Первые шаги, глава 4. Наставник

4. Наставник.

- Вызывал, Кирилл Игнатьевич?
- Заходи, Федя, присаживайся.
- В чем дело?- закуривая и пуская тугую струю дыма,  гнусавым, крикливым голосом произнёс бригадир сверловщиков, парень лет тридцати, с нездоровой  полнотой, среднего ростика. В нагрудном кармане спецовки виднелась грязная записная книжка, замызганный  карандаш, из под, давно не стиранной, спортивной шапочки выбивались черные кудряшки волос. Маленький нос, подвижный рот, пухленький подбородок, придавали лицу добродушный вид, если б не наглые, выпученные глазки.
- Вот что я думаю, Федя, к нам парнишка один устраивается, после школы...
- Кирилл Игнатьевич, да когда же матрицу изготовят,— ворвался в конторку слесарь-наладчик Пётр  Думов,- только и осталось, установить её, и пресс запускай,- прихрамывая на левую ногу, не обращая внимания на Федьку, он грозно надвигался на начальника,— тебя на кой черт сюда поставили, начальник ты, или кто? Завтра же…
-  Погоди, Петро, сейчас с Федей закончу, потом рви меня на части.
-  Н-е-е-т!- опираясь тяжёлой ладонью на край стола, продолжал Думов.            - Я спрашиваю, когда штамп будет готов...
-  Сядь,- рявкнул Пузанов, - покури, успокойся, в конце концов. Думов ворча, но уже потише, примостился на стул.
- Так вот, Федя, парня принимаем одного, после школы. Как ты смотришь на то, чтоб к тебе в бригаду поставить, учеником. А?
-  В бригаду, школяра, салагу! - взвился Федька. - Вы что, смеётесь? Нам план делать надо, а тут с ним возись. Нет, на кой хрен он нам нужен. Нет, Игнатьич, и не уговаривай.
- Федя, он только месяц в учениках походит, а там разряд присвоим.  Ну?
- Нет, я сказал, нет. Все! Последнее слово. Надо правильно воспринимать действительность, и попробуйте только сунуть его к нам. Мы вам план сделаем, сами прогорим, но и вы попляшите.
- Федя, вспомни, как сам-то начинал.
- Сам, ха. То было давно и не правда. Всё? Я свободен?
- А что за парень-то,- вмешался  Думов.
- Салагу, школяра, и мне на шею, нашли дурака,- Федька с матерками выскочил из конторки.
- Да,- Пузанов нервно достал папироску, закурил,- паренёк один, в институт не поступил, решил к нам устроиться.
- А что, хороший парень?
- Пацан то вроде ничего, толковый. Хотел к  Федьке в бригаду, на помощь бонки резать. Да сам видел, разве с таким договориться. К кому же теперь его приставить?
- Ладно, приписывай ко мне.
- Наладчиком что ли? Рано ему ещё.
- Зачем, пусть поработает резьбонарезчиком, как ты и хотел. Осмотрится, себя покажет. А потом, если действительно толковый, натаскивать начну по наладке.
- А что, идея. Ну, Петро, выручил, спасибо.
- Спасибо рано говоришь, ответь, когда штамп изготовят. Завтра Глаша из отпуска выходит, а пресс стоит.
- Да успокойся ты, Петро, после обеда привезут, устанавливай.
То-то,- поднимаясь, улыбнулся наладчик,- давно бы так. А за парня не беспокойся, если не лентяй, человека сделаю,- и качающейся походкой направился к двери.

Повредил ногу Петр Думов ещё до войны. Придя на завод, точнее в автомобильные мастерские (это в конце пятидесятых предприятие стало специализироваться по выпуску радиаторов и других тракторных запчастей)!   
   И если бы не трагическая случайность - чугунная болванка, плохо закреплённая токарем в патроне станка, вырванная резцом, ни угодила бы  в колено Пете, то быть бы ему на фронте, защищать бы Родину.
  Не довелось, однако Думову понюхать пороха, и, сильно страдая, от этого, от своего нечаянного калекства, вкладывал всю силу, всю мысль, воображение, собственное нутро, сердце – все отдал работе. Прирос к заводу намертво.
   И если не довелось Петру понюхать пороху, то мог по запаху, с закрытыми глазами, определить металл.  Более чем за тридцатилетний стаж работы на заводе знал в совершенстве оборудование, добрую половину которого сам устанавливал и налаживал.
Огромный  авторитетом имел на заводе, и всё же, всю жизнь он ругал, бил кулаком свою калеку - ногу, которая помешала ему тогда в сорок первом, выполнить свой мужской долг перед Родиной - защиту её, с оружием в руках.
И хотя, давно уж мирное время, и Думову под пятьдесят, но досада и горечь за тот случай, не покидала его ни на минуту. И, всякий раз, как только, разговор заходил о военной поре, Думов мрачнел, замыкался в себе.
     Высокий, с глубокими морщинами на лбу, сильно хромающий на левую ногу,  его фигура ни у кого не вызывала и тени сострадания, да и разве может сильный человек вызвать подобные эмоции.
Твёрдо шёл он по дороге-жизни своей качающейся походкой.

Продолжение
http://proza.ru/2020/07/09/1781