Дух охотника

               
                Посвящается  известному  Ковровскому  охотник  Льву  Викторовичу Жирнову,  ушедшему  из  жизни  семь  лет  назад.  Душа  его  до  конца  дней  оставалась  молодой.  Самое  естественное  к  нему  обращение  -  просто  по  имени.

        Как-то  мы  с  Лёвой  и  его  женой  Ларисой  приехали  в  деревню  Голышово  во  время  разлива  реки  Клязьмы.  Осмотревшись,  я  ахнула  от  восторга!  Кругом,  до  самого  горизонта,  окаймлённого  лесом,  -  необъятное  море.  В  этом  водном  пространстве  то  тут,  то  там  -  островки  деревьев  и  кустарников.  Ещё  не  опушившиеся  листвой,  они  были  живописно  голыми,  как  на  гравюре.

       Мы  сидели  на  зелёной  травке  высокого  берега.  Майское  солнце  весело  улыбалось,  широко  раскинув  лучи.  По  воде  рассыпались  розовые  блики.  В  голубом  небе  парили  белые  чайки.  Иногда  они,  стремглав,  опускались  вниз,  выхватывая  из  воды  добычу.  Тёплый  ветерок  гладил  волосы,  нежил кожу  лица  и  рук.  Заворожённо  созерцая  и  впитывая  краски,  звуки  этого  рая,  я  услышала  голос  Лёвы.

      Он  читал  стихи  Омара  Хайяма.  Мудрость,  оптимизм,  изящество  его  поэзии  усиливали  радостное  мироощущение.  Возникла  пауза.

      Вдруг  совсем  рядом  раздалось  кряканье  утки.  Я  стала  высматривать  её  на  воде,  но  тщетно.  На  берегу  послышались  посвисты  скворца.  Потом  -  рулада  из  песни  варакушки.  И  снова  они  звучали,  чередуясь.  Я  осматривала  кусты  и  деревья,  но  певцов  нигде  не  находила.

 
      - Совсем  близко,  но  где?  Ты  не  видишь  птиц?  -  Спросила  я  Лару.
 Она  улыбнулась:  -  Да  это  Лёва  развлекается.


      Я  слышала  из  рассказов  охотника  о  его  способности  подражать  птицам,  но  не  ожидала,  что  так  натурально.

      Вдруг  над  водой  взлетели  к  небу  солнечные  итальянские  мелодии  из  репертуара  Марио  Дельмоника.  Пел  Лёва.  Природа  для  него  -  родной  дом.  Ощущая  её  близость,  он  раскрывался,  начинал  сверкать  гранями  своих  талантов.

      Мы   находились  в  самом  шикарном  театре  нерукотворного  зодчества,  среди  живых,  прекрасных  декораций,  и  любовались  игрой  одного  актёра.  В  «антракте»  подошёл  местный  охотник,  знакомый  Лёвы.  Завязалась  беседа.  Голышовец,  заметив  наши  блаженные  лица,  устремлённые  к  водному  царству,  сказал:
      -  Моя  бабушка,  сидя  на  завалинке  у  дома,  любуясь  рекой,  деревьями,  природой,  говорила:  «Ну,  кто,  кроме  Творца  нашего,  Господа  Бога,  может  содеять  такую  красоту»?!

Лёва  согласился:
      -  Да,  не  без  Творца.  Я  всё  это  понимаю  и  принимаю.  Мой  дед  был  священником.


       Он  встал.  Подошёл  к  воде,  перекрестился,  прочитал  молитвы,  довольно  длинные  и  не  очень  известные.  У  него  была  прекрасная  память.  В  этом  тихом,    омытом  водой,  освещённом  небесным  светилом  уголке  природы,  молитвы  прозвучали  апофеозом  окружающей  возвышенной  чистоте.


       Когда  ушёл  гость,  я  обратилась  к  Лёве  с  вопросом:
      - Расскажи,  что  заставляет  тебя  покидать  тёплую  квартиру,  бродить  ночью  по  сырому,  холодному,  тёмному  лесу,  ночевать  на  земле?

       Охотник  достал  из  кармана  помятую  зелёную  тетрадку  и  сказал:
      -  Ну,  всего  рассказать  невозможно,  но,  если  хочешь,  прочитаю  своё  стихотворение.  В  нём  есть  частичный  ответ.  Называется  «Глухари».
     -  Читай,  -  сказала  я,  сменив  позу  на  более  удобную,  и  приготовилась  слушать.


      Начиналось  второе  театральное  действие.  Занавес  открылся  снова.  Над  водой  парил  дух  охотника,  переливаясь  многообразием  его  оттенков.


       Недавно,  встретившись  с  Ларисой,  вспомнили  Лёву  и  этот  день  в  Голышово.  Я  попросила  её  найти  тетрадку  с  памятным  стихотворением.  На  днях  она  передала  её  мне.  Истинный  охотник  о  себе  самом,  как  умел,  как  мог.
                «Глухари».

                Люблю  я  пору  весеннюю,  мне  душу  радует  она.   
                Да,  ни  с  чем  несравнима  эта  неугомонная  пора.
                Люблю  бродить  по  весёлым  рощам,
                Атласных  берёзок  касаясь  рукой,
                Сидеть  на  пеньке  часами,  совиный  слушая  вой.


                А  на  вечерней  тяге  вальдшнепа  долго  ждать,
                На  сон, у  костра  укладываясь,  еловые  лапы  ломать.
                Ночью,  тревожно  проснувшись  от  звона  будильника, 
                которого  нет,
                Лихо  шагаю  по  просеке,  чтоб  не  настиг  рассвет.
                Хрустят  стеклом  разбитым  лужи  под  сапогом,
                Плачет  берёза  невинная,  раненая  топором.

               
                Вот,  наконец,  заветный  мой  глухариный  ток,
                С  которого  еле  слышен   паровоза  далёкий  гудок.
                От  напряжения  слуха  шумы  в  голове  кипят.
                Как  великаны  хмурые,  сосны-гиганты  спят.
                Висит  темнота  омертвелая.  Иначе  ступить  не  могу,
                Чтоб  не  встревожить  деву,  кристальную  тишину.


                Но  вот  застонало  что-то… Мурашки  по  коже  пошли.
                То  на  болоте  проснулись  гости  весны  -  журавли.
                И  вновь  на  мгновенье  всё  замерло  в  преддверии 
                близкой  зари…

               
                Чу!  Молоточками  дробно  «затукали»  древнюю  песнь 
                глухари.
                Сердце  взлетело,  забилось,  в  коленках  дрожь  не 
                унять.
                Спящий бор глухари пробудили и жаждут крыльями весну
                обнять.


                Вокруг всё шипит и щёлкает, как над кузнечным двором,
                И от великой радости к горлу подступает ком.


                Под песню ружьё раскладываю, патроны дрожат в руке,
                Бросаю куртку промокшую, чтоб подходить налегке.
                Сердце готово вырваться, вспыхнул страстей ураган:
                Вон там, на сосне, в поднебесье,  токует  глухарь-
                великан!
                К  востоку  -  орлиным   клювом,  ко  мне - павлиньим 
                хвостом.
                И  я,  до  земли  пригнувшись,  подкрадываюсь  хищным 
                зверьком.


                Ружьё,  распрямившись,  вскидываю.  Мушка  прыгает вверх. 
               
               
                Петух  головой  кивает,  как  в  брачной  пляске  стерх.
                Не  видит  за  страстью  любовной  опасности  великан.
                А  я,  назад  отступивши,  ногой  попадаю  в  лисий 
                капкан. 
                Лязгнула    железяка  ржавая,  оставленная  кем-то  с 
                зимы,
                Взмыл  исполин  с  вершины  и  не  погиб  без  вины.


                Можно  не  быть  поэтом  и  вовсе  стихи  не  писать,
                Но  о  весеннем  чуде  хочется  всем  рассказать.

               
                Март 2014 года. Маргарита Лосевская.