Каштан

   Каштан рос в нашем дворе всегда. Могучий как страж, стоял он в конце двора у хозяйственных ворот. Его раскидистая крона укрывала полдвора от дождя и жары. Под ним лежали дрова, припасенные для зимы и приготовления пищи. Здесь  школьником. я их рубил каждый день. Здесь же стояла будка, в которой жили мои лучшие друзья – собаки охранявшие дом и двор. Сначала Волчок, потом Пальма, ее сын Барс. Когда мы на два года уезжали в другое село за 25 км от Балановки(отца назначили директором школы) Волчка мы брали с собой. Но через два дня он сбежал, добрался до своей будки под каштаном.
   Весной каштан расцветал. Это всегда происходило внезапно. Еще вечером ничего не было, а утром выглянешь в окно и перед тобой вскипает гора бело-розового зефира, источающая нежнейший сладковато терпкий аромат цветения.  То каштан за одну ночь раскрыл свои почки и выстрелил к небу навстречу восходящему солнцу бело-розовые стрелы своих соцветий.
   Как хорошо было летом, укрывшись в его листве, сидеть на ветке с книгой,  и читать, читать, читать взахлеб, не замечая времени, не слыша просьб матери сходить за водой к колодцу или в магазин за хлебом. Или, взяв цейссовский бинокль отца, привезенный им с войны, вообразить себя командиром красной батареи, и, обозревая окрестности, высмотреть где притаился враг, чтобы обрушить на него град тяжелых снарядов.
   Здесь, у каштана, к яслям (кормушке для телят) мы со старшим братом привязывали бычка и обучали его бодаться. Делается это просто: «учитель», наклонив голову и сделав устрашающее лицо, с грозным криком «Му!» глядя в глаза бычку изображает бодание. «Ученик» оказался  способным. Уроки усвоил быстро, и однажды, когда брат приступил к очередному сеансу, коротко мукнул, и одним толчком своей головы с уже появившимися рожками крепко впечатал его в ясли. Понадобилось вмешательство взрослых, чтобы вызволить из яслей незадачливого учителя.
    Каштан многое видел. Дед когда-то под ним вкопал в землю столик с двумя скамейками, и несколько поколений нашей семьи любили за ним присесть и поговорить, отдохнуть, подумать.
    В августе 1945 года впервые после фронтов Великой Отечественной войны за столиком встретились за графином доброго вишняка, настоянного бабушкой Таней на спирту в дубовой бочке отец и два его старших брата – три боевых офицера, приехавших в отпуск к родителям и на свадьбу моего отца и моей матери. В той проклятой войне нашей семье повезло, как мало кому. Трое  сыновей воевали с первого дня и до конца. Старший, Костя – на кораблях Балтикн. Для него и в 45-м ничего не закончилось. Он воевал на тральщиках, а они до 50-года тралили Балтийское море, набитое минами, как суп клецками. Бывало, за сутки там подрывали до 1000 мин. В 1948 году капитан III ранга Романенко за траление был награжден орденом Отечественной войны I степени(этим орденом после войны награждали только за дела, связанные непосредственно с Великой Отечественной войной). Средний, Павел, войну начал тоже на Балтике, командиром отдельного батальона первой в Советском Союзе регулярной бригады морской пехоты(не путать с наскоро сколоченными морскими стрелковыми  бригадами, которые отличались отчаянной храбростью, но не имели специальной подготовки в качестве морской пехоты). С 1942 года воевал командиром стрелкового полка. Войну закончил в Германии полковником, заместителем командира стрелковой дивизии. У Кости и Павла это была вторая война. Они захватили еще и финскую. Павел – командиром стрелковой роты. Первый Орден Красного Знамени, и первая рана в ногу, которая потом всю жизнь периодически открывалась. Костя – политработником в морской стрелковой бригаде. Младший, Фаня(мой отец)начал воевать с первого дня на Крайнем Севере курсантом учебного дивизиона артполка закончил капитаном Войска Польского, зам. командира артиллерийского дивизиона в Берлине. Все трое были ранены(отец – 5 раз, в 1958 был признан инвалидом войны 1 группы, через 2 года умер.), но победили и остались живы!!!
   Здесь моя мама помешивала варенье из крупных красных вишен, варившееся в большом медном тазу на двух кирпичах, поставленных на ребро, большой ложкой снимала вкуснейшую пенку в стоящую рядом тарелку. Я был ее первым помощником в этом процессе, по ее команде следил за огнем, подкладывал хворост, а улучив момент, когда мама отворачивалась, быстренько хватал с тарелки ложку-другую пенки, и не было в этот момент для меня на свете лакомства вкуснее!!
  За этим столиком отец летними вечерами учил меня играть в шахматы, а мать, сложив на груди натруженные руки, отдыхала от вечной работы в огороде, любовалась нами, и своим цветником, от которого исходил непередаваемый чарующий аромат матиолы и других цветов.
   Стрела шоссе Одесса – Винница стремительно врезается в старинное украинское село Балановка, превращается в его главную улицу, и нанизав на себя гроздья утопающих в садах белых хат с разноцветными крышами, каменные постройки имения Любомирских – Собаньских – Потоцких XVIII – XIX веков, карты прудов рыбоводческого хозяйства, действующую каменную мельницу, возведенную в 1647 году крепостным инженером Тимофеем. Полещуком, турецкую сторожевую башню второй половины XVII века, и снова хаты в садах, как раз за нашим двором снова превращается в шоссе, и резко сорвавшись вправо вниз, под ветви акаций, растущих на нашей меже,  перепрыгивает через мостик и мчится дальше в леса на Ободовку, Тульчин, Винницу в большой мир.Каштан был последним, кто взмахом своих ветвей провожал уезжающих сельчан, и первых встречал возвращающихся, когда автобус выныривал из - под акаций, и, натужно урча уставшим за дорогу мотором.
    По этой дороге уезжали и мы. Сначала мой старший брат в техникум, в армию, в далекую Москву в строительный институт, и снова в армию, уже офицером. Следом за ним и я в Москву, на истфак университета. И еще много раз возвращались и уезжали на каникулы, в отпуска. И каштан провожал и встречал нас, и слушал наши беседы за столиком. И уже не меня, а моего сына он заботливо и ласково принимал в свои объятья.
   В августе 1990 года под каштаном сидели трое друзей детства – я, офицер, только что вернувшийся из очередной командировки в горячие точки, мой двоюродный брат, капитан 1 ранга из Ленинграда, и учитель истории из местной школы. Говорили о том, о чем язык не поворачивался говорить – надвигающемся распаде СССР. Я тогда доказывал, что выход Украины из Советского Союза приведет ее к краху, победе крайне правых националистов и, как следствие, внутреннему вооруженному конфликту, что линия разлома(а возможно, и линия фронта) пройдет где-то восточнее Харькова Говорил, и сам не очень верил, что этот прогноз реализуется с такой ужасающей точностью. Учитель истории доказывал, что для Украины будет только лучше, если она обретет независимость, и не будет больше кормить другие республики. «Вот тогда заживем!!». На мой аргумент о возможных конфликтах, ответил: « Если надо будет, повоюем». (В Советской Армии служил в России, в Алтайском крае. Оттуда, из Бийска, привез русскую жену. В Бийске поступил заочно в пединститут и туда ежегодно, два раза в год ездил на сессию). Зная его упрямый, задиристый характер, видел, что он сам не очень верит в то, что говорит. что Моряк молчал.
   Зажили… В 1991 году в селе было 4,5 тысячи жителей. Колхоз имени Кирова, колхоз – миллионер(с годовой прибылью не менее миллиона рублей). Помимо традиционной продукции(сахарная свекла, пшеница, горох, продукты животноводства) производили гречневую крупу, подсолнечное масло, мед, горчицу, хрен. Колхоз полностью выполнял планы госпоставок, реализовывал свою продукцию на рынках Украины, России, наладил поставки за руьеж.  Благосостояние жителей – машина почти в каждом дворе,(не в кредит!) Почти не стало старых домов, колхоз выстроил целую улицу усадеб для специалистов. Детский комбинат построенный,и полностью обеспечиваемый колхозом. Сейчас в селе 3600 жителей(столько было в 1830 году при крепостном праве.) вместо колхоза филиал холдинга «Мироновский хлебопродукт», где заняты 360 чел. Остальные промышляют в России, или на плантациях Польши и Италии. Холдинг принадлежит банку Ротшильда. Совет директоров возглавляет австралийский предприниматель господин Гир. Сахарную свеклу, основную техническую культуру, приносившую значительную часть прибыли, не выращивают с 2008 года. Сахарный рынок России был утрачен сразу(по инициативе «независимой» Украины, которая ввела дикие пошлины на экспорт в Россию), на рынки Европы украинский сахар никто пускать не собирался. У остальной продукции рынок также ограничен.
   Несколько лет спустя мы с братом продали дом, а  мать увезли к себе, в Россию. Она не могла уже оставаться одна. Да и опасно стало. Мать в селе очень уважали, за 51год работы она, медработник, приняла более 1000 родов, неоднократно спасала людей после аварий на дороге. В любое время дня и ночи щла на вызовы к больным. Но после ликвидации советской власти подняли голову некоторые родственники бывших полицаев. Полицаев во время оккупации было немного. Всего 10. Но лютовали хуже чем их хозяева румыны(у нас была румынская зона оккупации). В 1944 году, когда их судили, мать была главным свидетелем обвинения. С тех пор кое-кто злобу затаил. А когда «власть переменилась» раздались угрозы. В последний раз мы посидели под каштаном.(Кстати, в том  году он впервые не зацвел) Каштан в последний раз печально протянул вслед увозящему нас автобусу руки – крылья своих веток.
    Больше я в Балановке не был. В 2007 году мать гостила у младшей сестры в Казатине. Там на рынке она встретила соседку, которая сообщила ей сельские новости, и упомянула, что хата наша стоит, в ней новые хозяева, а вот каштан усох на следующий год после нашего отъезда. Я знаю, он не усох, он умер. Закончилась жизнь нашей семьи в Балановке, закончилась и его жизнь.