Императрица Анна Иоанновна, гл. 7

Глава 7. ДЕПУТАЦИЯ

     Утром 19 января в Кремле (напомним, что при Петре II столицей снова сделалась Москва) было чрезвычайное совещание всех высших чинов государства, где «верховники» объявили свое решение о приглашении на престол герцогини Курляндии и Семигалии, что не встретило никакого возражения присутствующих. Однако «верховники», объявив об избрании Анны, ни слова не упомянули о кондициях, которые должна была подписать новая императрица и которые означали, что власть полностью переходит в руки верховников, что разумеется, не могло понравиться многим из присутствующих. План князя Дмитрия Голицына отдавал самым примитивным мошенничеством: предъявить Анне кондиции как волю «общества», а после подписания поставить «общество» перед свершившимся фактом ограничения власти императрицы в пользу Верховного тайного совета.
     Андрей Иванович Остерман на этом совещании не присутствовал, сказавшись больным, он всегда «болел», когда не мог противодействовать тому, чего не одобрял. Когда Степанов, перебелив черновики, объезжал членов Верховного Совета, чтобы собрать их подписи, то к Остерману ему пришлось ездить дважды. В первый раз тот подписал лишь письмо к Анне и наотрез отказался подписать кондиции. Лишь во второй раз, когда ему хорошо пригрозили, ему пришлось поставить подпись и под кондициями.
     20 января ранним утром депутация Верховного тайного совета в составе князей Василия Лукича Долгорукова, Михаила Михайловича Голицына, а также генерал-майора Михаила Леонтьева отправилась в Митаву.
     Надо сказать, что затея «верховников» не оказалась совсем незамеченной. Прежде всего, присутствовавшие на собрании 19 января дворяне удивились, что не провели полагающуюся торжественную литургию в честь новой императрицы. Дело в том, что на литургии пришлось бы огласить титулатуру новой самодержицы, а из нее в соответствии с кондициями изымалось слово «самодержец». Настораживало и то, что заставы вокруг Москвы получили строжайший приказ всех впускать и никого не выпускать из столицы. О восшествии на престол Анны Иоанновны не послали известить даже Санкт-Петербург, не говоря уже о провинции.
     Возможно, что ко всему этому кто-то из верховников проговорился родственникам, да еще при слугах. Так или иначе, но уже на следующий день тайный план «верховников» перестал быть тайной, и того же 20 января три гонца – от бывшего генерал-прокурора Павла Ягужинского, графа Густава Левенвольде и архиепископа Феофана Прокоповича – разными дорогами стремглав мчались на север. Самым удачным была оказался гонец Левевольде. Одетый крестьянином он без помех достиг Лифляндии, где жил в своих поместьях старший брат Левенвольде, который, как утверждает в своих записках Миних, «с давнего уже времени предан был герцогине Курляндской». Тот, прочитав письмо брата, успел приехать в Митаву на сутки раньше депутатов. «Он первый возвестил новоизбранной императрице о возвышении её и уведомил о том, что брат к нему писал в отношении ограничения самодержавия. При том он дал свой совет, дабы императрица на первый случай ту бумагу, которую после нетрудно разорвать, изволила подписать, уверяя, что нация не долго довольна быть может новым аристократическим правлением и что в Москве найдутся уже способы все дела в прежнее привести состояние. После сего, откланявшись, без замедления возвратился в свои деревни».
     Таким образом, когда 25 января князь Василий Лукич Долгорукий вошел в тронный зал Митавского замка, встретившая его герцогиня Анна уже прекрасно знала о том, что ее ждет, и у нее были сутки на раздумья. А, впрочем, о чем было раздумывать. Анна из без всяких советов подписала бы что угодно, лишь бы не оставаться в Курляндии. Правда, ей было еще устно указано, чтобы отнюдь не везла с собой Бирона, но это, она не сомневалась, можно будет впоследствии поправить.
     Другие гонцы оказались не столь быстрыми, к тому же гонец Ягужинского был замечен и на обратном пути схвачен на заставе. Несчастный был подвергнут допросу с пристрастием: подвешивали на дыбе и кнутом били, но он только и смог рассказать, что отвез письмо по приказанию своего господина, а что в том письме, не читал и не ведает. Тогда схватили Ягужинского и бросили в тюрьму, посчитав, что с ним можно будет разобраться после коронации, когда власть окажется полностью в руках верховников. А в письме Ягужинского, между прочим, Анне Иоанновне сообщалось, что большинство дворянства вовсе не желает ни ограничения ее власти, ни усиления власти Верховного тайного совета – читай, кланов Голицыных и Долгоруковых.