Могила безымянного грешника

Лазурно-зеленый свет неба отражался от песка.

Наемник, укутавшись в шкуру медведя, приложился громоздкой спиной к боку своей лошади. Кобыла мирно посапывала.

Наемник с закрытыми глазами, почесывая свою звездообразную черную бороду, выгребал твердыми шершавыми пальцами сгустки песка и мелких жучков.

Револьвер в кобуре утяжелял правый бок. Однако к рукоятке стрелок тянулся уже много лет.

Вдруг его лоб наморщился, густые брови грязного цвета отпружинили вверх, а слух обострился.

Опытный охотник за головами уловил в метрах ста отсюда хруст песка и взвод курка, что раскатом грома пронесся по тишине.

БДУФ!

Желтая линия со свистом пролетела и воткнулась в тело, пролетела насквозь и бесшумно воткнулась в песок.

Наемника закрывал дым, что пролетал возле его лицо из горячего дула. Темная фигура вдалеке, ковыляя, сделала несколько шагов и упала. Барханы закрыли его бездыханное тело и ручеек крови, что пробивал себе путь через песчинки.

Руки наемника слегка дрожали, поэтому он поспешил убрать пистолет обратно в кобуру. Маленькая слезинка в уголке глаза напоминала звездочку, что упала с небес.

Старый наемник присел и прильнул обратно к животине, что продолжала тихо дышать.

Той же трясущейся рукой наемник полез под согревающую шкуру и достал шуршащий листок. Каждое похрустывание бумаги, которое издавалось, когда он разворачивал лист, для него ощущалось, словно рубанком по мозгам прошлись. Срезался слой за слоем. И потертой кинопленкой в голове всплывали то милое личико, которое наемник запомнил надолго.

Рыжие кудряшки весело качались из стороны в сторону, когда она шевелила головой и улыбалась, забавно хмыкая.

Наемник потряс головой, грубо сунул лист обратно и в очередной раз попытался уснуть.

***

Наемник зашел в маленький салун.

Для салуна все стандартно: барная стойка, полная трещин и вмятин от того, что кто-то опрокинул на нее чью-то голову, суровый и вечно хмурый бармен с густыми усами, несколько столиков и расстроенное пианино у стены.

Пианист за ним - щуплый паренек с лучезарной улыбкой и большими добрыми глазами - играл не без удовольствия и полагающегося для музыки в пабах задора. Его длинные и худые пальцы скакали на черно-белых клавишах.

Наемник, придерживая правой рукой шкуру, подошел к стойке.

Бармен кивнул ему и провел ладонью вдоль скудного ассортимента выпивки.

В ответ головорез покрутил головой и вынул из нагрудного кармана рубашки фотографию семьи.

Муж, жена и девочка с рыжими кудряшками.

Наемник ткнул толстым немытым пальцем в мужчину и вопрошающе посмотрел на бармена. Тот взял снимок и прищурил глаза, пытаясь понять, видел ли он того мужчину или нет. Что-то кололось в районе затылка, но он не мог вспомнить.

Чуть позже он показал наемнику три пальца, мол “дай мне три минуты, сейчас вспомню, рожа знакомая”, и потряс полупустой бутылкой бурбона. Наемник цокнул языком и тряхнул головой.

Пока бармен вспоминал, бандит присел и принялся ждать.

В салуне воняло дрянным табаком, по стойке периодически пробегали тараканы, а пианист продолжал играть мажорную мелодию.

Вдруг в затхлое деревянное помещение ворвался старый ковбой с шрамом на глазу. Толстая красная полоска сочилась ненавистью ко всему.

Обнажив золотистый угрожающий оскал, ковбой выстрелил под ноги пианисту.

Капельки пота вздулись на лице юноши и заскользили вниз, минуя длинный острый нос и делая перевалы в ямочках не щеках. Но, сохраняя негласную верность своему инструменту, он не прекращал ласкать мягкими пальцами клавиши пианино, от чего те звонко смеялись.

У ковбоя вокруг носа появились складки. Надбровные дуги скривились. Он недовольно рыкнул и сокрушился на бедного музыканта залпом из револьвера.

Когда юноше пританцовывал, уворачиваясь от стальных кровожадных мух, ковбой сытно хохотал. Казалось, от силы его смеха сыпалась пыль с потолка.

Бармен стукнул кулаком по столу и пригрозил пальцем своенравному стрелку.

Тогда ковбой достал из-за штанин второй револьвер.

Свисая с поднятой руки, шкура обнажила кровавое пончо и ожерелье из зубов. На некоторых зубах еще не засохла кровь.

Бармену ничего не оставалось, кроме как капитулировать. Будучи немощным стариком, он не мог противостоять более молодому садисту.

Коса смерти нависла над всеми. Тишина - ее язык. Им она декламирует свою балладу о жизни и грехе, о радости и печали.

Игнорируя эту сварливую старуху, наемник вытянул из крепко сжатого кулака фото и собрался уйти.

Увидав это, безумный ковбой приставил еще теплое дуло револьвера к его затылку.

Так они простояли с минуту.

После наемник развернулся и пошел к выходу, но дуло второго пистолета присосалось ко лбу.

Наемник черными глазами вгляделся в малодушного ковбоя. Тот весь побледнел и задрожал.

Рука, что недавно так уверенно поднялась на юноше и старика, робко держала револьвер. Спина плавно прогибалась.

В глазах душегуба гноилось все самое страшное, что можно когда-либо увидеть в жизни.

За пару мгновений он скинул шкуру и ударил ковбоя правой рукой по лицу. Его кулак вошел в рожу также плавно и естественно, как ложка в суп.

Тот выронил пистолеты и они брякнули об деревянный пол.

Рука наемника схватила скорчившегося садиста, рассеивая рукой воздух, словно древесину острый топор. После такого захвата, казалось, останутся пять глубоких вмятин.

Тут же он сильно и резко опрокинула ковбоя и, грозно рыча, пробил его лбом барную стойку. Несколько кровяных сгустков разлетелись по ней и, коснувшись поверхности, распластались по древесине.

Как мешок с навозом с полки, ковбой без сознания сползал со стойки. Когда его тело окончательно слезет с нее, то еще одна вмятина добавиться к куче других.

Но бармена и пианиста это волновало в последнюю очередь.

Их пораженные взоры пали на то место, где должна быть у наемника рука. Но ее там нет. Лишь воздух и толстый узел в районе предплечья.

Почувствовав на себе их испуганные взгляды, убийца поспешил накинуть на себя шкуру, закрыв “руку”. После этого он небрежно выбросил пару монет бармену прямо в руки.

Тот неожиданно воспрянул духом, перелез стойку, словно забыв о годах, и вышел на улицу, подзывая наемника. Тот, приспустив свою шляпу, пошел за ним.

Палец владельца салуна указывал на дом, что располагался почти на линии горизонта.

Наемник поблагодарил его, кивнув, и пошел домой - он снял себе в таверне комнату. Желал выспаться прежде, чем делать то, что задумал.

Все это время его взглядом провожал незадачливый пианист.

Потирая шрам возле губ он вспоминал тот день, когда группа бандитов жестоко избила его и чуть не зарезала. Тот случай был почти пять лет назад, но юноше все еще просыпается, когда в кошмарах ему являются кулаки и “розочки” тех уродов.

Хоть время и отдалило его от той боли, пианист, все равно, дрожал и тихо всхлипывал, вспоминая тот страшный день.

Он мог бы давно уйти, если бы в городе было больше, чем одно, пианино.

В наемнике музыкант видел силу. Силу, способную защитить.

Зарабатывал пианист неплохо, поэтому мог себе позволить телохранителя.

Широкоплечий, грубый, высокий, мощный бандит подходил ему идеально.

Поэтому юноше выдохнул и подбежал к нему. В груди у него все защемило.

Наемник услышал тихие шаги и мелодичный шелест песка под ногами и, словно древнее чудовище, развернулся к мальцу.

В окаменевшем кулаке музыканта он разглядел мешок с монетами.

Пианист колебался, но все же всмотрелся в лицо наемника. Угловатое. Злое. Страдающее. Широкий кривой нос. Если приставить кулак к такому носу, то костяшки войдут в пазы, как лихие.

Губы и подбородок укрыты за густой немытой бородой.

Он сразу понял, что от него хочет музыкант.

Защита.

В каждом его жесте и штрихе проглядывалась слабость. Неподдельная, холодная, пронизывающая его естество.

Монстр тяжело дышал и, как мог, осторожно отодвинул руку пианиста.

Тот настырно вернул ее в прежнее положение.

Наемник раздраженно фыркнул и, проигнорировав юнца, побрел дальше к.

Но у него на сетчатке уже отпечаталось лицо клавишника. Длинный нос, большие лазурно-изумрудные глаза, рот с вечной мягкой улыбкой и широкий гладкий лоб, в который при особом упорстве, можно рассмотреть себя, как в зеркале.

Сколько таких милых лиц наемник испоганил выстрелом в лоб. Ох, сколько…

Он грозно топал, удаляясь от юнца. Его тело окуналось в тени ночи, постепенно исчезая.

Пианист от бессилия сел на колени. Маленький слабый человечек в его голове тонул в черных песках и держался за хрупкую ветку дерева. Поэтому музыкант сжал в руках красный галстук. От силы его бессилия его ногти вонзались в кожу. Кончиками пальцев он чувствовал теплую кровь.

Наемник ему не оставил выбора…

***

Наемник громко храпел, раскинувшись на крошечной постели с сальным матрасом и скрипучими ножками. Хотя для него это явно лучше, чем холодные пески, шипение змей у уха и зуд от укусов насекомых.

По ту сторону двери сопел пианист.

Либо его завтра убьют, либо он будет рядом с наемником.

Его мощь и силу он ощущал сквозь дверь.

Юноше осознавал, что в их затхлый городок еще не скоро приедет такой же мастеровитый ганфайтер с настолько каменным кулаком (пусть и одним).

Белая рубашка пианиста от пыли на полу стала серой. Черные подтяжки медленно исчезали, смешиваясь с общей бесцветностью грязной рубахи.

В это время четыре бандита, собравшись у ворот, зарядили свеженькие винчестеры. Щелчки курков напоминали хруст костей. Словно, зарядив эти ружья, разбойники уже сломали наемнику хребет.

Но даже нос сломать ему проблематично…

Пока один из бандитов сторожил владельца таверны, щуплого старика с хитрыми глазами, остальные поднялись наверх, где спал стрелок.

Пианист, услыхав скрип ступеней, проснулся, разглядел в тонкой полоске лунного света шляпы и грозные оскалы и что есть сил ударил по хлюпенькой дверце кулаком, чтобы разбудить зверя, но получил пулю в руку.

Истекая кровью он свалился на пол и червем пополз подальше отсюда, но дуло винчестера, оказавшись чуточку быстрей, всосалось бедолаге в лоб. Он застыл и раскинул руки в стороны и слегка намочил штаны.

Слова во взгляде читались однозначно: “Молчи!”.

Бандиты, смакуя предвосхищение резни, переглянулись.

Один разбойник страхом, порохом и железом удерживал щуплого музыканта.

Другой плотно упер в плечо заряженный винчестер.

А третий запрокинул ногу, чтобы выломать дверь, но…

БУМ!

Во лбу появилась дырка - и разбойник, перевалившись через бортик, грохнулся на стол на первом этаже. Деревянный диск с ножкой сломался пополам.

Пианист чутким музыкальным слухом уловил тяжелое холодное дыхание испуганных женщин и детей и еле сдерживал радость того, что его телохранитель все же оправдал ожидания.

БУМ-БУМ!

Прозвучали еще два выстрела.

Две вспышки заискрили чуть ли не одновременно.

Но пианисту этого хватило, чтобы разглядеть печальные глаза наемника и его сжатые губы.

Одно тело почти бесшумно упало на пол, а второе свалилось прямо на музыканта.

Не зная, куда спрятать нос от смрада изо рта убитого разбойника, он дергал головой, пока наемник одним воздушным движением не выбросил мертвое тело куда-то в сторону.

БУДЫЩ!

Внизу прозвучал контрольный выстрел. Хлопок, словно сама смерть аплодировала этому торжеству кровожадности.

Пианист осторожно, высунув из-за бортиков только глаза, посмотрел на первый этаж.

Черная фигура выплыла, зажгла свечку и танцующее пламя осветило оранжевым отблеском морщинистое лицо владельца таверны. Вслед за юношей, вниз взглянул и наемник.

***

Тела выбросили в повозку.

Утром гниющую плоть отвезут на кладбища.

Как выяснилось, никто не знает этих ребят. Возможно, у них есть родители, которые никогда не узнают, что их сыновья в могиле и лишь перекати-поле будет иногда ласкать их песчаные бугорка. Яма так и будет сохнуть, потому что материнские слезы никогда не прольются туда.

И все это благодаря наемнику.

Потирая руки после хорошей работы, музыкант уселся за пианино. Рану на руке ему легко залечили. Пуля пролетела вскользь, поэтому юноше отделался маленькой царапиной.

Он должен был дрожать от страха и вымывать с рук кровь так яростно, словно она разъедает кожу, но в этих местах не привыкать к смертям в перестрелках. По этой же причине музыкант считал, что для него не будет проблемой выстрелить в рожу очередному бандиту.

Клавишник наигрывал простенькую мелодию.

Наемник, что решил выпить чаю, знал ее. Всю свою юность он в салунах слушал ее, когда в пьяном дурмане бил лица таким же молодым пацанам. И в тот самый день она сопровождала его.

Однако он не мог не признать, что этот юноше виртуоз. Головорез слышал столько вариаций этой мелодии, что знал ее наизусть. И настолько чисто и в то же время честно ее никто не играл.

Проехавшись пальцами по клавишам, пианист развернулся и театрально поклонился. Владелец таверны похлопал пацану и налил ему виски.

Музыкант поморщился и помахал рукой, отказываясь от благородного напитка.

В недоумении владелец пожал плечами.

ТУК-ТУК!

Наемник постучал костяшкой пальца по столу. Владелец обернулся и увидел, как старый убийца показывал своим толстым пальцем на стакан чая.

Пианист качнул головой и широко улыбнулся.

Владелец, осознав, что от него хотят, улыбнулся в ответ и плеснул в стакан остатки кипятка, предварительно затолкав до самого дна листья импортного чая.

Музыкант чувствовал, как его тело согревается, когда теплый напиток проникал внутрь, стекая по горлу.

Юноше настойчиво всматривался в чуть сгорбленного наемника, что задумчиво всматривался в темную гладь, что подрагивала в стакане. Словно сейчас он всматривался в свою темную густую душу, что за годы почернела и сделалась горче кактусного сока.

Естественно, убийца ощущал на себе широкие глаза, что так липко и крепко вцепились ему в спину.

Душегуб не видел сейчас лицо пианиста, но отчетливо его себе представлял. Приятное и не обремененное тяготами собственных грехов. Он так и мечтал, чтобы этот мальчик всю жизнь занимался тем, что играл на пианино и музыкой делал людей счастливыми. Чтобы он никогда не брал в руки оружие. Чтобы он никогда не поднимал руку на другого человека.

Вто же время наемник прекрасно понимал его желание жить. Никто не хочет умирать молодым. По крайней мере, от чужих рук.

Наемник горевал от того, что не мог взять его с собой. Оттуда, куда он собирался, не возвращаются.

Украдкой убийца посмотрел на пианиста. Он видел лишь ту его половину, что освещала свечка сбоку от него. Веселый, жаждущий жить, любить и работать, добрый. На таких людей всегда можно положится. Такие всегда придут на помощь.

Но один несчастный случай в салуне —и все. Был мальчика и вот его уже нет. Безмолвно и незаметно, словно он никогда и не жил. А через год о мальце навряд ли кто и вспомнит.

Пьяная выходка, дебош реднеков, грабеж… Дикий запад опасен.

Что же делать? - спрашивал себя наемник. Пианист на его надеется все таки.

Лет двадцать назад он бы прошел мимо, а, может, и сам застрелил бы настырного клавишника.

А на старость лет с приходом прозрения сердце смягчилось. Можно даже сказать, что наемник “обабился” - не может он пройти теперь пройти мимо.

Наверное, бандит мечтал также и о прощении. В одном этом пацане он видел каждого такого же, напротив чьих лиц был нажат курок.

Нет, дураком наемник не был. Не всех же надеющихся на лучшее людей считать идиотами?

Наверное, в этой истории наемник видел что-то о тех историй, что ему читала бабушка. Про бывших злодеев, что становились героями и тем самым искупали грехи. Но кончить красиво и получить прощение можно только в том случае, если ты авторская фантазия. В реальном мире грехи остаются с тобой навсегда.

Наемник долго колебался. Долго думал. И все же решился…

Он развернулся к музыканту, что не переставал сверлить его умоляющим взором, и кивнул головой, скрепя сердцем.

Пианист радостно взвизгнул и вздернул руки. Владелец пожурил его немного за лишний шум, но это не испортило впечатления юнцу.

Наемник, хоть и высказал свое решение, продолжал находиться в некоторых думах. Правильно ли он поступает?

***

Медное зарево гигантским шарообразным чудищем выплывало из-за горизонта.

Банки на деревянной скамейке искрились, готовые быть простреленными насквозь.

Наемник учил пианиста стрелять из револьвера.

Когда старый стрелок впервые увидел, как музыкант целиться, он слегка рассмеялся и почувствовал облегчение - такой косой точно никого не убьет!

Однако малец оказался старательным учеником и достаточно быстро научился управляться с пушкой. Конечно, с профессиональным ганфайтером потягаться юнец не сможет, но пьяную шпану раскидает. На его удачу, ганфайтеры практически не посещают салуны, чтобы с утра на дуэли руки не тряслись.

Теперь наемник был уверен, что клавишник не пропадет. Но он будет молиться за него там, куда скоро попадет. За этого веселого и звонкого музыканта, что сейчас так лучезарно улыбается ему. Никто до этого не улыбался наемнику, только зубы скалили яростно.

Пианист обернулся и взглянул вдалеке на торчащие из земли каменные кресты. И ему сделалось ужасно тоскливо. Когда-то эти люди уминали ногами песок - в нынешние времена песок уминает их.

Некоторые из крестов поросли плесенью и треснули. Не только мертвые, но и одинокие…

Проглотив горькую слюну, юноше посмотрел наемнику в глаза и решительно покрутил головой.

В этот день музыкант дал себе обещание, что никогда никого не убьет. В том числе и себя своим же бездействием или своей же трусостью.

Наемник пожал ему руку и удалился для финального раунда.

Убийца очень хотел пообщаться с музыкантом, но чем больше он к нему привяжется, тем сложнее ему будет сделать то, что он задумал.

***

Старый фермер довольствовался спокойной жизнью в доме.

Хотя прошлое не отпускало его.

То, что случилось двадцать лет назад, никогда не покинет его ум и душу.

Но сейчас он умиротворенно покачивался в кресле. Тлеющие угольки согревали дряблую кожу старика. Тело изнутри и хрупкие кости теплом пробирали виски.

ТУК-ТУК!

В дверь кто-то постучался.

Фермер, кряхтя, поковылял в коридор и отворил скрипучую дверь.

Над ним нависла громадная, монструозная фигура. Темная гора тенью накрыла немощного старика.

Фермер всмотрелся в глаза, что осветили золотистой искрой, и ужаснулся.

Он знает эти зрачки и пожелтевшие белки.

Старик схватил за воротник чудовище и подтянул к своему сморщенному лицу с грубыми, угрожающими линиями и острым носом. Фермер хотел что-то сказать, но не смог. Он просто-напросто не мог подобрать слов, чтобы описать всю мерзость поступка этого человека.

Наемник отводил от его взгляд, хоть старик и вглядывался так пристально, как только мог.

Бессильный фермер знал, зачем однорукое чудище пришло, но, если он не мог его убить, то собирался хотя бы не давать ему достигнуть ему своих целей.

Наемник проигнорировал фермера, хотя и хотел многое ему сказать. К сожалению, он понимал, что нет таких слов, которые бы заглушили эту боль, которую носит в груди этот фермер уже двадцать лет.

Он осторожно подвинул старика, не обращая внимания на его мелочные удары, и прошел вперед. Обрубок, бывший когда-то правой рукой, сам повел наемника в нужном направлении.

Бандит спустился в подвал, нащупал костную кучу в песке и вынул руку. Необычные ощущения: держать свою отрубленную руку.

Наемник вдруг придался воспоминаниям о тех самых временах…

***

Когда-то наемник был сытым, веселым и имел две руки.

Но все изменилось в тот проклятый день.

Это было обычное дело - выбить долги из фермера.

Подобные сопляки для наемника были плевым делом, поэтому перед походом к должнику, он зашел в салун и пропустил стопок… десять или пятнадцать.

В общем, наемник тогда сильно надрался. И поплел, с трудом волоча ноги, к деревянной хижине. В руке у него покачивался револьвер. Палец ласкал курок.

Фермер знал, что к нему отправили вышибалу, поэтому рано утром он отправил жену и дочку куда подальше, чтобы они не пострадали.

Наемник медленно приближался к хижине…

Фермер чувствовал - что-то грядет.

Доски стонали, словно отгоняя убийцу. Хотя тот был пьян и решителен, поэтому не обращал внимания ни на что. Он бык, способный пробиться куда угодно. Способный забодать кого угодно.

Фермер нервозно облизывал высохшие губы и дрожащими руками держался за ржавое ружье, что принадлежало еще его отцу. Он, конечно, умел стрелять. Иногда приходиться отбиваться от волков или успокаивать взбесившихся коров.

Но выстрелить в человека....

Да, собирающегося тебя покалечить, но все же человека.

Стул, на котором сидел фермер, дрожал вместе с ним. Его хлипкие ножки вот-вот сломаются с хрустом.

В комнате, где страшился фермер, было тогда темно. Шторы был задернуты.

Спустя пару мгновений грозный топот возле крыльца прошелся жутким эхом по всему дому.

Наемник пришел.

ТУК-ТУК!

Постучался он.

Но фермер сидел молча. Его тело окоченело. Мышцы рта не слушались его.

ТУК-ТУК!

Наемник постучал второй раз.

И снова тишина.

Тогда убийца, пожав плечами, выбил дверь с ноги. Его покосившиеся глаза вгляделись вглубь дома. И там он увидел маленькую мокрицу, что тряслась и держала ружье. Маленькую мокрицу, которую можно раздавить большим пальцем, а позже ошметки плоти смыть рядом с ближайшим колодцем. Или даже просто об песок вытереть.

Наемник оскалился и, смакуя тот момент, когда человек пресмыкается перед его мощью, пошагал вперед. Медленно. С особенным предвосхищением.

Фермер нахмурил лицо, скрывая страх. Он пытался направить прицел, но не мог. Руки крепко вжались в тело, вцепившись в пушку.

За годы практики, наемник профессионально чувствовал страх, поэтому его не смущало ни ружье, ни морщинистое лицо фермера. Убийца вел себя развязно. Он и не торопился заряжать револьвер. Просто подбирался все ближе и ближе, уверенно выпятив грудь.

Пот с лица фермера разбивался об пол в унисон шагов убийцы.

Фермер, хоть и не сумел заставить себя выстрелить, пытался выследить движения наемника, выловить его штрихи, но в глазах у него двоилось и образы размывались, словно ему вода в глаза попала.

Наемник замахнул руку, когда подошел, и вмазал в лицо фермеру. Кулак вошел в челюсть, как в мягкий торт.

Фермер свалился со стула и грохнулся на пол. Ружье вылетело из рук и уехало на полу куда-то в сторону.

С неистовым наслаждением наемник разжал кулак и всмотрелся в свои пальцы. Он чувствовал в этих костяшках и сухожилиях невероятные силу и власть.

Не медля, душегуб нанес еще один удар. Револьвером он не спешил воспользоваться.

По полу растекся сгусток крови, что фермер выплюнул. Он ползал по полу, чтобы хотя бы имитировать борьбу, а то потом стыдно будет перед отцом там, на небесах.

Наемник смотрел на все это с величайшей экзальтацией.

Несмотря на опьянение, он стоял ровно. Каждая клетка его тела торжествовала.

Фермер взглянул на потухший камин. Он искал глазами черно-белую фотографию с женой и дочкой, с которыми собирался проститься.

Вслед за ним на снимок обратил внимание и наемник. Облюбовав ее с грязной страстью, он взял фотографию своими порочными руками и всмотрелся в улыбающиеся лицо дочки фермера. Потом убийца вцепился глазами в бедного фермера, словно орел в грызуна, и провел большим пальцем по горлу.

Внутри фермера что-то оторвалось…

Он медленно открыл рот дрожащими губами и закричал. Громко, свирепо.

Наемник наслаждался этим скрежетом ржавеющей души, ощущая ее, как мелодию на пианино.

Его удовольствию и экзальтации не было предела.

Фермер, не переставая истошно реветь, вскинул голову кверху и расставил руки, будто его разрывало изнутри.

Уголки губ бандита сами ползли вверх.

Вдруг фермер затих и, постепенно опуская голову, сжал пальцы в кулак и застыл. Застыл в этой боевой позе, готовый рвать плоть на куски и грызть кости.

Вышибала потянулся к револьверу, но…

БУДУФ!

С амплитудой пеликана фермер замахнул руку и зарядил наемнику в висок.

Убийца, схватившись за звенящее ухо, попятился назад и весь скрючился. Револьвер выпал из его рук, а в глазах все размылось. Он слабо понимал, куда сейчас смотрит.

Фермер, ни секунды не медля, схватил его за воротник.

Наемник был искренне поражен, что в таком щуплом мужчине столько внутренней силы и мощи.

БРЯК!

Фермер выбросил со всей дури душегуба в окно. Тот проломил его и упал на повозку, что стояла чуть ли не вплотную. Под спиной неприятно похрустывало битое стекло.

Фермер хотел что-то сказать вышибале, но не мог. Вместо слов из его уст выходили лишь крики и рык, полные острой боли. Он взял ружью и направил его на наемника.

Сейчас для него не было проблемой выстрелить. Раньше бы его любимые жена и дочка отругали, а теперь…

Убийца заметил, как дуло блестит в лучах заходящего солнца, и заерзал, но замешкался из-за того, что не мог найти опору. Больно уж высоким оказался стог сена.

ТРЫНЬ! БЫДЫЩ!

Не прошло и пяти секунд, как фермер взвел орудие и выстрелил. Наемник постоянно дергался, поэтому опытному стрелку не получилось попасть точно в цель. Пуля застряла в плече. Рука еле держалась на изувеченном суставе. Одно неловкое движение и она отвалится.

Бандит зарычал от боли и стыдливо завизжал. Широкой ладонью он тщетно пытался удержать хлещущую кровь.

Тот, кто недавно гордо нависал над слабаком и имел взгляд орла, пустил слезу от рвущей боли и испуганно всматривался в яростного фермера, который оказался куда более свирепым и умелым воином.

В унисон его криком заржала лошадь.

Фермер и забыл, что на случай, если решит сбежать, привязал повозку к лошади.

Кобыла приподняла копыта, грозно топнула ногами и ринулась вперед быстрее пули.

Фермер не собирался просто так отпускать врага и, не растерявшись, выстрелил еще раз. Снаряд снова впился в руку, и та окончательно отлетела.

В глазах убийцы все двигалось в два раза медленнее и рука неспешно отделялась от плеча. Связки мышц рвались одна за другим. Осколки костей кружились в воздухе. Обрывки одежды развевались на ветру.

Наемник что-то кричал, но лошадь убежала так далеко, что фермер его уже не слышал. Да и не хотел слышать… Он надеялся, что с таким ранением долго не живут. Тем более, в пустынях.

***

Когда наемник неожиданно очнулся, то над его лицом какой-то индеец читал что-то вроде мантры или заклинания.

Бубнил старик с приятным тембром. Параллельно девушки намазывали рану убийцы непонятной травяной смесью, что слегка драла.

Наемник всматривался в конусообразный потолок вигвама и, находясь в странном дурмане, наблюдал за тем, как там скачут и светятся цветные кружки.

Индейцы накачали здоровяка местным “обезболивающим”, которое обладает довольно сильным наркотическим эффектом.

Спустя часок-другой, мужчина все же пришел в себя и, сегментарно осознавая положение дел, подорвался и полез рукой к пушке, но уткнулся полусогнутыми пальцами в плоть волосатого бедра.

Индейский шаман не испугался и отпустил ненадолго двух своих помощниц. После предложил взъерошенному и опешившему ганфайтеру деревянную тарелку со странной жидкостью болотного цвета.

Убийца тяжело дышал и, широко раскрыв глаза, остолбенел, нанизываемый скорбными воспоминаниями. О том, как он пришел к фермеру, как смердил перегаром высокомерно, как рассказал фермеру о том, что его семью убили, и, естественно, о том, как ему отстрелили руку.

Место обрубка загорелось, зажглось и он крепко схватился за кровавое увечье, что было обклеено странными листьями и обвязано самой обыкновенной тканью.

Выжидая все это время, старик снисходительно улыбался. А после протянул бодрому юноше напиток.

Наемник недоверчиво взглянул на жижу, но интуицией опасности не почувствовал, поэтому, скрипя зубами, выпил горькое лекарство. Пусть скулы и свело от невыносимого отвратного вкуса, боль быстро улетучилась. И душегуб расслабился, как всякий после долгих мучений.

Его покрытое шрамами тело улеглось на шкуре неизвестного зверя. В полном счастье, что пытка подошла к концу. Спустя пару минут старик услышал, как молодой человек умиротворенно храпит.

***

У индейцев наемник прожил чуть меньше года.

И за эти десять месяцев он понял жизнь в разы лучше, чем за тридцать лет в салунах, перестрелках и драках.

Воспитанный уличной бандой он не знал ласки, любви и заботы. Что уж там говорить о мудрости или воспитании.

А эти благородные индейцы выходили бедного однорукого бандита и посвятили в свою культуру и философию. Первые недели было тяжело понять язык, но со временем адаптировался.

Это племя верит, что душа живет не просто где-то в груди, а растекается по всему телу. И даже если отрубить руку, то часть души в ней остается.

По-началу он сторонился других жителей племя. Особенно женщин и детей.

До того, как он осознал свои ошибки, он никого не трогал, потому что боялся длинных копий и большего количества рук у мужчин. Хотя некоторые женщины казались ему очень горячими и привлекательными.

Старик под свою ответственность взялся перевоспитать юнца.

Когда он нашел его без сознания, то сразу понял, что наемник — это не простой человек. Человек с мешком грехов и поломанной судьбой.

Когда убийца очнулся, то старик сразу начал ему регулярно рассказывать поучительные сказки местных земель и народов. Позже мудрец раскошелился и на истории о своей жизни.

По ночам наемник сильно хандрил. Когда ты меняешь свои идеалы и исправляешь все свои ошибки - мучаешься. Потел и ворочался от мигрени. Он сильно похудел за эти месяцы.

Исхудал, но не ослаб.

Сила морали самая большая.

Но наиболее сложным оказалось найти ответ на вопрос: что делать дальше?

Наемник, пусть и не без труда, но все же принял волевое решение.

Старик об этом умалчивал, но один из охотников проболтался, что только глубокое захоронение всего тела в яму избавит дух от блужданий. Тем более, душа наемника не отличалась особой чистотой. Она запятнана кровью, алкоголем и черными слезами тех, кого этот изверг убил, покалечил, лишил любимых.

Пути очищения нет.

Но есть способ все это прекратить - смерть и погребение под песок, чтобы он замуровал под собой тьму, что сейчас живет в сердце наемника, и, если высшие силы сжалятся, потушил костер наломанных в прошлом дров.

Старик не одобрил в тот день его решения, но останавливать не решался. Да и не мог, если бы захотел. В довесок - желание наемника было ему понятно.

Убийца отправился в путь и оказался там, где оказался.

***

Сжав плотно свою руку, наемник неторопливо поднялся из подвальной ямы и виновато взглянул на фермера. Тот и не собирался прощать его, но сил одолеть его у него уже не было.

А вот для убийцы трудностью оказалось смотреть ему в глаза, ведь там он видел свое отражение. Отражение урода, монстра, ирода, убийцы, насильника, вора, душегуба, головореза, бандита.

Поэтому, отведя голову в сторону, наемник взглянул на фотографию, что стояла на камине. Сразу навеяло воспоминания о том злосчастном дне.

Бывший вышибала прекрасно помнил те лица на фото, поэтому удивился тому, что рядом с фермером искрились в объектив другие улыбки. Новая семья.

Наемник выдохнул и почувствовал тепло где-то в груди. Если он на что и имеет право в своей помойной жизни, так это на радость чужому счастью.

Фермер его не простит, но это не важно. Наемник понимал, что не заслужил помилования. Ни от кого. Главное, что этот человек не спился, не повесился, не застрелился. А взял себя в руки и, бережно относясь к обломкам старой, построил новую жизнь. Не менее прекрасную, чем предыдущая, судя по светлости, что исходила от черно-белой живой плоти, что, словно сердце, бьется из-за стеклянной рамки.

Убийца с отрубленной конечностью в руках вышел из дома. Его провожал прожигающий взгляд немощного старика и мелочные отчаянные поглаживания кулаками (ударами это было не назвать).

Фермер этого не знал, но каждый его удар отдавался молотом у головореза в груди.

***

Яма выкопана.

Глубокая, черная, вязкая.

Место выбрано не особо удачное. Видимо, в этих местах протекает вода, поэтому песок сырой.

Но наемник, наоборот, остался доволен. В сырости тело сгниет быстрее.

Сбоку от него пот с лица вытирал гробовщик, которого, как это иронично не звучало бы, наемник нанял, чтобы тот, когда он сделает свое дело, закопал его и выровнял ямку, чтобы в глаза не бросалось.

Гробовщик согласился не сразу, но звенящие монеты оказались предпочтительней ментального здоровья. Однако, он все же отвернулся.

Наемник спрыгнул я двухметровую яму и присел на колени.

Вот его жизнь и подошла к концу.

Как и любой человек, наемник не хотел умирать, но было совершенно столько зла, что он уже и не имел права жить. Ему и за то было стыдно, что он так долго искал руку. Что его ждало после пули в голову он не знал. Старался не думать об этом. Не суть важно. Рай, Ад, Вальхалла, Лимбо… Куда угодно, лишь бы подальше от этого мира.

Недолго постояв на коленях, бандит вынул пистолет и приложил его дуло к лбу. Его сразу посетила мысль: “Так вот что они тогда чувствовали.”. А второй его мыслью было: «Боже, храни того пианиста…»

Сначала палец дрожал, но после выдоха…

БУМ!

Заветный выстрел все же случился.

Гробовщик так и не рискнул заглянуть в могилу безымянного грешника. Он всего лишь закидывал песок в пропасть.

Интересный факт: когда не смотришь на пропасть, она кажется намного более глубокой.

К закату гробовщик закончил работу и ушел домой. Высыпаться.

А наемник получил тот покой, о котором грезил много лет. Песок мягко придавил его тело и нежно, бережно обволок его.

Покойся с миром, безымянный грешник.