Королевская ночь

 — Тут я тебе в чёрном пакете джинсы положила, водолазку коричневую. Кроссовки надевай, смотри! Холодает на улице, — наставительно говорила мама Вере, ничуть не замечая, как на её хрупкую дочку-пятиклассницу насмешливо смотрят соседки по комнате — четырнадцатилетние девахи.

Вера без слов сунула пакет в тумбочку.
 — Носки где у тебя?
 — На батарее вон сушатся...

— Мда... Тут не просохнет, — мама медленно ощупала холодную крашенную голубой эмалью стену. — На кровать вешай. Смотри, чуть промокли ноги — сразу, сразу переодевай! Поняла?

Вера кивнула рассеянно.
— Немедленно! Иначе и простудиться можно, и почки у тебя больные, ты знаешь... Воспитательницу-то слушаешь? Слушайся обязательно. И вожатых. За забор не дай Бог не лезь. Я по телевизору смотрела — мальчик вот ушёл из дома и потерялся. В коллекторе нашли...

Неожиданно мамин взгляд упал на забрызганные грязью Верины ноги и ещё более чумазые лакированные красные туфли.

— Ну что это такое! Сколько можно говорить! Погода сырая, дождь, грязь — зачем в туфлях ходить, скажи ты мне пожалуйста?! Зачем? Ты в чём в школу пойдёшь на первое сентября?! Так, всё, эти туфли я у тебя забираю.
Уголки Вериных губ медленно опустились вниз: если уж мама что-то решила, то это навряд ли изменишь.

 — Снимай!
Девчонки, сгрудившись на соседних кроватях, ехидно лыбились и пялились на Веру, как на актрису в театре.

— Вот у тебя босоножки старые бежевые — если вдруг жарко будет, их и носи. А вообще дожди обещают, так что ходи в кроссовках.

Вера угрюмо кивнула. Больше всего ей сейчас хотелось, чтобы из отряда все пропали куда-нибудь на улицу или в столовую, но никто не пропадал, поэтому пришлось спросить маму при всех:
 — А кукол моих... ты привезла?

Мамина рука нырнула в шуршащую китайскую сумку и извлекла оттуда  новенький перекидной календарь с симпатичными кошками и затейливо выведенной надписью «2000». Календарь был сильно распухшим от засунутых в него бумажных куколок с их бесчисленными одёжками.

Счастливая Вера прижала его к себе.
— Спасибо... Мам, а ты ещё приедешь?

 — А? Нет, не приеду. Что тут осталось-то?! Пять дней. На дачу надо с отцом съездить. Скоро и так вернёшься!

— Ну ладно...
Уже собираясь уходить, мама ещё раз окинула взглядом отрядную комнату и уверенно произнесла:

 — Вообще неплохо тут. Ничего особенного, конечно, но пожить можно. Бассейн есть, питание, природа кругом, игры, воздух. С кроватью разве что не повезло. А так, считай, неплохо отдохнула. Всё не в городе киснуть. Ну, пока.

Верина кровать и вправду видала виды: по одному взгляду на неё можно было понять, что на бедной койке спали, прыгали, дрались и мирились не меньше чем четыре поколения пионеров. Вот и сейчас, в Верину смену августа 99-го, её облюбовала компания старших девчонок во главе с Мариной Гречихиной. Если не было дискотеки или ещё чего-нибудь интересного, то каждый вечер после ужина, а в плохую погоду и днём, Кристина, Майя, Наташка и Марина устраивали на несчастной Веркиной кровати что-то вроде пикника, качаясь в проволочной сетке, как в гамаке, разливая по пластиковым стаканчикам ядовито-зелёный «Тархун» и травя байки про своих оставшихся в городе одноклассников. В иные вечера к девчонкам приходили пацаны из соседнего корпуса — крашенного не бледно-голубой, а васильково-синей краской, хохотали, угощали девок «Кириешками».
 
Вера во время этих посиделок или сидела на кровати своей единственной в лагере подружки — белобрысой Сони, или, чаще, уходила бродить по лагерю куда глаза глядят вплоть до самого отбоя. Прогнать компашку она никак не могла и даже не решалась: смуглая черноокая Марина, которая ездила в этот лагерь уже невесть какой год, заправляла в корпусе всеми порядками и даже с вожатыми была на короткой ноге, считая их абсолютно за ровню.

Ещё в день заезда Марина выбрала себе местечко подальше от дверей и, разумеется, наверху — все кровати в палате были двухъярусные. Вера зашла в этот корпус уже самой последней, поэтому и койка ей досталась та, которую больше никто не захотел занять. Каждый вечер, забираясь на своё спальное место, Гречихина хрипловатым голосом строго наказывала Вере:

 — А ты не смотри на меня!

Вере почему-то и впрямь часто хотелось смотреть вслед Марине. Хотелось наблюдать, как она на своих ловких смуглых руках быстро подтягивается и поднимается вверх, даже не смяв покрывало.

Марина казалась ей существом из другого мира — не слишком добрым, но загадочным и притягательным. Марина никого не стеснялась, говорила в лицо всем, что думает, не боялась даже воспитательницу — строгую, со сверлящим взглядом Елену Марковну. Марина была красивой, с тёмными волнистыми волосами и почти чёрными глазами, про которые вожатая Катя сказала однажды: «Как миндаль».

И всё-таки Вера её не любила: как любить того, кто вечно тебя прогоняет с собственной койки да ещё обзывает малолеткой! Вере было уже почти двенадцать — всего-то без четырёх месяцев, а Марине... Марине четырнадцать. Наверное. А, может, и все пятнадцать. Выглядела она на девятый класс, не меньше.

В тот вечер, как раз после маминого ухода, к Марине пришёл Тарас — высоченный парень, одетый во всё джинсовое. Несколько минут они о чём-то шептались в дверях, а потом Марина громко объявила своей команде и всем присутствовавшим:
 — Девчули, погуляйте-ка маленько. Приходите минуток через десять.  Нам тут это... поговорить надо.

Наташка с Кристиной и Маей невозмутимо удалились. В палате оставалось ещё несколько девочек — кто читал журнал, кто грыз яблоко, кто лениво посматривал в окно.

 — Девочки, ёлки-палки! Что вас по десять раз просить, сразу непонятно? Вышли, я говорю, на десять минут из корпуса! Вышли! — повторила команду Марина.
Вера с Соней листали альбом с наклейками.

 — Пошли, пошли, — потянула подружку за руку Соня. — А то ругаться будет.
Когда они уже оказались на улице, в тени разросшегося сиреневого куста под окнами корпуса, Соня вдруг глупо хихикнула:
 — А, может, подсмотреть за ними? Чё будут делать?

Вера презрительно фыркнула:
— Я лучше на качелях покачаюсь. Пошли вместе?

 — Как тебе не надоест качаться? Не понимаю. Я вот один раз была в парке Горького на «Вихре»...ой, какой кошмар! Я ещё мороженое съела перед тем, как сесть, и прикинь, так меня вырвало! Нет, сейчас я на площадку точно не пойду!

— Как хочешь.
Поодаль, у самой границы лагеря, где был цветной деревянный забор, качали ветвями гигантские тополя. Ветер гулко шумел в их кронах. Тополя казались Вере живыми великанами, которых кто-то заколдовал, и теперь они не могли двигаться, — только шевелили ветками-руками, словно призывая к себе.

 — Марковна идёт! — тихо вскрикнула Соня и опять хихикнула, предвкушая интересное развитие событий.

С улицы послышался скрип старой двери и два возмущённых голоса — один Елены Марковны, другой Маринин. Слов Вера не могла разобрать, да и не прислушивалась. Через пару минут из девчачьего корпуса, что-то бормоча, вышел Тарас.

 — Выгнала! — обрадованно воскликнула Соня. – Застукала их, прикинь! Вот клёво!
Ничего особенно клёвого в этом Вера не находила, кроме разве того, что теперь спокойно можно было вернуться в спальню. Качаться отчего-то расхотелось. Пришла вожатая Саша, позвала в клуб всех, кто участвовал в концерте в честь закрытия смены. Нашлось занятие и для Веры: ей поручили рисовать буквы на длиннющем транспаранте «До свиданья, любимый лагерь!»

Когда репетиция была закончена, девчонки стали упрашивать Сашу прийти к ним после отбоя рассказывать страшную историю.

 – Приду – посмотрю, как вы убрались.
Перед отбоем часть девчонок, в основном те, что были помладше, принялась стряхивать крошки с покрывал, вытаскивать из-под кроватей фантики, складывать вещи в тумбочки.

 — А страшилки у неё не страшные. Фигня, — заявила, проводя щёткой по роскошным кудрям, Марина.
— Не скажи, мне нравится. Особенно как тот пацан продал душу дьяволу, — возразила Кристина.

 — Для малолеток, — единым взмахом перекинув через плечо полотенце, Марина двинулась навстречу своей кровати, где внизу сидела сжавшаяся в комок Вера. — А ты не смотри на меня! Отвернись!

В начале одиннадцатого потушили свет. По длинному, похожему на тролейбус, коридору корпуса перестали носиться с мылом и полотенцем девчонки. В соседней комнате выключили музыку.

 — Так, легли все? — Саша откинула двумя пальцами прядку волос со лба и прислонилась к стене. — Из рук всё убираем.

«Устала», — догадалась Вера.
Что Саша пришла — это было, спору нет, здорово, но вот страшилки Вера не любила, потому что после них ей всегда снились какие-то душные кошмары и было страшно заходить в темноту. Переборов в себе желание опять послушать Сашин голос, она нахлобучила себе на голову подушку и постаралась сделать так, что вообще все звуки как будто умерли. Но потом под подушкой совсем не осталось воздуха, и пришлось вынырнуть, как рыбе из глубины.

 — ...вот с тех пор в том доме больше никто не стучал по батареям. И того маньяка соседи больше не видели.

Густую тишину в спальне прорезал чей-то удивлённый вопрос:
 — А что, этот маньяк и сердце вырезал?
— А? Сердце?... Да нет, вообще это просто такой рассказ. Неправда. Закрывайте, девочки, глаза, и представьте что-нибудь хорошее. Луну и звёздочки. Или цветы. Давайте, спокойной ночи.

— И вам тоже! Приятных снов! До завтра! — провожали Сашу девчачьи голоса.
Пару минут в спальне было тихо, слышалось только поскрипывание коек да приглушённое бормотание.

— Девчонки, пять дней осталось, — напомнила вдруг всем Марина. — И костёр. Королевская ночь будет. Гульнём, а?!
 — Да, костёр тут крутой... — мечтательно протянула Наташа: она приезжала в этот лагерь третий год подряд.
— А мы с Тарасом после костра пойдём в лес гулять. Я в том году гуляла. Де-евки, это вообще супер... Через лес немножко пройти — и на дорогу выйти. Там такие красивые оранжевые фонари горят. Забор пройдёшь, и до остановки недалеко. Там магаз неплохой. Можно коктейль купить... Или даже — шампанское! Вдвоём выпить, гулять, целоваться… В лесу темно, луна...

 — Да-а... — только и смогла выдохнуть Майя.
 — Маришка, какая у вас любовь... Какой парень...
 — Ну так. Я себе цену знаю.
 — А мне бы страшно было ночью идти, — призналась Наташа.
 — Сиди в корпусе, кто мешает. Слушай Сашины страшилки.
 — Маринка, а ты отчаянная, — ничуть не обиделась Наташка. — Как цыганка.
Гречихина громко фыркнула.
 — Короче, я спать.

Девчонки кое-где продолжали шушукаться, но уже совсем тихонько, и Вера, сжимая в руке кусочек прохладного одеяла, мирно уснула.

Назавтра в лагере устроили что-то вроде ярмарки. На большой поляне между корпусами поставили столы — за каждым из них проходило что-то интересное. Вожатые и ребята постарше гадали желающим по руке и по каким-то маленьким дощечкам, похожим на костяшки домино; разрисовывали девчонок хной; устраивали бесплатную лотерею с призами. Вере было забавно смотреть за всеми, кто толпился около столов, но сама она только немного покидала кольца на палки и отошла в сторону. Не то, чтобы ей стало скучно, просто она всегда больше любила наблюдать, чем участвовать.

Неожиданно Вера увидела Марину с Тарасом, идущих к дальнему столу. Там на сложенном пополам ватмане красовалась кривоватая алая надпись «ЗАГС». Долговязая Наташка помахала руками и пробормотала какие-то слова, выдала счастливым «молодожёнам» грамоту. Потом вооружилась ватной палочкой и нарисовала на пальцах Маринки и её «жениха» кольца обыкновенной зелёнкой. Добрая половина лагеря шумно аплодировала им. Наташка кланялась и, наверное, радовалась, что тоже получила свою долю славы. А на поляне тем временем водили какие-то чудные хороводы, бегали, хохотали.

«Всё же здесь хоть и шумно, но не так уж плохо», — подумала Вера.
«Было», — добавила она про себя, вспомнив, что через четыре дня смена уже кончится.

После полдника в спальню заглянула воспитательница Елена Марковна.
— Ну вот, дорогие мои девочки, — начала она, как всегда, важно и почти торжественно. — Скоро вы отправитесь домой, будете рассказывать своим мамам и папам, как хорошо отдохнули в нашем лагере. А мы с Александрой Павловной, с Екатериной Михайловной постараемся сделать, чтобы последний ваш вечер здесь был весёлым, был незабываемым. Будет костёр...

 — Большой! — вскрикнула Соня.
— Очень. Будет прощальный огонёк, будет, конечно же, дискотека, — Елена Марковна интригующе улыбнулась. — Угощение, конкурсы! В общем, мы постараемся сделать всё, чтобы вам было весело. И у меня к вам... — воспитательница обвела проницательным взглядом всех сидевших на кроватях и стоявших вокруг девчонок, — одна не-у-коснительная просьба.

 — Какая?
 — Ни в коем случае не уходить за пределы лагеря. И если вы знаете кого-то, кто собирался уйти, сразу же скажите мне.
Повисла долгая секунда тишины.

— Здесь, в лагере, вы в полной безопасности, а за пределами... Ночью можно и свалиться в яму, сломать ногу, и заблудиться... И самое главное — девочки, вы ведь знаете, что кроме хороших людей бывают и преступники, и маньяки. Если, не дай Бог! — вас поймают, что с вами случится? Не хочется даже и думать!
Оказавшись прямо под боком у Марковны, Вера поневоле слушала каждое её слово. Маньяки — это, конечно, жуть... Как тот, про которого рассказывала Саша: стучал по батарее и вырезал сердце. Все, кто с ним встречался, умерли. А где же он их закапывал, в лесу?..
А ведь в лес собирается Марина!

Веру вдруг словно обожгло: Маринка только вчера говорила, что хочет идти после костра через лес! А если её схватит там маньяк?!

Или — чёрт с ней, пусть идёт, раз она хоть большая, но такая глупая?..
Вера зажмурила глаза и представила, как размытая чёрная фигура с топором хватает Маринку и тащит, а та кричит, кричит... И на пышных тёмных волосах у неё — кровь...
Нет, нельзя молчать!

 — ...А после института я уже поехала по распределению в село Нахвальское Сухобузимского района, — опять что-то рассказывала Марковна. – Но все звали эту деревню просто Нахвалка. Любопытное название, девочки, да?

 — Прикольное, — согласилась Майя.
 — Елена Мар...  — начала и споткнулась Вера.
 — Ну, там было здорово. Или, по-вашему, клёво! — решила похвастать молодёжным словом воспитательница. — Подселили меня, правда, к одной бабуле, почти глухой...

Вера напряглась в судорожном ожидании. Пришлось выслушать про бабулю и про то, как раньше ни у кого не было телевизоров.

 — Елена Марковна! — почти крикнула она наконец, так, что воспитательница слегка вздрогнула.
 — Что такое? Что ты хочешь?

 — Вот вы это... говорили сейчас про то, что в лагере безопасно, а уходить никуда нельзя, — кровь у Веры гулко стучала в висках. — Что там в лесу...что маньяки там ходят и всё такое...опасное. А я знаю, что вот Марина Гречихина собиралась после костра в лес... Вроде бы...

— Да? — Елена Марковна как-то брезгливо поджала губы. — Хм. А где она, кстати?
 — Да нету её, — тут же вмешалась Наташка. — Да и это неправда всё. Что она собиралась.
 — Как неправда. Зная Марину, я думаю, что очень даже правда. Нужно проконтролировать. Ну, так на чём мы с вами остановились? Детей знаете, сколько тогда было в семьях в деревне? Четыре, пять, а когда и больше!

 — У моей прабабушки было шестеро, — сказала Вера.
Майя внезапно фыркнула ей в лицо:
 — А ты помолчи.

Наташка незаметно для воспитательницы пнула Веру по ноге — не сильно, зато очень обидно.

Слушать про деревню и много детей сразу расхотелось. Вера послонялась вокруг корпуса, всё ещё не понимая, или, вернее, не желая окончательно понять, что теперь может её ждать. В траве нервно стрекотали кузнечики. Чтобы не так волноваться, она рассматривала потрескавшуюся краску на корпусе и потихоньку отколупывала от неё голубые чешуйки. Тут вот узор похож на ручеёк. А тут — на деревья. А тут как будто дорога — петляет, петляет и ведёт во-о-н... на самую гору...

 — Слышь, малолетка!
Вера вздрогнула. Марина угрожающе нависла прямо над ней.
 — Ты зачем Марковне сдала меня, а?
Сказать было нечего, да и попросту не получалось — в горле у Веры как будто взяли и выключили звук.
— Чё, глухая, а?! Я тебя спрашиваю!
Марина плюнула под ноги.
 — Тварь малолетняя... Если ты мне в натуре праздник испортишь — я за себя не отвечаю.
Внутри у Веры что-то глухо оборвалось и полетело, полетело, полетело куда-то в глубину...

***
Марина отобрала у неё булочку на паужине. Когда выходили из столовой, хотела подставить подножку — Веру спасло только то, что из кармана выпала заколка и, чтобы поднять её, пришлось нагнуться вниз.

— Маринка фсё ф то угодно мофет фделать, — шепелявила Соня, отплёвываясь от зубной пасты, когда они вдвоём стояли возле умывальника. — Пофвони маме, скажи.
 — Тогда, значит, я трусиха, — грустно покачала головой Вера. — Я не хочу быть трусихой.
 — Слушай, ну, а правда — зачем ты про это сказала? Пускай бы она чесала куда хотела.
 — А вдруг с ней случилось бы что-то плохое...
— Это с тобой теперь случится что-то плохое. Не хочешь маме, скажи Елене Марковне. Будешь у неё ночевать.
 — Ну нет! Чтоб все надо мной смеялись?! Раз уж я сказала, теперь надо отвечать. Так и в школе говорят. Теперь уж будь что будет.

 — Блин, ты гордая, — удивилась Соня. — Я бы бежала к Марковне со всех ног.
На следующий день выпала Верина очередь дежурить в столовой, провести целый день с незнакомыми ребятами из других отрядов, посреди кастрюль, тарелок, вилок и белых эмалированных чайников под кофе, кисель и сок. От Марины она всеми силами старалась держаться подальше, да и та всё время ходила под ручку со своим Тарасом и вроде бы никого не замечала.

Но после ужина вдруг отменили дискотеку. Об этом сообщила залетевшая в спальню Майя. Девчонки стали разочарованно вздыхать и вяло ругаться.
 — Слышь, мамкина дочка! Твоих опять рук дело? — крикнула сверху Марина.
 — К...какое?
 — Дискач почему отменили?
Вере нечего было сказать. Она понятия не имела, почему дискотеки не стало. Скорее всего, воспитатели решили, что жирно будет: и так завтра прощальная ночь.

Маринка сбросила сверху ей прямо на голову своё покрывало, отчего девки в палате разразились диким хохотом.
 — Она принцесса! Смотрите, её величество! — пищала и кривлялась Наташка.
Марина проворчала что-то сильно матерное, соскользнула с верхнего яруса вниз и ушла, хлопнув дверью, в мальчишеский корпус.

Ночью разразилась гроза. Дождь шипел, как раскалённое масло на пустой сковородке. Когда налетали порывы ветра, стёкла в хлипких рамах слабо дребезжали. Вера выглянула в окно: там была темень, слабо разбавленная бледным светом двух фонарей, но страшнее казалось здесь, в спальне, чем на улице.

Посреди ночи ей захотелось бежать — нет, не к вожатым и не к Елене Марковне, а сразу к директору — у него есть телефон, у него можно позвонить в город и позвать маму, чтобы она поскорей приехала и забрала. Чтобы не доживать тут до этой страшной ночи, когда будет костёр.

Но... Мама, наверное, хочет, чтобы у неё была смелая дочка. И в школе все учителя говорят, что за свои слова надо отвечать.
Она ведь не сделала ничего злого. Она ведь только сказала правду. Почему ей за это теперь так плохо?! Почему, почему?..

***
В день костра у Веры куда-то пропали заколки: самые любимые, с разноцветными блёстками. Пропажа обнаружилась ещё утром. Вера обшарила тумбочку, заглянула под свою и соседние койки, проверила карманы, — заколок не было.

 — Ты что тут шныряешь? — приступила к ней Кристина, увидев, как Вера заглядывает повсюду.
 — Я своё ищу.
 — А точно своё? Может, ты воруешь ещё?
Вера вспыхнула. Нет, это было уже чересчур!
 — Я! Не! Ворую!
Кристина помахала рукой — так, как делают, если рядом с тобой плохо пахнет.
 — Что так орать-то. Психичка. Сумасшедшая.

— Я не сумасшедшая! Уйди от меня! Не трогай меня! Я ничего не воровала!
Вера кое-как остановилась, чтобы её не понесло дальше. Вцепилась в изголовье кровати. Дышалось тяжело.
 — Может, это ваша Марина украла мои заколки! Самые любимые...
 — Офигеть! — всплеснула руками Наташка.
После ужина Маринка вернулась не сразу, а, когда пришла, её хмурый и злой вид не предвещал ничего хорошего.

 — Малолетка, ты ещё и наглая. На хрена мне твои заколки, скажи? Мне они как щуке зонтик. А праздник ты мне испортила, тварь. И за это...
Марина показала смуглый кулак.
 — Жди люлей. Нехилых. Я тебе отомщу, так и знай.

Девчонки собирались на прощальную дискотеку вместе с вожатой Катей. Вере пока можно было ничего не бояться, но сердце всё равно уходило в пятки, когда она смотрела на Маринку: та оставалась хмурой, как грозовая туча.

Вера надела чёрные школьные брюки и голубую блузку с красивой вышивкой. Всё равно последний день в лагере — праздник. Всё равно оставаться в корпусе никак нельзя: Катя сразу что-нибудь заподозрит. А скажешь, что заболела, так напичкают таблетками, ещё и укол могут сделать. Нет уж, будь что будет.

На дискотеке Вера немного покружилась вместе с Соней, пока та не отошла к столику с бутерами и газировкой, а потом вместе с другими вышла из клуба на улицу. Посреди большой поляны тем временем уже готовили костёр: верхушки громадных сучьев связали в охапку, понизу всё щедро полили вонючим бензином. Миг — и на сучьях расцвёл гигантский оранжево-алый жарок. Поляна осветилась неярким таинственным светом.

Вере почудилось на миг, что этот костёр разожгли для неё — вспомнились средневековые ведьмы с урока истории.
«Какие глупости», — решила посмеяться она самой себе.

Сучья громко трещали, искры от костра долетали до чёрного звёздного неба. Визжали девчонки, хохотали пацаны, брякала и гудела музыка.
 — Пух или перо? — к зачарованной Вере неожиданно прилипло двое совсем мелких пацанчиков — лет по девяти.
Вера, хоть и первый раз была в лагере, уже слышала, что «пух» — это «целуй двух», а «перо» — «целуй одного».
 — Перо, — сказала она и чмокнула в щёку светленького мальчика.

Блики костра становились всё ярче, сучья трещали сильней. Стали запускать петарды: они с громким хлопком разрывались где-то между верхними языками огня и угольно-чёрным небом. Вороха серебристых, красных, зелёных, жёлтых искр все встречали радостными возгласами, хлопали в ладоши.

Вера почувствовала, что у неё начинает болеть голова. В компании старших ребят с гитарой она увидела Майю, Кристину и Маринку. К горлу подступил липкий страх.
«Лучше уйти отсюда сейчас. Лечь и притвориться, что я сплю».

Корпус оказался совершенно пуст, но тишину в нём нарушали надоедливые сверчки да доносившееся с поляны уханье музыки.
Вера будто в полусне стянула с себя нарядные вещи, переоделась во фланелевую пижаму. Уснуть, уснуть. И проснуться уже дома. Не думать, только не думать о том, что может быть ночью.

Но как было не думать, если страх колотился в висках, страх тошнотворным комком прилипал к горлу! Да ещё ныла голова – несильно, но противно и неотвязно.

Вера укуталась в одеяло до самой шеи. По телу шла дрожь. Она закрыла глаза и постаралась дышать глубоко. Заснуть всё равно не получалось: перед глазами так и мельтешили сумасшедшим хороводом заколки, Марина, Кристина, Елена Марковна, Тарас, два пацанчика с костра... И опять Марина. Марина...
Её голос Вера узнала бы и с полузвука.

 — ...водички попить!
 — Пей.
Вера вжалась в койку, стараясь не пошевелить даже пальцем, не моргать глазами.
 — Девки! — громко позвала Марина.  — Знаете, кого я сегодня ночью буду п...дить?
 — Кого?
 — Верку Гоголенко.
 — Она же маленькая...
— Она стукачка! Не дала мне в этом году нормально погулять с Тарасом. Марковна с самого ужина зырит за мной в четыре глаза. Ещё Катька с Сашкой... Такой облом!
 — Вы с Тарасом отметить хотели...
 — Ещё бы. А всё эта тварь малолетняя. Настучала.
 — Ты всё же её не сильно давай, не до крови точно...
 — Смотри, нажалуется...
Вера сглотнула слюну, вцепилась в одеяло. Ей казалось, что теперь она вовсе не заснёт, но случилось наоборот — устав от бесконечного напряжения, от цепкого страха, Вера провалилась в пустой бесцветный сон.

***
Проснулась она от сильного толчка в живот.
 — Вставай, стукачка.
Вера зажмурила глаза, но притворяться дальше спящей было бессмысленно. Марина пнула её так, что и Мёртвая царевна бы подскочила. Потом ещё раз.
 — Ты зачем сдала меня этой стерве? – Марина упёрлась руками в бока и нависла над Верой. – Жалко тебе, что я гуляю? Зачем сдала меня?! Завидно тебе, да?! Мелкая ещё!

 — Мариночка, нет, нет… – прошептала Вера, сжимаясь в комок и ожидая, что вот-вот её снова ударят.
 — Чё нет?!
Маринка неожиданно отошла и, наклонив голову, стала как-то странно смотреть на Веру, будто разглядела её впервые.

 — Мне не завидно…
Вера чувствовала, что её трясёт, как будто у неё температура, но говорить внезапно стало легче. Она сделала усилие над собой, чтобы поднять голову и посмотреть на Марину.

 — Мне не завидно… Я испугалась за тебя… Вдруг маньяк тебя схватит и топором… И даже сердце вырежет… Мариночка… Прости м…меня!
Вера бессильно сползла на пол, взахлёб зарыдав. Длинные волосы упали ей на плечи, на руки, застлали глаза. Она обхватила руками колени и плакала. От икоты слова ломались, звуки пропадали:

 – М-марк…на…гв…гврила…ш-што в лесу опас…опасно… — Вера прикусила язык и замолчала.
 – Ну, ну, успокойся, – Марина вдруг похлопала её по плечу. От неожиданности Вера вздрогнула.
 — Ты что… правда за меня так переживала?

 — Д-да… Ты такая к-красив-вая… Я…я н-не хотела, чтобы с тобой что-то сслу…случилось.
Марина похлопала Веру по плечу по плечу.
 — Давай-ка, садись. Нечего на полу валяться.

Вера послушно поднялась. Маринка размашисто обняла её и покачалась вместе с ней в кровати-гамаке
 — Не плачь, не плачь. Эх, ты… Маленькая ты ещё. Мамкина дочка. В маньяков веришь. Нет никаких маньяков. На водички.

Марина отпила от стоявшего на тумбочке пол-литрового «Хан-Куля» сама, потом дала Вере.
Та прижалась к Марине и сделала наконец то, что давно хотела – погладила её по пышным волнистым волосам.
 — Ма…риночка, у т-тебя такие красивые волосы.
 — У тебя тоже.
 — Нет, твои лучше! Хочешь, я тебе все свои заколки подарю?
Марина тряхнула кудрями.
 — Не надо! Я не люблю ни резинки, ни заколки. Люблю свободу!
В спальне была тишина — стихла музыка, попрятались где-то сверчки, отстреляли петарды. Тут только Вера заметила, что Кристина, Майя и ещё две девчонки тоже не спят и, сидя молча на своих кроватях, во все глаза смотрят на них с Мариной.
 — Что уставились? Не хотела она плохого…
 — Да мы поняли, — мирно сказала Кристина.
Марина отпустила Веру, поднялась с кровати. Подошла к окну.
 – Луна какая, девочки, смотрите! Вот это луна! Да подойдите вы сюда, посмотрите!
Майя и Кристина медленно сползли с коек.
 — Всё серебряное стало… При такой бы луне гулять да гулять! Ну, что уж поделаешь…не вышло.
Вера подумала опять попросить прощения, но очень скоро почувствовала, что Марина уже не злится, просто хочет помечтать. Маринка оперлась локтями на подоконник и какое-то время молча смотрела в окно. Её подруги тоже понимали, что говорить сейчас не нужно.

 — Ну, ничего, с Тарасом в городе ещё погуляете, – наконец попыталась утешить Кристина. – Телефонами-то обменялись?
 — Нет.
 — Как нет?! — поразилась Майя.
 — Так. Зачем? Он на Калинина живёт, я на Нефтебазе. Да и не люблю я его.
 — А как же... — начала было Майя.
 — Скучный он. Всё только про баскетбол свой говорит. С виду красивый, а  так... Скучный!

Кристина очень понимающе закивала.
 — Давайте лучше песни петь, – предложила Майя.
 — Ты одурела? Ночь же. Спят люди.
 — А мы потихоньку.
 — Подождите меня, – смущаясь, сказала Вера. – Я в туалет сильно хочу.
 — Ты не спишь? Ну, беги, пока не лопнула!

На улице оказалось холодно – если б не фланелевая пижама, можно было бы продрогнуть до костей. На огромную белую луну безмолвно наплывало фиолетовое облако. Густую траву делали совсем тёмной длинные тени от тополей. Даже на слабом ветру их ветви покачивались, поэтому казалось, что тени тоже живые и шевелятся.
До кособоких деревянных туалетов Верка не стала бежать – присела прямо за корпусом. И скорей назад, в тепло.

 — Ну чё? Петь будем?
 — Затягивай, – согласилась Марина.
 — Вдали шумели камыши, камыши,
Судили парня молодо-ого.
Тот парень был красив, красив и молчалив,
Но в жизни сделал много зло-ого.
Тот парень был красив, красив и…

Бархатистым с хрипотцой голосом тянула песню Маринка, горячо шептала слова Кристина, мелодично пела Майя. Вере не хотелось петь – она слушала.
Когда закончили песню про молодого парня – Вере было его почему-то жалко, хотя он и погубил всю свою семью, Марина вдруг спросила:
 — Верка, наверное, спать хочешь? Не спится тебе в этом гамаке?
 — Да ничего…
 — Давай-ка поменяемся, слышь.

Марина, как всегда, ловко – в пару движений – спустилась со своего шикарного второго яруса. Помогла Вере забраться наверх.
 — Чур, только под матрасом не шариться моим! Там у меня секреты.
 — У меня тоже, – неожиданно для себя сказала Вера.
 — Оба-на! Какие это?
 — Там куклы у меня бумажные…

Марина снисходительно фыркнула:
 — Мамкина дочка.
 — Слушай, Маришка, – Кристина приподнялась в кровати. – А где твоя мама, в отпуске, что ли? Далеко уехала?
 — Далеко.
 — А то я и смотрю, что к тебе только папа два раза приезжал.
 — Далеко уехала. На Шинное кладбище.
Девочки молчали.
 — Давно она…уехала-то? – прорвала тишину Кристина.
 — Девять лет мне было.
 — И чё папа…не женился второй раз?
Кровать внизу под Верой заскрипела – Марине было явно неудобно и непривычно в провисшем чуть не до полу гамаке.
 — Койка атас… Ну, были разные тётки. Приходили да уходили.

Вера с наслаждением вытянулась наверху, дотронулась кончиками пальцев до потолка, до стен. Ей очень захотелось сделать для Марины что-нибудь хорошее, отблагодарить её.
 — Марина, хочешь я тебе свой хлеб с маслом завтра отдам?
 – Хлеб?
Гречихина засмеялась – звонко, во весь голос.
 — Ты что так громко, — попыталась остановить её Майя. — Люди-то спят.
 — Да пускай встают! Разве можно спать в такую ночь!

Маринка смеялась ещё долго, хотя всё-таки немного потише. Проснулась одна девочка: приподняв голову с подушки, оглядела палату и снова упала на кровать.
 — Что там, времени-то сколько? – забеспокоилась Кристина.
Вера удивилась, что кто-то вспомнил о часах: ей уже долго казалось, что время кончилось, и они с девочками будут тут всегда петь, разговаривать и радоваться.
 — Время – три, начало четвёртого, — сообщил кто-то.
От этих слов будто прошло всё волшебство, девчонки начали заразительно зевать, потянули на себя одеяла.

 — Ладно, девки, давайте спать с миром, — сказала Марина.
Вера засыпала счастливая, представляя, как на завтраке поделится с Мариной своим хлебом – обязательно, обязательно!; как потом Саша, Катя и Елена Марковна раздадут всем сладкие подарки, и они с Мариной сразу же откроют по шоколадке; как простятся и обнимутся… А потом, уже в городе, она помашет Марине рукой, когда та будет садиться в свой автобус…
Проснулась Вера в восемь – тяжело, нехотя. На соседних кроватях девчонки уже снимали постельное и кидали его на грязный засоренный фантиками пол. В палате быстро росли серовато-белые сугробы из пододеяльников, наматрасников, простыней. Скрипела панцирная сетка, топали ноги девочек и сновавших из коридора в палаты вожатых. Катя притащила огромные полосатые мешки и подала команду сортировать бельё.

Вера опустила голову вниз: на бывшей её, а со вчерашней ночи Марининой койке лежал только грязно-фиолетового цвета матрас.
— В темпе, девочки! Бельё скорей раскладываем, умываться и строиться на завтрак бегом! – поторапливала Катя.
 — Екатерина Михайловна, а где Гречихина? – спросила Вера, спешно выбираясь из уютной фланелевой пижамы.
 — В семь часов отец забрал. Я же сказала – полотенца отдельно, от-дель-но!
На завтрак подали рисовую кашу и хлеб – с маслом и даже сыром, который Вере некому было отдать. Лица у всех были хмурые, невыспавшиеся. За некоторыми прямо во время завтрака уже приехали родители.

Вера забрала у Елены Марковны свой прощальный сладкий подарок. Сидя на собранной сумке с надписью «Coca-Cola», открыла его, чтобы достать шоколадку, но потом передумала. Не хотелось есть сладости одной.

Полупустая, неубранная палата, в которой то тут, то там валялись тряпки – полотенца, олимпийки, носки – походила на разворошённое гнездо. Кое-как заставив всех прибрать бесхозное барахло, Елена Марковна заперла крашеную  деревянную дверь на ключ и отправилась вместе с девочками к воротам лагеря.
Ожидание общего автобуса казалось бесконечно долгим. К Вере подсела Кристина:
 — Хлебцы будешь?
 — Давай.
 — С клюквой. Маринка любила такие.

Кристина разломила толстый круглый хлебец на три части и протянула один кусочек Вере, другой – Майе.
 — Спасибо.
 — Чудная она была, правда? — скорее сказала, чем спросила, Кристина.
 — Кто?
 — Да Гречихина же. Сумасшедшая! Даже телефон нам не оставила. И не попрощалась. Ничего.
 — Будто её и не было, — согласилась Майя.
 — А ты всю смену за ней хвостом ходила, слушалась её...
 — Кто ходила? Да это ты ходила с этой дурой Наташкой!

Вера тихонько отошла от ссорящихся девчонок.
На вокзале Предмостной площади её встретила мама, радостная и встревоженная.
 — Моя ты доченька! Здравствуй, дорогая! Хорошо отдохнула? Не укачало, пока ехала?
Вера рассеянно обняла маму, всё ещё не до конца осознав, что она снова в городе.
 — Кроссовки надела, молодец. Носки сухие? Давай скорей сумку. Пойдём, присядем пока на скамеечке. Я на сегодня отпросилась с работы. А это что в пакете у тебя? Подарок? О-о, как здорово. Я тоже дома тебе приготовила подарок! Ну, расскажи, что ли, как костёр прошёл? Королевская ночь была?
 — Да. Была.
 — Ну и что там? Танцевали?
 — Да.
— Ну, мы тоже в своё время танцевали. Позавчера с отцом на дачу съездили, в этом году морковка хорошая будет. Татьяна Семёновна привет тебе передаёт. Спрашивает: как Вера отдохнула? Я говорю: хорошо, загорела, нагулялась... Перед школой сил набралась. Вот вечерком как-нибудь к ней зайдём.

Мамины слова шелестели, как листья тополей. Вера смотрела на ребят из лагеря, которые разъезжались и расходились с площади: одни садились в машины, другие вместе с родителями шли к киоску, где продавали билеты на междугородние рейсы, третьи оставались ждать обычного, городского автобуса.  Вере хотелось увидеть Маринку, хотелось, чтобы она появилась из ниоткуда, помахала рукой и сказала что-нибудь грубовато-весёлое, а потом, так уж и быть, снова исчезла, строго приказав: «Не смотри на меня!» Хотя, по правде сказать, на неё в лагере все как раз и смотрели, начиная от воспитателей и заканчивая мелочью из шестого отряда...