Сны Патрика

18+



Было темно. Луна почернела и скукожилась. Тьма властвовала на земле и днём, и ночью, словно засунула её под свою грязную затхлую замызганную юбку.
Тяжелые крупные капли барабанили по крышам, падали на обнаженные деревья, молотили ещё покрытую тонким слоем снега землю, въедались в тротуары, и терзали души.
Апрель расстилался под небом, как распутная девка расстилается перед тем, кто купил её на ночь.
Прогорклый крик вороны чуть было не выдернул меня из томительного забытья, которому я запойно придавался на одном из постоялых дворов, в виду строгого запрета въезда в город N. Всё та же замшелая архитектура провинциального уезда, что и в самом городе, царила здесь. Но в отличие от крупного населённого пункта, чумы тут не водилось, и было безопаснее переждать её буйство в этот забытым даже эпидемией месте. Хотя из всех развлечений под рукой были лишь самогон и сны, я безропотно отдался во власть этих нехитрых утех, игнорируя пакостную апрельскую распутицу, из-за которой теперь уже нельзя было отправиться куда подальше от центра эпидемии, и галдящих ворон, брачные вопли которых пересиливали любые дождевые токкаты. Плевать. Мои сны были дороже этих мерзостей. Именно поэтому, я не стал открывать глаза, а лишь поглубже нырнул под одеяло, чтобы не перестать наслаждаться своим сновидением.
А там было от чего забыть внешние раздражители, уж поверьте мне на слово. Впрочем, если желаете, я не против присутствия зрителей. Даже наоборот – соглядатаи лишь возбуждают мою похоть.
- Тише! – прошипела моя подруга, очень дешевая шлюха, обитающая в моих снах в любом месте, где настигла меня жажда соития. – Тише! Я не слышу твоего пульса!
- А я не слышу твоих стонов! -  ответил я и ударил её плёткой. – Глубже язык, мерзкая тварь!
Шлюха отозвалась так ласкающим мою душу стоном, и опять принялась усердно впихивать свой пакостный язык в мою задницу, не забывая при этом ласкать мою мошонку. Промежность отозвалась пульсирующим теплом. Теперь и я застонал, награждая её за усердие порцией ударов кнутом по спине, уже покрытой бордовыми полосами. Не даром же эту ночь я ублажал свою похоть. Шлюха должна знать своё место, которое неизменно всегда между моих ног. Спина негодницы выгнулась, выпячивая ребра, округлилась и опять прогнулась, оседая под новыми ударами. Язык сучки скользил по заднему проходу, вызывая у меня безумное желание бить её ещё больше. Впрочем, её устраивала эта порка. Время от времени она вытаскивала язык из моей задницы, но лишь за тем, чтобы взять в рот мой член или мошонку, чем заставляла меня содрогаться от наслаждения и ругательств, поскольку в мои планы не входило быстро кончить и проснуться от опустошения. Вовсе нет. Я в очередной раз разражался ругательствами и хватал щлюху за волосы левой рукой, чтобы насадить её голову поглубже на свой член, одновременно молотя плёткой по её спине.
- Не смей высовывать свой поганый язык, тварь, - фыркал я, и продолжал свою экзекуцию. Впрочем, все эти игры должны были когда-то закончиться, и вороньи вопли стали катализатором излития семени из моего орудия возмездия. Всё лицо шлюхи оказалось залитым белой липкой массой, от чего она стала похожа на пасхальный кулич, а мне пришлось бросить подушкой в пустоту, чтобы не пробудиться от опостылевшего карканья.
Опустошённый и разочарованный я отвернулся от этой мерзкой твари, чтобы не видеть её больше. И тут же попал в объятья моего нежного белокудрого Василиска. Боже! Я вознаграждён!
- Милый, откуда ты здесь? – обезумев от счастья, вопрошал я, покрывая поцелуями лицо и шею моего любимого. Вот, кто заслуживает вожделения и благоговения! Мой милый, мой нежный друг! Мой прекрасный ангел, который всегда знал, чего я жажду более всего на свете, думал я, склоняясь к его ногам. Знакомый запах опьянил меня и воодушевил неимоверно.
- Я всегда с тобой, просто иногда, твоё грязное естество желает наказания, и ты отдаёшься гадким шлюхам, - с похабным омерзением в голосе, проговорил Василиск, с воодушевлением отвечая на мои поцелуи. Его пылкие ласки на столько же были полны любовью, на сколько его речь была пропитана ядом ревности и презрения. Но он знал, что именно это мне и нужно. Повинуясь его воле, я стал покусывать и сосать его грудь. Соски Василиска, впрочем, как и мои, затвердели и потемнели. А мой возлюбленный тихо постанывая, повелел мне опускаться ниже, чему я был несказанно рад. Да! Его пенис – вот чего я жаждал более всего! А поскольку я уже ласкал его возбудившуюся плоть своими руками, было проще простого впустить его в свой рот и насладиться вкусом моего драгоценного наперсника.
- Глубже, глубже! – требовал Василиск, и я повиновался его требованиям, сам страстно желая поглотить его всего и без остатка!
Мы отдавались восторженной похоти, как отдаются палачу приговорённые к пыткам и казни. Обреченно и уверенно восходя на эшафот, вы пытали друг друга и сжигали в неистовом огне страсти.
Всё, чего я желал в тот момент – не просыпаться никогда, поскольку все остальные мои желания были возможны, пока сон владеет моим извращенным сознанием.
Василиск не отпускал моего истерзанного жаждой тела ещё долгое время, но и этому счастью пришёл конец, как приходит он всему, что нам дорого на этой земле.
Впрочем, заканчивается и то, чего бы мы не желали вовсе. И этого блага я жаждал более всего, очутившись в моём новом сне. Хотя, временами я был совершенно уверен, что никакой это ни сон, а самая что ни на есть, явь. Может быть от этого она была такой мерзкой и ужасной.
Как знать. Но в какой-то момент мне показалось, что я не сплю.
 Я отчетливо слышал пение птиц, встречавших первые лучи солнца. Серый воздух комнаты проникал в мои лёгкие, вызывая лёгкое головокружение и тошноту. Да и отчего бы ему быть другим, когда утренние вожделение входит в пространство вместе со смрадом помоек и отхожих мест, так обильно поливаемых просыпающимся народом.
Я не желал пережевывать этот смрад, и уткнулся носом в стену, завешанную убогим гобеленом, испещренным адскими видениями Босха, поплотнее накрывшись тем куском шерсти, что предположительно считалось одеялом.
Я затих в своём убежище, ожидая либо прихода нового сна, либо насущного требования плоти встать и испражниться, как это сделали уже те обитатели постоялого двора, что привыкли вставать с первыми лучами светила.
Но плоть была нема. Светило и не думало разрывать серое предрассветное марево, а я вдруг ощутил, как позади меня шевельнулся воздух. Нет. Не только воздух. Тюфяк, набитый соломой. Одеяло моё, будто бы тоже оттопырилось, пуская поток холодного воздуха по моей спине. Деревянный настил, на котором лежал тюфяк отозвался стоном старых досок, принимая ещё одно, явно огромное и тяжелое тело на свою спину. А по моей спине прокатилось ощущение ужаса. Да. Именно дикого животного страха, который вызывает панику и ступор. Я замер, боясь пошевелиться, судорожно соображая мог ли кто-либо взобраться ко мне в кровать. Нет.  Дверь комнаты была заперта. Я сам проверил надежность запора вчера вечером. Отверстия для собак и кошек в двери не было, а человек не мог войти без моего ведома. Боже, кто же сейчас ворочается за моей спиной, будто бы устраиваясь поудобнее? Вскоре я ощутил, как мою шею защекотало чьё-то дыхание, а спина загорелась от тепла, исходившего от незваного гостя, кем бы он ни был, он был тёплым. Тяжелым. Живым. И огромным, поскольку я был явно меньше его.
Закрыв глаза, я набрал воздуха в грудь. Вот сейчас я повернусь и увижу это чудовище. Вот сейчас! да! Сосчитаю до десяти и повернусь. Я открыл счёт.
Раз.
Дыхание гостя опалило меня.
Два.
Его рука легла на мою грудь, придавив её довольно ощутимо. Я напрягся, старясь не сбиться с дыхания и со счёта.
Три.
Тяжелая рука существа, принялась ласкать мою грудь. Я сбился с дыхания, практически окаменел. Но моя плоть предательски отозвалась на ласки, разжигаясь от огня того, кто был за спиной.
Четыре… неуверенно произнёс я, и неведомая сила резко овладела мной, вовсе не спрашивая моего согласия. Этот монстр, а судя по размеру его члена, разорвавшего мой задний проход, это был самый настоящий монстр, ритмично задвигал своим орудием, погружая моё сознание в цепкий плен адовых мук. Плоть моя неистово желала большего наслаждения, а сознание моё вопило от ужаса и отторгало самую мысль о том, чтобы повернуться и увидеть то, что владело моей плотью. Но как было повернуться, если он уже терзал меня мукой предвкушения такого нереального наслаждения, о котором я и помышлять не мог!
Я ослеп от этой муки, погружаясь во тьму дьявольской вакханалии. Отдаваясь тому нестерпимому пламени желания, которое завладевало мной так всеобъемлюще, что я сбился и со счёта. И больше не желал увидеть то, что вселяло одновременно и ужас, и восхищение. Я даже забыл о своём наперснике, желая лишь, чтобы блаженство продлилось ещё и ещё….
Ласки когтистых лап монстра оставляли на моём жалком теле саднящие полосы. Но моя пылающая плоть жаждала пылать ещё больше. И вот я уже молил ЕГО о большем, ибо губы мои горели от недостатка ласк. И тот, кто терзал меня, с готовностью всунул мне в рот свой гибкий извивающийся язык. А я, как обезумевший, стал сосать его, понимая, однако, одно – я чувствовал плоть своего мучителя, но не видел её. Не понимал, как и кто владеет мною. И этот факт заставлял меня вздрагивать от ужаса и ещё большего вожделения.
В тот же момент его языки, хвосты и руки обвили меня, впечатываюсь в мою плоть, присасываясь к ней. И я неистово сосал то, что находилось между моих губ, утоляя неистовую жажду, словно бы находился в жгучей пустыне.
 А монстр рвал мне рот, запихивая в него свою плоть всё глубже, так, словно стремился заполнить меня полностью, без остатка, что, впрочем, у него получалось в совершенстве. Он хрипел рычал и вопил, елозя по мне, словно тысяча змей, пока не почувствовал конвульсий, сотрясавших меня. В этот момент и он задвигался быстрее и напористей, вонзая своё оружие глубже, казалось ещё чуть-чуть, и он пронзит меня насквозь, вывернет наизнанку и разорвёт на куски.
Впрочем, его победный вопль показался мне громом, терзающим ночной небосвод. Извержение его плоти, подобно молнии перечеркнуло меня, оставляя ощущение пожара внутри и снаружи, его хватка ослабла. Плоть обмякла. И вскоре я услышал, как жалобным стоном отозвался деревянный настил на Его уход. Да и не только настил скорбел, мой зад всё ещё готов был к соитию, моя спина похолодела, и не только от того, что суровое шерстяное одеяло оказалось отброшенным далеко в сторону. Нет. Вся моя плоть жаждала Его объятий. Всё! Предательская плоть вопила к нему – вернись! Не покидай! И сознание тоже потакало ей, уже не помня. Что приходило в ужас всего несколько минут назад.
Десять!
Я обернулся, но мои глаза столкнулись лишь с густым мраком. Рука лихорадочно искала одеяло. И ровно в тот момент, когда я тянул на себя край куска шерсти, который ничуть не защитил меня ни от холода, ни от нападения, маленькое окошко моей комнаты задребезжало от оглушительного раската грома, катившегося через всё небо. Потом мрак за окном осветила короткая вспышка, за ней последовал ещё раскат, и ещё… и на фоне следующей вспышки я заметил огромную фигуру, удаляющуюся от окна.
Дивной красоты тело, заслонившее небосвод, увенчано было сверкающими рогами и яркой звездой промеж них. господи, неужели ко мне приходил сам Дьявол? Вельзевул собственной персоной? Я не верил ни своим глазам, ни своим мыслям, ни ощущению бесконечного блаженства, которое запомнила каждая клеточка моей жалкой плоти. Я ничему не верил, но отчаянно желал повторения.
Вернись, шептал я, провожая взглядом непристойно красивую фигуру с отчетливо выделяющимся пенисом, размер которого впечатлил бы кого угодно. И лишь в самый момент забытья, одна мысль установилась в моём сознании – это же был мой Василиск. Просто я никогда не понимал, кем был мой любовник на самом деле, и вот в эту мрачную безысходную ночь он решился показаться мне в своём подлинном обличии. Эта мысль как-то успокоила меня и согрела. Я не чувствовал более своего одиночества. Не дышал запахами чужих испражнений. Я лишь жалобно всхлипнул и сладко потянулся и поудобнее устроился, засыпая в объятиях невидимого, но жаркого любовника.

Мне долго удавалось получать удовлетворение от своих снов. Пусть иногда это было на грани адских мук и райских наслаждений, но в любом случае, мои благодетели давали мне то, о чем я неистово жаждал.
А потом наступил рассвет. Так, по крайней мере, мне показалось. Бычий пузырь, закрывающий проём в стене окрасился ярким цветом яичного желтка, и я захотел пить. Да. Именно жажда повела меня из моей комнаты. Ведь испражниться можно было в мясистый горшок, что стоял под кроватью или просто через дырку в стене, но я спустил ноги с кровати в надежде утолить жажду. Правда я не нашел башмаков. Странно. Мне казалось, они должны были оставаться у кровати. В конце концов, решив, что я вполне в состоянии преодолеть несколько пролётов деревянной лестницы и босиком, я решительно шагнул за дверь. Винтовая лестница была темна. Но внизу, так же, как и в моей комнате виднелось желтое свечение – бычий пузырь стенного проёма, словно прекратился в желток яйца. И уверенный, что можно пройти все ступеньки, ориентируясь лишь на этот желтовато-золотистый свет, я зашагал вниз. Спину чуть пробирал холодок. Ноги зябли на ледяных досках, но я лишь ускорил шаг. Оказавшись уже в самом низу, я вдруг на что-то наступил. Споткнулся, поскользнулся и упал на четвереньки.
- Ах, вот это кто ворует еду моего кота! – услышал я возглас хозяина, который ещё вчера отвратил меня своими грубыми манерами и торчащими из-за губ серовато-коричневыми зубами, коих насчитывалось не более пяти. А его красное расплывшееся, словно тесто, лицо и вовсе не вызывало у меня желания приглядываться к тому, как эти похожие на сосиски губы, не дырявятся от таких зубов.
Впрочем, в данный момент все эти мелочи не имели никакого значения, поскольку разухабистый толстяк уже поставил свою ногу на мою спину и провел по напрягшемуся моему хребту чем-то, сильно напоминающим широкий толстый ремень из сыромятной кожи, залоснённый настолько, что согнуть его стоило серьёзных усилий.
- Живо стягивай свои штанишки, ублюдок, - заржал толстяк. Но не это показалось мне странным. Мне вдруг показалось, что ему вторило ещё несколько голосов, весьма напоминающих кошачьи. Чуть привыкнув к освещению, я увидел на полу перед собой опрокинутую кошачью миску. Я и взаправду стал причиной ей опустошения, но лишь от того, что стояла она как раз перед последней ступенькой лестницы. Именно это я хотел-было сказать хозяину, попросить прощения и пообещать оплатить еду его любимого кота, как опять получил жесткий шлепок по спине. – Мне долго ждать? Мой кожаный друг уже пляшет в руках от желания попробовать твоей задницы. Ублюдок ты недоделанный! – рявкнул он, от чего мои руки сами собой стянули тонкие ночные штанишки, которые и не должны были быть на мне, если бы спал не один. Но в этот же момент моя ночная рубаха превратилась в косые клочья от того, что множество кошачьих когтей впилось в неё и потянуло в разные стороны. В одно мгновение я оказался стоящим на четвереньках перед последней ступенькой лестницы совершенно голым. И ровно в этот же момент я ощутил первый удар. Как будто язык колокола раскачивался и впивался мне в промежность. Сначала легонько. Мелено. Потом сильнее. Быстрее. Пока удары не стали яростно резкими и амплитуда их не достигла безумных значений. И всё это время я покорно подставлял свой зад под каждый удар, словно бы поудобнее улавливая бездушную полосу ремня. Тело моё разгоралось таким безудержным огнём, что утолить его жажду был способен, наверное, лишь этот широкобрюхий мужлан, яростно приговаривающий при каждом ударе:
- Пока не слижешь всю еду с пола, сучий портах, не отпущу тебя ни за что!
Я лизал и лизал пол, но зад мой прилаживался под град ударов, словно бы и не зависел от моих потребностей. Впрочем. Именно этого огня и жаждало моё нутро. Мозг взрывался от боли, а увеличившийся член горел от предвкушения продолжения. И оно конечно настало. Не мог же этот толстяк отпустить меня просто так.
- На спину! – скомандовал он, я повиновался автоматически. Тут же множество кошек взялось привязывать мои руки и ноги к балясинам лестницы так, что я оказался в состоянии лизать головку своего члена, даже брать её в рот.
- Нравится? – гоготнул хозяин и резко ударил меня по губам, - А так? – я затряс головой, выказывая свою покорность и заинтересованность. – Отлично, мудила, получай ещё!
Его удары посыпались на мои губы, как переспелые груши с дерева, но и этого ему было мало.
- Язык! – опять скомандовал н, - Высунь язык!
Я повиновался безропотно. И тут же ремень впился в мой грязный язык, воняющий тухлой рыбой и кислым молоком.
Я и не успел заметить, как опухли мои губы и язык. Однако это не смущало хозяина. Точнее, хозяев. Тут же какие-то проворные лапки мне воткнули промеж зубов огромную восковую свечу и подожгли её.
- Ну, вот. Пока огонёк горит, я займусь твоим задом основательно! – проговорил хозяин, словно бы удовлетворённый тем, что мой рот стал наполняться струйками жидкого воска, обжигающими кожу и затекающими в нос и гортань. Да ему все эти игры были просто по душе. Уж не знаю, какой степенью извращенности была отполирована его душа, но вскоре я ощутил нечто более действенное, чем широкий ремень. Розги. Распаренные в рассоле и хорошенько отбитые розги стали прилипать к моему заду. Словно бы в банной парилке, толстяк колотил меня по всем частям зада, а когда я дергался, воск свечи капал на головку моего члена, и я вздрагивал всем телом, словно жеребец, почуявший опасность.
- Ха, да ты сладкий перчик, говнюк! – опять гоготал толстяк и вставил-таки свой огромнейший пенис в мой зад. Я не знаю с чем можно сравнить это водружение, но на мгновение мне показалось, что глаза мои лопнули, а от ануса остались лишь лохмотки, словно от моей ночной рубашки. Но в следующее мгновение, толстяк задвигал своим членом, и я понял, что анус мой принял его, словно драгоценный жезл, с которым не хотел бы расставаться ни на минуту. Каждое движение толстяка вызывало во мне яростное делание продолжения. Всё моё существо вопило – не останавливайся! Но рот мой был плотно заткнут свечой, которая не догорела и до половины. Так что мне оставалось лишь усиленно подталкивать толстяка снизу, чтобы он не дай бог, не вздумал вытащить свой член. Впрочем, не так просто был этот хозяин харчевни. Иначе бы не выловил он меня в такой беззащитный момент. Розги, что оставались в его руках, ни на минуту не останавливаясь молотили по моей груди, по приникшему к ней члену и по мошонке, скукожившейся, словно под ледяным ливнем.
Каждый удар наполнял меня едва сносимой болью, оставляя яркие полосы на теле, горящие словно их потащили сквозь кузнечный горн, но каждый ожог, пылающий желанием, вызывал во мне ещё большую жажду, которую вновь провоцировал краснощекий мужлан с горбатым членом, размером, достигающим ничуть не меньше моей предплечья.
Но, словно бы, не желая более наслаждаться только моими муками, хозяин отбросил розги. Его круглые липкие пальцы извлекли из моего рта не только свечной огарок, но и большую часть воска, залившегося в рот.
- Соси его, - гоготнул толстяк, с наслаждением глядя, как я сосу собственный член, подчиняясь тому ритму, который задаёт его член в моём анусе. В какой-то момент мне показалось, что этому соитию должен быть поставлен памятник. На столько оно было совершенным и чарующим. Но не тут-то было. Толстяк резко рявкнул, дёрнулся, впиваясь зубами в мой член и изверг из себя поток удовлетворения. Но. Но, если бы это был конец! Нет же!