Иллюзион. Город моих иллюзий

Подкрался сзади вечер,
Весь город им укрыт.
И надо бы развлечься –
Как нам быть?
Э. Шклярский

Глава первая
СТРАННЫЕ ПРАЗДНИКИ

Серая Сволочь смотрел на колбасу не мигая, как завороженный.
Вздохнув, я отрезала кусок. Колбаса исчезла вмиг, только из-под стола донеслись странные утробные звуки, похожие одновременно на шкворчание сала на сковородке и довольное урчание снежного человека, затащившего в пещеру очередную жертву любовной страсти. Я содрогнулась.
Под стол смотреть даже не стоило – брошенного куска уже наверняка не было.
–  Вот ведь ненасытная зверюга, –  пробормотала я, намазывая маслом бутерброд. Колбаса изначально предназначалась именно для него.
Серую Сволочь мне на день рожденья подарила Верка; так уж заведено, что самые большие гадости нам устраивают самые близкие друзья. Широко улыбаясь, она преподнесла мне накрытую платком корзинку. В корзинке мирно дрыхло маленькое пушистое создание, обещавшее вырасти в нахального, прожорливого и бесстыжего зверя (впоследствии это мое предчувствие полностью оправдалось).
–  Что это, –  безрадостно спросила я, глядя в корзину.
–  Кот, –  продолжая все так же улыбаться, нагло ответила Верка. – Я вот тут подумала, тебе, наверно, одиноко по вечерам...
–  Ладно, за мной должок, –  мотнула я головой. – Сочтемся...
Тем не менее устроить Верке гадость подобного же размаха мне как-то не удалось. До сих пор. Периодически я напоминала ей об этом и советовала аккуратней смотреть по сторонам, но Верка только ухмылялась и пропускала мои слова мимо ушей: она наивно полагала, что в глубине души я ей благодарна...
Может быть, как раз в этом случае она была не так уж и не права?
Серая Сволочь запрыгнул на стул и задумчиво уставился на мой бутерброд.
–  Ну нет, господа, –  возмутилась я. – Это уж барские замашки...
Зазвонил телефон.
Я взяла.
–  Да?
Хотите верьте, хотите нет, но это была Верка.
–  Что ты делаешь сегодня вечером?
–  В общем-то ничего... А что?
–  Пойдем в «Лиль» посидим... У меня есть новости.
–  Да правда? Во сколько?
–  В семь будет в самый раз. У Гоголя.
–  Договорились.
–  Ну, жду.
Интересно, какие новости могли быть у Верки... Размышляя над этим вопросом, я стала собираться, времени до семи оставалось не так уж много...
Я выбрала длинную, по щиколотку, юбку и черную с золотом блузку со шнуровкой из лент на груди – в последнее время мне нравился чем-то этот несколько архаический и романтический стиль. Немного косметики, уложить волосы – время ожидания свидания для женщины подобно пружине, с напряжением стягиваемой в широкое витое кольцо... Наступит момент, и пружина будет отпущена, и часы превратятся в мгновенья, и ты увидишь того, для кого было все это: косметика, укладка, одежда...
Здесь разница в психологии мужчин и женщин. Женщине, когда она ждет, всегда есть чем себя занять.
Впрочем, я шла всего лишь к подруге.
Серая Сволочь подозрительно наблюдал за моими приготовлениями.
–  Не переживай, –  успокоила его я. – Сегодня я приду одна...
Впрочем, в душе моей не было этой уверенности. В сумку я машинально побросала свой «малый джентльменский набор»: косметичка, расческа, контейнер для линз, телефон, блокнот... Конечно, это был скорее набор леди, но «джентльменский» –  это устойчивое выражение, а «лединский набор» –  по-русски не скажешь...
Я улыбнулась.
Холодало, и я надела пальто и обмотала горло широким шарфом. Красно-серый шарф, темно-серое пальто – прекрасные декадентские цвета, а кроме того, болело горло, и простужаться еще больше мне не хотелось. По городу ходил какой-то вирус, полредакции сидело на больничном.
Именно поэтому сдавать было нельзя, я мужественно сгибалась под порывами ветра, бившего прямо в лицо, но шла вперед. 
На Бастионной однако я села в трамвай и оставшийся путь проделала  почти с комфортом: древнюю, как само время, развалюху трясло едва-едва, успокаивающе.
Верка, естественно, опоздала.
Это было в ее натуре – дарить на день рожденья котов, опаздывать, не звонить месяцами – и при этом широко улыбаться и уверять, как вы ей дороги...
Хорошо все-таки, что я была ей всего лишь подруга. Мужчинам с ней приходилось значительно тяжелее.
Она подошла к бронзовому Николаю Васильевичу ровно через пятнадцать минут после меня, но поскольку пятнадцать минут – это было для Верки практически вовремя, я ей даже говорить ничего не стала.    
Вообще-то Верка красивая. Темноглазо-темноволосая, востренькая, частью еврейка, частью полячка, стройные ножки, высокая грудь – мальчики оглядывались, когда она, нарочно не смотря по сторонам, важно проплывала мимо.
Но самое красивое у ней – конечно, нос, примерно такой нос, верно, и свел однажды с ума Париса... Определенно, надо было слиться в кровях трем национальностям, чтобы произвести на свет это чудо природы: тонкий, чуть задранный кверху, вертлявый и неизмеримо обаятельный нос... Возможно, как раз в этот-то нос, лишенный классической правильности, и влюблялись, сами того не осознавая, веркины воздыхатели в первую очередь.   
–  Ну что, не замерзла тут? – церемонно склоня голову, приветствовала она меня.
–  Практически околела, –  отвечала я (ветер и впрямь заставлял ежиться и выше поднимать воротник пальто). – Пойдем уже, сколько можно...
«Лиль» находится совсем недалеко от Гоголя, в одном из небольших переулочков, что так обильно ветвятся у проспекта Революции ближе к Старому городу, к Крепости... Два шага, вход со двора, главное – не пропустить поворот да не спутать одно серенькое здание с другим: ей-богу, блочные дома шестидесятых годов отлично служили целям конспирации. Отчасти поэтому в «Лиле» не бывает посторонних: нужно хорошенько натоптать дорожку, прежде чем научиться находить его самому.
Какого рода это заведение так, сходу, кстати, и не определишь, я, например, так и не смогла решить это до сих пор: ни то бар, ни то клубешник, ни то притон, ни  то просто черт пойми что... Загадочное, в общем, место.    
–  «Отвертка» и грибы под сырным соусом, –  скомандовала Верка бармену, на бейджике которого кратко значилось «Джон» –  бог его знает, может, это была партийная кличка, но тут его и впрямь все так называли. – Ты что будешь? – обратилась она ко мне.
–  То же самое, –  улыбнулась я. – Мы будем в самом темном углу, как всегда.
–  Я помню, –  Джон улыбнулся в ответ. – Девушкам нравится полумрак.
–  Интересно, почему... – размышленчески пробормотала Верка. – Ладно, пошли.
Самый темный угол был и самым дальним, иногда мне нравилось посидеть за барной стойкой, но все же отсутствие суеты и иллюзорное одиночество прельщали больше. Стены с двух сторон и кадка с грандиозным, но трудноопределимым растением с другой вполне располагали к задушевной беседе, а о большем и мечтать было нельзя.
–  Хоррошо, –  зажмурилась подруга, доставая сигареты. – Нет, ты мне объясни, какого черта мы так редко выбираемся в люди? Ну пусть не в люди, ну хоть куда-нибудь, хоть в «Лиль»?
Вопрос был явно риторическим, и я промолчала.    
Принесли заказ, Верка подняла бокал (к любой выпивке тост у нее был один, хоть к «Балтике», хоть к пятизвездочному коньяку):
–  Ну что, остограммимся?
–  За встречу, –  отозвалась я.
Грибы были хороши – фирменное блюдо заведения, не то что пальчики, тарелку вылижешь.
–  Ну рассказывай, как у тебя дела, –  потребовала Верка, пуская колечками дым.
–  А что рассказывать, –  пожала я плечами. – Будто бы ты не знаешь...
Эти кольца дыма походили на призрачные НЛО, почему-то столь эфемерные, что ветер рассеивал их в ничто, не успевали они покинуть еще нижних слоев атмосферы.
–  Ты не знаешь, как там Майя?
–  Я слышала, она уехала из Города. И вроде замуж вышла, не знаю...
–  Уехала?!
–  Ну да. Что тебя удивляет?..
Я не сразу нашлась что сказать. Мне казалось, домоседка Майя никогда на такое не отважится.
–  Что-то в последнее время повальная эмиграция входит в моду...
–  Ну а ты предпочла бы, чтобы ничего вокруг не менялось? – насмешка в веркином  голосе была как жгучий перец в мексиканском блюде – неотвратима и закономерна.
Я пожала плечами.
–  Ты знаешь, да. Иначе я вряд ли была бы здесь.
–  Интересно тогда, почему здесь я... Я ведь вовсе не апологет шаткой стабильности. Наверно, мне просто нравятся здешние места.
–  И возможность прозябать с чистой совестью...
–  О, ну в этом я никогда себе не отказывала, –  возразила Верка.
–  Тебе не скучно тут?
–  Пока нет. А тебе?
–  Конечно же, нет, –  безапелляционно отреклась я.
И мне действительно не скучно. «Отвертка» идет под грибы хорошо, и мы заказываем еще, Веркины глаза влажно блестят в сумеречном свете ламп эконом-класса – это местечко вовсе не из элитных, а нам нравится; я рассказываю о своей работе.
У меня не очень-то интересная работа – я пишу о том, как прорвало трубы в девятом микрорайоне и что думает по этому поводу администрация, что в тридцать второй школе затеян капитальный ремонт, а собак с городской свалки больше не отстреливают – это не очень интересная работа, правда, но она прекрасно заполняет день и с ее помощью тоже можно зарабатывать деньги.
Верка слушает внимательно, по минимуму отпуская язвительные комментарии – обойдись она вовсе без них и это была бы не Верка, –  нести безответственную чепуху легко и приятно; мы пьем за стабильность, мою работу и берем еще; Верка благостно кивает официанту, и сквозь полный резкой смеси бокал ее еврейско-польское лицо кажется неимоверно искаженной копией морды Сфинкса: нос расплющивается, как будто его совсем нет, и глаза приобретают равнодушное и почти бессмысленное выражение, хотя мы ведь выпили еще совсем  мало...      
Наконец я выговариваюсь, и в воздухе виснет молчание, смешиваясь с сигаретным дымом, оно густеет, становится плотным, тяжелым до невыносимости, и в порядке светской беседы Верка задает мне вопрос о Павле – ведь этого же не может быть, чтобы две подруги при встрече не потрепались о мужиках, диетах и тряпках...
Веркину личную жизнь мы не обсуждаем – она слишком хаотична, непоследовательна и с трудом поддается разумному анализу, даже я не знаю имен всех ее ухажеров и порой сомневаюсь: а помнит ли их она сама?
–  С Павлом все по-прежнему, –  тоскливо, но честно отчитываюсь я. – То есть никак...
–  Одного я не понимаю, –  хмыкает подруга, –  что ты с ним возишься, если  он тебе по барабану...
Я угрюмо молчу: крыть нечем.
Павел – это совсем особенная лав стори.
А если задуматься, то никакая не лав да и, пожалуй, не стори, а моя дурацкая глупость, нерешительность и, наверное, в какой-то степени, боязнь одиночества: я еще не говорила, какой я параноик в глубине души? Так вот, говорю... Отдых в свободное от работы время. Бесплатная физкультура по вечерам. 
Мда, такому цинизму, наверное, и Верка позавидовала бы.
Ей в этом отношении всегда было проще: она была куда более уверенной в себе да и, наверно, просто раскрепощенной. 
...Это был самый обычный вечер, вечер, когда мы (вернее, в основном я) оправдывали все свои неудачи, все свое нытье, апатию и лень «объективными обстоятельствами» и топили в алкоголе «неразрешимые противоречия» –  как ни странно, после пары бокалов они оказывались вполне разрешимыми, и думалось даже, что не сегодня-завтра все изменится, я найду выход из безвыходного положения, перестану жаловаться и начну действовать, возможно, даже уеду из Города, оставив опустевшую квартиру и воспоминания (но это был самый сомнительный пункт, просто любой прорыв ассоциировался с переездом), и смогу быть настолько сильной и умной, чтобы одним махом порвать с Павлом и не мучиться угрызениями совести. 
Комплекс неудачника? С чего бы?
Впрочем, я-то знала, с чего. Были в моей жизни такие Ватерлоо, после которых только и оставалось, что бултыхаться с бокалом дешевого спиртного в бездонном омуте Неразрешимых Противоречий, презирая себя, а заодно и весь окружающий мир.
Я никуда не уеду.
Хотя бы потому что уезжать не хочу.
Я однажды уже поменяла кардинально место жительства – Город был моей тихой гаванью, уютной пристанью среди бурь, как ему это по своей сущности и положено.
Эта шаткая стабильность была моей мечтой, шепотом самой себе рассказанной сказкой.
Ничего хорошего я здесь не делала, но ведь и плохого тоже. А это главное.
Этический пат, безвременье, душевное равновесие ценой счастья.
Впрочем, это всего лишь красивые слова.   
...Окунувшись с головой в свои невеселые мысли, я не заметила, что Верка давно уже что-то поговорит.
–  Ты бесстыжая и ничего не слушаешь, –  упрекнула она меня.
–  Прости, –  я сделала вид, что мне совестно. – О чем ты бишь?
–  О чем, о чем... Я говорю, поехали на катерочках покатаемся!
–  Ты с ума сошла! В такое время?
–  А почему, собственно, нет? Праздник сегодня или как?
Я мысленно застонала. Когда на Верку нападал бзик, сделать с ней что-то не представлялось возможным.
–  Какой к черту праздник?
–  Ну не просто же так мы пьем... Мы же, в конце концов, не алкоголики. Ритка, собирайся, хватит ломаться.
–  Вер, ну подумай, какие катерочки? Осень же, на улице холодно, и темно...
–  На набережной фонари горят, не переживай... И вообще, Рит, тебе не кажется, что в твоей жизни не хватает здорового экстрима? Ты еще давай вспомни о простудных заболеваниях и теплой одежде... А если тебя не прельщает компания из такой скромной персоны как я, так ведь это вопрос решаемый, можно кому-нибудь позвонить и... 
–  Не надо никому звонить! – я протестующе подняла руки. – Думаю, мы вполне обойдемся своими силами...
–  Ну и чудненько, –  кажется, этим предложением Верка только и хотела меня припугнуть, так что я даже пожалела о сказанных второпях словах. – Пошли.
Пришлось ехать.    
–  «Странные праздники», –  тихо цитировала себе под нос я, покидая «Лиль». – Вот уж воистину «что-то меня мутит от этого веселья»...
Верке на мои литературно-музыкальные аллюзии было плевать, ей приспичило покататься на катерочках и больше ее ничего не интересовало.
Из нее вышла бы прекрасная Мюмла – веселая, бесшабашная, а что эгоцентрик до мозга костей – так ведь Мюмлы другими и не бывают... И не должны быть другими, вот что самое замечательное.
Впрочем, это оказалось действительно хорошо.
Крошечный двухместный катер поднимал миллиарды брызг, на всей реке мы были одни – больше таких сумасшедших не оказалось, –  в воде тонули отражения фонарей, я замерзла, промокла, зверски проголодалась и, кажется, почувствовала немного то настроение праздника, о котором говорила Верка. Все-таки она как никто улавливала первые признаки моей приближающейся депрессии и как никто умела их снимать.
Мы провели на реке два часа, как будто бы завтра был выходной, как будто не нужно было рано вставать и идти куда-то, и поехали ко мне греться. Верка настояла на том, чтобы зайти по дороге в магазин и купить все, что нужно для глинтвейна: она неплохая кухарка, когда ей этого хочется.
Серая Сволочь приветствовал гостью счастливым мурлыканьем, и квартира, в которой я жила уже два года, показалась как никогда обжитой и уютной, это, и правда, был один из самых радостных вечеров на моей памяти за последнее время...
Глинтвейн был горячим и терпким, как и пролагается глинтвейну, на сковородке шкворчала хоть и рискованная в данном случае, но, на наш взгляд, прекрасно подходящая к делу картошка с салом, праздник, несмотря ни на что, кажется, удался, и я искренне поблагодарила Верку.
–  Ты просто чудо, –  сказала я. – Не буду спрашивать, что бы я без тебя делала, потому что я и представить этого не могу, ты же знаешь. Кстати, может, ты все-таки скажешь мне, что же это были за новости, ради которых мы должны были встретиться? Или это был только предлог?
Кажется, Верка растерялась.
–  Неужели я не сказала... – недоумение едва не переплескивалось через край ее задумчивых карих глаз. – Черт, я ведь действительно  совсем забыла. Прошел слух, что Венедикт в Городе.       


Читать продолжение здесь:
https://litnet.com/ru/book/illyuzion-b250339