Окружающая среда 3. Мемуар

Я бывал в большей части городов Средней России – из интереса всегда, по работе - достаточно часто, ибо, начав водить и возить экскурсии в возрасте юношеской невменяемости – мне было 19 лет и с той поры отвлекался только тогда, когда видел реальную ( с моей точки зрения) возможность стать или олигархом, или властителем дум ( и как это не получалась – отдельная история) .


Первая моя экскурсия состоялась в тогдашний Загорск и я запутался в чинах иконостаса и мне стыдно перед добрыми женщинами, которые в них не путались, а снисходительно глядя на недоросля и используя в обращении уменьшительно- ласкательные суффиксы, объяснили, почему не надо путать пророческий и праотеческий чины и как их легко сразу отличить друг от друга. Мне по сей день иногда это снится утренним кошмаром, причем кошмаром объемным, долгим и даже, по- моему, цветным. Я от него нервно потею, хотя, можеть быть, потею я от проблем с биохимией.

Моими любимыми дорогами были Ярославская, Владимирская и Волоколамская : я мог всплакнуть от умиления в Переславле – Залесском – от радости от качества сохранности Горицы или от ужаса от руин Никитского монастыря, готовый противостоять стихиям и невзгодам, победительно любоваться озером с Валов, немного завидуя счастливым молодым художникам, которые на пленер, как на праздник и уже никак не надеясь на встречу с мифической и небывало вкусной корюшкой, которую, видимо, всю съел еще Алексей Михайлович и неизвестно, хватило ли Петру Алексеевичу ...


Дмитровский собор Владимира производил на меня впечатление живого существа из другого мира- идеального и непостижимого в своей идеальности, до конца еще не материализовавшигося в этом мире из своей прекрасной потустороннести... Он был размерами вполне соразмерен человеческим психике и общей биологии, но обьемом впечатления был сопоставим со всем Нововавилонским царством и новым миром Эхнатона и Нефертити...


А озеро Неро пугало... Пугало приозерными жирными черноземами, в которые проваливались тогда еще монастырские руины и жилые дома веков 18 и 19, в которых жили тихие серые люди, время от времени появляющиеся из этих домов и с сомнамбулической бесстрастностью смотрящие на экскурсионные Икарусы, прекрасные и недостижимые.
Легкую апокалиптическую контрастность придавала Ростову Великому леденцово – бубенцовая кинематографичность Ростовского Кремля, созданного, казалось, по наброскам и проектам разом сошедших с ума Добужинского, Малявина и Лентулова. Там обретались Шамаханские царицы и интуристы.
При появление задорных Икарусов Кремль распахивал свои уста – они были сахарны – и скоморохами и лицедеями, караваями и калачами , сарафанами и кафтанами , рыгая медовухой и пирогами с клюквой , наперевес с гуслями, ложками и трещетками, засасывал оплаченным профсоюзами гостепреимством ошарашенную публику, доверчиво и беззлобно пускавшую в пляс , разбирая предложенные кокошники и ленты, в состоянии эйфорического восторга стремясь как можно скорее оказаться в благословенном тридевятом царстве.
Когда пьяные крики царя Додона затихали за стенами белокаменными, тихие серые люди возвращались в свои дома , которые медленно тонули в торфах озера Неро, усаживались у грязных окон и с отрешенной нежностью продолжали смотреть на Кремль, который им казался источником жизни и они были очень ему благодарны за те радости, которые он им доставлял...


Традиционный ассортимент для внутреннего туриста в Средней России я очень хорошо представлял и , практически весь, его работал. Ограничен он был, по не зависящим от меня причинам, подмосковными прелестями, Золотым кольцом , направлениями Северо- западным и , в значительно меньшей степени, Рязанской и Смоленской дорогами. И чем меньше было древнерусского, русского и псевдорусского лубка, тем менее он был популярен.


Хотя первый опыт создания туристического кластера во Владимире/Суздале нужно признать категорически удачным для середины 60-х советских годов – как бы позже не ругали его все , кому ни лень, за всю его засахаренную псевдоРусь – и это касается не памятников, они по тем годам были очень прилично отреставрированы, а касательно существенных нарушений технологий и отсутствия должного уважения к историческим формам кое –где, это было в любом случае лучше, нежели не было бы вовсе – а медовухи/клюквы/пирогов/ансамблей/кокошников и прочей туристической попсы .

Потому такие, любимые позже мной Пенза, Орел , Брянск , Калуга встречены были много позже, и полюбил я их очень лично, один на один, вне области профессиональной туристической деятельности ( там я вел иную профессиональную деятельность... Пенза – абашевская игрушка, Брянск – дядьковский хрусталь... В начале 90-х я их привозил в Москву , сопровождая всем ассортиментом изобразительных жанров из тех же Пензы и Брянска, и это отдельные истории).
Совершенно волшебные в своей тягучей провинциальности, богатые города 19 века купеческой России казались фантомами, каким то чудом сохранившими наивную призрачную дореволюционность 150 летней давности. Причем не всем городом, а небольшими, часто неожиданными, его частями.


Так случается с изнасилованными, которые, защищая сознание, сходят с ума и живут с грезах, среди фей и белых единогоров, плетя венки из васильков и распевая прекрасные грустные песни... Там было явно меньше революции, но и жратвы там тоже было меньше, а в сравнении с Москвой - так и вовсе не было . Калужские магазины Продукты, наравне с изумительной Картинной галерей – причины первоначального обморочного удивления в этом, очень хорошем, городе.
Он был зимний, с обильным снегом, который , будучи в изобилии , несколько скрадывал мощную овражестость, среди которой, помимо всей космонавтики, присутствовали удивительные образцы позднего екатериненского, очень провинциального барокко и такой же чудный, провинциальный классицизм, во вполне приличном состоянии, что меня вовсе не удивило – время в Калуге течет медленнее, нежели в Москве и это позитивно сказывалось на сохранности памятников архитектуры.

Именно Калугой и памятен мне Киевский вокзал.