Венциус и Проктор

SUPER OMNIA VINCIT VERITAS
«ИСТИНА ПОБЕЖДАЕТ ВСЕ»



1. СТРАННЫЕ СНЫ

Венциус и Проктор принимали светомысль Хранителя:

- Что ж, неплохая работа. В сегменте 986 небольшое улучшение, но вероятность Прорыва все же низка... Нужно довести вероятность до 3/4.... Иначе возможность не пройдет по Мосту Времени между сегментами 986 и 1369, а в 1369-м права вмешательства Хранителей исчерпаны.   

Хранитель замолчал, перелистывая виртуальные возможности. Проктор и Венциус терпеливо ждали.

-  Можно вернуться на два сегмента назад, в 984-й... да, там у нас еще есть права... и Мост Времени - прямиком в 986-й. Но...      

- Веня! Вениамин!! Проснись, ты снова бредишь! – мамин голос словно пытается пробиться сквозь тугую пелену, но пропадает, увязает в ней, превращаясь в неразборчивое прерывистое зудение, беспокоящий фон...

...- Но в 984-м есть проблема с правами вмешательства, - продолжал Хранитель.
Венциус и Проктор удвоили внимание.
– ...и по Закону Свободного Выбора, установленного для Версии 1.3.7, я оставляю на ваше усмотрение, браться ли за выполнение этой задачи...

Веня не сумел разобрать, что за проблема была в сегменте 984, хотя очень хотел узнать. Так хотел, что, видимо, проговорился в полусне, за что и был вновь подвергнут встряске и стаскиванию одеяла:

- Да что ж за напасть, Господи! Когда же это кончится? – в мамином голосе слышались усталость и отчаяние. -  Когда ж ты станешь спать, как все нормальные дети?

Веня сел на кровати, прикрывая глаза от ночной лампы. В беспокойно колышущемся ореоле света рядом с мамой стоял, хныкая, младший брат, который, конечно же, как обычно, был напуган Вениным бормотанием во сне и побежал жаловаться матери.
Веня погладил брата по голове.

- Не бойся, малыш. Прости, я не нарочно. Мама, я очень постараюсь, обещаю. Я буду, как все нормальные дети.

Разумеется, он понимал, что никогда не сможет быть таким, как все нормальные дети... но ему просто не хотелось еще сильнее расстраивать мать.
 

2. НЕОБЫЧНЫЙ РЕБЕНОК


Вениамин Гладков родился в 1927 году в Париже, в семье эмигрантов, покинувших Санкт-Петербург вскоре после революции. Родители Вениамина были родом из дворян, но приехали в чужую страну без средств, так что отцу, инженеру по образованию, пришлось браться за ту работу, что удалось найти, и он устроился техником на железную дорогу. Дети мало видели его, потому что отец был всегда занят, возвращался поздно, а приходя домой, чаще всего был слишком усталым, поэтому мать просила не беспокоить его. Кроме младшего брата, у Вени была еще старшая сестра, которая родилась в России. Благодаря стараниям сестры и матери, Веня неплохо говорил по-русски и даже научился немного писать и читать, хотя сестра иногда подсмеивалась над его правописанием. Французским он владел намного лучше.
 
Вениамин был необычным ребенком. Однако понял он это не сразу. Вначале ему казалось, что все видят окружающий мир таким же, как он – как живые потоки света, вращающиеся, пульсирующие, эманируемые всеми живыми и даже неживыми предметами. Самым ранним воспоминанием Вени было такое: ему полтора года, родители впервые взяли его на прогулку в Люксембургский сад, и он, сидя в коляске, завороженно смотрит на непрерывно льющийся поток вспыхивающих искр, фонтаном исходящий от весенних цветущих каштанов, кустов сирени и цветов на клумбах.   

Люди, собаки и кошки на улице тоже излучали свет – чаще бело-голубой, хотя цвет людей бывал и другим. Часто около макушки он переходил в желтый или зеленоватый. Особенно хорошо это излучение было видно на темном фоне – трехлетний Веня, открыв рот, застывал, любуясь тем, как вокруг головы и плеч мамы, сидящей за шитьем рядом с бархатной портьерой вишневого цвета, подрагивая, вибрирует желтоватое сияние, повторяющее ее очертания. Когда она резко наклоняла голову, сияние некоторое время оставалось на месте, а затем, как бы спохватясь, спешило вновь обнять ее склоненный силуэт.

Особенно интересно было рассматривать растения – при солнечном свете сияние вокруг них состояло из белых искр, расходящихся как фонтан, а в полной темноте они казались облитыми мягким светом, который принимал форму их цветков, стеблей и листьев. Особенно ярко светились плоды и семена.

Засыпая, Веня разглядывал свои руки: вначале они виделись как бы окруженными сероватым дымом, а затем колеблющиеся волны света, исходящие от рук, приобретали одна голубоватый,  другая - желтоватый оттенок. От кончиков пальцев, светившихся особенно ярко, свечение протягивалось четкими лучами почти на длину самого пальца. Также и все тело его - грудь, живот и ноги - просвечивало тонким сиянием даже сквозь ночную рубашку.

Младший брат, иногда вскакивающий ночью со своей кроватки, виделся Вене в виде голубовато-белого призрака с остроконечным шлемом на голове и чем-то вроде наплечников над плечами. Светящийся след брата двигался как бы рывками, слегка оставая от фигуры малыша.

Как-то раз Веня слег с сильной простудой, и, пока у него держалась температура, все окружающее пространство стало состоящим из ярких белых звезд, сливавшихся в сплошную белую завесу, за которой было почти не различить предметов.

Лет в шесть он понял, что ни взрослые, ни другие дети не видят лучащихся световых потоков вокруг себя, а мама расстраивается или раздражается, стоит ему только заговарить об этом, называя его фантазером. Один раз она, правда, обмолвилась, что в детстве ее тоже посещали такие цветные видения, но потом прекратились, и она, по ее словам, «стала нормальной».

Так Веня перестал рассказывать о том, что видел.
Однажды, когда ему было одиннадцать лет, мать принесла из библиотеки большой альбом с репродукциями картин известных художников, и мальчик, перелистывая красочные иллюстрации и наткнувшись на «Звездную ночь» Ван Гога, был до глубины души потрясен открытием – существовал еще кто-то,  видящий мир как пульсирующие, излучаемые всем сотворенным вихри света! На картине Ван Гога был тот самый живой, вечно меняющийся рисунок сияния вокруг людей и предметов, который видел Веня. Другие репродукции Ван Гога, которые мальчик после того случая стал отыскивать, где только мог, убедили его в том, что странноватый и во многом непонятый художник видел все именно так, как видел он сам. То, что знакомый ему мир, наполненный необычайными энергиями, изливающимися из каждой вещи, был когда-то воспринят еще чьими-то глазами, вдохновляло и радовало Вениамина... однако он уже остерегался говорить об этом с кем-либо.

Становясь подростком, Веня стал учиться управлять своей необычной способностью и со временем мог легко переходить от видения светимости к обычному зрению по своему желанию. Находясь в «нормальном» восприятии большую часть времени, он по-прежнему был способен, если хотел, чуть расфокусируя взгляд, хорошо различать белые силовые линии, проницающие пространство и разноцветное свечение, исходящее от людей и предметов.

Он научился создавать почти совершенную видимость того, что растет обычным мальчиком, и вовсе радовал бы родителей, если бы не навязчивые, странные сны, где всегда появлялись два персонажа по имени Проктор и Венциус. Вернее, Веня никогда их не видел, как не видел и того, кого звали Хранителем, однако все эти трое несомненно присутствовали в этих будоражащих его видениях, настолько живых, что когда он просыпался, сном казалась ему явь.      

В 1939 году семья Гладковых вынуждена была эмигрировать из Франции, уже ставшей вторым домом – на этот раз от войны, волной накатывающейся на Европу. Вениамин на всю жизнь запомнил разговор, который состоялся у него с отцом незадолго до их отъезда. На заданный с досадой вопрос, почему они всегда от кого-то убегают, как крысы, отец, устало потирая лоб рукой, в загрубевшую кожу которой угольная копоть въелась уже, видимо, навечно, ответил:

«Знаешь что, сынок... Когда я предстану перед Создателем, Он не спросит меня, почему я не убивал красных или белых, евреев или немцев. Сдается мне, сынок, Он скажет: «Я доверил тебе четыре Моих души на попечение – все ли ты сделал для них, что было в твоих силах?» Вот в чем моя совесть, Веня, и ради этого самого важного для моей души дела, как видишь, и саму жизнь, и идеалы, и мечты свои полагаю».

Вениамин вспомнит слова отца через почти двадцать лет, когда сам будет принимать важное для своей совести решение... но это будет много позже.
А тогда все они, срочно распродав имущество, отплыли в Америку, где отец, после долгих мытарств, найдет работу в слесарной мастерской небольшого городка штата Коннектикут; Вениамин Гладков получит новое имя - Бенджамин, или Бенни, Гладкофф, а вся их жизнь совершенно переменится в новой системе координат.
   

3. КРИСТАЛЛЫ


Отец Вениамина со времен учебы в инженерной академии увлекался химией, и, хотя работа его не позволяла уделять увлечению молодости достаточно времени, интерес к химии все же никогда не оставлял его. Однажды, на Венин четырнадцатый день рождения отец сделал ему необычный подарок – небольшой сверток, в котором оказался крупнозернистый порошок темно-красного цвета. Это была купленная в магазине фототоваров соль Гмелина или, как ее называли, красная кровяная соль. Из нее Вениамин, с помощью отца, показавшего ему способы обращения с этим довольно ядовитым веществом, вырастил свой первый кристалл, изменивший всю его последующую жизнь.

Когда они с отцом извлекли из насыщенного раствора соли, оставленного на несколько дней, несколько кристалликов глубокого красного цвета, Вениамин заметил необычное сияние, исходившее от обоих окончаний этих маленьких симметричных образований. Сияние отличалось по цвету – острый ромбовидный конец кристалла, который Вениамин про себя назвал «головой» кристалла, или его северным полюсом, излучал синеватый цвет, тогда как от южного полюса, более плоского, исходившее сияние было красновато-оранжевым.

Один из кристалликов стал так называемой затравкой, которую подвесили на ниточке в насыщенном растворе. Более месяца из нее формировался красивый красный кристалл, в точности повторяющий форму изначального маленького кристаллика-затравки. Он рос, как нечто живое, подобно грибам, создавая свое тело из питательной среды раствора. Веня периодически вытаскивал ниточку с кристаллом из раствора и рассматривал его. У него было странное волнующее чувство, что кристалл – тоже форма жизни, хотя и отличающаяся от растений и животных, но все же жизни! В этом мальчик не сомневался. Удивительное сияние усиливалось по мере роста кристалла, однако очертания и цвета светового поля не менялись. Вениамина поразило то, настолько это сияние было похоже на излучение от людей, растений и животных. Осторожно расспрашивая отца, Вениамин понял, что свет разных оттенков, излучаемый кристаллом, видит только он. Отец не замечал никакого свечения.

Однажды Вениамин с классом попал на экскурсию в Американский музей естественной истории в Нью-Йорке, где показывали уникальную коллекцию из более чем ста тысяч разных минералов. Там он впервые увидел огромные необработанные кристаллы кварца - горного хрусталя. Такого мощного свечения он не видел еще никогда. На черном фоне ткани музейного стенда эти завораживающие лучи, исходившие из обоих концов куска хрусталя, были видны особо отчетливо.

Он узнал, что кристал кварца начинает свою жизнь глубоко в недрах земли, рождаясь из горячего пара раствора двуокиси кремния. По мере того, как пар остывает в подземных кавернах, формируется первая ячейка кристалла – точно так же, как в раковине вокруг крохотной песчинки начинает расти жемчужина. Эта первичная ячейка – молекула в форме тетраэдра, состоящая из четырех атомов кислорода и одного атома кремния, спрятанного внутри тетраэдра. Первичная ячейка притягивает к себе другие молекулы двуокиси кремния, и так далее, пока триллионы этих ячеек не соединятся в одну большую семью. Так, по спирали, формируется один кварцевый слой за другим, и образуется удивительной красоты кристалл. Первичная ячейка содержит всю информацию, необходимую для того, чтобы получился правильный кристалл – шестигранник, который мы называем кварцем или горным хрусталем.

Мог ли мальчик знать тогда, какое значение это знание – первая маленькая ячейка - будет иметь для дела всей его жизни, и какой великолепный кристалл Истины вырастет из нее за долгие годы?

После той поездки все мысли юного исследователя стали вращаться вокруг того, как бы приобрести кристалл горного хрусталя. Он устроился на подсобную работу в мастерскую отца и стал копить деньги, но не для того, чтобы купить подержаную машину или мотоцикл, как делали его сверстники, а чтобы приобрести большой природный кристалл. Целый, без изъянов кристалл был редкостью и стоил дорого.
Через несколько месяцев ему это удалось, и он с огромным волнением получил в картонной коробке свое маленькое чудо, обложенное ватой - чистое и безупречное, словно окаменевший кусок льда из высокогорного озера.

Веня решил дождаться ночи, чтобы рассмотреть сияние кристалла получше – в темноте, когда его внутреннему зрению ничто не препятствовало, он «видел» гораздо лучше. В сумраке спальни в безлунную ночь, с задернутыми шторами, Вениамин наблюдал, как весь кристалл был наполнен тонким светом, а из его ромбовидного окончания волнами изливалось сверкающее пламя голубоватого оттенка, размером с кисть руки, похожее на бутон тюльпана с исчезающим во мраке кончиком. На другом, плоском окончании кристалла, откуда он начинает свой рост, свечение было желтоватого оттенка и более рассеянное.

Что это был за источник, из которого через окончания кристалла беспрерывно струился этот завораживающий свет, Веня не знал, но очень хотел узнать.
...Позже, за много лет исследований через его руки пройдут сотни и тысячи кристаллов разных пород, оттенков и форм, но этот, первый, он будет с трепетом вспоминать всю жизнь. Кристалл был словно предназначен ему. Когда Вениамин сжимал его в руке, пальцы не хотели размыкаться – камень становился продолжением его кисти. Свечение, исходящее из острия кристалла, становилось куда интенсивнее – и Веня понял, что камень теперь, вдобавок ко своей, излучал энергию того, кто держал его.

 
4. НЕВИДИМАЯ СИЛА


С того времени мир кристаллов захватил Веню. Он прочитал все, что только мог найти на эту тему, часами просиживая в городской библиотеке, пока его сверстники пытались превзойти друг друга в бейсболе или ухаживании за девушками.
Однажды, через случайную ссылку в одной из книг о кристаллах, Веня наткнулся на исследования немецкого ученого прошлого века, барона Карла фон Рейхенбаха, которыми он был поражен, как когда-то картинами Ван Гога. Записки фон Рейхенбаха сильно вдохновили его.

Рейхенбах был промышленником и ученым-химиком, открывшим ряд новых веществ. Когда-то в юности он учился у Гете и был сильно впечатлен учением великого мастера о световых волнах. Возможно, это привело барона к изучению невидимого света или витальной силы, которой он дал имя «од» в честь скандинавского бога Одина. Хотя сам ученый не был «видящим», свои исследования он основывал на экспериментах с участием людей, обладавшим способностью воспринимать тонкие излучения «ода» - такими, как Вениамин.

Из книги Рейхенбаха Веня с изумлением узнал, что почти четверть людей обладает таким необычным видением. Поскольку остальные три четверти, представляющие большинство, ничего «такого» не воспринимают, они полагают визионеров выдумщиками, сходу отвергая все, что не могут увидеть или ощутить сами. Из-за такого отношения все исследования Рейхенбаха были отвергнуты ученым сообществом как лженаучные.

Веня, однако, доверял тому, что видел сам. Свидетельства других «видящих», с которыми работал Рейхенбах, почти слово в слово соответствовали его собственным наблюдениям, и это развеивало любые сомнения в реальности неизвестной силы.
А свидетельства были таковы: все излучает особый свет - решительно все, без исключения. Мир, в котором мы живем, наполнен светящимися эманациями. Солнце – мощнейший источник невидимых лучей, в добавок к тем видимым, что мы называем дневным светом. И у Луны есть свой свет, хотя и не сравнимый с Солнцем по силе. Свет излучает и все сущее на Земле, но намного более слабый. Тусклее всего светят органические вещества: шерстяные и другие естественные ткани, дерево. Похожим тусклым свечением обладают глина и обычные камни. Ярче всех сияют металлы, среди которых выделяются магниты, а также некоторые кристаллы, особенно кварц.

Вениамин мог это подтвердить - в самые темные ночи он явственно различал в комнате очертания любых металлических предметов по их светимости: медную отделку на мебели, ключи, все никелированные предметы, даже каждый гвоздь, из которых как бы исходил светящийся дым. Все металлы светились - одни слабее, другие ярче, но всегда более явственно, чем неметаллические предметы.
Внимание барона фон Рейхенбаха также привлекла способность неизвестной энергии перемещаться с одного предмета на другой. Намагниченный или наэлектризованный предмет, соприкасаясь с другим, передает ему заряд, и то же самое наблюдалось в проявлениях «ода».

Как и Вениамин, люди, участвующие в экспериментах Рейхенбаха, видели, что из всего нашего тела, в особенности же из кончиков пальцев рук и ног, беспрерывно отделяется светящаяся энергия. Барон считал, что это отделение есть ни что иное, как передача «ода» материи воздуха. В своей работе он отметил, что самое сильное перемещение такого рода происходит в процессе дыхания живых существ.

Читая это, Веня не мог не согласиться: просыпаясь глубокой ночью и глядя на спящего в соседней кровати младшего брата, он видел, как при каждом дыхании из носа брата исходит как бы облако светящегося дыма, растворяющееся в гораздо более тусклом неоднородном голубоватом сиянии, заполнявшем комнату.
Фон Рейхенбах не относил наблюдаемое им явление к области электричества, поскольку электроскоп, приведенный в соприкосновение с кристаллом, остался без малейшего изменения. Он также не мог назвать эти явления магнетизмом, потому что кристаллы, совершенно очевидно, не были намагничены. В подробностях описав все проявления неизвестной силы со слов видящих, Рейхенбах вынужден был признать, что не знает, что она такое. Он лишь предположил, что данный вид энергии должен занять место между магнетизмом и электричеством.

Наблюдая за своим кристаллом кварца при свете дня или в темноте, Вениамин убедился в том, что, хотя излучение кристаллом неизвестной энергии было непрерывным, интенсивность его менялась. Ему пришла в голову мысль, что причиной были какие-то изменения в поле Земли. Он предположил, что кристаллы транслируют собственное излучение Земли, концентрируя его, как линза. Но что это было за планетарное излучение, Веня пока не знал.

Он поймет это намного позже, и не только поймет, но даже сможет измерять.


5. ПЕРВЫЕ ОПЫТЫ
   

Вениамину очень хотелось найти способ сделать лучи видимыми для других, чтобы они поверили в их реальность.

Он подумал, что мог бы поместить кристалл в плотно запечатанную коробку, куда не проникал бы ни один луч обычного света, и попытаться зафиксировать его излучение. Поначалу он пытался помещать в коробку с кристаллом обычную фотопленку, однако на пленке оставались лишь неопределенные пятна с размытыми очертаниями.

Тогда Веня решил, что нужно каким-то образом сфокусировать лучи, исходящие от кристалла. Он взял у отца фотокамеру с обычными стеклянными линзами, но не смог получить при помощи нее сколько-нибудь различимого изображения. Изучив, в течение долгих месяцев, множество разных книг по оптике, Веня предположил, что излучение кристалла может находиться в области ультрафиолетового спектра, а стекло линз попросту блокирует его. Кварцевые линзы подошли бы лучше, поскольку пропускали бы ультрафиолетовые лучи, однако денег для покупки дорогих кварцевых линз у Вени не было.  Поразмыслив, он решил попробовать простую дырочную камеру с очень маленьким отверстием для света вместо объектива.

Это была гениальная импровизация, принесшая блестящий результат.

Он фокусировал изображение освещенного кристалла на задней стенке дырочной камеры, где находилась фотопленка, до тех пор, пока изображение не получалось четким и ясным. Затем он герметично закрывал коробку, чтобы лучи света туда не проникали, и помещал непроявленную пленку в коробку. Спустя 24 часа он проявлял пленку и получал изображение невероятного синеватого свечения, исходящего от кристалла.

Это свечение нельзя было назвать лучами в прямом смысле, поскольку оно было достаточно размытым, как если бы лучи двигались... Веня понял, что не мог четко фиксировать лучи, поскольку у него не было возможности делать моментальные снимки. Проблема заключалась в том, что нитрат серебра, которым была покрыта пленка, реагировал на слабые излучения кристалла чрезвычайно медленно, и приходилось ждать 24 часа, чтобы появилось хоть какое-то изображение.

Еще несколько месяцев ушло на поиск решения этой проблемы – и оно было найдено. Веня обнаружил, что если поместить сильный магнит рядом с пленкой, магнит делает нитрат серебра на пленке настолько чувствительным, что он становится способен фиксировать изображение в течение нескольких секунд. Теперь Вениамин мог видеть изображение лучей гораздо четче, чем раньше, но все же по-прежнему немного размытым, что однозначно указывало – неизвестные лучи были подвижными.

Тогда Веня решил попробовать заснять движение лучей не на фото, а на кинопленку. Через полгода, заработав денег на старую кинокамеру, он, используя уже опробованную технологию с магнитом, усиливающим чувствительность пленки, смог заснять танцующее движение удивительных лучей, исходящих от кристалла. Лучи на кинопленке, как и в реальности, наблюдаемой Веней, усиливались или ослабевали под влиянием невидимых сил, для которых у юного исследователя пока не было объяснения.


6. АЛЕХАНДРО ПРЕТОРИУС РАМИРЕС


Родители Вени не возражали против того, чтобы сын все свободное от учебы время проводил в импровизированной лаборатории, оборудованной в закутке отцовского гаража. Причина была простой – Вениамин сказал им, что собирается послать результаты своих экспериментов на ежегодный конкурс, проводимый самым престижным в Америке и во всем мире техническим университетом в Кембридже - Массачусетским Технологическим Институтом, всем известным МТИ. Финалисты конкурса имели шанс получить стипендию на все время обучения в МТИ. Учеба в МТИ стоила таких денег, что Гладковы и мечтать не смели о том, чтобы отправить сына туда учиться.

Поэтому легко вообразить, каков был их восторг, когда ученик высшей ступени средней школы Бенджамин Гладкофф получил специальную премию конкурса МТИ за проект со снимками неизвестного излучения кристаллов, был принят на факультет химии с полной стипендией на оплату обучения, и к тому же получил полставки ассистента в лаборатории, занимающейся исследованиями полупроводников. Последнее было как нельзя кстати, поскольку позволяло Вениамину оплачивать проживание в университетском кампусе МТИ, куда он и переехал сразу по окончании школы.   

Там, в университете, на первом курсе факультета естественных наук, Вениамин впервые встретил Алехандро Преториуса Рамиреса, человека, которому было предназначено сыграть в его жизни ни с чем не сравнимую роль.

Алехандро Рамирес, или, как все называли его, Сандро, был всем, кем не был Бенни Гладкофф. Сандро был статным красавцем, наследником внушительного состояния старейшего аристократического рода Аргентины. Семья Алехандро, состоявшая из потомков немецких и испанских эмигрантов, когда-то крупных землевладельцев, впоследствии удачно вложивших прибыли в фармацевтическую корпорацию, рассчитывала, что продолжатель династии со временем возглавит семейный бизнес. А посему Сандро был отправлен учиться в престижнейший университет Нового Света, осваивать химию, физику и биологию.

Алехандро Рамирес никогда не учился в школах, потому что к его услугам всегда были домашние учителя и гувернеры. В их числе был англичанин из Лондона, благодаря чему английский Сандро был безупречным, с суховатым британским акцентом, гипнотически действующим на американских девушек. Впрочем, впечатлять Сандро и так было чем – помимо почти магической ауры, всегда создаваемой большими деньгами, судьба одарила его счастливым сочетанием природной красоты и обаяния. Уверенный в себе, с обрамляющим лицо каскадом прямых светлых волос, ослепительной белозубой улыбкой и немного насмешливыми, но всегда добродушными лучиками во взгляде серых глаз, сияющих на загорелом лице, Алехандро Рамирес был непобедим. 

Нужно сказать, что, достойно отвечая на необычайную благосклонность судьбы, Сандро и сам был человеком великодушным. Он не умел жить наполовину. Он любил жизнь, женщин и друзей всей широкой душой - и ему всегда отвечали тем же. Плодородная земля Аргентины, где под щедрым солнцем вызревает лучшая в мире лоза мальбека; земля, чьи бескрайние луга славятся сочной травой и тучными стадами, рождает лучших любовников, самозабвенных в страсти. Они предаются ей, словно празднику, с первозданной радостью, естественной, как дыхание, не отягощенной чувством вины. Сандро легко заводил романы и так же легко расставался, но, как-то, благодаря врожденному добродушию и щедрости, не оставлял за собой следа обид. Даже спустя годы бывшие дамы сердца вспоминали о Сандро с теплым чувством.
Сандро жил в той части Кембриджа, где размещалась элита МТИ, в старинном здании общежития студенческого братства Дельта Ипсилон, которым совместно владело сорок членов братства – в подавляющем большинстве отпрыски семей бостонских «старых денег». 

В той части кампуса Вениамин почти не бывал: шумные вечеринки и разгульное сибаритство этого квартала были для него жизнью другого мира. Между работой в лаборатории, которая его очень увлекла, и требовавшей большого напряжения учебой времени у Вени оставалось только, чтобы перехватить что-то на ходу и хотя бы несколько часов поспать. За постоянное торчание в библиотеках и лабораториях, а может быть, за очки в толстой оправе и всегда аккуратно приглаженные мягкие волосы, Бенни Гладкофф заслужил от однокурсников прозвище «ботан», которое, впрочем, произносилось без злобы и с оттенком уважения – все же это был МТИ, где правили ботаны. С Алехандро Рамиресом Вениамин сталкивался изредка на занятиях, но, причисляя его почти что к инопланетным существам, и не помышлял заводить знакомства.    

Но однажды Сандро подошел к нему сам после одной из лабораторных. Улыбаясь своей добродушно-наглой улыбкой, он не стал долго ходить вокруг да около и предложил Вениамину, как он это обозначил, «совместное предприятие»: Бенни делает свой вклад в виде домашних лабораторных за них обоих, а Сандро участвует посредством наличных американских долларов. «Я же знаю, тебе нужны деньги, брат. А мне лабораторные. Как тебе такой проект?»

Бенни, коротко глянув на наглеца поверх очков, а затем отведя в сторону глаза, тихо, не глядя на Алехандро, ответил, что даже если бы в МТИ не было комиссии по этике, он, Бенджамин Гладкофф, никогда бы до такого не опустился. Сандро ничуть не обиделся, а, наоборот, рассмеявшись, хлопнул Веню по плечу и сказал: «Ну, тогда бывай, ботан. Кто-нибудь да согласится. И кстати, даже если бы мой отец не делал такие вклады в стипендиальный фонд этого заведения, которые заткнут рты ста комиссиям по этике, я бы и тогда плевать хотел на любые комиссии».
Веня взглянул ему в лицо и понял, что это правда – в этом парне не было страха. Впрочем, его мнения об Алехандро Рамиресе это не изменило. На том они и разошлись. Однако случай снова свел их вместе через пару лет, и что это был за случай!


7. СЛУЧАЙ НА ОЗЕРЕ


Общим семестровым проектом биохимического класса, где занимались Вениамин и Сандро, было измерение параметров воды в небольшом озере недалеко от Кембриджа, носящего индейское имя Массапоаг. Каждый месяц студенты должны были ездить туда в однодневные экспедиции и брать пробы воды в разных участках озера. В теплое время года они использовали лодки, а зимой приходилось делать лунки во льду.   
Было начало декабря, и лед на озере еще не везде установился как следует. К тому же накануне выпал снег, и опасные участки стали трудноразличимы. Студентам наказали идти только по заранее размеченной флажками траектории, где прочность льда уже была проверена. Так они и шли друг за другом по протоптанной тропинке, от лунки к лунке, пока не стало темнеть. Тогда группа решила не рисковать, свернуть работы и возвращаться обратно к машинам.

Вениамин шел предпоследним, и когда до берега оставалось уже совсем немного, вдруг понял, что больше не слышит шагов позади себя. Он обернулся и увидел, как студент, шедший за ним, беззвучно барахтается в черной воде метрах в двадцати в стороне от обозначенного флажками маршрута. Видимо, завидев берег, парень подумал, что опасности больше нет, и решил срезать путь.

Вениамин почувствовал, что мгновенно входит в очень странное, ранее незнакомое ему состояние. Все чувства в нем, - даже страх, - словно сжались в кулак, и этот кулак находился где-то в солнечном сплетении. Он был отрешен, запредельно спокоен и сосредоточен, совершенно неподвижен внутри. Он ощущал себя огромным, мудрым и точным. Почему-то казалось, что пока он способен сдерживать чувства, он держит остановленным время.

Каким-то не своим, шедшим изнутри, голосом крикнув: «Человек тонет!», Вениамин выдернул одну из деревянных палок, на которых были закреплены флажки вдоль тропинки, и понесся по снегу к все увеличивающейся полынье, тонкий лед которой обламывался под пальцами бедолаги, пытающегося выбраться из нее. Вениамин слышал, что далеко позади кто-то еще бежал к ним, но не видел, кто. Приблизившись к зияющей черной дыре, Веня лег на лед в том месте, где ему казалось, он был прочнее всего, и протянул парню палку с флажком. Тот, видимо, скованный спазмом от ледяной воды, не мог произности ни звука, только с выпученными глазами хватал ртом воздух. Парень судорожно схватился за палку, и отползая назад, Вениамин вытянул его на лед.

Следующим, что Веня запомнил, были три вещи, случившиеся одновременно: внезапный треск льда, обжигающее объятие ледяной воды, перехватившее его дыхание, и вид без оглядки убегающего, обезумевшего парня, которого он только что вытащил. Тонкая кромка не выдержала двоих, и Вениамин оказался тем, кому на сей раз не повезло. А не повезло ему сильно, потому что он не умел плавать - лишь барахтался, хватаясь за острые скользкие края, царапавшие ладони и обламывающиеся, стоило только опереться на них. Шерстяная куртка тут же намокла, став ледяным панцирем, по весу, наверное, сравнимым с рыцарские доспехами, утянувшими на дно Чудского озера тевтонских рыцарей. Очки утонули, и к шоку от ледяной воды добавилась полуслепота... но почему-то он все еще ничего не чувствовал... внутри по-прежнему все было сжато в кулак.

Как сквозь пелену, он услышал крик: «Ботан, хватайся за пальто! Хватайся, тебе говорят!» - это был голос Алехандро Рамиреса. Так вот кто бежал за ним! Скинув кашемировое пальто, стоившее, наверное, Вениной полугодовой стипендии, и оставшись в одном шелковом свитере, этот небожитель Дельта Ипсилон пытался спасти ботана. Вениамин теперь различал смутные силуэты и других студентов, бегущих к полынье. Повернувшись к ним, Сандро заорал: «Стоять!!! Все провалимся тут к чертовой матери!» В его голосе откуда-то взялось столько властной силы, что бегущие, остановившись, замерли, тревожно наблюдая за происходящим.

Вениамин хватался за рукав протянутого ему пальто, но не мог как следует сжать заледеневшие пальцы, и когда Сандро тянул, рукав выскальзывал из руки. Второй рукой Веня держался за кромку льда, боясь отпустить единственную опору. Они повторяли попытку снова и снова, безрезультатно. Веня почувствовал, что теряет силы.

И тут он увидел то, чего никогда не мог бы представить - Сандро скидывал с себя всю одежду и лез за ним в ледяную воду.

В странном пограничном состоянии Вениамин смотрел на лицо Сандро, выталкивающего его из полыньи, и был поражен. Взгляд баловня судьбы, обычно насмешливый, покровительственный или нагло-веселый, сейчас был совершенно потерянным, в нем было потрясение и... смирение. Глаза его были такими, как будто Сандро только что открылось нечто, и это нечто перевернуло его мир с ног на голову. Но самым странным было другое – Сандро смотрел на Веню с состраданием и любовью, как на брата.

В темноте и без очков Вениамин видел все окружающее как сквозь туман. Однако то, свидетелем чего он стал благодаря своему другому, настоящему зрению, почему-то обострившемуся именно сейчас, в момент опасности для жизни, было потрясающим: над головой Сандро полыхало и переливалось яркое бело-золотое зарево. 

В этот самый что ни на есть подходящий для таких слов момент Бенни Гладкофф, едва шевеля губами, вдруг прохрипел:

- Прости...Я буду делать для тебя... лабораторные... не за деньги...так.

На секунду прервав попытки вытолкнуть замороженного Веню на лед, его спасатель ошарашенно взглянул на него. Посиневшие дрожащие губы Сандро вдруг скривило подобие ухмылки, а в глаза вернулась насмешливая искорка:

- Ботан... ну ты р-реально с к-катушек... того...

После этого Веня почти потерял сознание, поэтому не помнил, как Сандро вытолкнул его на лед, и как потом выбрался сам. Он очнулся, когда студенты тащили его к машине, потом растирали чем-то остро пахнущим, потом везли в больницу. Он пролежал с воспалением легких около недели, и каждый день к нему с гостинцами приходил Сандро, который в этом невероятном приключении не схватил даже насморка.

Вениамин, вспоминая о невиданном огне, который окружал Сандро в ледяной воде озера Массапоаг, и о непонятном выражении его лица, пытался выяснить, что же тот чувствовал тогда, но Сандро избегал таких разговоров. Лишь однажды он ответил с обычной усмешкой, но не свойственной ему серьезностью в голосе: «Брат, даже если бы я тогда знал на все сто, что отброшу коньки и уйду под лед, я бы все равно полез туда за тобой. Ты не поймешь. И хватит об этом!» Веня больше не спрашивал.
Вот так и случилось, что два ни в чем не схожих человека стали лучшими друзьями на долгие годы.


8. НА ПОДСТУПАХ К ТАЙНЕ


Конец сороковых годов двадцатого века ознаменовался весьма интересным для Вениамина открытием – в американском научном журнале он прочитал о том, что пара советских ученых, Семен и Валентина Кирлиан, заново открыли эффект особого свечения различных объектов при фотографировании в токах высокой частоты. Впервые это явление было замечено в девятнадцатом веке белорусским ученым, однако впоследствии забыто. Супруги Кирлиан выяснили, что вокруг любого объекта, помещённого в поле высокой частоты, на фотоплёнке появляется свечение в виде неровного ореола. Ореол был именно таким, каким его видел Вениамин.

С восторженным изумлением рассматривая в научном издании фотографии различных предметов – ключа, руки, листьев и цветов, сделанные по методу Кирлианов, он узнавал то самое свечение, только гораздо более интенсивное и контрастное. Человеческая аура на кирлиановских снимках выглядела несколько иначе, чем видел ее он: она была ярче, слой ее был тоньше, и она исходила в виде четких тонких лучей – тогда как Веня видел ауру людей скорее в виде колышущегося облака. Он предположил, что причиной разницы является то, что снимок запечатлевает отдельный, очень короткий момент, как бы срез, динамического состояния поля человека, тогда как его внутреннее зрение не способно дробить восприятие на такие малые части – оно видит все более расплывчато, как при слишком длинной выдержке на фотоаппарате.         

...Прошло несколько лет.

После традиционной церемонии с квадратными шляпами и мантиями новоиспеченные бакалавры науки Бенджамин Гладкофф и Алехандро Преториус Рамирес попали в престижную магистратуру МТИ – первый, получив стипендию благодаря месту в первой пятерке общекурсового рейтинга, второй, как повелось, поддержанный солидными пожертвованиями в «Стипендиальный Фонд Рамиресов МТИ».

Вениамина удивляло, что, несмотря на довольно вялую тягу Сандро к теоретической науке, тот неизменно проявлял крайнюю заинтересованность экспериментами Бенни и даже пытался помочь материально. Возможно, Сандро проникся рассказами друга о непонятной светимости, которую тот с рождения воспринимал пронизывающей все пространство вокруг, но которую сам Сандро никогда не видел. Так или иначе, рассказы Бенни его чрезвычайно интересовали.

Все студенческие годы Вениамин не оставлял изучения таинственной энергии. Конечно же, он не мог пройти мимо нашумевших исследований Вильгельма Райха, немецкого ученого родом из австро-венгерской части Украины, получившего широкую, хотя и противоречивую известность в Америке того времени. Вильгельм Райх был ближайшим учеником Фрейда и начинал свою ученую карьеру в области психоанализа и сексуальной энергии. Происходя из еврейской семьи, Райх вынужден был во избежание нацистских преследований переехать из Германии в Америку, где и продолжал исследования в 40-х и 50-х годах.

В процессе изучения психики человека Вильгельм Райх пришел к идее существования единой жизненной силы, являвшейся основой всех процессов организма. Он утверждал, что эту энергию можно наблюдать под микроскопом как голубоватое свечение вокруг клеток крови и других живых субстанций. Райх дал этой силе название «оргон» - от слов «организм», «органический», «оргазм», чтобы показать ее связь с жизненными процессами, и считал, что она присутствует в несвязанной форме также в атмосфере. Ученый писал о том, что свечение голубой энергии окутывает всю планету – за несколько лет до того, как фотографии, сделанные первым советским спутником из космоса, в точности это подтвердили.

Идея оргонной энергии была сродни концепциям универсальной субстанции древних философов – пневмы греков или эфира Пифагора и Платона. Райх писал, что оргон существует даже в вакууме, заполняя все пространство. Он пульсирует в определенном ритме и по-разному взаимодействует с различными видами материи. Органические материалы - дерево, ткань, почва - притягивают и впитывают оргон, тогда как металлы притягивают и тут же излучают его. Эксперименты Райха с оргоном удивительным образом подтверждали наблюдения, записанные бароном Рейхенбахом со слов видящих-медиумов.

Вениамин видел отражение истины в идеях Райха и однозначно связывал энергию, названную оргоном, с той силой, исследованием которой занимался сам. В одно время его заинтересовал так называемый оргонный аккумулятор Райха, представляющий из себя герметичную камеру со стенками, состоящими из нескольких слоев различных материалов. Внешний слой делался из органических материалов – дерева, ваты - или пластика, а внутренний – из металла. По утверждению Райха, такое устройство способно было улавливать и сохранять оргон, и он использовал его для лечения пациентов, в том числе больных раком.

Для Вениамина не было загадки в том, почему работает аккумулятор Райха, в котором течение энергии происходило от материала с более легкой массой (органики) к более тяжелому – металлу. Действительно, именно такую картину он наблюдал своим «вторым зрением» при взаимодействии разных материалов. Органическая часть оргонной камеры, в свою очередь, пополняет потерянную энергию, привлекая ее извне, из атмосферы, и обеспечивает постоянный приток энергии внутрь камеры. Внутри же металлической полости камеры энергия оргона оказывается «пойманной», и концентрация оргона там растет, поэтому ее можно использовать для исцеления. Ведь болезнь возникает именно от нехватки жизненной энергии.      

Райх утверждал, что вода притягивает оргонную энергию с большой силой, превращаясь в «живую воду», незаменимую как для биологических процессов, так и для формирования планетарного климата. Он предложил совершенно новую концепцию формирования погоды, основанную на изменениях концентрации оргона в атмосфере, а также изобрел оригинальную технологию, с помощью которой можно было вызывать дождь. В США широко обсуждался случай, когда по просьбе фермеров, страдавших от засухи, при помощи созданного им аппарата, Райх действительно за несколько часов собрал большие тучи, из которых полил сильный дождь, спасший урожай.

Возможно, такая власть ученого над силами природы показалась опасной американским властям, потому что вскоре после этого все его исследования оргонной энергии по решению суда были запрещены, а книги, содержавшие «опасное для общества» слово «оргон», уничтожены. За неповиновение предписанию суда Вильгельм Райх был заключен в тюрьму, где спустя два года умер.

Известие об аресте и последующей смерти великого ученого в тюрьме было шоком для Вениамина и многих других молодых людей, которые не могли вместить того факта, что в середине двадцатого века в стране, считавшей себя форпостом мирового прогресса, жгут книги и уничтожают ученых, под стать средневековым инквизиторам.
Однако это нисколько не поколебало его решимость двигаться дальше.      

В один из вечеров за бутылкой аргентинского мальбека Вениамин рассказал Сандро о странных снах о Хранителе, повторявшихся у него время от времени с самого детства. Он поделился с другом тем, как сны оставляли беспокоящее ощущение неразгаданного ребуса, разочарование от бесполезных попыток соединить разрозненные части в целое. Теперь сны про Венциуса и Проктора больше не приходили, потому что спал Веня мало, крепко и без сновидений.

Когда Веня рассказывал Сандро об этих снах, он с изумлением заметил, что лицо друга приобрело то же несвойственное ему выражение, что и тогда, в ледяной воде полыньи – выражение отрешенности, смирения и сострадания. И также одновременно вокруг Сандро и над его головой появился яркий колышущийся ореол золотистого пламени, поразительно четко обрисованный на темном фоне черной кожаной обивки кресла. Помня, что после происшествия на озере Сандро наотрез отказался отвечать на его вопросы о такой реакции, Вениамин промолчал.   

После того разговора Сандро стал еще более настойчиво предлагать свою поддержку исследованиям Бенни. Разумеется, сам возиться с приборами он не умел и не хотел, но после долгих уговоров уломал Вениамина принять от него помощь на покупку кое-какого оборудования и материалов. К тому времени друзья давно уже перебрались из университетского кампуса в большой дом, приобретенный для Алехандро его родственниками. Там в распоряжение Вениамина за символическую плату были предоставлены отдельная комната и целый подвал, вскоре приспособленный для экспериментов.

В этот период к Вениамину пришла одна идея, как можно доказать научно тот факт, что кристаллы являются проводниками особых волн, которые он видел. Он взял обычный конденсатор, заряженный постоянным током, и измерил время его разрядки. Затем он на несколько минут поместил кристалл кварца на расстоянии полутора дюймов от конденсатора, отключенного от источника тока. (Он определил расстояние, используя свое «второе зрение», поскольку видел, где свечение кристалла было наиболее интенсивным). Острая вершина кристалла была направлена на конденсатор, поскольку именно из этой вершины излучение было наиболее сильным. После этого Вениамин убрал кристалл и зарядил конденсатор постоянным током, а затем вновь измерил время его разрядки. Оказалось, что кристалл увеличил электрическую емкость, или способность конденсатора накапливать заряд, просто находясь рядом с ним. За короткое время, пока кристалл находился рядом, он каким-то образом изменил свойства диэлектрика конденсатора - его способность накапливать энергию.

Вениамин повторял этот эксперимент снова и снова, неизменно получая тот же результат. Он помещал между кристаллом и конденсатором металлические предметы, коробки, щит Фарадея, не пропускающий электромагнитных волн – эффект не менялся. Это означало только одно – эффект воздействия кристалла был неэлектромагнитной природы. Однако теперь не имеющие названия волны, испускаемые кристаллом, можно было измерить в единицах известных энергий.

То, что особая радиация, испускаемая кристаллом, проходила через любого рода экранирование, рождало в голове Вениамина массу новых идей. Например, если бы можно было сфокусировать излучение неизвестной энергии в направленный луч, то такой луч мог бы без всякого изменения свойств проходить огромные расстояния, даже сквозь всю толщу Земли. Возможности таких лучей по проницаемости во много раз превосходили бы лазеры, исследование которых в те годы только набирало обороты.

Эти, и другие, казавшиеся еще более фантастическими, идеи заполняли ум и воображение Вениамина. Но для этого нужно было изучить и сделать так много... и что-то в нем знало, что именно он, Вениамин Гладков, был тем единственным человеком, кто не только верил в такие возможности, но и был способен их осуществить. 

Однако земная жизнь, похоже, собиралась вмешаться в грандиозные планы одаренного молодого ученого.

 
9. ДЭЙЗИ


Научным руководителем Вениамина был профессор МТИ Элайджа Маккевит, «зубр» в области исследований полупроводников, которые в те годы еще только набирали обороты. Он возглавлял лабораторию, где Веня работал ассистентом. Изредка Вениамин заезжал домой к профессору, чтобы забрать книги или принести почту, пришедшую в лабораторию. Маккевит с семьей жил в увитом плющом старинном особняке в дорогом районе Кембриджа.

В один из дней, совершенно неожиданно, профессор Маккевит пригласил Веню к ним домой на прием в честь совершеннолетия своей младшей дочери, Дэйзи. По ходу дела выяснилось, что Дэйзи изучала музыку, французский язык и литературу в Кембридж-Колледже, и профессор, зная, что французский знаком Бенни с детства, хотел познакомить их, чтобы дочь попрактиковалась в разговорном языке. Во всяком случае, так звучало полученное объяснение.

Веня сам не понимал, почему так волновался перед встречей с дочерью Маккевита.
С рождения и до сего дня сердцем его нераздельно владела одна-единственная страсть познания неведомой силы, дар видения которой ему был дан. С этой страстью могло соперничать только настойчивое желание доказать, что таинственная сила реальна. Мир знания был стихией Вениамина, там чувствовал себя как рыба в воде. От жизненных невзгод, одиночества, непонимания сверстников, утомительного однообразия повседневности Вениамин спешил укрыться в нем, как в святилище, среди книг и приборов, где всегда было хорошо, и можно было вновь предаться всепоглощающей страсти исследователя, позабыв обо всем.

Никогда в жизни это прибежище не подводило его. Все печали и заботы дня оставались за дверью лаборатории. Ему не нужны были шумные компании и другие заменители счастья в виде еды или вина. Продвижение к Истине было его вдохновением и наградой. Ничто и никогда не могло встать рядом с Ней в его мыслях.

Женщины, за исключением сестры и матери, всегда были для Вени хотя и притягательными, но загадочными созданиями из параллельной вселенной – того мира, где люди занимали себя умножением денег, вечеринками, модой или спортом. Он не знал, как подойти к девушкам, и о чем с ними говорить. Мысль, что рано или поздно ему придется приложить усилие, чтобы проникнуть в неизведанный до этого мир противоположного пола, приносило смутное чувство неудобства. Он мог посвятить всего себя только одному предмету любви, и этот предмет у него уже был. Веня никогда не понимал своего любвеобильного друга, прожигающего жизнь в бессмысленных романах, хотя снисходительно терпел эту его слабость. 

...Итак, Бенни Гладкофф придирчиво осмотривал себя в зеркале, собираясь на празднование двадцать первого дня рождения Дэйзи Маккевит. Среднего роста, не толстый и не худой. Бледноватое широкое лицо, мягкие светло-русые волосы, аккуратно зачесанные набок и открывающие высокий лоб. Прямой нос, несколько маловатый для такого широкого лица. Орехового цвета глаза со светлыми ресницами, внимательно и придирчиво рассматривающие собственное отражение сквозь очки. Вывод неутешительный: ничего примечательного и достойного внимания такой девушки, как Дэйзи. Мысль эта, хотя и разочаровала его немного, но почему-то и успокоила – вот и не нужно напрягаться, он просто поговорит с Дэйзи по-французски ровно столько, сколько требует вежливость, подарит один из старых альбомов с видами Парижа, которые их семья когда-то привезла с собой, и, довольный выполненным перед профессором долгом, снова вернется в долгожданные объятия лаборатории.   

Стоял яркий весенний день. С букетом подснежников и аккуратно завернутым подарком под мышкой, Вениамин шел к дому Маккевитов, стараясь не замочить до блеска начищенных ботинок в лужицах, оставшихся от поливки газонов. Он чувствовал себя ужасно неудобно и глупо во фраке с бабочкой, взятом напрокат специально по такому случаю и надетом впервые в жизни, ибо таковы были правила дресс-кода, предусмотрительно указанные в приглашении Маккевитов. Хотя внешне Вениамин старался держаться спокойно, внутри он с трудом подавлял нервозность.
Когда он был уже почти у парадного входа, внутреннее бурчание вдруг замолкло, как не бывало – Веня услышал негромкие звуки фортепиано, доносившиеся из открытого настежь окна гостиной. Это была мелодия из «Времен года» Чайковского, и он хорошо помнил ее: пьеса называлась «Апрель. Подснежник». Ее часто играла мать Вениамина, одаренная пианистка, и для Вени легкие, струящиеся звуки были возвратом в родное ностальгическое прошлое, весенний Париж его детства: раскрытые после зимы окна, аромат молодых листьев и первых цветов, звуки смеха, детских голосов...

Выстроившиеся в ряд совпадения поразили его. Он посмотрел на букет подснежников в руке и подумал, что ничто так мгновенно и сильно не переносит нас во времени, как звуки и запахи. В груди возникло странное чувство – как будто там одновременно что-то ныло и открывалось. 

Было забыто все – раздражение, дурацкий фрак, нежелание вести светские беседы с незнакомыми людьми. Ему нестерпимо захотелось увидеть того, кто так неожиданно перенес его в детство, прямо сейчас, пока не развеялись колдовские чары звуков. Позабыв о начищенных ботинках, Веня сошел с дорожки, ведущей к парадной, и пробрался прямо в мокрый сад, откуда лучше видно было сидящих в гостиной.

...Из-за цветущей вишни, где его никто не мог заметить, Вениамин, затаив дыхание, смотрел на девушку, сидящую у окна и играющую для гостей, не различимых в глубине комнаты.

Ее отделяла от сада только прозрачная занавеска, развеваемая теплым ветром. У девушки были блестящие густые волосы цвета льна, по моде тех лет уложенные в два красивых локона наверху и мягкими волнами ниспадающие на плечи. Веня видел ее лицо в профиль, чуть склоненным в его сторону – женственное, округлое, нежного цвета с румянцем, выступившим на скулах от волнения и старания. На вишневых влажных губах играла улыбка, под которой, он чувствовал, девушка прятала смущение от направленных на нее взглядов. Приталенное шелковое платье персикового цвета с пышной юбкой и приоткрытыми плечами оттеняло ровную свежесть ее кожи. Веня не мог понять, ни тогда, ни позже, что же это было – лишающий разума смешанный аромат вишни и подснежников, пьеса Чайковского или красота юной девушки, но ему показалось, что его неумолимо затягивает в колдовской водоворот...

Закончив играть, девушка опустила крышку фортепиано и ушла к гостям, а Вениамин остался стоять, не в силах пошевелиться. Пока стоял, он понял две вещи: что эта девушка и есть Дэйзи Маккевит, и что он в нее влюблен.       


10. ЧАРЫ 


Как нежный цветок вишни или персика, Дэйзи Маккевит находилась в высшей точке своего женского расцвета. Срок цветка быстротечен - но тем сильнее аромат, сводящий с ума. Сегодня, сейчас - вот его время! Эта пора в жизни женщин, принадлежащих тому типу, что самой природой назначен для материнства, длится недолго, - ровно столько, чтобы привести влекомого ароматом шмеля в раскрывшийся венчик. Потом великая сила эта уйдет в семя, в плод... но пока длится короткое бурное цветение, такая женщина – волшебница, сама мать-природа потворствует ей. Колдовские чары ее в тот час лишают воли и отнимают разум, и не родился еще смертный, кто мог бы устоять перед несравненным нектаром обещания новой жизни.

...Разговаривая с Дэйзи за коктейлем на вечеринке, Веня с удивлением обнаружил, что был неправ – он оказался чрезвычайно интересен девушке. И дело было даже не в шарме его французского, который сразу превратил ничем не примечательного очкарика в утонченного парижанина. Дело было в голове Дэйзи, в которую с детства негласно вложили несколько простых установок – выучиться в колледже для «невест МТИ», выйти замуж за подающего надежды ученого, который, как ее отец, станет профессором, и жить, не зная забот, в таком же, как у родителей, старинном особняке в окружении шумной стайки детей. Бенни Гладкофф, о котором профессор Маккевит всегда отзывался как об одном из самых талантливых молодых людей на курсе, словно ключ к замку, подошел к негласному клише в голове у Дэйзи. О чем бы ни говорил Бенни, Дэйзи с готовностью кивала, звонко смеялась его шуткам, глядя на молодого человека сияющими широко раскрытыми глазами, а нежный румянец на щеках разгорался с каждым выпитым бокалом. И принесенные Бенни подснежники оказались ее любимыми цветами... и вообще, все, что делал и говорил Бенни, приходилось кстати, вовремя и было именно тем, что нравилось Дэйзи.

Преодолев стеснительность, Бенни даже пригласил девушку на пару кругов фокстрота, - вот для чего нужен был фрак на вечеринке у Маккевитов! – и Дэйзи тактично не замечала, как не очень ловкий партнер время от времени наступает на ее новые светлые туфельки...

Все это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Выражение безусловного одобрения в глазах девушки, которые при каждом слове Бенни как будто говорили: «Да, ты прав, мой повелитель, ты самый умный, самый достойный – вот мое восхищение и моя жизнь, властвуй и владей, сейчас и всегда!», - эти глаза преследовали его даже во сне, которым он забылся, придя домой уже под утро, потому что долго гулял после вечеринки, глядя на цветущие сады и молодую луну. 
Дэйзи Маккевит, как ты это сделала? Ты оставила от Бенни половину человека. Был человек – цельный как глыба, увлеченный делом своей жизни... А теперь распахнулась внутри какая-то дверь, и эту открытость хотелось поскорее заполнить. Но заполнить можно было только ею одной... богиней весны, красоты и гармонии, волшебной феей, королевой цветов!    

Примерно таким было содержание сбивчивой речи, которую, давясь от смеха и не веря своим ушам, выслушал в ту ночь из уст пришедшего домой пьяным от вина, весны и влюбленности Бенни верный Сандро, стаскивая с друга ботинки и фрак и укладывая его, вконец лишенного сил, спать. Как бы в шутку Сандро сказал: «Слушай, хотел бы я посмотреть на эту фею, превратившую ботана в человека. Познакомь меня с ней как-нибудь».

Полусонный Веня сердито сморщился и погрозил пальцем перед носом у Сандро: «Даже не думай! Она...мое...» -  и провалился в сон...

...Через неделю Дэйзи и Бенни сидели в заднем ряду кинотеатра, куда молодой человек, согласно негласному коду развития знакомства, пригласил Дэйзи после двух первых свиданий в кафе. В этот раз он принес ей маленький букет маргариток, как намек на ее имя, - ведь «Дэйзи» и есть «маргаритка» или «ромашка». Девушка, оценив знак внимания, тут же с гордостью приделала бело-розовый букетик на шляпку, без которой в те годы не выходила из дома ни одна модница.

В кинотеатре, куда они пришли, повторяли старые фильмы, и Бенни выбрал «Иметь и не иметь» из-за любимого актера Дэйзи, Хамфри Богарта или «Боги», как его называли поклонницы. Вениамин смотрел эту картину раньше, и помнил, как атмосфера фильма была накалена зарождающимся романом между зрелым Богартом и его юной партнершей Лорен Бэколл, впервые блеснувшей в главной роли. Такое напряжение страсти, искру между актерами не так часто встретишь в кино, даже хорошем. Его невозможно ни сыграть, ни сымитировать, и миллионы зрителей смотрят такие фильмы снова и снова, чтобы вновь поучаствовать в накале чувств. Для чего же еще они ходят в кино?

Дэйзи смотрела на экран, а Бенни украдкой разглядывал ее, потому что просто не мог смотреть куда-то еще. Девушке удивительно шел цвет платья - голубой, в тон ее глазам. Белое самодельное кружево воротника делало Дэйзи трогательно похожей на школьницу. Шелковистый льняной локон, выбившийся из под шляпки, нежная линия подбородка и шеи, изящная ручка в кружевной перчатке, сжавшая подлокотник кресла... На экране искусительница Бэколл - Слим, уже положив глаз на героя Хамфри - Стива, спрашивала: «Есть тут у кого спички?», и взгляд, брошенный на нее Боги вместе с испрашиваемым коробком, явно говорил о том, что неприступность морского волка Мартиники вот-вот падет к ногам юной красавицы.

Сцена сменялась сценой, а Бенни все колебался, будет ли удобно взять Дэйзи за руку сейчас? Или может быть, сейчас? «Наверное, она ждет, когда я сделаю первый шаг...» Ладони его потели, и он испытывал неловкость от своей нерешительности, сжимая в руках носовой платок. Ход действия на экране неуклонно приближался к той сцене, где Боги и Лорен неуклонно приближались друг к другу. Сочный контральто Бэколл уже прозвучал недвусмысленным обольщением в двусмысленной фразе про свисток...

Наконец, модуляции страсти в низком голосе Лорен – Слим достигли апофеоза в танго под аккомпанемент Сверчка:               

Maybe it happens this way,
Maybe we really belong together,
But after all,
How little we know,
Maybe it's just for a day?

Может быть, так суждено,
Может, судьбою ты дан для меня,
Но все равно
Нам знать не дано,
Может, уйдешь, не пробыв здесь и дня?

И Вениамин решился. С готовым выскочить от волнения сердцем он осторожно накрыл ладонью руку Дэйзи, и она не отвела ее, но повернула ладонью вверх и сжала его пальцы. Сквозь кружевную перчатку он ощущал мягкость и тепло ее ладони, доверчиво ответившей на порыв к сближению. Как много может сказать простое рукопожатие, от которого живые искры бегут по всему телу, от макушки до пяток! Вениамин боялся взглянуть на Дэйзи, но сердцебиение утихло, и по телу разлилось чувство неистовой радости, которую рождает осознание взаимности, сладчайший переход невидимой границы. Секунду назад они просто были рядом, а теперь уже вместе! Контральто Слим продолжало звучать с экрана, но он его больше не слышал:

...Love is as changeable as the weather,
And after all,
How little we know,
Who knows why an April breeze never remains?
Why stars in the trees hide when it rains?

Любовь переменчива, словно погода,
И все равно,
Нам знать не дано,
Куда бриз апрельский с весною уйдет?
Куда прячет дождь звезд в ветвях хоровод?.. 

Он не слышал и не ощущал ничего из того, что происходило в зрительном зале, потому что вдруг обнаружил, что видит все уже другими глазами. Возможно, волнение и напряжение чувств от того, что он держал Дэйзи за руку, были тому причиной, но всем, что он сейчас видел перед собой, были яркие, невероятно быстро перемещающиеся, как будто живые, искры голубоватого и белого света. Они исходили из сердцевины его существа и исчезали, растворяясь в более тусклом голубом свете, окружающем его. Слегка повернув голову, Вениамин увидел такой же живой фонтан, исходящий из сердца Дэйзи, только цвета его были иные – желтовато-оранжевые. Девушка потупила взгляд, по-прежнему стесняясь смотреть на него, но он знал, что она чувствует то же, что и он. Он более не сомневался – нежное пожатие ее руки было красноречивее любых слов.

Затем начало происходить то, чего Вениамин никогда не видел раньше – потоки живых искр из двух источников – его и Дэйзи - притянулись друг к другу, как под действием магнитной силы, а затем начали проникать друг в друга, смешиваясь и прорастая один в другом, словно молодые побеги. Это зрелище заворожило его, заставив онеметь. Все ощущения его тела сошлись в пальцах руки, которыми он осторожно поглаживал руку Дэйзи. Словно сквозь пелену доносились обрывки танго:    

Love comes along, casting a spell,
Will it sing you a song?
Will it say a farewell?
Who can tell?

Чародейкой искусной приходит любовь,
Вместе будем навек?
Иль не встретимся вновь?
Кто ответить готов?

Под действием непреодолимого притяжения смешавшись, наконец, в одно целое, два живых потока, принадлежавших раньше двум людям – мужчине и женщине - потеряли теперь свои изначальные цвета, слились и стали одним вибрирующим облаком яркого белого света. Ощущать такое единство и одновременно видеть его было неизведанным им ранее блаженством. Вениамину хотелось бы остановить время, поселиться в этом мгновении полноты. Навсегда. Остаться завершенным, счастливым и взаимно любимым, когда два тела, две души понимают друг друга, как сейчас... И не нужно слов. И даже поцелуи, ради которых парочки ходят в кино, казались сейчас излишними.
И в этот миг объединения Вениамин увидел то, чего даже представить не мог – между двумя их с Дэйзи слитыми воедино телами света появилось нечто третье – еще более яркое, но как будто не принадлежащее им. И это вибрирующее сияние, как колыбель, было окружено множество глаз – во всяком случае Вениамин так их видел... на него низошло понимание, что это души, стремящиеся войти через их союз в этот мир. Они с Дэйзи слиянием двух световых тел открыли им вход в мир формы... Вениамин был потрясен.   

Песня с экрана прозвучала последним аккордом:

Maybe you're meant to be mine,
Maybe I'm only supposed to stay in your arms a while,
As others have done?
Is this what I've waited for, am I the one?
Oh, I hope in my heart that it's so,
In spite of how little we know...

Станешь навеки моим,
Или исчезнешь назавтра, как дым?
Как было с другим?
Ты судьбой ли мне дан? Та ли я, что ты ждал?
Верю - быть с тобой мне суждено,
Хоть нам знать не дано...

Провожая Дэйзи до дома, и стараясь поддерживать беседу, Вениамин крепко держал девушку под руку, боясь потерять только что обретенное чудо единства. Он думал, как переживет тот момент, когда придется расстаться с Дэйзи и идти домой одному. От этих размышлений его отвлекло неожиданное появление одетого с иголочки Сандро, который попался им навстречу, возвращаясь, по-видимому, с очередного свидания. Сандро предложил отметить знакомство в ближайшем ресторане и, хотя у Вениамина были совсем другие планы, он не смог отказать другу.

Так Сандро встретил Дэйзи. Вениамину сильно не понравилось то, как Сандро по своей неистребимой привычке ухаживал за его девушкой, все подливая ей мальбек. Еще больше не понравился ему такой знакомый восторг в глазах Дэйзи, когда она смотрела на его красавца друга. Но Бенни почти удалось остаться сдержанным и задавить зашевелившиеся сомнения.


11. РАНА


Спустя пару дней, возвратясь вечером домой, Вениамин постучался в дверь комнаты Сандро, чтобы взять у него ключи от машины, которой иногда пользовался с разрешения друга. Дверь была заперта, и Вениамин понял, что Сандро был не один, что случалось множество раз раньше... но на этот раз у Вени отчего-то появилось нехорошее предчувствие. Тошнота подкатила к горлу от мелькнувшего подозрения. На стук Сандро открыл дверь и, высунув голову, в ответ на просьбу молча протянул ему ключи, после чего тут же захлопнул ее. Но и этой секунды было достаточно для того, чтобы через образовавшуюся щель Вениамин увидел то, от чего у него похолодело внутри.

Это были небрежно брошенные на спинку кресла, так хорошо знакомые Вене перчатки и голубое платье с белым кружевным воротником...

Ему показалось, что кровь, отхлынувшая от сердца, собралась в висках - так тяжело там стучало, а сжатые в кулаки руки тряслись. Он готов был убить Сандро на месте - за коварное предательство, за цинизм, с которым этот подлый, бесившийся с жиру жеребец, растоптал его единственную любовь. И как? Походя, для развлечения, прибавив очередную интрижку в свой проклятый донжуанский список... 

Но он не пришиб негодяя. Просто стоял перед дверью, с побледневшим лицом, стиснув зубы, и не мог ни двинуться, ни произнести даже звука. В груди поднималась волна боли, обиды и гнева, и, казалось, вот-вот накроет его с головой. Он понял, что нужно мчаться прочь от нее, без оглядки. Он видел, как будет бежать от волны боли день за днем, пока не заживет рана, разверзшаяся в том месте души, куда вошла Дэйзи в тот волшебный вечер.

Вениамин развернулся и побежал.

Что было дальше, он вспоминал с трудом. Помнил, что сел в машину и ехал много часов без остановки, пока не пересек канадскую границу. Помнил, что добрался до Ниагарского водопада, и стоя так близко, как только можно было подойти к нему в это предутреннее время, и, сколько хватало сил, орал до спазмов и хрипоты, выбрасывая из себя терзающую боль. А крик его был не различим, заглушаемый ревом мириад тонн воды, с грохотом обрушивающихся в чернеющую безразличную бездну – все так же, тысячи и тысячи лет. 

Вконец обессилев, Вениамин почувствовал себя опустошенным и, наконец-то, ощутил облегчение от звенящей пустоты. На время нечему внутри стало болеть, и, как ни странно, вдруг проявилось его другое зрение, как бы залегшее на дно во время шторма страстей. В полутьме раннего утра, в поднимающемся утреннем тумане Вениамин увидел, как огненное сияние охватывает кипящие пеной каскады воды. Он понял, что это сияние было невидимой силой, захваченной водой, а теперь в огромных количествах высвобождаемой от ее мощного падения и трения о камни. 
Торжественность этого зрелища, никогда раньше им не виданного, заставило его онеметь, а сверкающее пламя, окутавшее все вокруг, проникало в сердце, исцеляя боль. Вениамин почувствовал, как, невидимая никому, кроме него, сила водопада растворяет черную волну отчаяния, нависшую над ним, и что именно для этого исцеления, инстинктивно, как раненое животное, он рвался сюда... Постояв, дыша утренним влажным воздухом, еще пару часов, Веня затем доехал до ближайшего мотеля, где забылся сном, едва дойдя до кровати, и проспал почти сутки.   

...По пути домой Вениамин, находясь уже в более спокойном состоянии ума, стал участником необычного происшествия, принятого им как знак свыше, который неожиданно точно указал ему на его собственное положение. Проезжая по лесной дороге, он увидел, как на обочине двое мужчин в рабочей одежде пытаются удержать черного медвежонка и стянуть что-то с его головы. Остановив машину, Вениамин спросил, не нужна ли им помощь. Оказалось, что в поисках съестного медвежонок пробрался во времянку к дорожным рабочим и засунул голову в большую жестяную банку, соблазнившись остатками еды на дне. Внутрь-то он ее просунул, а обратно – никак. С банкой на голове, не видя ничего вокруг, бедное создание стало кидаться из стороны в сторону, ударяясь головой обо все подряд и ревя от страха. Прибежавшие на шум рабочие попытались поймать медвежонка и стянуть у него с головы банку, но тот вырывался, царапаясь и пытаясь убежать. Поняв, в чем дело, Вениамин, не долго думая, ухватил медведя сзади, и, пока один из рабочих удерживал косолапого за шею, другой работяга, наконец, ухитрился стянуть злосчастную банку. Освобожденный медвежонок тут же стремглав умчался домой в лес.

Попрощавшись с рабочими, Вениамин пошел обратно к машине, и тут вдруг... Он увидел ситуацию с медведем как бы со стороны, и его, словно молния, озарило понимание, что он сам был зверем с головой, застрявшей в банке, куда сам залез по неопытности, поддавшись соблазну. Медвежонку казалось, что люди, пытавшиеся снять банку, делали ему зло, и сопротивлялся что было сил. Наверное, даже готов был перегрызть горло всем, кто старался освободить его.      

Всю обратную дорогу образ медвежонка, освобожденного от банки, не выходил из головы Вениамина. Он пока не мог понять всех тонкостей того, что произошло с ним самим, и почему именно так, а не иначе, но теперь что-то мудрое и глубокое внутри подсказывало, что все, случившееся между ним, Дэйзи и Сандро было единственно верным, и не могло быть по-другому. Казавшаяся неоправданной жестокость судьбы на самом деле вела к освобождению... что-то в нем теперь знало это.

Чтобы отвлечься, Вениамин включил радио и попал на тот момент музыкальной трансляции, когда передавали танго из картины «Иметь и не иметь». Трудно было поверить в случайность такого совпадения. Сейчас, наконец, он расслышал слова песни, которые тогда в кинотеатре прошли мимо его ушей. За окном автомобиля проносились леса и озера Онтарио, а низкий голос Лорен Бэколл пел, будто озвучивая вечные людские вопросы, на которые еще никто никогда не получил ответа:   

Who knows why an April breeze never remains?
Why stars in the trees hide when it rains?
Love comes along, casting a spell,
Will it sing you a song?
Will it say a farewell?
Who can tell?

Куда бриз апрельский с весною уйдет?
Куда прячет дождь звезд в ветвях хоровод? 
Чародейкой искусной приходит любовь,
Вместе будем навек?
Иль не встретимся вновь?
Кто ответить готов?..


12. ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ


Сандро и Дэйзи поженились через три месяца, почти сразу после свадьбы отбыв в Буэнос-Айрес, где Алехандро Преториус Рамирес, будучи теперь семейным человеком, должен был вступить в управлениe частью семейного бизнеса, пока что под присмотром отца. 

После пришедшего к нему на лесной дороге понимания Вениамин где-то нашел силы принять поступок Сандро и простить его. Несмотря ни на что, Сандро был для него как брат, одним из самых дорогих людей. 

...Тогда, вернувшись после ночной эскапады к Ниагаре, он застал друга ожидающим его возвращения.  Первое, что Сандро сказал, увидев его:

- Прости, брат. Это ее выбор. Я женюсь на ней.

- Объясни мне, Сандро, почему из тысяч девушек, которые по одному твоему слову были бы на месте Дэйзи, тебе понадобилась именно она? Ведь у тебя были все - умные, богатые, королевы красоты - все, кто захочешь. Почему она - единственная дорогая мне девушка?

- Именно потому, брат. Потому что ради нее ты готов был забыть про все. Я знаю, очень долго ты не сможешь меня простить. Но когда-нибудь ты все поймешь, я клянусь, Бенни, - в эту секунду Вениамин с удивлением вновь увидел в лице Сандро то странное для него выражение отрешенности, сострадания и смирения, которое появилось в тот день, когда друг спас его от смерти в ледяном озере. Вокруг головы Сандро стояло то же яркое золотое сияние, как и много лет назад. Оно заставило Вениамина замолчать.

- Я только смею надеяться, что ты знаешь, что делаешь, Сандро...    

Серьезно и без усмешки, даже с некоторой торжественностью, Сандро молча кивнул.

...Время, как известно, лучший лекарь, оно лечит медленно, но безотказно. Вениамин вернулся в свое единственное надежное прибежище - от пустоты, горечи потери, разочарования в человеческом счастье. Она, Истина, никогда не подводила его, в Ее объятиях всегда было надежно и спокойно. Закрыв за собой дверь лаборатории, Вениамин погружался в свой мир, оставляя душевные бури за этими стенами. К нему вернулся азарт поиска, жажда знания, и вся его жизнь, как прежде, стала принадлежать Ей. Он вновь был самим собой, потому что шел по пути своего предназначения.

Душевная боль со временем притупилась, а затем ушла, а рана, оставленная расставанием с Дэйзи, стала чем-то вроде шрама, нечувствительного к прикосновениям. Затем не осталось и шрама. Память его хранила все, до мельчайших подробностей, но эти воспоминания теперь были свободны от переживаний. Ни осуждения, ни ревности, ни обиды в нем не осталось. Он знал, что опыт такой болезненной привязанности ему больше не нужен, и это приносило ни с чем не сравнимое чувство свободы и покоя. 

В тот период Вениамин расширил поиски сведений о неизвестной силе, решив не ограничивать их научными источниками. Воспоминание о сиянии, стоявшем над Ниагарским водопадом, привело его к мысли поискать упоминания о силах природы в народном фольклоре, древних трактатах и старинных легендах. Наиболее близкой к тому, что он искал, ему показалась древнекитайская концепция вездесущей жизненной энергии, называемой «ци». Само слово «ци» изначально имело значение «пар» или «эманация». Считалось, что люди, животные, а также все природные и созданные человеком объекты вбирают в себя, сохраняют и излучают ци. Хотя эта энергия невидима для большинства, она, согласно древнему мировоззрению, составляет основу существования. Солнце, Луна и звезды являются источником «небесной ци», в противоположность «земной ци» - невидимой силы, приходящей из недр земли. Течение ци оказывает влияние на форму различных природных объектов: равнин, гор, озер и рек. Способность привлекать и удерживать ци – основа сохранения жизненной силы в живом существе, в том числе в человеке.   
Очень схожим по сути было также древнеиндийское понятие праны – пронизывающей все во Вселенной жизненной силы, содержащейся в живых и неживых объектах. В Ведах говорилось, что прана приходит на Землю от Солнца, и живые существа вдыхают ее вместе с воздухом. Струясь по тонким каналам и меридианам тела, прана питает и дает нам жизнь.   

Вениамин не сомневался, что учения о пране и ци не были суевериями примитивных обществ, какими их представляли современные источники. Почему-то ему в голову пришла мысль, что в древности среди людей было больше видящих тонкие энергии, - не пятая часть, а гораздо больше, и он был уверен, что знания о ци и пране были записаны людьми Истины, для которых существование неведомой силы было столь же реальным и физическим феноменом, как и для него.

Оказалось, что люди знания существовали и в современном ему мире – одним из таких людей был таинственный русскоязычный мистик Георгий Гурджиев, несколько раз приезжавший в Америку в прошлом десятилетии. Вениамин наткнулся на его книги в том отделе библиотеки, где искал сведения о тонких энергиях в книгах о мировых религиях и тайных учениях. 

В книге Гурджиева говорилось о «смешанной субстанции из активных элементов физического тела и астрального тела», которая образует вокруг человека особую атмосферу, подобную атмосфере вокруг планеты. Эту субстанцию, если она сконцентрирована, утверждал Гурджиев, можно увидеть в виде ауры или сияния вокруг людей и иногда также в святых местах или церквях. Читая это, Вениамин мог подтвердить каждое слово, так как не раз обращал внимание на свечение вокруг предметов в церквях и вокруг самих храмов – оно было не только более сильным, но также имело красивый золотистый оттенок.

Как атмосфера разных планет постоянно приобретает или теряет те или иные субстанции в следствие влияния других планет, так и человек, окруженный другими людьми, подобен планете, окруженной другими планетами. Когда встречаются атмосферы людей, привлекательных друг для друга, между ними образуется связь и обмен. Объем их атмосферы остается прежним, но качество ее меняется. Вениамин отчетливо вспомнил, как смешивались и переплетались свечения вокруг них с Дэйзи на том свидании в кино, как становились единым целым. 

В этот период своих исследований он понял, что таинственная энергия была известна людям давным-давно, и они знали о ней гораздо больше, чем современное «общество прогресса». Но как сделать такое понимание доступным в такой форме, которую бы не отвергли умы его поколения, он пока не знал.


13. АНАИС ЛА-РОШ


Закончив магистратуру, Вениамин защитил диссертацию, получив докторскую степень, и остался работать в лаборатории полупроводников МТИ, где его исследования сосредоточились на возможности выращивания кристаллов с заданными свойствами. От Сандро он время от времени получал письма и открытки, в основном с вопросами об исследованиях Бенни и сообщениях о появлении нового ребенка, которых у них с Дэйзи за восемь лет родилось четверо. Сандро возглавлял филиал семейной корпорации и, судя по всему, весьма преуспевал, хотя и был занят выше головы. Фотопортреты молодой семьи Рамиресов казались созданными для глянцевых обложек – красивые, благополучные, улыбающиеся. Дэйзи немного расплывалась с каждым новым ребенком, постепенно превращаясь из стройной девушки в пышную матрону, но это нисколько не мешало сиянию счастья в ее глазах, и Веня, хотя и испытывал чувство, похожее на ностальгию, все же искренне радовался за них.

Глядя на эти фотографии, он все чаще дивился мудрости судьбы, которая в лице Алехандро сделала за него единственно правильный выбор. Правду говорят: все, что ни делается – к лучшему, хотя в тот поворотный момент жизни могло казаться иначе. Вениамин видел теперь отчетливо, что не смог бы удовлетвориться простым житейским счастьем, и рано или поздно противоречие между смыслом его жизни, его исследованиями, и нуждами большой семьи стало бы непримиримым.      

...Шло начало шестидесятых, бурные времена, в которые Америке суждено было ввязаться в трагедию вьетнамской войны. Когда реальная угроза быть привлеченным к работе на министерство обороны встала перед Веней, он вспомнил давние слова своего, уже теперь перешедшего в лучший мир, отца: «...Всевышний не спросит меня, почему я не убивал одних людей или других в чужих войнах. Он спросит, выполнил ли я то, что Он вверил в мое попечение?»

Вениамин с детства понял, что теми, кто спросит с него рано или поздно, ему вверена задача исследовать неизвестную энергию, для чего ему был дан двойной дар видящего и ученого. И он сделал свой выбор. В один прекрасный день Бенни Гладкофф оставил свою налаженную жизнь в Штатах и навсегда пересек канадскую границу. Так поступали многие из его сверстников, не желавшие быть втянутыми в чужую войну.

Вениамин поселился в Монреале, где пришелся к месту – франкоговорящие жители Квебека считали родившихся во Франции не просто своими, а даже чем-то вроде благородной касты. Квебекский французский казался Вене забавным и архаичным, сильно засоренным английскими заимствованиями, но тем не менее он был родным, своим, как и русский, и Вениамин, сняв маленькую квартиру в напоминающем Париж старом квартале Монреаля, чувствовал себя как дома.

Благодаря рекомендации своего старого научного руководителя, отца Дэйзи, профессора Элайджи Маккевита, Вениамин устроился в частный исследовательский центр, занимающийся, среди прочих вещей, созданием материалов нового поколения, полупроводников на основе кристаллов кремния, в которых так нуждалась быстро развивавшаяся тогда индустрия вычислительной техники. Хотя профессор Маккевит к тому времени, уйдя на пенсию, отошел от преподавания, он оставался в составе совета попечителей монреальского центра. Одним из спонсоров их исследований была ведущая американская электронная корпорация, уже выпустившая к тому времени свой первый транзисторный компьютер.

Это была заря Силиконовой долины – начинался новый виток цивилизации, «кремниевый век».         

Рассказы Бенни об исследованиях, проводимых центром, заинтересовали Алехандро, который тоже подумывал о размещении части капитала своей компании «Преториус Энтерпрайз» в перспективную отрасль производства транзисторов. Сандро сам прилетел в Монреаль, где, изучив вопрос на месте, подписал с исследовательским центром спонсорское соглашение на длительный срок, среди прочих условий обеспечив себе право голоса в совете попечителей. 

Там, в Монреале, Вениамин, наконец, и встретил спутницу своей жизни.

Анаис Ла-Рош, на три года старше его, была родом из Квебека - подтянутая, стремительная в движениях, как мальчик-подросток, с узким лицом, прямыми гладкими темными волосами до плеч и быстрыми, внимательными черными глазами, эта женщина была его коллегой, перспективным ученым с докторской степенью, тоже давно занимавшейся исследованием кристаллов. Кристаллы оказались их общей страстью, и Бенни поделился с Анаис всем, что знал и обнаружил относительно неисследованной силы, содержащейся в них. Анаис очень серьезно и с пониманием отнеслась к его признаниям о данных ему необычных способностях, хотя сама не обладала таким даром, и ее крайне заинтересовали когда-то сделанные им фотографии излучения кристаллов.

Оба они допоздна засиживались в лаборатории, разрабатывая детали экспериментов, иногда дискутируя, - впрочем, вполне дружески. Ни с кем раньше Вениамин не испытывал подобного единства умов и такого понимания - с полувзгляда, полуслова. Он с юности привык работать один, потому что не доверял никому, опасаясь чужой некомпетентности или невнимательности, но с Анаис все было совсем иначе. На нее можно было положиться, как на самого себя. Иногда он не верил своему везению – казалось, что ум этой женщины был создан в дополнение к его собственному.

Для них обоих естественным развитием событий было то, что в один прекрасный вечер, после утомительного дня в лаборатории они пошли домой не в разные стороны, как раньше, а вместе, и с тех пор никогда не расставались.

Для Анаис спокойный, мягкий Бенни был идеальным спутником – после двух неудавшихся браков с непрерывными ссорами из-за ее вечной занятости, и после двух так и не родившихся детей, меньше всего в жизни она хотела драм. Бенни был надежным, и он не только не скандалил из-за ее ночных бдений на работе – он сам был там с ней. О чем еще можно было мечтать? Для Бенни Анаис тоже была идеальной спутницей – он, наконец, нашел женщину, которая не только не отнимала его у любимой науки, но сама разделяла эту любовь.

Поначалу Вениамин размышлял о том, насколько Анаис была непохожа на Дэйзи, и насколько другим было его чувство к ней. Хотя они с Анаис были близки, как только могут быть близкими друг к другу два человека, и им было очень хорошо вместе, никогда он не видел такого стремительного слияния их световых тел, как это произошло тогда, на свидании с Дэйзи. Вокруг него и Анаис никогда не появлялся тот разноцветный сонм глаз – душ будущих детей. Их с женой световые тела сочетались друг с другом идеально, но все же всегда оставались отдельными, самостоятельными, и никогда между ними не появлялось это таинственное третье – то место, куда могла бы войти душа ребенка. Может быть, думал Вениамин, это было из-за оставленных предыдущими разочарованиями шрамов на их телах света, а может быть, от того, что у Анаис не могло быть детей... Так или иначе, со временем он привык к мысли о том, что их работа и их общая цель и есть их ребенок, то третье, ради чего двое соединяются Богом в союзе... и принял все таким, как есть.          


14. НОВЫЕ ТАЙНЫ КРИСТАЛЛОВ


Так прошли самые счастливые для Бенни и Анаис двадцать лет, во время которых они сильно продвинулись в исследованиях кристаллов. Все это время они поддерживали тесную связь с Алехандро, который часто приезжал в Монреаль по делам и, бывая у них в гостях, живо интересовался их жизнью и работой лаборатории. Многие из разработок Бенни и Анаис были использованы в быстро развивающейся отрасли полупроводников и впоследствии применялись в первых персональных компьютерах, но для Вениамина главным было не это. Все это время он искал способа подойти к исследованию таинственной энергии, которую видел с детства, и раскрытие природы которой считал целью своей жизни.

Параллельно с основной целью своих поисков, в эти годы Вениамин освоил еще одну важную область применения кристаллов, которой суждено было в будущем сыграть ключевую роль в деле всей его жизни. Вместе с Анаис они существенно продвинулись в выращивании искусственных кристаллов с заданными свойствами.

Им попалось интересное исследование, показавшее, что природные кристаллы иногда формируют совершенно разные структуры из одного и того же химического сырья. Оказалось, что причиной этого являются различные факторы, влияющие на кристалл в процессе его роста: время суток и сезон, планетарные и космические факторы, меняющие действие гравитационных сил на межмолекулярные связи в данный период времени. Таким образом, структура кристалла представляла из себя живую историю планеты, запечатленную в связях между атомами.   

Это привело Вениамина и Анаис к предположению, что, выращивая кристалл, можно было записывать, кодировать в нем информацию как часть его физической структуры. Ведь что такое информация? Это определенная последовательность импульсов. Импульсы могут быть любыми – звуковыми, электромагнитными, световыми. Как звуковая информация может записываться на магнитную пленку или пластинку путем конвертации звуковой волны в электромагнитную, так и другие виды информации могут быть записаны в структуре кристалла в процессе его роста под воздействием электромагнитных волн – например, радиоволн разной частоты.

Более того - пока кристалл растет, в нем можно кодировать данные голографически, и тогда каждая частица кристалла будет содержать ту же информацию, что и весь кристалл. И если такой кристалл окажется поврежденным или расколотым, данные на любой из его частей все равно сохранятся в первоначальном виде.

Анаис шутила по этому поводу: «А ты знаешь, Бенни, ведь можно было бы отправить на таком кристалле послание в космос или оставить потомкам, ведь кристалл - носитель не в пример надежнее, чем пергамент, бумага или даже каменные скрижали. Он практически вечен... Причем кристаллические носители куда более компактны -  на кубический дюйм можно записать столько информации, сколько нет во всех библиотеках мира, вместе взятых. Вопрос только в том, смогут ли люди будущего или жители других планет считать эту информацию, ведь для этого нужны специальные дешифраторы...»

Анаис даже не представляла, насколько серьезно относился Бенни к возможности записывать в структуре кристалла информацию, которая не может быть пока опубликована открыто, но может быть передана без искажения будущим поколениям. Вновь и вновь его посещала мысль, что некоторые артефакты древних цивилизаций, изготовленные из кристаллов, на самом деле являются такими архивами или библиотеками. Просто к ним еще не подобран ключ.

Примером был знаменитый хрустальный череп Митчел-Хеджеса из Белиза, назначение которого оставалось неизвестным, а технология изготовления является непревзойденной по сей день. Вениамин как-то читал отчет инженера из «Хьюлетт-Паккард», изучавшего этот артефакт. По мнению специалиста, кто-то изготовил этот череп из одного куска хрусталя настолько осторожно, как будто вообще не притрагивался к нему в процессе резки. При изучении под микроскопом никаких следов инструментов найдено не было, только несколько следов от абразива – может быть, песка. Обработка велась против оси симметрии кристалла, а это невозможно сделать, не раскрошив его, даже при помощи лазера. Как кристаллограф, Вениамин в этом был единодушен с инженером из «Хьюлетт-Паккард». Ему казалась фантастической идея, что кто-то мог делать кристаллы податливыми, как масло. Разве что эти люди выращивали кристалл нужной формы из жидкого раствора, как они с Анаис в своей лаборатории...  но это представлялось еще более невероятным.

А между тем мир кристаллов, захвативший воображение Вени еще в детстве, продолжал открывать ему все новые тайны.

Однажды во время эксперимента с созданием искусственных кристаллов Вениамину довелось наблюдать поразившее его явление. При охлаждении вещества из состояния расплава и переходе его в кристаллическую форму Вениамин заметил появление вспышки голубоватого света, после чего образец превратился в жидкий кристалл. При помощи долгих усилий ему удалось заснять это явление на кинопленку, а также сфотографировать момент перехода. То, что проявилось на пленке, было световой матрицей кристаллической формы, которую должен был принять расплав. Вспышка голубого света содержала информацию, воплотившуюся в геометрическую форму, с уровня светового кода в физический план.

Это было непостижимо уму. Вениамин читал о световых матрицах или «астральных формах» всего сотворенного в метафизической литературе, но это никогда не было так явно засвидетельствовано научно. Для него этот эксперимент был неоспоримым доказательством, что кристаллы – форма жизни, хотя и отличная от органической.
Вениамин показал снимки Анаис, после чего они оба долго молча смотрели друг на друга. Наконец, потрясенная Анаис сказала:

- Я всегда знала, что они живые. Ведь еще Тесла писал об этом.

- Да, Анаис, и я сам в детстве, наблюдая рост кристаллов квасцов, пришел к сущностному убеждению, что это живые структуры. Сейчас появляются теории о том, что первыми формами примитивной жизни – еще до появления органических молекул – были микроскопические структуры кварца, формировавшиеся в глинистых слоях земли. Пока действует жизненный импульс, кристалл растет, и это может длиться миллионы лет. Но те кристаллы горного хрусталя, которые мы добываем в рудниках, давно закончили свою жизнь, так как перестали расти. То, с чем мы работаем – лишь пустая оболочка, использованная раковина древней жизни. Тем более уникальна данная мне возможность, Анаис, увидеть то, как эта жизнь когда-то низошла в материю, чтобы сформировать оболочку кристалла...

- По-моему, Бенни, тебе удалось подсмотреть что-то в замочную скважину мастерской Творения. Скважину в двери, отделяющей материю от духа... Но разве кто-нибудь в ученом сообществе будет тебя слушать? Это же вызов самым основам материализма и прямой путь к ярлыку псевдонаучности. Впрочем, как и все, что ты видишь твоими другими глазами, и все, что ты делаешь, чтобы показать это нам. Если кто-то и прислушается, то чтобы спросить: как из этого можно сделать доллары? А скорее всего, никак. Бьюсь об заклад, твоя папка ляжет на полку «Для служебного пользования», и на этом все...

Веня кивнул:

- Да, я понимаю, Анаис. Но это неважно. Важно, что я понял нечто, и понял так, когда не остается и тени сомнения. Я всегда помню о том, что здесь написано, - Вениамин указал на бронзовую табличку, висящую на стене его кабинета, с надписью на латыни Super Omnia Vincit Veritas, - «Истина побеждает все». Рано или поздно и удерживаемое на полках секретных материалов станет общим знанием. 

Анаис оказалась права. Поскольку работы проводились в рамках исследования, спонсируемого крупнейшей электронной корпорацией, то, согласно соглашению со спонсором, Вениамин вынужден был передать всю интеллектуальную собственность, включая пленки и снимки, в архив этой корпорации. Насколько он мог судить, никто и никогда об этих материалах с тех пор не упоминал.         


15. ПРОРЫВ


- Итак, джентльмены, – начал Бенджамин Гладкофф, пригладив седеющие волосы и обращаясь к попечительскому совету, - я хотел бы представить вам предварительные результаты чрезвычайно перспективных и многообещающих экспериментов, на которые мы вышли в рамках осуществляемой нашей лабораторией программы изучения пьезоэлектрического воздействия на кристаллы кварца.

Что такое пьезоэлектрический эффект, известно всем: подвергая кварц механическому напряжению (например, сжатию), можно получать электричество, и, наоборот, - воздействуя на кристаллы электромагнитным полем, можно вызвать их деформацию. 

Однако в ходе наших экспериментов было выявлено еще одно, совершенно новое свойство кристаллов, означающее новую эру в научных исследованиях. Если воздействовать на решетку кристалла электромагнитными полями с определенным сочетанием частот, можно как бы растянуть кристалл во всех трех направлениях, что приведет к инверсии пространственно-временного континуума вокруг него. Что это значит? – Бенни окинул взглядом попечительский совет. - Это значит, что измененный кристалл станет источником антигравитации! 

Бенни кожей почувствовал скептицизм части присутствующих. Он ожидал подобной реакции, поскольку все исследования, упоминавшие слово «антигравитация», среди солидных ученых почти приравнивались к поискам вечного двигателя, а их авторы автоматически попадали в категорию шарлатанов и псевдоученых. Тем не менее, он продолжал: 

- Польский и немецкий ученые, Ковски и Фрост, случайно обнаружили это явление в 1927 году, ровно шестьдесят лет назад. Они проводили опыты для немецкой компании Телефункен, воздействуя на кристаллы кварца различными комбинациями радиоволн. Ковски и Фрост заметили, что при некотором сочетании таких воздействий кристалл начал терять прозрачность, одновременно увеличиваясь в объеме. При дальнейшей «накачке» электромагнитным зарядом кристалл в какой-то момент потерял вес, поднявшись в воздух на два метра над полом лаборатории и удерживая дополнительный вес аппарата, к которому был присоединен, в двадцать пять килограммов. Два ученых случайно открыли эффект антигравитации.

Отчет об эксперименте Ковски и Фроста с фотографиями был в том же году опубликован в немецком научном журнале. В дальнейшем данный эксперимент был объявлен фальшивкой, а копии журнала аккуратно изъяты из всех библиотек, однако мне удалось повторить первый этап данного эксперимента в нашей лаборатории. Я имею основания утверждать, что их результат был подлинным, и что он воспроизводим!

Я понял, что ключ к успеху эксперимента Ковски-Фроста заключался в правильном распределении заряда. Если просто подвергнуть кристаллическую решетку кварца массированному воздействию силы, кристалл превратится в аморфную массу. Однако если распределить заряд так, чтобы он выбивал заряженные частицы-ионы из кристаллической решетки по одному, эти частицы будут стабилизироваться в новых позициях, значительно дальше предыдущих. Тогда кристаллическая решетка как бы «растянется» во всех направлениях, подобно резиновому шарику. Кварц в несколько раз увеличится в объеме, потеряет прозрачность, приобретет гигроскопичность и станет похож на пенополистироловую губку, но не распадется. Мои эксперименты подтвердили все вышеперечисленное, доказательством чему служат представленные фотографии измененных кристаллов, - Бенджамин Гладкофф поправил очки и указал на развешанные в зале заседаний стенды с фотографиями.

Дав присутствующим возможность рассмотреть фотографии в течение пары минут, Бенни вновь вернулся к презентации проекта:

- Такой «растянутый» кристалл содержит в себе огромное внутреннее напряжение, которое образно можно сравнить с туго натянутой тетивой лука. Если найти способ и дальше продолжать «накачивать» такой, уже до предела «растянутый» кристалл энергией, он начнет «сбрасывать» напряжение путем инверсии гравитации – подобно тому, как тетива, достигнув предела натяжения, с огромной силой возвращается в первоначальное положение. Мощный выброс антигравитационной волны будет вызывать такие явления, как потеря веса и левитация. Кроме своего собственного веса, кристалл будет способен удержать в воздухе предметы, в разы превышающие его по весу.

Возможности, открываемые этим потенциальным изобретением, невероятны – от перемещения тяжестей до межпланетных летательных аппаратов, джентльмены. Но это в далекой перспективе. А в непосредственном будущем наша лаборатория планирует вопроизвести эксперимент Ковски и Фроста до конца...

Вениамин почувствовал замешательство среди половины заседавших, волну недоверия. Он взглянул на Сандро, пытаясь увидеть поддержку в его взгляде. Тот сидел отрешенно, без всякого выражения на лице и глядел в окно. От волнения Бенни бросило в жар. Он чуть расслабил узел галстука, налил «Перье» из стоявшей перед ним бутылки в стакан, и сделав глоток, продолжил, стараясь звучать убедительно:

- Кроме того, мы планируем продолжить эксперименты с применением измененных радиоволнами кристаллов в другом направлении. Мне удалось разработать прибор с использованием измененного кристалла, позволяющий получить сфокусированный луч испускаемой им энергии. Полученный луч диаметром в один дюйм обладал оптическими свойствами и проходил через массу материи, не встречая сопротивления. Мы направляли луч сквозь толщу бетона и арматуры в одиннадцать футов, поместив на другом конце нераспечатанную упаковку из восьми кассет «Полароида». Луч неизвестной энергии, генерируемой кристаллом, легко прошел через препятствие и оставил след на всех кассетах «Полароида», каждая из которых была завернута в алюминиевую фольгу. Более того, в той области, где воздействие луча на пленку «Полароида» было наиболее интенсивным, эмульсия, которой была покрыта пленка, оказалась как бы вытравленной или просто исчезла. Мы пока не можем дать объяснения данному феномену, но готовы продолжить исследования в этом направлении. Мы также обнаружили, что можно модулировать интенсивность луча воздействием электромагнитных волн, результатом чего может стать принципиально новый способ передачи оптической информации сквозь любые препятствия.

Итак, джентльмены, общий план исследований и смета были предоставлены на ваше рассмотрение, и теперь я готов ответить на ваши вопросы, - заканчивая презентацию, Бенни пытливо обвел взглядом сидящих за столом членов совета.

Отвечая на вопросы, Вениамин одновременно просчитывал шансы: «Сейчас начнется голосование. Членов совета шесть. Двое от компьютерной корпорации, скорее всего, воздержатся: тема слишком далека и от их специализации, и от коммерческого результата. Еще один почти наверняка будет против – для него сама идея скорее фантастическая, чем научная. Чтобы получить одобрение финансирования проекта, нужно минимум три голоса «за». Сандро, конечно, будет «за»... Про проект он знает все, он был со мной в деле с самого начала... Профессор Маккевит тоже проголосует «за», он всегда в курсе того, что мы делаем, и одобрял это направление. Если председатель проголосует положительно, мы получим финансирование. Только бы он бросил белый шар, только бы!..»   

- Джентльмены, прения закончены, прошу голосовать, - услышал он наконец глухой бас председателя, и ладони его покрылись холодным потом. Сколько раз проекты Вениамина проходили через попечительский совет, но никогда он так не волновался. Столько лет он готовился к этому дню! Ему уже шестьдесят, этот проект будет венцом дела его жизни, возможно, последним и решающим прорывом. 

Началось голосование. Тот, кто, как предполагал Вениамин, будет против, проголосовал против. Окей, здесь сюрпризов нет. Двое других, тоже предсказуемо, воздержались. Маккевит проголосовал «за», и, о радость, председатель тоже был «за»! У Вениамина радостно забилось сердце, он, улыбаясь, повернулся в сторону Сандро, уже поздравляя себя мысленно с победой... Но Алехандро Рамирес сидел, опустив голову и подперев ее рукой, так что густые, как и в юности, но уже почти полностью седые волосы полностью закрывали его благородное, все еще красивое лицо. Сандро, казалось, был погружен в тяжкие раздумья. Вениамин глядел на него с недоумением, не в силах понять, что творится с его старым другом. Он что, сомневается? Что происходит?!   

- Мистер Рамирес, Ваше слово, - пробасил председатель.

Когда Сандро отвел руку от лица, Веня удивился, насколько тот был бледен. Не глядя на Веню, Алехандро тихо, но твердо произнес:

- Сожалею, но я против.

Председатель обратился к онемевшему от удивления Вениамину:

- Мне искренне жаль, мистер Гладкофф, но Вы знаете наши правила. Ваш проект не набрал требуемой половины голосов, поэтому вынужден сообщить Вам, что финансирование проекта отклоняется. Надеюсь, Вам больше повезет с другими инициативами, мистер Гладкофф.

Вениамин поправил очки, взял папку со стола и, держа спину неестественно прямо, вышел из зала заседаний, не попрощавшись.


16. КРИЗИС


В тот же день он написал заявление об уходе из лаборатории и уехал из Канады, никому не сообщив, куда, кроме Анаис. Он знал, что Сандро будет ему звонить, и не хотел слышать его. Анаис была против демарша Бенни, считая, что он перегибает палку, и что нужно продолжать искать выход. Но у Бенни не было сил ни на что, даже на гневные тирады. Он внезапно почувствовал себя старым и уставшим, и решил уехать в Коннектикут, чтобы побыть одному в местах, где прошла его юность.
Никого из его семьи там не осталось – родители умерли, сестра и брат вскоре после окончания войны вернулись в Европу, где обзавелись семьями, детьми, а теперь уже и внуками. Вениамин поселился в коттедже за городом, стоявшем посреди леса на берегу быстрой речушки. Деревянный домик уютно спрятался под кроной огромной трехсотлетней сосны, чьи ветви мягко стучались в окна, стоило подуть ветерку.

Когда Вениамин попытался встать с постели утром следующего дня, неожиданно поясницу его словно прострелило. Боль была такой пронзительной, что когда он силился подняться, то не смог даже сесть на кровати. Кое-как, на четвереньках, он добрался до ванной. Вениамин испугался – такого с ним еще не случалось. Вокруг на пять миль никого, только лесные звери. О том, чтобы сесть в автомобиль, тем более управлять им, не могло быть и речи. Ползком до ближайшей дороги он добрался бы разве что на следующие сутки. Телефона в коттедже, конечно, не было – Вениамин же сам искал место, где его никто не сможет потревожить. Вот и добился своего...

Вениамин закрыл глаза и заметил, что на ровном голубоватом фоне, который он всегда видел с закрытыми глазами, зияла чернеющая прореха с красноватыми краями, размером с горошину. Он понял, что это болезнь. Всегда, стоило ему заболеть, - а порой даже еще до проявления признаков недуга, - появлялись эти темные пробоины в светимости поля вокруг его тела. «Плохи дела твои, Веня», - сказал он себе.
 
Кое-как вскарабкавшись обратно на кровать, он начал глубоко дышать, пытаясь вернуть спокойствие духа. Вениамин смотрел на мерно раскачиваемые ветром сосновые лапы за окном, сосредоточившись на пульсирующем ореоле вокруг них, и сам не заметил, как его дыхание вошло в такой же ритм. У него появилось странное ощущение, как будто старая сосна чувствовала его страдание и предлагала свою помощь. Сам не зная как, не в силах думать от острой боли, он, повинуясь какому-то животному зову, выбрался из дома и на боку дополз до сосны, привалившись всем телом к мощному, в два обхвата, смолистому стволу. Он увидел, как голубоватое пламя вокруг ствола укутывает его, сливаясь с его собственным светом и, волна за волной, вливает в него свою силу.

Скопище таившихся в сердце темных чувств, среди которых главной была жгучая обида на Сандро, стало подниматься на поверхность сознания. Вениамин пришел в ужас от осознания того, что, оказывается, глубоко внутри ненавидел его так сильно, что мысленно готов был убить старого друга, а жестокая боль, сразившая его тело, держала в узде эти черные помыслы, похожие на змей. Болезнь была благом, не несчастьем. Старая сосна, казалось, вытягивала из него эти темные скопления и взамен вливала свой чистый голубой огонь.

Он пролежал у сосны несколько часов, чувствуя, как вместе с возмущением, обидой и осуждением отступает боль. Когда солнце стало клониться к закату, он попытался подняться и с радостью обнаружил, что ему это удалось достаточно легко. Обняв сосну, Вениамин долго благодарил ее за исцеление и урок...               

На следующий день он был уже почти в полном порядке, болезнь отступила и больше не возвращалась. Он так и не понял, что это было. Дни стояли сухими и жаркими, и с утра до ночи Вениамин бродил по лесу вокруг коттеджа, который снял в окрестностях города, глядя на колышущиеся голубоватые огни вокруг огромных деревьев и думая о том, что произошло. 

Он вспоминал, каким уничтоженным и преданным другом чувствовал себя много лет назад, когда Сандро отнял у него Дэйзи. Почему он смог простить Алехандро тогда, и так трудно было простить сейчас? Наверное, потому что в тот раз самое главное все-таки осталось с ним – наука, ось, вокруг которой вертелась его жизнь. Сейчас Сандро отнял у него и это. Самое заветное, самое дорогое – мечту исследователя, возможно, его лебединую песнь. И так внезапно... как удар под дых. Ведь Вениамин расчитывал на него, ни минуты не сомневаясь в его поддержке.

«Как он мог поступить так со мной? За что? Какова его роль в моей жизни? Почему он вначале спасает меня, совершенно чужого человека, от смерти, рискуя жизнью, чтобы потом, как только я оказываюсь так близок к достижению мечты, прийти и все разрушить? Как можно, будучи верным другом, почти братом, решиться на такое чудовищное предательство? И где логика? В чем смысл?! Неужели деньги? Сандро не увидел коммерческой выгоды в моем проекте? Но ведь он же поддерживал мои исследования, которые могут приоткрыть тайну антигравитации, он же был так в них заинтересован...» 

Вениамин не знал, что делать дальше. Хотя у него были кое-какие сбережения, без финансовой поддержки он не смог бы продолжать начатые исследования антигравитации. А вернуться в лабораторию и заниматься коммерческими разработками, чтобы скоротать время до пенсии, казалось ему изменой Истине. Вениамин был в тупике. Он чувствовал себя бесконечно одиноким, покинутым всеми, но главное – Ею. Казалось, даже Истина его предала... 

Все разрешилось неожиданным образом через несколько недель, когда приехала Анаис и, не скрывая радости, передала ему пакет с письмом от никому не известного частного спонсора. В письме сообщалось, что их фонду стало известно об исследованиях Вениамина, и они согласны выделить ему лично пожертвование на продолжение работ по антигравитации безо всяких ограничений, но при соблюдении двух условий. Условия были таковы: все работы и результаты экспериментов будут держаться в строжайшей секретности, а исключительное право на интеллектуальную собственность автоматически передаваться спонсорам.    

Анаис с надеждой смотрела на Бенни, пока он читал письмо и, как только поднял глаза, спросила: «Ты рад, дорогой? Ведь об этом можно было только мечтать – столько лет работы без всяких забот о том, где достать деньги...»

Однако Вениамин покачал головой. Он был рад возможности, безусловно, но поделился с Анаис сомнениями. Ему все равно, что под трудами не будет стоять его имя. Даже будучи состоявшимся ученым, Бенджамин Гладкофф не был рабом тщеславия. Ни кнут, ни пряник его не волновали. Его наградой была ни с чем не сравнимая радость, приходящая со вспышками озарения,  приближающими к Истине, пусть хоть на шаг. Работа для него была, как вода и воздух, а ждать почестей за то, что дышишь и утоляешь жажду – не странно ли?

Анаис кивнула – она хорошо знала своего Бенни. Она сама была предана науке, но вместе с тем всегда чувствовала, что научный гений Бенни бил из ключа куда выше по течению того, откуда она черпала свои наития. И этот источник был таким же беспримесным, как кристаллы горного хрусталя, разложенные по полкам в их лаборатории. Вениамин скорее отдал бы жизнь, чем стал заниматься тем, с чем не смогла бы мириться его совесть.

Вениамин продолжил. Его мучило другое: что это за неизвестный фонд, как они узнали о его исследованиях, которые, хотя и не являлись секретными, были известны лишь узкому кругу ученых из его центра? Как эти люди, готовые выделить немалые средства, намерены использовать знание о силах, которые могут служить как созиданию, так и разрушению? Силах, которые могут быть опасны для существования человечества и планеты, если использовать их во вред? До сих пор то, что он считал нужным публиковать, никак не могло быть применено в злонамеренных целях, но что будет дальше, по мере того, как он будет заглядывать все глубже в бездны неизвестных доселе энергий?..

Они еще долго сидели вдвоем за чаем на веранде коттеджа, обсуждая, как им быть, и, кажется, придумали. Бенни смотрел на Анаис, пока она что-то воодушевленно говорила, и думал: разве может человек просить большего от жизни, когда у тебя есть такая спутница – преданная, понимающая тебя лучше, чем ты сам; твоя близнецовая душа, чьи помыслы – отзвук твоих собственных?

А вокруг шумели вековые вязы, в воздухе парило, и остро пахла акация, потому что приближался долгожданный дождь...   


17. ТАИНСТВЕННЫЙ СПОНСОР


Вениамин вышел из небольшого офиса «Гладкофф Лабораториз» с портфелем в руках и сел в такси. Он был взволнован и торопился, ведь сегодня, наконец, ему предстояла встреча с анонимными  спонсорами его исследований, которые, неизменно и аккуратно присылая чеки на круглые суммы в ответ на переданные отчеты, за семь лет так и не встретились с ним лично.

«Как жаль, - подумал он, - что Анаис со мной нет. Как мне тебя не хватает, Анаис...» Прошел уже год с того дня, когда его жена, внезапно почувствов себя плохо в лаборатории, где они все так же трудились бок о бок с Бенни, решила пройтись домой пешком, но так и не дошла... Приехавшие на скорой медики уже ничем не могли помочь, сказав, что ее уход был мгновенным...

Вениамин смотрел на свое отражение в зеркале заднего вида такси: выглядел он неважно. Уход Анаис сильно подкосил его. С поседевшей головой, погрузневший от того, что питался как попало, лицо бледное от просиживания в лаборатории сутками напролет – теперь ему приходилось работать за двоих, да и домой спешить было не к кому. 

Судьба, словно в компенсацию за его невозвратную потерю, в последний год открыла Вениамину возможность для кардинального прорыва в исследованиях. Правда, об этом, главном, открытии он пока ничего не сообщил спонсорам. Тогда, семь лет назад в маленьком коттедже в Коннектикуте, они с Анаис решили, что финансировавший их частный фонд получит отчеты только о тех из их открытий, которые не смогут быть использованы во вред. Патенты, права на которые Бенни передал фонду спонсоров, были скорее «побочным продуктом» его основной работы, однако вполне могли применяться для практических целей.

Одним из таких преданных огласке и запатентованных изобретений был прибор для измерения силы изучаемой им неизвестной энергии. До сих пор, хотя присутствие такой энергии постулировалось некоторыми учеными математически, начиная с Джеймса Клерка Максвелла, назвавшего ее «энергией смещения», никто не смог доказать ее существование. Поскольку природа этой энергии не является электромагнитной, никто не сумел измерить ее в единицах уже известных энергий.
Это, судя по всему, удалось Вениамину и Анаис. Они запатентовали детектор, указывающий на присутствие неизвестной энергии, а также регистрировавший интенсивность ее излучения. В нем использовались те самые кристаллы со структурой, видоизмененной воздействием радиоволн, о которых Вениамин докладывал на злосчастном попечительском совете. Дело в том, что из-за напряжений, накопленных «растянутой» молекулярной решеткой, подобные видоизмененные кристаллы становились сверхчувствительными усилителями этих особых волн, излучаемых любым объектом, в том числе земной корой. Видоизмененный кристалл, подвергаемый действию такой волны, реагировал особым образом, и изменения, происходящие при этом с его различными характеристиками – емкостью, сопротивлением или физическими параметрами, можно было измерять общепринятыми методами.   

В качестве практического применения такой детектор можно было использовать в сейсмографии для предсказания землетрясений. Многие ученые ранее предпринимали попытки создать устройство, основанное на наблюдении за изменениями электрических и магнитных полей на определенных участках земной коры, однако такие попытки не принесли значимых результатов. Вениамин полагал, что исследователи смотрели не в том направлении – более полезными индикаторами предстоящих сотрясений являются изменения в других видах энергии. Известно, что наилучшие «детекторы», предсказывающие землетрясения – это животные. Вениамин и Анаис предположили, что они обладают особой чувствительностью к излучениям той самой неизвестной энергии, которые усиливаются в определенном участке земной коры перед началом землетрясений.

То беспокойство, которое многие животные проявляют во время солнечных затмений, также связано с резким изменением интенсивности получения этой энергии Землей от Солнца.

Подобная чувствительность бывает присуща и людям, хотя и редко. Вениамин пришел к выводу, что она лежит в основе дара лозоходцев. Лозоходец различает не только интенсивность излучения, но также различия в частоте. Такой человек способен чувствовать объект среди массы другого материала, поскольку его физическое тело является своеобразным биодетектором. Способность чувствовать неисследованную энергию лозоходцами по сути схожа со способностью сенситивных людей видеть ее же как световое излучение - разница лишь в том способе, которым сигнал декодируется мозгом...   

...Такси остановилось возле «Отеля Бонапарт», и Вениамин, расплатившись, сразу направился в ресторан отеля, где в отдельном кабинете ему назначили встречу представители фонда. Он хорошо знал этот старинный отель в самом сердце Монреаля – из-за его первоклассной французской кухни в «Отеле Бонапарт» часто останавливался Сандро, приезжая в город по делам или просто встретиться с Бенни. Правда, после того происшествия с попечительским советом отношения друзей, хотя и возобновились, оставались несколько холодноватыми, да и Алехандро, ссылаясь на занятость, больше не приезжал в Монреаль.       

«Занятное совпадение с выбором отеля, - думал Вениамин, отворяя тяжелую резную дверь в приватный кабинет с подходящим названием «Сады Эдема», где на накрытом белой скатертью столе сверкало начищенное серебро приборов, и огонь свечей плясал в гранях хрустальных бокалов. - А где же обещанная команда спонсоров?»
В кабинете спиной к нему сидел всего один человек - пожилой мужчина с седой бородой и с такими же белыми коротко остриженными волосами. Сверкнув золотой оправой очков, мужчина повернулся к Вениамину. Это был не кто иной, как Сандро! Осунувшийся и постаревший с момента их последней встречи, но все такой же элегантный, - его друг Алехандро Преториус Рамирес.

Такого поворота он не ожидал. Первой реакцией Вениамина, несмотря на шок, было осознание того, как сильно он скучал по Сандро все это время, несмотря на затаенную где-то в складках памяти обиду, и как рад их встрече. Стоило ему увидеть Сандро, как от обиды не осталось и следа. Не раздумывая, он кинулся к вставшему и раскрывшему ему навстречу объятья другу, и несколько мгновений двое старых друзей стояли, обнявшись, утирая слезы за стеклами очков.

- Стареем, брат, - наконец, произнес Алехандро, – раньше ты не был сентиментальным.

- Кто бы говорил. Ты уж тем более! Что ты тут делаешь, Сандро? Как ты узнал про встречу со спонсорами?

На лице Сандро появилась знакомая с юных лет усмешка:

- Бенни, все спонсоры уже тут, больше никто не придет.   
Уставившись на друга в замешательстве и пытаясь вместить только что услышанное, Вениамин после некоторой паузы ударил себя по лбу:

- Ох, я дурак!.. Я давно должен был догадаться, что чудес на свете не бывает. Но как же так? Все это время Анаис знала, что это были твои деньги?..

- Конечно. Мы с ней это и придумали. Анаис была женщина трезвого ума, но с горячим сердцем, и всем этим сердцем она любила тебя, Бенни. Ты же был невменяем от обиды, и даже не соизволил выслушать меня тогда, после совета. Предложи я тебе помощь, ты отказался бы сгоряча, и время было бы потеряно. Поэтому я позвонил не тебе, а Анаис, и все ей объяснил. На совете я проголосовал против финансирования твоего проекта, потому что благодаря моим связям знал, что им заинтересуются организации, которых тебе следовало избегать – и тогда, и сейчас. Центр, где ты работал, был слишком прозрачен. Я понимал, что ты вновь сочтешь меня гадом и предателем, но я не имел права рисковать результатами твоей работы. Поэтому нужно было срочно вывести ваши исследования в закрытую частную лабораторию, чтобы кроме тебя, меня и Анаис, никто не знал об их сути. Я создал фонд, из которого тебе пришло письмо, а дальше ты все знаешь. Анаис держала меня в курсе о том, что вы делаете на самом деле, и я был впечатлен той скоростью, с которой вы продвигались, Бенни. Кое-какие из ваших патентов мы использовали или перепродали, но ты же сам понимаешь, что это были вишенки на торте. Главная цель была вовсе не в них. Мы с Анаис должны были тебе все рассказать раньше, но все шло так хорошо, и мы решили оставить все, как есть. А потом она ушла от нас...

- Сандро, я не в обиде. Ты даже не представляешь, насколько я продвинулся с тех пор, как не стало Анаис. Я воспроизвел эксперимент Ковски и Фроста, и я получил такой же результат! Сандро, я разрабатываю практические детали метода, при использовании которого достаточно будет передать объекту из некоторых видов материала определенный заряд – и он начнет левитировать, он потеряет вес. Ты понимаешь, что это означает?!

- Подожди, брат. Ты все расскажешь по порядку, и я тоже должен тебе многое рассказать, и вообще, разговор у нас будет долгий, только давай поужинаем, наконец. Мальбек? Здесь держат стОящий, со столетней лозы... 

Подали ужин – оказалось, что Алехандро помнил любимые французские блюда Бенни: луковый суп с гренками, гусиный паштет и квебекские блинчики с медом. 

- Неужели спустя столько лет, Сандро, ты все еще помнишь, что мне нравилось?

- За все эти годы, Бенни, с того случая на ледяном озере, не было ни дня в моей жизни, когда я забыл бы о тебе.

Дионисийская амброзия из аргентинских виноградников рубином просвечивала сквозь кристальные грани; вкус мальбека остро-ностальгически напоминал Вениамину их с Сандро вечерние посиделки в Кембридже. Какими молодыми и полными сил они были тогда! Он смотрел на постаревшего друга и не мог не отметить, как сильно тот похудел, какие нездоровые тени пролегли у него под глазами. Но даже не это озаботило его. Яркое сияние, которое Вениамин привык видеть вокруг стройной фигуры Сандро, было как бы разорвано во многих местах и потускнело, как у свечи, что вот-вот потухнет от порыва ветра. Мелькнула тревожная догадка, подтверждение которой Вениамин боялся получить. Наконец он решился: 

- Сандро, ты посчитал необходимым мне рассказать все именно сейчас, потому что?..

- Да, ты все понял правильно, брат. До моего отзыва Домой остается совсем немного времени. Этот срок был мне известен. Врачи лишь подтверждают то, что я давно знал. Когда я расскажу тебе сейчас то, что собираюсь сказать, ты перестанешь печалиться за меня. Я прожил достаточно, у меня было все, о чем может мечтать смертный, и мне не на что жаловаться. Управление бизнесом я уже передал троим сыновьям, двое моих дочерей замужем и хорошо устроены, Дэйзи тоже ни в чем не будет нуждаться. Сейчас осталось самое главное в моей жизни – ты и твои исследования. По моему завещанию, фонд будет выделять твоей лаборатории достаточные средства в течение пятнадцати лет.

- Кто может знать, Сандро, есть ли у меня пятнадцать лет? И зачем тебе это, брат? Почему ты не оставишь эти деньги твоим детям, внукам? Кто ты, Сандро, что ты за добрый гений, и на что тебе мои исследования? – Вениамин чувствовал, как скорбь сжимает сердце, как до боли дорог ему единственный друг, как глубоко он его любит и всегда любил, несмотря на то, что самые сильные удары в жизни приходили от Сандро. Он подумал, что истинная дружба и есть самый чистый вид любви – безусловной, не подвластной времени и переживающей не только разлады, но даже смерть.    

- У тебя есть еще ровно пятнадцать лет, Бенни, но прошу, выслушай меня, дай рассказать все по порядку. Еще мальбека?..   


18. ВЕЧЕР ОТКРОВЕНИЙ    


Вениамин чувствовал себя странно, происходящее начинало казаться ему нереальным. Очертания предметов расплывались перед расфокусированным от вина взглядом, переходя прямо в сверкающее искрами поле света вокруг серебряных предметов и тускловатое сияние вокруг всего остального. Спиртное всегда так действовало на Вениамина, усиливая его способность перемещаться во «второе зрение», впрочем, на следующее вслед за этим утро он всегда чувствовал себя хуже, как бы от потери сил. Пока Сандро вновь наполнял его бокал, Вениамин вслушивался в голос друга, непривычно глуховатый, как бы шедший изнутри:

- Ты не забыл, Бенни, как рассказывал мне о своих детских снах про Хранителя?

- Нет, конечно, - ответил Вениамин. – Но я перестал их видеть вскоре после того, как ты вытащил меня из полыньи на озере, помнишь?

- Еще бы, Бенни. Это был тот самый день, когда я вспомнил все. Я не знаю, отчего
– от шока в ледяной воде, от близости смерти или от чего-то еще, но тогда, когда я пытался вытянуть тебя, почти ушедшего под лед, мое восприятие как бы раздвоилось. В одной его части я видел нас обоих в холодной черной воде, а в другой мы – ты и я - были в другом месте, рядом с Хранителем.

- Сандро, я помню необычайное золотое сияние вокруг твоей головы, когда ты тащил меня из воды. До того дня я не видел ничего даже отдаленно похожего. Я подумал, что, должно быть, это из-за шока...

- Нет, ты видел мое вспоминание, Бенни. Я увидел то место, откуда мы с тобой пришли сюда, то, что мы называем Домом. Я увидел Замысел, который мы с тобой должны были осуществить здесь. Это было... это было, как если бы я брел впотьмах, не зная, куда, а потом кто-то вдруг с силой вытолкнул меня на свет, и от того, что предстало перед глазами, захватило дух.
Помолчав, Алехандро продолжил:

- В месте, которое мы называем Домом, Хранитель не имел формы, но походил на реку из переливающегося света, только этот свет в то же время был высочайшим сознанием, и каждый перелив был мыслью, которую мы понимали. Мы не чувствовали Хранителя отдельным от нас самих – он и мы были одним целым, только в нем, если можно так выразиться, было собрано больше энергии, сознания и опыта, чем в нас с тобой. Это как если бы нейроны мозга разговаривали с клетками нервных окончаний пальцев. В каком-то смысле они – едины, и все же они различны. Мы с тобой выглядели не так, как сейчас. У нас не было отдельных тел, похожих на человеческие... и все же это были слитые потоки твоего и моего опыта, я узнал нас обоих, вне всяких сомнений... В земном времени это видение на озере длилось лишь мгновенье, но в другом его измерении прошла целая вечность. Я увидел задание Хранителя, все целиком, весь Замысел, и наше совместное решение взяться за него...

От размеренного звучания голоса Сандро в сочетании с выпитым вином Вениамин незаметно пересек границу между кабинетом в «Отеле Бонапарт» и той областью на краю сознания, куда он попадал в своих детских снах. Хранимое где-то в глубинах существа поднималось в памяти, вновь становясь живым:

...Проктор и Венциус обдумывали переданную Хранителем мысль:

- Проблема в сегменте 984, однако, в том, что там у Хранителей больше нет канала с полным доступом. Все, чем мы там располагаем - это несколько каналов частичного доступа. Есть три возможных канала связи с Домом, но все без доступа к Архивам. Есть также шестнадцать каналов доступа к Архивам, но их связь с Домом крайне ненадежна. Их можно использовать только в сочетании – один канал связи с Домом и один с доступом в Архивы. Это повысит шансы подготовки Прорыва в 986-м сегменте...         

- Бенни, ты слышишь меня? – Сандро тряс его за плечо. Вениамин вновь очнулся за столом в ресторане.

- Да, я прямо сейчас вспомнил, что говорил Хранитель в тех снах, - ответил Вениамин. – И теперь, кажется, сложил два и два. Среди ветвей возможностей мы выбрали ту, где два разных канала были открыты в одно и то же время. Из каналов связи мы выбрали твой, потому что он, помимо всего прочего, давал доступ к материальным ресурсам. И не говори мне, что тебе не приглянулась его генетическая матрица, Проктор!

- Еще как приглянулась, Венциус, но и твоя матрица тоже была редким сочетанием: от матери ты получил способность видения необычных энергий, хоть в ней эти гены и оставались почти скрытыми, от отца – научный склад ума.

- Да... Только Канал доступа к Архивам с подходящими генами, доверенный мне, был всего один, но с ним нужно было повозиться. Во всех ветвях возможностей сегмента 984 был ряд сложностей - войны, революции, эпидемии, поэтому пришлось увеличить группу поддержки. Часть из группы так и не понадобилась, но часть мы задействовали – мою семью, тех, кто спасал от тифа моих родителей, помог им уехать из России, найти работу для отца во Франции, эмигрировать от одной войны в Штаты, потом помог мне убежать от другой войны - в Канаду... Профессор Маккевит, Анаис – они тоже были в нашей группе... Я только сейчас понял, что и трехсотлетняя сосна в Коннектикуте, исцелившая меня, и даже медвежонок, повстречавшийся по дороге от водопада и косвенно преподавший урок – тоже были частью поддержки. 

- Не были, Венциус, они есть в нашей группе. Кто-то все еще здесь, кого-то уже отозвали Домой, так как их роль здесь закончена, и они уже снова заняты в других сегментах. 

- Скажи мне, Проктор, почему в момент вспоминания на озере ты выглядел таким потерянным? Это было так неожиданно - твоя наглая ухмылка была куда привычнее. Мне даже стало жаль тебя тогда, как ни странно это звучит.

- Видишь ли, Венциус, в ту секунду обе наши дальнейшие судьбы представились мне совершенно ясно - так, как мы с тобой видели их Дома, изучая ветви возможностей. Я увидел, как тесно они переплетены. Я вспомнил, что наша встреча была частью Замысла, изменить который мое человеческое «я» было не в силах. Жизнь богатого бездельника, которую я вел до тех пор исключительно ради собственного удовольствия, должна была с того дня в корне измениться. Конечно, по Закону Свободного Выбора, установленного для Версии 1.3.7., я мог отказаться от своего участия в Замысле, но это влекло бы непоправимые последствия. Моей задачей было помогать тебе всем, чем я обладал, и оберегать тебя от ложных шагов, потому что мне было открыт Замысел, но лишь ты был тем каналом, который мог его осуществить. Твоя связь с Архивами проявлялась уже тогда.

Я также увидел все ситуации в будущем, в которых вынужден буду причинить тебе боль. Я понял, что должен буду отнимать у тебя то, что в тот момент будет казаться тебе самым желанным, но на самом деле будет препятствием для осуществления цели твоей жизни, твоей роли в Замысле. Если бы я не отнял у тебя Дэйзи, ты женился бы на ней, и, возможно, был бы по-человечески доволен жизнью, стал бы профессором, и, возможно, хорошим, - как Элайджа Маккевит... Но земные попечения положили бы конец твоему участию в Замысле. Ты не смог бы встретить Анаис из группы поддержки, которая была предназначена тебе в помощь согласно Замыслу, и без ее преданности твои проекты остались бы неосуществленными.
Тогда, на озере, на меня навалилась вся тяжесть того страдания, которое я должен был тебе причинить, и ты видел его отражение на моем лице. И, что самое мучительное, все эти годы я не мог, не имел права под угрозой отзыва раскрывать тебе Замысел и мою роль в нем, до тех пор, пока мое время не подойдет к концу. Ты даже представить не можешь, Бенни, как тяжела роль Иуды. Но ты знаешь теперь, что мы не имеем права нарушать правила вмешательства...

Вениамин снял запотевшие очки, потер руками глаза и лоб. 

- Прости меня, Проктор, за то, что ненавидел тебя, считал тебя исчадием ада. И еще раз благодарю за то, что спас мне жизнь.             

- И ты прости меня, Венциус, за все, через что тебе прошлось пройти.

- А кстати, ты знал, откуда эти имена, Проктор и Венциус?

- Да. Это были земные имена двух участников группы поддержки, которыми мы были во время нашего первого общего задания по воплощению Замысла в Версии 1.3.7. Мы тогда были двумя монахами в сегменте 983 - по меркам здешнего летосчисления это средневековье. Я был шотландцем, а ты – родом из Богемии. Основную часть жизни мы оба провели при храме Рослин рядом с Эдинбургом. Рослин был «домом силы» шотландских тамплиеров, основанным графом Уильямом Синклером. Мы были маленькой частью обширной группы поддержки нескольких ключевых каналов, Воплотителей Замысла. Всю жизнь мы мастерили приборы, искали и подготавливали материалы для алхимических опытов. Это и было нашим участием в Замысле. Согласно тому Замыслу у нас не было доступа в Архивы, мы просто осваивали роль каналов...Теми именами

– Проктор и Венциус - мы и стали звать друг друга после того задания.

- Наши нынешние имена звучат похоже на те, не правда ли?

- Звучание имени – таинственная область, и все, что я могу тебе сказать, дорогой Бенни, это то, что вибрация имени – я сейчас имею в виду настоящие имена, принесенные из Дома  - нечто большее, чем сотрясение воздуха. И, может статься, некто нашептывает их нашим родителям, когда они дают нам имена здесь, в Версии 1.3.7...

- Сандро, но какая может быть связь между алхимией и тем, чем я занимаюсь сейчас? 

- Ты удивишься, Бенни, но алхимики работают с той самой энергией, которую ты видишь как сияние, исходящее от всех вещей. Сейчас ты пытаешься изучать ее и использовать технически. А они учились сгущать ее на совершенном носителе, превращая в эликсир жизни, который и называют Камнем Философов. Приборы, над которыми мы с тобой работали тогда в Рослине, использовал другой монах - алхимик, который был каналом с доступом в Архивы, ставший адептом и совершивший Великое Делание. Эликсир или философский камень, полученный адептом, затем был передан во все «дома силы», существовавшие тогда в Европе – таков был Замысел. Имя адепта, как и имена многих других алхимиков, остались неизвестными в человеческой истории, однако его имя хорошо знают там, Дома. В нашем нынешнем сегменте алхимическая работа намеренно приостановлена, однако результаты усилий адептов в сегменте 983 будут использованы в другом сегменте через Мост Времени.

- Помнишь, Сандро, однажды в студенческие годы мы говорили о том, как хорошо было бы попасть в Шотландию. Теперь я понимаю, почему нас обоих всегда влекло это место на земле.   

- Да. На южной стене Рослина было высечено на латыни: Forte est vinum, fortior est rex, fortiores sunt mulieres: super omnia vincit veritas - «Вино сильно, сильней его царь, еще сильнее женщины, но Истина побеждает все». Когда я был в Шотландии по делам, я поехал в Рослин и убедился, что она до сих пор там – и это единственная надпись во всем храме. Остальное пространство стен все так же заполнено каменной резьбой, символами. Когда я однажды увидел последнюю часть этого библейского афоризма выгравированным на бронзовой табличке у тебя в лаборатории, я подумал, что ты вспомнил.

- Нет, Сандро, я не вспомнил, но по-видимому это был тот случай, когда нечто пробивается из подсознания в обход рассудка. Эта фраза всегда казалась мне странно знакомой. Откуда она?

- За ней стоит ветхозаветная притча о персидском царе Дарии. Однажды между тремя телохранителями Дария возник спор о том, что в мире сильнее всего. Они решили записать свои предположения и попросить царя разрешить их спор. Прочитав записанное, Дарий собрал своих приближенных и велел каждому из трех юношей обосновать свое мнение перед всеми. Первый телохранитель сказал, что сильнее всего вино, ведь оно помрачает ум людей и делает состояние царя и нищего, раба и свободного одинаковым, так что человек не помнит ни печали, ни долга, не думает ни о царе, ни о сатрапе, ни о дружбе, ни о братстве. Тогда выступил второй телохранитель и сказал, что всех сильнее царь, ведь он господствует над людьми и повелевает ими, и если пошлёт их против неприятелей, то они идут и убивают, и бывают убиты, но не преступают царского приказа; если же победят, всю добычу приносят царю. Третий телохранитель по имени Зоровавель, который был иудейским князем из рода Давида и Соломона, сказал, что хотя велик царь, и сильно вино, но господствуют над всеми женщины, ведь они родили и царя, и весь народ, и люди не могут без них. Люди стремятся собрать золото и серебро, а потом увидят красивую женщину и отдают ей все. Человек прилепляется к жене своей и не помнит ни отца, ни матери, ни страны своей. Царь, великий властью, позволял любимой наложнице, чтобы она снимала венец с его головы и возлагала на себя, а он смотрел на нее, раскрыв рот, поэтому воистину женщины сильнее самого царя. Но и вино, и царь, и женщины – прейдут, как все земное, а Истина пребудет в веках, и нет ничего сильнее Истины. И когда Зоровавель замолчал, то все признали его правоту, а Дарий наградил его и назначил сидеть подле себя... Вот такая история, Бенни.
- Ты же понимаешь, Сандро, что в Рослине под «вином», «женщинами» и «царем» имелись в виду вовсе не обычные значения этих слов? И сама эта фраза имела совсем другой подтекст?

- Конечно, брат. Но для этого нужно уметь читать не по буквам, а по образам в камне. И это совсем другой разговор...

...Вино было выпито, витые свечи догорали в старинном канделябре с вензелем «Отеля Бонапарт», распространяя сладковатую смесь запахов жасмина и воска. Друзья молчали. Алехандро выглядел задумчивым и уставшим.
 
- Да, многовато для одного вечера, Сандро... Можно, я задам тебе всего один последний вопрос? - спросил Вениамин.

- Конечно, старина. Я в твоем распоряжении.

- А ты любил Дэйзи по-настоящему?

Алехандро улыбнулся, и лицо его впервые за вечер посветлело, став беззаботным, как в юности:

- Конечно, брат. Я всегда по-настоящему любил всех девушек, с которыми встречался. В этом смысле мы с тобой всегда были разными. Дэйзи - замечательная женщина и мать. Поверь, я сделал все, чтобы она была счастлива. Это было легко! У меня большое сердце, ты знаешь. А почему ты спрашиваешь об этом сейчас? Неужели старая обида все еще дает о себе знать?

- Нет, Сандро. Я хотел услышать именно то, что ты сказал – что она была счастлива. Что касается меня... Ты же сам вспомнил ту надпись на стене Рослина. Женщины, бесспорно, имеют такую власть над нами, которая сильнее всего в этом мире – и вина, и даже царя... Но Истина, мой брат, побеждает все.


19. АПОГЕЙ


После этого Вениамин и Сандро провели вместе целую неделю. Они даже съездили в Кембридж, побродив вместе по местам, где не были с того времени, когда вышли из стен альма-матер. Вениамин испытывал странное смешанное чувство – вроде те же улицы, те же здания, но что-то не так... Кембридж их молодости остался в воспоминаниях и снах, и от осознания того, что туда нельзя вернуться, щемило внутри. Время Кембриджа больше не принадлежит им, его хозяевами теперь стали другие молодые люди и девушки, и теперь те смеются, плачут, любят и надеются в пространстве их воспоминаний. А они с Сандро – как гости в чужих снах... Вениамин почувствовал, что, проходя знакомыми аллеями и тропинками, как будто забирает сны юности с собой, собирает по крупицам свои следы, живые искры, оставленные в коридорах времени... освобождая пространство для пришедших им на смену юношей и девушек.   

Алехандро торопился передать другу то, что знал о Замысле, о Хранителе, обо всем, что носил в себе, но вынужден был скрывать все долгие годы их дружбы, чтобы не нарушать права вмешательства. Вениамин больше слушал Сандро, чем отвечал, словно хотел впитать последние отсветы угасающего пламени, и пытался вместить всю сложность Замысла, которую теперь ему предстояло завершить в одиночку...   

Сандро вернулся в Буэнос-Айрес, а через два месяца Вениамину пришло письмо из адвокатской конторы, ведущей дела семьи Рамиресов, с сообщением, что по завещанию покойного Алехандро Преториуса Рамиреса все средства фонда финансирования исследований, основанного им, переходят в полное распоряжение «Гладкофф Лабораториз». К письму был приложен конверт, в котором оказалась фотография Сандро сорокалетней давности – сияющие глаза на красивом загорелом лице, волна выгоревших на солнце волос и неотразимая улыбка победителя. На обороте рукой Сандро было написано: «Не грусти. До встречи, Венциус!»

...Вениамин посмотрел на эту фотографию, висевшую в рамке на стене лаборатории рядом с фотопортретом Анаис. Это была короткая передышка, после которой он вновь вернулся к монитору, соединенному с лазерным шифровщиком, на котором сейчас был самый важный в его жизни материал. Вениамин выверял текст, составленный на трех известных ему языках, уже, наверное, в сотый раз:

«Мое имя - Вениамин Гладков, и я пишу это послание потомкам, находясь в своей лаборатории в Монреале в 2008 году от Рождества Христова. Сидя за компьютером, я смотрю на силовые линии, проходящие сквозь все помещение и идущие далее в бесконечность. Легкий изгиб, принимаемый этими белыми линиями, когда они обходят книжный шкаф и радиатор, пронизывая них, - привычное мне зрелище. Я знаю, что это явление постоянно, повторяемо и, следовательно, является физическим феноменом.

Хотя я воспринимаю это явление благодаря врожденным особенностям моего зрения, сам по себе данный феномен не психический, но физический. Книжный шкаф имеет свое собственное поле энергии, которое, в отличие от белых линий, представляет собой индивидуальное поле вокруг физического объекта. В поле шкафа я различаю четыре цвета: синий, зеленый, оранжевый и красный. Воздействие белых линий всегда заставляет локальное поле объектов стремиться вверх, где в самой верхней точке происходит местная диффузия поля, отдача энергии. В своих исследованиях я обнаружил, что это локальное поле является кладезем различных феноменов и надеждой науки будущего.

Многие люди видят или ощущают локальное поле вокруг объектов и называют его аурой. Аура присутствует и вокруг человеческого тела – ее состояние отражает здоровье человека. Такие вещи, как сосредоточенность мышления, накал эмоций, искренность или уклончивость человека также можно наблюдать в изменениях его ауры. Мною было обнаружено, что определенный, довольно узкий диапазон частот этой энергии несет биологическую информацию, и именно в этом диапазоне осуществляется связь всех видов органической жизни, включая человеческую.

Все люди видят свет и чувствуют тепло или электрические разряды. Так действуют встроенные в нас биомониторы различных видов энергий – тепловой, электромагнитной и т.д. Благодаря этим ощущениям мы считаем данные виды энергии «реальными». Сенситивные люди, подобные мне, чувствующие или видящие поля энергии вокруг объектов, просто имеют биомониторы более широкого диапазона. Энергии, которые мы чувствуем, не менее реальны, и я посвятил свою жизнь тому, чтобы доказать их существование экспериментально.

Подобно электричеству, энергия, создающая ауру объектов, реальна. Ее можно измерять, конденсировать и модулировать, и она способна проходить через любой физический барьер. Фактически, человечество уже давно знакомо с ней. Древние цивилизации, в том числе строители пирамид и мегалитов, знали о существовании этой энергии и использовали ее различные проявления. Их технологии, к настоящему времени почти полностью утерянные, были основаны на этой энергии. Древние создавали устройства из огромной массы диэлектрика, улавливающего и накапливающего данную энергию в динамической системе. Различные геометрические формы, придаваемые устройствам, использовались для ее направленного излучения или модуляции. 

Кроме того, метафизики, маги, алхимики и теурги всех рас и цивилизаций тоже работают именно с тем подвидом данной энергии, который называют биоэнергией.
Возможности будущего использования этой энергии неисчислимы. Подобно электричеству, она изменит мир посредством изобретений, которые были лишь начаты исследователями нашего времени. Клерк Максвелл в своих уравнениях вышел на данную энергию, играющую некоторую роль в порождении электричества. Он назвал ее «энергией смещения» с нейтральным зарядом, однако его современники так и не смогли подтвердить ее существование экспериментально.

Мне удалось сделать это, разработав детектор данной энергии. Помимо этого, в моей лаборатории был получен когерентный луч этой энергии, напоминающий лазерные устройства. Данная энергия может проходить сквозь толщу земли, генерируя электричество без движущегося устройства. И, наконец, мне удалось накопить ее в диэлектрике до состояния, когда она способна вызывать феномены антигравитации.
Нет сомнений в пользе, которую человечество может получить от исследований гравитации, однако при неосторожном подходе использование данной энергии также может быть опасным. Я считаю, что, хотя в настоящее время человечество Земли не готово к ее разработке, в будущем наш вид сможет быть ответственным пользователем новых технологий, поэтому оставляю эту «лазерную скрижаль» вам, дорогие потомки.

Я готов раскрыть природу этой энергии для тех, кто продолжит данные исследования. Я полагаю, что пространство и время связаны энергетическими отношениями, создающими ткань всего сущего посредством белых силовых линий. Эти силовые линии, проходя через массу, вызывают колебания, известные как гравитационные волны. Эта энергия излучается массой на частотах, соответствующим составляющим ее элементам. Именно это излучение видит и чувствует сенситивный человек. Что он при этом воспринимает - гравитацию, биоэнергию или эфир? Мои эксперименты показали, что все эти энергии взаимосвязаны.

Гравитация - далеко не только та сила, о которой мы знаем, что она удерживает нас на Земле, а также движет планеты и солнца по орбитам. Это гораздо более сложный род силы, чья активность проявляется на многих уровнях. То, что называется биоэнергией, также является одним из видов гравитации: она излучается из живых масс как энергия, накопленная массой, но всегда остающаяся свободной, -  не охваченной, но всеохватной. Ни одна молекула не могла бы существовать без помощи гравитации, и все же данная энергия, в которой мы существуем, как рыбы в воде, сильно отличается от нашего представления о ней. Гравитация является причиной парапсихологических и экстрасенсорных феноменов, и в то же время благодаря ей электроны могут течь в проводе. Один вид массы может сильно отличаться от другого, но в некоторых фундаментальных вещах они удивительно схожи.

Кажущееся «пустым» пространство пронизано энергией. Это бурное море из бесконечного количества волн, хотя наше восприятие говорит нам об обратном. Моя рабочая гипотеза состояла в том, что в энергии, пронизывающей «пустое пространство», три вида сил находятся в равновесии: магнетизм, электричество и гравитация. И в результате работы всей моей жизни я имею основания  утверждать, что овладение любой из трех сил не сложнее сказанного - если вы найдете способ контролировать две из трех, то вы сможете управлять и третьей. Контроль над силами гравитации - следующий гигантский шаг, который предстоит человечеству. Эту силу можно измерить, ее можно применить во благо. Ее использование вновь должно стать неотъемлемой частью технологий человечества.

Проблема изучения гравитации в ее естественных проявлениях была чрезвычайно трудной до тех пор, пока я не достиг понимания эффекта геометрической формы. Любая масса создает гравитационные волны, однако конкретные характеристики массы определяют присущее ей сопротивление (импеданс) и определяют, в каких точках энергия гравитации будет концентрироваться максимально. Поэтому геометрическая форма объекта столь важна. Каждый физический объект представляет из себя своего рода гравитационную антенну, производящую поле концентрированной гравитации в ключевых точках своей геометрической структуры. Эти точки определяются пропорциями и соотношениями.

В результате многолетних опытов я пришел к выводу, что как в сплошной, так и в полой массе соотношение длины сторон будет определять ее эффективность в концентрации гравитационной энергии. Оптимальное соотношение, найденное мной, было таким, при котором длина одной из сторон равна длине другой, умноженной на 1,618034, или, иначе говоря, когда между сторонами присутствует пропорция Золотого Сечения. Среднее геометрическое согласования сопротивлений (импеданса) также равно пропорции Золотого Сечения 1,618034. Таким образом, объекты, созданные на основе пропорции Золотого Сечения, обеспечивают максимальную передачу энергии ключевым точкам своей геометрической структуры.

Заканчивая со вступительной частью, далее я перехожу к квинтэссенции работы всей моей жизни и привожу описание экспериментов с соответствующими схемами и расчетами...» 

Наконец, проверив все в сто первый раз и удовлетворенный проделанной работой, Вениамин снял очки и, потирая покрасневшие от монитора глаза, произнес самому себе, как уже вошло у него в привычку за прошедшие пятнадцать лет: «Уже скоро, мои дорогие... Почти все готово... Остался последний штрих, самый важный».
Завтра Бенни Гладкофф должен был лететь на родину своих предков, в Санкт-Петербург, для участия в научной конференции. Но конференция была лишь предлогом. Главное было совсем в другом. 

...Сфинкс из красного гранита, сделанный по его заказу, был практически готов и дожидался его в мастерской скульптора недалеко от центра Санкт-Петербурга. Скульптура лежащего льва с головой человека в тиаре фараона, напоминающая египетских сфинксов на Университетской набережной, предназначалась в дар одному из университетов города, где когда-то учился отец Вениамина. Университет как раз готовился отметить свой юбилей, и предложенный Бенни скульптурный подарок с выбитой на постаменте датой годовщины и надписью на латыни Super Omnia Vincit Veritas - «Истина побеждает все» - был принят с благодарностью.

Молодой скульптор сам открыл ему дверь, предложив чай с сушками и варенье. Вениамин чувствовал себя странно, говоря по-русски, ведь это случалось так редко с того времени, как он уехал от родителей в Кембридж. К тому же он уже не понимал многих слов, которые использовал его собеседник, - так безнадежно архаичным был его язык, - и приходилось часто переспрашивать. Да и молодой человек не мог сдержать улыбку, когда в речи Вениамин нет-нет да и выскакивало словечко столетней давности. Несмотря на это, родной язык и сам Санкт-Петербург с его жителями вызывали у Вениамина теплое, уютное чувство, хотя он никогда не бывал раньше в стране, откуда был родом. 

- Я сделал все, как Вы просили, - молодой человек привел его на второй этаж мастерской, где стояли скульптуры разной степени завершенности, среди которых возвышался величественный сфинкс. – Посмотрите на его левый глаз, господин Гладков.

Левый зрачок сфинкса был пустым. Внутри него зияло углубление размером с крупный апельсин. Вениамин достал из старого кожаного саквояжа бархатный мешочек, из которого извлек сферу из прозрачного кристалла.

- Это кварц? – спросил скульптор.

- Нет, этот кристалл выращен искусственно. Видите ли, мне восемьдесят лет, и семьдесят из них я посвятил кристаллам. А в этот кристалл вложена, если можно так сказать, моя душа, квинтэссенция моей жизни. Вы ведь знаете, почему древние египтяне делали правый зрачок на скульптурных портретах людей из драгоценных камней, а левую глазницу оставляли пустой?

- Нет, мне не доводилось слышать об этом.

- Некоторые полагают, что скульпторы Древнего Египта делали это намеренно. Они считали, что если портрет будет идеально схож с оригиналом, часть души человека переселится в скульптуру. Поэтому они всегда оставляли маленькую незавершенность.   

- В этом что-то есть, господин Гладков. Иногда скульптуры кажутся до жути живыми. Тогда тем более непонятно, почему Вы хотите сделать это? Вам не страшно?

- Голубчик мой, я старый человек. Если я чего-то и страшусь, так только того, что не успею выполнить то, что должен. Может быть, я хочу, чтобы часть моей души осталась здесь, в этом каменном сфинксе, в университете, среди молодых и талантливых? Что Вы скажете на это? – Вениамин улыбнулся, как бы превращая диалог в шутливый.

- Что ж, в таком случае, прошу Вас, - улыбнувшись в ответ, скульптор подвинул к сфинксу стремянку.

Взяв кристалл, Вениамин осторожно поднялся по ступенькам складной лестницы и, дотянувшись до лица мифического существа, вложил прозрачную сферу в левую глазницу. Она вошла туда идеально – все размеры, конечно же, были заранее выверены. Спустившись на пол, Вениамин еще раз взглянул на сфинкса и остался доволен. «Теперь в нем часть меня», - сказал он как бы себе самому и на этот раз без улыбки.

Скульптор взял круглую деталь из такого же красного гранита, и, покрыв ее по краям специальной смолой, вставил в глазницу сфинкса так, что кристалл оказался накрепко замурованным внутри. Теперь оба глаза выглядели совершенно одинаковыми.

- Деталь закреплена надежно, как Вы полагаете? – спросил Вениамин.

- Не беспокойтесь, господин Гладков, простоит века. 

...Конференция была окончена, и Вениамин решил перед отъездом еще раз навестить гранитного сфинкса, уже установленного на постаменте со всеми церемониями и торжественным разрезанием ленточки. Загадочное каменное изваяние горделиво возвышалось над стайками веселых, озабоченных, спешащих студентов так, как и полагается существу, которое никогда никуда не торопится. Ведь его срок - вечность.    

Почувствовав сильную усталость, Вениамин опустился на скамейку, стоявшую напротив сфинкса. Луч утреннего солнца, отражаясь от гладко отполированного камня, ослепил его, и он, сняв очки, закрыл глаза. На фоне привычного голубоватого фона с пляшущими голубыми и белыми искрами он вдруг увидел расширяющееся пятно ярчайшего света. Это пятно росло, пока наконец, все перед глазами Вениамина не было залито светом. Это не был свет солнца, но свет из частиц сознания. Живой свет был полон глаз, и эти глаза глядели прямо на Вениамина, в упор, с несказанной любовью и ожиданием встречи. Наконец, ослепительный свет обнял его, укутав с ног до головы. Венциус не видел лиц, но узнал, чьи это глаза, и сердце его затрепетало в предвкушении долгожданного воссоединения. Откуда-то зазвучала строчка из давно забытого танго его молодости:

Куда бриз апрельский с весною уйдет?
Куда прячет дождь звезд в ветвях хоровод?.. 

Очки в тяжелой оправе выскользнули из руки блаженно улыбающегося старика, сидевшего на скамейке, ударившись о каменную мостовую, и в каждом из разлетевшихся крошечных осколков отразилось солнце, такое же чистое, как то, что не заходит над этим городом в белые ночи...   

 
20. СЕГМЕНТ 986


Проктор и Венциус внимали светомысли Хранителя Замысла:

- Отличная работа в 984-м сегменте, Воплотители. Вероятность Прорыва в 986-м возросла до 8/9... даже лучше, чем можно было надеяться. Теперь, чтобы по Мосту Времени из 986-го продвинуть осуществление Замысла в 1369-й сегмент, нам нужны только несколько надежных дополнительных каналов в 986-м.       

Хранитель просматривал возможные каналы связи. Проктор и Венциус терпеливо ждали.

- С пересечением по времени есть только один еще доступный вариант, но там три канала должны работать совместно...

Хранитель указывал на кого-то, присоединившегося к контакту:

- Разрешите представить вам нового Воплотителя. Вы должны помнить его безукоризненную работу по вашей поддержке в сегменте 984...

- Анаис!!! – Проктор и Венциус одновременно вспыхнули радостью узнавания.

- Если только что вступивший в статус Воплотителя не имеет возражений, вы все можете использовать это имя в дальнейшей работе.   

- Возражений нет, - просиял светомыслью новоиспеченный Воплотитель. - С возвращением Домой, любимые сердца! И с новым началом!..

Хранитель сделал паузу, пока старые друзья, соединившись в одно целое, обменивались приветствиями, после чего продолжил:

- Правда, есть ряд особенностей, связанных с доступными нам генетическими матрицами в сегменте 986... И по Закону Свободного Выбора, установленного для Версии 1.3.7, я оставляю на ваше усмотрение, хотите ли вы браться за выполнение этой задачи...


ЭПИЛОГ


Анна вела шестилетнюю Венцеславу по Каменному Городу. Сегодня в учебном саду был выходной, и она решила показать дочери место, где их археологическая экспедиция вела раскопки.

В Каменном Городе давно никто не жил, кроме птиц – еще в начале био-углеродной эпохи руины железобетонного века были снесены, остались лишь древние каменные здания и храмы. Зато Каменный Город был всегда наводнен туристами, любопытствующими, какими были города тысячелетие тому назад, и желавшими побродить по выложенным камнем узким коридорам между похожими на многоярусные клетки домами. Города с их перенаселенностью, электросмогом, загрязненностью и образом жизни, далеким от естественного для человека, остались только в исторических летописях. Население Земли давно естественным образом стабилизировалось до того размера, который не нарушал планетарного баланса.

Остатки величественных когда-то строений Каменного Города возвышались крохотным островком среди моря садов и лесопарков, перемежающихся прозрачными речками, озерами и небольшими прудами с карпами и водоплавающей птицей. Над водоемами высились мосты из легкого и прочного углеродного полимера. Старинные железные дороги и мосты оставили кое-где лишь для истории, - время громоздких, быстроразрушающихся и ухудшающих здоровье людей железобетонных конструкций давно ушло в прошлое – одновременно с тем, когда за ненадобностью закрыли последние электростанции и очистили землю от ржавеющих труб и проводов. Это было в том же веке, когда на всей планете запретили и уничтожили оружие и перестали сжигать ископаемые из недр Земли.

Среди садов, пастбищ, цветников и огородов перелетали птицы, бегали зайцы, стайками бродили олени и прятались дома обтекаемой формы – некоторые были похожи на полусферы, шатры или вигвамы, другие - на половинки яйца. Угловатых форм, затрудняющих естественное течение энергии, почти не было. Среди обычных домов кое-где видны были комплексы строений, похожих на ячейки, окруженные зеленью – это были классы учебных садов для детей и подростков, среди которых было немало разновозрастных. Вокруг учебных садов раскинулись покрытые травой и песком площадки для подвижных игр и самоочищающиеся водоемы.

Внешние стены домов состояли из панелей с флуоресцентными микроводорослями, превращающими свет в энергию в десятки раз лучше, чем старинные гелиопанели. Внутренние стены также имели покрытия из цианобактерий, вырабатывающие энергию из того света, который попадал внутрь дома. Рядом с каждым домиком были модули жизнеобеспечения – в один из них собиралась использованная и дождевая вода, которая затем очищалась электроактивными бактериями, фильтровалась и вновь поступала для использования. Электроактивные микроорганизмы, очищая воду, одновременно вырабатывали энергию, которая по живым сетям, также состоящим из проводящих электричество бактерий, заряжала такие же живые батареи, питающие энергосистему дома. Органические отходы направлялись в специальный контейнер, где превращались в компост для сада и огорода вокруг каждого дома. Обрабатывались отходы тоже специальными бактериями в сочетании с кислородом. Это был век одомашненного микромира...

Между домами были проложены дорожки и магистрали, выложенные «самоисцеляющимся» цементом, в состав которого входили микроорганизмы, которые во время дождя или таяния снега вырабатывали кальцит, заполняющий трещины. Выбоины на улицах остались только в Каменном Городе, как историческая достопримечательность.       
Попав ногой в одну из таких выбоин в каменной мостовой, вертящая головой по сторонам Венцеслава чуть было не упала, но Анна крепко держала ее за руку. Внутри Каменного Города самоуправляемые автосредства не циркулировали, это был пешеходный островок и вотчина археологов, поэтому пришлось идти до места раскопок пешком.

- Мама, а ты точно покажешь мне того льва с головой человека, которого вы выкопали?

- Конечно, малышка. Не понимаю только, зачем тебе было идти со мной по этим колдобинам, если ты уже сама посмотрела все голограммы нашего сфинкса в учебном саду?

- Потому что те голограммы неправильные, вот почему.

- Что значит неправильные? Я сама делала его трехмерные снимки. Откуда ты знаешь, какая голограмма правильная, а какая неправильная, Веня?

- Я видела его во сне – тогда, когда была совсем маленькая, еще до учебного сада, и сейчас, когда ты мне рассказала, что вы его нашли.

- Кого ты видела во сне, солнышко? – Анна была озадачена.

- Этого сфинкса. У него в глазике - прозрачный шарик.

- Может быть, ты видела другого сфинкса, Веня, из музея? Наш сделан из большого целого куска гранита, знаешь, такой красный камень? И никаких шариков там нет.   

- Мама, это тот самый сфинкс, я знаю. Я покажу тебе, где спрятан шарик...

...Вечером того дня, вернувшись домой и уложив Веню спать, Анна вошла в виртуальную комнату, чтобы еще раз просмотреть сделанные сегодня ультразвуковые снимки найденного сфинкса. Анна назвала сегодняшнюю дату и слово «сфинкс», и на полимерной пленке, покрывающей стены комнаты в качестве экрана, стали появляться нужные ей изображения. Указав на искомое, она дала системе команду создать голограмму. Рядом с ней тут же появилось трехмерное изображение отсканированного ультразвуком изваяния. Невероятно, но ее дочь, похоже, была права – на снимках, хотя и не очень четко, было видно, что в левой глазнице каменного изваяния находится круглый предмет. И как она не догадалась сразу проверить находку ультразвуком?

Увидев сфинкса сегодня утром, Венцеслава сразу указала Анне на его левый глаз: «Шарик там!» Анна и раньше заметила очень тонкую щель вокруг каменного зрачка, заделанную смолой, но не придала этому большого значения.

То, что ее дочь была необычным ребенком, Анна поняла давно. Венцеславе снились странные сны, где всегда появлялись три персонажа по имени Венциус, Проктор и еще кто-то, но Анна списывала все на детские фантазии. Однако сегодняшнее происшествие поразило ее и заставило задуматься. Кроме того, будучи страстным археологом, Анна сгорала от нетерпения, желая поскорее узнать, что это за загадочная сфера! Судя по реакции ультразвука, плотность объекта была близка плотности камня. Завтра она попытается извлечь круглый предмет и выяснить, что это такое... 

- Похоже на кристалл ниобата лития, скорее всего, с примесью железа, - таков был вердикт брата Анны Прокла, ученого-экспериментатора, вместе с ней рассматривавшего голубоватую сферу, аккуратно извлеченную из глазницы сфинкса. – Он выращен искусственно, а это означает, что его положили туда не раньше двадцатого века по старому летосчислению. Кристалл могли использовать для записи информации. Была когда-то такая технология еще в железобетонном веке, пока не начали активно использовать биополимеры для хранения и обработки данных, - Прокл показал на небольшую емкость в стене виртуальной комнаты, где находился ее «мозг». – Все же углеродный интеллект намного гибче и подвижнее кремниевого, и энергозатрат требует меньше – иначе почему его выбрала природа Земли для органической жизни?

- Ты думаешь, кто-то записал на кристалле послание? – взволнованно спросила Анна. – А можно ли его прочитать?

- Ну, теоретически все можно. Прочитали же записи на хрустальном черепе Митчел-Хеджеса. Попробую завтра зайти в наш технический архив – может быть, там остались чертежи старинных лазерных дешифраторов...

...Прокл устало опустился на кушетку, тут же принявшую удобную для него форму. Полулежа, он освободил нижнюю часть тела от хитинового экзоскелета, управляемого импульсами нервной системы, который помогал ему передвигаться. Из-за врожденной болезни самостоятельно ходить он не мог.

«Расшифрованные записи с кристалла», - прознес Прокл, и на экранах вокруг него появились схемы и чертежи, формулы и пояснения к ним, записанные на трех европейских языках железобетонного века. Пытаясь разобраться, Прокл привстал от волнения. «Неужели это правда? Не может быть... Это, конечно, нужно показать специалистам по истории технологии... и языковедам, чтобы помогли перевести текстовую часть...»

Но ему и так было ясно, что перед ним – та самая недостающая часть ребуса, над которым он бился в последние годы. Геометрия! Нужно попробовать применить пропорции, о которых писал неизвестный исследователь, особенно те, где тот использовал Золотое Сечение. Возможно, благодаря им он, наконец, получит ключ к антигравитации. Вернее, это будет не его собственный ключ, но пропуск для всего человечества Земли к свободе от земного притяжения. А значит, путь к звездам, о полетам к которым Прокл мечтал, еще будучи ребенком. Он не мог ходить и тем страстнее хотел летать. Мечта о преодолении гравитации и межзвездных полетах и привела его в лабораторию ученого. 

Он услышал голос Венцеславы, окликавший его.

- Я слушаю тебя, малышка, - ответил Прокл, и трехмерный образ любимой племянницы появился сидящим рядом на кушетке.

- Это рисунки с того шарика, который мы с мамой нашли в Каменном Городе, в сфинксе? Мама сказала мне, что ты можешь прочитать, что на нем записано.

- Да, именно те рисунки. Но как ты догадалась?

- Я их узнала. Они тоже из моих снов. 

Прокл рассмеялся:

- Из тех странных снов про Хранителей? Выдумщица ты моя. Жаль, ты у себя дома, а то щелкнул бы тебя по носу!

Венцеслава тут же прикрыла нос рукой и тоже улыбнулась.

- Может быть, ты, искательница спрятанных сокровищ, также знаешь, что они означают, эти рисунки и надписи?

- Знаю, - с серьезным видом сказала девочка. - Но мне еще многому нужно научиться, чтобы тебе это объяснить. 

Прокл прыснул со смеху:

- Хорошо, дорогая моя, расти поскорее, и когда вырастешь, всему научишь меня, дурака. Но сейчас тебе пора спать. Спокойной ночи, малышка, и привет маме с отцом! Анне я все расскажу завтра про чертежи, хочу сам увидеть ее удивленное лицо.

- Спокойной ночи, Проктор! – изображение рядом с ним исчезло до того, как он смог ответить.

«Выдумщица! Опять называет меня этим странным именем, - с улыбкой подумал Прокл.

– А может быть, не такая уж и выдумщица? Как-то же она узнала про спрятанную сферу?..» Растянувшись на кушетке, он отдал команду панелям над потолком разойтись в стороны, открывая чернеющее небо за прозрачной карбонной пленкой, заменившей стекло. Ночь была ясной и лунной, и он смотрел сквозь ветви деревьев на яркие далекие созвездия, представляя, как когда-то вышедшее из пещер человечество рано или поздно освоит межзвездные путешествия... потому что именно таким должен был быть изначальный Замысел для нашего вида.

«Завтра займусь чертежами, извлеченными из кристалла, - подумал Прокл в предвкушении. - Вот увидишь, моя дорогая выдумщица, мы с тобой еще полетим к звездам...»   


КОНЕЦ





Калгари, Альберта, 2020    




При работе над повестью были использованы исследования двух американских ученых и визионеров 20-го века - Джерри Галлимора (Jerry Gallimore) и Марселя Фогеля (Marcel Vogel). Хотя эти люди никогда не встречались, их интересы касались одной и той же неизвестной науке энергии, а также кристаллов, как природных объектов, естественным образом излучающих эту энергию.

Марсель Фогель (1917 – 1991) был ученым и экспериментатором в области жидких кристаллов, люминисценции и магнетизма, автором более чем ста изобретений. Почти тридцать лет Марсель проработал в исследовательском подразделении компании IBM, где изобрел магнитное покрытие для жестких дисков, до сих пор применяемое в компьютерах. Однажды, выращивая жидкие кристаллы в лаборатории IBM, Марсель стал свидетелем поразившего его явления, названного им «связыванием Света в форме». (Подробное описание его открытия было использовано в главе «Новые тайны кристаллов»). Это и другие открытия, сделанные Марселем, подтолкнули его к изучению свойств кристаллов, лежащих за гранью чисто научного метода. Он ушел из IBM и посвятил остаток жизни изучению возможностей кристаллов в передаче информации и исцелении, проводил семинары по обучению целительским практикам с использованием специально ограненных кристаллов кварца. Видеозаписи лекций Марселя доступны в Интернете.

Джерри Галлимор (1940 – 1989) был инженером-электронщиком, занимался исследованиями в области кристаллографии и полупроводников, имел несколько зарегистрированных патентов. Кроме того, Джерри был сенситивом – человеком, обладающим способностью видеть «необычные энергии», как он их называл. Это подтолкнуло его к поиску возможности измерять и использовать эти энергии. Ему удалось запечатлеть на фотопленке свечение кристаллов способом, описанным в главе «Первые опыты». Он также разработал воспроизводимый эксперимент с кристаллом, изменяющим емкость конденсатора, научно доказывающий, что кристаллы являются проводниками особых неэлектромагнитных волн. Суть эксперимента была изложена в главе «На подступах к тайне». Кроме того, Джерри Галлимор был изобретателем прибора, измеряющего гравитационные волны при помощи видоизмененного кристалла (глава «Таинственный спонсор») и автором «гразера» - гравитационного лазера, описанного в главе «Прорыв». Наконец, Джерри утверждал, что воспроизвел эксперимент Ковски и Фроста, и что антигравитация действительно возможна («Прорыв»). Идеи Галлимора относительно природы гравитации и ее связи с электромагнетизмом были использованы в «послании потомкам», написанном от лица Вениамина Гладкова (глава «Апогей»). Джерри считал, что контроль над силами гравитации может принести человечеству огромные возможности, но в то же время сопряжен со значительной опасностью. Судя по всему, по этой причине ключевые детали своих экспериментов по антигравитации он не обнародовал, хотя, возможно, передал кому-то из ассоциации ученых-энтузиастов, занимающихся альтернативными источниками энергии. В последние годы жизни Джерри остался практически без средств и испытывал трудности с проведением лабораторных опытов. Он оставил несколько машинописных книг, среди которых наиболее интересен «Справочник необычных энергий» (Handbook of Unusual Energies) в трех томах. Некоторые из его лекций можно найти в Интернете на английском языке. В рунете информации о Джерри Галлиморе практически нет, и книги его на русский язык, к сожалению, пока не переведены, хотя, возможно, именно «быстрые разумом невтоны» российской земли могли бы в правильное время продолжить начатое им дело. 

За исключением предмета исследований, остальные элементы сюжета повести и личные истории героев не имеют связи с биографиями Марселя Фогеля и Джерри Галлимора и являются художественным вымыслом. Описание зрительного восприятия потоков необычной энергии не является вымыслом и отражает подлинный опыт людей, обладающих данной способностью, включая личный опыт автора повести.