Ч. 1, гл. 7 Первый шаг к власти

Тёмный плащ тяжёлыми складками болтался на тощем и жилистом теле Сэмура.
Передвигался он быстро, широким шагом, но во всём его облике была такая уверенность и неспешность, что, казалось, он едва передвигает ноги. Кожа его лоснилась, и пот крупными каплями стекал за шиворот, но лицо оставалось непроницаемо-благодушным. Иногда он слегка наклонял голову, изображая вежливый кивок, и улыбался кому-то, но все вокруг только испуганно втягивали головы.
Ослепительно белое солнце неистовствовало как никогда. Смазались границы между предметами, исчезли оттенки – здесь господствовали лишь два цвета: слепящий блеск гладких белых поверхностей и граней, неба и моря, и чёрный цвет всего того, что оставалось в тени и являлось тенью.

Сэмур лавировал в запутанном лабиринте узких улочек, чудом избегая тупиков – Пик его знает, почему он сегодня пошёл именно через чёрный квартал, беднейший район Нижнего города. В эти минуты здесь на низких и длинных деревянных скамейках у каждого дома по одной, по двое или вереницами сидели чопорные старухи в чёрном, с бесстрастно застывшими лицами. Они держали в руках потрёпанные молитвенники, и губы их истово шевелились.

 Здесь, в обиталище Чёрных, все – даже эти старухи-монашки, в которых уже не осталось, казалось бы, ничего от живых существ, высокомерные и замкнутые, - предпочитали оставаться снаружи домов, открытые взглядам обжигающего Бога-Солнце, у всех на виду, и совершенно неважно, благоговели ли они при этом перед проходящими или осуждали их.

В конце улицы Глан находился маленький храм, сложенный из лёгкого и пористого красноватого камня, на его вершине грубо и весомо нависал тяжёлый чёрный шар в окружении таких же звезд, по ним район так и называли - Чернозвёздный. Нижний Город даже днём беспокойно шумел, пестрея яркими, загорелыми телами. Работа здесь никогда не прекращалась, в то время как наверху сейчас царила сонная тишина: изнеженные бледнокожие вэббловцы возлежали в прохладе висячих садов, прохлаждались в бассейнах и морских гротах, в сумрачных комнатах или в тенистых рощах. И даже перевернись весь мир, никто не шевельнулся бы, не посмел тревожить собственный священный полуденный покой.

В эти минуты благодушия и покоя Сэмур проникался снисходительным интересом к несчастным работягам, как к экзотике города. Он кивал старухам, словно старым знакомым – они провожали его бесстрастными взглядами. 2-3 слэйка, попавшиеся на пути, торопясь, низко поклонились ему вслед, но он, полный самодовольства, их не заметил. Он потрепал по круглой стриженой головке оборванного мальчугана, умиляясь своей доброте и не брезгливости, и при этом глубокомысленно заметил, что мальчонка довольно крепок и скоро сможет занять своё место на шахте. Его шахте.

Он вышел на набережную. Там, на табуретке, прислонившись спиной к стене дома, внутри границы, очерченной глубокой тенью, с молитвенником в руках, сидела девушка. Её милое, младенчески ясное лицо, было бледным, тонкие запястья беспомощно и неподвижно белели на коленях, грубая чёрная одежда обволакивала тонкое юное тело. Её просветлённый взгляд был отрешённым и устремлённым в никуда, словно она озирала в забытьи ведомый лишь её внутреннему взору мир.
Девушка напоминала ему чем-то Эдею – такие же тонкие черты, мечтательный взгляд, изящные светлые прядки волос, выбившиеся из-под тёмного капюшона, отороченного блестящей ажурной бейкой, и только опущенные уголки губ и безвольные руки портили впечатление.

Сэмур обратил внимание, что её чёрная одежда была траурной – наглухо закрытая, с традиционными замысловатыми вышивками, изображающими стилизованные небесные светила и морские раковины. Это сочетание говорило о том, что она – избранница Бога Солнца. Сэмур нахмурился. «Ей не место внутри пещер», - подумал он невольно. – «Можно найти ей применение более достойное. Достойное… где же? В Весёлом Доме? А почему бы и нет!» - вдруг рассердился он сам на себя за непрошеное сочувствие. – «Если она светловолоса, так теперь и молиться на неё? Нет, голубушка, ты не спрячешь своё тело и ангельское личико. Пойдёшь отрабатывать в посольскую зону, ублажать этих слюнявых представителей континента, чтоб им!» Эта мысль вызвала злорадное удовлетворение.

Девушка, будто очнувшись под его пристальным, тяжёлым взглядом, вздрогнула и через мгновение исчезла в проёме дома. Сэмур автоматически отметил номер дома. Испуганное лицо девушки долго стояло перед его глазами.

Неподвижная вода канала маслянисто блестела. На другой стороне панорама резко менялась. Широкий зелёный бульвар шёл вдоль канала, и огромные старые деревья отгораживали неприглядность Чёрного района от крикливой роскоши центральной части города, где располагались магазины, лавочки, рестораны и публичные дома, Верховный суд, жандармерия, мелкие алтарные Храмы и ещё множество других учреждений, призванных обслуживать население города. По пластиковому подвесному мостику Сэмур перешёл канал. Геометрически распланированный центр представлял собой правильный треугольник с круглой площадью Галья посередине. На неё выходили фасадами Управа и Суд, а также Большой банк и напротив него – Школа путан, затмевающая размахом и размерами всё и вся. О ней немало злословили в городе: богатое и, пожалуй, единственное в мире заведение, с танцевальными классами и библиотекой, с двумястами личными апартаментами, куда так рвались туристы, и собственной больницей.

Верхний угол треугольника врезался в Нижний город остатками древней стены с башней, откуда некогда, во время переворота, сбрасывали в канал трупы Красных жрецов. Даже с развалинами Храма Пик грандиозностью мог сравниться лишь Большой Театр. Там же, используя чудом сохранившуюся пристройку, среди берёзовой рощи стояло здание Народного Театра, которое своим причудливым видом было обязано чудаковатому художнику, скончавшемуся от тихого помешательства в одном из беднейших госпиталей.

Два другие угла увенчивали два глухих торца – торец больницы и торец кондитерской фабрики, утопающие в зелени магнолий, кипарисов и других завезенных Земных видов.

А это серое, невзрачное четырехэтажное здание с колоннами, способное внушить тоску в самый яркий весенний день, оставалось бы незамеченным, если бы не странный для постороннего взгляда символ на фронтоне. На нём, из такого же серого камня, в полную величину было вырублено животное, напоминающее корову – мрачное, жутковатое существо со сросшимися кончиками рогов: эндемик Заповедной Долины - галмас. И эта «корова», где бы ни встречали её жители города – на печатках колец, на плащах или атласных листах бумаги, вызывала неизменно оторопь, ненависть и ужас – возможно, потому безобидный «галмас» и превратился в самое оскорбительное ругательство.

Сэмур нырнул в едва заметную калитку в воротах, обошёл дом и беспрепятственно вошёл внутрь. Затем на лифте поднялся наверх. Там перед глухой стеной, он нажал на одну из мозаичных шашечек деревянной панели, в стене появилась щель, затем обозначилась дверь. Дверь сдвинулась, Сэмур оказался в изящной светлой приёмной, обставленной с изысканным вкусом. Белокурая секретарша приветливо кивнула ему.

- Здравствуй, Риди, - сказал Сэмур.

- Ланн Брэм занят, – сказала девушка, вставая из-за стола – она была в коротких ярко-красных штанишках, зелёных гольфах и воздушной жёлтой блузе. Эта яркость и пестрота удивительно шли к её чуть угловатой лёгкой фигурке и детскому личику. Поговаривали, что Брэм признаёт одну-единственную любовницу – собственную секретаршу, и что шрам над левой бровью – отметина лютой ревности жены Брэма, старше девушки на 20 лет: именно жене Брэм был обязан своим высоким положением, заняв место её первого мужа. Риди не исполнилось ещё 17-ти лет.

- Он вернётся через 10 минут. Желаете чако или коктейль?

Добродушно посмеиваясь, Сэмур попросил стакан холодной воды, и Риди налила ему шипучки. Брэм и впрямь вернулся ровно через 10 минут. Он бесшумно спустился по винтовой лестнице с крыши, где была оборудована площадка для летунов.

Это был крупный мускулистый мужчина лет 40, с холодным, но алчным взглядом голубых глаз. Его красивое хищное лицо несколько портил рот – напряжённо сжатый и чуть скошенный левый угол узкого рта всегда оставался неподвижным, отчего казалось, что он цедит сквозь зубы. Брэм кивнул Сэмуру и пропустил вперёд себя в кабинет, едва заметно моргнув Риди.

Итак, они вошли в тёмный зашторенный кабинет, весьма обширный, обшитый красно-коричневой кожей, с мебелью и отделкой из самого дорогого на Острове дерева. Кабинет был до аскетизма прост, но вместе с тем роскошен: зеркально блестели мягкие стены, широкий письменный стол, весьма поместительный бар, кожаный диван с двумя креслами, книжные стеллажи с книгами, за которыми были спрятаны ниши для пыточных орудий. И – складная камера-клеть, висящая в углу на рельсе – её можно было двигать по диагонали из угла в угол. Эта комната видела весьма изощрённые и жуткие пытки, в которых был искусен Брэм, и слышала нечеловеческие вопли жертв, поглощаемые мягкими стенами. И казалось, что каждый предмет в комнате, красный, будто пропитанный кровью, хранит обо всём виденном мрачную память.

- Весь город словно вымер, тем более приятно видеть у себя посетителя, - сказал Брэм, удобно устраиваясь в кресле. – Да ещё доброго знакомого. Присаживайся, присаживайся. Хочешь чай, чако, лакри? – Брэм вопросительно поднял левую бровь.
 – Так чем же обязан визиту? Извини за излишние вопросы, - он иронично улыбнулся: это извинение прозвучало в устах палача нелепо и зловеще. – Но через 15 минут я должен вылетать.

Но Сэмур знал, что в самых глубинах босса уже зарождается трепет и предвкушение новой игры: выслеживание, погоня, поимка и – главное – новые обоснованные пытки, без которых, словно без лакри, он уже не мог существовать. На самом деле, Брэм знал куда больше старого приятеля. И их обычные беседы напоминали игру в шашки.

- Да просто решил прогуляться, - сказал Сэмур, ёрзая по диванчику, словно желая ещё лучше отполировать его. – Ха-ха….

Брэм уставился на него немигающим взглядом, словно именно Сэмур был жертвой, а не «добрым знакомым».

- В такие часы просто не приходят, - сказал он. – Впрочем, мы с тобой давние друзья, сколько выпито вместе! И отнюдь не воды, - его голос обманчиво смягчился. – Рад тебя видеть.

- Увы, дела, дела, так редко приходится встречаться в дружеской обстановке, - подхватил Сэмур. – Кстати, есть что-нибудь новенькое о смерти Варвольда? Между нами, - Сэмур понизил голос. – Он был падалью с гнилым нутром, и его мало кто любил.

- Но вы, кажется, были с ним в неплохих отношениях, если я не ошибаюсь? – криво осведомился Брем.

Сэмур смиренно опустил глаза: - Он был весьма умён и искусен, я искренне сожалею об его безвременной кончине, - произнёс он с лицемерной грустью. – Но у него было столько врагов.

- В самом деле, такие большие люди не могут не иметь врагов. И кто же займёт место столь уважаемого монсора?

- Ммм… - Сэмур наморщил лоб, - возможно, племянник? А что, единственный наследник.

Брэм достал из ящичка на столе трубку, раскурил – кабинет заполнил тошнотворно-приторный запах травы мерле. – Уж не думаете ли вы, что этот юнец способен на большее, чем сосать лакрисс? – Усмехнулся Брэм, перекидывая трубку губами, словно говоря: «Мы-то знаем и о нём, и о тебе всё, просто у нас, как добрых знакомых, такая игра – когда лицемерим и блефуем мы оба».

- Помилуй, такой правильный, прекрасно воспитанный юноша, какой лакрисс? О чем ты говоришь! Да он унаследовал от дяди большую часть талантов. Нужных талантов!

– Сэмур не зря подчеркнул «нужных» - племянник и единственный наследник неугодного Сэмуру Варвольда являлся его полной противоположностью.

- Ну-ну. Нужные таланты – это хорошо. Но проверить не мешало бы.

- Проверяй. Такова твоя работа! – с жаром подхватил Сэмур, и вдруг невпопад сообщил: - Кстати говоря, моя старшая падчерица весьма милая девушка. Она обожает карусели и… всякие другие развлечения… Например – игры в сопротивленцев… Такие милые игры – знаешь, они порой выбирают себе противника – и начинают его донимать.

Брэм невидимо насторожился.

- В праздничную ночь она почти два часа кружилась на колесе мутти-тутти, - Сэмур затрясся не то от смеха, не то от кашля. – Представляешь? На колесе. В её-то возрасте. Словно ребёнок. Добрая душа…

- Кажется, она весьма импульсивна и решительна? - заметил Брэм равнодушно.

- Бедняжка весьма чувствительна, - вздохнул Сэмур. – Ей не повезло: она собственными глазами видела это ужасное падение непосредственно из кабины. Друзьям пришлось долго её утешать и успокаивать – они ждали её у входа и волновались. М-да. Кроме того, - Сэмур еще больше понизил голос. – Мне достоверно известно, что бедняжка неоднократно встречалась с монсором Варвольдом по каким-то своим причинам, и однажды у них вышла размолвка, да.  Монси очень обиделась, очень, можно сказать – заимела зуб, такова женская природа. Их ссору слышали. Очень громкую ссору. Ну, что ж, мне пора, - заспешил он вдруг.

Брэм тут же встал, не говоря ни слова, проводил гостя до двери, кривя губы в такой же лицемерной улыбке: - Благодарю, дружище, за визит. – Брэм от души пожал ему руку. – Ты не представляешь, насколько приятны эти краткие минуты отдыха с другом. В следующий раз мы непременно посидим в «Звезде» за бутылочкой лакрисса.

- Непременно, непременно посидим.

- А сейчас… не обессудь, рабочий кабинет, рабочее время. Еще раз спасибо за визит. Почаще напоминай о себе.

- Долг каждого гражданина, - снова неопределённо ответил Сэмур, и в глазах его вдруг вспыхнули радость и нетерпение.

Сэмур вышел тем же путём, что и вошёл. А Брэм через минуту уже говорил кому-то в микрофон: - Анна Мирт… художница, 28 лет. Улица Барми, дом 6. Разрешение получено. Установить слежку. Докладывать особо.

Мертвящее солнце равнодушно и беспрепятственно проникало промеж отдуваемых сквозняком тёмных штор, пуская зайчики сквозь кристально чистые стёкла окон. Брэм представил, с каким наслаждением он распял бы эту надменную сучку в своей клетке, с каким удовольствием впивал её боль и кровь. Но – нельзя, именно эта чертова, намозолившая глаза аристократка, табу, за ней можно только наблюдать и выжигать её последователей каленым железом. Он с сожалением вздохнул и стукнул кулаком по столу. Ничего, придет время изнеженных снобов и аристократов.

«Варвольд», - размышлял Сэмур. – «Кто ж мог подумать, что этот идиот спонсировал её революционные бредни! За то и огрёб. Ну что ж, одним дураком меньше. Пора и свояченицу приструнить с её вздорными идеями, припугнуть как следует, чтоб не высовывалась. Пора. Грядут большие перемены. Мы всех возьмём за жабры. Всех. Никто не спрячется. И когда разберемся с недоумками, примемся за других, хитрых, злых и опасных. Много работы. Очень много. Работы».