Русская Одиссея Продолжения глав 32

                Вторая глава
                ИРТЫШСКИЕ СВАДЬБЫ

    Первым февральским утром русские путешественники оставляли Обь. На реке мела лёгкая позёмка, и морозец хватал за щёки. Люди с оленьими упряжками плотно построились перед походом. Народ был хорошо одет: в овчинные шубы, оленьи и лосиные куртки, на ногах тёплые унты, а головы утопали в меховых треухах.

   Трое воевод неторопливо обходили своих уже не столь многочисленных соратников, всматриваясь в знакомые лица. Мужики, топчась на месте, кричали им:
- Что удумали, не томите!
- Алексеевич, скажи!

    Иван в тигровой шубе охотно кивнул и обратился к сторонникам:
- Мало нас осталось. Сотен более не будет. Здоровых воев у Огонька и Книги человек полтораста. Вот из них и выйдет три полусотни. В одну я сейчас выберу самых храбрых и сильных удальцов, кои уже проявили себя в боях. Её возглавит Максим Балагур. Он знатный рубака, сметлив не по годам, ну и скучать с ним не придётся.

    В ответ такому предложению отовсюду посыпались шутки и смех:
- Балагур в люди вышел!
- Да его полусотня умрёт со смеху!

    Сдерживая улыбку, ростовский вожак призвал оружейника Максима к себе. Тот впервые не ответил острословам ничего, лишь отмалчивался.

- Тише, ретивые! Не смущайте парня! — гаркнул Иван. - Я ему помогу, чем смогу. Коли ратиться ещё доведётся - сам пойду. Огонёк и Книга останутся с половиной своих молодцев. Четвёртую полусотню возглавит Краса. В неё вольются «жемчужины», старики-искусники и увечные вой.

    Вольница, малость пошумев, подчинилась и разделилась по новому. Как было отказать тем, с которыми прошли тысячи поприщ сквозь огонь и воды, с кем видели победы, кровь и смерть.

    Перед тем как тронуться в путь, к Ивану Алексеевичу медленно, словно пава, подплыла в соболиной шубе Ольга Краса. Она была какой-то странной — непривычно тихой, с бледным лицом и опущенными вниз глазами.
- У тебя что стряслось? — встревожился возлюбленный. — Али что случилось у твоих девонек?

    Ольга вдруг вспыхнула лицом и сдавленно ответила:
- Боимся мы за вас. Девы мои ревут по ночам, особливо те, кто имел женихов в никоноровой сотне. Другие, как Мария Тихая, говорят, что они уже в возрасте, а до Родины ой как далеко и вернуться туда опасно. Парни же любимые гибнут...

    Ольга вытерла платком мокрые от слёз глаза и неожиданно твёрдо заявила:
- У кого живы женихи, те согласны выйти замуж.

    Иван удивлённо уставился на Ольгу. Не сразу обрёл дар речи, но после воскликнул:

- Отчего не устроить свадьбы на Иртыше?! Выходит, и ты, Ольга, согласна?!
    В тот момент к возлюбленной парочке подошли Огонёк и Книга со своими заботами и хлопотами. Краса, застеснявшись, не выдержала присутствия трёх мужчин. Стремительно побежала к подругам, бросив Алексеевичу на ходу:

- Да!
- Да-а-а! — протянул засиявший от свалившегося счастья Иван. Он обхватил за плечи подвернувшегося под руку Огонька и затряс, смеясь: — И твоя Мария Тихая пойдёт за тебя. Не зря, Семён, ты крутился возле неё, якобы по хозяйственным делам.
    Рыжий сотник, тоже обнял вожака и что-то радостно завопил. Фёдор, стоявший в двух шагах от повеселевших друзей, сказал, когда они успокоились:

- Жаль, что далеко Русь и православная церковь. Жизнь берёт своё — женитесь, дело ваше. Паткей подыщет подходящее место на реке, когда надумаете справлять свадьбы.
- Мыслю, дружина поможет брачующимся, — ликовал Огонёк. — Не всё же нам готовиться токмо к бедам и невзгодам...

    Вновь понеслись, как оленьи упряжки, походные дни. Смуглолицые скуластые вогулы во встречных селениях показались русским вполне мирными на первый взгляд и похожими на хантов. Скорее всего, их нрав смягчило присутствие в странствующем караване известного на Иртыше князя Паткея. Кроме того, высокие ростовчане были хорошо вооружены и бдительно охраняли свой стан.

    Известие о предстоящих свадьбах было у всех на устах:
- Мы порадуемся и устроим праздник.
- Пусть молодые обретут своё счастье.

- Каждой паре по юрте — как без жилья в таком деле...
    Но в радужное настроение пока сурово вмешивалась зимняя непогода.
Путешественники порой вынужденно отсиживались из-за бурана или сильного мороза. И всё же санный поезд ростовчан проходил по иртышскому льду значительные расстояния.

    Наконец, в начале марта наступила длительная оттепель, тогда и поспешили справить торжество. Закупили у вогулов побольше оленей, рыбы и ягод. Место длительной стоянки выбрали по совету Паткея подальше от местных поселений. Лагерь был разбит на довольно недоступном месте: между высоким берегом Иртыша и опушкой соснового леса.

    Вдали от стана возвышалась пологая гора. По словам хантского князя, то было священное урочище вогулов с укромной пещерой. Любознательный Фёдор Книга настойчиво попросил Паткея разрешить ему с Алексеевичем посетить эту гору. Вначале знатный хант наотрез отказывал: невозможно появление там чужеземцев! Но русский толмач был настойчив, и князь хоть и не сразу, всё-таки дал себя уговорить обойти этот запрет для них двоих. На второе утро стоянки Паткей сам пришёл в юрту предводителей дружины.

          - Несмотря на скрытность вогулов, я добился разрешения, — радостно говорил хант, широко улыбаясь щербатым ртом. — Едва уговорил старейшин. Они ближе к полудню пойдут мимо нас к святилищу, и мы втроём присоединимся к ним.
- Здорово! — воскликнул Фёдор и горячо пожал руку Паткея: — Может, ещё, кого прихватим?

- Нет! — отрицательно замотал головой князь. — Я клялся старейшинам трёх стойбищ, что возьму с собой только двух человек.
- Что ж, двое так двое, — подытожил Иван, — в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

    Мартовское солнце было в зените, когда Алексеевич и Книга дошли с язычниками до культовой горы. Неприметная тропка извивалась между огромными лиственницами и большими каменными валунами. Ростовчане заметили, что провожатые нарочно водят их кругами среди хаоса скал и деревьев, но ничего не сказали даже хантскому князю.

    Неожиданно все оказались у тёмного входа в пещеру. По зову из подземелья поднялись два старых шамана, видимо, стороживших покой святилища. Оба были одеты в медвежьи шкуры, а в сморщенных руках держали кожаные бубны. Колдуны были увешаны медными и железными побрякушками, среди которых поблескивали и различные монеты. После недолгих переговоров все направились вниз. Иван и Фёдор с факелами в руках последними зашли в тесный проход и вскоре очутились в довольно просторной пещере. В дальнем углу стоял высокий деревянный болван, вырезанный скорее всего из лиственницы. Около него лежали в золотой и серебряной посуде жертвенное мясо и рыба. Тут Алексеевич тихо охнул и, подтолкнув приятеля, прошептал ему на ухо:
- Признаёшь ли ты вон ту серебряную чашу перед истуканом? Мы её давеча отдали вогулам за еду.

    Книга кивнул головой и приложил палец к губам:
- Тихо. Шаманы готовят свой обряд. Потом обмолвимся.
    Под глухие удары бубна и позвякивание безделушек колдуны горбатой горы, медленно раскачиваясь, начали свой ритуальный танец...
    На обратной дороге к лагерю Паткей подробно объяснял Фёдору, а тот переводил Ивану:

- Каждый род вогулов имеет своё святое урочище. К идолу приносят пищу и драгоценные дары, надеясь на успешную охоту и рыбалку. И нередко после неудачи местные жители бьют тех болванов за напрасные старания. Иногда в тяжёлое голодное время злато и серебро выручают род от неминуемой смерти. Продавая — выживают.
- И нас Батыевы сокровища выручают, — улыбнулся, было Алексеевич, но спохватился, — правда, из-за такой ноши нас готовы перебить.

- Эх! Не в деньгах счастье, — вздохнул Книга. — Беда, что незнамо сколь нам бродить по белу свету без Родины и православной церкви. Люди в пути уже женятся, так и до детей недолго...

    Ясным мартовским днём запылали жаркие лагерные костры, собирая на торжество ростовчан и хантов. Все нарядились в праздничные дорогие одежды. Невесты и их подружки блистали в парчовых и бархатных платьях с золотыми украшениями. На девичьи плечи были слегка накинуты норковые, соболиные и беличьи шубы. В женихах в тот памятный день состояли Алексеевич, Огонёк, Ухват, Балагур и Лихой. Приготовлен был для брачующихся большой серебряный поднос с золотыми обручальными кольцами. Свадебные столы, сооружённые из постеленных на санях шкур, сияли от драгоценной посуды, ломились от мясных и рыбных блюд, мочёных ягод и кедровых орехов.

    Взволнованный Фёдор Книга, как всегда строго одетый, обратился ко всем с речью:
-  Братья и сестры! В наших длинных и трудных странствиях было много печальных и горестных дней. Но выпадают и светлые, как вот сейчас. Пять девушек и парней дождались своего счастья. Жаль токмо, что они вступают в брак без церковного и родительского благословения — Бог им судья. Нынче у нас есть ещё один повод для веселья. Пришла утром добрая весть...

    Толмач вдруг замолчал и закашлялся. К нему тотчас подскочило несколько удальцов: кто с ковшиком воды, а кто просто участливо хлопал и тряс его. Вокруг стали гомонить:
- Книга! Не томи!
- Скажи нам!

    Тот, наконец, откашлялся и, испив воды, изрёк:
- Мы с Паткеем вызнали у проезжего вогульского старейшины: скоро по Иртышу будет устье Тобола и, ежели проехать недельку по Тоболу, то можно выйти к устьям других рек, берущим своё начало у Каменного пояса.
- Ура-а-а! — грянули, не сговариваясь, ростовчане.

    Люди кричали и плакали, целовались и танцевали. Фёдор Книга, как улеглись первые восторги, спустил соратников на суровую землю:
- Далеко ещё до Камня! Где-то к лету туда доберёмся и, дай Бог, зимой достигнем новгородских пределов.

- Господи! — плакал от счастья седой Ослябя. — К зиме на новгородчине будем...
    Народное веселье не прекращалось. Путешественники впервые осознали, что кончается их бесконечная дорога. Одна радость догоняла другую, и казалось, впереди дружину ждут только счастливые дни.

    Прошла краткая церемония обручения новобрачных. Все уселись за накрытые столы, и понеслось над диким Иртышом могучее русское «Горько!». Сторонники, не испив ещё вина, захмелели от давно позабытого на чужбине призыва. Целующемуся с Красой Алексеевичу слаще мёда показались пухлые девичьи губы, а Ольгин голубоглазый омут так и манил в пучину страсти...

   В тёплой от тлеющего костра юрте Иван с Ольгой впервые проспали утро походного дня. Бодро собирался в путь богатырь, подтрунивая над своей молодой женой:
- Немудрено было так поздно проснуться — ведь всю ночь напролёт рассказывали друг другу сказки.

    Растрёпанная белокурая Краса залилась румянцем и, лукаво улыбнувшись, спросила:

- Я у тебя насчитала пять шрамов от ран, а ты мне поведал токмо о четырёх из них?
    Уже одетый витязь усмехнулся в русую бороду, прильнул к супруге, поцеловал и трепетно ответил:

- А вот на следующую ночь я тебе раскрою, отчего у меня взялся на теле пятый рубец...



                Третья глава
                ВЫБОР РЕКИ

    Через несколько походных дней после свадебной стоянки, русские странники, продвигаясь по широкому заснежённому Иртышу, увидели новую ледовую дорогу. То было застывшее устье Тобола. По нему проходил нартовый путь в южную сторону. В природе уже чувствовался приход ранней весны: стало пригревать солнце, наступила оттепель, по берегам защебетали птицы.

   Леса ближе к степям начинали редеть. Одно это настораживало ростовчан — они знали, что таят в себе открытые пространства. Прямо в устье Тобола, на дневном привале, предводители устроили совет. Рядом с большой наледью удобно расселись на санях Алексеевич, Краса, Огонёк и Балагур. Они внимательно слушали своего учёного толмача Книгу, который ходил возле них взад-вперёд, утаптывая снег:

- Повезло дружине с Паткеем, — начал, улыбаясь, Фёдор. — Не могу не нарадоваться: и вогулов умаслит, и выведает о путях, и сам подскажет, как надо бы поступить...
- Не бескорыстно же! — оборвав его, напомнил Семён. — Уговор был: за наш проход по Иртышу иль чуть далее берёт князь любую поделку из злата, какая ему приглянется.

- За дело не жалко! — отмахнулся, Книга и продолжил сообщение: — Так вот, Иртыш нам более не с руки, но и Тобол тоже. Обе реки текут с полдня, выходит, со степей. Зато притоки Тобола, как говорят вогулы, выведут нас в сторону заката солнца, к Каменному поясу.

- Быть может, весной уже до Камня домчимся, — размечтался Балагур, — на оленях ходко идём.

    Алексеевич отрицательно замотал головой:

- Беда в том, что до ледохода на реках меньше месяца. Сейчас из оленей надо выжимать всё без остатка — иначе потом дольше придётся плестись пешком до гор.
- Верно, — насторожился Фёдор. — С вешними водами нам туго придётся. Вскоре останемся без оленей. Не живут рогатые в тамошних лесных краях, где нет корма — мха ягеля. И посёлков вогульских, как вещают, ближе к Каменному поясу почитай, что нет. Разве что в глухих лесах встретим одинокие яранги охотников и рыбаков.
- Ежели с оленями так, то может, в степях разжиться лошадьми? — подумал вслух Семён. — Табунщики тут, чай, не пуганые? Не ждут набега.

- Нас мало! Хватит крови! — с упрёком воскликнула Ольга и покраснела. — Ещё неведомо — отделались мы от «бешеных» иль нет.
- Нам опосля Тобола нужно выбрать такую реку, — стал рассуждать Иван, морща широкий лоб, — чтобы и в студёные земли шибко не загибалась — в дебри и болота, и в то же время в степи не выходила.

- Да, — согласился Максим. — нельзя нам попадаться на глаза злым кочевникам, и хотелось бы не достаться таёжным комарам.

    Воеводы дружно засмеялись. Затем Книга поведал о главном:
- Вогулы назвали четыре реки, бегущие от Камня к Тоболу: Тура и Тавда больно заворачивают в полночную сторону, Исеть местами выливается в степи, а вот Пышма прямёхонько ведёт к Каменному поясу сквозь гущу лесов.

    Иван, хлопнув своим треухом по саням, встал и заключил:
- Окромя Пышмы — другой реки для дружины не вижу. Ею и пойдём до самых гор...
    Весеннее солнце с каждым днём всё сильнее пригревало укрытые снегом вогульские земли. Обнажался речной лёд, который стал заметно темнеть. С лесного побережья полились нескончаемые птичьи песни. Теплело, и ростовчане, мчащиеся на оленьих упряжках, распахивали шубы.

    На последнем переходе по Тоболу Иван Алексеевич подсел в нарты к Семёну Огоньку и Даниле Ухвату, а Орёл, за месяц отощавший, налегке рысил на привязи. За погонщика оленей был Ухват, который скинул длиннополую овчину и красовался в нарядном синем чапане. Он отвёл взор от снежной дороги, слепящей на ярком солнце, и перебросился бойким словцом с товарищами:

          - Эх, земляки! Скоро отъездимся.
    Семён, снял треух, разметал рыжие кудри по плечам и вздохнул:
- Не всё коту масленица!

    В дорожный разговор властно вмешался Иван:
- Браты! Покуда лёд держит, и снег есть — днёвок не будет!
- Вестимо! — согласился Данила, погоняя оленей. — Не время для роздыха.
- Итак, как бояре, едем, — в свою очередь поддержал и Семён.
- Да-а-а. Весна — красна, — задумался Алексеевич. — Что же она нам принесёт...


                Четвёртая глава
                ЛЕДОВАЯ КУПЕЛЬ

    Однажды в полдень олений караван достиг очередного междуречья — Тобола и Туры. Оставалось два дневных перехода по Туре до желанной для ростовчан Пышмы. А пока намечалась обычная стоянка у вогульского селения. Необычно было одно: князь Паткей с десятком слуг решили здесь расстаться с русскими и вернуться к себе на Обь. Ханты стремились напоследок расположить местных вогулов, чтобы те приветливо отнеслись к славянам. И население стойбища, раскинувшегося на пологих склонах большого прибрежного холма, благосклонно приняло иноверцев. По просьбе хантов им нашли и представили проводника, который бывал ранее на Каменном поясе.
Низкорослого вогула звали Лобада. Воеводам понравился этот широкоплечий мужчина средних лет с мужественным взглядом чёрных глаз. Он, без сомнений, повидал немало таёжных земель.

    Весеннее солнце на голубом небосклоне стояло ещё высоко, и молодые вогулы на потеху русским и хантам устроили разные игрища. Подростки, разбившись на пары, стреляли из лука тупыми стрелами друг в друга. Наградой в таком соревновании была стрела, которая не попадала в противника. Кроме этого, жители натянули ремень между двумя столбами и прыгали через него в высоту. Была у них и борьба, и метание камней, и бег на лыжах. Больше всего позабавила гостей ломка руками сушёных бедренных костей животных. У местных был один молодой парень, получивший прозвище «богатырь, разломавший конское бедро».

    Когда наступили сумерки, вогулы пригласили русских и хантов отужинать рыбой. Старожилы наставляли гостей давней вогульской поговоркой:

-  Рыбы не поешь — всё равно голод почувствуешь.
    Совместный вечер двух северных народов явно удался...

    Отдохнув до утра, ростовчане засобирались вновь в дорогу, дорожа санным путём. Проводить чужестранцев вышел весь посёлок и, конечно, ханты со счастливым Паткеем. Он только что выбрал для себя золотой кубок в русском обозе. Ничто, казалось, не предвещало беды. Олений караван уже прошёл по Туре целое поприще, а провожающие ещё стояли кучками на льду Тобола. Вдруг Фома Косолапый из последних саней встал на ходу и, указывая Ивану Алексеевичу, рысящему на своём жеребце, крикнул:

- Неладное там творится!
    Иван, круто остановив лошадь, посмотрел назад и удивлённо сказал:
- И вправду у хозяев переполох!
    Со льда вогулы и ханты, истошно крича, разбегались, а оленья упряжка Паткея мчалась во всю прыть к дружине.
- Вот незадача, — почесал затылок вожак и приказал: — Дружине стоять! Воевод живо ко мне!

    Русский толмач Книга подоспел как раз вовремя, когда к Алексеевичу подбежал хантский князь, выскочивший из нарт.

- Что стряслось?! — встретил его Фёдор. — Не мунгалы ли?
    Встревоженный Паткей, указывая рукой в южную сторону, сипло ответил:
- Конные кипчаки с оружием скачут к селению по Тоболу. Так вогулы утверждают. Они будут биться с врагом на холме.

    Родовитый хант, молитвенно сложив руки, что-то всё говорил и говорил переводчику просящим тоном. Книга, кивая головой, тяжело вздохнул и коротко сказал окружившим его соратникам:
- Подмоги хочет от нас.

- Силёнок у нас маловато для таких дел, — засомневался Огонёк. — Нам бы самим ноги до Руси донести.

    Сторонники посмотрели на Алексеевича, по-прежнему сидящего на вороном коне, но он выжидательно молчал, давая возможность товарищам определиться самим.
- А что нам прибедняться! — мужественно выкрикнул из толпы Балагур. — Энто ведь половцы — куда им до мунгал!

- Не оставим слабого в беде, — вторил Максиму Фёдор. — Паткей предлагает не мешкая ударить по степнякам сбоку иль сзади, когда грабители будут напротив устья Туры, нацелившись на стойбище.

- Князёк, верно, мыслит! — воскликнул ростовский вожак. — Половцы настроились на лёгкую добычу, а получат достойный отпор.
Многие из дружины уже надели брони и держали в руках оружие. В их мужественных лицах читалась решимость. Послышались нетерпеливые крики:
- Веди нас, Алексеевич!

- Обороним вогулов!
   Народ сам принял в сложный момент трудное решение, и тогда вожак отдал приказ:
- Балагур и Книга! Стройте своих! Берите копья, мечи, щиты и луки.
   К Ивану Алексеевичу опрометью бросилась Ольга Краса. Она запричитала, подхватив под уздцы Орла:

- Иван! Куда ты с сотней собрался? Одумайся, пока не поздно — уедем!
   Он участливо посмотрел на заплаканное лицо жены, на её белоснежные волосы, разбросанные по тёмному вороту шубы, и сказал не столько ей, как Семёну Огоньку, стоявшему рядом:

- Вам сворачивать немедля в ближний лес — схорониться по возможности. Неведомо, отколь ещё ворог выскочит. А мы всё же к вогулам пойдём на выручку. Будем вместе с ними и отгоним половцев. Потом дружине важно взять у кочевников языка и выведать, что ж в степи творится — нет ли где мунгал.

   Вольница, привыкшая к боевым действиям, моментально распалась на две равные части. Боевая часть повернула назад к устью Туры. Мерно и грозно шёл, рассыпавшись по речному льду, ратный отряд хорошо вооружённых воинов во главе с богатырём на вороном коне. А к прибрежному лесу спешили оленьи упряжки с девушками, стариками, увечными. Их вместе с сокровищами охраняла полусотня Огонька. Крестьяне быстро увели обоз со льда под сень вечнозелёных елей.

   Две сотни конных половцев из тобольских степей мчались берегами застывшей реки к вогульскому селению в сладостном предвкушении насилия и грабежа. Они были невысокого мнения о воинской доблести северных народов.

   Кипчаки с радостью увидали разбегающихся аборигенов и заранее стали ликовать, ускоряя бег своих поджарых коней. Весело крича и размахивая кривыми клинками, они пересекали лёд междуречья. И тут налётчики неожиданно для себя обнаружили устремившийся на них из Туры, неизвестно откуда взявшийся, ратный отряд. Высокие бледнолицые воины приближались к степнякам уверенной поступью. В замешательстве остановились всадники с запасными лошадьми. Столпившись, решили пока не нападать на поселение, а ударить на сотню враждебных и загадочных бородатых ратников.

   Вдруг апрельский лёд, подмываемый двумя водными потоками, не выдержал конников. Треск, грохот и плеск сопровождались отчаянными воплями наездников и протяжным ржанием лошадей, уходящих в речную пучину. Десятки людей и коней оказались в большой промоине. Утопающие взывали о помощи, но их соплеменникам было не до того: лёд под копытами скакунов угрожающе потрескивал, а со стороны пешего отряда посыпались убийственные стрелы. Ко всему, вогулы и ханты, завидев скорую помощь ростовчан и панику кипчаков, бросились с оружием в руках на растерявшегося противника. Он, нежданно, негаданно очутился в полукольце союзников. Началась паника. Боя не получилось.

   Уцелевшие половцы постыдно удирали на обезумевших лошадях. Двое из них узнали в бородатых воинах, стреляющих из дальнебойных луков, русских, — несколько лет назад эти кочевники участвовали в походе монгол на русские княжества. И над Тоболом к истошным крикам степняков добавился ещё один до боли знакомый ростовчанам — «Урус!» На целое поприще от места своего позора ускакали обратно по реке напуганные всадники и только там, у берега, встали, стягивая силы.

   А недалеко от большой полыньи, на мысе междуречья, встретились нечаянные союзники. Лёгкая победа вскружила головы. Ростовское громкое «Ура!» перекликалось с радостными восклицаниями туземцев. Некоторые вогулы жестоко добивали в ледяной воде неудачливых врагов с помощью длинных багров и копий. Фёдор Книга хотел было заступиться за несчастных, но Иван Алексеевич предупредительно взял его за плечо:
- Поздно, оставь энту возню. Балагур с Лихим уже выловили одного языка. Погляди лучше на конников у Тобола. Что-то они затевают — кабы не налетели. Быстрей скажи Паткею и Лобаде, чтоб собирали своих. Надобно нам наступать скорей, пока табунщики не очухались — их же больше сотни. Идём обоими берегами реки.
- Иван, — просяще сказал Фёдор, — может, обойдёмся без крови. Они и так ускачут восвояси не солоно хлебавши...

- Верно! — перебил его Алексеевич. — Мыслю, половцы бескровно отступят, ежели сейчас надавить.
    Получилось ровно так, как предполагал ростовский вожак. Увидев два сплочённых отряда, бесстрашно шедших на них, кипчаки окончательно повернули коней на юг, в степи. Ведь они приходили в северные земли за богатой добычей, а не сражаться насмерть с соединёнными силами вогулов и не весть, откуда взявшихся русских.
    Выловленный из воды половец порадовал дружину — в тобольских степях давно не было мунгал. У многих сторонников после перевода Книги отлегло от сердца — о «бешеных» ни слуху, ни духу.


                Пятая глава
                ЗВЕРИНЫМИ ТРОПАМИ

    Весна властно вступала в свои права. Апрельское солнце быстро снимало снежный панцирь и пригревало вогульскую землю. Русские путешественники спешили на запад по зимнику, понимая, что в ближайшие дни сани больше не потребуются. И тому причиной была не только наступающая распутица, но и северные олени, теряющие силы, оставшиеся без привычного корма — мха ягеля. Проводник Лобада советовал ослабевших животных пускать под нож и их мясо коптить, заготавливая впрок. С ним никто не спорил — так и поступили.

    Едва малая ростовская дружина прошла по Туре до места, где в неё впадает Пышма, как случилось неожиданное происшествие. За два года странствий на сплочённый русский отряд осмелился посягать из зверей лишь тигр в уссурийской тайге. И тут при повороте с одной реки на другую, когда уже сгущались вечерние сумерки, санный караван стали окружать волки. Первыми учуяли смертельную опасность северные олени и жеребец. Они вышли из послушания: заметались, храпя и дрожа. За ними всполошились и люди, заметив целые стаи зверей:

- Волки!
- Повсюду твари!
   Многочисленные серые хищники появились с трёх сторон: на обоих берегах Пышмы и сзади, на льду Туры. Ехавшие впереди толмач Книга и вогул Лобада остановились. К ним подбежал запыхавшийся Алексеевич. Фёдор указал вперёд на чернеющее среди льда пятно:
- Рядом малый островок, заросший кустарником. Там бы укрепиться.
   Иван, согласно кивнув, крикнул всем:
- На остров! Разжечь огонь! Луки к бою!

   Под свист и гиканье съезжались обеспокоенные путешественники к месту своей ночной стоянки. Вокруг ничтожного клочка суши, заполненного людьми и скотом, обосновались полчища волков. Их нестройное зловещее подвывание, лязганье зубов и горящие в наступающей темноте угольки глаз не предвещали ничего хорошего. Предупреждая наскоки волков, Алексеевич с надрывом крикнул:
- Бей!

   В ответ на пущенные стрелы с разных сторон от острова стали раздаваться предсмертные визги раненых хищников, переходящие в злобное рычание и клацканье зубов.

- Никак серые своих подранков поедают! — обрадовался Максим Балагур, первым догадавшийся о происходившей жуткой возне. — Так, глядишь, и мы уцелеем!

   А стрелы всё летели в темноту ночи на блеск страшных глаз, нет-нет, а вызывая истошные визги невидимых волков. Разведённые костры и скученность русского лагеря представляли относительную безопасность его жителям, а в волчьем сообществе царил кровавый пир поедания своих соплеменников. Лютые звери, бродившие в отдалении, продолжали беспокоить и держать в напряжении обитателей островного стана до самого рассвета.

   С первыми проблесками зари кровожадные четвероногие исчезли с Пышмы, как дурное наваждение. Поутру мужики, вышедшие из лагеря, обнаружили в округе лишь бесчисленное множество волчьих следов, кровавые пятна и обглоданные кости...
   Через день бессонная ночь у ростовских сторонников вновь повторилась. На этот раз произошло то, что и должно было случиться. Спящая подо льдом река Пышма, убаюкиваемая раскинувшимися вокруг неё необозримыми лесами, всё-таки проснулась. В глухую полночь народ очнулся от глубокого сна из-за страшного треска и раскатистого грохота, доносившегося с реки. Люди вначале подумали о самом худшем:
- «Бешеные» что ли?!
- Где сторожа?!

   Но проснувшихся странников ожидали лишь сумрачные сосны, лунная ночь и шум близкого ледохода. Все до единого, высыпали путешественники на пышминский берег, вглядываясь в полумрак речной долины. Они следили с первобытным трепетом за разбушевавшейся могучей стихией, которая шутя, разрушила их зимнюю дорогу. Семён Огонёк, стоя плечом к плечу с Данилой Ухватом, горестно спросил:
- И куда мы будем девать целую прорву саней и нарт?

- Здесь токмо с медведями да с волками торговаться, — ухмыльнулся товарищ и предложил: — Скажем Лобаде, пусть к следующей зиме Туринские вогулы заберут сани, а то сгниют без дела.

- Да-а-а, — простонал Семён, — вот так же в прошлую весну, в верховьях Амура, мы бросили санный обоз. Правда, тот был куда меньше.
- Такова наша судьбинушка, — махнул рукой Данила. -  Всё едино олени становятся немощными — корма ягеля тут нет.
- Верно, друже. Другая пора настаёт.

    Неподалёку стоял Иван Алексеевич с Ольгой Красой и уверенно говорил верным соратникам:

- Вот, браты, и пришла наша последняя весна на чужбине!
    Ему вторили взволнованные земляки:
- Слава Богу!
- Хватит странствовать. Скорей бы исход...

    Трудно давались дружине пешие переходы у Пышмы, в сравнении с лёгкими санными дорогами по Оби, Иртышу, Тоболу и Туре. Проводник вогул вёл русских узкими извилистыми тропками вдоль левого берега реки в верховья. Часто на дорожке встречались не следы человеческие, а только отпечатки звериных лап. Оленей с волокушами у путников становилось всё меньше и меньше, и потому всё большую часть скарба людям приходилось брать на свои плечи. Неизменно было одно — жеребец Орёл по-прежнему вёз на себе в двух перемётных сумках монгольские сокровища.

    Питаясь оленьим мясом, ростовчане пока не отвлекались на охоту, дорожа каждым путевым днём, который приближал их к Руси. Вогульские селения попадались им крайне редко, и в каждом Фёдор Книга, используя Лобаду, задавал тревожный для вольницы вопрос:

- Когда были последние набеги из степей? Слышно ли что о мунгалах?
    Местные жители односложно отвечали:
- Кипчаки иногда налетают, а про мунгал сроду не слыхивали. В лесном краю легче зверя встретить, чем человека.

    Успокоительные ответы должны были удовлетворять воевод, но беспокойство за дружину не покидало их. Они знали, на что способны «бешеные», если у них есть приказ Батыя на розыск беглецов. Не забывали предводители и о стычке с кипчаками на Тоболе — вот кто легко мог навести монгол на след русских. Оставалось только торопить сторонников, чтобы поскорей добраться до Каменного пояса...

    Неделя за неделей проходили в утомительном путешествии русских по берегу Пышмы. В один солнечный майский день, уже в верховьях реки дружина встретила нескольких вогулов. На привале они, толмач Книга и провожатый Лобада уединились на высоком речном утёсе.

    Не прошло и часа, как Фёдор опрометью несся в свой стан, разбитый на луговине у Пышмы. Улыбающегося переводчика остановил за руку вожак, который в то время осматривал дозоры:

- Ты куда такой ретивый, да такой счастливый? — смеялся Иван над другом. — Прыткость убавь и поведай, что вызнал.

    Фёдор, потрясая пергаментной картой, с жаром объяснил:
- В ней нет более пустого места! Всё ясно! Как Божий день!
    Могучий витязь, слегка встряхнув учёного товарища, попросил:
- Обскажи толком и угомонись.

- Пытал я охотников о путях и реках на Камне и далее на закат. От них вызнал, что близко от истоков Пышмы бежит полноводная река Чусовая, которая, в конце концов, впадает в Каму, а она вливается в матушку Волгу.

- В тёплые края — не наш путь! — решительно отрезал Алексеевич — Там степь, там и булгары[ ], и мунгалы, и кого токмо нет!

    Книга, не переставая улыбаться, продолжил:

- Я не к тому склоняю. Куда нам повернуть опосля Чусовой, мы ещё обмыслим. Я рад, что на моей карте, по сути, нет белых пятен.

Иван, бережно взяв из рук Фёдора помятый и размалёванный пергамент, долго его рассматривал и, обратно отдавая, уважительно сказал:
- Храни карту. В лучшие времена она пригодится русским людям...