Ночное селфи

               

                Ночное селфи

     Я открыл глаза. Мой телефон на передвижном столике, уже давно подмигивая зелёным огоньком, жаждал активной деятельности и приглашал к общению с ним.
     Не чувствуя подвоха, я включил его и вздрогнул: на экране загорелась фотография какого-то лохматого чувака в очках, с любопытством глядящего на вас с экрана телефона.
     Я точно помню, что вчера вечером его не было, а среди моих друзей и знакомых этот товарищ не числился…
     Моя интуиция, не раз выручавшая меня по жизни, попыталась помочь в опознании неизвестного объекта, и мне пришлось вступить с ней в полемику:
   - Ты согласен, что этот мужик тебе кого-то напоминает?
  -  Допустим. Но среди моих друзей и знакомых такого нет. И на улице я его точно не встречал и не фотографировал!
   -  Ну даже если ты его нигде не встречал, неужели он вообще тебе никого не напоминает?! – моя интуиция (она же мой внутренний голос) никак не хотела отпускать меня просто так и сразу открыть все свои карты.
   -  Нет, таких страшных знакомых у меня точно никогда не было и не надо, слава Богу!
   -  Не надо так разбрасываться живыми людьми. Может быть он тебе ещё пригодится!
     Мой не до конца проснувшийся мозг подсказал мне, что надо узнать дату поступления этого фото на мой телефон. И тут я обомлел: она была сделана сегодня в четыре часа ночи, когда я спал без задних ног (…хм, как будто у меня есть передние) !!!
   -  Ты хочешь сказать, что это я на фотографии и сделал своё селфи в четыре часа ночи в кровати в бессознательном состоянии под действием нового снотворного? Так что, выходит, я – лунатик?     А что я ещё делал ночью и где был?!
     Внутренний голос, обрадовавшийся правильному течению моих мыслей, уже взял инициативу в свои руки и добил меня своими железобетонными аргументами:
   -  А крестик на груди мужика видишь? А белые усы, редкие в нашем городе? А ироничный взгляд из-за очков на красной ленточке?!
     Я сделал последнюю попытку откреститься от окончательной идентификации лохматого мужика и жалобно выдавил из себя:
   -  Но он же такой страшный! Неужели это я??!!
     Внутренний голос сделал театральную паузу и выдал шёпотом, так как знал почти всё на свете:
   -  Если бы ты видел, мой друг, Анжелину Джоли без макияжа в четыре часа ночи, то сразу успокоился бы насчёт своей физиономии!
     На секунду представив себе её, лежащую рядом со мной в кровати в четыре часа ночи, я вздрогнул, а затем и правда успокоился…
     Немного подумав, внутренний голос решил обрадовать меня:
   -  Мало того, сделав селфи, зная, что ночное время – самое лучшее время для воспоминаний дней своей бурной молодости, ты забросил себя на сорок лет назад, когда ты, будучи студентом третьего курса, проходил службу в ракетном дивизионе под Новосибирском в составе своей группы СС-70 факультета самолётостроения НЭТИ.
     Ты в своём ночном путешествии проделал огромную работу по проникновению в своё далёкое прошлое. И жалко будет, если этот кусочек твоей молодости забудется, канет в Лету твой диалог с орлом, и ты не поделишься им с близкими. Вспомни, где ты успел побывать этой ночью…
     Я закрываю глаза и переношусь на сорок лет назад, в то время, когда жизнь не ставила передо мной никаких проблем. Она текла сама собой и этим доставляла такое удовольствие от сознания того, что ты прожил только четвёртую часть своей жизни, у тебя всё хорошо, а будет ещё лучше!

                *   *   *
     Как известно, лагеря бывают трёх типов: пионерские, зэковские и военно-учебные, для студентов.
     В пионерских лагерях мне не посчастливилось отдыхать, потому что мне их заменяли каникулы в деревне Белоглазово, что на реке Чарыш, в кругу своих многочисленных братьев и сестёр.
     Лагерей исправительно-трудовой системы я ещё не заслужил тогда, так как я был хорошо воспитанным молодым человеком, уважавшим не только своих родителей, но и уголовный кодекс.
     В летние курсантские лагеря после третьего курса НЭТИ студенты попадали по необходимости, а не как наказание за плохую учёбу.
     В этих лагерях отличники и двоечники уравнивались в своём статусе и носили одинаковые кирзовые сапоги, а также гордое имя «курсант».
     Кто как проведёт это лето, кто окажется поближе к кухне, сделает всё, чтобы эти лагеря больше напоминали пионерские, а не лагеря для наказания провинившихся – зависело от их сообразительности и смекалки, коей, как оказалось, я обладал в избытке…
    
     В распорядок дня курсантов входили следующие «развлечения», недоступные на гражданке, во время учёбы в институте:
1. Утренний кросс вокруг дивизиона голыми по пояс, но с утяжелением в виде кирзовых сапог на два размера больше твоего, а затем азартные соревнования по подтягиванию на турнике.
2. Нудные занятия по мат части и зубрёжка устава.
3. Практические занятия по подготовке законсервированных ракет в боевое положение, включающие заправку их горючим и окислителем.
4. Ночной караул на вышке по охране границ дивизиона от проникновения шпионов, коих в этой местности, по словам наших командиров, развелось видимо-невидимо. Трёхметровый забор с колючей проволокой и вспаханная земля шириной четыре метра не являлась стопроцентной гарантией защиты от внешних врагов, а только привлекали и раззадоривали их.
5. Строевая подготовка на плацу под палящим солнцем и в полном снаряжении – изюминка службы в армии, придуманная военными боссами ещё в то время, когда на войне нужно было не просто атаковать неприятеля, но атаковать красивыми шеренгами и под бой барабанов.
Сейчас желание атаковать красиво исчезло, а необходимость ходить красивым строем служит развлечением командному составу на парадах. А чтобы при этом всем было весело, марширующие должны петь подходящие песни, поднимающие их дух и преданность руководству страны.

     …Утренний кросс мне нравился, так как предоставлял возможность выделиться среди остальных курсантов. Тем более, что в институте я любил вечерние пробежки вдоль освещённых дорог и игра в догонялки со звонкими трамваями.
     Когда к финишу я приходил в тройке призёров, то был весьма доволен собой. Тяжеленные «кирзачи» выполняли роль Сапогов-скороходов.
     На практике мой бег выглядел так: чтобы не тратить свои силы на отрыв от земли  и подъём пудовых кирзовых сапог, я бегал, не сгибая ног в коленях, а сильно выбрасывая «задний» сапог вперёд. И благодаря его инерции я пролетал вместе с сапогом и портянками метра три. Затем начинал работать сапог, оказавшийся теперь сзади.
     Благодаря такой изобретённой технике бега, прозванной мною «журавлиной», я практически всегда ходил в призёрах и этим поднимал свой рейтинг в глазах местных командиров.
     Что интересно: через сорок лет, будучи уже в годах, я решил пробежаться по «журавлиному» с полётом над землёй, но у меня ничего не получилось…  Где же я сейчас возьму эти волшебные «летучие» кирзовые сапоги сорок пятого размера, да ещё с такими «ароматными» фланелевыми портянками?!
     А ещё труднее возвращать ту бесконечную энергию молодости, которая тогда с избытком заменяла всеблага, приобретённые к старости: хорошую жену, квартиры, машины, дачи…

     В соревнованиях по подтягиванию я тоже забронировал себе призовые места за счёт полного отсутствия в моём теле каких-либо жировых отложений и, опять же, благодаря упорству и нежеланию пропускать кого-либо вперёд себя.
     Что касается занятий в учебных классах, то они не наследили в моей памяти по причине своей ненужности. Вот свою первую школьную старенькую зелёную парту с чернильницей я хорошо помню. А остальные – нет!
    
     Практические занятия по снаряжению и заправке ракет тоже помнятся мне смутно. А какое удовлетворение могла доставить бестолковая беготня в обнимку со стабилизаторами ракет весом килограммов двадцать, учитывая, что консервационная смазка с них не была снята, так как их всё равно надо было возвращать на склады.
     Имитация заправки ракет окислителем, который в случае попадания на кожу проедал её до кости, была превращена в игру под названием «А ты сможешь одеть защитный костюм с противогазом за две минуты и продержаться в нём десять минут, не задохнувшись?».
     Эти испытания с честью проходили немногие, среди которых затесался и Ваш покорный слуга, не захотевший позорить своё четвёртое место в строю!
     Самых слабых, которым приходилось делать искусственное дыхание после снятия костюма, отправляли на носилках в медсанбат на три дня. Но может быть, они этого и хотели?!
     Этот «спектакль ужасов» по его окончании был скрашен весёлым рассказом нашего командира, побывавшего на вьетнамской войне. Он рассказывал, что «местные товарищи» заправляли ракеты в тридцатиградусную жару, сидя верхом на ракете, будучи одетыми лишь в шорты и соломенную шляпу. При этом они всегда улыбались и пели песни, прославляющие дедушку Хо Ши Мина.

     Самым романтическим моментом службы был (во всяком случае для меня) ночной караул по охране границ дивизиона от посягательств врагов.
     В карауле я постиг удивительное чувство единения со звёздным небом, в частности со второй звездой Ковша Большой Медведицы, с которой я впоследствии продолжал общаться уже на своих одиночных сплавах и летать к ней в гости (и не один раз).
     При этом, для облегчения полёта в карауле, мне приходилось снимать тяжеленые сапоги, которые позорили меня, как представителя земной расы, и карабин, заряженный одним патроном. Всё равно я не собирался ни с кем воевать. И когда он стоял в углу вышки, мне было как-то спокойней…

     Изюминкой же русского проекта под названием «Воспитание молодых людей в духе марксизма-ленинизма и подготовка их к службе в армии в качестве офицеров ракетных войск в полевых условиях» была, конечно же, строевая подготовка на плацу, на которой некоторые товарищи теряли по паре килограммов живого веса.
     Но наши командиры убелили нас, что эти килограммы – те самые, которые мешали курсантам быть счастливыми при прохождении службы в дивизионе.
     Лишнего веса у меня никогда не было и в помине. Поэтому я был в основном счастлив. Если бы не эта строевая…

                *   *   * 

     - Ну что, граждане алкоголики, тунеядцы, хулиганы!  Мясокомбинат… на сегодня нарядов не прислал. Зато есть наряды… - хотел было сказать наш командир – лейтенант Курочкин, глядя на неровную шеренгу новоиспечённых курсантов с помятыми (ото сна) лицами. Но воспитание мамы и военный устав не позволили ему этого сделать, как бы этого не хотелось…
     Он хмыкнул, глядя на молодое поколение семидесятых годов, никогда не нюхавшего пороху (Через два месяца вы будете у меня совсем другими!), а затем стал командовать строго по уставу:
   -  Здравствуйте, товарищи курсанты!

   -  Здрав…жлаю…ватищ…нант…! – с неохотой отозвалась невыспавшаяся шеренга, переминаясь с ноги на ногу.
    - По росту становись! – зычный голос командира гулко раздавался в утреннем воздухе и сливался с эхом, отражаясь от окружающих плац солдатских казарм.
     Шустрая стайка ласточек, красиво расположившаяся на проводах, с интересом наблюдала за странными действиями людей, пытаясь понять смысл их движений.
     Курсанты, между тем, бестолково засуетились, перемешались, ища своё место в шеренге. Неподвижным оставался только Вовка Хандогин. Он знал, что со своим двухметровым ростом он будет первым в шеренге, а вся низкорослая мелочь будет от него по левую руку.
     Так мы с лучшим другом Серёгой Клюжиным оказались на разных концах шеренги…
      Со своим ставосьмидесятисантиметровым ростом я оказался четвёртым от правофлангового и был этим несказанно горд!
     Быть четвёртым среди двадцати пяти курсантов – это круто!
     «Хорошо, что шеренгу не стали строить по отметкам в зачётке!», - промелькнула радостная мысль, когда я «угнездился» на своём законном месте, так как склонностью к зубрёжке на «военке» я никогда не страдал.
   -  Смир-р-р-р-на! – и все курсанты выпятили свою грудь (у кого она была!) как могли, задрали головы в небо и застыли с преданным выражением лица, стараясь не моргать и не дышать, отчего лица у некоторых курсантов стали медленно багроветь.
     Несмотря на боль в ногах от неправильно накрученных портянок, выражение лица курсанта должно быть не только преданным, но и радостным от сознания того, что ты попал именно в этот ракетный дивизион и именно к этому командиру.

   -  На первый-второй расчитайсь! – и по шеренге понеслось:

   -  Пер…! …рой! Пер…! …рой!

   -  В шеренгу по два становись!

     Всего-то-навсего: вторым – шаг назад, шаг вправо, ногу приставить. Но почему-то у некоторых курсантов (например, у Серёги Ирхина, отличника по учёбе) шаги получаются не влево, а вправо, и шеренга в очередной раз смешивается.
     Благодаря товарищам, никогда не ходившим «налево», а всё свободное время тратившим на зубрёжку конспектов, это перестроение повторяется …надцать раз!
     Так как я был разносторонне развитым молодым человеком, ходившим и направо и «налево», то всяческие перестроения были мне не в тягость. Если бы не эти чудовищные кирзовые сапоги…

     Тяжелей всего было маршировать как на параде, вытягивая носок сапога, который никак не хотел вытягиваться по причине свой твёрдости. И оттого марширование на плацу выходило не энергичным, а беззвучным и вразнобой.
     Моё предложение для повышения громкости этого мероприятия подбить сапоги подковами не встретило понимания у командира, так как противоречило уставу, и было отвергнуто.
     Для красоты прохождения колонны и для повышения боевого духа курсантов использовалась строевая песня. У кого-то была «Кап, кап, кап, из ясных глаз Маруси, капали слёзы на копьё».
     У нашей же группы была душевная песня – «Прощание славянки».
     Эту песню под звуки духового оркестра на перронах пели наши солдаты, уходившие на фронт:
    
     Наступает минута молчания,
     Ты глядишь мне тревожно в глаза,
     И ловлю я родное дыхание,
     А вдали уже дышит гроза.

                Припев:
     Прощай, отчий край,
     Ты нас вспоминай,
     Прощай, милый взгляд,
     Прости-прощай, прости-прощай.

     Солдаты-курсанты переделали слова песни соотносительно ситуации. Из всей песни я запомнил только слова припева:

     Прощай, не грусти,
     И слёз не лей ты зря,
     Лишь крепче обними
     Нас провожая в лагеря…

    Под эту песню курсанты начинали чеканить шаг, тянуть носок сапога. Низкие становились как-то выше, вялые – бодрыми, некрасивые – мужественными…

     …Как-то на утреннем построении командир сделал объявление, что дивизиону срочно потребовались Таланты. Причём эти таланты на всё время их эксплуатации освобождались от строевой и получали зачёт по уставу.
     За такое можно было побороться!
     Таланты понадобились в связи с предстоящим смотром художественной самодеятельности округа, а также конкурсом на лучшую наглядную агитацию.
     Неожиданно для всех, и в первую очередь для самих курсантов, 99% обладали всевозможными талантами с самого рождения и всё своё свободное от учёбы время они пели, танцевали, рисовали, показывали фокусы и т.п.
     Так как претендентов было много, то отбор был чрезвычайно жёстким. В номинации «художники» безоговорочную победу одержали друзья Ёшкин и Тихомиров, которые с пелёнок занимались выпуском праздничных стенгазет нашего факультета. Третьим художником оказался я, когда о своих достижениях сообщил, что все рекреации седьмого этажа общежития, где проживали студенты-самолётостроители, расписаны лично мною, причём в духе марксизма-ленинизма, и учитывали рекомендации 20-го съезда партии.
     Мои слова были клятвенно подтверждены моими соседями по общаге. А их восхищённое цоканье языками при воспоминаниях о картине-фантазии «Возвращение на Землю», написанной мною в период очередной безумной страсти, подняло мой рейтинг до небывалой высоты.

     Моё нахальное предложение написать портрет командира дивизиона (хотя до этого я нарисовал портрет лишь один раз, и то собаки) вначале насторожило политрука. Но он облегчённо вздохнул, узнав, что для этого нужно привезти мой этюдник из Новосибирска.
     Портретов руководителей государства в дивизионе было предостаточно…

     Не успел я насладиться славой, как мне «звонко щёлкнули по носу». Мне, «Народному Художнику Общаги», была доверена «чрезвычайно ответственная миссия»: обновить предупреждающие знаки опасности на цистернах с окислителем.
     Благодаря этим знакам любопытный прохожий, перемахнувший забор с колючей проволокой в поисках приключений, уже не мог перепутать их с цистернами спирта, например, хотя таковых в дивизионе и не наблюдалось.
     Я хотел было попросить себе в помощники «мальчика» (имея в виду закадычного дружка Серёгу Клюжина), но вовремя почувствовал, что нахальным нужно быть в меру, и благоразумно нажал на тормоза.
     Это был мой первый пленэр в хранилище горючего для ракет.

     …Чёрные черепа с костями, взятые мною с пиратских флагов, были настолько устрашающими, что внушали ужас даже местным пернатым, которые стали облетать эти склады с цистернами стороной.
     За «черепа» я получил впоследствии благодарность начальства, так как цистерны теперь не надо было очищать от следов их посещений (пернатых, а не начальства!).


                *   *   *

     …Июнь, Западно-Сибирская низменность.
     На площадке для хранения горючего и окислителя, спрятавшись в тени цистерны от полуденного солнца, лежал курсант.
     Он лениво мусолил во рту только что сорванную ромашку. Ромашковый запах перебивал все остальные запахи, и, если не обращать внимание на эти человеческие творения из металла, покрытые серой краской, можно было представить, что он лежит с раскинутыми руками на ромашковом поле и наслаждается разнообразием проплывающих в голубом небе облаков и стрёкотом невидимых кузнечиков.
     Глаза его полузакрыты, но он видит, как на огромной высоте, описывая круги, парит птица и, возможно, тоже разглядывает его. С такой высоты птице человек кажется маленькой букашкой.
     Ах, да! Ещё рядом с человеком стоит лестница, прислонённая к цистерне, и брезентовая сумка, в которой он носит чёрную краску и кисти. Он только что нарисовал «Весёлого Роджера» на цистерне, чтобы ни у кого не возникло желания попробовать его содержимое, и был доволен результатами своих трудов.
     Этой неторопливой творческой работой он заслужил себе отдых. Он знал знаменитую армейскую аксиому «Солдат спит – служба идёт». Но спать не хотелось. Его заинтересовала птица, залетевшая так высоко, что иногда исчезала из поля зрения, растворившись в полуденном мареве, но потом появлялась вновь (курсант отличался отличным зрением).
    Они с птицей оба были молоды и в самом расцвете сил: курсанту было двадцать лет, орлу (как думалось человеку) столько же, что для обоих соответствовало «золотому» возрасту.
     «Интересно, видит ли он меня сейчас, и, если видит, то что он обо мне думает?», - размышлял курсант, дожёвывая стебель ромашки.
     Орёл, безусловно, видел человека, лежащего с раскинутыми руками на ромашковом поле, и думал: «Почему это люди считают себя «венцом природы»? Вот он лежит на земле, как какая-то букашка, и пытается разглядеть меня! И ходит он медленно по земле (не догонит даже обычного зайца!). И не может даже на метр оторваться от неё.
     Люди – существа странные. Зачем они иногда собираются в кучу и начинают непонятно ходить, размахивая руками и высоко задирая ноги?! При этом они, громко топая, издают какие-то гортанные звуки. Может быть, этим они пытаются кого-то напугать? Ну, этим они меня точна не напугают!
     У людей обязательно кто-то кем-то командует, и кто-то подчиняется, выполняя его волю.
     А я – птица вольная, летаю, где хочу и когда хочу.  Конечно, я не могу перелететь через самые высокие горы, как мой друг – серый журавль, но и пять километров для меня не предел!
     Я знаю, что люди мне завидуют, глядя в небо. И поэтому я не хочу быть человеком!».

     Курсант прищурился, выискивая в небе исчезающую точку: «Нет, конечно, хорошо быть вольной птицей и парить в небесах. Но вот закончатся лагеря, завершится учёба в институте, и я тоже буду вольной птицей и сам буду выбирать себе дорогу в жизни!
     Захочу – я сяду в самолёт и поднимусь выше этого орла. А захочу – сяду в лодку и буду сплавляться где хочу и когда хочу, и ночевать на безымянных островах. И всю ночь лететь к звёздам бездонного неба…»

     Затем человек помахал руками, чтобы привлечь внимание птицы: «Ну, теперь-то ты точно заметил меня! Ну, давай – кто кого переглядит, ворона серая!» - и злорадно покаркал, не моргая и не спуская глаз с оппонента.

     Гордая птица заметила его неуклюжее махание конечностями. «Ну что, гад ползучий, охота полетать, как я? Нет, не дано тебе ЭТО! Ты можешь только любоваться моей свободой и каркать от зависти! Это – твой удел!» - сделала выводы птица, наслаждаясь восходящими потоками воздуха.

     Ещё долго продолжалась дуэль взглядов человека и птицы. Каждый остался при своём мнении и каждый гордился собой: птица – тем, что она свободна, не зависима ни от кого и выше всех; человек – своим разумом, который давал ему свободу.
     Оба были счастливы и не хотели быть на месте друг друга…

     Человек потянулся, перевернулся на бок, подоткнул под лохматую голову сначала брезентовую сумку, предварительно набитую мягкой травой с ромашками, потом свои ладони.

     Взглянув  на парящего в голубой выси орла, он  бросил ему напоследок: «А ты, глупая птица, даже если и более свободна, чем я сейчас, не умеешь так наслаждаться жизнью, как Человек!!!» - и тут вспомнил своих товарищей, марширующих в это время на раскалённом от солнца плацу…

Конец.

Июнь 2020 г.



     … Я отложил в сторону ручку, потянулся до хруста в костях и взглянул в окно: солнце уже начало нещадно палить, как палило тогда, в лагерях.

     Я безумно счастлив от того, что смог записать этот ночной экскурс на сорок лет назад в свою бесшабашную молодость…

     А интересно, жив ли ещё тот мой орёл?
     Ведь некоторые из них доживают до восьмидесяти лет…