Мерзкий

На день рожденье Верочки ожидали электричества. Впрочем было почти светло, и те кто находился у окна освящаемые лунным светом напоминали бледные статуи. Особенно Верочка казалась красивой. Она всегда была красивой и никого не любила, то есть могла любить вообще, но из тех кто волочился за ней она подчёркнуто игнорировала, а за ней ухаживали практически все. Разве что позволяла кому-нибудь в тот или иной момент быть чуть ближе. Сегодня чуть ближе к Верочке был Миша Пыреев. В комнате ещё находилось шесть человек студентов: четверо молодых людей и две барышни, не считая младшей сестры Алинки. Гости и Верочка недавно поступили в университет.
 
Имениннице подарили милого щенка редкой породы и заговорили о любви к животным. Вошёл с лампой папа Аркадий Ильич. Это был человек с солидным положением, любивший молодёжь, сам чувствующий себя ещё молодым и лёгким, несмотря на своё крупное сложение и возраст. Договорились что каждый вспомнит какую-нибудь историю где участвуют непременно братья меньшие, и где любовь и сострадание сыграет роль непоследнюю. Пыреев просто и отчасти с юмором рассказал как он спас однажды щенят от маленьких злодеев. Угрюмый Першиков, лаконично и угрюмо поделился как они в детстве с бабушкой принесли домой несколько раненых птиц, лечили их, но к несчастью птицы умерли. Это чем-то напоминало характер Першикова, но в принципе история впечатлила. Потом ещё были рассказаны случаи где разумеется прозвучало немало трогательных моментов. Аркадий Ильич вспомнил свою историю, где они с его покойницей женой выходили медвежонка добытого на охоте, и как потом уже взрослого медведя пришлось отправить в заповедник. Наконец подошла очередь Кокина.

Больше всех этого студента терпеть не могла Верочка, впрочем каждый относился по меньшей мере с большой неприязнью к нему. Это был неглупый и, в общем, если всмотреться молодой человек с осанкой и фигурой весьма изящной. Но он вызывал именно отвращение. Наверно главная неприятная деталь – нос Кокина. Он неестественно отвисал и был закручен кончиком, и чуть ли ни прилипал к верхней губе. Этот нос его напоминал помятый крючок или клюв индюка. Причём весь нос был всегда в болячках и ужасно красный, словно это была огромная воспалённая опухоль. Но и наверное ни в нём дело. Помимо этого хотелось отвернутся и не видеть этих его изуродованных операциями липких губ, всегда как бы нечистых, с этими жиденькими усиками-кустиками,  которые Кокин видимо не мог сбривать из-за оспы и воспаленных гноящихся ран. И была у него неприятная привычка облизывать свои губы алым длинным  языком. Звук от языка издавался неприятный и липкий. Многим язык напоминал пиявку. Острый выдающейся кадык, словно кран или рычаг свисал  вниз, и завершал эту троицу с языком и носом. Часто девочки говорили между собой что глядя только на один рот Кокина с этим отвратительным языком и носом напрочь пропадал аппетит, тошнит и хочется произнести затяжное «фу». На щеках глубокие шрамы, а на голове будто бы вымазанные подсолнечным маслом жирные волосы зализанные на затылок. Слишком уж чёрные глаза с мокрыми ресницами смотрелись также неприятно: во взгляде было что-то сырое или как бы мокрое. Впрочем многие подмечали что взгляд этот отчасти магнетически притягателен. Кожа шеи желтая и как бы грязная, усеянная родинками и какими-то тёмными пятнышками или пупырышками. Уши как два тонких лопуха, они не были оттопырены, а скорее напоминали два щита для головы по бокам, а из раковин торчали крупные волосинки. Случайные встречные лишь только столкнувшись с Кокиным и увидев его лицо, невольно кривились и пытались владеть собой чтобы не выдать нарастающее чувство отвращения. Единственное что противоречило – его приподнятые и как бы изящные брови и лоб. Эта часть тоже в структуре имела много неприятного, но форма и линия бровей была такая, словно их взяли и вставили. И над бровями высокий и удивительно чистый светлый лоб. Он тоже казался искусственно вставленным отдельно в это лицо. И всей своей фигурой, если приглядеться, Кокин скорее был весьма изящно устроен, и во всяком движении было что-то даже грациозное, если ни сказать благородное. Но это мало замечалось и казалось как в тумане. 

Как-то однажды в компании зашла речь о Кокине, где попытались обнаружить главные причины отвращения, и попытаться выискать в нём достоинства. Никто толком не знал его. И потому опять заговорилось за чисто внешние бросающиеся в глаза признаки. Началось припоминание что помимо «всего» кажется у него слишком дурно пахнет изо рта; или припоминали его особенную нечистоплотность или неряшливость. Одевался неприятный студент наверное слишком скромно. Может он и не был действительно опрятным молодым человеком, но замечания в сторону Кокина с точки зрения гигиены не всегда можно было назвать справедливыми, а иной раз и при желании возможно обнаружить даже обратное. Происхождение Кокина оставалось в неизвестности, но как-то вполне естественно принялась всеми версия что Кокин скорее всего из бедной семьи и от него постоянно доносится сыростью или пахнет чем-то кислым или прелым. Беляева, чудачка, заявила что от Кокина раздается аромат гнилых яблок, и ей отчасти это даже нравится. На Беляеву посмотрели молча, но в принципе согласились и с этим. И только приходило на ум что-то подобное, как все непременно припоминали именно что-то отталкивающее в нём. Ну не может же быть что мы люди,  говорили студенты, так легко поддастся его особенностям физиологии, и в следствии этого обрекаем человека на несправедливые страдания. Тут же взялись разбирать душу Кокина, пришли к выводу что и в характере наверное тоже есть что-то не совсем приятное. Была в Кокине одна как бы противоречащая в этом случае черта: несмотря на своё безобразие и целый комплекс гадких деталей, на мир он общим своим выражением смотрел как-то даже можно сказать гордо и отчасти величественно. Этому конечно помогали его брови и ещё что-то неуловимое наверное в глазах и во всей фигуре и движениях. В другом бы случае это бы выглядело по меньшей мере как бы неуместно или глуповато, но в этом случае эта его «заносчивость» или «гордость», как предполагали многие, странно вписывалась и отчасти подавляюще даже действовала на окружающих. Это повторяю был не глупый молодой человек, нередко высказывающий немало любопытного и неожиданного, что даже в процессе узнавания начинали опасаться ни то чтобы его ума, а скорее его видимо странных качеств характера, что тоже способствовало держатся на расстоянии. Никто никогда с ним не говорил ни о чём, а только пользовались возможностью слушать его на занятиях когда Кокина спрашивали. Сидел он всегда подальше от всех, впрочем сам Кокин предпочитал отсаживаться, потому как сам лично кому-то признался что привык и ещё в школе сидеть только один. Даже всеми любимый преподаватель Валерий Ильич, явно ценивший людей не за их внешний вид, и он к этому студенту относился пусть с добротой, лаской, но и в этом преподавателе была заметна настороженность в отношении Кокина. И можно было заметить, что когда отвечал Кокин на уроках, а учился он  очень хорошо и прилежно, преподаватели обязательно хмурились, словно опасаясь за своё настроение или впечатление. Кокин всегда выдавал чего-нибудь «этакое», словно в его освещении любой предмет или вещь непременно как бы действительно измазывались или пачкались. Он не был пошлым или склонен к мрачному или пессимистическому суждению. Напротив, в его речах казалось звучало много даже разумного, но с ним всегда присутствовала в воздухе атмосфера напоминающая о чём-то слишком ни то чтобы мрачном, а действительно отчасти испачканном или исковерканном. Словно Кокин имел свойство искривлённого зеркала. Многим хорошо запомнилось как Кокин на литературных занятиях зачитал вслух свое сочинение о на тему «Преступление и наказание». Ничего такого явного не прозвучало, что могло испортить впечатление, но многим потом  даже стало казаться что некоторые герои романа, которые прежде виделись вполне людьми относительно достойными, теперь казались каким-то низкими или даже отчасти ничтожными. Например Дуня, сестра Раскольникова представилась в его сочинении в новом совершенно виде. Она смотрелась в сочинении Кокина не той девушкой которой было принято думать, а обнаружилась в ней даже какая-то очевидная ничтожность. Всё это тогда припомнили и решили что тут тоже что-то «не то». Верочка открыто заявила тогда что Кокин мерзкий. Хотя и подчеркнула что может быть он умней нас всех вместе взятых. Клоун Бердюков часто дававший за спиной Кокина прозвища типа «Тролль» или «Иван Грязный», заявил что Кокин видимо как и все обделенные, имеют непременно психические дефекты.

Повторяю, странно, ведь отыщется в других подобных случаях сострадание или понимание к какому-нибудь чересчур обиженному. Непременно пожалеют или проявят пусть небольшое, но всё же сочувствие. Но в отношении к Кокину даже чувство снисхождения казалось было как бы невозможным среди даже самых жалостливых и особо чувствительных. Словно эти его внешние уродливые недостатки отчасти были в нём как бы чуть ли ни достоинствами. Верочка прослывшая как девица готовая вступится за слабых, да и другие такие как она, в ином случае непременно взяла бы даже шефство и приняла участие. Но почему-то именно к Кокину относились словно это не Кокин, а личность вполне даже чем-то награжденная. Затруднительно выразиться, но многие относились к нему как даже отчасти как к любимцу, словно уродливый Кокин даже какой-нибудь баловень или даже красавец. Пусть ни теперь, а когда-нибудь или где-нибудь Кокина непременно чего-нибудь подобное ожидает, а это его несчастье, только кажется что несчастье, а на самом деле это может быть вовсе такое прям обстоятельство или причина, чтобы этому сочувствовать или сострадать. Тем более что за всеми этими «несчастьями» прячется видать ещё тот фрукт. Звучит так себе, но иначе нельзя объяснить такого всеобщего хладнокровия. Причем цинизм, нередко выявлялся очень жестокий и исходящий от барышень воспитанных и с сердцами и чувствами самыми замечательными.

Кокин оказался у Верочки как бы случайно. Встретили его недалеко от дома, и Кокин подойдя к имениннице из пиджака  достал несколько алых роз. Разумеется его пригласили. И когда этот  уродливый молодой человек поднимался вместе со всеми по лестнице, то многие переглядывались, представляя его рядом за столом.

И теперь когда каждый рассказал свою историю и все притихли, Кокин сидя в тёмном углу начал свой рассказ. Его голос звучал приятно, в темноте казалось что это не Кокин, а кто-нибудь совсем другой. Барышни включая Верочку невольно заслушивались от звучания ясного и отчасти лирического баритона отдающего нежностью. Но каждый  с легкостью вспоминал его весь его безобразный портрет, и слушающим рано или поздно приходилось бороться с нарастающем отвращением.
 
- История моя вряд-ли понравится после сказанного, – предупредил Кокин. -  Жил я позапрошлым летом на даче моих дальних родственничков. В июне приехала одна моя соседка старушка дачница. Не старушка. Язык не поворачивается сказать о ней так –  пожилая дама. Звали ее Мила Валерьевна. Был в ней и характерец, были и манеры и амбиции, но главным её качеством считалась доброта и любовь к животным. Она была как я думаю действительно добра, несмотря на изначальную дистанцию в отношении ко мне, мы как-то в один день сдружились и крепко. Она ждала меня вечерами чтобы поболтать и я тоже признаться привязался к ней. И я здорово привязался к ней. Вся сельская живность бегала к ней питаться. Мила Валерьевна конечно страдала и часто жаловалась мне что из-за её сердца она вынуждена терпеть весь этот «зоопарк», и они всё пользуется её бесконечной добротой и слабостью. Как-то прихожу к ней утром и вижу на подстилке лежит как обычно ее излюбленная чёрная кошечка, вернее не ее, а соседская. Как Мила Валерьевна приезжает, так кошечка у ней поселяется и живёт как на своих правах. Рядом с кошкой, котенок. А остальные спрашиваю, есть? Мила Валерьевна смотрю глаза прячет. Всматриваюсь и вижу что Мила Валерьевна как бы слегка не в себе: глаза у ней на выкате, а сама бледная как сметана и руки чуть дрожат. Оказывается дело вот как сложилось тем утром: привела кошечка ей не одного, а целых пять уже относительно подросших котят. Завалило всё это семейство к Миле Валерьевне в дом и давай занимать места и позиции. А Мила Валерьевна только руки развела. Котята пищат и требуют к себе соответственного внимания. Что делать? Решила топить. Я знаю что она топила однажды новорожденных котят с хозяйкой этой кошки, потому как эта кошка имеет способность рожать по нескольку раз за сезон. Сердцем Мила Валерьевна и тогда скрипела и страдала ужасно, но что поделаешь. Решила и в этот раз тоже разом покончить, потом пусть переболеть, но зато мол с глаз долой и сердца вон. Она говорила что как представила сей предстоящий ужас и кошмар, когда они будут пищать и ползать, и главное  – что их ждёт? На мою опять шею? А что потом?. Мол покончу и возьму опять грех.

Кокин сделал паузу и всем послышалось как он отпил видимо воды.

- Дальше картина следующая: из её рассказа я понял что женщина принялась топить их в ведре, но не тут то было. Котята уже взрослые, плавают и расползаются как раки. Она опять их вводу. И всё это видать со слезами на глазах и трясущимися руками, а те с визгом в стороны и ползут и кашляют и страдают и мучаются. Но как я понял напала в ту минуту на женщину сильная решимость. Проследовала в сарай, взяла лопату и… закопала этих котят немедленно живьём в землю.

 - Как закопала? – переспросил Першиков.

- Я тоже узнав об этом был по меньшей мере удивлён  - ответил рассказчик.

- Какая гадость, а главное как глупо… – с досадой произнесла Верочка. - Я знала Кокин что вы расскажите примерно чего-нибудь такое. Ну зачем…

- Я сам после своего изумления, – продолжал Кокин как бы не замечая реакции, – я принялся допрашивать женщину. Зачем же вы на такое решились, вернее так нехорошо придумали? А сам вижу что Мила Валерьевна на меня странно глядит. Ну могли бы, говорю ей, меня попросить, я бы этих котят отвёз по крайней мере в другой посёлок, или попытался раздать их кому-нибудь, но не копать же живьём. Та смотрю, в глазах искры, блеск, и смотрит на меня очень нехорошо и странно. И отвечает мне что никого рядом с ней не было, и вообще юноша молчите, и не напоминайте больше никогда. Никогда. Слышите. Даже ногой топнула. Мне даже показалось что в этом её шёпоте я услышал вспыхнувшую ненависть в отношении себя. Я встал и ушёл от нее ничего больше не говоря. Потом на другой день одной своей другой знакомой Матрёне рассказываю эту историю с этими котятами и Милой Валерьевной. Кстати Матрёну опасаются многие домашние твари за лёгкость и способность  рубать и отвинчивать головы. Проделывает эта Матрёна убийство легко и без зазрения совести. Так та тоже изумилась насчёт закопать живьём. От дачницы явно не ожидала. Мол Мила Валерьевна!?

- Ну и причем тут это? – перебила Верочка с раздражением. – Зачем вы нам это рассказываете. Испортить настроение? Или вы тем самым желаете показаться оригиналом. Вы им показались. Прекратите. Пожалуйста.

– И чем же кончилось? Пережила надеюсь женщина эту свою нечаянною драму? – спросил Переев как бы и весело и чему-то радуясь.

 - Пережила. Правда с того дня Мила Валерьевна заперлась в доме, и когда я зашел к ней у увидел как она поздоровалось со мной пусть вежливо, но так поздоровалась, что я понял что мне теперь дорога сюда закрыта навеки. Что и подтвердилось. Утром я обнаружил свои книги у себя на пороге и кое-какие вещицы которые она у меня одалживала. Это был полнейший разрыв С тех пор больше её не видел. Я думаю тут  подействовал тот же принцип – с глаз долой, из сердца вон.

- Вы зря думаете, - проговорила Верочка. – Я могу понять какое на самом деле чувство заставило эту женщину прекратить с вами отношения.

- Второй случай  произошёл буквально в том же месяце тем же летом. С человеком пусть ни жалостливым как эта моя соседка… и опять и в этой истории замешаны братья меньшие.

- Если это опять из вашей коллекции приятных сюжетов, то мы вас слушать не желаем. – произнесла Верочка. Прекратите Кокин.

Но Кокин сделал вид что не услышал.

- Ходил я через огород одной колхозницы на речку. Эта героиня большая труженица и ударница. Жалостливых и сильно добрых в деревне не любят, а вот таких, уважают и иной раз даже гордятся ими. Всю жизнь эта труженица пахала и вкалывала как ломовая лошадь, кстати сказать, вырастила и сыновей и дочерей, правда дети оказались не в пример ей. Но это не важно. Жила она одна, независимо, дом и хозяйство в свои восемьдесят с лишним годков содержала в полном порядке и чистоте. Когда я проходил вдоль её  бескрайнего огорода, так даже мне хотелось губами чмокнуть, как на какую-нибудь  картинку. Слышал я о ней даже несколько героических историй, за которые быть может взялся бы писать сам Шолохов. Случился у труженицы удар. Перенесла она приступ  на ногах, но на другой день поплахело и увезли ее в районную в больницу. Была у ней собака Саманта, такая же старая как хозяйка, и знал я эту Саманту проходя мимо и  частенько прикармливал чтобы та не лаяла и не бросалась на меня. Псина умнейшая, что даже иногда удивительно было наблюдать за её поведением. Подружился я с Самантой. Иду бывало, она так смотрит, словно человек или взрослая неглупая женщина тебя взглядом встречает, и только язык ей неподвластен, и то, чисто механически. Убежден, дай ей возможность, так заговорила бы на человеческом языке, причем поверьте не хуже своих односельчан. А впрочем язык у животных имеется, и вполне изысканный и весьма сложный и глубокий. Я вот лично убеждаюсь подолгу наблюдая за животными, что первое у бога было не слово, а именно жест движение, грация. Когда кошка или собака всматривается в тебя, так можно увидеть больше, чем любая самая умная и меткая речь. Ну да ладно не в том дело... Уверен что несмотря на так сказать полноту и многочисленность семейства у этой труженицы ближе этой Саманты никого не было. Словно жили две немолодые женщины как сёстры. И вот привезли хозяйку из больницы. Узнал я что  как приехала труженица  домой вся больная и почти не ходячая, можно сказать приговоренная теперь к будущей лежачей жизни и наверное скорой смерти, так взяла эта труженица и ночью изрубила тяпкой свою подругу Саманту. Причем с трудом доползла хозяйка до будки чтобы совершить это страшное дело. Около изрубленной Саманты обнаружили прямо на земле хозяйку. Причем я понял что Саманте и в голову до самого конца не могло прейти что хозяйка её способна на такое. Наверное как всегда радовалась и рвалась бедняга к ней. Я это потому говорю и так уверен, что когда труженицу выносили при мне на носилках, то Саманта полуживая и искалеченная радовалась и скулила  когда  хозяйку несли мимо к машине, словно и не было этого всего.

Все присутствующие вздохнули.

- Второй уцелевший глаз действительно как бы плакал, то есть слезился. Люди говорили что Саманта якобы проливала слёзы своим единственным уцелевшим глазом. Но я не буду делать такие выводы. Из всей картины получалось что труженица после удара помешалась, и как бы осознав что её деятельной активной жизни настал конец, и надумала с этой жизнью покончить. А Саманта постоянно видать выла и видимо была голодна, да и сильно напоминала о прежней жизни. А поскольку труженица оказалась беспомощна, что для таких людей страшнее всего, вот она и решила покончить вначале с Самантой, а потом как я предполагаю и на себя хозяйка собиралась наложить руки. Через несколько дней  после того как хозяйку увезли в больницу, Саманта сдохла.

- А откуда вам известно что Саманта по прежнему любила свою хозяйку? Вы следили? – поинтересовалась Беляева.

– Кокин, а вы знаете, мы говорили о вас недавно в классе. Первая я заявила что вы отвратительный человек, и внешность ваша ни причём (Верочка вспыхнула) – Да, именно отвратительный.

– Вера! – воскликнул Аркадий Ильич.

– Что Вера. Вначале мне было его жалко. Я кажется понимаю вас и вижу насквозь. Вы и пришли сюда чтобы отравить нас всех своим присутствием, а ваши эти садистские истории – гадость и ваша извращённая фантазия. Вы всё придумали. Я уверена. Вы плохо и отвратительно думаете о людях, и вообще обо всём вы плохо думаете и главное вы неудачно рисуетесь, хотите показать себя. Эксцентрик выискался. Ох как я вас хорошо понимаю. Никто не виноват что с вами так жестоко обошлась природа, никто. Боже, он кажется портит вечер…
 
– Природа тут ни при чём. Причина насколько я знаю в другом – проговорил неохотно Кокин в своем углу и несколько как показалось в печальном тоне. – А вы знаете, я сравнил вас и Милу Валерьевну. Вы будите именно такая. В молодости она была говорят красива. У вас даже в голосе и произношении есть что-то очень близкое. Вы и внешне чем-то очень похожи. Да, вы будите именно она, и что-нибудь подобное вы непременно нечаянно сделаете. В эффекте конечно сделаете. Я в этом даже уверен.

– Что!? – Верочка подскочила с места и всем видом казалось готова была наброситься. – Да как ты смеешь мерзкий слизн…

Верочка оказалась у окна. Было видно как она впилась глазами в тёмный угол Кокина.

– Ну довольно сорится. А не пора ли нам пройти в столовую? Тем более дали электричество, – вмешался молодой человек с фамилией Карташов, кстати, достойный и хороший молодой человек. 

Действительно включили свет и было видно сквозь щель как там в соседней комнате светло и ярко. Всем захотелось немедленно туда. Аркадий Ильич подошел и нажал выключатель, и все увидели мгновенно себя и других и ином совершенно виде. Гости встали и один за одним переходили в другую комнату. Кокин продолжал сидеть. Беляева остановилась около него.

– Что с вами? Пойдёмте и больше не говорите чепухи. Наивное поведение ваше можно расценивать как элементарное неумение вести себя. Она же именинница. Вообще вы мне казались умней.

Эта выделавшиеся из всех девушка была любопытна Кокину. Он часто всматривался в нее просто так, словно смотрел на какое-нибудь любопытное редкое растение. В Беляевой несмотря на её некрасивое лицо, нервную порывистость и какое-то слишком уж шустрое поведение с этими её кривыми короткими ногами и оттопыренными ушами которые она прятала за густой прядью волос; несмотря на всё это было в ней что-то притягательное и неимоверно для него влекомое. Кокин иногда представлял её раздетой. Ему казалось что именно голой в ней можно увидеть что-то самое главное.

– Ну пойдемте же. – Она взяла за руку и повела его в комнату.

Компания расположилась по местам в гостиной. Мужчины держали в руках небольшие рюмочки с золотистой коричневой жидкостью. Поднесли Кокину, это был коньяк и он выпел его залпом. В голове стало легко и приятно, нахлынуло лёгкое свободное чувство радости. Он впервые пил спиртное. Его глуповатую улыбку заметили. Верочка сидела в большом кресле отца и гладила щенка. Как она была красива эта Верочка. Кокин часто помнил как он впервые увидел её. Это было около колон в парадной, он нечаянно наткнулся на неё. Верочка вскрикнула когда чуть было не столкнулась лбами. «Боже!» – испугалась  она; застыла глазами на его лице. А когда он вежливо извинился, она стала бегать быстро своими зрачками, словно на нее надвигалось что-то огромное, чужое, и она будто бы боялась растеряться и не успеть увидеть что-то очень важное. Кокину даже показалась что вместо безобразия она успела заметить ещё кое-что в нём. Но эта была секунда или две, она опомнилась, и тоже в ответ извинившись побежала вдоль коридора от Кокина.

– Вы кажется пьяны, – послышался с боку  голос Беляевой. – Этого еще не хватало. Теперь стоит от вас ожидать какой-нибудь дополнительной выходки. Кокин, мне пора, не хотите провести меня. Тем более кажется вам лучше покинуть эту милую компанию.

– Пожалуй да, – проговорил Кокин чувствуя как трудно становится ему произносить каждое слово.

– А скажите Кокин, – обратился вдруг Переев, при этом всем своим видом и голосом приглашая слушать других, видимо предвкушая для всех забавное. – Вот вы нам тут рассказывали все эти ваши истории. Сам пассаж как бы понятен: с одной стороны гражданка не без сердца, оказывается не лишена одновременно неожиданной жестокости. Другая ваша героиня простая как копейка, совершает похожий садистский поступок. То есть вы изобразили этих двух разных женщин, где за всеми этими в общем-то неплохими характерами скрываются чуть ли ни чудовища. Так я понимаю? 

– Все рассказывали, и я рассказал – ответил Кокин, всматриваясь в Переева.

– А вы знаете Кокин, – когда вы говорили сегодня, я вспомнил один фильмец… кинокартину Садо. Вы ведь знаете этот фильм. Думаю многие присутствующие здесь помнят ваше оригинальное сочинение послужившее нам как резюме относительно вас. И я почему-то вспомнил именно этот, согласитесь гадкий невыносимый фильм. Любому нормальному человеку невозможно смотреть эти гадости. Мне показалось что вы скопировали интонацию в вашем сочинении, и мне даже показалось что вы, Кокин, пожелали многим обычным людям этих двенадцати дней Содома. Причем так же это для вас естественно, как вы естественно преподнесли нам все эти ваши печальные истории с этими замученными животными. Вы понимаете о чём я?

Переев говорил странно и многие ничего не понимали, да и о каком фильме шла речь тоже не было известно. Но Кокин как нестранно казался чрезвычайно взволнованным, словно его застали врасплох или облили чем-то горячим. Он сидел на стуле с этим своим пустым бокалом, покраснел, и жутко потел, что этот его нос теперь практически не выделялся красным цветом. Позднее говорили что Переев знал кое что-то заранее и подготовил свой «номер», и кстати сказать, несмотря на свою эту легкость и как бы веселость, всегда о всех всё знал и любил даже выведывать чего-нибудь необычное. Даже ходили слухи что Переев прибегал к хитростям чтобы добыть и выведать какую-нудь любопытную информацию. И так это непохоже на сильного Переева с его бросающиеся в глаза  веселой искренностью и непринуждённостью.

– Расскажите нам о этом итальянском шедевре. Что вы думаете об этой картине? Вам не составит надеюсь труда. Только я вас заранее прошу не переходить дозволенного. Речь идет о картине Пьера Пазолини (обратился ко всем Переев) Сало или двенадцать дней содома. Повторяю картина гадкая, невыносимая порнография. Я случайно узнал что наш дорогой Кокин восхищается этим фильмом и, представьте себе, объявил что для него это в некоторой степени евангелие. Я замечаю друзья, вы не понимаете о чем речь. Иначе вы бы сильно удивились этому сравнению Кокина Садо с евангелием.

– Переев, у нас сегодня вечер непристойностей? Осталось только дойти до порнографического искусства. Умаляю Переев... Я думала хоть вы найдетесь в чём-нибудь другом. Но я знаю кого, нужно за это благодарить, – сказала Верочка в ленивой позе с щенком на ногах.

– Это мне известно от моей двоюродной сестры, – продолжал Переев. – Которою вы Кокин хорошо знаете, и благодаря вам Кокин, моя сестра несколько раз пересмотрела этот прекрасный фильм. С вашим этим сочинением и недавно рассказанной историей и евангелием, я вижу некую связь или параллель. Можете объяснить нам, как вы сами это «всё» понимаете, ибо предполагаю что я сам нахожусь в некотором неосведомленности или запутанности касаемо вас. Уважаемый Кокин.   

Переев произнес последние слова с вызовом, словно он говорил не только от себя, но и ещё от кого-то.

– Да…я… – начал Кокин, прежняя  развязность уничтожалась и вся его поза и выражение говорило о полнейшей растерянности. Видимо коньяк подействовал, но видно было что Кокина взволновала речь Переева.

– Это правда, я говорил подобное… но не так как вы это сказали теперь.

– Так вы говорили, что эта мерзкая порнография для вас евангелие?

– Да… – ответил Кокин.

– И сестру мою просили просмотреть несколько раз?

– Да, но не….

– Спасибо вам Кокин.

Кокин встал и сильно качнулся, и тут же почти упал обратно в кресло.
 
Переев хотя и улыбался саркастически, но уже не спрашивал, а скорее словно допрашивал с лицом суровым и как бы имеющим на это право. Многие с любопытством наблюдали.

– Но любовь к садистским порнографиям это полбеды, друзья мои. Наш Кокин считает что всё человечество требуется уничтожить. Все мы, особенно самые приличные разумные люди, по рассуждениям Кокина нуждаемся в уничтожении. Ну хорошо, не мы. Самые лучшие люди из рассуждений Кокина – это такие же точно негодяи и мерзавцы. И вся эта приятная философия проповедовалась моей бедной сестрёнке.

– Послушайте вы… – перибил Кокин, – послушайте Переев… я кажется немного опьянел, и тут это волнение (у меня бывает такое), мне трудно отвечать, и…я действительно нахожусь... Когда я долго нахожусь в темноте, а потом включают свет, мне становится нехорошо….Но вы же ещё объясните мне что вы сказали… Аня… ваша сестра, чего я не знал, что она именно ваша сестра… Но поверьте у нас будет время выяснить… Да, то что вы сказали… но не так как вы это сказали, а правда в другом… ложь, всё ложь… у вас, таких как вы, всегда есть способность из всего перекручивать и позорить любого… ложь…всё ложь…

Весь этот почти несвязный бред Кокин проговорил впиваясь глазами в Переева, который в это время стоя у стола производил впечатление человека продолжающего развлекаться несмотря на всё.

– Ничего не понимаю. Переев о чём это он? Мы лжецы, или только вы?

– Я так и знал что всё это окончится примерно этим… – проговорил кто-то.

В публике стало подниматься нечто вроде движения или лёгкого замешательства. На Кокина перестали смотреть потому что на него было жалко смотреть. Переев отвернулся и чему-то усмехнулся, когда уму сказали ближе к уху.

– Переев…

– Господи, сколько кругом несчастных…

– Все мы хотим чего-нибудь этакого, а на деле выходит...

Кокин сидел один, мимо него прошел Верочкин отец и ему показалось что и он с досадой посмотрел на него и отвернулся. Появилась опять Беляева и настояла уйти. Через несколько минут они вышли на свежий воздух, там стало легче и волнение постепенно рассеивалось. Беляева вначале долго молчала и чему-то улыбалась. Потом как-то вовремя, как это умеют проделывать иногда женщины, Беляева заговорила о пустом. То есть какая сегодня особенная погода или что-то такое. Щебетала она минут десять, вспомнила своих умерших давно родителей и рассказала подробно о  тётке её воспитавшей.

– Вы можете рассказать что-нибудь о себе? Ведь никто ничего не знает о вас, и вы всегда в стороне. Вера права: люди не виноваты в том что с вами случилось то, что случилось, и нам посторонним наблюдателям бывает трудно преодолеть те обидные для вас реакции. Все же я знаю, уверена, вы человек скорее умный, чем неумный. Хотя я поняла сегодня что вы глупый Кокин. Кто вы? Ваша семья?

Кокин пожал плечами:

– Обо мне особо нечего рассказывать. Живу я один в конце этой улицы.

– Да? И в каком доме. Это ж надо как странно оказалось: мы оказывается с вами соседи. Мой дом напротив булочной. Мне всегда почему-то казалось что вы живёте в Низовском посёлке.

– Почему?

– Не знаю. И как вы живёте?

– Обычно. У меня комната. Гости бывают редко. Правлений будет сказать что у меня не бывает вообще никого. За исключением хозяйки, которая раз в месяц наведывается.

– А ваши родители?

– Мама умерла, а отец живёт на окраине, кстати, как раз по пути  к  Низовскому посёлку.

– Ну вот видите. Может быть я видела вас там случайно. Расскажите о своих родных.

– Мама умерла почти пять лет назад. Отец очень стар и сожительствует с одной своей давней знакомой. Сестра тоже тут в городе, только живёт отдельно. Брат заграницей...

– Повторяю что до сегодняшнего дня вы мне казались другим – перебила его Беляева.

– Каким?

– Другим. Вы мне всегда казались каким-то необычным. Я даже сравнила вас с заколдованным  принцем. Зря вы усмехаетесь, да принцем или пострадавшим от злой колдуньи. А вы любите сказки?

– По-моему трудно найти человека нелюбящего сказки.

– Расскажите чего-нибудь сказочное из вашей жизни – поторопила Беляева. – И я поверю вам. С вами непременно должно произойти что-нибудь подобное Кокин.

– В детстве мне делали много операций на лице, чтобы я мог более менее говорить, дышать и принимать пищу. Я тяжело болел и не спал неделями. Одно существо посещало меня. Оно и теперь как тень появляется, когда плохо. Не люблю говорить об этих вещах. Не потому что я боюсь приврать или произвести впечатление, а просто когда только говоришь на эти темы, как сразу становится стыдно.

– Как хорошо что вы так сказали. С одной стороны я люблю слушать, а с другой... С другой, мне часто бывает неловко и даже противно слушать подобное, а за  рассказчиков становится действительно досадно и стыдно. А что имел ввиду Переев? И что значит это его речь?

  Кокин ответил не сразу.

– Есть режиссёр Пазолини, я не могу сказать что я прям люблю его. Такие явления любить нельзя, тут чувство любови не подходит. Действительно фильм произвел даже на меня крайне отталкивающее впечатление, но потом я понял что «За» этой картиной я увидел ещё что-то. Я пересмотрел его несколько раз, и опять понял что в этой картине существует  откровение о человеке. Поэтому я сказал тогда у Ани… что для меня это было почти как евангелием или откровением.

– Значит Переев не соврал, – огорчилась чему-то Беляева. – Вы сказали «что даже вам», словно вы можете на вещи смотреть иначе чем другие?


– Я могу смотреть на всё иначе…

– Гм... Какой вы в самом деле загадочный Кокин.. Так поясните что значит евангелие и эта порнография? – спросила опять она.

– В детстве я иногда воображал пришельцев нашедших нашу планету. Я думал: как  будет видится им человек? Должна быть другая оценка, это даже не оценка по ту сторону добра или зла, а ещё дальше. Понимаете? То есть чтобы увидеть человека нужно иметь значительное расстояние и обязательно быть нечеловеком. Тут простая оптика: отойди, и увидишь.  Согласитесь, что с детства я, это расстояние в отличии от других,  имел. Хотя конечно же и остаюсь самым обычным человеком… Так как показал Пазолини, до этого кажется, никто так человека не изображал, ни в кино, ни в литературе.

–  И чем окончилось кино?

–  Да собственно ничем. Все эти жертвы были зверски убиты. Только в конце была сцена, где  юноши, только игравшие роль слуг или охранников, в то самое время когда совершается зверское извращенное насилие, эти юноши охранники как бы играясь вдвоём вальсируют под музыку во время убийств. В этом кратком моменте я вдруг понял, что жертвы, это такие же как и мучители, только им выпала иная роль. Это как любовь и ненависть, добро и зло, садизм и мазохизм, любить и ненавидеть. Полярны, а суть одно.

– Не понимаю. Вы хотите сказать что чистая любовь имеет общее с чем-то ужасным? Кокин я не летаю где-то там в облаках и абстракциях, и не люблю когда там летают другие. Подумайте, но могут ли даже наши с вами  отношения сравнится с бесчеловечной жестокостью? Что вы такое говорите...Фу какой вы странный  мрачный. Фу как жаль мне вас. Впрочем я понимаю как вам трудно, простите... Я на миг представила что у вас делается в голове. Но я ценю это в мужчинах. Хотя вы Кокин явно перегибаете. И не заглядывайте в бездну. Это опасно. Хотя в ваших мыслях и переживаниях всегда есть что-то мужественное. Мы пришли. Мои окна.

Беляева указала на два темных окна, потёрла себе локти, словно ей внезапно стало холодно.

– У меня в детстве был знакомый однорукий мальчик, ужасно некрасивый. Он был только жалок и вызывал чувство боли. За эту снисходительную жалость я не люблю несчастных. А вот вы мне никогда не казались таким. В вас есть что-то такое, что вас нельзя жалеть. И теперь мне понятно почему именно к вам у меня было такое странное двойственное чувство.

–  А мне бывает себя нередко жаль  – ответил Кокин быстро.

И Кокин непонятно чему обрадовался. Беляева с любопытством посмотрела на него.

– Какой вы странный, странный Кокин! И если честно я вам уже очень доверяю несмотря на ваш безнадежный пессимизм. А ведь когда мы вышли от Веры, я думала пройтись с вами и больше никогда с вами не иметь никаких отношений. Мне было вас только жалко и хотелось вам помочь. Вы мне увиделись неизлечимо раненым. Знаете Кокин, есть раненные люди? Пойдемте Кокин, я угощу вас кофе. Не бойтесь. Только тихо, мы живём с моей подругой Воробьёвой, вы её знаете. Она уверена спит, но мы ей не помешаем.
 
 Комната где жила Беляева оказалась уютной. Кругом теплые персидские ковры, кремовые стены и цвет и запах лакового дерева. Множество небольших картинок и фотокарточек, где не мало было изображено почему-то всяких странных женщин и мужчин, иногда эти люди  были изображены в странных позах и одеяниях.

– Вы хорошо устроились.

– Я знала что вам понравится. Интересно бы посмотреть на ваше жилище. Впрочем я отчасти представляю…

– И что же вы представляете?

– Наверное это  глубокая нора. И вас ничего не заботит, а только воображаете минутами как бы можно это было устроить и украсить свою норку. Думаю у вас чисто, хотя и нельзя сказать что вы прилежный жилец. Я недавно была в гостях, так хозяин следил чтобы зубная щётка непременно лежала строго по назначенной линии, и все предметы должны быть на своих местах. Это противно. Вы явно не таков Кокин. Думаю у вас много книг.

– Вы угадали. Можно добавить что имеются гантели и гири. Я люблю упражняться.

– Вы знаете Кокин, я ведь только сейчас заметила как вы неплохо сложены для мужчины.

Беляева задумалась, а потом словно вспомнила:

– Вы чуть коснулись воспоминанием о матери, а могли бы рассказать о ней.

– Я даже люблю вспоминать о ней, только мало с кем приходилось вспоминать. Мама.  С мамой связано все моё прелестное детство несмотря мои бесконечные страдания. Мама очень любила цветы. Кстати в моей комнате всегда  в вазе около окна стоят розы. Это мне придаёт ощущение что мама где-то пусть не рядом, но близко. Помню как теперь она подходит к какому-нибудь цветку и с нежностью смотрит на него, потом говорит мне: «Валюша милый. Подойди и посмотри какая красота и как он мил и невероятно красив». Я подходил и редко любовался, потому как я постоянно ощущал ноющую бесконечную боль. Мама говорила что моя душа будет красивей этого цветка. Думаю она в это верила. Мама действительно была очень светлый человек. Многие это подчёркивали кто знал её. В последние годы жизнь попыталась изуродовать её, но к счастью этого не лучилось. Она умерла преждевременно.

– Вы так странно рассказываете. Разве преждевременная смерть может быть к счастью? Можно сказать – так было для нее лучше. А что значит: она верила в вас?

Кокин опустив глаза с этим носом показался Беляевой что перед ней действительно непонятное существо, появившееся откуда-то из под земли, и оно теперь грустит и что-то вспоминает рядом с ней. Она передернулась.

– Что с вами? Вам холодно? – спросил Кокин вернувшись из своих воспоминаний.

– Нет-нет, говорите, я слушаю..

– Вспомнил случай.  Мы вдвоём с мамой отдыхали в горах, в одном санатории где лечатся водой. Как-то мы забрели далеко и заблудились, потом вышли в одну деревню. Там нас встретила одна старуха, она была местной знахаркой или ведьмой. Это я потом придумал что она ведьма (Кокин улыбнулся, и Беляева удивилась как эта короткая улыбка преобразила всё лицо этого безобразного существа). – Помню дом старой ведьмы был обвешан всевозможными травами и всякими странными амулетами. Мне запрещалось прикасаться к ним руками. Мы остались у ней на ночь. А знаете, ещё что мне запомнилась, это когда перед тем как мы вышли в этот посёлок, нужно было пройти сквозь ущелье по узкой тропинке. И вся эта дорога была усеяна земляными большими жабами. Мама жутко боялась рептилий. Я до сих пор удивляюсь как ей хватило тогда смелости. У нас имелась с собой небольшая плетённая корзинка, в неё мама укладывала дикие цветы которые мы собирали днём. И вот она оставила цветы на земле и приказала мне собирать вместе с ней камни в эту корзинку. А когда мы наполнили корзину камнями, то продвигаясь вперед, мама кидала камушками в этих огромных жаб. Иногда эти жабы отпрыгивали или отползали освобождая нам путь. Какие это были отвратительные огромные жабы. Это только моё воображение, но тогда это было жутко. Помню как нам с ней было очень страшно. Мама жалась ко мне, а я к ней. Эти жабы казалось ползли прямо на нас. Мама в отчаянии метала камни и мы как могли двигались вперед. Ссади нас за спинами выли шакалы или волки. Опять же, может это мне только кажется что выли звери в горах. Помню как она просунула руку в корзину, тогда мама сказала в полном отчаянии и в слезах: «Валечка, у нас осталось всего несколько камушков». Но к счастью мы проскочили наконец на свободную дорогу . Так вот, вечером у этой старухи колдуньи мы ужинали. Мама очень понравилась ей. Она все говорила что давно не встречала таких женщин красавиц как она. Помню все предлагала и дарила маме какие-нибудь сувениры или амулеты. Мама принимала от нее подарки неохотно, потому как она с опаской относилась например к тем же цыганам. Потом старуха заинтересовалась мной. Я хорошо помню когда они с мамой перешли на шёпот, я всегда знал что это означает этот  шёпот в моем присутствии. Помню старуха подошла ближе ко мне, нагнулась и внимательно осмотрела моё лицо. Покачала головой, и сказала что ей надо обязательно погадать. Кажется это был гадание на воске. И только она принялась это делать, как тут же в удивлении и она произнесла что видит очень красивого человека. Я не помню обидело ли это меня, но мама огорчилась и просила прекратить говорить такие вещи. Ведьма опять наставала на своём и стала объяснять что никогда не ошибается, и что видит очень необычного красивого мужчину, только его красота будет иной чем это принято понимать, и что даже это лицо обязательно станет другим. Проживу я очень долгую и особенную жизнь. Меня тогда это тоже взволновало, потому что я до сих пор помню её голос и запомнил каждое слово. На следующий день мама перед тем как вернутся в город  зашла в какую-то контору, кажется почту, и там ей сказали что нет подобной знахарки как эта, что даже один знаменитый очень могущественный человек из Венгрии приезжал специально к ней. Много о ней говорили подобного. Я думаю мама всегда верила в это предсказание. Когда мать умирала, она мне сказала что как бы там ни было, она спокойна за меня. Впрочем и не всегда было так. Во многом он сильно страдала и часто проклинала себя что оставляет меня одного в этом мире. Я думаю она всегда верила в что-то подобное. И я сам может быть… верил.

– А сейчас верите?

– Думаю нет.

– А боли ваши прекратились?

– Нет. Но я привык.

– И вы сказали «одного». А ваш отец, брат, сестра?. Вы так обо всем рассказываете словно это было очень давно.

– С отцом мы и при маме виделись редко. Он много работал, да и с мамой они жили не совсем хорошо. Впрочем он многое сделал для нас. Сестра родная мне только по отцу, как и брат. Брата в живую я никогда не видел. А с сестрой мы теперь встречаемся, больше полгода она живёт тут в городе. Аня, оказалась сестрой Переева, это знакомая моей сестры. О том что Переев и Аня родные брат и сестра это я только сегодня узнал. Это многое объясняет...

– Какой вы бываете нежный Кокин. А теперь вы видитесь?

– С кем?

– С отцом?

– Вот чёрт! – опомнился Кокин. – Я ж совсем забыл что мне обязательно необходимо побывать у отца!

Кокин нечаянно прикоснулся своей рукой к пальцам Беляевой. Та как-то странно встрепенулась.

– Какие у вас холодные руки и… и у вас удивительно красивые… как у женщины… – удивлялась Беляева не выпуская действительно очень изящные красивые пальцы Кокина из своих рук.

Но Кокин не обращая внимания попытался встать с кресла и нечаянно качнулся на встречу Беляевой и оказался лицом около её шеи. И он тут же движением поцеловал её ниже уха.

– Что вы делаете Кокин! – почти вскрикнула Беляева.

И нельзя сказать что испугалась. Она даже почувствовала как он коснулся её тихонько этим своим носом.

– Простите меня это получилось почти нечаянно. А сделал я это потому что вы такая вкусная, что вас всё время хочется поцеловать. Мне всегда хотелось вас поцеловать... Это честно.

– Как котлета? Мило. Ну и на том спасибо. Поцелуй прощаю. Но впредь больше этого никогда не было. Вы слышите Кокин!

Беляева ударила кулачком себе по коленке.

– Нет. Я обязательно поцелую вас. Глядя на вас мне вспоминается всё самое вкусное и хочется вас попробовать. Я на море когда бываю, мне всегда хочется есть. Вот и с вами так… Простите, мне надо идти я опаздываю..

– Кокин, я кажется начинаю вас опасаться, – серьёзно проговорила Беляева не отрывая глаз с лица Кокина. – Вы ведь влюблены в Верочку. Так ведь? Признайтесь.

– Думаю нет.

– Ещё вопрос: почему вы так взволновались перед Переевым? Мне показалось что вы были готовы провалится. И что вы там бормотали в ответ о темноте?

–  В темноте я всегда чувствую себя иначе. Словно я становлюсь другим.. Простите мне пора..

– Все идите. Вам пора Кокин. Вас ждут.


 На пороге она сказала ему:

– Я рада что мы познакомились ближе.

Тут тоже в прощании произошел странный момент для Беляевой. У двери Кокин взял её руку и поцеловал. Причём он сделал это так просто и с такой теплотой, задержался на её руке своими этими губами, что Беляева даже не успела подумать о неуместном жесте и всём остальном что могло бы её отпугнуть, а только ждала окончания поцелуя. А в конце даже почему-то с грустью приложилась губами к его этому чистому лбу, и как-то тоже странно и относительно долго задержалась, словно это ей доставило удовольствие. Вообще Беляева после его ухода находилась в странном настроении. С одной стороны Кокин даже пугал её и вызывал физическое отвращение. Она поглядела на место где только что сидел, и с неприязнью поморщилась и показала язык как на бяку. С другой: в ней где-то в глубине появлялось странное притягательное впечатление. И ещё ей показалось что Кокин видимо очень хороший человек. Она так себе и сказала в слух, словно оправдывая что-то: «Он хороший человек, я в этом уверена». Подумала и стукнула ногой о диван так сильно, словно диван или нога были виноваты. А потом сама схватившись за больную ногу просидела тупо смотря в потолок, пока не вышла Воробьёва, привыкшая до всяких странностей своей компаньонки и не обращая внимания что с ней, и почему она молчит и не здоровается.

Пройдя несколько перекрестков Кокин свернул и пошел вдоль посёлка где уже не было фонарей и  света, а только иногда лаяли собаки. Около полузаваленного забора он дергнул калитку, но она не поддалась. Тогда молодой человек легко и ловко перепрыгнул через препятствие, и последовал дальше без труда находя ориентир в темноте. Дом в который зашёл Кокин напоминал ему перекошенный старый корабль, уже далеко от высохшего моря покрытый землей и заросший травами. Когда-то тут видимо кипела жизнь, но теперь здесь живут тени или влачат жалкое тихое своё существование полумёртвые призраки – всегда думал Кокин оказавшись на пороге этого дома. В коридоре он стал пробираться сквозь завалы. Зацепившись очередной раз о что-то Кокин зажег с  спичку. Найдя выключатель молодой человек включил свет, загорелась лампочка, но и она плохо освещала, потому как лампочка была спрятана за всеми этими баррикадами и ужастными нагромождениями. За высокой дверью послышался шорох,  потом вялые тихие шаги, дверь открылась и показалось лицо с глазами перепуганной совы. Следом за лицом просунулась небольшая гномообразная фигурка.

– Сынок, я думал ты не придешь, – сказало лицо.

Потом  маленький человечек присел на стульчик, и пригласил Кокина сесть рядом.

Это был Анатолий Алексеевич Кокин.