Курская битва. На Тепловских высотах

 
Курская дуга. Июль сорок третьего. Тепловские высоты.

                «Нас нет, но мы еще воюем
                В пропавших без вести полках.
                ………………………………….
                Нас нет — мы все достались пулям,
                Штыкам, осколкам, лагерям….»
                Андрей Дансков

                ПРИЗЫВ В АРМИЮ

Третий год огненный вал войны катился по стране. В его огне как сухие былинки при лесном пожаре сгорали человеческие жизни. Весной сорок третьего фронт под Курском выгнулся дугой и затих, затаился, накапливая смертоносную силу.

Три месяца затишья на фронте позволили командованию Рабоче– Крестьянской Красной Армии  пополнить свои ряды, призвав  по всей стране несколько новых миллионов бойцов  для создания  армий,  дивизий,  полков.

Около блиндажа в перелеске,  у  одной из Тепловских высоток  под Понырями, на шинелях лежали четверо молодых солдат, недавно прибывших из партизанского отряда. По прибытию на фронт им выдали винтовки  и патроны к ним.

В топорщащихся и великоватых – не по размеру – гимнастерках  они были одними из многих, призванных заменить убитых и раненых.

В начале войны их год рождения был  не призывной  и в сорок первом они ушли в партизанский отряд, чтобы бороться с фашистскими захватчиками и не быть угнанными на принудительные работы в Германию.

Весной сорок третьего после освобождения от немцев многих районов курского края частями Красной Армии они пополнили ряды новобранцев.

В апреле и мае на Центральном фронте Курского выступа царило необычное затишье, то которое обычно бывает перед грозой или бурей.

И только  соловьи, не замечая скопления орудий и людей, всю ночь напролёт бередили души солдат напоминанием о прежней мирной жизни.
Рослый  высокий  светловолосый Ромка, лежа на шинели около пушки,  вспоминал эпизоды  счастливой жизни до войны.



ДОВОЕННЫЕ БУДНИ

Сорок первый начался для него  удачно. Он  лучше всех в классе  решал задачи по математике. Зимой  на родительском собрании директор школы,  похвалив парня за успехи,  посоветовал его отцу в дальнейшем отправить сына учиться в институт, отметив,  что у него  есть способности. Да и учитель физики предрекал Ромке успешное будущее.

Придя после собрания,  отец пообещал сыну купить велосипед – мечту любого мальчишки в то время.

Ромка после этого частенько напоминал ему об обещании. И вот однажды, вернувшись из рейса и поставив машину около амбара, отец позвал парня из хаты.  Второпях выбежав  из дома, Ромка  засветился от счастья, увидев  в кузове машины новенькую технику. Казалось, что в велосипедных спицах отражалось и голубое небо,  и сверкающее солнце.

Глаза парня  сияли и лучились от радости. Сразу с отцом он начал накачивать колёса, натягивать цепь и регулировать высоту руля. Отец, не торопясь, основательно затягивал все гайки и регулировал тормоза. Парню казалось, что отец нарочно оттягивает время, чтобы не дать ему поскорее  насладиться быстрой лихой  ездой.
Дополнительно к велосипеду ему был подарен квадратный электрический фонарик. Ромка сразу закрылся в темном сарае, чтобы «навести точку»  и настроить «дальний свет». Летом парни частенько ходили в соседние сёла знакомиться с девчатами. Иногда приходилось ночью проходить по темноте лесными дорогами. И тёмной ночью фонарики  здорово выручали. Со светом не страшно было даже и одному возвращаться домой по лесу, не боясь волков.

Чуть позже отец нарочно попросил его слазить в погреб за какой–то мелочью, чтобы работу второго   подарка проверить. Сын, спустившись в погреб, с радостным настроением  освещал самые дальние тёмные углы. Вернулся  из погреба довольный и  пояснил отцу:
–  Это не то,  что  со свечкой или керосиновой лампой по тёмным углам лазить. А теперь я  машиной  займусь, – ему так и  не терпелось прокатиться на новом велосипеде.

 Сразу началось освоение новой техники. Но оказалось, что для удержания равновесия на велосипеде необходим опыт. А опыт–дело наживное. И только через несколько дней улицы села парню стали казаться малыми. И покоряя  новые рубежи,  он выезжал за село на шлях.

За лесом Муравли  проходил шлях, идущий на Рыльск и к реке Свапе. Теперь по шляху  не надо было,  как раньше,   тащиться на рыбалку все двенадцать километров до Свапы,  пропуская утреннюю поклёвку. Нынче  просто надо утром сесть  за руль веломашины и по утренней прохладе с ветерком катить, оставляя за собою пыльный след.

Вскоре мать попросила Ромку съездить и  передать дедушке и бабушке в соседнее село узелок муки, т.к. у них своя закончилась. Ромка с удовольствием согласился, планируя «смотаться» туда на новом велосипеде.

ПОЕЗДКА НА МЕЛЬНИЦУ

 Но как на грех на всю ночь зарядил мелкий тёплый дождь, и просёлочная  дорога совсем раскисла. Пришлось утром идти на конюшню и просить лошадь. Ромка  каждый год работал летом в колхозе и хорошо знал конюха. Тот сам надел уздечку на молодого жеребчика,  которого только начали объезжать, приучая к седлу. Конюх попросил сдерживать коня,  пока утром дорога ещё не совсем просохла и местами была скользкая.

Взяв узелок с мукой от матери, парень ускакал к бабушке и деду в соседнее село.
Остановив коня на полпути и привязав его к раките, растущей посредине поля, он начал собирать букетик полевых цветов для Светки, которая жила по   соседству с дедом и ему приглянулась.

Весна была в полном разгаре. Над полем звенели жаворонки. Когда  один, поднявшись с тёплой земли, с песней уходил в небо, стремясь   приблизиться к солнцу, купаясь в его лучах, то следом за ним из травы поднимался  второй, также  устремляясь в поднебесье.

Заслышав их песни, вдали, будто принимая участие в соревновании,  вверх поднимались и другие певцы весны.  Их победные песни звенели над цветущими полевыми травами, над дурманящей, в белой кипени черёмухой, над зеленеющими берёзками, над ещё не распустившимися в полную меру  дубами.
Жаворонки   с песней поднимались  в поднебесье и становились маленькими чёрными точками, затем, меняя тональность напева и сложив крылья,  почти падали вниз до земли.
 
Раскрывая крылья в нескольких метрах от земли,  птички скрывались в густой зелёной траве, чтобы через некоторое время вновь и вновь стремиться в поднебесье.
Наблюдая за лёгкостью их полёта,  парнишка мечтал обрести крылья и также легко парить под облаками. Мечта стать лётчиком жила в нём с детства.
Проскакав  галопом по селу, около хаты деда он лихо остановил коня. Спрыгнув с коня и привязав его за столб ворот, он несколько робея приблизился к дому Светки и легонько постучал в её  окно. Выглянув из окна, она в лёгком халатике выпорхнула из дома на крыльцо, как будто давно его дожидалась.

–  Ты чего на прошлой неделе обещал, а не пришёл? – сразу с упрёка начала она разговор.
– Ты знаешь,  дел было много, невпроворот. Вот дед помощи попросил, теперь ему надо помочь. Прости меня, шалопая, за невнимание. Будь такой же очаровательной, как эти цветы, и прими от меня скромный букетик,–Ромка с поклоном вручил Свете цветы. –  Давай через два часа встретимся за околицей. А то конюх только на три часа коня дал. Он   кивнул головой с выгоревшими на солнце волосами и  уверенным шагом  пошёл решать с дедом его дела.
 
Дед с порога сразу спросил,  сможет ли Ромка завтра помочь ему смолоть зерно на мельнице. Тот сразу согласно закивал головой: «Конечно, дедуш! Какие  проблемы?».

За эту помощь дед пообещал показать свой заветный пруд, где ловятся полукилограммовые караси.
Тепло попрощавшись с бабушкой и дедом, которые передали небольшой узелок с гостинцами его семье,  Ромка снова вскочил на коня.
Выехав за околицу,  он увидел Светку, с брезентовой рукавицей на левой руке и с серпом в правой. Она  ловко срезала крапиву на корм скоту. Договорившись с ней о будущей встрече,  Ромка нежно её обнял, суровым голосом приказав не скучать, и через мгновенье был уже на коне.
Она с некоторой грустью легонько помахала ему рукой.

То, что дед пообещал показать заветный пруд, было, конечно, хорошо. Он   и раньше с  отцом часто ходил на рыбалку на пруд около своего села. Но там ловились мелкие рыбёшки.

Как  известно, рыбалка –  дело притягательное. Если улов сегодня был хороший, то в надежде, что и следующий раз  будет такой же или лучше,  рыбаки снова устремляются на пруды и реки.
  Ну а  если  ничего не поймали, то всё равно в следующий раз ожидают  удачливой поклёвки и не оставляют надежду отыграться за прошлую неудачу.

Такая страсть сродни страсти картёжников. Те, выигрывая сначала, почему– то верят, что так будет продолжаться и дальше. А проигрывая, верят  что фортуна снова повернётся к ним лицом. Иногда такой страстью пользуются картёжные шулера, разводя игроков на большие деньги. Ведь азарт затягивает, формирует устойчивый интерес  и щекочет нервы.

На следующий день мать ни свет ни заря  подняла  сладко спавшего сына.   Она хорошо знала характер свёкра. Тот долго ждать не будет и после назначенного времени один уедет на мельницу.

Ромка вывел новенький велосипед и по подсохшей дороге,  на которой кое–где ещё блестели лужи,  помчался в соседнее село.

Предупрежденной матерью,  он сначала  сильно спешил, почти бегом поднимаясь на крутую гору вместе с велосипедом,   не обращая внимание ни на туман над лугом, на  красивые облака над горизонтом, ни на косые солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь деревья.

Проехав больше полпути,  стал понимать, что успевает и невольно заслушался звонким разноголосьем птиц по обеим сторонам дороги.

Малиново–красный шар солнца  только что выкатился из–за горизонта, и прячась в туманную фиолетовую дымку постепенно становился всё ярче и лучезарнее. Сверкавшая  алмазной россыпью  роса на густой траве и пение птиц вызывали радостные чувства. Природа завораживала и очаровывала, настраивая на светлые мысли о будущем.

Дорога пошла под гору,  велосипед легко катился посреди зелёного поля. Ромка  нажал на педали,  прибавляя хода,   и ветер засвистел в ушах. Подлетев на велосипеде к хате деда, крытой потемневшей от времени соломой,  он  лихо с разворотом затормозил, надеясь, что это увидит Светка. Деду велосипед понравился, но он попросил внука  бережней относиться к машине, сказав,  что по дури что угодно сломать можно. Он видел из амбара его лихое торможение.

Дед довольный тем, что внук не подвёл и приехал  вовремя лукаво заметил: –  Сегодня заветный пруд покажу! Караси там до килограмма ловятся! Мельница располагалась в соседнем селе. Конечно,  внуку хотелось поехать туда на новой машине, но дед сразу  сбил его пыл, когда возник спор,  как добираться Ромке.

– Де–е–е! А можно я на своей машине поеду? – пытался  открутиться от медленной, неторопливой поездки внук, зная,  что дед бережно относится к лошадям и будет ехать не спеша, лишь иногда стегая лошадь кнутиком, чтобы та совсем не задремала.
–  Ну, тада сам  пруд искать будешь! – обиженно пробурчал дед, отсекая всякую инициативу.
Внуку пришлось смириться:

– Ладно, дед! Будь по–твоему! Поеду на твоей медленной повозке! – этим он подчеркнул  и превосходство своего транспорта  и показал определённое уважение к мнению деда.

Подъехав к мельнице, они заняли очередь. Несколько подвод местных мужиков, ранее приехавших молоть зерно,  выстроились впереди них.

Когда подошла их очередь, внук пытался  один  ухватился за  мешок, чтобы не дать деду таскать тяжести. Но тот не разрешил, и они вместе неспешно пересыпали зерно в бункер, подвязав снизу первый пустой мешок под муку.
Зёрна, падая между двумя вращающимися тяжелыми каменными жерновами, размалывались в мелкую муку.

Смолов  два мешка зерна, ближе к обеду поехали домой, рассчитывая засветло успеть доехать до заветного пруда в лесу и вернуться домой.

                О ВРЕДЕ ЧТЕНИЯ НЕКОТОРЫХ КНИГ ПЕРЕД ВОЙНОЙ

Слушая скрип колёс телеги, Ромка мучительно искал повод, как спросить деда о недавнем  аресте  учителя   в  их селе.

–  Д-е-е! А за что вашего учителя литературы арестовали на прошлой неделе? –  наконец набрался он храбрости.

На его удивление дед охотно ему пояснил, что у того нашли книгу поэта Сергея Есенина со стихами, и дали ему за это пять лет лагерей.

–  Дед! Ты что?  Тот поэт писал замечательные и проникновенные стихи о любви, о природе, о собаках.  Что там может быть крамольного?

–  Поэт в той книге писал  о некоторых, скрываемых от народа фактах про друга Ленина коммуниста Троцкого.  И о том   целая книга оказалась,  –  по всему было видно внуку, что  дед раньше обсуждал эту тему с мужиками.

–  А может, дед, ты вспомнишь,  как называлась найденная у учителя книга? – задал   внук вопрос,  не слишком веря, что получит ответ.

–  Конечно же,  помню!  На память пока ещё не жалуюсь. Сказать –то я тебе могу, но ты сам смотри другим не проболтайся. А то к тебе,  как и к учителю, нагрянут товарищи из  НКВД, –  и он добавил ещё другое слово, характеризуя их…
   
 – Дед! Тебе что трудно сказать? Ты же знаешь,  я что кремень! Никому слова лишнего  не скажу! – и, выждав паузу,   добавил,  –  а то мне придётся у Светки спрашивать.

– Хорошо скажу! Но только с другими такие вещи не обсуждай, чтобы не повторить судьбу учителя. Об этом  говорить с людьми опасно, ты знаешь – теперь везде уши.  Называлась книга Есенина  «Страна негодяев». И писал он о том, что Троцкий вовсе не Троцкий, и что в стране говорят одно, а делают другое…О правде и о судьбе народа Есенин писал. Ну, знаешь,  и повесили его в гостинице за это.  А стали всем говорить, что сам повесился. Да, как же! – и сплюнув, он замолчал. А через некоторое время, что-то вспомнив, выдал наболевшее.

–  Или вот возьми у нас. Отобрали у меня  двух лошадей, которых я сам вырастил и выкормил. И  хотя  наёмным трудом я никогда не пользовался,  собирались выслать  меня на строительства Беломорканала. И за что? За то, что своим трудом достаток имел и хозяйство. Что творили? И всех  лошадей отобрали, и  всех гусей и кур, и  всё отобрали нищеброды, – задумчиво продолжал он. – Ну и что, коммунисты Митялок или  Чертенок разбогатели после этого? Как была нищебродия, такой же нищебродией и осталась… А про то,  что ты от меня узнал, забудь, –  дал он мудрое наставление внуку, опасаясь,  что если соседская девчонка по–другому объяснит причину ареста учителя,  или ещё не дай бог с другой молодёжью внук  это обсуждать начнёт… А там и до районных внутренних дел дойти может.

И погруженные каждый в свои мысли, они молча продолжали путь.

–  Дедуш! А бабушка мне рассказывала, что ты ещё до октябрьской революции в апреле 1917 года сидел как политический и мог бы теперь по политическим  заслугам работать и в райкоме партии. –  Ты больше бабушку слушай! Она тебе расскажет, что я иногда мог и сильно выпить, и что мог часто драться  с чужими парнями, и что мог за другими девками сильно ухлёстывать…

– Дед! А ты откуда это знаешь, я ведь тебе этого не говорил? – встревоженно посмотрел внук на деда.

–  Да она это всем  говорит, даже мне, –  улыбнулся дед. И продолжил уже серьёзно:

– Сидеть пришлось мне во Льгове в тюрьме по вопросу распределения земли. Ведь в феврале после свержения царя всем  объявили, что землю раздадут крестьянам. Время шло, а всё оставалось по–старому.

Когда весной приехал землемер и по старым межам, как и раньше, оставил землю у помещика, то народ нашего села собрался и  его прогнал, и  мы сами землю поделили по справедливости.   Всё бы ничего, но через неделю нагрянули казаки и за то, что я порвал измерительную ленту у землемера,  увезли в тюрьму.

Но тот случай  мне  помог  при раскулачивании. Тогда хотели меня  на Соловки, на строительство Беломорканала отправить, а из тех лагерей мало кто возвратился  потом.  И пришлось мне «упал–намоченным» сказать, что я напишу  в Москву видному большевику, с которым сидел вместе в тюрьме во Льгове до революции. Малость поостыли, чтобы их мелкими делишками не заинтересовались в Кремле….

–  Дедуш! Ты всегда неправильно это слово говоришь. Надо  не «упал намоченный» говорить, а уполномоченный.

–  Не спорь со мной  по этому вопросу.  Иногда, те новоявленные представители власти на халяву так напивались, что и в лужи падали…  В этом, внук, ты меня не переубедишь, –  засмеялся дед,  довольно разглаживая усы.
–  Дед! Ты так это говоришь, как будто с ними пил. А я знаю, что тебя споить было  трудно. Мне бабушка рассказывала случай,  как  ты, поспорив с одним из них, принудил его  литр  самогона выпить быстро на время, и как   потом ему ветеринар лошадиный зонд вставлял, чтобы вернуть из небытия.

– В том моей большой вины нет, жадность фраера сгубила…. – усмехнулся дед.
 
                ЗАВЕТНЫЙ ПРУД

Впереди зазеленел густой лес. Дороги, чтобы туда въехать, не было видно. Но дед знал  место на опушке леса, где был путь, густо заросший травой и молодыми  побегами. Дед Гриша ко всему относился основательно и никогда не верил ни в фарт, ни в случайное везение. Он всё подготавливал заранее, проверяя перед началом дела все мелочи. Этому он учил и внука.

Подъехав, к берегу пруда, дед достал из телеги три заранее приготовленных увесистых деревянных кола с развилками на концах. Показав на берегу,  как их установить,  дед попросил Ромку залезть по пояс в воду и забить колы топором в илистое дно, расположив их треугольником.

Тот  долго диковато озирался по сторонам, не решаясь снимать трусы, боясь,  как бы кто из баб не появился.

– Раздевайся! Да залезай  ты в воду! Или боишься что дед сглазит? – с усмешкой спросил он внука. – Не думаю, что в мокрых штанах вечером ехать назад будет лучше,  –  высказал он своё мнение.

А потом велел в развилки колов вставить срубленные неподалёку крепкие жердочки из орешника. Затем дед вытащил из повозки толстую доску и попросил опробовать, удержит ли это сооружение вес внука.  Конструкция   оказалась устойчивой.

 –  Ром!  Брось узелки с прикормкой рядом с корнями  камыша!  –  и  покопавшись в соломе на повозке,  достал припасенную прикормку в трёх узелках.
Сняв и спрятав доску в кустах, двинулись назад домой. Дед открыл внуку не только заветный пруд, но и передал технологию удачливой рыбалки…
 
… – Ром! – обратился к лежавшему рядом с ним на шинели сосед Лёшка, тоже прибывший из партизанского отряда:

 –  Вот  мы вспоминаем ту удачную рыбалку перед войной  на  заветном дедовом пруду. А  может быть,  ты хоть теперь раскроешь секрет, как тебе тогда удалось наловить  больше всех рыбы, а нам ничего и не поймалось?  А то ведь после рыбалки  ни ты,  ни твой дед так и не поведали секрет твоего успеха.

– Ну, скажи на милость? Как я мог тебе рассказать  дедов рецепт приманки для рыбы. Он туда и чеснок клал, и какие–то травы добавлял … Я сам всего не мог запомнить. А вдобавок  он с меня ещё слово взял, чтобы я никому тот семейный секрет  не передавал.

И припоминая детали,  новобранцы  воссоздали тот день, когда Ромка  и Лёшка со своими отцами в то раннее майское  утро  поехали на заветное дедово место  рыбачить.  И как Ромка торопился залезть на свою заранее устроенную приваду, чтобы другие её не захватили.  И как всё утро ловили рыбу и как интересно добычу делили.

И Ромка вспомнил, как он сидел над водой на приваде, как  солнышко  вставало из–за горизонта,  слегка, ласково пригревая  сквозь одежду.

Как забросив поплавок под самый камыш, где была брошена прикормка, он с радостью  почувствовал потяжку лески и увидел, что  поплавок стал медленно уходить под воду.

Сделав подсечку в противоположную сторону от уходящего в глубину   поплавка,  парень понял, что на крючке – солидная добыча.

Подняв  крупного карася невысоко над водой,  он осторожно  положил его сначала в сумку, лишь потом стал  освобождать крючок, который сильно заглотила рыба.  Если бы такая добыча сорвалась, то было бы очень обидно.

И такой клёв продолжался у Ромки часа три  с половиной.
И надо ж такому случиться, что  на приготовленной заранее приваде Ромка поймал больше двадцати увесистых карасей, каждый весом почти по полкилограмма. Остальные же  рыбаки в этот раз взяли только по несколько мелких рыбёшек.



                РАСПРЕДЕЛЕНИЕ УЛОВА

Когда стали собираться домой, отец с шутливой иронией обратился  сыну: –  Ром! А не смог бы ты поделиться уловом с нами,  неудачниками?

–  Конечно, можно! Но только не всех будем  делить. Я  дедушке обещал его долю за одно дело,  –  с оттенком некоторой  таинственности заметил счастливчик.

Ему хотелось показать деду, что благодаря их предварительной работе пришёл успех, и что они правильно сделали, что заранее подкормили место, и сделали приваду.

Отец Ромки достал  лоскут материи,  разорвав его на части,  в каждый положив равную долю карасей и завязал узлами. Отдельно он отбросил деду четырех самых крупных рыб. Затем за какой–то надобностью зайдя  за куст лозы, вернулся с одним из узелков, в  котором трепыхалась рыба  при встряхивании.

–  Володь! Давай, чтоб без обиды, –  обратился он к соседу.  – Я буду держать узелки с рыбой сзади, а Лёшка  пусть называет кому какой. –  И взяв два узелка  он спрятал их за спиной.

–  Лёш! Кому? В какой руке?  – последовал вопрос.

–  Это Ромке! Он заслужил! В правой!

Отец  передал Ромке его долю. И взял в пустую правую руку следующий  узелок.

 В следующий раз Лёшка назвал себя и получил свою долю.

Отец Ромки, наклонившись,  снова взял узелок, явно превосходивший по размеру все предыдущие. За спиной он продолжал демонстративно перекладывать узелки с рыбой из одной руки в другую. И задал очередной вопрос: Кому?

Лёшка приметил, что сейчас у дяди Саши узелок с рыбой в левой руке побольше, и он лихо выпалил: «В левой! Отцу!»

Отец Ромки,  передавая «призовую» долю, резко тряхнул узелком. Ткань лопнула,  и  под ноги Лёшкиному отцу выпали  неизвестно откуда взявшийся красный кирпич и два самых маленьких карасика.

–  Сволочь! Гад! Проходимец! – гневно закричал тот на раздающего рыбу. –  Ты  каким в школе пройдохой был, таким и остался!

–  Да ладно ты! Успокойся! Хочешь,  возьми мою долю.

–  А что ты туда два кирпича положил? – последовал язвительный вопрос.
–  Нет, тут всё по– честному. Это тебе такую долю сын выбрал. А я тут  при чём? Да не обижайся ты так сильно. Смотри,  как ребята довольны, –  примирительно показал Александр на смеющихся детей.

– Пап, а ты тоже дружил в детстве с дядей Сашей? –  поинтересовался Лёшка.
–  Да! И даже за одной девчонкой приударяли. Она теперь Ромкиной  матерью стала. Забил буки девчонке… Какие истории ей выдумывал, и как он рассказывал ей о своих подвигах и о своих планах…

–  Ладно,  бери другую долю. Я был неправ. Извини! – поклонился тот соседу, стараясь уладить конфликт.

– Я помню ты себя никогда не старался обделить, ещё с юности, –  с грустным вздохом сказал Лёшкин отец, намекая на какие–то неизвестные ребятам обстоятельства,  –  хорошо я возьму другую долю, но следующий раз я буду ловить на Ромкиной приваде.

– Да? Щас! Разогнался... Они с дедом два дня назад приваду делали, а вы…  (Ромкин отец как бы подчеркивая «величие» претендентов, низко  поклонился, как  мушкетёр королю, делая замах– реверанс шляпой)…  на всё готовенькое. Нет,  так не пойдёт!  –  отрезал отец Романа, выдавая своё знание предварительной подготовки и участие деда в деле.

– Но, однако, пора сворачиваться!  Дела дома ждут!

И теперь все довольные и с равными долями рыбы  стали собираться домой.

То была мирная счастливая жизнь последнего предвоенного месяца.

                ВОЙНА, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТА!

А через месяц прокатилась по стране страшная весть: «Война! Германия напала  на нашу страну!»

Из городов, посёлков, сёл и деревень стали мобилизовать подлежащих призыву мужчин, сначала с 1905 по 1923 годов рождения. Чуть позже солдат видно не стало хватать и стали призывать на войну младших.

Вся страна была поставлена под ружьё. Не секрет, что  нужных  правительству товарищей увозили подальше от  фронта на Урал и на Алтай, особенно это касалось киноартистов и работников других ведомств. Иногда в поездах оказывались  родственники высокопоставленных чиновников.

А на призывных пунктах новобранцам не всегда хватало оружия. И тогда им выдавалась одна винтовка на пятерых и по пять патронов каждому. В дальнейшем, находясь в окопе ожидали, пока один стрелял. Если его убивали, тогда к винтовке полз следующий.

В начале войны  по необъяснимой причине, то что говорилось политическим руководством ранее,  не оправдало себя. И войска отходили  в глубь территории страны, уступая бронированной армаде немцев.

В начале войны враг был  намного технически сильнее. Не прошло и четырех месяцев, как фашисты захватили значительную часть страны, включая и курский край. А фронт  продолжал  уходить на восток.

Вот и в семью Ромки постучалась беда. Пришла похоронка, где сообщалось,  что сержант Александр Ремизов погиб смертью храбрых.

Мать  истошно голосила несколько дней, проклиная всех виновных в этом. Бабушка тоже плакала первые дни, потом тихо стояла рядом  с ней, гладила её по руке, приговаривая: «Ну, давай успокаивайся. Идёт война, будь она проклята. По скольким убитым теперь плачут в  домах… А ведь теперь детей самим поднимать надо, надеяться больше не на кого…»

Бабушка продолжала убеждать убитую горем дочь, что теперь только ей одной надо заботиться о двух малолетних детях. Ромку, которому шёл семнадцатый год, она считала почти взрослым.

Зелёные глаза внука потемнели, и в них появился какой–то внутренний холодный  огонёк. Он рвался на фронт отомстить за отца, с которым до войны был  очень дружен. В мирное время они вместе  часто пропадали  на рыбалке то на реке Свапе, то на прудах. Вместе мастерили змеев,  запуская их в небо на косогоре.

Отец часто брал Ромку в рейсы на своей полуторке и даже научил его ею управлять.

После начала войны отступавшие войска разбитых полков РККА лесными перелесками и тропами шли и шли ночами на восток из окружения.
 
Это были измождённые солдаты,  голодные, часто по нескольку дней не видевшие куска хлеба.

Некоторые были без оружия и документов.

Чтобы не попасть в плен  к врагу, они с каким–то отчаянием и надеждой  старались уйти  в глубь страны,  на восток.

Солдаты, проходившие ночами через их село, рассказывали, что у врага много мощных танков, и что наступавшие немцы вооружены автоматами и пулемётами, и  ездят они на машинах и мотоциклах…

Тяжело раненого в ногу, в тридцати километрах от родных мест,   крёстного отца Ромки дядю Серёжу ночью на повозке  привёз дальний родственник.

Бабушка тайком ходила к соседям и лечила его травами. Он лежал пластом и не мог даже ходить. Рана на ноге была страшная.

До войны крёстный  учился в артиллерийском командном  училище. Получив звание  лейтенанта,  приезжал в село в новенькой военной форме. Особенно Ромке нравился его пистолет, висевший в кобуре у него на боку. Опасаясь,  как бы немцы не начали повальные обыски и не нащли раненого сына,  дед Гриша через неделю отвёз его в партизанский отряд. Поговаривали, что немного подлечившись, тот вскоре стал там командиром взвода.

В лесных деревнях и селах Курской области жило много потомков староверов. Давным–давно они ушли от преследований в леса из–за несогласия с исполнением некоторых новых церковных обрядов, и  продолжали жить своим укладом.

Из староверок была и бабушка Ромки, которая от своей бабушки, знахарки и ведуньи, переняла некоторые древние сокровенные знания.
 
Ромка сам не раз удостоверился в бабушкиных знаниях и её большом  жизненном опыте.

Однажды к ним  ночью в хату ввалились восемь голодных солдат–окруженцев   и попросили поесть.

Бабашка слезла с печки и начала готовить им еду. Она послала в огород внука нарвать перьев зелёного лука, а из погреба принесла кувшин прокисшего молока, и стала   мелко–мелко нарезать зелёный лук, смешивая его с простоквашей. Видя как она неторопливо готовит пищу, трое окруженцев стали обыскивать стол на кухне, и найдя буханку хлеба жадно набросились поедать хлеб.
 
Он хорошо помнил, как тогда бабушка с криком кинулась к ним, убеждая  не есть хлеб, чтобы заворот кишок не получился.

–  Вам надо сначала молочка–кислушечки с зелёным луком поесть, чтобы очиститься, –  плачущим голосом убеждала она их.

Но те, ухмыляясь, продолжали отмалывать от буханки большие куски,  жадно их поедая.  Утром у тех троих, кто не послушался бабушку,  начались дикие  ужасные боли–колики в животе. А через два дня они померли от заворота кишок.
Тех, кто послушался бабушку и  поел сначала кислого молока с зелёным луком, беда миновала и они выжили.

Немцы,  оккупировав много городов и сёл, начали угонять в Германию как рабов молодых парней и девчат.

Ромке предстояла та же участь быть забранным в Германию на принудительные работы. Ведь он был высоким, рослым, светловолосым с голубовато – зеленоватыми глазами. Домашние, посоветовавшись,  решили  переправить  его в партизанский отряд.

Мать и бабушка начали готовить тёплые вещи  в дальнюю дорогу, ведь дело шло к зиме.  Бабушка, отпоров подкладку шапки,  зашила туда какую–то бумажку, написанную её неразборчивым почерком.
 
–  Бабуш! А что за амулеты ты мне зашиваешь?–  исподволь наблюдая за ней, улыбнувшись,  спросив  внук.

–  Это обереги военные: заговор  ратного человека, идущего на войну и заговор остановки крови при ранении,  –  она опустила голову и вытерла слезы… –  Береги их как зеницу ока. – Твоего деда они в ту первую мировую войну спасли. А вот отец твой, –  член партии,  их не взял, и вот сгинул...
Внук посерьёзнел и попросил:

– Бабуш! Обучи меня заговаривать кровь.

– Иди под образа  да запоминай! – сказала она и  тихим монотонным голосом начала читать какие-то молитвы.

После того, как Роман за ней несколько раз повторил заговор, бабушка наставительно попросила его прочитать усвоенное на ночь и утром ещё  три раза его повторить.
 
–  Тогда на всю жизнь запомнишь, –  улыбнулась она внуку, склонив голову к образам.

–  Ладно. Могу тебе обещать, что повторю,  не забуду.
 
–  Ты мне не обещай, это может тебе самому жизнь сохранить или твоему товарищу, –   и взглянула  на него своими светлыми тёплыми глазами.

Обоз из двух телег, направлявшийся в лес, возглавил Семён, потерявший ногу ещё на финской. Теперь опорой ему служила деревяшка с набитой на конце резинкой, визгливо скрипевшая при ходьбе.

Позже Семёну было передано в отряд, чтобы домой пока не возвращался, потому как в соседнее село зашел финский полк и двух сельчан, воевавших на финской в тридцать девятом, расстреляли за огородами.
 
Прибывшего в партизанский отряд  Романа зачислили во взвод своего крёстного. Дяде Серёже было известно о гибели его отца,  и он старался не дать парню погрузиться в уныние, каждый раз находя ему какое–нибудь новое  задание. И даже начал обучать основам артиллерийской стрельбы, обещая   проверить знания на настоящей  пушке, оставленной нашими войсками и спрятанной  в болоте в громадном сосновом бору.

Правда  для этого её ещё надо было вытащить на сухое место, да и снарядов для неё тоже не было.

Весной сорок второго несколько раз они на повозке выезжали к  пушке, беря с собою ещё трёх молодых  парней из отряда. Дядя Серёжа, лейтенант – артиллерист,  быстро научил парней  пользоваться устройствами  для ведения стрельбы.

Он говорил, что немцы всё равно отступят и нужны будут подготовленные бойцы,  чтобы до конца сокрушить немецкую армаду.

– А у нас готовые командиры орудий и наводчики, –  улыбаясь,  подбадривал он ребят.

ЗАГОВОР КРОВИ

Однажды при одной из облав, устроенной немцами и полицаями в лесу,  был ранен Славка,  молодой парень, их сверстник. Врачей в отряде не было. Ромке и Лёшке было приказано вытащить его из боя. И они  перенесли  друга  в соседний лог. Рука пострадавшего выше локтя представляла собой кровавое месиво. Перед тем как Славку вынести из боя, один боец, успевший повоевать, наложил тугой жгут, сказав, что его надо будет снять через полтора час.
Кровь из раны у Славки текла не утихая. Он на глазах терял силы. Друзья стояли рядом, повесив головы. И тогда Лёшка, как проснувшийся, стал кричать на Ромку:

–  Ты что стоишь без дела? Давай заговаривай ему кровь.

–  Да это же бабушка только могла. Я ведь до этого никогда не пробовал! – пытался Рома оправдать своё бездействие.

–  Давай начинай. Время уходит, –  настаивал Лёшка.

Славка тоже слабо кивнул и прошептал:
 
–  Братка, браток! Помоги…
      
Не надеясь на память,  Роман разорвал подкладку шапки и ещё раз про себя повторил написанное. Наклонившись над двоюродным братом, он начал проникновенно читать заговор для остановки крови. Прочитав заклинание несколько раз, он с удивлением увидел, что кровь всё реже капает из раненой руки, а вскоре и совсем почти перестала бежать.

После этого они перенесли Славку в партизанский отряд. А там он через месяц  совсем поправился. Так поверили парни, что бабушка сохранила сокровенные древние  знания, которые  и пригодились им в трудную минуту.

                РЕЙД ПО ТЫЛАМ ПРОТИВНИКА

–  Лёш! Ты же прекрасно говоришь на немецком, как– никак у тебя мать из поволжских немцев. Ты бы мог переводчиком где–нибудь в штабе  служить. Давай я командиру полка скажу об этом, ты там больше пользы принесёшь. Помнишь, как ты чисто как немецкий офицер говорил, когда вы Светку и Наташку из немецкой неволи освобождали, –  приподнявшись на шинели,  подал голос  дремавший до этого Славка,  знавший о том случае от Ромки.
–  Да, мы тогда неслабый рейд по тылам противника совершили, –  подтвердил Ромка. Началось всё с того, что в партизанский отряд прибыл весь мокрый от пота младший брат Ромки на велосипеде и сообщил, что завтра утром   назначенный немцами в селе староста Курдюк  на телегах повезёт молодых девчат в Дмитриев на станцию, чтобы отправить их в Германию на принудительные работы. И что освободить их будет трудно,  так как по шляху постоянно ездят на мотоциклах немецкие патрули с пулемётами в люльках.
 
–  Нам надо бы добыть мотоцикл и перехватить этого прихвостня, –  начал строить план Ромка.      

– Андрей! Ты нам завтра нужен будешь… Не  струсишь?
–  Ты за кого меня принимаешь? – с обидой отозвался младший брат.

–  Ну что ж, будем готовиться. Пойдём с командиром обговорим детали, – слегка кивнув головой Лёшке, хрипло пробасил Ромка, простывший  накануне при минировании моста.
   
… Рано утром на развилке дорог  около леса у раскидистой ракиты с велосипедом стоял парнишка. Перед ним лежала не до конца вкопанная в землю небольшая пехотная мина.
 
При появлении немецкого патруля на мотоцикле он начал усиленно махать руками, призывая тех остановиться.

Старший патруля,  остановив мотоцикл,  спросил на немецком:

 –  Что произошло?

Парнишка затараторил своё, ранее заученное:

–  Партизаны! Подложили мину, – и он показал на присыпанную землёй противопехотную мину. – И убежали в тот лес, –  махнул он рукой  в сторону леса за поворотом.

Увидев мину, немцы откатили подальше мотоцикл и принялись обсуждать,  как быть дальше. 

За поворотом дороги раздался взрыв и патрульные увидели, как отстреливаясь в сторону леса  к ним, что–то  крича, бежали молодой немецкий офицер, а за ним такой–же молодой его сопровождающий ефрейтор.

– Внимание! За поворотом партизаны! –  по–немецки крикнул молодой офицер.

– Предъявите документы! Куда следуете? Ваш пропуск! – приступил к проверке старший патруля.

– Какой пропуск? Мы на своей земле! – закричал  по–русски сопровождавший офицера ефрейтор, и, выхватив пистолет,  расстрелял патруль в упор.

– Ром! Ты чего заорал  на русском? Ты бы мог всю операцию завалить! Мы же договаривались действовать слаженно, – обрушился на сопровождавшего «немецкий» офицер.

–  Извини, я  немецкий плохо разумею!

–  Быстро выкапываем мину, она противопехотная и от неё только шум будет. Этих в лес оттащим и прикопаем, –  обратился молодой «офицер»  к Ромке,  беря дальнейшее проведение операции на себя. –  Когда приедешь домой то всем, запомни всем, скажешь, что ночевал у деда в соседнем селе. Нас с Лёшкой нигде не видел. Ты понял? – спросил Рома  младшего брата.

–  Только не надо меня  за дурака принимать. Я сам, что ли, не знаю,  что и как  ответить? – с обидой  ответил он старшему брату.

– Ладно,  Андрюшка! Прости! Это я перенервничал и за тебя, и за стычку с патрулём. Но ты вёл себя как герой, и здорово нам помог добыть мотоцикл и оружие. Признаю! – и он одобрительно похлопал парнишку по спине.
И дальше  парень в форме немецкого офицера и его сопровождавший, быстро развернув мотоцикл, поехали в сторону села, откуда должен следовать обоз с угоняемыми в Германию девчатами. Ромка сердцем почувствовал, что на появившихся впереди  двух подводах находится его любимая девушка.

Не доезжая до патруля метров пятьдесят, староста Курдюк остановил на обочине лошадь, освобождая  немцам дорогу,  и сняв шапку, которую он носил и летом,  стал низко кланяться.   Патруль с молодым немецким офицером проехал мимо обоза метров сто, а затем быстро развернулся и перегородил дорогу.

– Ты зачем везёшь таких прекрасных девчат в Германию? Они же украшение наше! Отвечай!  –  по–немецки обратился «офицер» к старосте.

–  Я вас не понимайт, господин офицер! Нам приказано, мы выполняйт. Мы же вам помогайт! – подобострастно кланяясь,  залебезил Курдюк.

– Ефрейтор! Перевойдет  мне!  –  на ломаном русском обратился «офицер» к сопровождавшему.  Но тот молчал и как зачарованный застыл, смотря на одну из девчат на телеге.

И тогда «офицер» с руганью обрушился на ефрейтора:

– Ты что остолбенел, русский болван, как только  увидел  этих очаровательных девчат? – продолжал он с акцентом ругаться и смеющимися глазами посмотрел на Светку.

Та замерла от изумления, не веря глазам,  перед ней стояли одетые в немецкую форму Ромка и Лёшка. И далее староста с удивлением увидел, как, спрыгнув с повозки, одна из отправляемых в Германию девчат тонкая и стройная, как тростинка бросилась на шею к ефрейтору.

–  Ромка! Милый! Я знала,  что ты меня освободишь! – и она стала  горячо, не стесняясь,  целовать парня.

Внимательно присмотревшись к офицеру Курдюка осенило: А не ты ли нашей учительницы–немки сын? Ты же Лёшка? Не твоего ли деда–священника расстреляли в 37–м?

– Да, расстреляли по кляузе–навету какой–то суки–сволочи, –  признался парень.  – Но ещё не вечер. Мы выясним обязательно, кто это сделал,  и тому мало не покажется.

–  Ты только на меня не подумай! Мы с твоим дедом понимали друг друга.
– Дмитрич! Да ты всех понимал  до войны. К твоей дочери, приехавший из города,  заведующий из отдела  райкома партии повадился заезжать, а  ведь ты ему ничего не говорил.

–  Да. А что я мог сделать? У неё муж  был репрессирован на Беломор – канал. Там на Соловках и сгинул перед войной. А тот начальник такой же участью мне грозил. Бесправны мы были при коммунистах, –  надеялся найти взаимопонимание староста у «немецкого офицера».

Подойдя поближе к сыну учительницы,  он почтительно обратился к нему:
– А вы в полиции служите или в гестапо?

– Я служу нашим в абвере! – продолжал зачем–то эту игру новоявленный «офицер».

–  Ладно,  с тобой всё понятно. А зачем ты этого брондахлыста с собой взял? – и кивком  указал на стоящего чуть поодаль  обнявшегося со Светкой ефрейтора. –  Он же, говорят,  после того, как погиб его отец на фронте, в партизаны подался…
 
– А теперь послушай меня внимательно, –  и офицер, достав для убедительности пистолет, направил его на старосту. –  Я выполняю сложное задание абвера. И теперь ты меня доставишь по определённому пути  в лес к партизанам. Мне надо туда обязательно проникнуть.  А у тебя с собой немецкий пропуск и удостоверение старосты? – спросил он неожиданно.

– Да, я всё приготовил заранее, –  полез за документами староста. Быстро просмотрев,   Лёшка вернул ему их обратно.

– Ефрейтор! Девушки! Ко мне! – тоном, не допускавшим возражений, отдал он приказ. Теперь даже Ромке стало не по себе от появившейся решительности и стали в его голосе. И отведя их подальше, чтобы не слышал староста, он изложил им план, разработанный в партизанском отряде, в детали которого не был посвящён даже Ромка.

Он дал тому указание:
– Сними немецкую форму и надень одежду с полицейской повязкой. Твой язык враг твой! Тебе провал в форме гарантирован. Вот тебе и новая одежда и новые документы. Немецкую форму прикопаешь в ближайшем леске. Это приказ командира, и мне не перечь, –  пресекая всегдашнее Ромкино упрямство, заявил он твёрдым голосом.

– Девчата, идите к подводам, –  приказал он трём девчатам. И те послушно стали удаляться.

– Свет! Ты училась до войны в медицинском училище?

–  Да. Но закончили только два курса.

–  По приказу командира партизанского отряда тебе необходимо вместе с Романом отбыть в партизанский отряд, –  и он лукаво ей подмигнул. Она, просияв от счастья,  радостно обняла его и поцеловала.

–  Спасибо,  Лёшка! Ты такой славный, –  сияла от счастья, радуясь  быть рядом с любимым. –  Куда мне  до некоторых! – с наигранной печалью засмеялся парень.

–  Ром! Ты отвозишь трёх девчат в Кошары, где тебе передадут травы, медикаменты и некоторые продукты для партизан, – передал Лёша приказ командира.  – Смотрите, ехать надо лесом без остановок и задержек, и смотрите,   все продукты по пути не поешьте! А то вздумаете встречу праздновать, –  завершил он свою речь с улыбкой. И немного погодя добавил:

–  Ехать вам надо ночами, чтобы немцев поменьше встречать, хотя документы у вас надёжные.

– Лёша! Ты не сомневайся, мы всё выполним, оправдаем доверие командира! – заверила его будущая медсестра,   приняв всё сказанное всерьёз  за чистую монету и про остановки, и про еду.

–  А мы со старостой убываем  на сложное и ответственное задание в другой район, в другой партизанский отряд. И не сильно верьте плохим слухам обо мне, которые  будут к вам приходить в дальнейшем. И ничего не рассказывайте о том, что я вам сказал. Я вам верю,  и так надо…

– Ты что, поверил этому немецкому прихвостню? Он же тебя при первой немецкой проверке сдаст. Лучше возьми меня с собой. Ты знаешь, я тебя не подведу!  –  просьба Ромки была несколько неожиданной для девчонки.
–  Курдюк должен подтвердить, что я из приволжских немцев и что моего деда–священника расстреляли в тридцать седьмом коммунисты. Конечно, я рискую и могу не вернуться. Но на всё воля божия… –  И он перекрестился. И только теперь они увидели на груди у Лёшки небольшой серебряный крестик, подаренный ему ещё дедом.

Взяв с собой узел с одеждой  и зайдя в лес, он через некоторое время возвратился в гражданке и с нарукавной повязкой полицая. Одежду немецкого офицера он передал Светке.

–  Прикопаете её вместе с ефрейторской! – он и тут не мог  обойтись без шутки, немного подначивая избранника Светки.

По прошествии несколько месяцев до их партизанского отряда дошли слухи, что в одном из партизанских отрядов  трое повели на расстрел  хорошо говорящего на немецком полицейского, и когда тот начал убеждать конвойных на немецком,  что он знает, кто в отряде  передаёт сведения для немцев и попросил вернуть его для сообщения сведений командиру, то один из конвойных выпустил в него очередь из автомата. Но у всех конвойных патроны были заранее проварены в кипятке и не нанесли вреда,  идущему на расстрел. Но так был выявлен внедрённый немцами в партизанский отряд агент.
Были ещё слухи о поступлении в карательный отряд внука какого –то священника и сведения о том, что тот карательный отряд попал в засаду и был почти полностью уничтожен. То прошел слух, что один молодой немецкий офицер с пистолетом в руках приказал стрелочнику перевести стрелки на разъезде, после чего  два немецких поезда столкнулись. Стрелочника же с семьей офицер переправил в партизанский отряд.

И неожиданно командиру жители передали шифрованное письмо, якобы от молодого немецкого офицера. Там были только одни цифры и вначале только одна большая  буква Р.

Приглашённый на совет командир взвода и кадровый офицер Сергей Григорьевич ничем не смог помочь в дешифровке сообщения.

После совещания дядя Серёжа поинтересовался у Ромки, не могут ли быть цифры сообщением от их друга – немца Лёшки. И Ромка вспомнил, что они передавали друг другу такие сообщения в школе.

– Если это передал Лёшка, и там стоит буква Р, то я смогу это сообщение прочитать, мы с ним так секретно ещё в школе переписывались –  заявил он взводному.

Вскоре его позвали в командирскую землянку. Когда командир отряда показал шифрованное сообщение, то Ромка только увидев букву Р вначале письма понял, что это важное сообщение от Лёшки. И он  объяснил командирам ключ кода, когда  к  каждому двухзначному числу буквы алфавита, прибавляется число Фибоначчи. Но для этого надо составить цифровой треугольник.

–  Давай, занимайся работой! – и распорядился часовому никого в землянку не впускать.

В первой части переданного зашифрованного письма сообщалось о необходимости передать в Москву сведения, что немцы направили батальон новых танков «Тигр» под Поныри, а во второй говорилось о том, что на партизанский отряд  готовится облава и бомбёжка самолётами.Предлагалось увести отряд на  новое место, но оставить на старом месте  муляжи пушек, горящие костры, дымящиеся трубы землянок.

Переданное командиру сообщение подтвердилось. Через два дня старое место  расположения отряда было окружено полицаями и немцами и обстреляно самолётами. Но отряда на том месте уже не было. Он ушел в глухие леса на новое место.

Сведения обрастали  слухами и домыслами, и к ним приписывались всё новые и новые деяния, которые были только на пользу партизанскому движению.
               
                СЕВЕРНЫЙ ФАС КУРСКОГО ВЫСТУПА

На фронте не бывает передышек. В дни затишья солдаты копали новые окопы и сооружали блиндажи и доты.

Еще весной сорок третьего года, после освобождения  партизанского края от  немцев, поступил приказ в партизанский отряд самим вытащить пушку из болота и доставить в ближайшую воинскую часть.

Командир приказал сопровождать технику дяде Сереже как командиру взвода и бывшему артиллеристу и четырём парням, хорошо освоившим эту технику.

Командир полка,  осмотрев пушку,  по совету командира взвода  партизанского отряда приказал проверить боевые навыки ребят.

Даже бывалые артиллеристы были несколько удивлены скоростью подготовки  ведения стрельбы из орудия молодыми парнями. Те иногда в чём–то даже опережали бывалых солдат.

–  Эти два – готовые командиры орудий, –  кивнул старший по званию среди артиллеристов на Ромку и Лёху , –  а эти, –  он указал на Ивана и Славку  –  хорошо подготовленные наводчики.

– Так вот мы их и отправим на северный фас Курской дуги под Поныри в артдивизион, –  и комполка по телефону стал что–то улаживать.

–  Завтра вам  выдвигаться! –  дал указание он парням из партизанского отряда.  –  Лейтенант, – обратился комполка к стоявшему и опиравшемуся на самодельный костыль дяде Серёже, – тебе отбыть в военкомат. Там решат,  как быть с тобой.

– Комиссар! Тебе сопровождать парней! Они ведь на воинское довольствие ещё не поставлены.

–  Как будет угодно! – совсем не по–уставному ответил тот.

На следующий день обоз из двух повозок потянулся на восток. На первой рядом с возницей сидел комиссар отряда, бывший секретарь райкома партии, важный как политрук, в кожаной тужурке. Возница Семён, с деревянной культяпкой вместо ноги как–то ненароком спросил его, часто достававшего из планшета карту:
 
– А куда мы путь держим? Надо бы распланировать остановки по дороге.

На что комиссар  вдруг вспылил и вышел из себя:

–  Тебе не положено знать! Твоё дело туда ехать, куда я скажу – с командирской непререкаемостью поставил он возницу на место.

– Да я и сам вычислил: на северный фас Курской дуги едем, под Поныри, –  и задумчиво кивнул на восток.

– Да и вы говорили, что под Фатеж к тёще вам зачем–то  надо…

–  А ты случаем не лазутчик? Откуда маршрут знаешь? Что в особый отдел тебя сдать, как приедем? – угрожающим тоном спросил комиссар.

– Когда доедем – посмотрим, кто кого сдавать будет, –  не убоявшись грозного тона,  не уступил возница. И он кивнул на большой узел комиссара, там что–то позванивало на рытвинах, заезд комиссара  к тёще был явно не случаен.

– Не лазутчик я, служил на финской. Там ногу потерял. А карту читаю я хорошо, т.к. служил  в разведке, –  пояснил он помрачнев. –  А если бы вы сказали сразу, то можно было другой дорогой поехать. И ближе, и заночевать будет где, –  понукая коня, пояснил он в сердцах.

 – Вас же я сразу узнал,  вы райкоме партии секретарём работали.

Обозник не ожидал от такого на вид затрапезного мужика таких рассуждений  и,  чтобы не обострять отношений, заговорил примирительно:

 –  Дивны дела, –  чуть не сказав, – «твои,  господи». – Хорошо покажи другую дорогу, –  и достав из планшета карту,  разложил её на соломе повозки. Ему захотелось на практике проверить утверждения возницы.

 – А может, ты скажешь,  сколько нам до места ехать? – и он указал точку на карте.
Семён обернулся, мельком взглянул на карту и спросил масштаб.
 
– Смотри сам. Назвался груздем, полезай в кузов, –  отмахнулся комиссар от его вопроса.

Растопырив указательный и большой  палец возница произвёл измерения и прочитав масштаб выдал:

 – До места нам двести  километров. В день по тридцать –  сорок  километров будем делать, через пять дней доедем, –  заявил он уверенно.

Чтобы оставить за собой  последнее слово политрук поставил  трудную задачу:
 
–  Надо доехать за четыре!
 
–  Это нереально, но будем стараться, –  стараясь не уступить, но с  неким уважением заверил возница начальство.
 
Передвигаясь больше ночью, они через пять дней прибыли на оборонительные рубежи. 

                ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ  РУБЕЖИ

Прибывших  на место новобранцев  сразу без отдыха заставили копать окопы.
На вопрос Семёна, как быть с обозом, ему ответили, что коней забирают для нужд фронта, чтобы отвозить раненых в лазарет и даже выдали  от командования соответствующий документ.
 
 Больше двух недель на фронте стояла тишина, изредка нарушаемая редкими выстрелами да нудным жужжанием в небе немецкого самолёта–разведчика  «рамы».

Новобранцев сразу переодели в военную форму, и подстригли  на лысо.
В строю парни стали одинаковыми. Только что по росту отличие сохранялось,  высокие строились на правом фланге, низкорослые – на левом.

Ускоренно проходили обучение азам военной службы и готовились принять присягу.
 
Позади наших окопов, где-то в километре  подошли какие–то машины и из них начали выгружать пулемёты.
 
«Вот и помощь пришла!», –  радовались новобранцы.

 – Это не помощь, –  это заградительный отряд прибыл. Опасайтесь их, они по своим стреляют при отступлении с позиций. Они не военные, а из НКВД –  ввёл их в курс дела старшина, уже успевший повоевать на двух фронтах.

–  Это что, из милиции, что ли? –  невыдержанный Санька задал вопрос явно не к месту.

–  Ну, ты догадливый не по летам! – отделался от его вопроса старшина. В ближайшем лесочке каждое отделение откопало себе землянки и блиндажи для проживания и для укрытия при артобстрелах и бомбёжках.
Накаты были сделаны из брёвен разобранных хат и сараев ближайших деревень и сёл.
 
Вечером в одном из блиндажей Ромка, низко склонившись перед самодельной лампадкой, что–то писал в школьной тетради.

Заглянул в блиндаж младший лейтенант, по возрасту его ровесник:

–  Ты часом не секретные сведения об обороне записываешь? А то не дай бог «особист» узрит. Тогда прилипнет по делу и без дела, лишь бы  свою работу показать…

Наклонившись над написанным, прочитал первые строчки:
                На Тепловских высотах
Окопалась пехота.
  А вдали  на  пригорках
Затаился  наш враг…
 он одобрительно заметил:

– Давай, давай! Пиши, пиши!  А то бои начнутся,  не успеешь, –  и ободряюще кивнул, –  пусть хоть какая – нибудь  память о нас останется.

Начиная с седьмого класса, Ромка пристрастился к написанию стихов. Читал книжки многих поэтов на уроках и часто за это ему попадало. Учителя–то были строги к посторонним увлечениям на своём предмете.

–  А чего это вы, товарищ лейтенант, настроены так неромантично? – не теряя ещё поэтического настроя, спросил его новоявленный поэт.

– Немцы долго готовятся к наступлению. Теперь они уничтожат, смешают с землёй весь передний край. Я сам воюю второй год и многое повидал.
–  Да у нас тоже не меньше сил собрано, –  не согласился с ним Роман.

–  По количеству танков сил у нас собрано больше. Но это в основном выпущенные перед войной лёгкие танки Т–26 и БТ. У них броня с палец, два  сантиметра, их даже снаряды 45 и 57 мм пушек пробивают  легко. Да и работают они на бензине, и поэтому горят в бою как свечки. Правда подошли новые надёжные средние танки Т–34, –  продолжал лейтенант показывать своё знание обстановки на фронте, –  но их броню тоже  пробивают пушки немецких танков «Тигров» и «Пантер». У нас, конечно, большое превосходство в пехоте. И эту пехоту бросят на уничтожение  танков…

–  Как на это на уничтожение? – невольно спросил новобранец.

–  А так! На уничтожение! Чтобы задержать врага!

–  Так что, пехота самая надёжная броня наших войск? Вы так это понимаете? – с долей иронии, но уважительно, спросил Ромка.

–  Да! И мне приходилось это доказывать, –  и он большим пальцем правой руки указал на награды  на выгоревшей на солнце гимнастёрке. –  И звание офицера мне присвоили досрочно за такие доказательства, –  добавил он, посерьезнев, видимо, вспомнив тяжелые бои начала войны...
      
Наутро были построены все новобранцы, включая и тех, чей призывной год ещё не наступил. Им ранее обещали на полгода обучение, и лишь потом отправить  на фронт, но обстановка в июне сорок третьего требовала изменений. И все призывники  были временно  оставлены на передовой.

                КАКИМ ВИДЕЛОСЬ БУДУЩЕЕ

После ужина новобранцы часто собирались группками и иногда обсуждали,  какой замечательной будет жизнь после войны.

Санька мечтательно поднял глаза к небу и высказал своё предположение, какой будет жизнь после войны:

 – Еды будет вдоволь, и у каждого будет велосипед. И выстроят все новые дома либо из дерева, либо из кирпича или камня. Живи, радуйся!  И никаких тебе огорчений!

–  Нет,  жизни без огорчений не бывает. Человек – такое существо, что всегда найдёт малую зацепку или причину и так будет над ней убиваться, и  так раздувать значимость мелочной причины или случая, за что даже  жизни лишить себя может.  Например, в одном модном московском  театре молодой артист повесился потому, что отец модный  летний костюм ему не купил. А отец его где–то в ЦК партии работал и деньги хорошие имел. Так он старшего,  от фронта сохраняя,  в эвакуацию на Алтай  отправил, – поведал новобранцам старшина.

–  Таких бы артистов неделя пребывания на фронте вылечила бы на всю жизнь, – это к бабке не ходи! – поддержал разговор, опираясь на срезанную палку, стоявший на деревянном протезе дядя Семён.

–  Их бы в окопы, да пусть бы их вши погрызли. Тогда бы ума у них намного прибавилось, – заметил недавно прибывший из госпиталя солдат.

– Что после войны начнётся райская жизнь – это навряд ли. Посмотрите,  сколько сожжено домов, заводов и фабрик?! На восстановление уйдут годы. Всё в основном будет делаться после войны руками наших солдат. Да и руководство останется то же, что и раньше, –  высказал свою точку зрения Славка.

– Если мы победим в войне, то и руками немецких солдат будет восстанавливаться страна, –  не согласился со Славкиными выводами Лёшка.

–  Вот как удержим Тепловские высоты, как победим на Курской дуге, тогда и будем загадывать  будущее, –  опуская парней с неба на землю,  подвёл итог Роман.

Вышедшие из штабного блиндажа командиры подразделений, построив солдат, приказали отдыхать.

                КТО И ЗА ЧТО НАГРАДЫ ПОЛУЧАЛ

– Окапываться в полный профиль. Впереди устанавливать  противотанковые пушки. Мы их будем на прямую наводку ставить! – басисто отдавал приказы командир артиллерийской батареи.
 
–  Товарищ майор! – обратился молодой командир взвода к командиру полка,  –  наши 76 – миллиметровки дивизионные лобовую броню тяжелых танков  не пробьют. Их нельзя ставить на прямую наводку.  Это верная гибель! Наши пушки надо спрятать в лесу, и когда танки станут проходить около леса, их  надо будет в боковые борта расстреливать.

–  Ты что, боишься?  Ты как  запел? ! – спросил  высокого рослого командира взвода с медалью «За отвагу» и орденом Славы на гимнастёрке  капитан из особого отдела. – Прекратить  дезертирские разговорчики! А то я тебя собственными руками пристрелю! – остановившись около него, стал расстегивать кобуру. – И  где  ты эти награды достал?

–  Я свои награды в бою  достал! А за что другим медали дали,  мне неведомо, – и он снисходительно посмотрел сверху вниз на единственную медаль на груди капитана.

– Мы с тобой ещё разберёмся! – с угрозой пообещал капитан –  особист.
– Отставить разговоры! – повернувшись к особисту,  крикнул командир полка. Он два года воевал вместе с лейтенантом  и не раз бывал в таких переделках, когда уже и в живых  и не чаяли остаться.

–  Вас я п– а– а– пра-шу– у–  у , –  с ударением и растягивая слова, обратился  командир полка к капитану из особого отдела, –  не вмешиваешься в построение обороны! Занимайтесь своим делом, своей работой. И  не забывайте про агитацию!  А нам надо надёжно окапываться!  Это нам здесь держать  фронт! – повышая голос, обратился он и к бывалым солдатам и к новобранцам, сразу расположив воинов к себе.

–  Вас  целый день не было на позициях! Я так и напишу в рапорте, –  с угрожающими нотками повысил голос и капитан.
 
– Меня вызывали к командиру дивизии.  А за себя я оставлял опытного командира, –  кивнул он на старшину.

–  Как можно  штрафнику доверять такое дело, –  показал своё знание подноготной  личного состава «особист».

–  Если останемся живы, то звание капитана ему восстановят после боя, –  пояснил  комбат.
 
Особист  на это только криво усмехнулся, давая понять, что у него по этому поводу имеется другое мнение.

–  Окапываемся!   От глубины окопа  зависит,  останетесь ли вы в живых или нет! Укрепляем рубежи!  –  голосом,  не допускающим возражений,  продолжал отдавать приказы командир полка.
 
Работа без отдыха продолжалась до глубокой ночи. Пока не были отрыты окопы и ходы сообщения в полный профиль, команды на отдых не поступало.
 
Командир полка распорядился отвести новобранцев в ближайший перелесок. И  наконец–то прозвучала  сладкая команда: «Отбой!»

Наспех перекусив и завернувшись в выданные с утра шинели  новобранцы мгновенно погрузились в сон.

Ночью подошли  дополнительно прибывшие с Дальнего Востока  полки и принялись за создание второй линии обороны.

Все солдаты работали без отдыха до утра. Только окопавшись в полный профиль, солдаты получили команду на отдых.
 
Подходившие дополнительно днём артдивизионы тоже в спешном порядке окапывались. На  высотах 269 и 240 установили несколько дивизионных 76 мм и  100 мм пушек. Тяжелые гаубицы окапывали на другой высоте,  несколько поодаль.

Утром по команде: – Подъём!   Выходи строиться! – новобранцы были построены в шеренги.

Только сейчас они заметили, как громко поют соловьи у ручья  в зарослях ивняка и ракит.

Затишье на северном выступе Курской дуги продолжалось несколько недель.

За это время саперы установили на танкоопасных направлениях тысячи противотанковых  и противопехотных мин.

Солдаты и местное население несколько недель непрерывно копали  противотанковые рвы, чтобы как–то задержать танки противника.

На большой высоте над позициями ежедневно при хорошей погоде в небе гудели немецкие самолёты–разведчики, с двумя корпусами. И называли  «рамами» за их необычную конфигурацию.
Они ежедневно фотографировали местность с большой  высоты для определения сильных и слабых мест обороны этого района.

Новые подкрепления красноармейцев подходили ночами и сходу окапывались. Землянки и блиндажи  появлялись за одну ночь, и были тщательно замаскированы.
 
Когда выяснилось, что Япония не вступит в войну против СССР этим летом, то с  Дальнего Востока стали снимать  военные части и артиллерию и направлять на Центральный фронт. И это было сильной  поддержкой для обороны Курского выступа.

                СОВЕЩАНИЕ У КОМАНДУЮЩЕГО ФРОНТОМ

В это время на командном пункте Центрального фронта в бывшем монастыре Коренная Пустынь царила какая–то напряженность. Вбежавший капитан не по–уставному обратился к командующему фронтом:

–  Константин Константиныч! Из Москвы в Курск прибыл начальник Генерального штаба Василевский и представитель Ставки   Жуков. Могут и к нам заехать!

–  Мне про это ведомо! Пригласи завтра на час ночи командующих армиями и командиров дивизий, –  отдал Рокоссовский приказ  ординарцу.

–  А что так поздно? – спросил один из штабистов.

– Им после совещания необходимо, не демаскируя наши позиции, вернуться в своё расположение, –  пояснил он капитану.

–  А по телефону нельзя передать сведения, чтобы их не вызывать? – не унимался штабист.

–  Наша разведка  не исключает, что прослушивание разговоров немцы могут наладить, –  пояснил начальник разведки фронта.
 
Красноармейцы третий месяц готовили несколько линий обороны, укрепляя рубежи обороны Курского выступа.

С западного направления дуги воинские части отводились на северный и южный фасы,  создавая несколько рубежей обороны.

Немцы были сильны мотопехотой, артиллерией и новыми танками. Ставка Верховного Главнокомандования РККА, видя превосходство новой техники вермахта, в свою очередь проводила  мобилизацию новобранцев, создавая  армейские резервы.

Начиная  совещание с командующими армий и командирами дивизий командующий Центральным фронтом К.К. Рокоссовский предоставил слово для сообщения начальнику разведки Центрального фронта. Тот сообщил, что на Северным фасе Курского выступа  сосредотачиваются 7 танковых, 2 мото и 9 пехотных дивизий.

–  У немцев сколько танков против нас будет применяться? – задал уточняющий вопрос начальник артиллерии фронта.

–  По предварительным данным, несколько сотен, и подошли новые средние танки «Пантера»  и тяжелые «Тигры». Разведка докладывает,  что немецкое командование планирует использовать на Курском выступе   «Тигры» с лобовой броней 10 сантиметров. Она  не пробивается снарядами  76–мм и 100–мм пушек с дистанции километр. Танк имеет мощное вооружение  по два   спаренных пулемёта и 88– мм пушку. Кроме этого, начальник разведки фронта сообщил, что, по данным разведки немцы получили новые самоходные установки «Фердинанд» на базе тяжелого танка. Впереди у них броня  20 см и не пробивается снарядами 122 мм гаубиц с километра.

И он сделал вывод, что нашим малоподвижным гаубицам 203–мм  бороться с такой новой техникой вермахта будет трудно.

Далее в докладе было обращено внимание, что уязвимым местом у этой бронированной крепости «Фердинанд» является  отсутствие пулемёта. Указывалось в докладе также,  что  таких  бронированных монстров пехотинцу с винтовкой и гранатой остановить будет трудно.

Итоговый вывод заключался в необходимости  просить командующего артиллерией РККА на совещании в Ставке Верховного Главнокомандующего поставить вопрос  о дополнительном выделении 122–мм и 152–мм гаубиц для борьбы с усиленно бронированной техникой фашистских захватчиков на Северном фасе Курской дуги.
      
Командующий артиллерией фронта привёл соотношение танков и орудий противостоящих сторон, и указал на то, что превосходство в количестве лёгких танков с бронированием два сантиметра (для наглядности он зажал с боков большой палец) в соединениях Красной Армии не является большим перевесом, т.к. такие  танки не могут нанести существенный урон мощным новым немецким.

Было указано, что за счёт большой прицельной дальности новых немецких танков они будут с дальнего расстояния поражать наши танки.
   
Все ещё яснее понимали значение создания глубоко эшелонированной обороны и необходимости применения тяжелых 152–мм гаубиц.

Указано было на совещании, что необходимо  дополнительно на передовой снабдить  солдат бутылками  с горючей смесью и противотанковыми гранатами. Противотанковой гранатой можно трек гусеницы тяжелого танка подорвать, а бутылкой с  горючей смесью с расстояния 10– 20 метров его поджечь, если, конечно, сверху точно попасть в моторный отсек.

Командующий фронтом сообщил дополнительные сведения о прибытии войск с Дальнего Востока и из Сибири, в очередной раз подчеркнув их хорошую выучку и стойкость духа.
 
При завершении совещания  командующий фронтом подчеркнул, что   от стойкости наших  солдат на последнем рубеже обороны в противостоянии с бронированной техникой будет зависеть успех сражения.

                ОГНЕННАЯ ДУГА

Затишье  на Центральном фронте закончилось. Тишину ночи пятого июля сорок третьего разорвали взрывы десятков тысяч снарядов и мин. Началась наша  упреждающая артподготовка по немецким позициям. Но через  несколько часов ответный смертоносный смерч обрушился и на наши позиции. Свист и вой снарядов, мин  разрывали барабанные перепонки.

От взрыва крупных снарядов около траншей вверх вздымались громадные столбы земли и пыли.  Осколки разлетались, сметая всё на своём пути.  Позиции за несколько недель были хорошо пристреляны немцами. Наблюдатели засекли появление немецких танков появившихся на полях из перелесков.

Раздались команды: «Боевая тревога! Танки! Занять оборону на рубежах!»

По плотно заминированному полю шли танки. Перед этим по полю   через каждые метр–полметра минёрами были поставлены противотанковые и противопехотные мины на подступах к позициям.

Но немецким сапёрам ночью перед наступлением удалось сделать проходы в минных полях. И используя эти проходы, танки шли по полю, приближались к нашим окопам и траншеям.

Разрывы снарядов, попадающих в немецкие  танки, казалось, не приносили им вреда. Танковая стальная лавина, изрыгавшая огонь и металл,  не останавливаясь,  ползла по полю.

– Почему наши пушки не могут остановить их прямой наводкой? – спросил политрук комбата.

– Калибр слаб. Здесь нужны тяжелые гаубицы. Нашим 76–мм дивизионным пушкам здесь делать нечего! –  и комбат с досадой выругался.

Наступательный мощный огненный налёт немецкой артиллерии уходил в глубь обороны, уничтожая склады боеприпасов, технику и живую силу, заранее отмеченных на картах  самолётами–разведчиками и корректировщиками  артиллерийского огня.
И достать их на  семи километровой высоте не удавалось нашим истребителям Як-3 и Ла-5.

Командованию  фронта  было известно, о поступлении  по ленд – лизу  в наши  войска на Курской дуге  американских самолётов «Аэрокобра».  Они  неплохо себя зарекомендовали в бою. Ходили слухи, что наш воздушный ас Покрышкин на одном  из таких самолетов сбил несколько самолётов противника. Забираясь на высоту  5–6 км,  лётчики на этих самолётах  пикировали на самолёты противника с высокой скоростью и за счёт мощного вооружения одерживали победу.

Немецкие самолёты - корректировщики огня подолгу висели на рубежах  обороны, нудно и монотонно барражируя над окопами. Даже «Аэрокобрам» не удавалось до них дотянуться. 

                НАПРАВЛЕНИЕ ГЛАВНЫХ УДАРОВ

Направление главных  ударов на Северном фасе Курской дуги было на Ольховатку, а на южном на Прохоровку.

Несколько  дней вращалась громадная огненная и стальная мясорубка,  перерубая,  перемалывая в прах человеческие тела, самолёты, танки, самоходные установки, пушки и другое воинское снаряжение.

Первая линия обороны наших войск была сожжена, разбита, уничтожена шквальным огнём вражеских пушек и танков. В небе постоянно  был слышан нудный гул бомбардировщиков, наносивших бомбовые удары по нашим позициям. Не только живая плоть, но и сталь горела и плавилась в этом рукотворном аду.

 Лёгкие танки и средние танки, работавшие на бензине, вспыхивали как факелы, чадя чёрным столбом гари и дыма до самых облаков.  Подбитые танки, работавшие на дизтопливе, имели не менее чадное пламя. Небо во время сражения днём стало чёрным от гари. Лучи солнца не доходили до земли, поглощённые сотворённым смрадом.

К ночи первого дня бой затих. Только вдали на правом фланге были слышны автоматные, пулеметные очереди и одиночные редкие выстрелы винтовок.
На второй и третий день ад продолжался. Немецкие самолёты сбрасывали на  передовой край бомбы весом до полтонны, которые разворачивали пласты земли, оставляя воронки глубиной несколько метров. При прямом попадании такой бомбы в дот или блиндаж  никакие накаты не спасали солдат от гибели.
 
Через три дня на первой линии обороны Северного фаса Курской дуги на 8–10 км не осталось защитников. Немцы подошли ко второй линии  нашей обороны, –  к железнодорожной станции Поныри.
На штурм хорошо укреплённой станции на четвёртый день сражения  двинулись танки «Тигры» и мотопехотные дивизии.

Продолжались оборонительные бои и на высотах около посёлка Тёплое. Эти высоты были похожи на громадные древние курганы. Ещё в древности  жившие здесь люди встречали на них  летнее солнцестояние. И из глубокой  древности  народ их считал сакральными холмами. С них открывался замечательный вид на десятки километров окрест.Ныне владеющие этими высотами артиллеристы имели большое преимущество. Можно было визуально вести корректировку огня.

Перед этими высотами окопались наши пехотинцы.

Неожиданно в окопе мелькнула  девчушка – медсестра в солдатской форме  с красным крестом на сумке. Где перебежками, а где ползком она перебегала от окопа к окопу.

–  Сестра! – позвал прикрытый чьей–то грязной обгорелой шинелью молодой боец, лежавший около блиндажа.. – Я не чувствую ноги…

Она подползла к нему и взяла протянутую руку.
 – Сестра  мне осталось мало жить, –  и он продолжал что–то ей горячо и тихо говорить и говорить…   Она слегка наклонилась и поцеловала его.
   
Бледный  юноша умиротворённо прикрыл глаза и затих.

–  Его надо в госпиталь, он слабеет на глазах,   –  обратилась медсестра к командиру батареи.

Комбат кивнул пожилому солдату, только месяц  назад прибывшему из госпиталя. Откинув шинель и глянув на оторванную выше колена ногу солдата с наложенным жгутом, на всю в крови изорванную осколками на груди гимнастёрку он попросил: –  Не надо его трогать. Он скоро отойдёт… . И через некоторое время он тихо накрыл его лицо шинелью.

Медсестра, склонив голову, заплакала, сквозь слёзы поведав последнюю просьбу раненого:
– Он попросил, если у меня  после войны родится сын, то назвать его Санькой, и чтобы он не уходил так рано на войну…

–  В этой кровавой мясорубке ещё выжить надо, чтобы о дальнейшей мирной жизни думать, –  горестно вздохнул бывалый солдат, за два года боёв повидавший много смертей.

– Там, в лесопосадке, – много раненых. Идите туда, –  распорядился комбат, обращаясь к медсестре. Сердцем он понимал, что только недавно  прибывшая  на фронт медсестра ещё не привыкла видеть смерть рядом и тяжело воспринимает потерю каждого бойца.

                СОЛДАТСКАЯ СМЕКАЛКА

Солдаты заметили, что по поставленным в укрытие и даже хорошо замаскированным артиллерийским пушкам и танкам после пролёта над ними самолёта–разведчика  на следующий день по этим целям немцами производится  артобстрел пушками  крупного калибра.

И тогда кто–то смекнул, что надо на прямую наводку в отрытых в земле укрытиях на полях ставить больше ложных целей из дерева, набрасывая на них брезент и маскировочные сети, а освободившиеся оттуда пушки  ставить в резерв в перелески. И применять такие пушки при танковой атаке немцев  для стрельбы в борта проходящей технике.

Два таких расчета 76–мм дивизионных пушек возглавили бывшие партизаны Роман и Лёшка.

На третий день боёв новобранцы уже были обстрелянными солдатами, а о бывших партизанах и говорить нечего. Только им было непривычно на голом поле окапываться и ждать пока по ним противник применит огонь  крупных орудий. В открытом поле и спрятаться негде.

У партизан тактика – совершенно иная. Там надо было, используя знание местности, скрытно, больше по ночам совершать рейды по тылам противника, и нападать на немецкие гарнизоны и полицейские участки. А затем  срываться в лесу от преследования, где знаком был каждый перелесок, каждая тропка.

А здесь же предстояли бои лоб в лоб, причём немецкий лоб был бронирован сильнее, и это признавало командование вплоть до Генерального штаба. Конечно, это  не отрицалось иногда и политическими руководителями страны, но некоторые из них считали,  что если поставить солдат в безвыходное положение, то от отчаяния они могут горы свернуть, положив и свои жизни.

Поэтому если был даже малейший повод, вроде того что кто–то из бойцов  мог сказать о бездарности руководства в начале войны или подвергал  сомнению гениальность генсека, то штрафной батальон ему был гарантирован. И там невзирая на то, что боец до этого храбро сражался и был награждён орденами  и медалями, он лишался и воинского звания, и орденов и медалей. В штрафном батальоне он становился  бесправным изгоем, призванным выполнять самые гибельные задачи и указания.

А политические руководители в войсках, используя систему награждений, проводили пропаганду якобы очень большой любви к генеральному секретарю ЦК партии.

Некоторые политработники вынуждали солдат проявлять любовь к вождю очень простым методом. Если поднявшийся в атаку на немцев солдат или офицер и крикнувший «Вперёд! За Родину! Ура!»  совершал подвиг, то  он награждался медалью.

А за то же самое деяние, но крикнувших дополнительно «за вождя Сталина»  представляли к ордену.

Известно,  было много случаев когда в штрафных батальонах даже оружия не выдавали. Солдаты и офицеры штрафных батальонов должны были голыми руками добыть его в бою сами. Штрафные батальоны сражались и на Курской дуге.
  БОИ  В ОБОРОНЕ

В следующие три дня немецкие самолёты беспрерывно бомбили наши блиндажи, окопы, землянки, орудия и танки.

За неделю фронт Северного фаса Курской дуги на глубину 8–10 километров был сметён с лица земли. Тысячи  тонн земли были подняты в воздух и превращены в прах. На некоторых участках фронта горела даже земля.

Вражеская авиация методично бомбила не только передовой край, но и  железнодорожные станции, скопления войск и техники. Самолёты  - разведчики постоянно висели над полями сражений, выискивая цели и  помогая немецким артдивизионам  корректировать огонь, добиваясь большей точности при уничтожении  целей.

Когда на первой линии обороны не оставалось наших защитников, то в бой с марша вступали подошедшие стрелковые батальоны, не давая врагу закрепиться на завоёванных позициях.

Некоторые высоты и населённые пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. Отчаянное сопротивление наших войск продолжалось неделю.

Командование немецкими войсками на Курском выступе осуществляли опытные военачальники, имевшие большой опыт успешной войны в Европе и успевшие повоевать два гола  на советской земле. Ведущий немецкий стратег фельдмаршал Манштейн  участвовал в разработке операции «Цитадель» на Курском выступе,  дополнительно привлекая опытного фельдмаршала Клюге.

По их плану группа армий «Центр» под командованием В. Моделя наносила удар с севера. Группа армий под командованием В. Кемпфа совместно с 4–ой танковой армией Г. Гота  наносила удар с юга.
Кольцо окружения планировалось сомкнуть на высотах восточнее Курска.

В начале войны с Советским Союзом  вермахт  умело выбирал для удара слабо укрепленные места противника и направлял туда  ударные соединения. Применяя мощные ударные танковые соединения, немцы создавали знаменитые стальные «клещи», беря в окружение многочисленные воинские соединения, перерезая коммуникации для доставки продовольствия, военной техники и боеприпасов.

Немецкие стратеги всегда основательно и взвешенно рассчитывали соотношение сил и техники. Они применяли старые лекала и принципы организации сражений. Но они не всегда реально могли оценить значение силы духа и отчаяния советских воинов.

Большее значение, чем работа политработников, «особистов»,  заградительных отрядов  в укреплении воинского духа солдат и офицеров имел пример солдат, прошедших немецкие концлагеря и бежавших оттуда. Большинство из них предпочитало умереть в бою, чем снова попасть в плен, и заново принять те муки ада .И это других настраивало следовать их примеру и заставляло стоять насмерть.
Советскому командованию заранее стали известны планы противника,  и оно  создало на опасных танковых  направлениях несколько глубоко эшелонированных линий обороны.

Немцы готовились отрезать Курский выступ и окружить несколько армий  советских войск, нанося одновременно удары с Северного и Южного фасов одновременно.

Гитлеровцы намеревались устроить «котёл»  многомиллионной группировке советских войск и  открыть  себе дорогу на столицу.

Но яростные бои на второй линии обороны наших войск на Тепловских высотах, около села Ольховатка и на других оборонительных рубежах остановили наступательный порыв фашистов.  Не прорвав вторую линию обороны на запланированном направлении, немецкое командование вынуждено было изменить направление наступления,  передвинув его на станцию Поныри.

Не так хорошо шли дела в обороне на Южном фасе Курского выступа. Немцы прорвали там оборону Воронежского фронта на глубину 35 –  40 км  и успешно продолжали наступление на север.

И тогда Ставка Верховного Главнокомандования бросила в прорыв  около тысячи наших танков. Это были  лёгкие танки Т– 26 и БТ с бронёй в два сантиметра, средние Т– З4 с бронёй 4,5 см. Кроме этого в прорыв было направлено несколько сот самоходных артиллерийских самоходок.
 
Немцы  тактически выиграли это сражение.  Они поставили в засаду и окопали свои новые тяжелые танки «Тигр», поступившие средние танки «Пантера», тяжелые самоходные артиллерийские установки «Фердинанд». И те из укрытий  в упор методично расстреливали шедшую  в атаку технику.
   
Поле под Прохоровкой горело и пылало танками и самоходками, как нашими, так и немецкими,  затмевая  солнце. Клубы чёрного дыма  горящих бензиновых  и дизельных двигателей доходили до облаков, превращая  день в ночь. Поле боя заволоклось чёрным смрадом  и гарью.
 
И тогда на помощь  Воронежскому фронту пришел Степной фронт под командованием И. Конева, встречным наступлением задержав прорыв немцев.
Зная ход дел на Южном фасе Курской дуги, командующий Центральным фронтом приказал стоять насмерть на рубежах и держать оборону до последнего дыхания.

                ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ

На четвертый день битвы на Северном фасе Курской дуги фронт приблизился к Тепловским высотам.

Немцы не рассчитывали, что окопавшиеся в глубоких траншеях  красноармейцы будут сражаться так самоотверженно.

Ведь почему–то в первые месяцы войны не было такой самоотверженности и отчаянной смелости. Возможно, и про любовь  солдат и офицеров  к вождю было много надуманного и в сорок третьем.  И теперь вовсе не из–за любви к власти шли они на подвиг и самопожертвование, защищая рубежи Отчизны.

И если в первые три месяца войны немцам удалось взять плен  более двух миллионов солдат и офицеров РККА, то теперь всё было иначе. По твёрдости духа и по самоотверженности это были совсем другие воины. Защитников второй линии обороны каждый день, не переставая,  бомбила немецкая авиация.  А после бомбёжек хорошо вооруженная автоматами и пулемётами немецкая мотопехота раз за разом накатывалась на передние рубежи  высоток.

Прибывшие с Дальнего Востока и из Сибири дивизии и отряды пограничников и  яростно отбивались от наседавшего противника, часто поднимаясь в рукопашную. И много защитников  полегло в бою  в тот день.
 
Был убит осколком и так не уехавший домой дядька Семён, скрипевший своим протезом. Он здесь быстро нашел себе место ездового,  доставляя снаряды на позиции,  и  обратно увозя раненных в медсанбат.

… Вёрткий чернявый с характерным изгибом носа и акцентом, выдававшем в нём кавказца, капитан из особого отдела, политрук и командир полка вечером после боя обходили траншеи.

Молодым новобранцам, уцелевшим в бою, приказано было прикопать,  присыпать землей погибших. И они «краем уха»  услышали распоряжения командиров и были потрясены тем, что многие из погибших по неизвестной причине были отнесены в разряд «без вести пропавших».

Не выдержав такого,  Роман подошёл ближе и сказал политруку, что он хорошо знает некоторых погибших новобранцев и их надо отметить как погибших за Родину, а не зачислять в «пропавшие без вести».

Продолжая защищать память погибших, он сказал, что у дяди Семёна остались  трое детей малолетних. И они не будут получать помощи от государства как дети «без вести пропавшего», а ведь он воевал и на финской, и здесь по собственной воле остался защищать рубежи.

Немедленно был вызван «особистом»  молодой взводный лейтенант, уже успевший повздорить с ним ранее, и ему было предложено написать на командира орудия рапорт–донос о его политических разговорах и о упадническом настроении подчинённого.

Командир полка подумав, сказал ему:

 – Пока не пиши. Завтра решающий бой, после него напишешь. Ещё неизвестно кто больше пользы в сражении принесёт, –  и пристально посмотрел на особиста и политрука так, что тем стало не по себе.

И они пошли дальше, сортируя выбывших и погибших солдат и офицеров, относя кого к храбро погибшим на поле боя, кого к пропавшим без вести, кого к убывшим в медсанбат…

КРИТЕРИЙ ИСТИНЫ

Ромке накануне начала сражения пришла весточка из дома, что у них со Светкой  родился сын. И назвали его в честь погибшего отца Александром.

Новоиспечённый командир 76– ти  мм дивизионного орудия Ремизов в душе не всегда соглашался с нынешними  методами побеждать противника числом, когда безоружными посылались штрафные батальоны на врага, и это   приводило к большим людским потерям.

Он  в глубине души больше признавал справедливость военных заповедей великого полководца Суворова: воевать не числом, а умением.

Ночью он приказал соорудить и замаскировать муляж пушки в укрытии, выкопанном в чистом поле. Пушку по его приказу ночью откатили  за ближайший перелесок вперёд к немецким позициям.
 
Командир батареи согласился с таким решением. Ибо это  была новая замаскированная позиция, которая ещё не была обнаружена самолётами – разведчиками  и могла пригодиться в самый трудный момент боя.

Следующий день выдался жарким. Когда громыхавшие огнём и металлом немецкие стальные махины пошли в наступление, то поставленным на прямую наводку пушкам не удалось нанести им большой  ущерб по нескольким причинам:

во–первых, предваряя атаку танков, немцы произвели артналёт по предварительно обнаруженным  самолётом–разведчиком целям,

во–вторых, немецкие бомбардировщики производили по позициям красноармейцев многочисленные налёты, сбрасывая бомбы и поливая  окопы пулемётным огнём.

в–третьих, новые тяжелые танки «Тигры» начинали расстреливать наши артиллерийские позиции и танки с 3–х – 4–х километров, при этом сами оставались малоуязвимыми.

И вот когда немецкие танки начали обходить перелесок, где была замаскирована пушка артиллерийского расчёта Романа, то совсем близко от них, метрах в семистах, появился танк «Пантера».

Последовала  чёткая команда: Бронебойным по врагу, огонь!

Наводчик припал к прицелу.  После выстрела пушка подпрыгнула и несколько откатилась назад.

Был виден взрыв снаряда перед танком.

–  Недолёт! – крикнул командир. И дал команду изменить прицел, уточняя движение цели. –  Наводи пушку с упреждением по скорости. Бей точней по тварям! –  неистово начал кричать он на наводчика.

Экипаж «Пантеры» начал разворачивать танк в сторону дивизионной пушки. В это время заряжающий бегом поднёс следующий снаряд и в несколько  секунд зарядил его в пушку. Наводчик сделал упреждение с учётом скорости танка. Громыхнул второй выстрел. Снаряд разорвался, повреждая катки танка. «Пантера» загорелась. Немцы стали спешно выскакивать из танка, открывая люки.

-«Есть попадание!» –  радовался расчёт.

Но следом за «Пантерой», ещё ближе к перелеску, появился  мощно бронированный «Тигр».

–  Бронебойный!  Заряжай! – прозвучала команда.

Последовал выстрел. Но танк, как бы даже не замечая попадания и продолжая движение, стал разворачиваться в сторону замаскированной в перелеске пушки.

–  Ну,  теперь нам  мало не покажется, –  с дрожью в голосе закричал наводчик.
–  Осколочно–фугасный! Заряжай! По каткам и гусеницам будем вести огонь! Найдём их слабое место!– крикнул командир,  сам припав к прицелу.  В такие минуты боя  всё решали секунды. Он явно видел в прицел ползущую на них стальную крепость. Пушка танка разворачивалась в сторону их орудия.
Но вот рядом с танком громыхнул снаряд тяжелой гаубицы. Затем второй,  третий... Это на выручку пришёл артдивизион, окопавшийся около высотки. Один из снарядов попал в гусеницу. Левая гусеница танка стала разматываться по земле.

 Это не позволило танку точным выстрелом попасть в орудие в лесном перелеске. Снаряд танка разорвался где–то в стороне.

– Есть! Подбит! – радостно закричал заряжающий. Но танк,  остановившись,  снова  начал хищно вращать башней, выискивая противника.

–  Всем в укрытие! – раздалась команда командира орудия. И едва успели прыгнуть в окоп, как громыхнул разрыв снаряда, недалеко от пушки.Столб земли взметнулся вверх, засыпая всё вокруг. Через некоторое время второй снаряд угодил в лафет пушки, искорёжив прицел и выводя пушку из строя.

–  Ну, всё! Отвоевались!  –  выглянув из окопа, заключил наводчик.

– Нет! Нам надо добить их до конца! – крикнул командир орудия Ромка, вытаскивая из ниши заранее приготовленную связку гранат и бутылку с зажигательной смесью. - Заряжающий за мной!

Командир орудия и заряжающий, где перебежками, где ползком пытались приблизиться к подбитому танку.

И забегая на танк сбоку, Роман метнул гранату и вслед бросил бутылку с зажигательной смесью. Взрыв гранаты не нанёс никакого вреда стальной махине. А бутылка с зажигательной смесью разбилась о гусеницу.

Но теперь, будучи замеченными экипажем танка, они  подверглись яростному пулемётному обстрелу.

Спаренные пулемёты танка плотным огнем  косили  траву около окопа, куда побежали и спрыгнули, стараясь укрыться от пуль, артиллеристы. Но за время побега они  оба получили свои пули.
–  И сколько же у них патронов в танке?  И надолго ли им их хватит? – спросил наводчика боец, оставшийся в окопе у разбитой пушки.

–  Патрон у них тысяч пять будет! Да и  прячутся они за бронёй…–   пояснил ему наводчик.
 
Командиру расчёта  второй  пушки,  стоявшей в засаде  метрах в пятистах от первой пушки, была поставлена задача отсекать немецкую пехоту от танков.
Стрелять по новым тяжелым немецким танкам из такой маломощной  пушки, не нанося им вреда, было равносильно предательской выдаче  своих позиций.
Новоиспечённый командир орудия  Лёшка, наблюдавший в бинокль за полем боя, тогда  заметил, как при очередной перебежке пулеметная очередь настигла его школьного друга,  и как он дернувшись упал в окоп,  возможно, тяжело раненый.
 
И тогда Алексей пополз к старому окопу у подбитого «Тигра», оставшемуся, вероятно, ещё с зимы, чтобы вытащить друга с поля боя, если тот остался жив.

Ромке немного не повезло, он был ранен в плечо. На бруствере, низко склоняясь к земле,  алели красные ягоды земляники. Заряжающий был ранен тяжелее. Он был ранен в грудь. Алая кровь, стекая по гимнастерке, быстро становилась  тёмно–бурой, вишнёвой.

И он в забытьи  постоянно просил: «Пить!  Дайте воды! Пить!...»

 Роман, собрав на бруствере  горсть земляники, дал несколько ягод раненому. Тот жадно  их проглотил, стараясь утолить жажду. После этого он как– то слегка дёрнулся и затих, не подавая признаков жизни.

Недавно назначенный командир орудия понимал, что выбраться из этой ловушки на этом поле живым не представляется возможным. Пулемёты танка не дадут ему даже подняться.

Алексей,  вжимаясь в землю и используя дымовой шлейф  на гусенице танка, медленно  полз к подбитому «Тигру». Он хорошо знал, что экипаж покинет своё бронированное укрытие только в случае, если у танка загорится моторный отсек.

И приблизившись сзади со стороны моторного отсека к  стоявшему на бугре и замершему «Тигру»  метров на двадцать, он метнул в него одну за другой две бутылки с зажигательной смесью. Одна немного перелетела и ударилась  о башню. Другая,  удачно угодив в моторный отсек, ярко вспыхнула, языками пламени проникая внутрь танка.

Через несколько минут люки танка откинулись, и из них, стреляя на ходу,  стали выскакивать члены экипажа.

Лёшка дал очередь из автомата по убегавшим гитлеровцам, заметив при этом, что один немец как–то неестественно согнулся  и упал на землю.
 
– Мы своих в беде не бросаем! – отчаянно и весело крикнул он, приблизившись к окопу, и надеясь, что его свои услышат.

Перевалившись в укрытие,  он увидел неподвижного парнишку заряжающего и школьного друга Ромку, лежавшего на спине и в правой руке держащего связку гранат, взятую у заряжающего, с глазами,  устремлёнными в небо.

Молодому солдату,  истекающему кровью,  чудилось, что вместе с жаворонками он всё выше и выше поднимается над полем боя, удаляясь от битвы.