Разведгруппа

ФРАГМЕНТ ИЗ КНИГИ "ОГОНЬ И ПЕПЕЛ"

...Тут командира, как будто кулаком, жёстко ударили в грудь. Толчок был сильным, наотмашь. Пришлось упасть на четвереньки и отхаркать побежавшую изо рта кровь. Так бывает только при поражении дыхательных путей.
Так и есть: дышалось с надрывом, с хрипом, с блевотной тошнотой под ложечкой. Неужели?.. Холодная дрожь морозом ударила до кончиков пальцев, липкий пот мгновенно обволок всё тело от пяток до корней волос.
Сознание пронзило искреннее удивление: кто же так хлёстко ударил, немца-то рядом вроде не было. Тронул грудь – рука в крови, от боли пришлось даже вскрикнуть. Что это? Всё, значит? Неужели ранило? Эх, не вовремя, не к месту…
Захотелось вскочить, но с первой попытки не получилось. Вторая была вообще очень болезненная, аж сознание помутилось. Однозначно, руки-ноги не слушались, не подчинялись разуму. Только в горячке боя мозг продолжал работать чётко, ясно, без замедлений.
Неожиданно перестали слышаться оглушающие звуки выстрелов. Перехватило дыхание. Веки налились свинцом, глаза сами собой стали закрываться. Захотелось прилечь на травку. Подумал, что если лихоманка пронесёт мимо, встанет без проблем и скорёхонько двинет дальше. Однако не получилось выйти из забытья, вроде как заснул под звуки перекрёстной стрельбы.
Совершенно неожиданно Володька почувствовал, что встал на ноги. Живой и слава богу! Огляделся кругом. Радостно стало на душе, Ирина была уже вдалеке, а остатки разведгруппы ожесточённо отстреливались совместно с вторым эшелоном прикрытия. Их так учили при подготовке к выбросу в тыл врага. Хорошо. Значит, живыми останутся ребята, спасутся. Доживут до победы. Славненько.
– А мне-то что здесь канители разводить? На раз плюнуть, на один рывок дистанция. Кстати, куда я уронил свой ППШ?
Смотрю, рядом лежит Серафим, голова вся в крови. Видимо, хана пацану, не жилец больше наш проводник. Не обидится кореш, если я его ствол для пользы дела прихвачу? В горячке схватил его винторез и дёру до заветного прикрытия. Глянул вниз на дуло мосинки, а в руках не увидел ничего.
Ужас! Что со мной творится-то такое? Я же её лично своими руками на бегу прихватил. Невероятно. Что тут поделаешь, без оружия идти на прорыв смерти подобно. Снова пришлось вертаться до Серафима.
Ещё раз нагнулся и схватил винтовку. Не получилось быстро вооружиться, пальцы не прихватывают цевьё. Как так, не понял? Ещё, ещё раз попытался схватить в горсть оружие – бесполезно. Рука проходит чуть выше, а саму трёхлинейку пальцы схватить никак не могут.
Вдруг на меня хандра какая-то напала. Полная апатия к происходящему. Не к добру это во время боя дистанцироваться от сложившейся ситуации. Для всех она может закончиться смертью. Непорядок. Прихватил я в объятия рядом стоящую берёзку, опёрся на белоснежный кряж. Батюшки мои, сердце радостно забилось.
Смотри-ка ты, стрельба прекратилась, а навстречу идут красноармейцы из группы резервного прикрытия. Наши! Счастью не было предела. Гляди-ка, и офицер впереди с ними вышагивает, с бравым видом по сторонам поглядывает. Неужели не мерещится, взаправду всё видится? Должно же было повезти когда-то. Всю мою сущность радость обуяла. На всех парах рванул к ним и заорал благим голосом.
К великому удивлению, вместо приветственных слов и дружеских рукопожатий красноармейцы сделали вид, вроде как не слышат, не замечают своего товарища. Пришлось первому отдать честь рядом стоящему офицеру и восторженно закричать от счастья встречи. Естественно, подчеркнул в обращении, что не гоже так поступать с однополчанами: я же ещё живой, только слегка раненный. А эти сволочи ни гу-гу, так и прошли сквозь меня.
Ничего не ясно. Разум не мог осмыслить происходящего лицедейства. Я с удивлением стал хватать последних в строю за плечи, за рукава гимнастёрок, одному даже попытался подножку поставить. Тот даже не споткнулся, перешагнул ямку, заодно и мою ногу. Бесполезно. Рука вроде бы только хочет дотянуться, но проходит поверх тела. Фантастика.
Пришлось внимательно приглядеться к происходящим событиям. По всему получалось, что дотронуться до пацанов не хватало какой-нибудь пары сантиметров. Однако на землю встать ногами тоже не доставал с вершок. Выходило, что я парил над луговиной, не касался своими стоптанными яловыми керзачами травушки-муравушки.
Тоска забила в сердце. Пришло осознание полнейшего одиночества. Такой крутой печали, отродясь, у меня не бывало в душе. Оскомина во рту появилась. Горечь в сердце. Обида возникла, что так всё плохо в моей судьбе закончилось. Мрак. Неужели помер, или видится что в галлюцинации?
От безысходности пришлось вспомнить родню, мать с отцом, брата, сестру. Как-то быстро получилось воскресить в памяти отчий дом. Думаю, дальше-то что приключится? Батюшки мои! Гляжу, мать стоит напротив, смотрит на меня с тоской и укоризной.
– Мамочка, неужели встретиться захотелось? Воочию решила увидеть наследника своего? Как ты здесь-то за тыщу вёрст оказалась? Кругом война, смерть, опасность подстерегает, а ты наплевала на всё и заглянула ко мне, к своей кровиночке.
– Что ты, что ты, родненький сыночка! Ты же знаешь, как я тебя люблю, младшенький мой! Для матери нет преград на земле, когда речь идёт о помощи.
Сердцу не прикажешь, не могла не заметить твоего плохого состояния души. Вот пришла посмотреть, как тебе служится, как дела на войне? Придётся напомнить, что ты обещал обязательно вернуться. Дома в тебе души не чают.
Мы с отцом тоже ждём не дождёмся, когда женишься и подаришь нам внука. Он будет играть на завалинке, в школу пойдёт, картинки с мирным небом рисовать будет. Мы его всем сердцем любить будем, холить, лелеять внучка своего.
– Мам, но мы же похоронили тебя за два года до войны. Откуда ты появилась, если умерла? Вся деревня на поминки приходила, разговоры вели за уснувшую светлую головушку. Иконке в красном углу кланялись, счастья в загробной жизни желали. Отец Иоанн службу по тебе отслужил. Отпели, как полагается.
А гроб несли через всю деревню на руках. Можешь себе представить, сколько это километров до погоста? Когда проходили мимо дома тёти Дуси, во дворе стояла бабка Матрёна и причитала, подняв руки к небу.
Нехорошо поступили самые близкие тебе люди: старшая моя сестра и брат из города не приехали. Некогда им было. Сказывали, что комсомольских дел у них там великое множество. Бог им судья.
Как же так случилось, что стоишь передо мной сейчас на самом что ни на есть переднем крае нашей обороны во время боя, да ещё с виду живая-здоровая? Или мне снится-кажется всё? Невероятно.
Матушка ничего не сказала в ответ своему сыну Владимиру. Глянула молча с укоризной. Повела взглядом, дескать, не видишь, что ли, сам? Вот же я перед тобой, наяву. Хотя через пару секунд не выдержала, промолвила:
– В груди поселилась тревога. Неспокойно на душе. Волнуюсь шибко. Очень-очень захотела увидеть лапоньку-сыночка, удостовериться в реальном положении дел.
Теперь вот стою перед тобой, смотрю во все глазоньки, любуюсь. Хорош, парень. Баский ты у меня вырос. Красавец!
Совершенно неожиданно мамочка упала на колени. Вцепившись в сырую землю руками, повалилась набок и по-бабьи громко запричитала:
– Владимир! Вова! Вовочка, кровиночка моя родненька-а-а-ая! Горе ты моё, горюшко-о-о-о!..
В ответ — тишина, только всхлипы и хрип из материнского горла. Однако, встав с колен, горестно махнув платочком, мама повернулась спиной и пошла вслед за уходящими бойцами из группы прикрытия. Невероятное зрелище. А может быть, это игра воображения?
Не говоря ни слова, Владимир пошёл за матушкой по пятам. Когда взгляд к земле опустил, ба... Чудеса!.. А мамочки-то уже и вовсе поблизости нет. Простыл след родного человека. Не видать никаких отпечатков, не слыхать милого сердцу отголоска, нет последствий неожиданной встречи. Как будто растворился образ среди ребят, спешивших на подмогу. Что делать-то?
Пошёл Владимир по заливному лугу в сторону болота, вроде бы там знакомая тень промелькнула. Смотрит, а вместо матушки его погибшая разведгруппа сидит на топляках возле прибрежной осоки. Мужики разговаривают не спеша, курят, пускают дымок «козьими ножками»...