Канарейка и бонсай

В молодые свои годы увлекался я всякой биологией и даже на цветочном рынке в Амстердаме купил семя дерева бонсай. Изучил вопрос выращивания карликового деревца вдоль и поперёк - технически очень непростой процесс.

Медитативные упражнения с хрупким, капризным растением благотворно влияли на моё писательское настроение - вооружась маникюрными ножничками и пинцетом для удаления волосков, я в полной созерцательности и задумчивости, выискивал свежие ростки и купировал молодые веточки, неугодные желаемой форме листы. В этом кропотливом занятии, отрешенный ото всяких житейских проблем, находил я новые, оригинальные прозаические конструкции. Большего труда и сосредоточения требовали ежегодные оскопления корневой системы - отмершие, а также избыточно разросшиеся, белесые нервные окончания корешков отсекались безжалостным скальпелем. Пакетики с органическими и неорганическими удобрениями, угодные каждому сезону, в соответствии с циклами сна и цветения моего бонсай, занимали отдельную полку в кабинете. Со временем обзавёлся я и ящичком с инструментами - холодные, хромированные поверхности хищно поблескивали в алом бархате его нутра.

Однако, молодость сменяет зрелость - время неспешных забав поглощают заботы о разрастающемся семействе. С появлением внуков охватили  меня чрезвычайная сентиментальность  и меланхолия. Заброшены были инструменты для экзекуций и к вольной жизни отпущено деревце. Жилось ему безмятежно и покойно на столике перед окном в радостном соседстве с  желтой канарейкой, весело чирикающей в просторной, медной клетке. Чинным ежедневным ритуалом задавался корм - зернышки для птички и лёгкий душ из пульверизатора узловатой кроне.

Надо бы переставить клетку - подумалось одним погожим утром, когда на нежной листве обнаружились глубокие скусы. Думание без делания.

Пришла пора летних отпусков и мне доставила  немалое удовольствие неделя, проведённая с детьми на взморье. Обветренный, отдохнувший, воодушевлённый к новой работе я вернулся в свой тихий дом.

Что же за трагедия ждала меня в рабочем кабинете! Цепкими, жестокими крючьями, изуродованных годами селекции веток, тельце лимонной птахи было вжато в плетения клетки - задушено, раздавлено. Клювик распахнут в прощальном крике, коготок лапки сцеплен с древесной удавкой, вся поверхность стола усыпана, вперемешку, яркими перышками и жухлыми листами. Живое и неживое сплетены в одно безжалостной битвой.

Расстроенный, растерянный смотрел я на птичий трупик. Отсечь вросшие в тельце ветки и вынести клетку на задний двор? Но чувство тревоги ширилось в груди отвращением и ужасом - убийца...