Ангел печали

Татьяна Алексеевна осознавала, что время ее сочтено. Никто из врачей не давал никаких прогнозов. Год ей остался, а может быть пять. А может быть произойдет чудо и за это время медицина совершит рывок? Или организм будет долго сопротивляться, не давая разгуляться недугу? И она протянет все десять. Врачи долдонили, что все возможное они сделали, но нужно было обращаться раньше. А теперь только бог может сказать, какие перспективы. Таня в бога не верила. И бог взял драматическую паузу, наполняя ее ночи и дни  печалью.

Ей только оставалось, как сентиментальному зрителю, следящему из зала за трагедией, лить слезы. Тем более что трагедия разворачивается не на сцене, а внутри тебя. Оставалось с каждым листом календаря отрывать прощаться с теми удовольствиями, которые она еще недавно могла себе позволить. По деньгам она могла  позволить многое. Муж зарабатывал. Деньги текли. Но могли ли  деньги превратить ее последние  годы в земной рай? В рай она не верила. Но если бы поверила, она боялась, что в небесный  рай ей дорога закрыта. Она теперь часто припоминала, сколько же на ней грехов. Немного. Да и грехи ли это?  Теперь она стала сомневаться в себе. Может быть, ей кажется, что она безгрешна.  А  окружающие думают иначе. Ну а окружающие, что ангелочки?  Кто из нас без греха? И все-таки не всегда она шла по жизни ровной дорогой. Бывали зигзаги.  Так что рай небесный ей не светит.  Оставался рай на земле. Муж это мог обеспечить. Он, сам не бог, в ее грехах не ковырялся. И в  расходах не ограничивал.  Таню одно время даже  удовлетворяло, что его работа требует  постоянных  разъездов.  Теперь хотелось бы, чтобы он чаще бывал дома. Но не получалось. Или муж дома или земной рай на его деньги. Таня выбирала второе.
 
Теперь о прежней жизни речи не было. Кто теперь мог пожелать ее тела, еще некогда крепкого и  некоторыми желанного? И уставшее тело стало скромней в желаньях, желало только покоя. А так как душа  куда больше, чем прежде, стремилась к возвышенному, Татьяна Алексеевна бросила работу и переключилась на высокое. Стала писать стихи. Но рифма, что зерно. Зерно без подготовленной  почвы высохнет. А рифма без слушателя.  У Татьяны Алексеевны появились новые  подруги, чуткие к возвышенному. Подруги Танины стихи хвалили и сами сочиняли. Татьяна Алексеевна увлеклась и живописью. Точнее, это называлось картинами по номерам. Живопись и стихи отвлекали от грустного. Рисовала она исключительно для души. Но потом она подумала, почему напоследок бы не украсить своими работами дом. Он и без того, в дорогих приобретениях,  гляделся, как музей. Одна жалость: придется из этой красоты уходить в мир, где все это - лишнее.

Таня все чаще задумывалась, кому же эта красота останется? С детьми у них с мужем не получилось. Родители ее умерли. Она была единственным ребенком в семье.    С двоюродными, бедными и завистливыми неудачниками, она не ладила. Кому же останется? Мише, мужу? Он эту красоту не ценит. Его жизнь давно превратилась в погоню за безналом, вкладами, акциями и инвестициями. Ему – лучшая картина – это графики акций. Он так и выражался, что на эту красоту в рамках кладет с высокой колокольни.  Пару лет назад он, напуганный просочившимися негласными сведениями, он переписал на Татьяну Алексеевну дом, машину и некоторые счета. Таня не возражала. Она не лезла в мутные  Мишины дела, но подозревала, что переписанное на нее состояние – только верхушка айсберга. Ей  и верхушки хватало. А нырять в мутные глубины она не собиралась. 

  Теперь ей оставалось только сокрушаться. Ах, как бы она могла сорить деньгами несколько  лет назад, когда она была здорова. Напрасно она была тогда сдержана. Не кидалась в жуткие безумства, во всякие тяжкие. Что ее сдерживало? Вовсе не рамки морали.  Она теперь вспоминала, и не могла понять,  какая ее тогда муха укусила, что она не бросилась во всякие тяжкие. Подумав, хорошенько Татьяна Алексеевна решила, что держала ее в узде элементарная зависть. Зависть окружающих. Знавала она некоторых дам, которые наслаждались тем, что им завидуют. Татьяна Алексеевна, наоборот, зависти подруг боялась. А  она ее подмечала. И просто боялась, что подруги  завидуют ей. Завидуют всему. Дорогим вещицам, которые она приобретала. Завидуют даже тому, что она может позвать их же в свой просторный дом.

Теперь ей никто ей не завидовал. Она, увы,  не оставила след размахом безумств. Теперь  она надеялась перед уходом оставить след своими стихами и  картинами.
 Но старые подруги, бывшие одноклассницы, завидовавшие, как она подозревала, тому, что Таня, серенькая мышка в школе,  выбилась. Старые подруги недостаточно восторгались ее поэтическим преображением. И появился новый круг общения. Только женщины. Женщины ее возраста, как и Таня, отдавшие себя музам. В основном, стихосложению. Новых подруг Татьяна Алексеевна ценила не меньше, если не больше, старых друзей.  Старый друг лучше новых двух? Это еще как сказать. Новые хвалили ее сочинения и поощряли ее новые увлечения.  И ей было приятно видеть их у себя дома. Муж вечно в разъездах.  Даже если захотел бы что-то возразить против этой публики, не мог. Однако, старые друзья и новые подруги - эти две  группы не перемешивались.  Почти не сталкивались в ее доме. Но как-то вечером, когда Тане не спалось, ей пришла в голову сногсшибательная  мысль. Она набрала  номер.

- Витя, ты еще не спишь? – спросила она
- Только глаза закрыл, а что случилось? 
- Есть дело. Ты сможешь завтра к семи приехать ко мне.
- Приеду.

Виктор Анатольевич  когда-то учился с Таней в одном классе.  И потом не терял с ней связей. Все о ее болезни знал. В этот вечер ее голос был вполне бодрым. Но, если больная женщина будит среди ночи, это не просто так. Зачем он ей понадобился? Что он может сделать? Может быть,  телевизор барахлит? Вряд ли  проблема в этом. У нее их, кажется, три.  Может быть, что-то с канализацией? Нет, на этом она не экономит. Вызовет себе мастера. А что тогда? Может быть,  вопрос в завещании? Она девчонкам из их старой школьной компании уши своим завещанием прожужжала.  Они, конечно, ничего не поняли. Там какой-то запутанный клубок.  Виктор Анатольевич вспомнил, как незадолго до смерти отец постоянно менял завещание. Так что Виктор потерял интерес. Да что отцу, пролетарию, завещать, кроме своих цепей. У Тани другое дело. Завещать тут было что. Девчонки шептались, что у Тани с мужем  фиктивный развод.  И если он еще переписал на нее  часть имущества, там есть чего завещать.  Но он-то, Виктор, при чем?  И что ей в башку шибануло звонить, на ночь глядя? Он даже не юрист. Может быть,  понадобился как свидетель? Нужна его подпись на документе. Хотя Таня не сказала взять с собой паспорт.
 
Таню он застал за чаем. Не одну. С ней была незнакомая Виктору женщина. Симпатичная, немного похожая на Наташу, его бывшую жену. Но помоложе.  И улыбка другая, милая.  Он, честно говоря, забыл, когда видел Наташину улыбку. Женщины  вели  разговор о живописи, о книгах. Тон Таниной гостьи, спокойный и слегка жеманный, никак не вязался с тем, что она прибыла по официальному делу. Виктора позвали к столу. Он приехал сразу после работы. Голодный. На столе были только чай и сладкое. А  в сладком он себя ограничивал.  Он пил чай и  ждал, когда  объяснят, зачем звали. Ведь не о живописи же говорить.

Сначала она подумал, что Ольга Петровна, как ее представила Таня, нагрянула внезапно и поэтому смешала Танины планы касательно него. Но Таня ни о каких отдельных разговорах с ним и не заикалась. Ольга Петровна, как видно, успела уже поужинать. И теперь рассуждала на общие темы. Пожаловалась, что работа и дом не оставляют времени на книги, на какую бы то ни было личную жизнь. Таня вздохнула и обронила печально, что она бы с Олей поменялась местами.
- А вам какие книги нравятся? – увел разговор от грустной линии Виктор Анатольевич.
- Мне о любви, -  Ольга Петровна заглянула в свою чашку, словно там был не чай, а любовный напиток, - А вам?
- Как ни печально, те книги, на которые не остается времени,- усмехнулся Виктор Анатольевич, - когда я был молод и хотел читать, этих книг было не  достать. А теперь они есть в любом  книжном магазине, да времени на них нет.
-  Поздно, - печально повторила Таня
- Вы прямо философ,  улыбнулась Ольга Петровна, -  А все же, что вы читаете?
- О, Оля,  ты его послушай. Он у нас был в классе отличником, -  Таня явно старалась нахвалить гостя. 
- Я читаю большей частью, техническую литературу. Справочники, - ответил Виктор, гадая, чего же ради его позвали.
- А я зачитываюсь поэзией. В наши дни мало кого волнуют стихи.
- Почему? Интересуют, - Виктор отхлебнул чаю.
-  Я мало таких встречаю, - осуждающе произнесла  Ольга Петровна, намекая, возможно на то, что во время разговора о поэзии чай пить не следует. И взвинтила градус, - Я даже  знакома с  поэтессой.
И  Ольга Петровна, тут же, сидя за столом,  прочитала на память одно из стихотворений неизвестной поэтессы.

 Нет такой мерки, какой оценишь  качество произведения. А объем оценить легко.   Стихотворение было средних размеров. Но когда после последней строки в Виктора уткнулись пристальные глаза чтицы, он понял что  глубокомысленным молчанием тут не отделаться. Точно такими же, колкими становились глаза у Наташи, когда  она требовала повинной о его любовных похождениях. Виктор чувствовал,  Ольга Петровна ждет не просто  мнения, а похвалы.  И  стало тяжело.  Непросто мужчине признаться женщине, что она ему нравится. И непросто признаться, что стишок, который, ожидая оваций, прочитала понравившаяся  тебе женщина,  – чушь собачья.

 Вот вы говорите, - выдавил из себя Виктор Анатольевич, неловко повертев на синем   с позолотой блюдечке  синюю с позолотой чашку, -  Вы говорите «мотор завыл, машина зарычала, и вся природа двинулась кругом». Как это двинулась кругом?  А потом такая строчка - «На душу навалился ангел печали»  Ну, начнем с того, что тут рифма подкачала. Зарычала – печали.  Зарычала рифмуется с подкачала,  начало, молчала, мочало, но не печали.
- Ну, это как сказать, - не соглашаясь, покачала головой Ольга Петровна, - Не стоит казарменно обрубать границы рифмы.
Виктор думал, что она с ним согласится, но ее реакция подстегнула его.
- Кроме этого нарушен размер, - продолжил он, -  Вы не чувствуете? Ну, размер стихотворения, - теперь он не находил никакого ответа в ее  карих глазах и решил, что следует пояснить, -  Это когда тра-та -та и тра-та –та. Ну, и  это ладно. И все-таки что такое «природа двинулась кругом». Это как?
- Очень просто. Машина  поехала, и природа остается сзади.
- Кругом? Ну, об этом бы как-то иначе написать. Понятнее.
- Понимающие  понимают.
 - А вот - «навалился ангел печали». Ну, если это ангел, он, скорее, задевает крылом, но уж не наваливается. Это как-то не по-ангельски.
- Навалился и задел крылом – совершенно разные вещи. По-моему, там и так достаточно конкретно, – ответила Ольга Петровна, сухо, с откровенным желанием закончить разговор. 

Она сосредоточила  свой взгляд на маленькой хрустальной вазочке с абрикосовым вареньем, в меланхолической задумчивости  зачерпнула мельхиоровой ложечкой янтарное желе и  поднесла к губам. И по ее явной обиде  Виктор Анатольевич решил,  что эта приятная на вид женщина,  напоминающая  Наташу, и есть автор. И  ее любимое детище он сейчас бессердечно отчихвостил. Нужно непременно пойти на попятную и похвалить стихи.
- А, в общем, стихотворение хорошее, имеет право быть,  - заключил он.


- Витя, ты подвезешь Ольгу Петровну? – спросила Таня, когда поэтесса стала собираться. Ей, оказалось, в другой конец города. Но погода была не для прогулок. И   не мотаться же симпатичной женщине  по ночному городу. И тем более она  не вышла из того опасного возраста, когда ее могут грубо возжелать где-нибудь в темном переулке. И крылатый Пегас в таких случаях  несется первым. 

 А может быть не  только подвезти ее, а заодно пофлиртовать? Женщина ладная. На Наташу похожа. Наташи след простыл. У Наташи, говорили, все в порядке. А вот у него  в данное время на личном фронте полный штиль. Несправедливо. Нужно наверстывать. Хорошо, что он при разводе правдами и неправдами выцарапал однокомнатную малосемейку. Так что есть куда женщину позвать. Конечно, после  Таниных хором малосемейка ее может смутить. Он крутил баранку и вспоминал, как у Высоцкого: «у тебя глаза, как нож, если прямо ты взглянешь, я заговорю, кто я есть, и где мой дом». Вот и он уже готов заговорить, кто он есть и где его дом.  Быстро? Быстро. Поспешно? Поспешно, но нужно наверстывать.  Но, вспомнив продолжение куплета, - «а если косо ты взглянешь, то, как по сердцу полоснешь», сразу вспомнил Наташу. И усомнился, стоит ли так рвать с места в карьер. Виктор Анатольевич посмотрел на поэтессу в зеркало. Она почувствовала его взгляд.

- Ну, признайтесь, вам ведь не понравилось?-  она все о своем.
- Смотря что. Вы мне понравились
- Меня интересуют  стихи? Только честно, без лести.
- Ну, хорошо.  Вот вы пишите, - он уже не сомневался, что это она писала, - « Как мне прекрасно было на подножке». На какой подножке?
- Видите, вы запомнили. Значит, задело. На подножке машины. Разве не понятно? Женщина стоит на подножке. И там ей хорошо.
- А почему ей там хорошо? Автобус забит пассажирами?
- Просто потому, что ей там хорошо! Без комментариев.  Вы  не в силах проникнуть во внутренний  мир поэта. Поэт мыслит парадоксально.
- И гений – парадоксов друг, - закончил литературную часть разговора  Виктор Анатольевич.
- Совершенно точно, - сухо произнесла Ольга Петровна и больше не говорила.  Их разговор вылился только в  одну часть – литературную.
До квартиры она  проводить  не позволила.
 Когда через несколько дней ему позвонила Таня, Виктор спросил, о чем же она хотела с ним поговорить.
- Как о чем? – удивилась Таня,  -   Именно о том, о чем мы говорили.
 Больше Виктор не переспрашивал. Но так до конца и не понял, зачем поздно вечером звонить, чтобы  потом говорить о поэзии.


 Еще  несколько дней  спустя снова зазвонил телефон.
- Это Ольга Петровна. Вы помните?
- Как не помнить. Вспоминаю каждый день, - сказал Виктор Анатольевич.
- Шутите? Вам же стихи не понравились.
- Но какое они к вам имеют отношение? Это же стихи вашей подруги. И потом  какая разница, нравятся или не нравятся стихи. Помимо стихов есть многое, на что стоит обратить внимание.
- Примитивный материализм. В нем не прослеживается никакой логики. Вы, должно быть, знаете, что человек есть мера всех вещей. И камертон  гармонии. Но и стихи есть мера человека и его камертон.
- Это желательно, - сказал он, - Но так далеко  не всегда  получается.  бывает, что стихи гораздо лучше автора. А бывает и наоборот, - он уже собирался польстить Ольге Петровне, но потом подумал, что сказав ей, что она интереснее стихов, промолчал. Но Ольга Петровна не дала опустить эту интересную тему.
- Например? - спросила она
 - Например, Пушкин.
- Пушкин  - мужчина. Мужчина  может быть и уродлив.  А я имею в виду женщин.
- А что, женщины поэтессы все красавицы? – удивился Виктор Анатольевич,  - В любом случае, вариант, когда женщина красивее стихов, предпочтительнее
- Для кого?
- Для меня.
- Еще одно подтверждение того, что вы - грубый материалист. Я думаю иначе.
- Ну а как насчет самой простой старости? Люди  стареют и становятся некрасивы. И поэтесс это не обойдет.
- Наши стихи переживут нас.
- Глубоко копаете, - усмехнулся Виктор.
- Вы меня  отвлекли от главного, Так вот, я поговорила со своей подругой. Передала ей ваши замечания. И она внесла коррективы.

Ольга Петровна тут же принялась читать. Правки только калечили первоначальный вариант. 
- Ну как вам? – спросила она.
- Дайте подумать.

 Он взял минуту на обдумывание, но размышлял не о стихах. Своего телефона он ей не давал. Следовательно, дала Таня. Значит, Ольга Петровна спросила. Зачем спросила? Стихи прочитать? Если только для этого,  несомненно, что она - автор. Но только ли для этого?  Она позвонила  критику или  мужчине? Как разобраться, чтобы определиться в каком ключе продолжать разговор? Как бы там ни было,  авторов не нужно обижать.
.
- Теперь лучше, – соврал Виктор Анатольевич после минутного молчания.
- Что-то по голосу не верится.
- Ну, я ведь далек от поэзии. Я читатель, а не поэт. Зачем вам мнение какого-то мужчины, которого вы раз в жизни видели и больше не увидите?
- Все-таки интересно ваше мнение.
- По одному стихотворению трудно судить. Если хотите, можно устроить поэтические чтения.
- Каким образом?
- Проще простого, вы можете придти ко мне в гости. И прочитать целую подборку стихотворений. И обсудим.
- Понятно, - строго сказала  Ольга Петровна, - Вопрос закрыт. Другой вопрос. Почему вы тогда хвалите Танины стихи? Они же откровенно слабые.
 - Ну, вы ведь знаете, что Таня больна. А вы, слава богу, в полном цвету.
- А Таня мои стихи хвалит.
- Так это все-таки ваши? – Виктор изобразил удивление.
- Мои, - произнесла она, словно на эшафот шагнула.
- Тане ваши стихи нравятся. А я не эксперт. Я инженер.
- А поэт – инженер человеческих душ,  - сказала она, - Вот, кстати, я вам хотела сказать. Вы так и не поняли, что это стихотворение касается Тани. Что ангел печали – это ее ангел.  Ее печалей. А машина поехала – это как раз о ней.
- Ну, хорошо, а подножка причем?
- Ну, вы, я вижу, поэтических образов совсем не понимаете.
- Я не претендую, - сказал Виктор Анатольевич, - Я надеюсь, найдем время, вы  мне разжуете и в рот положите. Вы когда к Тане собираетесь?
- В субботу.
- Можно с вами? Давайте договоримся. Там и поговорим о стихах.
- Вам никто не запрещает. Только не надейтесь, что  там я вам буду что-то разжевывать.
 

 Они встретились у Тани. В этот раз Таня нашла момент, чтобы  шепнуть ему:
- Ольга Петровна в разводе. И вообще. Ты  ведь когда-то и мимо замужних не проходил. 
Виктор пил чай и думал. Что те славные времена давно прошли.  Теперь хочется свободы и покоя. Но, тем не менее, он думал об Ольге Петровне. Конечно, дамочка не без шизы. Вообразила себя писательницей. А с разведенными поэтессами нужно держать ухо востро. Может быть, там не одна только литературная шиза. Но в остальном очень даже ничего.

 В этот вечер Виктор Анатольевич довел Ольгу Петровну до ее двери. Но к себе она не пригласила.
 Через недели полторы позвонила Таня.

- Слушай, заходила Оля. Зашел разговор о тебе. А я припомнила, что ты в школе писал стихи. Я когда ей сказала, что тебя наша русачка Ленским звала, типа, красавец в полном цвете лет и еще поэт, что за тобой многие девчонки бегали. Оля была потрясена. Прямо так мне и сказала, жалеет, что не была тогда с тобой знакома.

Таня замолчала, ожидая его реакции. Виктор не знал, что ответить. Он что-то не помнил, чтобы русачка так его называла, чтобы девчонки за ним бегали. Все это плод Таниного воображения. Ну, написал он какую-то чушь. Так об этой юношеской пачкотне и не вспоминал. А этот печальный ангел с шизой  был потрясен?  Неудивительно. Натурам с экзальтированным воображением, вообразившим себя  избранниками муз вирши десятиклассников – это гумус.  Наверное, в те дни, когда он десятиклассником пробовал перо, Ольга Петровна или красный галстук носила или октябрятскую звездочку.

- Я вспомнила, что у меня когда-то твой стишок завалялся, - Таня напомнила, что разговор не исчерпан, -  Так Оля просто на шею села, умоляла меня все старые бумаги перерыть. Пришлось даже в  сейфе поковыряться.
- А у тебя прямо сейф? Как в банке? - удивился Виктор.
- А как я жила? Как в стеклянной банке. Вот и сейф из той же жизни.  Да он скорее Мишке нужен, - она говорила о муже, - Он там, в отдельной титановой суперячейке с болтами, свои бумаги хранит. Как Кощееву смерть. А я так, мелочь – брошки- побрякушки, всякий хлам. Мы с Олей все бумаги перевернули. Не нашли. Но это ее еще сильнее завело. Просила меня вспомнить хоть пару строк.
- А ты, что помнишь? – удивился Виктор.
- Естественно. Те, которые ты мне посвятил.

Таня замолчала. Ждала, чтобы собеседник оценил. Удивленный собеседник молчал. Он ничего никогда не посвящал Тане. Да и его юношеский бред девушкам не предназначался. Простая галиматья в воздух. Он даже жене, Наташе,  ни строчки не написал.  И что Тане на все это ответить? Таня как видно, поняла его молчание по-своему, и сказала сама.

- Не бойся, то, что ты мне писал, ей не прочитала. Это личное. Оле это знать не нужно. А Оля, между прочим, сказала, что ты в женихи мылился,  ее к себе звал.
- А ее звал стихи почитать.
- Ага. Да у тебя на лбу написано, что ты на нее запал. Она ведь – почти Наташка. Прямо младшая сестра.
- Ну и что Ольга Петровна? Отстала от тебя?
- Не отстала. Женщина любит, чтобы все было точно, определенно, как сберкассе. Имей в виду, я ее предупредила насчет твоих талантов.
-  Какие у меня еще таланты?
 - Большие по части хождения налево.
- А тебе откуда знать?
- Мне ли не знать? – рассмеялась Таня, -  На собственном опыте.

Виктор побоялся спросить, о каком таком  опыте она говорила. Во-первых, то, что было с Таней, это уж никак не налево. Он тогда не был женат. А была такая мелочь, о которой и вспомнить нечего. Виктор хотел бы так сказать. Но зачем огорчать больных женщин. У Тани и прежде было безграничное воображение. А у больных женщин воображение обидчиво гипертрофированно. Пусть остается в своем вымышленном мире, и думает, что ей воображается?

А что касается Ольги Петровны, ну да, похожа на Наташу. Что из того? Что ему теперь до Наташи. Одна горечь осталась. Он и не думал, что с Наташей оборвется все так резко и бесповоротно. Надеялся, помирятся. Нет, Наташа была тверже скалы. Не простила  ему безобидного мимолетного служебного адюльтерчика. Плешь проела, что сыта его похождениями. Словно он изменял направо и налево. Он пробовал оправдаться. Держа в уме, что ему неизвестно, какие грехи могут быть за Наташей. Но не оправдался. И что же?  Спустя два года после развода Наташа снова выскочила замуж. И мосты сгорели. Взяли с двумя уже детьми. А он так и остался при своих интересах. Вот именно. Его интересы состояли в том, чтобы коготок не увяз. Теперь он уже привык быть самому себе хозяином. Да, Ольга Петровна женщина приятная. Но разве то, что она похожа на Наташу, это хорошо? Это как сказать.
.
 - Так я Олю уверила, что ты еще, слава богу, - напомнил ему об Ольге Петровне Танин голос, - Правильно? Ну, судя по нашему с тобой  тогдашнему разговору.  Конечно  о том, что ты мне тогда  наобещал, я ей не сказала.

Виктор Анатольевич на минуту задумался, силясь вспомнить, что  такого он ей обещал.
- А что я тебе обещал?
- Ну, о том, что ты меня будешь любить, даже если мне сделают операцию, - Таня горестно вздохнула, - Да…напрасно я тебя не послушала. А нужно было. Но как я могла тебе ответить, когда ты тогда,  еще с Наташкой жил. Теперь он понял, о чем говорила Таня. О старом их разговоре. Тогда, когда Танину болезнь, может быть, можно было предотвратить.

 Разговор с Таней случился таким образом. Наташа как-то сказала ему по секрету, что у Тани на груди шишка, и что она ходит к какой-то бабке – шишку заговаривать. Виктор заговорам не верил. Он считал, что Таню спасет только операция. И чем раньше, тем лучше. И тут не до секретов. Он попросил Наташу поговорить с Таней. Говорить о столь деликатных вопросах он не решался. Некоторое время надеялся, что Наташа, как женщина, попробует Таню убедить. Но Наташа не торопилась.

Кем была Таня для Наташи? Одноклассницей ее мужа. Богатой одноклассницей. У такой и врачи должны быть схвачены. Что ей до советов таких, как Наташа? Тем более, Наташе давно наболтали, что Таня была  ему не просто одноклассницей.  Хотя Виктор и не глядел на Таню, не выделял ее в компании, но заметил, что встречи бывших одноклассников, - а встречались они семьями, - с некоторых пор стали Наташе не в радость. Шла с ним, как на лобное место. Она,  моложе на пять лет, не входила в число одноклассников. Отпускать мужа одного Наташа опасалась. Тем более что встречи их старой компании чаще всего устраивались в большом богатом Танином особняке. А Танин муж вечно был в разъездах. Не все в застольных разговорах Наташа понимала. И все непонятное принимала, как способное совратить Виктора.
 И теперь, обеспокоенность мужа Таниным здоровьем - лишнее подтверждение, что старые слухи имеют под собой основание.

Но шишка на груди – дело такое, что говорить нужно. Без стеснений и без отлагательств. А время уходило. Виктор спрашивал Наташу, говорила ли она с Таней. Наташа с Таней не разговаривала. Виктор позвонил сам. Сказал, что есть серьезный разговор. Не телефонный. Не телефонный разговор вышел нелегким. Он без предисловий заявил, что все знает, что нужно резать и как можно быстрее. Таня вспыхнула. Кто ему сказал? Тщательно скрываемая тайна оказалась вовсе не тайной. Наташа сказала? Она всегда ее недолюбливала. Виктор, не желая выставлять Наташу крайней, снова сосредоточился на деле. Собственно, в их разговоре не было  ничего сверхъестественного.  Виктор убеждал, что пока Танино положение далеко не безнадежно. Вот бабка – это безнадежно. Первые минуты Таня не хотела слушать, а потом разрыдалась так, что Виктору пришлось ее обнять и поцеловать в лоб, как маленькую сокрушенную печалью  девочку.

И Таня  успокоилась. И сказала с горечью: откровенность на откровенность. Это  ее расплата за то, что большей частью мужа нет дома, и она не имеет детей и забыла, когда с ней рядом был мужчина, за этот большой дом, полный всего, чего угодно, но только не того, что ей сейчас нужно.  Может быть, он прав: ей нужна не бабка. Может быть, ей нужен просто мужчина. В качестве самой примитивной терапии.
- Ты ведь сам сказал, что еще не поздно? – грустно усмехнулась Таня.

Виктор сделал вид, что не въехал. Хотя понял прекрасно: Танин муж снова вдали, а Таня, которой нужна терапия, на расстоянии вытянутой руки. Но он вспомнил, как раньше аукались ему  неуемные Танины фантазии. Как долго пришлось объяснять жене, что ты не верблюд.  Он снова перевел речь  на операцию.

- Кому я  буду нужна после операции? – Таня вздохнула.  Но вместе с тем глаза ее  блеснули озорным блеском.
 Виктор потупившись, стал рассматривать резное кружево на больших стенных часах красного дерева с маятником. Маятник стоял. Как объясняла Таня, он присобачен для красоты, но его батарейка сдохла. И  маятник остановился. А снять часы со стены, чтобы  заменить батарейку, - тут мужик нужен. И тут Виктор  попробовал   переключить Таню на бытовой вопрос
- Кстати, давай я сменю батарейку.
 Давай, -  она безразлично повела плечами, - Теперь даже если начнет маятник ходить, толку от этого. Там, - она указала на свою грудь, - батарейку не поменяешь.

 Он опять завел речь о необходимости операции. Среди подруг его матери, он знает как минимум двух, которым такую операцию успешно сделали, и мужья от них не ушли. И живут они нормально. И  она останется жить.
- Как жить? Инвалидом?
- Почему инвалидом? Руки на месте, ноги на месте. Кроме того, ты можешь оплатить такую искусственную грудь, что другие позавидуют. И будут тебя любить.

И  под конец он решился на такие слова, которые Таня, как выяснилось, запомнила лучше всего. Он заверил, что даже если вдруг другие мужчины от нее отвернутся, то он торжественно обещает дарить ей любовь, даже после операции. Слетело у дурака с языка. На Танину грудь его и прежде не тянуло. А то, что когда-то произошло, произошло случайно, и было глупостью. И он надеялся, что Таня это понимала. Должна понять. И даже если она отказывается это понять, то сейчас разве об этом разговор? Тут как говорится, тише, ораторы, ваше слово, товарищ  скальпель. Сейчас он приехал, чтобы она прислушалась к его словам и решилась на операцию.

Оказалось, его слова прошли сквозь нее, как сквозь сеть. Слова о скальпеле  прошли навылет, а вот его обещание зацепилось. С операцией опоздали. Танина жизнь, перевернулась. Но сколько ее ни мотало, его слова держались в ее памяти.  И вот теперь случайно обнаружилось, что из их давнего разговора, Таня запомнила то, на что не стоило обращать внимание.

 Но теперь в своей перевернутой жизни, где нет радужных перспектив насчет себя, ее осенила мысль, что Виктор и ее новая подруга созданы друг для друга. Таня то и дело напоминала  ему об Ольге Петровне. Звала его в гости и тут же добавляла, что будет Оля.

Еще несколько раз Виктор Анатольевич виделся с Ольгой Петровной у Тани. Отвозил ее домой. Он уже знал от Тани, что Ольга Петровна  живет в двухкомнатной квартире с разведенной дочкой и полуторагодовалой внучкой. И понял, что напрашиваться к ней в гости - никакого смысла. Он мог пригласить ее к себе?  На «это» Мог. Она могла принять приглашение?  Могла. Даже не смотря на ее стихи, ее шизу, ее дочку, и внучку. Все это, стоит надеяться, ради «этого», можно  временно задвинуть в дальний угол.  Почти как в старой песне: я на «это» тебя приглашу, а на большее ты не рассчитывай. А что дальше? Может получиться почти по  Пушкину: «они сошлись, вода и камень,  стихи и проза, лед и пламень так были разны меж собой» Это ничем хорошим   не закончилось. Виктор  то же самое мог сказать и о Наташе.  Но Наташа подарила ему свою яркую красоту молодости. А эта что может подарить?  Хотя, по сумме за и против, заслуживает положительной оценки.

Каждый раз, когда он у Тани встречал Ольгу Петровну, он загадывал, что в этот раз уж он предложит навестить его берлогу. Но вечно что-то мешало. Несколько раз у Тани кроме Ольги Петровны сидели такие же поборницы чистого искусства. Но, когда он развозил ценительниц прекрасного по домам, никак не получалось, чтобы Ольге Петровне покидать  его машину последней, чтобы им остаться в машине, как говорится, тет-а-тет.

Но в те минуты, когда он заставал у Тани одну Ольгу Петровну, Пегас уже заносил женщин в такие выси, что возвращать их на грешную землю, Виктору казалось трудным и  нетактичным. Он заученно восторгаться их опусами, считая, что Тане  восторги лучше всяких  лекарств. Ну, и Ольгу Петровну он уже не мог ругать. Хвалил и  мрачно думал про себя, когда черт позовет тебя домой. Усевшись на заднее сидение по диагонали, Ольга Петровна переходила к упрекам. Упрекала его в неискренности. И ни о чем другом говорить не собиралась. У Виктора  пропадал всякий настрой.

- Что же ты с Олей не мычишь, не телишься? – как-то  сказала ему Таня - Я видно  успею умереть, а у вас ничего не срастется.
- Я и без того измычался про ее стихи.
- А пора бы уже промычать и про более существенное.
- Я не замечаю, чтобы это мычание ей было нужно, - ответил Виктор, - Я и не тороплюсь. Ты ведь говоришь, не умрешь, пока у нас срастется.
- Если бы так. Я говорю, что успею умереть, а у вас не получится.   Оля хорошая баба. Плохо, если я не дождусь. Не успеете вы меня порадовать. А я не успею порадовать вас подарком. Я больше всего жалею сейчас, что упустила счастье, которое само плыло в руки. Нужно было, мне дурочке, за счастье ухватиться. А оно выскользнуло.
- Ну, хорошо, - вздохнул Виктор, - Но Ольга-то Петровна, наверное, не думает, что ей плывет в руки счастье. Ее, поэта, не понять. Она мыслит парадоксами. А мне даже  кроссворды лень разгадывать..


2

  Ольга Петровна позвонила ему прямо на работу. Виктор удивился. Он определенно ей своего рабочего телефона не давал. Звонит она, чтобы сообщить печальную весть. Ей  позвонила, Нина Григорьевна, сиделка, которую Таня наняла. Таня умерла. Неожиданно. Внезапно. Вроде бы ничего не предвещало. Вроде бы чувствовала себя неплохо. Нина Григорьевна легла прикорнуть в соседней комнате, а когда проснулась, обнаружила Таню бездыханной. Таню выручал мобильник. Такую дорогую игрушку Таня могла себе позволить. Не вставая с  кровати, разговариваешь с подругами. Нина Григорьевна прежде досматривала мужчину, который тоже страдая от рака, переговаривался по мобильнику. И научил Нину Григорьевну, какие кнопки тыкать. Просмотрела она Танин мобильник и увидела, что Таня пробовала дозвониться Ольге Петровне на работу. Не дозвонилась. И вот теперь уже Нина Григорьевна дозвонилась.

Ольга Петровна звонила Виктору уже от Тани. Уже уехала и скорая, и милиция. Таню увезли в морг. Нина Григорьевна ушла. Ключи от дома Ольге Петровне оставила. И она теперь не знает, как ей быть одной в огромном доме. А дом – такая махина, что оставлять его на ночь пустым невозможно. Обчистят. И поэтому Ольга Петровна просит его приехать.  Как-то посодействовать.

У Виктора не возникло никакого желания ехать, но не было другого выбора. Ну, наконец, он едет по прямому зову Ольги Петровны. Пока только зову о помощи. Это ему возможно, зачтется. Кроме того, Ольга Петровна, экзальтированная поэтическая душа, в такой обстановке могла чего-нибудь вытворить. Он поехал. Как-то неожиданно, внезапно умерла Татьяна. Все повторяла, не умираю, тяну, сколько могу, хочу дождаться,  хочу посильно посодействовать вашему счастью. Все намекала на подарок, что они век будут  помнить. А она с небес буду смотреть на их счастье.  И вот тебе, поднесла  подарок.

Он застал Ольгу Петровну  бледной, заплаканной, то и дело причитающей о Танюше,  о том, что такого ужаса никто не ожидал.  То есть, понятно было, что этим все закончится. Но чтобы так быстро? Ольга Петровна призналась, что бедная Таня, в минуты печали торопила развязку. Даже просила Ольгу незаметно подмешать яду. Сама она не решалась. Перепоручала  подруге. И даже показала, где у нее припасены для этого таблетки. Кто знает, может быть, Таня наглоталась.
- А вы сказали  милиции? – спросил Виктор.
- А им зачем? Я их боюсь. Если заведут дело, пойдет канитель. Начнут таскать.  Проблем не оберешься.
- Ну а  врачи что?  Не заметили признаков отравления?
-Что может скорая? Онкологическая? Нет вопросов.

Но, нужно решать практический вопрос. Таня  боялась, что как она умрет, дом разграбят. В доме полно дорогих вещей. Одни картины чего стоят. И не только картины. Когда Таня искала старое стихотворение, которое Виктор ей посвятил, она при Ольге Петровне рылась в сейфе. Так там, - Ольга Петровна своими глазами видела, -  и золото и драгоценности, и какие-то ценные бумаги. Как это оградить от грабителей?  Нужно что-то делать.  Когда еще  вернется Танин муж? А делать нужно сейчас.

Виктор задумался. Конечно, он останется на ночь. А дальше что? Завтра он уйдет на работу. Значит, нужно вызывать милицию. В таких случаях, наверное,  дом опечатывают.

- Вы знаете, милиции я и боюсь, - повторила Ольга Петровна, - Приехали. Поговорили с врачами и смотались. Я их спросила – они только хмыкнули. Зато заметила, какими завидущими глазами они на обстановку смотрели. И кстати искали Танин мобильник. Не нашли. Когда уехали, Нина Григорьевна, сказала, что она  его выключила и им не выдала. У прошлого, кого она досматривала, тоже был мобильник. Тоже рак был. Тоже богатый человек. Он адвокат. Адвокату мобильник, как хлеб. Он целый день названивает. Прямо из дома дела вел. Он и Нину Григорьевну научил, какие кнопки жать. И предупредил, когда  умрет, нужно мобильник выключить, и спрятать. И ни в коем случае милиции не отдавать. Те  наверняка будут искать. Отдать  мобильник его брату. Он тоже адвокат. Так, когда он умер, как в воду глядел, милиции его мобильник понадобился.  Искали. Спрашивали  Нину Григорьевну. Но она не раскололась. И сделала, как покойный завещал.
 
- Я думаю, вы преувеличиваете опасность. Это ведь не Чикаго, - Виктор считал, что сейчас  самое важное успокоить испуганную женщину, - Меня куда больше беспокоит то, что мы с вами тут находимся как бы незаконно. Нас сюда ночевать никто не звал.
Подумав, он решил по возможности легализовать свое пребывание  телефонными звонками. Стал звонить одноклассникам. Сообщал, что Таня умерла, а он сейчас вынужден ночевать в ее доме, с Таниной недавней подругой, Ольгой Петровной. Что Ольга Петровна попросила его приехать, так как боится, что дом разграбят. Он набрал пять номеров. Все сочувствовали, но никто не сорвался, не  приехал  ему на помощь.

 Этого  показалось ему недостаточно. И он решил позвонить Лене Бромбергу. Леня в десятом классе долго и безуспешно обхаживал Таню. Толстоватый  увалень, да еще  картавящий, да еще и с пятой графой вряд ли мог рассчитывать на Танину взаимность. Над  его страстью посмеивались. И Виктор тоже. Посмеивался потому что Леня по сравнению с Таней, конечно,  не котировался. Но с другой стороны, Виктор никак не мог понять, чем Лене понравилась Таня. Ну да, не толстая, не картавящая. Но самая обыкновенная. Когда Таня вышла замуж, -  еще институт не закончила, - Леня не наложил от горя на себя руки. Он просто исчез с горизонта.  Виктор знал о его жизни  очень мало.

Но как-то, спустя десяток лет  встретил его случайно на улице. Леня не похудел, не похорошел.  Но изменился. Своя фирма. Хорошие связи. Весь в шоколаде. Родня жены помогла раскрутиться. Вот как судьба сложилась. Нужно даже сказать Тане спасибо, что она бегала за Виктором, а на Леню и не глядела. И все сложилось.

-  С чего ты взял, что она бегала?  - запротестовал Виктор.
- А то нет! – усмехнулся Леня, - Она мне даже твои стихи, посвященные ей, по памяти читала. Куда мне.
- А откуда ты знаешь, что это были мои стихи? – спросил Виктор, - Может быть, она Лермонтова приплела, 
- Ну, не знаю. Может  и приплела.  Ну, что было, то прошло. У каждого своя жизнь. Я кстати, я с Танькиным мужем по делам пересекался. Крепкий  орешек. Ну, остается только ей пожелать всего самого-самого.

Если  Леня не держал зла и тогда желал Тане откровенно самого-самого, можно рассчитывать на помощь. Он  в силах помочь. Ленин брат очень авторитетный  адвокат. И Виктор слышал, что связи брата Леню очень выручали в бизнесе. Брат не раз вытягивал Леню из неприятностей. Виктор полчаса перезванивал старым друзьям-одноклассникам, подбираясь к Лениному телефону.

Ольга Петровна внимательно слушала, как Виктор выкладывает Лене ее опасения и  просит совета. Когда у нее в глазах тревога, она еще больше похожа на Наташу. И  вот ему выпадает провести эту ночь в Танином доме наедине с довольно  приятной женщиной, так похожей на бывшую жену.

Очень скоро зазвонил телефон. Виктор взял трубку.
- Это Юра Бромберг, - услышал Виктор картавящий голос Лениного брата, - Леня мне звонил по вашему делу. Лично я вам ничего не посоветую, кроме одного. Не ройтесь нигде, не оставляйте следы своего пребывания. А если вы не против, я сейчас дам этот ваш номер своему приятелю. Он следователь облпрокуратуры.  Я уже с ним переговорил. Он человек опытный. Подскажет.

 Еще через десять минут позвонил  тот, она кого ссылался Юра. Сразу приступил к делу.
- Обрисуйте мне картину.  Адрес я, естественно, не прошу.  Но мне нужно знать,  как расположен дом, как близко соседские дома. Есть ли забор?

 Виктор Анатольевич изложил максимально подробно: район особняков.  Лома на достаточном расстоянии друг от друга. Будешь кричать – не услышат. От соседских домов справа и слева  их дом отделен  высоким забором. Выше человеческого роста.  А от улицы  еще более высоким. Почти крепость. Но собаки нет. Улица освещена неважно. Калитка железная. Запирается на замок и засов. Дом двухэтажный с большим балконом,  с мансардой. Дверь с улицы железная, крепкая, с двумя замками и засовом. О какой-либо дополнительной охране Виктор, естественно,  не знал. На первом этаже, как теперь принято в новых частных домах, большой холл, соединенный с кухней, и две маленьких комнатки. Ну и различные хозяйственные помещения. Окна обычные, с двойными деревянными рамами. Окон  на первом этаже то ли пять, то ли шесть.

 Ольга Петровна подсказывала, уточняла. Оказалось, эта  поэтесса хренова деловая дама. Стараясь услышать, что советует профессионал, поэтесса подсела к Виктору. Почти ухо в ухо. Опять пришло ощущение, что рядом Наташа.

- Значит так, - сказали в трубке, -  На сегодняшнюю ночь – закройте двери на все замки. Ключи оставьте в замках. Ручки створок окон какой-нибудь веревкой свяжите.  Ну и отзвонитесь в милицию.
- Так мне как раз посоветовали в милицию не звонить,- усомнился Виктор.
- Если вы звоните по ноль-два, то ваш звонок регистрируется. А если вы все-таки опасаетесь, то считайте, что в прокуратуру вы уже дозвонились. Ваш номер мне известен. На всякий невероятный случай положите рядом с кроватью что-нибудь, чем можно защищаться. И спите спокойно.

Со двора Виктор Анатольевич принес скрутку веревки. И по совету человека из трубки связал ручки окон. Кроме того принес со двора пару черенков для лопаты. Один черенок себе. Другой Ольге Петровне.   

- Да я не умею этим махать, - неуверенно  произнесла Ольга Петровна, глядя на черенок, - То есть я лопатой, конечно, пользоваться умею. Но так, как вы имеете в виду…
- А чего тут уметь?
- Мне страшно, - сказала она, как испуганный ребенок.

Услышав в голосе Ольги Петровны неподдельный ужас, Виктор погладил ее по плечу.  И она прижалась, как воробышек, словно этой его нежности и ждала. Он обнял ее. Его губы, найдя ее губы, получили полное подтверждение, что это взаимно удачная находка. Но едва Виктор подумал о чем-то большем, его мысль, словно сигнал,  передалась Ольге Петровне. Она резко отодвинулась и сказала

- Нет, не тут, - он понял, что в принципе  «это» возможно. Просто, как он и сам понимал, ни время, ни место не подходят.  Он, и не настаивал.  Ольга Петровна уточнила, оглаживая платье, - Мне Таня говорила о ваших способностях.
- О каких?
- Об известных.
- Я боюсь, Таня нафантазировала. Мне лично мои известные способности  неизвестны. Поделитесь. Буду знать, каким я выгляжу в глазах женщин. Мы с вами уже немало знакомы. И что? Я на вас бросался? Пытался вами овладеть?
- Давайте об этом поговорим в другом месте, - лицо  Ольги Петровны снова приняло скорбное выражение.

О чем могут быть разговоры на сон грядущий в доме, который еще не покинула душа покойника? Ольга Петровна вспоминала о Танечке, и переходила к тому, как Танечка его нахваливала. И, мол, мужик он на все сто, и умный, и храбрый  и надежный. Вот поэтому она ему и позвонила.

Тишина стояла в доме. Таня умерла в своей спальне на втором этаже. Туда Виктор не поднимался. И не имел никакого желания. Тем более, посоветовали как можно меньше следить. В просторном холле на первом этаже они нашли ночной приют на двух огромных диванах. Засыпал он плохо. Не слишком заснешь в такой обстановке, да еще практически не раздеваясь и не укрываясь. Ольга Петровна так и легла в своем закрытом черном платье. Когда  успела  переодеться? Спала она крайне неспокойно. Вставала, ходила по холлу, подходила к окну, к двери, подходила к его дивану, вглядывалась, спит ли он. Он  от ее шагов просыпался, и советовал ей лечь. Завтра на работу. Она ложилась, и скоро снова вставала. Невеселой оказалась их  совместная ночь.

 Посреди ночи Ольга толкнула его и шепнула, что кто-то ковыряется в замке. Пожаловали лихие гости? Виктор тихо поднял припасенный дрын и кошачьим шагом направился к двери. Пока шел, услышал, как упал на пол ключ, вытолкнутый из замка. Специалисты. Кто-то за дверью, что-то произнес. Значит лихих гостей как минимум двое. Замок, издал характерный звук на открытие. Не просто специалисты, подумал Виктор. Отчаянные. Знают, раз  ключ в замке, значит, кто-то в доме. И не боятся. Настала очередь второго замка. Но тут Виктор рукой прижал ключ - не вытолкнуть. За дверью  стали совещаться. Попытки  войти через дверь прекратились. Что последует?

 Ольга Петровна  тронула его за плечо и тихо шепнула
- В окно лезут.

 Она взяла его за руку и повела в темную маленькую комнату. Человеческая фигура на фоне окна была отчетливо видна. Форточка непонятным образом уже была открыта.  Теперь черный человек пробовал разрезать устроенные Виктором узлы. Из темноты комнаты хорошо было видно, как неизвестный, просунув руку в форточку, пытается перерезать ножом веревку. Пока он был занят веревкой, Виктор невидимой неслышной  тенью приближался к окну. Обозначить свое присутствие и этим испугать этих специалистов не получится. Если они наткнулись на  ключ в двери, понимают, что кто-то в доме, и не оставили своей затеи, значит ребята отчаянные. Незваный гость успел раскрыть створки. И теперь Виктор увидел в его руке пистолет. Совершенно отчетливо. Не перепутаешь. До этого он такое видел только в кино про гангстеров. Пистолет расставлял совсем иные приоритеты.

Наверное, Ольга Петровна, тоже увидела оружие и вскрикнула. Тут же последовал выстрел и крик боли. Виктор услышал звук падения тела. Закрутилось не понарошку. Ночной гость, оказался хорошим стрелком. Стрелял с подоконника в глубину темной комнаты,  в женщину в черном, на звук. И попал. Грабитель, держа руку с пистолетом на вынос, легко, как кошка, спрыгнул с подоконника. Загорелся фонарик и луч заскользил по стенам. Но тут неизвестный совершил ошибку. Не проверив всю комнату, но шагнул вперед. Виктор, теперь оказался у него практически за спиной и приложился черенком прямо по вытянутой руке с пистолетом. Выстрел.  Оружие с грохотом упало на пол. Неизвестный застонал и согнулся. Виктор двинул наотмашь ногой в пах. Враг был повержен. Его напарник, оставшийся  снаружи, понял, что пошло не по плану и не рискнул соваться в пекло. Позорно бежал, оставив своего приятеля.  И  пару минут спустя  среди ночи взвыл мотор.

. Прежде, чем  звонить в  милицию, нужно  обездвижить противника, чтобы не  рыпался и посмотреть, что с Ольгой Петровной. Она постанывала. Значит, жива.

- Оля, как ты?  – Виктор  намеренно назвал ее на ты,-  Куда он попал?
- В руку, - простонала она из темноты,  - Ты свяжи его чем-нибудь, - теперь и она обращалась на ты. Минуты после преодоленного несчастья сближают быстрее, чем месяцы спокойной жизни.

Ольга Петровна сама поднялась, села на стул. Помочь ему не могла, но давала дельные подсказки. Поэтесса посоветовала сначала приспустить пленнику брюки ниже колен. Это его еще больше обездвижит. Из спущенных брюк не так просто выскочить. И тут оказалось, что на поясе ночного гостя имеется кобура. Тогда уже Виктор  обыскал отчаянно матерящегося носителя кобуры. И нашел милицейское удостоверение. Ольга Петровна попросила, чтобы Виктор посветил ночному гостю в лицо. И узнала сержанта, приезжавшего днем. Тот теперь был в гражданском. Расклад менялся. Вязать все равно нужно.  Но вяжут обладателя удостоверения, соблюдая максимальную деликатность. Методика связывания человека, обладающего милицейским удостоверением, отличается от  вязания милицией простых граждан. Для простых граждан у милиции имеются наручники. А у простых граждан для этой цели только веревка. Виктор проигнорировал посулы лежащего товарища закатать обоих гадов на полную катушку,  урыть, закопать. Он связал его по руками и ногам той самой веревкой, которой вязал окна.
- Приедет милиция, разберется, - успокоил он
- Вот и звони в милицию. Она с тобой, падлой, разберется, - проговорил связанный.

Звонить в милицию? А куда, собственно, еще? И все-таки он решил подстраховаться  и  предварительно позвонил Лёне Бромбергу. Дело важное, стоило будить человека среди ночи. Другого выхода нет.

3

Онкологических больных хоронить нужно быстро. Так что Танины похороны Виктор Анатольевич пропустил. И девять дней пропустил. Он эти дни жил другими заботами. Уже в отделении ему пообещали, что он до суда не доживет. Задета репутация их боевого товарища. В смятении он провел остаток ночи, и  следующий день.  Но через день появился  адвокат. Сказал, что  пришел по просьбе Лени Бромберга, что Викторово  дело на контроле. И для Виктора сейчас главное - не  поддаться на уговоры, обдуманно отвечать на вопросы, чтобы не попасть в ловушку.
Виктор считал дни, следовал советам. Не клюнул на предложение написать явку с повинной. Не запаниковал, когда грозили опустить в камере, закатать в асфальт, залить в бетон. Адвокат подбадривал: налицо самозащита,  много не дадут.  Он уже привык к этой мысли, и держался из последних сил по инерции. И вдруг его выпустили. Подчистую. Сказали, что произошла ошибка. К нему никаких претензий. Разойдемся по-хорошему.

 Возвращение  к нормальной жизни было непростым. На службе на него первые дни смотрели, как на вернувшегося с того света. Директор тут же вызвал к себе и сказал, что все формальные причины уволить Виктора у него есть. Ведь ему не дали в милиции никакой справки, где он провел эти дни. Виктор признался, что не имеет никакой охоты просить у них справку.
- Ладно, сказал директор, - Сюда на работу звонили ваши друзья и все объяснили. Так что пишите задним числом  на полсрока заявление на отгулы, а на другую половину – за свой счет.
Пришлось попотеть с машиной, просить помощи Лени Бромберга. И заодно  поблагодарить за  вызволение. Леня сказал, что к его освобождению он не имеет никакого отношения. Он только послал адвоката. Сработала какая-то тайная  пружинка, о которой Леня сам не знает. С машиной же он помог. Забрал документы на машину и права из ГАИ и помог забрать ее со штрафстоянки

Теперь  время узнать о здоровье Ольги Петровны. Дверь ему открыла молодая  неприбранная  женщина в грязном халате.
- А мамы нет.
- А как она себя чувствует? – спросил Виктор.
- Да вроде ничего. Я ее уже неделю не видела.  Теперь  только по телефону говорим.
 - Она в больнице?
- Нет. У подруги живет. Говорит, ей там даже лучше. Больше нравится. Она там,  как царица. Да для  меня, больная баба с возу, кобыле легче. У меня  ребенок маленький.
- А у какой подруги, не знаете?
- Знаю только номер телефона, - дочка Ольги Петровны продиктовала номер. Это был городской номер Тани.

Значит, Ольга Петровна живет  в Танином доме? И не боится?

Калитку открыл высокий и  крепкий молодой человек.
- Ольгу Петровну? Подождите тут. Я спрошу.
 Калитка закрылась. Щелкнул засов. С такой охраной, подумал Виктор, нечего бояться. Но по каким сусекам она такого охранника наскребла? Молодой человек вернулся и пригласил войти. Ольга Петровна сидела на том диване, на котором он безуспешно пробовал заснуть в ту страшную ночь. Рука ее была еще на перевязи. Молодой человек зашел в маленькую комнату. Дверь оставил открытой и Виктор понимал, что он слышит их разговор. Такое впечатление, что Ольга Петровна в почетном плену.

- Вы как? – спросил Виктор.
- Нормально. Рука плохо заживает. Ноет ночами. До свадьбы заживет. Миша тут пожить  разрешил. Муж Танечки. Он вернулся. Сказал мне, раз вы пострадали за дом, так живите на здоровье. Он все равно тут почти не появляется. Он  сейчас где-то в городе крутится. А я занята, пишу. Помните, вам не понравилось, что у меня в стихотворении, ангел печали, как вы выразились, навалился.
- Это вы выразились.
- И правильно выразилась. Поглядите, что с нами произошло. Он не коснулся крылом, он  навалился. Разве не так?
- Так. А где Миша ночует?
- А где ему ночевать? Тут и ночует.

Мишу Виктор пару раз встречал на праздниках у Татьяны. Он был почти на  десять лет ее старше. Следовательно, и Виктора. А уж Ольга Петровна ему в дочки годилась. Ольга Петровна кокетливо улыбнулась, заметив удивление и смущение Виктора, и добавила:
- Это  не то, о чем вы  подумали. Он целыми днями мотается. Приезжает поздно. Я больше с Ромой общаюсь. Это тот молодой человек, который вам открыл. Он типа охранника. А с Мишей мы можем за целый день и не увидеться. Ну а вы как?
-  Выпустили.
- Ну, и слава богу. А то держали ни за что. Пришлось Мише за вас словечко замолвить.
- Вот как! -  словно выскочила перед глазами  Виктора Анатольевича тайная пружинка. И он удивился. Таня о своем муже всегда говорила  шутливым тоном. И Виктор  его не рассматривал как значительную фигуру. Так, деловое  приложение к интеллектуальной  Тане. А вот  сейчас на себе прочувствовал, каков в городе авторитет Миши. Миши, который в городе и бывает мимоходом.
- Ведь вы его дом защищали, - разъяснила Ольга Петровна, - Я ему все рассказала.
- Ну, понятно, - теперь у Виктора, не осталось тем  для разговора с раненым ангелом печали. Пора откланяться. - Ну, значит, если  мне вам  нужно будет позвонить, то по этому телефону?
- А вы и заезжайте. Миши почти нет. Он свои дела крутит. Говорит, уехал бы давно, но  вынужден ждать, чтобы  дом перевести на охрану. Частная фирма занимается. Они тут какой-то свой хитрый кабель должны провести. И с Таниным  завещанием  какое-то крючкотворство обнаружилось. Но, наверное, неделя - и  он уедет.  И я останусь одна.  Не знаю, оставят ли Рому. Так что вы заглядывайте.

  Виктор был крайне изумлен, когда с курьером под роспись получил извещение явиться на оглашение завещания. Он-то тут каким боком? Может, отписала ему  альбом  школьных фотографий, который она то и дело вытягивала с полки? Перед кабинетом  нотариуса, уже ждала наэлектризованная Ольга Петровна. Сказала, что удивлена не меньше Виктора.

Прежде, чем читать завещание, нотариус предупредила, что документ велик по объему, и она им, - Виктору Анатольевичу и Ольге Петровне, - зачитает только ту часть текста, который касается непосредственно их. 

Таня составляла его с иезуитской витиеватостью. Тот большой дом, в котором она жила, и который, как выяснилось, принадлежал ей одной, после ее смерти отписывается Ольге Петровне и Виктору Анатольевичу. Таня даже объясняла причину своего неожиданного решения. Виктор – ее первая незабвенная любовь, а Оля – ее лучшая подруга последних дней. Но дом им отойдет в том случае, если они оформят супружеские отношения не позже, чем через три месяца после оглашения завещания. Не уложатся – дом станет городской собственностью. И тогда Таня завещает устроить в нем библиотеку ее памяти. То же самое ждет дом в том случае, если они, распишутся, но разведутся, не прожив вместе семи лет. Пока зачитывали длинную вереницу дополнительных условий и  оговорок, Виктору не раз хотелось поглядеть на реакцию Ольги Петровны. Но может быть специально, его усадили так, что Ольга Петровна оказалась за его плечом.
 Когда оглашение  подошло к концу и они  вышли в коридор нотариальной конторы Виктор  не нашел, что теперь сказать Ольге Петровне. Нужно прежде это переварить.  Но она, казалось, была рада. Не возражала против условий, словно не чувствовала никаких проблем.  А Виктор понимал, что без проблем не обойдется.

- Вы понимаете, я даже этого не предполагал… по поводу завещания, - промямлил Виктор извиняющимся тоном и, как щенок, ожидающий неотвратимого наказания, посмотрел на Мишу. При прежних редких встречах в компании, когда обстановка была компанейской, Виктор называл Мишу на ты. Но сейчас был не тот момент. Все  смотрелось, словно Виктор – мошенник, который коварно провел безутешного вдовца. Хотя, Мишу разве проведешь? Виктор  сам напросился на этот визит к Мише, чтобы дать объяснения. Миша, крупный, грузный и неуклюжий усмехнулся  его жалким оправданиям. По случаю теплой погоды, стол для переговоров был накрыт в беседке дома. Только на двоих. Ольга Петровна, третья заинтересованная сторона, к удивлению Виктора, в беседку не явилась. Оставалась в доме.  Миша не принимал во внимание ее мнение?

 Миша размерено потягивал кофе из маленькой тоненькой чашечки.  Казалось, стоит толстым волосатым пальцам с татуировкой «Миша», созданным для кувалды или для кулачных боев, чуть нажать, и чашке конец. И не только чашке.  Может быть, жалеет, что  вытянул  его из участка  и прикидывает,  как заменить милицейский  участок участком приусадебным. На участке  места много. Лопаты во дворе есть. Плечистый Рома  за ночь могилку отроет. И никто, кроме жилуправления, не вспомнит, что был де такой Виктор Анатольевич. Миша  мрачно поглядывал то на лужайку, то на Танин портрет с черной лентой, стоявший  тут же на кофейном столике. И взглядом не удостоил  поникшего гостя.

- Я не предполагал такого, - снова напомнил о себе  Виктор.
- Не предполагал? А чего ты, блин, предполагал? – усмехнулся Миша.
- Как я мог вообразить, что это меня как-то коснется. Завещание. Я тут – сторона.
- Ну, хорошо, сторона. А с ментурой чего зацепился, сторона? Бздык накатил?
- Мне деваться было  некуда. В качестве самозащиты.
- Или своего дома защита?
- Он бы нас там перестрелял.  В Ольгу Петровну, глазом не моргнул, выстрелил.
- Понятно. Ну ладно, теперь ты знаешь, как приятно у них в гостях, -  Миша не выглядел огорченным. Казалось, что удовольствие, которое он испытывал от затруднительного положения собеседника, покрывает такую мелкую неприятность, как потеря дома.
- Да ладно не дрефь, первая любовь, - сказал, наконец, Миша, Виктор был ошарашен этими словами. Откуда Мише известно? Ведь на оглашении их части завещания его не было. Но Миша не скрывал, -  Все я про тебя знаю. И про Танькину первую любовь и про ваши шуры-муры,  и даже что ты Олю пытался клеить. А чего ждать  от завещания,  я знал раньше, чем Таня его накатала. И когда накатала, знал все, что там написано. Так-то, первая любовь,   - Миша посмотрел на Виктора, довольный тем, что раскрывая карты, он с каждым словом, вбивает противника под плинтус, - О покойниках плохо не говорят. Но у Танюхи язык был, что помело. Да это в принципе, не порок. Так что я все знал. А если Таня утаит, я от Оли знал. Кто владеет информацией, владеет миром,
  Виктору оставалось только удивляться и молча слушать. Не возражать, не поправлять и не переспрашивать. Хотя и спросить и  подправить следовало бы. Какие такие клинья он подбивал под Ольгу Петровну? Ольга Петровна, оказывается, знала содержание завещания. А строила из себя сплошную невинность.

- А я думал, что Ольга Петровна это Танина подруга, - сказал Виктор.
- Индюк думал.
- Но …Ольга Петровна … вас гораздо моложе.
- А это уже не твое дело. У нас Таней был договор, консенсус. Она в мои дела не суется, а я в ее. Так что, не бойся, я не буду соваться в завещание. Воля покойницы – закон. Таня мне когда-то здорово помогла. Я это помню. Да мне эта избушка на хрен собачий. Не обеднею. Мне моего хватит.
- А Ольга Петровна как на это смотрит? На избушку… и все остальное,– осмелился спросить Виктор.
- На избушку, я думаю,…  кто от  избушек отказывается? А на все остальное – ты ее спроси. Она не кукла бессловесная.
- А почему вы ее не позвали?
- А потому что ты меня позвал на стрелку. А у нее от меня секретов нет. Одно скажу, Оля бабенка ладная.
- Она стихи пишет, - Виктор стало интересно посмотреть на реакцию Миши. Тот криво улыбнулся
-  Знаю. Это Таня ее стихами заразила. А Оля Танюше подыгрывала. Поэтесса. Ей только стихов не хватало. Не она, тебя бы в ментовке закопали. И то потому тебя вытянули, чтобы ее за собой не потянул. Ее судьба побила. Ее мать – моя старая знакомая.  Муж с ребенком бросил. С Олей, значит. А потом  и Олю муж с ребенком бросил. По тому же раскладу.  А потом Галку, Олину дочку. Вот они и куковали. Одни бабы. Денег мало. А у меня как раз маза пошла. Но маза такая, что нужно ездить. Волка ноги кормят. Вот я и подкинул ей халтурку: подкатить как бы случайно к Танюхе. Ну, чтобы  мне быть спокойнее. Но конечно, мне на масть ложилось, чтобы Таня ничего не подозревала. И она таки не подозревала. Вообще витала в облаках. Это я тебе для сведения. Чтобы ты не витал в облаках.
- а я и не витаю.
- Да судя по твоим заявам – витаешь.  Так вот про Олю. Когда Таня  заболела, Оля, спасибо ей, многое на себя взяла. Я мог спокойно своими делами заниматься. И про завещание Оля знала. Танюша с ней советовалась. Оля мне сообщила, что да как, когда еще Танюша только  прикидывала, что кому отписать. Ты уже тогда стоял в списке.
- А что же она Тане не насоветовала сделать операцию?
- Тогда она еще  на Таню только выходила. Тогда тут ты круги вил. Я знаю, что ты ей советовал, и что наобещал. Плохо советовал. И  Таня тебя не послушалась.
- Я круги не вил. Видно, не хватило мне влияния. Послушала бы меня, была бы жива.
 

Чтобы улеглось волнение, нужно время. Чтобы исчез холодок на сердце нужно куда больше времени. Новости как газеты, должны отлежаться. А таким новостям, какие Виктор узнал от Миши, лежать и лежать. 
 Виктор, не чуждый самоанализа, сравнивал свое поведение с тем, как он ждал на праздник маминого пирога. Прежде, чем пирог будет подан  к столу, - это вечером, - к нему подходить запрещалось. Витя хоть и  хотел полакомиться пораньше, виду не подавал. Занимался своими делами. Знал, что пирог никуда не денется. Так, решил Виктор Анатольевич, и дом никуда не денется.  Там сейчас живет Ольга Петровна? И напоминает о себе только редкими звонками.  И то  о доме не говорит. Пусть живет на здоровье. Подойдет день, когда она заговорит.

Миша давно покинул город. А Виктор так и не прояснил  некоторые вопросы. Хотя Миша вряд ли подсказал бы ему.  Первый вопрос водила ли Ольга Петровна Таниным пером, когда та составляла завещание? Исходя из Мишиных  признаний, с проектом завещания  Ольга Петровна была знакома. Тогда второй вопрос, как Виктор попал в завещание?  По подсказке Ольги Петровны? И третий вопрос, может быть все как раз наоборот: Таня хотела одарить его, а  мысль пристегнуть лучшую подругу Тане пришла в голову уже потом. И не без рекомендации подруги. Короче, одни вопросы.  И не зная ответов, не знаешь как себя вести. Если раньше он мог спокойно приударить за Ольгой Петровной. И  даже если бы их отношения зашкалили до вулкана, они оставались бы отношениями неимущих. А теперь их связывают имущественные отношения. И тут совсем другая песня.

В нечастых  вечерних телефонных разговорах ни та, ни другая сторона не заводила речь об имуществе. Одна сторона сообщала, что ею написан цикл пронзительных стихотворений. Противоположная сторона  соглашалась послушать по телефону, и обещала приехать, когда выкроится время. А время шло.
 Виктор теперь посматривал на календарь, отсчитывал, сколько остается до часа икс.   Теперь им овладело беспокойство,  ощущение  уходящего времени, недоумение, почему Ольга Петровна не переходит к главному вопросу. Чтобы держать руку на пульсе, Виктор даже отказался от поездки в пансионат, которую  еще год назад себе выбивал. Он рисовал себе картину, как Ольга Петровна, наконец, отбросит условности и скажет, что пора поговорить. Он приедет, она пронзительно поглядит ему в глаза, как Наташа, когда она была молода, и спросит, неужели она ему так не нравится, чтобы забиться в своей малосемейке раком отшельником? Такой дом – это серьезный довесок. И тогда все разрешится хеппи-эндом, как в индийском кино.

 А тем временем он связался с адвокатом Лени Бромберга.
- Ничего особенно я в этих бумагах не нахожу. Завещание как завещание. Составлено грамотно.
- А если вдруг кто-то из нас умрет? Что тогда? – спросил Виктор.
- В завещании это не оговорено. Если кто-то из супругов умрет, другому останется  совместно приобретенное имущество. Как обычно, если нет других соглашений. И что тут такого? У меня, например, есть жена. Если я умру, она наследует. Если она умрет – я наследую. Чего вы боитесь?
- Этого и боюсь, -  слова адвоката  не успокоили Виктора, а только напугали.
 - Ну, знаете. Волков бояться – в лес не ходить.

 Но Виктор не успокаивался. В его голове сложилась цепочка. Ольга Петровна знала содержание завещания. Она знала, где лежат  те таблетки, что Таня приготовила себе на крайний случай.  Судя по ее деловитости во время ночного нападения,  ей не сложно было войти в дом, и проскользнуть мимо спящей Нины Григорьевны. А даже если бы Нина Григорьевна проснулась, увидев Ольгу Петровну, не удивилась бы. может быть, это была не первая, но удачная попытка  Ольги Петровны.  И вот Таня  внезапно умирает и уносит тайну  своей смерти в могилу. И Ольга Петровна не говорит милиционерам, что у Тани были таблетки. А говорит зачем-то ему. Все  это наводит на мысли.

Ольга Петровна снова звонила и снова говорила о стихах и снова спрашивала, когда же он приедет в гости. И он снова обещал приехать. А пока он занят. Очень серьезные вопросы накопились.  Чтобы  обсосать такие серьезные вопросы, требуется время. И чем серьезнее догадки, тем больше времени. Нужно  попросить  адвоката, чтобы он навел справки об Ольге Петровне. 
 
Наверное, адвокат действовал топорно.  Вечером позвонила взволнованная Ольга Петровна. Какой-то черт и собирает о ней всякие сплетни. Был у нее на работе. Говорил с соседями по подъезду. Но это не милиция. Еще бы, ей не пугаться,  став в одночасье почти владелицей особняка и  получив пулю. Станешь пугаться  каждого шороха.  Почему бы Виктору не приехать?

 Вот он – хэппиэнд, подумал Виктор. Наконец. Настало время объясниться. То она грустила по подруге, то она  писала стихи. А Виктор, который меньше грустил и стихов не писал,  ждал простого разговора о любви. Сам он избегал открываться первым, объясняя себе, что та симпатия, которую он испытывает к Ольге Петровне – пока далеко не любовь. Слава богу, Ольга Петровна не заподозрила, что сведения собираются для Виктора.

 Он приехал. Но объяснения и хэппи-энда не состоялось. Ольге Петровне было  плохо.  Не выспавшись, как следует, он утром уехал на работу, оставив Ольгу Петровну рядом с таблетками. Днем позвонила дочка Ольги Петровны: мама лежит в больнице.  Сердечный приступ. Мама  просит, чтобы он немного пожил в доме. Это ведь и его дом. Ключи у нее в больнице.

Время рвануло  как на  финише стометровки. По пути больницу Виктор  высчитывал, сколько Ольге Петровне там придется лежать, и могут ли  зарегистрировать, если невеста лежит в стационаре. Он искал ее палату. Сестра позвала дежурного врача.

-  А вы ей кто?- спросил врач.
- Ну, так, знакомый.
- Нет,   знакомым к ней нельзя.  Она плоха.


 Так он и не получил ключей от дома.  Когда он приехал на следующий день, после работы, уже другой  дежурный врач задал все тот же вопрос.
- Вы кто ей.
- Знакомый, - сказал Виктор, и уточнил, - Друг.
- Вы опоздали, - сказал врач, - Примите мои соболезнования.