Гармония шума и образ змея в рассказе Франца Кафки

После первого знакомства с текстом рассказа «Большой шум» читателя не покидает чувство дискомфорта, автору довольно удачно удаётся вовлечь в собственный раздрай, дав прочувствовать атмосферу безысходности. В целом, прикасаясь к творчеству Ф. Кафки, создаётся ощущение, что автор постиг способ отразить именно ту сторону реальности, которая свойственна человеку отрешённому, замечающему саму суть в совокупности деталей окружающей действительности. Деталей, которые покажутся человеку простому бесконечно бессмысленными.  Он умеет оформить в образ те мысли, которые мы, читающие, разделяем, однако сами же не способны выкристаллизовать подобную суть в окружающей обыденности. Мы лишь слегка её касаемся. К примеру автор обнаружил, благодаря своей чрезмерной чувствительности, отличающей его от всех прочих, которую он прекрасно осознаёт и принимает, что на самом деле он, как и любой человек живёт в мире шума. В случае лирического героя это ужасающий, объемлющий всё его обозримое пространство большой шум.  Осознавая замкнутость в пространстве, состоящим из агрессивного раздражителя, герой не отчаивается окончательно, не замыкается в жалости к себе, а сохраняет ту силу жизни, которая концентрируется в его наблюдательности. Он не только смотрит на мир непосредственно и чисто, как ребёнок, всё его существо- внимание. Обладая способностью видеть шире собственного отчаяния, он рисует картину действительности, настолько структурированную и детальную, что кажется, он способен заметить буквально всё и даже незаметной возможности выхода не спрятаться от его пытливого ума. Слова о структуре не будут беспочвенны, если обратить внимание на структуру самого текста; в маленьком абзаце вмещено не только повествование о наличии шума и его травмирующем влиянии лично на персонажа, тут даётся дифференциация источников шума : хлопающие двери, захлопывается печная заслонка, отец с волочащимся халатом, звук выгребающейся золы, выкрики Валли, канарейки. Большой шум существует во всей своей целостности и единстве, состоящий из каждой отдельной партии (каждый описываемый персонаж генерирует один из видов шума), он являет собой торжественную ужасающую симфонию, диссонансы, которой замечает только повествующий. Примечательно, что он противопоставляет себя шуму и создающим этот шум людям, однако он принимает существующее положение вещей спокойно, как заранее определённый факт: только я замечаю этот глобальный шум, только мне он мешает, потому я отличаюсь от остальных, я использую возможность сообщить о том, что я вижу, с этим предстоит разобраться только мне и никому другому. Лирический герой не винит никого, поскольку понимает, что быть чувствительным и замечать объемность незаметного это свойственная только ему особенность . Он тишина, которая не кричит о своём присутствии, настолько хрупкая, чтобы спрятаться в своей тени и настолько же сильная, чтобы не уничтожить себя из-за чувствительности. 
Первое и последнее предложение начинается с «Я», основа повествования- это описание функционирования членов семьи, приводящих в движение маховик шумопорождения, описание путешествия звуков по квартире. Как бы далеко или близко от повествующего не возникала резкая музыка шума, оседает она всё равно в комнате, которая зовётся «обиталищем шума», в главной комнате в рассказе. «Я» лишь рассказывает историю, а не жалуется, именно поэтому  «Я »появляется, чтобы сообщить о том, что «обиталище шума» принадлежит ему, что это его действительность, и чтобы сообщить, что он думает о сложившемся положении вещей. Повествующий будто делится своими наблюдениями и спрашивает : «А может попросить тишины, если она мне столь необходима?»
«…чье-то шипенье, которое хочет быть в дружбе со мной, только вызывает крик какого-то отвечающего голоса»,- исходя из данного высказывания, можно сказать, что автор однозначно отрицательно относится к образу змея, т.е., применяя слово «шипение», в столь негативной коннотации, автор вряд ли будет использовать образ змея, чтобы подчеркнуть такие черты как неспешность, мудрость, величие , зрелищность, скорее это напротив будет  нечто опасное, что не стремиться скрыть своего злонамерения. Если отталкиваться от этой логики, то уподобление себя змею, желающему просить о тишине, может говорить о том, что душевная непоколебимость героя в отношении сохранения внутренней спокойной добропорядочности становится нарушенной. Змей попросит вежливо, но оттого не перестанет быть змеем. Возможно подбирая именно такой способ попросить о тишине (проползти как змея в соседнюю комнату) говорит о душевном надломе и тщательно скрываемых страданиях, возможно даже от самого себя. Впрочем, если автор осознанно выбирает именно этот образ, возможно он осознаёт, что где-то   по неосторожности, не желая этого, герой открыл свою измученную душу чудовищу, которое пока только коснулось её, а какой моральный выбор сделает герой дальше не известно. («Сражающемуся с чудовищами следует позаботиться о том, чтобы самому не превратиться в чудовище»). С другой же стороны, он хочет попросить тишины на полу, тем самым подчёркивая, что как бы мучительно ему ни было, он уважает право своих сестёр и гувернантки на шум и желает достичь некого недосягаемого консенсуса, даже если это невозможно, почему нельзя этого желать? Скорее всего автор мастерски отражает внутриличностное противоречие, которое никогда до конца не решено ни в одной душе.