительным действиям.
          С тех пор Вениамину покоя не было. Бессчетное число раз Настя, меняя прически, перекрашивая волосы оттеночными шампунями, в невообразимых нарядах, вызывающе выглядывающих из распахнутых пол халата, "случайно" попадалась бедняге на глаза, пересекалась, сталкивалась с ним... Не было упущено ни единого случая прикоснуться, как будто нечаянно, к знаменитым в отечественной и зарубежной медицине рукам хирурга. Бесстыжие голубые Настины глаза, густо подведенные черным карандашом, настойчиво заглядывали в безразличные карие глаза Вениамина, губы, то розовые, то алые, то сиреневые, в зависимости от цвета очередного Настиного костюма, растягивались в призывной улыбке, которая отталкивалась от брезгливой усмешки Вениамина, как мячик от каменной стены...
          Вначале в ответ на жалобы Вениамина Ксения посмеивалась, не придавая большого значения выходкам глупой девчонки. Но на прошлой неделе после того, как взбешенный Вениамин рассказал о прямом домогательстве Насти и о том, как он даже оттолкнул ее, пообещав пожаловаться тете-директору, Ксения заволновалась всерьез и посоветовала мужу немедленно переговорить с Плотниковой. На следующее утро Вениамин твердо постучал в дверь директорского кабинета. А через два часа Настя, получившая от тетки серьезный нагоняй, прошипела в спину бодро прошедшему мимо нее Нестерову:
          – Вы об этом пожалеете...
          Вениамин сделал вид, что не расслышал...


          Несколько дней прошли спокойно, и Нестеровы, Плотникова и персонал "Плани-Меда" ошибочно посчитали, что Настя угомонилась... А сегодня вечером на номер Вениамина, непонятно каким образом раздобытый настойчивой "поклонницей", пришло sms-сообщение: "Решила свести счеты с жизнью. Настя". После минутного совещания Вениамин и Ксения моментально, как опытные врачи, привыкшие к неожиданным ночным вызовам, собрались, захватив медицинский чемоданчик, выбежали из квартиры, сели в машину и поехали за Анной Ивановной, предварительно ей позвонив. Плотникова выскочила из дома, как была, в халате, фартуке и шлепанцах, с трудом сообразив, что надо выключить кипевший на плите суп и захватить запасные ключи от Настиной квартиры, которые, как выяснилось чуть позже, не понадобились. На улице стояла удивительно теплая для середины апреля погода, что не позволило Анне Ивановне замерзнуть. Всю дорогу Плотникова проплакала...
          И сейчас, услышав голос ожившей племянницы, которую она мысленно уже похоронила, и, осознав, что стала жертвой злостного обмана, Анна Ивановна ворвалась в комнату, воинственно размахивая тазиком, с намерениями самыми недружелюбными по отношению к наглой девчонке.
          – Тетя, не надо, я больше не буду... Простите меня... Пожалуйста... – произнесла, запинаясь, Настя, и вдруг так отчаянно, так громко зарыдала, что Плотникова растерянно взглянув на Нестеровых, опустила тазик на пол и, подойдя к свернувшейся калачиком Насте, показавшейся троим взрослым совсем маленькой, погладила ее по голове:
          – Настюшенька, ну как же так...
          Рыдания усилились... Неожиданно Ксения, которая сразу перестала злиться на несчастного ребенка, поняла, что к чему. Догадка молнией блеснула в голове, и Ксения тихо попросила мужа:
          – Венечка, пожалуйста, уведи Анну Ивановну на кухню, я поговорю с девочкой.
          Вениамин подошел к Плотниковой, взял за руку и молча потянул за собой – Анна Ивановна, беспрекословно подчинившись, понуро побрела за ним на кухню. Выйдя из комнаты, Вениамин плотно притворил за собой дверь...


          – Настя, давай поговорим, – доброжелательно обратилась к девушке Ксения. – Я, кажется, поняла, в чем дело. Ты мечтаешь о сцене? А сказать родным боишься? Семья вынуждает поступать в медицинский против воли, тетка-врач на работу устроила, а тебе все в тягость? Расскажи, не бойся!
          По мере того, как Ксения говорила, рыдания стихли, Настя села и, с трудом моргая слипшимися от слез ресницами, воззрилась, изумленная, на незнакомую женщину, сходу разобравшуюся в ее беде...
          – Как Вы догадались?! – сдавленно спросила она.
          – Мы, девчонки, всегда друг дружку поймем... – осторожно ответила тридцатисемилетняя Ксения.
          –  Хочу стать актрисой! Больше всего на свете! В кино сниматься мечтаю! А медицину ненавижу! – торжественно и с  чувством произнесла Настя. – Н-е-н-а-в-и-ж-у!!! От больниц тошнит, наизнанку выворачивает... И вида крови боюсь до смерти...
          Помолчав немного, она добавила с надеждой:
          – У Вас ведь также было, ну, в детстве, например?..
          И Ксения, бредившая медициной, как она в шутку говорила, "с момента рождения", Ксения, которая с юных лет бесстрашно делала перевязки и  обрабатывала раны своим друзьям и родным, легендарная Ксения, в ту пору Потапова, в пятнадцать лет грамотно оказавшая первую помощь до приезда бригады скорой залитому кровью мужчине, пострадавшему в ДТП, за что была удостоена медали, эта самая Ксения после секундного замешательства утвердительно кивнула головой:
          – Так и было... До жути боялась крови... Даже в обморок падала...
          Внезапно нахлынули воспоминания... В знаменательный день награждения после торжественной линейки ее догнал в школьном коридоре красивый старшеклассник Веня Нестеров, по которому Ксения тайно вздыхала, за что невероятно злилась на себя, потому что Веня гулял со взбалмошной и красивой Ингой Перовой, и шансов у Ксении в ту пору никаких не было...
          – Ты молодец, Потапова! – одобрительно произнес Вениамин. – Поступай на врача, у тебя призвание! Я твердо решил – буду хирургом, в этом году штурмую Москву, первый медицинский. Вот тебе книга на память, я ее наизусть выучил...
          И Нестеров, неловко сунув в руки оцепеневшей от счастья Ксении книгу в красной обложке, на которой было написано "Федор Углов "Сердце хирурга", быстрым шагом двинулся к стоящей поодаль и нетерпеливо притоптывающей ногой Инге. Инга, недобрым взглядом сверкнув в сторону Ксении, по-хозяйски взяла Веню под руку и гордо повела к кабинету химии.
          "Я за тобой, Венечка! Жди меня!!" – застыв на месте, взволнованно повторяла про себя Ксения, прижимая к груди драгоценный подарок. И лишь через некоторое время поняла, что не сказала Вене "спасибо"... "Спасибо" Вениамин Нестеров услышал от первокурсницы Потаповой спустя три года в дождливый сентябрьский день в коридоре медицинского института и очень удивился, когда та, застенчиво улыбаясь, протянула ему потрепанную, зачитанную книгу...
          Из счастливых грез Ксению вытянул капризный голос Насти:
          – А зачем в медицину подались?! Родители заставили?
          – А? По призванию! – очнувшись от захвативших мыслей, ответила Ксения  машинально, а потому, как всегда, прямо и честно.
          Настя изумленно и непонимающе захлопала глазами.
          – С какой целью к Вениамину Владимировичу приставала? – вдруг сурово поинтересовалась Ксения, меняя тему разговора.
          – Да просто так, от нечего делать, в компании хвалилась. Хотела, чтобы Димка Игнатов приревновал... – доверчиво поделилась Настя, шмыгая носом. – А Вениамин Владимирович вообще не в моем вкусе, да он и старый к тому же...
          – Разве я старый?! – раздался наигранно-негодующий голос неожиданно вошедшего в комнату Вениамина, который был крайне встревожен происходящим в комнате. – Всего сорок лет, спортом занимаюсь, питаюсь правильно!
          Обстановка мгновенно разрядилась – Настя перестала всхлипывать и лучезарно улыбнулась, Анна Ивановна за дверью тихо засмеялась. Вениамин порывисто обнял Ксению и крепко прижал к себе... А потом вчетвером весело пили чай на кухне за круглым столом, и взрослые, перебивая друг друга, обсуждали, как помочь Настюшке с поступлением во ВГИК, вспоминая разных подходящих знакомых...


          Спустя семь лет супруги Нестеровы смотрели в прямом эфире интервью восходящей звезды отечественного кинематографа Анастасии Моргуновой, которая, едва получив диплом актрисы, успела сняться в крупном блокбастере и криминальном сериале, прочно завоевав сердца зрителей.
          – Почему Вы решили стать актрисой? – задал ведущий банальный вопрос.
          Анастасия Моргунова ослепительно улыбнулась и, послав в камеру воздушный поцелуй, предназначенный вовсе не широкой зрительской аудитории, а конкретно мужчине и женщине, которые, сидя рядом на диване, дружно радовались ее триумфу по ту сторону экрана, кокетливо произнесла:
          – По призванию!..
38 Учительница
Валерий Неудахин
   Дом ее стоял на берегу реки. Да какой там дом? Лачуга - по современным понятиям : маленькое деревянное строение из одной комнатки, которая заменяла и кухню, и зал, и конечно же, спальню. Сени так же были невелики. Она их называла верандой, хотя здесь вряд ли разошлись два человека. Летом она готовила пищу на очаге, сооруженном  в огороде, тогда и в доме немного  по просторнее. Очаг считался ее гордостью: она сама навозила камни от берега, подбирала их заботливо и тщательно и укладывала на огнеупорную глину, которую задаром выпросила у кузнеца, когда шел ремонт горна в кузне.

   Гордостью все признавали и огород, в котором росло все необходимое. Буйство растительности привлекал завистливые взгляды соседок. Если у местного населения овощи не вырастали, чувствовалось близость снежных горных вершин, то ей удавалось добиться этого. На зависть окружающим собирала урожай, которого ей хватало на долгие зимние дни. Самое удивительное,  у нее росли цветы. Легкая рука была, и любовь огромная к растениям. От калитки до веранды всего-то и было чуть больше метра, но любого входящего встречали царственного вида маки с огромными шапками. Мелкой пестрой россыпью под ногами удивляли однолетки всех мастей. А это были уже не  полевые, что ютились на крутых косогорах между камнями.

   Пусть они в этом году в пыли и не так привлекательны. Началось строительство моста через реку, старый совершенно обветшал и пришел в непригодность. Так уж вышло, что домик ее оказался посередине,  между дорогами на старый и новый мосты. С одной стороны ускоренными темпами работала строительная техника, а по другой  дороге проезжали туристы на старую переправу. Пыль поднимали и те и другие. Да кто же виноват? Уж так пришлось, она не роптала, понимала, что новый мост – благо для населения двух поселков, которые бурно развивали туризм и этим кормились. Она потерпит, не неженка какая-то.

   Она всю жизнь свою терпела. С чего это началось? Маленькую себя Мария помнила с детского дома. Как она попала туда - не знала. Воспитатели говорили, что родители осуждены как враги народа, ее чудом пристроили к тетке, чтобы не пошла по статье как член семьи врага народа. Тетка убедилась, что отмены приговора не будет, и сразу сплавила племянницу в казенное учреждение, где та и начала свою самостоятельную жизнь. Детский дом запомнился голодными днями и ночами. С подружками в темноте спальни мечтали: когда вырастут и пойдут работать, с первой получки накупят булочек с молоком и вдоволь наедятся.

   Не суждено было сбыться этой мечте, война спутала планы. Их эвакуировали с западной части страны в Сибирь. На пересылке растолкали по разным местам. Ей суждено оказаться одной в новом детдоме, и в круговерти событий, при плохой работе почты связи с подругами окончательно потерялись. Она побоялась заниматься розыском. Сказался страх перед тем, кем признали ее родителей.

   Боялась не за себя. Не могла и не имела морального права привлекать внимание к себе и к подругам. Уже тогда, маленькая, она понимала все это и знала по рассказам от других детей. Даже запомнила, как приезжали машины в детский дом, из них выходили люди в форменной одежде и на ужин за столами уже не досчитывались кого-то из детей. Так и расстались по жизни с Катюшкой и Танюшкой, сестренками- близняшками.

   Тогда, по окончании войны, она была рада, что затерялись на военных дорогах ее документы и она сделала вид, что ничего о себе не помнит. Записали родителей умершими от голода и осталось у нее только имя. Даже фамилию изменили. Это помогло, вернее, дало возможность поступить в учительский институт, который она успешно закончила.

   Оценки были хорошими, даже по окончании спросили желание – куда хотелось бы ей попасть. Члены комиссии не знали, а она и рада была этому. Попросилась в дальнее селение, подальше, в горы. Мария к тому времени успела самостоятельно освоить язык коренного  народа, подружка была из алтайцев. Шутя и играя, стали общаться на местном диалекте и к концу учебы она знала язык лучше многих аборигенов, которые наоборот стремились забыть родной язык и усиленно изучали русский.
Приезд ее восприняли буднично. В селении была начальная школа, дети постарше уезжали в большое село и учились там, проживая в интернате. Все, кто приезжал на должность учителя начальных классов, выдерживали максимум полгода и потом сбегали. Не выносили сложностей. Трудности прослеживались во всем: условия быта, незнание языка, отсутствие стремления узнать местные обычаи и уклад жизни. Люди  так и посчитали – очередная приехала, сбежит. Председатель колхоза с сожалением посмотрел на молоденькую учительницу. Но все же объяснил условия жизни и работы. Она молча кивала головой, ей все понятно и она готова приступить к обязанностям.
Школьный класс располагался в конторе, был второй ее половиной. В первый же день она принялась за наведение порядка. Что только не проводили в этом помещении в отсутствии педагога. Это и привело к тому, что комната было не пригодна для проведения занятий. Отсутствовали стекла, кирпичи осыпались в печь, прогнил потолок. Углы  почернели от копоти. Она носила и носила воду, скребла ножом полы, ковыряла глиняные стены. Все это вперемежку со слезами то ли отчаяния, то ли радости.

   Спать упала прямо на скамейке и ночью замерзла. Поняла, что такое  близость гор, шутки здесь не уместны. Утром в дверь постучали, она спросонок все никак не могла понять, чего от нее хотят две женщины. И наконец, проснувшись, поняла – ей в руки дают лепешку из муки и молоко в большой глиняной кружке. А когда она заговорила на их языке – через полчаса были уже близкими подружками.

   К вечеру в помещении собрались несколько женщин, которые вычистили класс и привели его в божеское состояние. Мужья несли стекла и меняли битые в оконных проемах, стучали молотки,  шел вовсю ремонт школьной мебели. А к вечеру пришел сам председатель с радостной вестью – нашлось жилье для новой учительницы. Старой коммунарке подыскали  место в пансионате и маленький домик, что стоял на самом берегу красавицы горной реки,  освободился. Жилище  не ахти какое, но со временем построим посолиднее. Все были рады такому повороту событий. Женщины проводили, благо недалеко,  перейти через дорогу; мужчины помогли перенести вещи - маленький чемодан и сумку.

   Началась ее педагогическая деятельность. Начальные классы от силы по десять человек, поселок-то невелик, и учились в две смены. Она с удивлением подмечала, что дети с большим азартом взялись за учебу. А она смотрела в эти раскосые широко распахнутые глаза и верила, что все у них получится.

   На первых порах не хватало всего: учебников, тетрадей, учебных пособий. Да просто дров. Забудут мужики про школу, а учительница же все больше молчала. Дети матерям пожалуются – утром уже и натоплено и запас дров у крылечка лежит. Попервоначалу собрала все газеты из красного уголка, из конторы подшивку разорила – из газет тетради мастерили. Резали по размеру книжки, сшивали и писали на полях. Мела не было. Хорошо зоотехник привез как-то запас, выпросил целый ящик на звероферме. Там животным прикормку давали, вот он и присмотрел.

   Через два года все наладилось. Да и как не наладиться, если всю свою учительскую зарплату она в городе тратила на учебные пособия. Зачем ей деньги в маленьком селе, если даже одежду и обувь женщины несли ей – сами шили. Кормить подрядились, прямо в школу носили. А она их любовь превращала в своих отношениях с детьми в заботу и всячески стремилась дать им все, что могла. Купит килограмма три конфет в городе, или привезут по ее заказу, сядет на крыльце и раздает детям, что вокруг нее соберутся. А сама все рассказывает и учит математике, грамоте и природе. А то возьмется читать рассказ какой  да за обсуждениями засидятся: мамки уж в школу бегут за ребятней.

   А ей ничего не нужно, детям хорошо и она рада. Самое большое упоение вызывало понимание местных традиций. Ребенок в алтайской семье – самое желанное. Детей любят и оберегают. До определенного возраста они воспитываются матерью, а когда подрастут: мальчиков опекают и обучают мужчины, девочки продолжают оставаться в окружении женской половины селения. Самым важным в отношениях учеников с учителем,  а так же в расположении родителей к педагогу, заключалось в том, что ей поверили. И доверили воспитание и обучение детей: и девочек и мальчиков. А она, понимая, какое доверие ей оказано, никогда не переступала ту грань, где родители могли оказаться неправы.

   Мария знакомилась с Алтаем, с традициями и каждый день узнавала что-то новое. Сколь удивительным оказался этот уголок Земли, он стал ей родным домом. Местные жители тщательно прятали свои верования от власть имущих, не пускали в свой заветный закрытый мир чужих. Ее пустили, и она с удивлением узнавала, что теперь в одном селе живут представители разных сеоков. У каждого рода свои священные животные, гора и водный источник, которым они поклоняются, к которым им запрещено даже подходить и смотреть на них. Ей удавалось это сделать. Она была чужая и вроде как своя. Узнавала названия определенных мест, раскапывала историю имени и как оно влияет на окружающий мир и на людей, проживающих рядом.

   Познакомилась как-то со стариком, который все время проводил в тайге и почти не наведывался в село. Ему даже продукты привозили охотники. Говорят, что и у него была сложная судьба, много нехорошего сделал его отец в Гражданскую войну. Отчаянно бандитствовал. С тех самых пор и не принимали в селе единственного сына. Айас, что значит спокойный, никому ничего не доказывал, а просто жил, словно этим отношением пытался искупить вину отца. Семья их была из рода шаманов и вот так сложилось, что пришлось защищать вековые устои и традиции. Да переступил отец черту, разделяющую человека от зверя. Поговаривали, что Айас шаманствовал вовсю, недаром места испокон веку считались прибежищем шаманов. Еще и поэтому побаивались его и сторонились.

   Мария любила рыбу. Ее первые попытки добыть хариуса самостоятельно были смешны и любой, наблюдающий за ее занятием, мог от души посмеяться. Уходила подальше от села, поднималась по малым рекам и ручьям вверх по течению и пыталась применить те движения, что подсмотрела у мальчишек. Когда с рыбалкой ничего не получалось, она, намаявшись, присаживалась на берег и наблюдала за повадками рыбы. К вечеру теплый воздух спускался вниз, а с ним и мошки начинали кружиться над самой водой. Подстерегая момент, хариус ходил у поверхности воды и вдруг, резко распрямившись, выпрыгивал из реки, сверкнув маленькой молнией в куче брызг, хватал мошку и падал на поверхность в рябь. А в водной завесе вспыхивала радуга, а то две и три.

   В один такой вечер вдруг кашлянул кто-то за спиной. От неожиданности она выронила снасти. Старик поздоровался, поинтересовался, почему без добычи и начал объяснять ошибки. Мария схватывала учение на лету и уже через полчаса вытащила на берег первого хариуса. Восторгу ее не было предела, а глядя на нее радовался и старик. Он знал учительницу, был наслышан о ней, о работе с детьми. Пригласил в гости и напоил чаем. Такого чая и меда она еще не пробовала. От души дедушка мед берет и травы собирает. Словно открылось что-то в тот вечер,  они засиделись и проводили солнце за горы. А как ночь опустилась, потянуло на откровения. Она рассказала ему свою коротенькую, но содержательную жизнь, ничего не утаивая. Он со своей стороны тоже был откровенен. Так и просидели ночь две одиноких души. Хорошо под дедушкин костер беседа лилась.

   Он пригласил приходить в любое время, к полудню проводил из тайги. А Маша радовалась тому, что давно не спала так спокойно. Выплеснулся наружу комок тяжелых переживаний, увидела, что не одна в этой жизни,  впервые безоглядно поверила человеку. Стала ходить к нему, особенно в летние месяцы. Чему он ее только не учил, да она и сама была ловка и проворна. Прихворнул спиной старик, а пошел сбор ореха. Напросилась с дедом в тайгу. Первый раз с опаской на кедр залезла, боязно было. На второй, словно птица вспорхнула, дедушка только охнул. Вскоре уж сама заготавливала, все кедры в округе знала.

   Мед опять же свой добывала, подарил ей Айас два улья и научил, как медосбор выгоднее организовать. Сначала боялась пчел, а затем радовалась общению с ними. Удивительно было то, что пчелы ее даже не кусали. Медок всякий на зиму припасала и излишки сдавала заготовителям. Горный мед самый вкусный получался, словно чуяла, в какое время пчел вывезти надо и куда, когда качать нужно.

   Многим премудростям научилась. Все травы знала, от чего помогают и облегчение человеку от болезни дают. Дело непростое: не только день нужно знать, когда собирать, а даже по часам: одну с утра до обеда, другую к вечеру. Одного не смогла осилить – охоту. Жалела зверя и птицу, не могла убить животных. О ней заговорили в округе, знали егеря и охотники, взрослые мужчины первыми с ней здоровались. Дали ей имя на алтайский манер (мужское имя): Jымжай – добрая, значит. А она жила светло и радостно. От осени до весны детей учила. Многие уже и институты закончили, на должностях хороших находились. А только увидят свою первую учительницу и издалека приветливо улыбаются, здоровья желают. Всяк к ней в дом идет,  знают, что принести. Конфеты и булочки. Конфеты детям уходили под сказки и рассказы о природе и животном мире.

   Одно не радовало в жизни. Еще в войну сильно простыла и знала, что не может детей иметь. Это было самой страшной болью в ее жизни. Многие местные мужчины взяли бы ее в жены: очень детей она любит, а значит и любому дорогА будет. Только она зная «изъян» свой, никому не ответила в этой жизни «да». Так и жила одна.
Давно забылись слова председателя о новой жилплощади и она продолжала свой век в маленьком домике у реки. Уже нет школы и дети учатся в соседнем селе. Только приходит она в день приезда их на выходные и угощает конфетами. Пристрастились в гости заходить малыши, садика нет, а так родители знают, что под присмотром дети. Не ходит уж в тайгу, сил не хватает. Даже с рыбалкой пришлось отказать себе – глаза плохо видят.

   Люди удивлялись: чего живет в таких условиях и никуда не уедет, вроде заготовками занималась, должны быть сбережения. В один летний день в село пришел автобус, и стайка ребят окружила старую женщину, бывшую учительницу. Только тогда жители села узнали, что всю жизнь все свои сбережения она перечисляла в детский дом, который дал ей и новую фамилию, и новую жизнь.

   Она ушла тихо и незаметно, так же, как и жила. Утром соседка заприметила – не дымится труба, не топится печка в доме. Уж и строители на мост вышли. Постучала, вошла, не дождавшись ответа, и заголосила во все горло. Сбежался народ. На скромной постели лежала старая учительница. В руке держала шоколадную конфету, словно протягивала ее вошедшим. На столе - кружка с молоком, а поверх лежала белая булочка.

   Хоронили всем селом, женщины плакали, мужики отворачивались, словно от ветра. Когда одевали покойную, в старом шкафу нашли несколько альбомов. С каждого листа с фотографий в мир открытыми глазами смотрели ее ученики. Ее дети! Все выпуски начальной школы!

   Так и положили с коробкой конфет и булочкой.
39 Мама Вера
Ирина Кашаева
С Настей и её мамой Верой я познакомилась в санатории. Меня по-настоящему  удивило их  бережное  отношение друг к другу. И  уж тем более, я  никак не ожидала, что Вера Ивановна- не мама девушки, а её школьная учительница!
По моей просьбе   Настя и рассказала мне эту историю...
"Это случилось два года назад.Стоял ноябрь: слякотный и холодный. В тот день была мамина  годовщина и я поехала  на кладбище. Постояла у могилки, положила цветы, помолилась и  собралась  уходить. Как вдруг услышала:
"Зачем оставил меня одну ? К себе возьми!"
 У меня ноги  ватными стали!  Кладбище, поздний вечер и этот крик... Женщина плакала. Пересилив   страх, я пошла на её голос. Господи!  Возле какой-то могилки прямо на земле  сидела старая женщина и причитала. Кладбище,  вечер, дождь. И тут она...
"Извините, поздно уже. Почему домой не идёте?"
 Старушка медленно подняла  глаза и я  узнала свою бывшую школьную учительницу! Она была строгой , но справедливой и доброй и за глаза мы звали её "Мама Вера". Она тоже узнала меня и смутилась.
 " Настя?"
 И тихо добавила:
"Володя мой здесь...  А дома у меня больше нет. "
 "Вера Ивановна,  как это--нет дома?"-  растерялась я. Мама Вера мелко-мелко задрожала. Может быть, она замёрзла? Ведь в такую погоду хозяин  собаку не выгонит! И я пригласила её к себе.  Веру Ивановну  смутило моё предложение,но я была настойчива. Будучи дома, дала ей сухую одежду, предложила принять душ и переодеться.  Сама тем временем приготовила ужин и усадила маму  Веру за стол.
"Так что же у вас произошло? "
 Старая учительница  долго молчала. Сидела, растерянно ковыряя в тарелке и молчала! Наконец она подняла лицо.
 "Видишь ли, Настя... Коленька мой... Он хороший, добрый. Любит меня! Да и как родную мать не любить?! Это всё Нина, жена его...  Но и её понять можно"-тихо произнесла она.
"Расскажите мне всё, облегчите душу!"-попросила я.
Вера Ивановна взглянула на меня долгим и немного недоверчивым взглядом, вздохнула и, не глядя в глаза мне,  начала свой рассказ.
 " Коля мой рос хорошим мальчиком. Думаю, что я виновата перед ним-внимания мало уделяла. Зарплата у учителей грошёвая, вот я и брала дополнительные часы.  Володя был дальнобойщиком и  сына видел редко.  Коля отслужил в армии, вернулся и женился на  Нине. С нами они жить   отказались и ушли к её родителям. Вскоре  муж  пошёл на пенсию и стал строить дом, о  котором мечтал всю свою жизнь.
 Он купил лес и всё остальное что нужно и приступил к строительству.  Коля помогать отцу  отказался. Володе помогал  его троюродный  брат.  Два бесконечных года длилась  стройка и вот наконец мы с мужем перешли в большой и красивый новый дом. Боже мой! Я  как в раю оказалась!
Намаялась в своей  гнилушке, а тут -такая  красота! Володенька  был счастлив  что доставил мне такую великую радость! Да и  сын со снохой  лицом к нам повернулись! Они  стали  частыми и желанными гостями в нашем  доме!
Спустя какое-то время Коля с Ниной заговорили о том, что как хорошо и весело  было бы  жить нам всем вместе!  Одной большой и дружной семьёй! Благо, что квадратура дома позволяет. Мол, сложно им ютиться с двумя  детьми в тесной квартирке сватов.
А тут-хоть в футбол играй!
Нам с дедом к внукам хотелось быть   поближе и мы с радостью приняли это предложение. Сын с семьёй переехал, мы прописали их и зажили на славу. Сначала всё было отлично, жили дружно, невестка всячески пыталась нам угодить. Потом Коля стал поговаривать, что правильнее было бы  дом этот  официально  оформить на него. Ведь мы-то  с отцом не молоденькие. Так и сделали!

Но едва сын  получил документы на собственность,  случилась беда. Внезапно  умер Володя.
Схоронили.
Сказать, что мне было тяжело потерять мужа -это не сказать ничего... Сорок лет вместе прожили! Не верилось, что его больше нет. Смутно помню похороны, поминки..Как будто я существовала в другом измерении и   наблюдала за этим со стороны. К Володе своему я ходила ежедневно и придя домой,  выслушивала нравоучения Нины.
 "Задолбала ты   нас всех своим кладбищем! Таскается туда-сюда, старая дура!  Грязь в дом тащит, а выгребать я за ней должна! Тоже мне, барыня нашлась!  Нравится  кладбищенская обстановка?! Так иди и живи там вместе со своими любимыми мертвецами!"
А Коленька  всякий раз поддакивал ей...А однажды случилось то, во что я до сих пор поверить не могу... Вернулась с кладбища, а они меня в дом не пустили! Вышвырнули на улицу  мои вещи и дверь   перед моим носом  закрыли. Сын заявил, чтобы я шла и жила на кладбище, раз мёртвые для меня дороже живых. А если не уйду, он спустит собак. И ничего ему за это не будет! Нечего торчать около ЕГО  дома и  позорить его!  Что я могла поделать?! Не к участковому же идти на родного сына жаловаться! Тем более, дом  этот официально принадлежал Коле и я там-никто... Мой муж своими руками построил этот дом , а я в нём- никто!  И я ушла. Сначала на улице ночевала, потом добрые люди пустили меня  в нежилой дом.  Печь  там была разобрана и света не было  тоже. Еду себе я готовила   на керосинке, да соседи иногда подкармливали...
Наступила осень.  Тёплых вещей у меня не было и я решилась пойти в свой бывший дом за вещами За это  время сын с невесткой дом высоченным забором обнесли. Я долго бродила вдоль забора, потом появилась   Нина. Я попросила свою тёплую одежду. Она молча  ушла.  Наконец вышла и швырнула мне узел с вещами. Заявила, что моего тут  больше ничего нет и попросила  не беспокоить их семью.
Подошёл  ноябрь, печь в доме по-прежнему не топилась.  Сосед предложил наладить её, да цену  заломил такую, что мне и за три месяца не рассчитаться...Я пробовала её как-то подлатать сама, да толку не было. А вскоре хозяева  этот дом продали. В него въехала большая семья и они разрешили мне пожить  в сарае.
Нет, я не сужу их... Семья-то мал мала меньше!  Вот я и решила :  раз   сыну не нужна -- зачем мне такая жизнь?!
Пойду на кладбище к Володеньке и останусь там, у него. Пришла, а он  смотрит он на меня с фотографии, улыбается.
 "Эх, ты! Лежишь, сложил ручки! Зачем одну меня оставил? НА КОГО? Устала я... К себе возьми!"
Вера Ивановна закрыла лицо руками и разрыдалась.
У меня всё это просто не укладывалась в голове! Было так больно и обидно за эту старую женщину, что никак не подобрать  подходящих слов ...
И я просто обняла её.
 "Помните,  вы читали нам из Омара Хаяма?
Не делай зла — вернется бумерангом,
Не плюй в колодец — будешь воду пить,
Не оскорбляй того, кто ниже рангом,
А вдруг придется, что-нибудь просить.
Не предавай друзей, их не заменишь,
И не теряй любимых — не вернешь,
Не лги себе — со временем проверишь,
Что этой ложью сам себя ты предаёшь..."
"Что бы там ни было, а плохого я для Коли с Ниной не желаю. Он мой сын. Его дети - мои внуки.... Заморочила я тебя своими проблемами..."
" Мама Вера, милая!  Помните, как много лет назад вы учили нас , что никогда не стоит отчаиваться? Что отчаяние иссушает душу? Помните? Оставайтесь у  нас!"-обняла я её худенькие трясущиеся плечи. "Настенька... Спасибо, но...  Я не хочу быть вам обузой..."
 " Какая обуза? К тому же  сын, Витя учится неважно! А ваш русский для него -просто тёмный лес! Мы будем очень рады, если вы подтянете его!"-сквозь слёзы улыбнулась я.
 Мама Вера смутилась, улыбнулась и кивнула...
 С тех пор она живёт с нами. О сыне больше  не говорит, но  иногда я вижу  её опухшие от слёз глаза.
 Мама Вера - член нашей семьи и бабушка для нашего  сына. Она с удовольствием занимается с Витей  и  у него теперь одни пятёрки! Помогает мне по хозяйству. Говорю, не надо, мол, отдыхайте!  "Нет, Настя, не привыкла я сложа руки сидеть!" -улыбается мама Вера.  Когда мы едем  на кладбище,  берём и её с собой Недавно мама Вера приболела и  я была там одна. Решила  взглянуть на её  бывший дом. Подъезжаю,  а там... Пепелище...Дом выгорел почти полностью... Боже мой! Там же  были её внуки! И я зашла к соседям узнать что к чему. 
"Погорели они. Аккурат  в годовщину отцовскую и погорели. Не иначе ,как Володя покойный поджёг..Отомстил за свою Верочку! "
 "Живы ли они?"
 "Да живы! Дети не пострадали, они ночевали  у бабки с дедом. А Нина с Колей обгорели сильно, Чудом выжили."
Я стояла возле пепелища и думала о Вере Ивановне  и о её сыне.
Выгнал мать из её же дома и самому пожить в нём не пришлось. Я ничего не рассказала маме Вере о пожаре. Зачем?  Пусть думает, что у её сына всё хорошо...
40 Женщина, которая меня...
Рената Каман
   Памяти Эрмин Орси, Ирены Сендлер, Семи Вортман-Гласог, Тины Стробос, Стефании Подгорской и многих других...




Я не поднималась на этот чердак с тех пор, как заполучила заветную комнату на втором этаже – светлую и просторную, всегда безупречно чистую, с огромным окном и голубыми обоями. И как только переступила белоснежный порог новой спальни, то поклялась, что больше ни за что не позволю ей запереть меня в душном и мрачном скворечнике, как я называла про себя тёмный и пыльный чердак. Ни за что и никогда.


Угрюмая женщина милостиво выделила мне противную вонючую каморку под крышей, словно я была недостойна других комнат, которых в доме было полным-полно – красивых и светлых. И я ненавидела и её, эту женщину с невероятно правильными чертами лица, и тот чердак, в котором провела, как казалось тогда, целую вечность. Ненавидела всей душой, всем своим маленьким сердцем. Ненавидела и после, когда она выделила мне, наконец, заветную комнату.


Там, на чердаке, в одной из коробок, лежала её фотография в тяжёлой серебряной рамке. Я часто рассматривала черно-белый снимок, внимательно изучая каждую линию красивого лица. А затем сравнивала со своими – совсем не такими правильными и точными, как у неё.


Женщина, которая воспитала меня, была хмурой, словно грозовое облако, что вот-вот разразится молнией и ледяным дождём. И я со страхом ждала, когда же неистовый гнев необузданной стихии обрушится прямо на мою голову. Ждала, ждала, ждала... А туча всё грозилась и хмурилась, но никак не решалась лопнуть.


Она была одинока, эта женщина – ни друзей, ни мужчин, ни шумных компаний. Ещё бы! Ни один мужчина не захотел бы связать свою жизнь с такой угрюмой женщиной. И ни один человек не стал бы водить с такой неприветливой зазнобой дружбу. И только мне, невезучей девчонке, выпал шанс оказаться в доме такой хмурой женщины.


Позже я, конечно, привыкла к ней, но детская обида так и не смогла покинуть моё сердце, осела толстым слоем пыли. Обида на родителей, которые бросили маленькую девочку, обида за тот чердак, на котором меня оставили, словно ненужную вещицу. Обида обжигала и не покидала, колола изнутри, каждый раз настойчиво напоминая о себе.


Я получила хорошее образование, ни в чём не нуждалась... Ни в чём, кроме любви, которую я так и не смогла затем принять от женщины, что меня воспитала. Неумелой и неуклюжей любви, которую она пыталась протянуть, словно извиняясь за те годы на тёмном чердаке. Она подарила мне свою фамилию, вырастила меня, но ни разу не попросила назвать её матерью. Наверное, зная, что я, затаившая обиду, никогда бы не согласилась на это...


Я рано вышла замуж и почти сразу покинула город, в котором оставила и обиды, и прошлое, и женщину, что меня воспитала. А когда та заболела...
– Леверт, – сказала она, крепко сжав мою ладонь. – Я вырастила тебя как родную дочь. И теперь могу покинуть этот мир со спокойной душой.


А затем она отдала мне это письмо. Письмо моей настоящей матери. Я долго не решалась прочесть его, всё оттягивала и оттягивала... А когда прочла...



«Я не знаю вас, но уверена, что вы прекрасный человек, раз решились на такой поступок. Мою девочку зовут Лиора, что означает «мне свет», и она родилась в Хануку. Я надеюсь, что моя дочь подарит вам свет, как однажды подарила его мне.
Прошу вас, позаботиться о ней, как заботились бы о собственном ребёнке.
Август, 1942 года.»


Женщина, которая вырастила меня как родную дочь и дала мне имя Леверт, что означало «свет» – только на французском – наконец, рассказала правду. Тяжёлую правду, которую пронесла сквозь годы, бережно храня пожелтевший листок в память о моём прошлом.


Мои родители были евреями, отдавшими родного ребёнка чужому человеку. Потому что не могли иначе. А она отправила меня на чердак. Потому как тоже не могла иначе.


– Она укрывала меня здесь от нацистов... – прошептала я, проведя пальцем длинную тонкую черту по пыльному комоду.
– А кто это такие? – спросила Эрмин, моя пятилетняя дочь. Я назвала её в честь женщины, которая меня воспитала.
– Плохие люди. Очень страшные люди.
– А это кто? – спросила любопытная малышка, достав из коробки фотографию женщины с невероятно правильными и красивыми чертами лица.

И это лицо вдруг показалось мне таким нежным и светлым, что я с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться. Возможно, это прекрасное лицо было хмурым и угрюмым лишь в моих детских глазах. В глазах, полных обиды...
– Твоя бабушка, – еле слышно ответила я. – Женщина, которая меня воспитала... Женщина, которая меня спасла.
41 Чучело - мучучело
Альфира Ткаченко
                Чучело-мучучело

                сказка


      Вода еще раз раскатилась и с большей силой шлепнулась о берег и, раздался громкий треск. На Байкале очень часто можно было увидеть, как Баргузин, несмотря на солнечную погоду, вдруг сердился и чтобы его еще больше боялись, он начинал разгонять воду,  бросая крупные волны на чередующиеся или разбивая о берег. Серебристый цвет воды давно пропал. Кое-где оставшиеся белые барашки смеялись над его проказами и шустро ускользали в пучину волн. Маленький кораблик развернулся на середине озера и поплыл к берегу. И вот тут то все увидели, как яркий солнечный свет вырвался из-за сосен и заскользил по всему берегу, как будто он что-то потерял. Люди еще раз оглянулись туда, где увидели светящийся луч и удивленно переговаривались между собой:
- Что это? Кто ещё видел? Как разыгрался ветер, - говорили одни, поглядывая на сопку, откуда появился луч и рассыпаясь на мелкие искринки прятался в ветках деревьев и волнах озера.
  В это момент на небе появилось несколько облаков. Обычные облака, ни чем не примечательные. Как вдруг из-за них начал рассыпаться цветной дождь, словно разноцветная радуга неожиданно появилась после сильного дождя и вдруг стала исчезать. Из-за не большого облака появился силуэт НЛО. Серый, вытянутый, чем-то похожий на корабль, который курсировал по озеру, остановился на одном месте и завис прямо над берегом, где находились люди. Так продолжалось несколько минут. Ослепительный свет из воздушного корабля прошелся над деревьями, покачался под облаками, скользнул по воде, подняв тысячу брызг и исчез.
   Маленькие человечки, похожие на смешных карликов или гномиков спускались на парашютах - зонтиках. Разноцветные зонтики: синие, зеленые, красные, оранжевые окрасили воду озера и поглотили карликов в пучине. Люди зеваки на берегу стояли раскрыв рты и ничего не могли понять.
   Мужчина, который находился на борту корабля вдруг отошел от оцепенения и заговорил:
- Вы видите, видите... Это кто к нам прилетел?
   Он побежал по палубе, но поручень не дал ему двинутся дальше.
   Вдруг на берег выдвинулся целый отряд из деревянных человечков, похожих на чучел. Их глаза были похожи на огромные белые шарики с черными зрачками. Волосы развевались под ветерком. Длинные руки были сложены на груди в поклоне. Глаза вращались и рассматривали берег. Солнце скрылось за сопками и наступила темнота. Люди прижались к домам и со страхом наблюдали, что будет дальше.
   Маленькие деревянные чучела пробежались по берегу и ступили на поверхность воды. Они шли по волнам, словно у них под ногами была земля и им ничто не угрожало. На небе появилось множество звезд. Одна из них метнулась вниз и целая стая ее подружек закрутились по небесному пространству.
- Великая госпожа, мы рады, что вы прибыли к нам. Сегодня на нашей земле праздник. И мы будем рады, если вы сможете принять участие.
   Главный вождь Чучело-мучучело стоял на поверхности воды в поклоне перед карликом женщиной. Она, одетая в полупрозрачный костюм, ответила хозяину страны Деревянных человечков.
- Мы знаем о вашей стране. Давно хотели прилететь к вам. Но обстоятельства не давали нам этого сделать. И вот теперь мы решились прибыть к вам. Но мы никак не можем понять, кто такие непонятные великаны вашей страны застыли в страхе на берегу? Ваша страна наполнена великанами?
- Да. Великаны, ары, живут здесь уже много лет. Но они нам не мешают. В нашей стране Деревянных человечков мы хозяева. Вы можете безбоязненно следовать в наши жилища и веселиться. Прошу.
- Хорошо.
   Женщина - карлик с далекой планеты Разноцветных зонтиков поклонилась в ответ на слова главного Чучела-мучучела и прошла со свитой по тропе между волн. В еще более прозрачных костюмах инопланетян-карликов женщины планеты Разноцветные зонтики появлялись из воды и выстраивались в две шеренги, сопровождая свою Госпожу. Зонтики были сложены у них за спиной. Они не мигающими взглядом смотрели вперед. Красивые, с белыми волосами и великолепными стройными фигурами она напоминали богинь моря. Воинствующая окраска на лбу и щеках в виде скорпиона или тарантула выдавала строгий настрой женщин планеты. Пока женщины-карлики проходили вдоль берега, многие люди успели разглядеть их. Ары стояли на берегу возле домов и не могли вымолвить ни слова. Они были поражены увиденным. Никто еще из них с планеты Земля не слышал ничего подобного на берегах озера Байкала. И вот только сейчас они поняли, что оказывается на озере есть и другие страны и люди. Много лет они наблюдали в телескоп небо над Байкалом и никогда не думали, что чучело-мучучело перед входом в солнечную обсерваторию и есть главный хозяин страны Деревянных человечков, о которой они и не слышали. О ней не было написано ни в одной книге. Великаны на берегу начали перешептываться:
- А вы что-нибудь слышали о стране чудовищ на Байкале? А как она называется? А кто такие карлики с какой-то планеты Разноцветных зонтиков? Кто эти карлики, которые на зонтиках спустились на поверхность озера?
  Страх стал закрадываться к ним и они стали понемногу убегать в дома.
  А в это время чучелы-мучучелы рассыпались по всему берегу и с женщинами - карликами начали танцевать, ведь праздник был на их земле. Праздник Солнца. Небо раскрасилось в разные цвета: от голубого до зеленого. Женщины - карлики бегали по берегу озера, летали над водой и кружились в небе на зонтиках. Вождь женщин-инопланетян сидела на главном троне в качестве гостьи. На ее голове красовалась серебряная корона, похожая на геометрическую фигуру. Она взглядом подозвала одну из своих охранниц и что-то прошептала ей на ухо. Та повернулась к своим воинам и громко сказала:
- Наша Госпожа желает, чтобы вы сегодня веселились и подружились с воинами страны Деревянных человечков. Ваша Госпожа очень рада была принять участие в праздновании великого Солнца. Вы знаете, что в Галактике солнце не достигает наших границ и мы очень редко видим его. Э-ко...
   Женщины разошлись по берегу озера и многих их видели с воинами чучел-мучучел. Вазы с фруктами стояли на деревянных столах и их бока блестели при очередном всплеске разноцветного огня. Красивая женщина карлик по имени Зо-о сидела возле воды и смотрела, как солнце тонет в гребешках волн. Чучел-мучучел деревянных человечков не мог насмелиться подойти к ней, так была ослепительно красива она. Он чуть слышно кашлянул и она оглянулась. Воин зажмурил глаза.
- Вы боитесь меня? - спросила Зо-о.- Не бойтесь. Я не сделаю вам ничего плохого. Расскажите мне о вашей стране?
- Наша страна появилась очень давно, - начал чуть ли не шепотом говорить До-о. - На этом месте было море, такое же, как и сейчас. Наши предки плавали и ловили рыбу. Но однажды грозный Хозяин Баргузин перевернул две лодки и мы больше не выходили на море. Они очень долго горевали и первую фигуру чучела-мучучела они поставили на сопке, высоко-высоко, чтобы солнце светило ему.
- Жалко ваших предков, погибших от хозяина Баргузина. Но у вас почему то не видно женщин?
- Наши женщины всегда дома. Они занимаются домашними делами. А мужчины должны просить Солнце о тепле и силе.
- Смотри, серебряная рыбка... Как она красива!
  И маленькая Зо-о встала и побежала по берегу, разбрызгивая воду. Она звонко смеялась и звала к себе До-о. Весь вечер они были вместе.
   Другие жители планеты Деревянных человечков в этот момент собрались на огромном пространстве на берегу в круг. Чучела-мучучела сидели и просили Солнце дать им тепла, силы и любви. На планете Деревянных человечков тысячу лет назад главный вождь чучел-мучучел увидел Солнце. Оно было необычно. Высоко в небе, между серебристыми звездами, которые начали таять и исчезать, огромный шар разлил яркий свет над горами. В море была синяя вода. До того синяя, что казалось всё, что находилось вокруг него, было таким же синим, как оно. Купаясь в волнах с белыми гребешками, плавали красивые рыбки. Когда главный вождь поплыл по морю, то увидел красивую девушку с серебристыми волосами. Она пела о море и ветре, солнце и звездах. У нее был очаровательный голос, который разливался по округе. Рыбки в море танцевали, кружась на воде вокруг нее. Морское чудовище приплыло издалека. Вдруг поднялся сильный ветер и... девушка исчезла. Исчез ее дивный голос. А морское чудовище уплыло в пучину волн и больше его никто не видел. С тех пор главный вождь чучел-мучучел призывал Солнце отдать ему эту девушку, которую спрятали на большой глубине. Она так поразила его силой своего пения. Но она так больше и не появилась. Главный вождь чучел-мучучел Чу-у заболел и умер, но перед смертью он просил найти девушку, чтобы она украшала море своим голосом и красотой. Эта девушка была Богиня моря, любви и красоты. И сейчас, когда наступали самые теплые летние дни, главный вождь чучел мучучел собирал своих деревянных человечков и они просили Солнце о тепле, силе и любви для всех жителей моря.
      Ветер Баргузин прошелся над водой один раз и все стало исчезать, словно ничего и никогда не было в этом месте Байкала. Люди-карлики покачались на зонтиках и улетели в небо. Корабль, вытянутый, словно акула, растворился в последних лучах утра. Небо покрылось солнечными лучами зари. Зеленые ветки берез и иголки сосен принимали мягкие струи ветра и прятались в красках восхода солнца. Главный Чучело-мучучело опять стоял на входе в солнечную обсерваторию и кланялся каждому входившему человеку, который заходил туда, чтобы посмотреть что делается в небе, в Галактике.
   Вода на озере успокоилась и, мягко расплескиваясь о берег, встречало утро следующего дня.
   Маленький мальчик, сидевший с папой на камне на берегу еще долго смотрел туда, куда улетели маленькие тетеньки на зонтиках и только позже спросил:
- Папа, а это кто были? А почему все люди так сильно испугались их?
- Это был чудище Байкала и его друзья. Я давно, когда еще был таким, как ты, слышал, что на берегу Байкала есть чудище. Но вот, чтобы оно встречалось с жителями другой планеты, этого не знал. И вот теперь мы с тобой видели, что к нам из Галактики прилетают другие жители карлики и они также дружелюбны, как и мы. А бояться их и не надо. У них был праздник. А кому запрещены праздники? Никому. Давай помашем этим замечательным людям другой планеты?
- Давай, - и они с папой махали на берегу озера кому-то в небо.
    Зонтики и корабль другой планеты давно скрылся и все люди уже больше никогда не видели их. А кто знает, правда ли это или нет. Но в Листвянке на берегу Байкала есть солнечная обсерватория, а на входе в нее есть чучело-мучучело, которое встречает каждого человека входившего на территорию.
  Давайте и мы пожелаем этим людям добра. Пусть они радуются и встречаются с жителями другой планеты - друзьями.
42 Последнее дело госпожи Штерн
Анна Стадник
   Утро Изабеллы Семеновны Штерн уже много лет начиналось одинаково, с чашечки кипяченой воды, в которую непременно добавлен яблочный уксус и ложка меда. И дело здесь вовсе не в той глупости про красоту, отнюдь. Всему виной низкая кислотность желудка. Как, скажите на милость, получать удовольствие от французского омлета в соусе, если ты не способен его нормально переварить?
   Омлет на завтрак есть полезно, это она в журнале прочитала. В каком-то модном, с яркой обложкой и полуголой девицей на картинке. «O tempora! O mores!» (1) – хрипло восклицала Изабелла Семеновна всякий раз, когда видела непотребщину. Во времена ее девичества зазорно было даже щиколотку оголить.
Так вот, омлет. Ее правнучка Зоенька не отличалась завидными кулинарными способностями, но это блюдо ей удавалось готовить хорошо. Короткой фразой «Ба, завтрак готов, много кофе не пей», она и здоровалась и прощалась. Зоя рано уходила из дома.
   Завтрак ждет Изабеллу на маленьком столике у балкона. Благо, сейчас тепло, и можно с удовольствием трапезничать, глядя со второго этажа на гротескный, темно-серый храм кераимов. Ей нравился мрачный стиль Городецкого, и его дерзкая задумка – вписать кенасу в мавританском стиле среди изящных доходных домов, представителей стиля арт-нуово. Жаль только, купол разобрали. Полосатого купола на крыше дому явно не хватало.
   А вот ее дом сохранился преотлично. Естественно, она же почти полвека заботилась о нем. И дом, в знак благодарности стоял прочно, сохраняя величественную живописность со времен императорского правления. Сложнее всего ей было увлажнять цветочно-лиственную лепнину, сизые водяные лилии чахли без воды, даром, что они из гипса. Изабелла Семеновна приступала к поливке сразу же после утренней трапезы. Вооружившись тяжелым глиняным кувшином и пушистой кисточкой, она скрупулезно орошала каждый лепесток, завиток и побег.
   Видели когда-нибудь как, грациозно танцуя, то на оконном карнизе, то на узеньком выступе дома, тощая старушка в бордовых кюлотах и зеленой рубахе размахивает малярной кистью? Да заправские эквилибристы нервно курят в сторонке!
   Потом надо лепных львов за ушком почесать, всех шестерых. Они грозно щерят пасти на стенах эркеров и отпугивают пакостных и шкодливых разрушителей из царства темного Вайю. Львы капризные, если их не задобрить и не обласкать, нет-нет да обидятся, косматую бровь прищурят и бесчинщика пропустят. Хлопот не оберешься.
   Однажды, госпожа Штерн безответственно проспала. Торопилась в галерею и забыла погладить одного льва. Не нарочно, ей-богу, не нарочно. Вечером возвращалась домой, а витраж в круглом окне под крышей разбит. Пришлось ей и Зоеньке осколки в цветную мозаику обратно складывать. Изабелла Семеновна только на рассвете витраж на место вернула.
   Когда цветы политы и львы задобрены, она собирает инструменты в деревянный резной тубус, надевает шляпку из фиолетовой тафты, под которую прячет седые косы, рабочий фартук и направляется в галерею. Привычка убирать волосы у нее тоже уже много лет, только она не помнит почему. Каждый раз, тщательно заплетаясь у зеркала, госпожа Штерн пыталась достать из архива памяти тот день, когда у нее появился этот ритуал, но тщетно.
   Галерея находится совсем рядом, надо только перебежать через узкую трассу и пройти несколько метров к началу улицы. Непримечательная вывеска скромно ютилась на первом этаже красного кирпичного замка с башенкой и шпилем. Сколько в нем этажей? Кто-то скажет три, кто-то четыре, пять, семь, девять – все будут правы. Комнаты и коридоры разной высоты дружно уживались вместе, создавая лабиринт внутри толстых стен. Ох и затейник был этот барон, или мастер винных дел, или, постойте, сигаретный магнат… Ах, неважно.
   Изабелла Семеновна любит этот дом. Она часто сравнивала себя с замком: «Такая же эксцентричная, потрепанная рухлядь, как и я. Балконы щербатые, мансарда покосилась, крыша подтекает…» – слышали бы вы, сколько тепла в этой фразе она излучает.
   Ей знаком каждый угол красного гибрида, везде она вхожа, даже в те комнатушечки, о которых все забыли. Все дело в потайных дверях, открыть которые для нее не помеха. Они прячутся в полукруглых арках, живут в замурованных стенах, между лестничными пролетами и этажами. Иной раз, работники арт студии не могут понять, как госпожа Штерн молниеносно оказывается в противоположных концах дома. А она лишь улыбается одними уголками рта и качает головой. Не выдаст секреты замка, не-ет, не выдаст. Он так редко рассказывает ей о своих тайнах, глупо было бы так безрассудно их распространять.
   Зато горгульи с ней общаются охотно. Это только с виду они страшные, на самом деле, им просто скучно. Более ста лет им приходится держать на своих кожаных крыльях балкон над входной аркой и при этом не соскользнуть со стены на брусчатку. Так что, появление Изабеллы Семеновны они никогда не игнорируют.
   – Здравствуйте, Фобос и Деймос, – она задрала голову и подмигнула монстрам.
Эти прозвища она сама им дала, когда всерьез увлеклась античной мифологией.
   – И вам не хворать, – хрустя бетонной головой и рассеивая из пасти облако бетонной крошки, ответил Деймос.
   – День сегодня солнечный, – жаловался Фобос, он любит, когда город накрыт одеялом из туч, таких же серых, как он сам.
   – Я принесла мазь для суставов, надоело смотреть каждое утро, как вы морщитесь. И не спорьте, все равно колени вам натру.
   Они знают, что с ней спорить бесполезно. Ворчат, шипят, пока госпожа Штерн щедро накладывает на их гладкие колени зеленый ароматный бальзам, а все равно с благодарностью в ее черные глаза смотрят. Дурной характер у горгулий, так что же, не помогать им теперь?
   – Ну все, теперь впускайте меня, – она мягко приземлилась на землю, вытирая руки о фартук.
   Надо пояснить: войти во двор можно через деревянные ворота за стрельчатыми, украшенными витой лепниной арками. Но вот какая штука – ручки снаружи нет, только вахтер изнутри отворить тяжелую створку может. Или горгульи, если захотят, конечно.
   Деймос стукнул о стену лапой, и вход открылся. Изабелла Семеновна шустро проскочила во двор, не забыв затворить за собой засов, а то шастают тут всякие.
   – С-с-сдрас-ствуй, ягодку будеш-шь? Он уже с-созрел, – длинный дракон, вы похожих видели на китайских гравюрах, ждал ее за воротами с виноградной гроздью.
   Она отщипнула несколько прозрачных белых ягод и с удовольствием забросила их по одной в рот. Дракон молча уполз на самый верх перемычки ворот и занял свой угол. Маленькими лапками он придавил гроздь к потолку и, причудливо извернувшись, прилип к виноградной лозе, тянущейся по всему периметру потолка. Изабелла Семеновна сложила ладони и поклонилась.
   Однако она итак задержалась.
   Высокая входная дверь, вся в разнокалиберных хаотично расположенных деревянных квадратах и ромбах, скрежеща, сама распахнулась перед ней. Только не обманывайтесь, это не жест дружелюбия.
   – Помню, помню, я обещала смазать петли, – виновато вскинула руки гостья. – Постоянно забываю поискать. Забываю, – на мгновение, старушка застыла, обвела невидящим взглядом кирпичную стену и отшатнулась.
   Дверь нетерпеливо хлопнула, выдернув госпожу Штерн из оцепенения.
   – Да-да, масло, – бормоча, она вошла вовнутрь.
   Вы знали, что с домом нужно здороваться? Особенно, если на пороге написано «SALVE» (2). Приветствие Изабеллы Семеновны раздалось сразу:
   – А вот и я, привет!
   Ее голос поднялся лестничными пролетами по широким и ухватистым перилам, по затертым каменным ступеням, завертелся вокруг пузатых белых балясин, заставляя воздух едва уловимо вибрировать.
   – Что сегодня надо сделать? – спросила она у дома.
   – Ой, драсте, я вас сразу не услышал. Голубушка, разве я вам приказывать буду? – из подсобки вышел завхоз, неверно решивший, что вопрос был адресован ему.
   – Да, действительно, – госпожа Штерн хихикнула и отправилась на второй этаж.
   Там ее со вчерашнего дня дожидалась покрытая оливково-синими изразцами печь. Три плитки у верхнего края нуждались в обновлении покрытия. Заметив у стены ведерко с эмалью и табурет, она открыла тубус, выудила оттуда нужные стеки, распахнула окно и приступила к делу.
   От работы ее отвлекал звук открывающейся входной двери, сотрудники арт студии и галереи приходили на работу. Скрежет назойливо напоминал ей о несдержанном обещании, побуждал ее все бросить и тут же заняться поисками масла. Масло, что б ему! Куда оно запропастилось!?
   Мимо озадаченной старухи, комкано здороваясь, сновали коллеги. Только худрук Петр Валерьевич, которого она ласково называла Петруша, отметил ее несобранность и все настаивал на кофе-брейке. Слово-то какое, буржуйское. Отказывалась, отмахивалась. Прилипла с кисточкой к изразцу, эпоксидом надышалась, но пока не вернула плиткам былой блеск, не оторвалась.
   – Петруша, тащи кофей!
   Кофе он принес, и столик в мастерской сервировал, добавив к обжигающему, горько-пряному из-за кардамона и ванили напитку пирожков из булочной «Ярославна». А сам побежал занятие с подростками проводить. Набрал невесть где талантливых ребят и лепит из них гениев современного искусства.
   Нет, Изабелла Семеновна не против его благородного дела, просто хотела в его обществе побыть. Петруша ей новости и сплетни рассказывает, а она ему быль со времен ее молодости. Такой незатейливый симбиоз развлекал двоих и позволял им поддерживать хорошие приятельские отношения.
   Без Петруши госпожа Штерн месила все ту же докучливую мысль: где склянка с маслом? Как-то она уже бросалась на поиски мутно-зеленого фиала с бронзовыми ручками, в котором хранилась именно та смесь: жирное масло из какао, плотное масло какого-то ореха, не то бразильского, не то кешью, эфирная композиция из лимона, кедра и нероли.
   Чья прихоть? Уж не ее точно. Не хочет дверь солидолом мазаться, хоть ты тресни. Завхозу невдомек, что методичным нанесением этой вонючей жидкости он проблему не решает, а лишь оттягивает неизбежное – выполнение Изабеллой Семеновной данного слова.
   Господи, когда это было-то?
   Она стояла на заметенном снегом пороге, ветер трепал подол ее драпового коричневого пальто, отороченного золотистой бахромой, рукой в черной бархатной перчатке она толкает дверь и та скрипит…
   Воспоминание, как вихрь, закрутило старуху, подразнило и улетело обратно, в мир свершившихся событий.
   – Все равно найду, – пригрозила она потолку сухоньким кулачком.
   Убрав после себя посуду, госпожа Штерн решила проверить все ниши и шкафы, спрятанные за темными деревянными панелями широких арочных дверей. Ее субтильная фигура могла целиком поместиться на нижних полках, что очень практично, ведь в шахту между шкафами мог пролезть именной такой человек. Согласитесь, войти в одну нишу и обследовать все по очереди удобнее, нежели бегать по этажам и комнатам. Ни к чему лишнее внимание привлекать, опять же, в доме дети. А эти товарищи особенно отличаются любопытством.
   Не было в задверьях зеленой склянки.
   Изабелла Семеновна отправилась на чердак башни. Людям ходить туда нельзя, есть велика вероятность провалиться на этаж ниже (не сомневайтесь, госпоже Штерн дом разрешил там бывать). О-о-о, это одно из ее излюбленнейших мест в замке, и есть на то несколько причин. Это была самая высокая точка на несколько окрестных кварталов старой части Города, и поднявшись к самому шпилю можно любоваться пестрым пазлом разнообразных крыш и кормить птичек, в частности ворон и залетного дятла. Через разбитый угол окна на чердак пролазит жирная полосатая очень разговорчивая кошка. Старушка могла проболтать с ней добрый час, угощая хвостатую подругу печеньем. Еще она хранит там свои картины, книги, старый чайный сервиз на шесть персон, расписанный изысканной гжелью, с десяток позолоченных наручных часов и прочую всячину. Весь скарб помещался в двух сундуках и ветхом открытом шкафу. Почему там? А это вы у нее спросите.
   По чердаку слоняться долго не пришлось, несмотря на приличный загашник, фиала там не было.
   – Хм, вымыть тебя потом, что ли? – вертя в руках тонкое блюдце, она засмотрелась на сервиз.
   Фарфором давно не пользовались, он недвижимо стоял на полке, прикрытый упаковочной бумагой. Только одно блюдце пустовало, с него что-то забрали. Занятно, ведь кроме нее больше не кому. Госпожа Штерн недовольно сморщила лоб и поджала уголки рта – еще один ребус был совсем некстати.
   Она встала на цыпочки, чтобы дотянутся и вернуть тарелочку на место и…
Вверх тянулась рука в бархатной черной перчатке. Изабелла Семеновна отчетливо наблюдала, как давно, в тот день сама же трогала сервиз. Она опустила голову, чтобы слезть со старого ящика и ей на лоб упал завитый локон, закрывший ее правый глаз. Левый глаз видел хуже, в комнате, несмотря на утро, было темно из-за разыгравшейся снежной бури, еще и этот локон – все сложилось неудачно для старушки. Потеряв равновесие, она упала, успев подумать: «Что, коза старая, довыделывалась? Сложно было волосы собрать?».
   Вопреки вполне логичному приземлению, Изабелла Семеновна очнулась в том же положении, стоя с поднятой рукой.
   – Дела-а-а, – она поправила шляпку, потерла затылок, будто он был ушиблен, и присела на пол. – К херувиму сходить что ли?
   Херувим, вальяжно развалившись и болтая ножкой, лежал на верху декоративного камина из светлого дерева и розового гранита, в холле между третьим и четвертым этажом. Каким-то чудным образом этаж получался пятым, если сосчитать окна снаружи на левой стене замка. А если пройтись по двору и свернуть направо, то окна этого холла были седьмые по счету от земли.
   Зачем херувим понадобился старушке? Этот пухлощекий прохвост любил тащить в свою каминную нишу все, что плохо лежит. А наигравшись с приглянувшимся предметом, забрасывал его куда-нибудь и благополучно о нем забывал. Не со зла он это делал, не подумайте. Резвился, как мог.
   Госпоже Штерн повезло застать его на месте.
   – Чего киснешь, малявка? – она пощекотала его за пятку.
   – Бусы Светланы Павловны взял посмотреть. А нитка возьми и лопни. Все собрал, только пять бусин в щель между половицами закатились. Как думаете, сильно мне влетит? – херувим перевернулся на живот и подпер ручкой щеку.
   – Светлана Павловна может всыпать, ты же ее знаешь, – качала головой старушка, нарочно запугивая баловника. – Сейчас и от меня получишь.
   – За что!? – негодование было искренним, госпожу Штерн он старался лишний раз не трогать.
   – Признавайся, малявка, брал мой зеленый фиал? И глаза не пучь, лучше в закромах своих полазай, авось там пропажа и отыщется, говорила она спокойно, но ее черные глазищи грозно сверкали.
   – А вот и нет! Запамятовали, что ли? Разбился он давно. Ну как разбился, треснуло горлышко, и от него откололся хороший кусок, – пояснил он удивленной Изабелле Семеновне. – Вы, когда это заметили, вылили содержимое фиала в большую кружку.
   – Ты ничего не путаешь?
   – Не-а, сам видел. Вы тогда, не раздеваясь, влетели на кухню с этой вашей склянкой и наспех ту жижу в кружку перелили. Умчались сразу. А я там ложку чайную искал. Вечно эти ложки растаскивают, а возвращают единицы.
   – Кто бы говорил, – хмыкнула старушка. – Спасибо, что подсказал.
   Она обошла камин, присела над прохудившимся паркетом и, запустив в щель указательный и средний палец, вытащила одну дощечку. Под ней, скатившись в ямку, поблескивали перламутровые бусины.
   – О, благодарю. Надо же, как просто все было, – радовался херувим, пикируя на пол.
   – Живи пока, – она развернулась и направилась к выходу.
   Понемногу ситуация прояснялась, что не могло не радовать госпожу Штерн. В тот день она шла на работу и заметила, что дверь нуждается в смазке. Точнее, дверь ее об этом попросила. А она пообещала и сразу пошла за маслом. Из надколотого фиала сложно аккуратно петли поливать, понадобилась кружка, но и та оказалась не удобной. Боясь пролить лишнее, масла-то не абы какие, а с Латинской Америки заказанные, Изабелла Семеновна вернулась на кухню. Да-да, вспомнила старушка, как в тех же перчатках шкафчики открывала.
   Открывала. А зачем?
   – Вот вы где, – на нее с подносом налетела Дарина.
   Девушка сегодня дежурила по кухне и разносила обеды художникам. – Идемте к нам, я уже и чай заварила.
   Заварила…
   – Девоньки, а где наш заварник? – копошась в кухонном шкафу, спросила госпожа Штерн у вошедших коллег.
   Она успела порядочно взопреть, но распахнутое пальто не сняла
   – Так он в студии. Люся чай на пробу принесла, вот я его и заварила…
   Вот оно что! Старушка подпрыгнула, чмокнула перепуганную Дарину в лоб и, свернула к черной лестнице. Скорее, скорее в свой загашник. Она бежала вверх, не разбирая ступеней, едва касаясь поржавевших перил. Конечно, она перелила масло в свой заварник, из сервиза. Иного тогда просто не было.
   Влетев, как фурия, на чердак, Изабелла Семеновна остановилась. Она осмотрелась вокруг, ища место, где могла затеряться посудина, и хрипло засмеялась, когда ее взгляд зацепил овальный, белый с синей георгиной бок чайничка, выглядывающий из-за керамической вазы. Негодник спокойно стоял на три полки ниже от сервиза. Госпожа Штерн сама же его туда поставила и заткнула носик платком. Рядом обнаружилась и кружка, вся в паутине и пыли. Сколько же времени прошло?
   Крепко схватив костлявыми пальцами свою находку, Изабелла Семеновна, распаленная еще больше, понеслась к парадному выходу из замка. В ее висках гулко стучал пульс, задавая ей ритм движения, заглушая доносящиеся в след вопросы Дарины, Петруши и кого-то еще. Она перевела дыхание только внизу, у двери.
   – Я нашла, слышишь? Нашла! – госпожа Штерн взболтнула заварник.
   Руки старушки дрожали, но это не мешало ей вынуть платок-затычку, и аккуратно вылить из носика ароматную масляную смесь на петли, крепежи и замочную скважину. Когда она закончила, то с огромным удовольствием прокричала:
   – Больше не должна!
   Дверь распахнулась настежь, но не во двор, а во внутрь замка. Ромбы с квадратами, шурша и поскрипывая, сложились в фигуру: два лунных серпа, отвернутых друг от друга с поперечной волнистой линией по центру – знак конца, но конца хорошего.
   Изабелла Семеновна сняла фартук, стащила с головы шляпку, обнажив смертельную вмятину на затылке, ступила на порог и обернулась.
   – Valent (3), – сказала она замку, который держал ее в этом мире на полвека больше, чем ей было отмерено, шагнула на улицу и растаяла в легком дуновении ветра.
   ***
   В этот вечер Зоенька, не дождалась Изабеллу Семеновну. Но это ничего, бабушка Белла предупреждала ее, что однажды так и будет. Сидя на подоконнике в ее комнате, Зоя завела будильник на полчаса раньше, чем вставала обычно. Ведь как иначе можно успеть полить все лилии, перегладить львов и доехать вовремя на работу?


   Примечания.
   1. O tempora! O mores! (лат) – О времена, о нравы!
   2. Salve (лат) – здравствуй.
   3. Valent (лат) – прощай.
43 Звездочка светлая...
Влад Петухов
              - А я говорю, никаких дед-морозов не бывает! – ЖИла грозно наступал, выпятив вперед своё круглое пузо.

              - Нет бывает, бывает! Он – есть!

              Кузе было очень страшно, но так легко смириться с «неправдашностью» Деда Мороза было выше его сил.

              - А тогда почему он твоё желание не исполнил?

              - Он ещё исполнит! Обязательно!

              - Ха! Исполнит! – горячился Жила, играя на публику.
Публика вибрировала и подобострастно хихикала.

              - Тогда скажи, почему мы все получили одинаковые шоколадки? Вот ты, - Жила ткнул толстым пальцем в плечо одного из своих «пажей», - чего загадывал?

              - Самокат…

              - А ты? – грозный палец нацелился на другого мальчишку.

              - Планшет.

              - А получили все - по «Алёнке»? Да я сам видел, - Жила махнул рукой куда-то в конец коридора, - как воспитка наша, Ванна, эти шоколадки по тумбочкам раскладывала!

              На самом деле ничего такого Жила, а по-настоящему Санька Жилин, вовсе и не видел. Но, тем не менее, он угадал, что было совсем и не трудно. Кому же ещё, кроме воспитательницы Светланы Ивановны, было заниматься этим делом? Не Бармалею же!

              - А ты что загадал? – вопрос был обращён к Кузе.

              - Э-э, самокат…

              На самом деле Кузя загадал совсем – совсем другое, но, застигнутый врасплох, брякнул первое, что пришло на ум.

              - Ха-ха, самокат! Ты бы лучше загадал, чтобы ссаться перестать! Стоишь тут, воняешь!

              Жила демонстративно сморщил нос и отодвинулся в сторону. Свита поступила солидарно.

              Такая проруха с Кузей случилась только один раз, и трусишки свои он в ту ночь втихаря сам быстренько постирал, а потом так и сушил на себе, мокрые. И ничем таким от него не пахло. Но удивительное дело, ребята каким-то образом прознали про его беду, и второе прозвище «Ссыкун» тут же намертво приклеили. Почему второе? Так «Кузя» ведь тоже не имя. Его звали Вовкой. А фамилия была самая обыкновенная, на клички не особо годящаяся – Смирнов. Кузей его прозвали ещё в прошлом интернате после просмотра мультика про домовёнка Кузю. Хотя какое тут сравнение? У Вовки никогда и дома-то не было, по крайней мере, он его не помнил. И вот что удивительно: стоило ему приехать в этот детдом, а про Кузю пацаны уже знают. У него даже и про имя никто не спрашивал - сразу «Кузя» да «Кузя».

              - Пацаны, а Кузя-то – врёт! – Жила вытащил из кармана какую-то мятую бумажку и покрутил ею перед Вовкиным носом, тут же отдёрнув руку подальше.

              - Никакой он не самокат загадал! И даже не про ссаться перестать! – толстый обидчик нагнетал обстановку.

              Вовку бросило в жар, он с ужасом смотрел на бумажку. А вдруг это его письмо к Деду Морозу? Но ведь он отдал его прямо в руки Ванне, Светлане Ивановне, то есть! Жила меж тем продолжал:

              - Я у Ванны его письмо спёр. Пока она из кабинета выходила. Он себе загадал… – пауза, -…папу! Он себе папу загадал!

              Публика залилась истерическим хохотом.

              - Ха-ха! Папу! Сейчас тебе его Ванна в обертке от «Алёнки» принесёт! Папу, ха-ха-ха!

              Больше терпеть Вовка не мог. Он нагнул голову и, ничего не видя в расплывшемся от слёз мире, ринулся на обидчика. С таким же успехом можно было таранить бегемота. От столкновения его отбросило назад, пребольно ударив о тумбочку.
       
              ***

              После отбоя Вовка тихонько лежал на своей койке, укрывшись с головой и напряжённо думал. Почему так получается, что куда его только не переведут, сразу находятся ребята, которые его «прописывать» начинают. Или банцов надают. Это, наверное, всё потому, что он хилый. А где тут силе взяться, если он часто болеет? Доктор так и сказал, что ребёнок - часто болеющий и требующий повышенного внимания. А внимание здесь повышенное только от таких, как Жила. И хоть Бармалей, то есть Борис Матвеевич, директор детдома, строго – настрого запретил его обижать, так ведь он сказал и ушёл, а что там дальше будет происходить, ему не видно. Из-за такого заступничества пацаны ему лишнего банца поставили, как директорскому прихвостню. А прихвостень – это что? Если «при хвосте» директора, так он же человек, а значит хвоста иметь не должен. Да и видел-то Бармалея Вовка всего два раза в своей здешней жизни.

              И за Деда Мороза обидно. Вовка в свои почти десять лет истово верил во «всамдельнишность» зимнего волшебника и только поэтому решился написать ему письмо с самым-самым сокровенным желанием. Но события последнего дня основательно эту веру подорвали – Дедушка не только ничего не исполнил, так ещё и допустил, чтобы над Вовкой издевались, да и за самого себя постоять не смог.

              «Если ты настоящий, так вот и приди, - выговаривал мысленно Вовка провинившемуся Деду, - и поставь Жиле большого банца, чтобы у того лоб целую неделю трещал. Тогда сразу поймёт, существуешь ты или нет». Он представил себе, как всемогущий Жила растерянно потирает свой лоб, а его банда над ним же и смеётся, и сам тихонько хихикнул под одеялом. 

              Но долго смеяться над другими Вовка не умел, даже под одеялом. Его мысли вдруг переметнулись куда-то далеко…

              И Вовка зашептал скороговоркой: «Звёздочка светлая, звездочка ранняя, сделай, чтоб сбылись мои желания…» Он читал в одной книге про мальчика, который произносил такие слова, и у него получилось. «Звёздочка ранняя, первая зоренька, пусть всё исполнится скоренько – скоренько».*  Он подумал немного и добавил шёпотом:
       
              - Пусть Дед Мороз существует на самом деле.

              Потом произнёс своё заклинание ещё раз. Для верности. А потом ещё раз, и ещё, пока не уснул.

              ***

              Родион… Как жить в современном мире с таким именем? Никак…
Вот Родион Иванович Кузин так и жил. Не вырывался вперёд, не высовывался и не выделялся из общей массы.

              Ещё в школе он был то «нянин папа», когда проходили Пушкина (это из-за Арины Родионовны), то «тварь дрожащая» на этапе изучения «Преступления и наказания», то «Газманыч», тоже понятно, из-за кого.

              А с девушками как? Здрасьте, меня зовут Родя? Тьфу, противно! Родион пробовал в незнакомых компаниях представляться Романом. Оно бы и ничего, но пару раз он попал впросак из-за внезапно возникших знакомых, был публично осмеян и на будущее от практики собственного переименования отказался.

              Однако, не смотря на тяготы личной жизни, кстати, во многом им самим и придуманные, он вполне прилично закончил школу, а потом и институт. И даже работу нашёл неплохую и достаточно денежную. А потом судьба и вообще поднесла ему шикарный подарок – в виде Марины. Девушке было совершенно неважно, какое имя придумали ему родители, у неё нашлось для него множество других ласковых и шутливых имён, и это было приятно.

              Марина оказалась прекрасной женой и всегда говорила, что Родион – прекрасный муж. Он даже в это немного поверил и только иногда пугался: ну не может быть всё так прекрасно. И оказался прав – детей у них не было. А хотелось, в отличие от многих продвинутых пар, которые ещё не нажились «для себя». Но когда они решили усыновить ребёночка, на пути возникло столько проблем и препятствий, что у Марины опустились руки.

              - Может быть это судьба нам знак подаёт, что мы неправильный выбор сделали? – спрашивала она у мужа.

              И они отступили. А когда вернулись к этому вопросу вновь, Марина заболела. А потом уже стало не до того. В последний их разговор, который и не разговор был, а просто тяжёлое молчание вместе, когда Родион сидел у кровати и потерянно держал её за руку, Марина вдруг сказала, трудно сглотнув:

              - А знаешь, это правильно, что мы никого не успели взять. Как бы ты с ним без меня…

              Вспоминая потом эти слова, Родион твердо решил усыновить мальчишку. Сделать то, что они вместе сделать не успели. Только вот когда он попробовал реализовать своё намерение, то быстро понял, что одинокому мужчине выполнить такое невозможно в принципе. Он писал, ходил, стучался в двери и ломился в Интернет-приёмные, доказывал, убеждал, потрясал документами и справками о здоровье и доходах. Напрасно…

              Зато на работе, как бы в насмешку, ему вдруг поручили роль Деда Мороза для детей сослуживцев. Ему, бездетному вдовцу. Просьбу шеф завернул в красивую обёртку из приятных слов. На деле же всё было предельно просто: а что ему делать-то, одинокому, накануне праздника, когда у остальных дел невпроворот? К удивлению всех, Родион безропотно и как бы даже охотно согласился. Да так всё провёл, что к следующему Новому году вопрос о кандидатуре Деда Мороза даже не возникал.

              Кто бы знал, как тщательно готовился непривычный к общению с детьми Родион к своей «премьере», сколько всего перелопатил и в книгах, и в Интернете, как придирчиво репетировал свою роль. И после первого Нового года твёрдо решил: он всё-таки усыновит мальчишку. Обязательно. Как, он пока не думал над этим, но был уверен: Марина бы его поддержала.

              ***

              В тот день Родион «дедморозил» с большим энтузиазмом и был по этой причине под завязку полон впечатлениями, стихами про себя, то есть про Деда Мороза, и песенками про ёлочку и про Снегурочку, и даже позволил себе небольшой дринк коньячку в одной, ну уж очень гостеприимной семье. Наконец список адресов иссяк, можно было отправляться домой. Он спустился к машине от очень не хотевшего его отпускать мальчика Антоши и сел за руль (ай-яй-яй!), не снимая праздничной шубы и не отцепляя опостылевшей бороды. Хотя после дринка и прошла уже пара часов, но лучше подстраховаться. Есть надежда, что гаишники не позарятся на спешащего по своим волшебным делам Деда Мороза.

              Гаишники не позарились, и он благополучно добрался до дома.
              Благополучно?
              Родион тоже так было подумал поначалу…

              Он удачно воткнул свой автомобиль в имевшуюся пока ещё прореху в плотном стаде спящих соседских авто и только собрался покинуть салон, как внутри разорвалась бомба.

              Внутри салона? Внутри него самого? На этот вопрос у Родиона ответа не было. Потихоньку он пришёл в себя и обнаружил, что по-прежнему сидит в своём автомобиле. Целый и невредимый, но какой-то не такой. Во-первых, страшно чесалась борода. Родион потянулся левой рукой, чтобы оттянуть реквизит, а правой поскрести подбородок, и не смог. Борода не оттягивалась. Он нервно потянул сильнее, стало больно. И ещё он ощутил, что ему очень тесно внутри своего авто. В некоторой панике он, кряхтя, выбрался наружу. Всё было не так.

              Во-первых, что-то случилось с временем. Или с пространством? Или с ним самим? Родион ощущал себя вчера на Дальнем Востоке и завтра на своей Родине в Великом Устюге и много ещё где.

              Постойте, постойте! На СВОЕЙ родине? Он вообще-то родом из-под Владимира. А из Великого Устюга у нас кто? А из Великого Устюга у нас – Дед Мороз! Просвистевшее в мозгу имя прорвало все плотины, снесло все недоразумения. Он – Дед Мороз.

              Это был взрыв мозга! И это было спокойное осознание: он – Родион (дурацкая рифма, подумалось попутно), и он же – Дед Мороз. И он может – ВСЁ!

              Не теряя времени и не сомневаясь в том, что так – надо, новый Дед Мороз, не отходя от автомобиля, провёл все новогодние ёлки разом: и завтра, и послезавтра, и на неделю вперёд. И в Кремле, не удивив никого, и в безвестной деревеньке Плюшкино, безмерно удивив и обрадовав неискушённых детей и не менее неискушённых взрослых. И в «родном» Великом Устюге и ещё много где. Он одарил подарками всех детей, что верили в него, и даже тех, кто не верил.

              Получил свой подарок и спящий крепким сном Саша Жилин, который во сне очень даже верил в Деда Мороза, радостно плакал и протягивал к нему руки.

              И всё-таки Дед Мороз был не удовлетворён. Не всё ещё было сделано. Тоненькой ниточкой на краю сознания билось чьё-то желание, то, которое выполнить ему было не по силам. Он мог завалить игрушками и сладостями всех детей мира. Но не мог одного - дать ребёнку папу.

              А тоненькая жилка всё пульсировала: «Звёздочка светлая, звёздочка ранняя…»

              И Дед Мороз по имени Родион понял, что ему надо делать…

              ***

              Вовка проснулся среди ночи ни с того ни с сего и привычно испугался, но всё было спокойно. Он уже собрался было заснуть снова, как увидел, что воздух около кровати начинает сгущаться и приобретать красноватый оттенок. Вовка снова испугался и, накинув одеяло на голову, посидел так некоторое время «в домике», а потом сделал малюсенькую щёлочку и выставил любопытный глаз. У кровати стоял Дед Мороз. В том, что это не охранник Степан, он же детдомовский зимний «волшебник» по совместительству, не было ни минуты сомнения – Дед Мороз висел в воздухе, ни на что не опираясь.

              - Ух ты! – только и мог тихонько произнести Вовка.

              А Дед Мороз подошёл поближе к Вовке и присел на что-то невидимое.

              - Здравствуй, Вовка, - прогудел гость густым басом, - не бойся, я…

              - А я и не боюсь. – смело заявил Вовка. – Я сразу понял, кто ты. Это звёздочка помогла. Только не гуди так громко, а то всю палату разбудишь.

              - А вот и нет! – беспечно махнул рукой Дед Мороз. – Кроме тебя меня никто не видит и не слышит.

              - Здорово!

              Сон окончательно слетел, Вовка с восторгом ждал продолжения. А гость как раз в этом месте как-то замялся и замолчал. Вовка хотел было спросить про какое-нибудь волшебство, но Дед вдруг сказал как-то неуверенно:

              - Понимаешь, Вовка, я ведь знаю про твоё самое главное желание…

              Мальчик напрягся. Он был уже слишком опытным в неудачах, чтобы поверить в счастье вот так, сразу. И оказался прав в своём неверии.

              - Понимаешь, - опять сказал Дед Мороз, - я не могу вернуть тебе отца. Его нет, его просто нет в этом мире… Ты уже большой и должен понимать…
Дед Мороз взглянул в застывшие глаза мальчика и без перехода брякнул:

              - А хочешь, чтобы я был твоим отцом?

              Вовка молчал. Он о чём-то напряжённо думал и, кажется, был где-то не здесь. Про то, что матери у него нет, он знал уже давно. Взрослые тогда что-то путано и непонятно объясняли ему. Вовка, конечно, ничего не понял, зато подслушал их последующий разговор, в котором несколько раз повторялись слова «алкогольный психоз» и «суицид», а всезнающие ребята постарше растолковали ему их тяжёлый смысл. А вот папа был жив, только неизвестно где.

              И вот теперь самый главный волшебник говорит: «Нет».

              А волшебник между тем робко говорил:

              - Вовка, Вовка, ты слышишь меня? Хочешь, чтобы я был твоим отцом?
И мальчик, наконец, услышал. Но отреагировал неожиданно.

              - Да, - рассудочно и как-то даже жестоко произнёс он, - зима закончится, а у меня даже холодильника нету, чтобы тебя там до новой зимы держать. Это только в мультике Дед Мороз в лете побывал, да и то в ящике с мороженым сидел.

              - Да мы с зимой-то что-нибудь придумаем, - зачастил совершенно уж несолидно и не по чину торопливо разволновавшийся волшебник. – Ты соглашайся, а? Я ведь не только настоящий, я ещё и живой. Родион Иванович Кузин меня зовут, я инженером работаю.

              - Обыкновенный я! – с горечью добавил Дед Мороз.

              Вовка опять задумался.

              - И летом не растаешь? – требовательно спросил он.

              - Ни за что! – радостно подтвердил Дедушка.

              - Тогда я согласен, - нерешительно сказал Вовка.

              Дед Мороз засуетился и начал «ковать железо». Надо было много ещё чего успеть до завершения времени чудес. Первым делом он хлопнул рукавицами, и перед глазами очутилось Вовкино свидетельство о рождении, в котором тут же вместо прежней надписи проступили слова: «Кузин Владимир Родионович».

              Дед Мороз нахмурился:

              - Вовка, а ведь Кузей-то тебя по-прежнему дразнить будут. Вот ведь незадача.

              - И пусть! – беспечно отвечал мальчик. – это ведь от фамилии, а не от издёвки. Значит не обидно!

              Дальше они решили, что все казённые дяди и тёти, и Бармалей тоже, должны забыть про Вовку, как будто и не было никогда и нигде такого воспитанника. Зато должен появиться ученик 4-го класса в школе неподалёку от дома Родиона Ивановича. Пощупать руками результат их совместного колдовства было, конечно, невозможно, но Дед Мороз заверил, что всё идёт, как надо.

              Они переделали ещё кучу всяких важных дел, и вот настало время покидать этот печальный дом.  Вовка прошёл мимо кроватей его спящих товарищей по сиротству. Вот лежит, свернувшись в клубочек, Сёмка – Сомка, вот дрыгает во сне ногами, наверное, бежит куда-то Витька Уксус, а вот и Санька Жилин, его вечный обидчик. Жила блаженно улыбается, он, видимо, всё ещё общается с Дедом Морозом.

              - А давай мы ему ослиные уши приделаем! – глупо предложил Дед Мороз. Он ещё не знал, как правильно вести себя в роли папы. – Он же тебя вечно обижал.

              Вовка отрицательно показал головой.

              - Не надо! Он же больше не будет. - Он был очень серьёзен и даже грустен. - И папки у него нету, как у меня…

              - А вот так будет как раз! – добавил он, враз повеселев, и ловко нарисовал ему усы взятой из тумбочки зубной пастой. Жила зачмокал, забеспокоился и тут же всё размазал рукой по обширной своей физиономии.

              Пора… Вовка подхватил тощий рюкзачок с небогатыми пожитками и вопросительно посмотрел на своего нового папу.

              - А теперь повторяй за мной, - сказал тот и торжественно, отделяя слова друг от друга, произнёс:

              - Пусть… эта… зима… не… закончится… никогда!

              И Вовка, стараясь попасть в отцову интонацию, повторил заклинание.
Они понимали оба, и взрослый мужик Родион, и десятилетний мальчишка, что придёт время, и наступит весна, а потом, как положено, лето, и так далее по расписанию. Но эта зима не уйдёт никуда. Она будет с ними всегда, такое холодное и неуютное время года, ставшее для двух одиночеств, большого и маленького, таким добрым и тёплым временем. И как только вспомнится она, сразу вспомнится и другое – звёздочка светлая, звёздочка ранняя, тоже принявшая участие в этом простом человеческом чуде.

              ***

              Прошёл год…

              Вовка как раз заканчивал украшать ёлку, когда забренчали ключи, дверь открылась, и в прихожую вошёл Дед Мороз.

              - Пап, привет! – крикнул Вовка. – А я ёлку украсил!

              - Ты сегодня какой? – Вовка вышел к отцу. – Всамдельнишный или понарошку?

              - Понарошку, - ответил Родион Иванович. – У меня не получилось больше, по-настоящему-то.

              - Жаль.

              - А знаешь что, Вовка? Это, наверное, и хорошо, что не получилось. Ведь это значит, что получилось у кого-то другого. У того, кому такие чудеса позарез нужны, как нам с тобой в прошлом году. А теперь мы ведь и без волшебства можем обойтись, правда?

              - Правда. А раз так, давай на Новый год Вику пригласим, из сорок восьмой... - сказал нелогично Вовка и покраснел.

              - Давай. Только давай вместе с мамой…- совершенно логично предложил папа и покраснел тоже.

              А в это время с вечернего неба через окно глядела на них и улыбалась маленькая яркая звёздочка.
44 Отрывок из хроник самоизоляции
Степан Терентьев
               
            
 ... Прадеды и правнуки – ситуация, совместимая на срок, не более двух недель. К такому выводу пришёл дед после месяца общения с подопечными. Пока родители, создавшие собственный фитнес-салон для хабаровской элиты, занимались его раскруткой, а дедушки с бабушками ещё продолжали трудиться, правнуков перебросили к прадедам, в деревню, в трехкомнатный деревянный домик с утепленной верандой, под которой располагался погреб. Привезли на неделю, но потом объявили пандемию, садики закрыли и теперь возвращение правнуков в город зависело от решения президента.
- Варварушка, а ты знаешь, от чего это всё произошло? Я имею ввиду коронавирус.
             И хотя в её жилах было больше половины украинской крови, она среагировала чисто по-еврейски: вопросом на вопрос.
- А ты знаешь?
 Дед хмыкнул.
- Ты про озоновый слой, надеюсь, слышала.
- Это который Землю от ультрафиолета спасает?
- Уже не спасает. Вот, в прогнозе погоды в последнее время дают ультрафиолетовый индекс. В баллах. Смотри: сегодня пять, завтра и послезавтра – тоже пять, а вот тут даже шесть, а ведь наука признаёт, что для нас шесть - уже опасность.  Защищал людей озоновый слой, а производства земные его уничтожали. Но, как только петух клюнул, так и коронавирус возник, и предприятия позакрывали по всему миру. Вот только думаю, не поздно ли?
- Для нас может быть и поздно, но внуки-правнуки-то не причём.
- Это точно. Но ты не переживай, все переболеют, кому-то повезёт.
            Подготовку к приему малышни старики провели на должном уровне. Особое внимание уделили сну.
- Больше спят, быстрее растут – аргументировал дед. – Да и в присмотре особом не нуждаются.
            Диванными подушками из кабинета прадеда, был заполнен в спальне проём, между кроватью, на которой планировался сон Егорки, и окном. Чтобы правнук туда не нырнул. Сон правнучки был намечен с прабабушкой в зале, в распоряжении деда оставался диван в кабинете.
            С приездом малышей, неторопливая, размеренная жизнь стариков буквально взорвалась. Дед себя «тормозом» никогда не считал, но за правнуками не поспевал. Моментально возникающие идеи в голове Егорки, подкреплялись мыслями Лизаветы и их совместными действиями. Пращуры тоже имели две головы, но скорость мышления была на порядок ниже. Правда, помогал опыт.
             Завтракали малыши в десять часов, так их приучила бабушка, сова по натуре, поскольку в первые дни они спали до девяти.  В то же время, дедушка-прадедушка был жаворонок до мозга костей, просыпался в четыре, а в пять уже сидел за компьютером, знакомился с новостями и уведомлениями, которые дарил ему Твиттер, играл в шахматы. Ранняя пташка победила, и через неделю, в шесть, в кабинете появлялся Егорка, просил деда включить в туалете свет, и уже больше не ложился.
… Пока прабабушка, которую и шестилетняя Лизавета, и Егорка, трёх с половиной лет от роду, называли бабушкой-Варварушкой, готовила на кухне борщ, малыши занимались своими делами. Лизавета в зале лежала на диване и искала нужный ей фильм, не смущаясь платных каналов. Егорка, там же, возился с игрушками, которых привезли полную сумку, и которые каждый вечер приходилось собирать.
               Дед, довольный относительными тишиной и спокойствием, сидел за компьютером и играл в шахматы. Появился Егорка и подсев к прадеду, которого они называли дедушкой, попытался получить в свои руки компьютерную мышь и продолжить за деда игру. Причём, любое непонимание со стороны взрослых, он классно парировал фразой «потому что». Бабуля отправилась на веранду за вилком капусты, Лизавета в это время успела сбегать на кухню за любимой морковкой, почищенной для борща. Она почти всегда делилась вкусняшками с братом, поэтому захватила весь запас - оба экземпляра. Обнаружив отсутствие приправы, бабушка-Варварушка зашла в кабинет.
- Слазь в погреб, достань морковку. А я в огород схожу, сниму пленку.  Да надо определиться, когда мелочь садить будем. Присмотри за ними – шепнула она супругу, одела куртку и вышла из дома. В условиях самоизоляции это происходило довольно редко.
               Малыши прекратили свои деяния, и Лизавета спросила.
- А, куда бабушка ушла?
 Дед, занятый игрой в шахматы, произнёс отвлеченно.
- А, она ушла от вас, достали уже. Игрушки вон, по всей квартире разбросаны.
- Куда ушла? – поинтересовался правнук, проигнорировав тему игрушек.
- Совсем ушла.
- А, ты скоро уйдёшь? – в голосе правнучки прозвучали нотки жалости.
- С чего бы это? – заинтересовался дед-прадед.
- Ну, мама с папой разговаривали, а я услышала.
- Подслушивала, что ли?
- Не-а, случайно.
- Продолжай.
- Они говорили, что вы совсем уйдете. Уже скоро.
 Дед был слегка ошарашен, но любопытство победило.
- И когда это скоро настанет?
- Ну, не знаю точно. Я ещё маленькая.
… Чтобы, не дай Бог, правнук ни открыл погреб и ни свалился вниз по ступенькам, дед за три дня смастерил запор на крышке. Егорка обычно стоял рядом, с отверткой в руке, наблюдал за работой деда, и периодически порывался вклиниться в творческий процесс.
- А, это зачем? – правнук указал на проушину.
- А, это чтобы ты не пугал всех своим криком.
            Однажды Егорка с родителями был в дельфинарии. И впервые увидел дельфина. От восторга он закричал, причём голосом певца Витаса.  Дельфин устроился напротив него и ответил ему тем же. От радости взаимопонимания малыш завизжал в том же духе и напротив него расположился весь наличный состав дельфинов. Еще три особи. И Егорка понял, что если ему будет трудно, то нужно позвать криком дельфинов, а уж они то помогут. Этим он пользовался по необходимости, правда, уже не в дельфинарии. Иногда помогало.
- Будешь баловаться, закрою тебя в погребе, пока не успокоишься.
- А, я открою крышку и убегу.
- А, вот эта штучка не даст тебе выбраться – и дед, на свою голову, указал на задвижку.
… Егорка оставил бабушкин телефон, по которому пытался дозвониться домой, примчался в кабинет и встал у окна.
- Дедушка, а это кто?
- Это птичка такая, воробушек. Понравился?
- На самолетик похож.
- Действительно.
Подошла Лизавета.
- Дедушка, ты сможешь напечатать принцессу?
- Да хоть бабу Ягу. Тебе картинку, или кадр из мультика? – На мониторе обозначились рисунки принцесс.
- Мне вот эту, нет, лучше эту, всё, вот эту.
Принтер напечатал черно-белую принцессу. При виде свершившегося чуда у Егорки заблестели глаза. Лизавета слегка удивилась.
- А цветную можно?
- Увы.  А карандаши на что?      
- Спасибо дедушка - искренне поблагодарила Лизавета. - Дай мне, пожалуйста, ножницы. Мне нужно её вырезать.
Ножницы были под запретом.  Бабушка-Варварушка позволяла работать с ними только в её присутствии, а вот прадед допускал послабления. Правнучка ушла в зал. Настала очередь Егорки.
- Ты мне нарисуешь самолет?
- Выбирай.
            Правнук восхитился сначала истребителем военных лет, но, очаровал его стоящий на земле, не полностью вошедший в кадр, аэробус.
- Вот это нужно.
- Но ведь он не летит. Зачем тебе он?
            Егорка в дискуссию не вступил, парировал вопрос коронной фразой, получил произведение принтера на листе А-4 и убежал в зал, похвастаться Лизавете.
В зале, видимо, произошла стычка: сначала раздался плач Лизаветы, и через мгновение – дельфиний писк. В кабинет к деду-прадеду поднадзорные примчались почти одновременно. В руке правнучки, аккуратно вырезанная принцесса без головы, выглядела удручающе. Боинг Егорки был разорван напополам.
            Для погашения конфликта, прадед оперативно напечатал копию принцессы для правнучки, аэробус для правнука. Довольные, малыши ушли в зал.   Увидев в окно, снимающую с грядки пленку, супругу, дед вспомнил о её поручении и отправился на веранду.
            Оставлять открытую крышку погреба дед не стал, поскольку над ним уже замаячил Егорка. И не просто замаячил, а попытался спуститься в погреб по лестнице. Пришлось прибегнуть к хитрости.
- У меня в принтере новый самолет напечатан, сбегай, принеси.
            И когда правнук умчался, дед закрыл крышку, спустился на дно погреба, с помощью фонарика высветил висящий на балке полиэтиленовый пакет, вытащил четыре морковки и стал подниматься по лестнице.
            Прибежавший на веранду Егорка, с чистым листом бумаги, прадеда не увидел, но заметил непорядок в запоре на крышке погреба. И определив задвижку на место, убежал в зал к сестре.
- Дедушка пропал.
            Дед тихо сидел в темноте на лестнице и думал о вечном, поскольку ни головой, ни руками крышку приподнять не удалось. Кричать он не стал, чтобы не напугать малышей, да и о чём кричать, но верил, что его спасёт Варварушка.
            В это время подопечные принялись за поиски деда в квартире, не нашли, и вывод озвучила Лизавета.
- Вот и дедушка ушёл, навсегда. Надо маме позвонить, пусть приезжает, заберёт нас.
- Лизавета, я борща хочу?
- Сейчас, выключу газ, остынет и поедим.
… К вечеру, после пяти   часов, бабушка на полчаса выпускала правнуков во двор. Обычно, они, под присмотром деда, играли в прятки, но сегодня, после освобождения, он категорически прятаться отказался.
… После ужина Лизавета подтвердила, что уложит Егорку спать и придёт играть в шахматы.
- Дедушка, только я играю чёрными. И не на компьютере.
            У изголовья дивана, в кабинете, на стеллаже, лежала большая деревянная шахматная доска, и фигуры в ней были не пластмассовые, а тоже деревянные. Эти шахматы недавно отметили своё сорокалетие, и дед очень дорожил ими. Но позволял играть с ними правнукам. Лизавета учила Егорку правильно расставлять фигуры, но у Егорки была своя игра. И они строили города, причем обязательно было построить башню из двух ладей, одна на другую, и сверху фигуру или пешку. У кого башня выше, тот и выигрывал.
… Обязательные водные процедуры перед сном проходили под пристальным вниманием и при участии бабушки. Дед в них не участвовал. Его охватывал сон, но он привык выполнять обещания: предстояло дождаться сна Егорки и сыграть с правнучкой в шахматы. А потом, в одиннадцать, стакан кефира и на боковую. А в четыре – подъём. Заканчивалась третья неделя совместной с правнуками изоляции.
… Родители увезут своих чад в Хабаровск через неделю. А ещё через три недели и бабушка-Варварушка, и, набравшийся сил, дедушка уже будут скучать по Егорке и Лизавете.
45 Часы
Наталия Прошина
Я искала подарок. Необычный и теплый. Пошарив в интернете, я наткнулась на тапочки. Валяные, ручной работы. Можно сделать обычные, классические, а можно с мордочками животных или картинками. Воодушевлённая этой мыслью, я пошла искать дом, где они производились.
Сворачивая на одну из старых улиц города, я поняла, что дом должен быть старый, деревянный, как и все другие здесь, украшенный резными наличниками.
Дорога спускалась вниз. Вскоре появились каменные ступени. Стоптанные за много лет ногами, уже изрядно покосившиеся и засыпанные опавшей листвой, они по-прежнему выполняли свои функции.
Дома вместе со ступеньками спускались вниз. Фундаменты зданий начали менять свою геометрию – высокий цокольный этаж с окнами вверху лестницы и очень узкая кирпичная полоска внизу. Пространство между домами было засыпано листвой, ветками и остатками растений, которые буквально две недели назад еще радовали глаз. Было в этой небрежности что-то приятное и грустное. Я остановилась, чтобы посмотреть на заднее деревянное крылечко одного из домов, давно не использовавшееся, а потому не метённое. Жестяная крыша прикрывала окна цокольного этажа от дождя. Все пространство от земли до подоконников было покрыто толстым слоем листвы.
Откуда-то сверху спрыгнул грязный кот. Крыша вздрогнула и затрещала под весомо животного. Кот выгнул спину, растянувшись, и снова сжался. Прищурившись, он посмотрел на меня огромными желтыми глазами и, решив, что я не достойна его внимания, спрыгнул с крыши и, подняв победно хвост, отправился через дорогу на другую сторону улицы.
Спускаясь, я смотрела на номера домов. Скоро я буду у цели. Входная дверь одного из деревянных домов была распахнута. Это меня не удивило, потому что было тепло.  Я прошла этот дом, из крайних открытых окон которого неслась забойная песня с матерными словами. На секунду приостановившись, я пошла дальше.

                ***

Я возвращалась, поднимаясь по ступенькам вверх. Впереди был дом с распахнутой дверью. Музыка греметь не перестала. Она входила в диссонанс с обликом двухэтажного деревянного дома, еще крепкого, с резными наличниками, покрытыми облезлой краской.
На внутренней стороне входной двери черной краской от руки крупными буквами была сделала надпись: «Придерживай дверь. Хлопнешь – убью».
Я заглянула внутрь – чистый коридор с зелеными стенами и деревянным полом. Наверх уходила лестница. Слева и справа от нее располагались двери в квартиры.
Меня привлек звук, который сопровождал музыку. Это был не то вой, не то стон. Я остановилась в замешательстве. Что делать? Вызвать скорую?
Пока я размышляла, на пешеходном переходе с противоположной стороны улицы показалась пожилая женщина. Она несла две сумки. Судя по ее походке, сумки были тяжелые. Внезапно, она остановилась, будто прислушиваясь, я затем побежала, насколько позволял груз, через дорогу. Пробежав несколько метров по тротуару, она остановилась недалеко от меня, поставила на землю сумки и согнулась, уперев ладони в колени. Я подошла к ней.
-Вам помочь?
Она подняла голову и спросила:
-Давно это?
-Что? – недоумевая, спросила я.
-Музыка эта. Давно играет?
Пожав плечами, я ответила:
-Не знаю. Я не так давно подошла.
-Значит, опять запил, - подытожила женщина. Она медленно разогнулась и сквозь упавшие на лоб волосы, смотрела на меня.
-У вас есть сломанные часы?
-Что? – удивленно протянула я.
-Часы, часы сломанные есть?
-Нет, нету.
-Жаль, - ответила женщина и вздохнула. – Когда он чинит часы, то не пьет.
И вздохнула.
-Да кто – он?
-Муж, - выдохнула женщина. Она уже восстановила дыхание, привела мысли в порядок. Казалось, теперь ей было неловко. Я решила прервать молчание:
-Скажите, пожалуйста, а эта надпись на двери… Почему…
Женщина вздохнула.
-Да, мой это написал. Он, когда часы чинит, ему полная тишина нужна. Дом старый, в начале прошлого века построен. Ту еще его родители жили. От каждого шороха трясется… А он когда часы чинит, будто в другой мир уходит. Не дозовешься. Разбирает, чистит, протирает, чинит, собирает. Когда он там, - она указала глазами куда-то вверх, намекая на нереальный мир, - любой резкий звук выводит его из себя. Вот он и взрывается. Вылетает из комнаты и орать начинает. Я как эту надпись увидела, чуть со стыда не сгорела. Перед соседями стыдно стало еще больше. Сначала пьянки и музыка, теперь надпись. А они даже поддержали его. Мол, им тоже надоело, что дом трясется, когда кто-то заходит или выходит. Так я что придумала – когда тепло, распахиваю дверь и привязываю ее за ручку веревкой к крючку, что сама же и вбила. По крайней мере, так какое-то время она хлопать не будет.
Из окна донесся громкий стон. Женщина вздрогнула.
-Пойду я. Видать, плохо ему совсем. Как с работы уволили - стар, мол, стал, давай дорогу молодым -  так это все и началось. Только часы и спасают. Он, перед тем как из института уйти, микроскоп с собой прихватил. 40 лет с ним работал, старый, немецкий. Его настраивать надо. Не каждый сейчас это делать сможет. Вот под ним часы и чинит.
Вдруг она улыбнулась:
-Представляете, про микроскоп этот с работы так никто и не спросил. Никому не нужен, наверно.
Она подхватила сумки, и пошла по ступенькам. Вдруг остановилась и повернулась ко мне:
-Вы если часы сломанные найдете, несите сюда. Любые – наручные, настенные, Он бесплатно все сделает. Главное, чтобы у него руки были заняты. Так и мне спокойнее. Квартира 2.
Она вздохнула и исчезла в темноте коридора.

                ***

Прошло достаточно много времени, прежде чем я снова оказалась у этого дома. Выпал первый снег, было довольно зябко.
Дом был погружен в тишину. Входная дверь была закрыта. Я приоткрыла ее,  зашла и осторожно прикрыла, помня о надписи на двери. В коридоре горела лампочка. Половицы скрипели под ногами. Я нашла нужную дверь, некоторое время постояла перед ней, прислушиваясь, и, наконец, постучала.
Мне открыла та же женщина. Она смотрела на меня, пытаясь понять кто я.
-Здравствуйте! Я часы принесла…
Она вдруг просияла и, схватив меня за руку, втащила в квартиру.
-Слава богу! – выдохнула она. – Он с утра пить начал. Пока несильно накачался.
Из глубины квартиры донесся низкий мужской голос:
-Вера, кто там?
Женщина обернулась и крикнула:
-Часы принесли.
Раздалось шарканье тапочек, и вскоре в дверном проеме показался человек. Это был высокий, еще крепкий мужчина, с копной растрепанных седых волос и начинающим краснеть лицом.
-Где? – спросил он.
Я порылась в сумке и вытащила две пары наручных часов.
-Вот, - сказала я, протянув часы на раскрытой ладони.
Мужчина быстро подошел, схватил часы и поспешил исчезнуть.
-Пожалуйста, посидите со мной, – попросила женщина. – Я чай приготовлю.
Мне было неловко, но ответить отказом на умоляющий взгляд женщины я не могла.
Она начала суетиться, расставляя чашки и наливая чай, сопровождая свои передвижения словами «сейчас, сейчас», как будто ее подгоняют. Наконец, она села. Я взяла в руки чашку. Женщина отпила глоток из своей и откинулась на спинку стула, закрыв глаза. Сжатая в пружину, ожидающая очередного запоя, сейчас она расслабилась. Пусть небольшая, но передышка.
Из соседней комнаты доносилось мерное бормотание и позвякивание инструментов.
И тут хлопнула входная дверь.
46 Розовое облако
Виктория Белькова
              Екатерина Михайловна плохо помнила, кто же вызвал «скорую»? Наверное, соседка. Юра не мог. После перенесенной автомобильной аварии сын из здорового, преуспевающего в бизнесе мужчины, полного сил и планов на будущее, превратился в безпомощного человека, которого оставила жена и обманули партнеры по бизнесу. Екатерина Михайловна ухаживала за сыном, тащила этот воз, хотя сама была больной и далеко немолодой женщиной.

– Катерин Михална, Катерин Михална, вы за Юру то не волнуйтесь. Присмотрю, как смогу. Поправляйтесь там, – тараторила соседка, провожая ее до «скорой».

               Декабрьский холод пробрался под полы плохо накинутого пальто. Инъекция препарата и предложенная врачом реаномобиля кислородная маска только слегка облегчили удушье. Астматические приступы случались и раньше, но такой силы, пожалуй, впервые.

               Больница встретила знакомой неспешной суетой, гулом коридоров и привычно-безразличными взглядами медперсонала. Только молоденькая девочка медсестра все удивлялась маленькому росту и невеликому весу Екатерины:

– Вы будто ребенок! Метр с кепкой… Ой! Простите…

              Потекли дни. Назначенное лечение видимых результатов не приносило. В первые же выходные лечащий врач, уходя домой, перевел Екатерину этажом ниже, в реанимацию, под присмотр дежурного врача.

                Реаниматолог Лев Давидович равнодушно скользнул взглядом по вновь прибывшей пациентке и склонился над молодой красивой женщиной на соседней кушетке. Женщина была без сознания. Аппарат искусственного дыхания вздымал и опускал ее грудь. Вокруг, как тени, неслышно и быстро двигались медсестры. Лев Давидович едва слышно бубнил себе под нос:

– Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо.

                Ночью соседка Кати по палате умерла. Медсестры шептались между собой, что она была какой-то родственницей Льву Давидовичу и умерла, скорее всего, от неправильно подключенного дыхательного аппарата, который сам Лев Давидович и подключал. Судачили про врача, что не умеет он вводить больным аппарат вентиляции легких – пусть бы лучше и не брался…

                Катя трое суток, не поднимаясь, лежала под капельницей. Вставать ей не разрешали. Пить и есть тоже.  От принятого количества гормонов голова плохо соображала. Тело, накаченное жидкостью, неестественно отекло и покрылось синяками, как от ушибов. Пальцы на руках напоминали маленькие бочонки и не собирались в кулак. Она лежала, понимая, что тоже может не подняться вот с этой кушетки. Мысли путались и уплывали. Лишь память о нательном крестике, что она упросила оставить под простынкой в изголовье, не давала уйти в темную черноту. Катя тайком доставала крест и целовала его, молясь самой краткой молитвой: «Господи! Спаси!»

                Утром следующего дня в палату, как обычно, вошел Лев Давидович. Катя и раньше не чувствовала даже тени сострадания к себе, но сегодня Лев Давидович был особенно раздражен. Вчера были похороны его молодой родственницы. Едва осмотрев Екатерину, он обратился к медсестре:

– Вот почему так? Молодые, красивые, полные жизни умирают? А вот тут, – он кивнул в Катину сторону, – чем держится? И откуда у нее силы берутся?

Екатерина Михайловна едва шевелила непослушными губами:

– У меня сил нет…  Это мне Господь дает.

Лев Давидович просто взвился на месте:

– Бога нет! Есть только человеческая воля! Что Я хочу, то Я и сделаю!

                Опять были назначены лошадиные дозы гормонов. Наступил критический момент, когда Екатерина, как она поняла позже, умерла. Катя вдруг очутилась под потолком палаты. Удушья не стало, дышалось легко, и чувствовалось ощущение полета. С высоты потолка она смотрела на Льва Давидовича и девочек медсестер, склонившихся над кем-то, лежащим на кушетке. Стало интересно, кого это они так лупят по щекам? Она заглянула через плечо врача и увидела себя. «Это я?! Умерла?! А Юра?!» В следующую долю секунды вновь стало трудно дышать, почувствовалась свинцовая тяжесть тела.

– Слава Богу, очнулась, – сказал кто-то из медсестер.

– При чем тут слава Богу? – взвизгнул Лев Давидович.

Катю снова опутали капельницами. Декабрьский короткий день быстро сменялся ранними сумерками. В палату решительно вошел Лев Давидович со своей свитой.

– Будем подключать вас к аппарату искусственной вентиляции легких, – сказал он и забубнил знакомое, – все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хо-ро-шо!

Катя настолько была слаба, что не смогла даже ответить. Но всем сердцем она поняла, что ей конец! Если ЭТОТ врач будет подключать аппарат – то ей уже не выжить! Она стала так сильно молиться, прямо взывать к Господу: «Господи! Не допусти этого!» И произошло необъяснимое. Трижды врач пытался ввести трубку аппарата в грудь несчастной Кати, и трижды трубка, доходя до определенного момента, будто натыкалась на невидимое препятствие и не продвигалась дальше. Лев Давидович озадаченно постоял возле Катиной кушетки, потом резко вышел, хлопнув дверью. И снова бедную Катю подключили к капельнице.

               Ночью Катя увидела сон. Властный и добрый голос трижды  сказал:
– Вставай и иди! Вставай и иди! ВСТАВАЙ И ИДИ!!!

Она и сама не понимала, как ей удалось подняться, отключить капельницы и выйти в коридор. Она шла босиком в ночной рубашке по пустому больничному коридору мимо пустующего поста медсестер, с трудом передвигая распухшие ноги. В тусклом освещении прочла на одной из дверей табличку «Ординаторская». Толкнула дверь, – в кабинете никого не было. На столе поблескивал корпус телефона. Пальцы не входили в отверстия телефонного диска. Взяла из стакана карандаш и с трудом набрала номер старинного друга семьи:

– Миша! Забери меня отсюда…

Миша приехал очень быстро. Как-то сумел прорваться сквозь кордон ночной медсестры на вахте первого этажа. Екатерина, словно приведение, двигалась навстречу своему спасителю, когда в коридоре показалась фигура Льва Давидовича.

– Это что еще такое? – Загремел на все отделение его голос – кто разрешил вам вставать?

– Не скажу. Вы все равно не поверите, – Екатерина Михайловна не узнавала свой голос.

– Немедленно возвращайтесь в палату! А вы что здесь делаете? – обратился он к Михаилу, – кто вас пропустил?

– Не важно, кто я, – голос Миши был спокоен и тверд, – я забираю Катю домой. Посмотрите, что вы с ней сделали!

– Как это вы забираете? – Густые брови Льва Давидовича поползли вверх.

Но Михаил уже не обращал на него никакого внимания. Он распахнул свою куртку, которую до сих пор держал в руках, закутал в нее Екатерину и, как ребенка подняв на руки, зашагал к выходу.

– Она все равно сдохнет! – Громовой голос разъяренного Льва Давидовича еще долго бился о стены больничного коридора.

               Михаил привез Екатерину к себе. Возвращаться домой было небезопасно. Кто знает, как поведет себя уязвленный Лев Давидович? Потом Миша съездил за знакомым врачом – Лидией Николаевной. Увидав Екатерину, Лидия Николаевна расплакалась:

– Господи! Что они с тобой сделали! Это же безчеловечно!

Лидия Николаевна попросила Михаила съездить в дежурную аптеку. Купленный препарат должен был смягчить резкую отмену больших гормональных доз, назначенных в больнице. Врач Лидочка, как называла ее Катя, расписала схему приема лекарства, еще немного посидела у постели Екатерины и, уходя оглянулась:

– Если ты продержишься, проживешь эту ночь – будешь жить. Продержись, пожалуйста!

Всю ночь Катя молилась. О себе, но еще больше о сыне. Кому Юра будет нужен, если ее не станет? Что ждет его? Дом инвалидов? Но он нужен ей, матери! «Господи! Не за себя молюсь! Ради Юрочки моего, дай мне еще пожить…»

Утром перед работой прибежала Лидия Николаевна:

– Ну, как ты? Держись до вечера. После работы заскочу.

                Состояние Кати не улучшилось и на следующий день. Тогда было принято совместное решение возвращаться в больницу, но уже к другому лечащему врачу. Лидия Николаевна договорилась об отдельной палате и о том, чтобы рядом круглосуточно дежурила медсестра. Так Екатерина постепенно, на протяжении нескольких недель стала возвращаться к жизни. Медсестра присматривала за ней неотлучно, даже ночью находилась на соседней койке. Спасибо Лидочке – Лидии Николаевне.

               Только однажды, за все время повторного пребывания Екатерины в больнице, дверь приоткрылась, и она увидела лицо Льва Давидовича. Их глаза встретились. Что было в его взгляде помимо обычной холодности? Пожалуй, некоторое удивление: «Надо же, все-таки выжила!»

                После выписки отправилась Катя с сыном к своим родителям в деревню. Уже распустилась молодая зелень, и ее изумрудные россыпи были повсюду, окутывая деревья, землю. К вечеру в благоухающих зарослях сирени, окружившей дом, раздались знакомые соловьиные трели.  Краски неба, первых цветов были так ярки, что распирало душу от ощущения радости, что вот он – Рай на земле! Уединившись ото всех на завалинке, Екатерина наблюдала за закатом. Огромное розовое облако на западном небосклоне переливалось сотнями оттенков. Екатерина смотрела на это облако и ей казалось, что это разлита в небе и воздухе Божья любовь к людям.

– Господи! Неужели я снова живу? Спасибо Тебе…
47 Зима как весна
Леонид Померанец
        Зима. Поздний вечер. Магазинчик на отшибе.

        Ух, как хорошо. Неужели это я? Уже забыл, как выглядит мое не бородатое лицо.  Кто мог подумать еще шесть месяцев назад, что буду в таком восторге от бритвы, шампуня и воды, пусть и холодной. И никакой одинокий высокий умывальник с ледяной водой мне не помеха. Ни одного кусочка тела не забыл. Я чистый, чистый!  Магазин на все праздники закрыт. Целых три дня в тепле, под крышей.
        Вот только, где у них зубная паста? Странно, облазил все прилавки. Такой запах из-за рта. И как прикажешь целоваться? Вспоминаю – в юности после редких посещений проституток никак не мог взять в толк, а почему у них без поцелуев. Мыслил, что боятся заразиться. С возрастом понимание пришло. Поцелуй порождает воспоминания и образ, а голая механика – лишь себя саму. Хотя, с кем мне целоваться? В моем окружении такие же пахнущие дном и дешевым алкоголем  дамы. Впрочем, с таким амбре как у меня кого еще найдешь. Ну где же эта чертова паста?

        А ведь уже привык неделями не чистить зубы. Да ко многому привык за это время. Привык на грязь не обращать внимание. И это я – тот еще чистюля. В той жизни рубашка только на полдня, а пыль на рабочем месте как гражданская война. Или, например, раньше речка была местом искупаться и время провести с друзьями. Нынче пока сезон – помыться и одежду простирнуть. Привык бояться утром открывать глаза. Такая радость, если первым вижу безобразное лицо одного из тех, кто дремлет рядом. Ведь у ангелов другие лица, а это значит – я живой. И если не мороз, то ко всему привыкнуть можно. Лишь бы не в раз, а постепенно, по чуть-чуть. Когда на дно так осторожно по ступенькам. И как положено, с привалами и верой в чудо.

        Вот и к этой части жизни я шаг за шагом опускался. Вначале был твой звонок. Немного удивился, ведь разошлись много лет назад и не сказал бы, что общались. Ну кроме телефонных разговоров на фоне поздравлений с днями и Новым годом. Ты говорила, говорила, постоянно срываясь в плач. Заболела твоя маленькая дочка от нынешнего брака. Лечение нужно срочно за границей. Сказала, что у мужа с работой не ахти, что вы собрали денег, но не хватает… От суммы даже я немного обалдел. Мой бизнес после кризиса не то, чтобы упал, но явно стремился в мелководье. Но я пообещал. К своим накопленным добавил у друзей. Плюс кредит оформил. Девочку спасли. А через полгода мой бизнес рухнул. И завертелось. Чтоб его спасти и отдавать взятые кредиты, с удвоенной энергией влезал в долги. Еще набрал кредиты. Помню ноябрь –  ветер уже с ледком, зима приготовилась к оковам. Снимал матрас у какого-то пьянчуги. Тогда ты позвонила. Сбивчиво от радости за дочку благодарила. Сказала, что твой муж изобрел, не помню что. Поэтому с финансами отлично, и ты можешь хоть сейчас вернуть ту сумму со многими нулями. Тебе кто-то проговорился, что я вошел в глубокое пике. Я еще мог себя спасти, взять деньги. Но как… Короче, опроверг плохие слухи обо мне. И отказался. Да и потом… Я же к тебе сватался буквально как принц на белом мерседесе. И в дальнейшем был для тебя финансовой опорой и стеной.  И все всегда решал я только сам. А тут арендованный матрас и все сильнее запах из-за рта. Б-р-р. К тому же, вера меня не оставляла. Уже меньше в собственные силы, все более в расклад чудесный.
        Перед Новым годом чуть не столкнулся с другом с института. Когда-то тусовались и взрослели вместе. А тут еле увернулся. Уф. Он бы помог. Конечно, он же такой бульдозер. Чтобы меня вытащить, что-нибудь придумал, всех бы поднял и растормошил. Но я ведь был лидером и гордостью на нашем курсе, а тут такое из-за рта. Как подойдешь? К тому же он всегда за мною плелся. Я был сильнее и сейчас смогу без чьей-либо помощи, тем более его.
Ничего, я еще вернусь. Сам. И только сам. Я вернусь! Что я пугаюсь собственного звука, здесь же никого. Я вернусь, обязательно вернусь! Вот только найти зубную пасту…

        Оказывается, я шопоголик. Уже второй час примеряю обувь. Нужна и теплая, и чтобы не стащили. И в долгую, конечно. Вот эти ботинки вроде дожидаются меня. И мой размер и кожа без обмана. Прекрасно подойдут для выхода из этого кошмара. О, вот еще одни. И зимние, и неприметные для наших. А тяжелые какие. В таких хоть в лес, хоть во враждебный город. Что там за звуки?..

        – Я ничего не… Я, я лишь погреться.
        – …
        – Нет, документов нет.
        – …
        – Но, я чистый, чистый. Вот только запах из-за рта.
        – …
        – Зачем наручники? Ведь я не... Да и куда бежать?
        – …
        – Товарищ старший лейтенант, а меня отпустят к лету?
        – …
        – В лучшем случае к зиме? К зиме.
        – …
        – Разрешите мне секунду.
        – …
        – Боже, прошу… Прошу, Боже, преврати следующую зиму в весну. Договорились? И еще, Боже, пошли мне зубную пасту. Пожалуйста.

        Я готов. Иду.
48 Альтруист
Алекс Левин-Арлев
               

Утром во вторник в душе Луколова проснулась совесть. Когда зазвонил будильник, совесть уже клокотала в груди невостребованными им, Луколовым, возможностями.
«Для себя живёшь. Эгоистом все считают. Стыдно. Для других ничего не делаешь»,- бубнила совесть в ухо.
За завтраком впервые за долгое время Луколов обратил внимание на жену. За годы жизни с ним она состарилась и похудела.
«Мается она со мной. Худущая, как спичка, стала. Жаль её,-подумал Луколов,-надо что то приятное ей сделать. Торт пожирней купить что ли , чтоб на ночь съела и к утру на пару килограмм поправилась».
В метро Луколов впервые уступил место.
-Нет, нет. Я настаиваю, чтобы вы сели, -говорил Луколов тридцатилетнему мужчине, стоявшему перед ним.
-Перестаньте, пожалуйста, -взмолился мужчина, - на нас люди смотрят.
-Видели? -апеллировал Луколов к людям в поезде.- Я к нему со всей душой, а он мне –«перестаньте». Нет уж садись, мужик, пока я против тебя мнение коллектива не поднял.               
На работу Луколов пришёл с одной мыслью: обязательно закончить порученное ему задание, чтобы не подвести коллектив со сроком сдачи отчёта. Для этого он попросил коллегу справа сделать ему расчет, коллегу слева – вычертить график.
 В том, что отчёт не был сдан в срок, Луколов был не виноват: он своё задание выполнил. Коллектив подвели помощники Луколова, потому что отвлеклись на его просьбу, и не закончили свою работу.
«Хорошо бы ещё дерево посадить. Память обо мне людям останется», -пришла мысль. Луколов по пути домой заметил  школьников, ухаживающих за сквериком рядом со школой. Луколов отобрал саженец у сопротивляющегося школьника и велел ему выкопать ямку, сунул саженец в ямку и приказал закопать. Поливать саженец он не стал, так как очень спешил наворотить сегодня ещё больше полезных дел.
На перекрёстке Луколов подхватил упирающуюся старушку и переволок её через улицу, которую она перешла минуту назад.
За поворотом у маникюрного кабинета перед своей машиной в растерянности стояла молодая миниатюрная женщина. Колесо у машины было спущено, на глазах у женщины поблескивала слезинка, которую она пробовала  смахнуть своим маленьким пальчиком со свежим маникюром.               
-Чепуха.Выведенного яйца не стоит,-Луколов открыл багажник её машины.               
-Я вам так благодарна,-сказала прекрасная незнакомка. 
-Вот смотрите: это домкрат, это баллонный ключ. Домкрат вот сюда,-показывал Луколов,- баллонным ключом откручиваете колесо. Вставляете новое колесо, закручиваете гайки, опускаете домкрат. Вот и всё. Желаю успехов. 
-И это всё? -спросила женщина в растерянности.               
-  А что ещё?!- удивился Луколов.-Домкрат, баллонный ключ и запаска.  Больше ничего не надо.
Луколов шёл в больницу. Там у него в тяжёлом состоянии лежал товарищ. Товарищ был плох.  Немощная грудь судорожно приподнималась для вздоха и со всхлипом бросалась вниз, как избавление от тяжкого труда. Тряслись руки, лицо было перекошено в борьбе за выживание. Луколов достал бутылку, протянул стакан товарищу.               
-Ну-ка,давай за твоё здоровье.               
Товарищ посмотрел на него мутным взглядом.               
-Ты, главное, врачей не слушай. Они говорят, что ты трёх дней не протянешь. Не слушай, врут. Мне нянечка сказала-двух. Ты только будь здоров. Не кашляй…
По дороге домой Луколов опять вспомнил о жене.  Кондитерскую, чтобы купить ей на ночь торт, он пробежал, возвращаться не хотелось. Забежал на углу в цветочный магазин. 
-Вам какие цветы? – спросила продавщица.
Луколов растерялся, последний раз он дарил цветы жене перед свадьбой. 
-Да, хоть какие-нибудь.Недорогие, -сказал он,и ткнул в первый попавшийся букет на прилавке.               
Жена с  удивлением приняла цветы и на глазах похорошела.
- Что с тобой?! Неужели ты помнишь, какие цветы я люблю? – полушёпотом спросила она.
И тут вдруг какое-то ранее не испытываемое чувство впервые посетило Луколова.
Только на утро странная мысль пришла ему в голову, он понял , что ему стало приятно от того, что научился кому-то делать хорошо..
49 Военный опыт
Алекс Левин-Арлев
Прослужив в штабе дивизии и выйдя на гражданку,  Валентин
нашёл  работу в небольшой компании.  Работа его вполне устраивала, в
отделе стратегии он мог применять опыт, который приобрёл в штабе.
Но вскоре дела у компании пошли неважно и начались увольнения. Людей с
вещами вызывали в отдел кадров и оттуда  выводили в  сопровождении охраны, уткнув носом в выходные двери.
Ситуация накалялась, сотрудники нервничали, никто не работал. Обстановка напоминала военную.  Валентин вновь почувствовал себя на поле боя и  решил действовать.
¬Я знаю..., подпрыгнул Валентин,сидя на диване перед телевизором.
-Рассказывай,-поинтересовалась жена
- Понимаешь, обстановка военная, они наступают по всему фронту. Надо обороняться. У меня есть план.
-Что ты имеешь виду?
 -Буду применять для своей защиты неконвенциональное оружие. Психическое, химическое и биологическое. На войне, так на войне.Терять нечего, всё равно уволят половину. Я не хочу быть в их числе. Лучший способ защиты-нападение. Успех обеспечен.  Завтра я начинаю психологическую атаку . Главное запутать и дезинформировать врага.
Утром, придя в оффис, Валентин разослал сообщение:
  « Тестирование изделия 235 отменяется. В срочном порядке  продолжить тестирование  изделия 235»
Через три часа он послал другое сообщение : « Отменяется  инструкция УК125. Всем вменяется следовать инструкции  УК125»

- Ну, как твоя психическая атака?- вечером спросила жена.
-Великолепно! Я  запутал всё что мог.Целый день не работали.
-Тебя ж уволят!-испугалась жена.
-Ни в коем случае! Им  нужен  я, чтобы разобрать  этот хаос. Завтра химическая атака.

 На завтра после встречи с клиентами Валентин и его босс остались                посидеть в ресторане. Химической атакой оказался коктейль «Не упади». Босс не шолохнулся, стоял как новенький. Валентин выдержал паузу и попробовал тронуть босса за плечо. Тот вежливо увернулся и попросил Валентина разобраться со вчерашней электронной почтой, которая наделала хаос. И ещё добавил, что только такой толковый человек как Валентин может ему помочь. «Нм…,-подумал Валентин про коктейль,- всё-таки сработало». Валентин согласился помочь и  заказал коктейль «Убийца». После второго захода  босс слегка размяк и позволил дружески коснуться своего плеча. Валентин тоже поплыл , но атака ещё не была завершена. Валентин держал себя в руках и заказал коктейль «Сдавайся, гад!». Босса шатануло от первой , но он был крепкий мужик- удержался. Зашли по второй и тут Валентин понял, что босс готов. Валентин осторожно спросил: «Вы меня уважаете?». Босс пробурчал в ответ что то утвердительное ,типа «да, уважаю»  Но  не поинтересовался  , уважает ли  Валентин его. Видимо,  ему было до лампочки уважает его Валентин или не уважает , ведь он был боссом.
Чтоб осуществить план  биологической атаки ,  Валентин долго раздумывал каким   возбудителем заразить босса.  В конце концов  биологическим возбудителем оказалась   Светлана,  двоюрная сестра Валентина.  Это была секс-бомба, которая небрежным взглядом ,  повергала любого интеллектуала в ранг обычного самца  . Светлана была чиста в помыслах как ангел, но   формы её тела настолько не соответствовали её благим помыслам, что  только добавляли адскую смесь в примитивное мужское подсознание. Мёртвые вставали из гробов и валились туда обратно с престижным диагнозом- взрыв мозга от скачка тестостерона.
Валентин разработал план встречи и попросил  Светлану вести себя по разработанной им программе. Встретились в баре.  Увидев Светлану, глаза у босса выкатились из орбит будто хотели  поближе её рассмотреть.               
 -Что будем пить?-прохрипел босс, стараясь вправить глаз  обратно где был.
-Как Валентин закажет, я ему доверяю во всём ,- произнесла Светлана заранее заученный текст. Валентин заказал легкие коктейли,  на этот раз ему не надо было чтобы босс напивался.
- Светлана, а что вы делаете в свободное время?- поинтересовался босс
- О, я обожаю беседовать с Валентином,-Светлана не отходила от текста, – он такой умный, я его всегда слушаю. Валентин скромно потупил глаза.
--Светлана, когда я увижу вас опять? -спросил босс в конце вечера всё ещё стараясь вправить в орбиту глаз. Пора было идти домой и он не хотел, чтобы жена заметила, что у него глаза были  на выкате.               
-Так я увижу вас опять? – не отставал босс.
-Ну, если Валентин не возражает…- не отходила от текста Светлана.
  Босс глазами  полными мольбы посмотрел на Валентина.
-Как твои дела?- спросила жена у Валентина , когда он пришёл домой.
-План работает великолепно. Светлана своё дело сделала. Моя позиция на работе закреплена навечно.
Валентин с чувством  полного удовлетворения   развалился в кресле.
На следующий день Валентин пришёл с работы очень озадаченный и необычно  рано.               
- Тебя уволили,-всплеснула руками  жена.-Я так и чувствовала, эти твои игры до хорошего не доведут.
- Да, нет,- сказал Валентин, - план замечательный. Начинаем всё с начала.  Босса уволили.
50 Рукавички
Петр Лопахин
В наше время, в канун Нового Года многие дети пишут письма деду Морозу. Во времена моего детства такого не было, и как это работает, меня никогда не интересовало.

Несколько лет назад я работал на почте почтальоном по сопровождению. В одном из почтовых отделений нашего города мне рассказали эту историю.

Перед Новым Годом в это отделение пришла девочка из многодетной неблагополучной семьи, ее все здесь знали, и опустила в почтовый ящик запечатанный конверт. Вечером, когда производилась выемка писем из ящика, этот конверт нашли. На нем было написано – «Дедушке Морозу, в Великий Устюг».  Почтальонки вскрыли конверт и прочли письмо, после чего все дружно разрыдались. Его содержание было примерно таким:
«Здравствуй, дорогой дедушка Мороз! Меня зовут Вера. Я учусь во втором классе. Весь год я хорошо училась, слушалась маму и папу, помогала им по дому. У меня нет рукавичек, старые стали мне совсем малы. На улице очень холодно и у меня мерзнут ручки. Пожалуйста, дедушка Мороз, подари мне на Новый Год  новые рукавички!»

На следующий же день почтальон принес девочке конверт с письмом от деда  Мороза, написанным сотрудниками почтового отделения, и сверток из упаковочной бумаги в котором лежали новые рукавички и несколько плиток шоколада.

С тех пор я знаю – дед Мороз существует!   
51 Сказка про людоеда
Петр Лопахин
Поздний вечер. Комната залита густым полумраком. В углу, у окна стоит детская кроватка. В кроватке лежит трехлетний мальчик. Подле кроватки на стуле сидит мужчина.
 - Папа, я тебя блюблю!
 - И я тебя люблю, мой хороший!
 - Папа, ассказы сказку!
 - Какую ты хочешь?
 - Па людоеда.
 - Жил на свете большой, злой и страшный людоед. И что он, больше всего, любил кушать?
 - Типсы!
 - И, больше всего на свете, любил наш людоед кушать чипсы. И кто к нему пришел?
 - Кот в сапогах!
 - Пришел к людоеду кот в сапогах и что сказал?
 - Людоед, не ес типсы!
 - Людоед, не ешь чипсы, а то у тебя очень сильно заболит живот! – сказал кот в сапогах. А людоед что сделал?
 - Не пасусался!
 - Людоед не послушался и скушал много-много чипсов, и у него сильно-сильно разболелся живот. «Ой ой ой! – закричал людоед. – Как мне больно!». И что тогда сделал кот в сапогах?
 - Позвонил ваатю!
 - Кот позвонил врачу. Врач приехал и поставил людоеду болючий-болючий укол. Скоро людоеду стало легче, и живот перестал болеть. С тех пор наш людоед перестал есть чипсы и всегда прислушивается к добрым советам.
 - Папа, ассказы есе сказку!
 - Какую?
 - Па медъедей!
 - Три медведя?
 - Да!
 - Одна девочка ушла из дома в лес. В лесу она заблудилась и стала искать дорогу домой, да не нашла, а пришла в лесу к домику…
Мальчик затихает. Через некоторое время слышатся его посапывания.
 - Спи, мой милый!
Мужчина бесшумно встает и направляется к своей постели...