Каганович

 

Наше будущее тяжелее нашего прошлого и пустее настоящего




Может что и слышал сталинский нарком Лазарь Моисеевич про Урал,  про местрождения изумрудов, асбеста, но вряд ли. Хотя к строительству Метрополитена, который носил его имя,  Урал отношение имел, так как регулярно направляя строительные материалы и камни на отделку. Случилось же так, что бывшему вождю московских большевиков пришлось не по своей воле, а по решению партии, спустится с неба на землю грешную и отправиться на исправление за горы Рифейские.

Из Москвы Кагановича  доставили самолетом в Свердловский аэропорт «Кольцово». По поручению обкома партии его встретил председатель местного Совнархоза Ваганов. С самолетом начальнику Свердловского УГБ А.В. Ильичеву прибыл пакет из Центра от министра Серова с инструкциями по Кагановичу. В Асбесте Кагановичу дали вначале двухкомнатную квартиру. Когда из Москвы приехала супруга, Лазарь Моисеевич уже жил в том самом доме, по улице Уральской, в котором до последнего времени размещались главы города. 

Откуда взялся Асбестовый гигант? Новому начальнику вкратце объяснили , что еще крепостные Демидова делали скатерти из кудельки и отправляли Петру I. Даже  обер секретарь Сената русский географ и картограф Кириллов, сподвижник Василия Никитича Татищева в одной из Лейпцигских газет писал: "Недалеко от Екатеринбурга гора имеется,  которая за несколько лет перед сим найдена была, и на ней оного камня зело много выламывается...»
- Где гора? - поинтересовался Каганович.
Опешившие с дуру бухнули, что была, да всю срыли. На самом деле месторождение открыли не на горе, а в непроходимых болотах. На него натолкнулся инженер Ладыженский, когда   проводил работы по отводу площадей для разработки россыпного золота на реке  Рефт.
 
- Так что, у вас еще золото тут есть? - удивился соратник «отца народов».
Золото на Урале действительно имелось. Первым его обнаружил раскольник из села Шарташ Ерофей Марков. О находке он никому не сказал, умолчал, потому что знал, - это дело наказуемо. Было дело, когда в Невьянске старообрядца Алексея Федорова за такую находку изувечили и посадили в заводскую тюрьму заводчика Демидова. В назидание всем, кто желал искать золото, Федоров просидел в тюрьме тридцать три года. По  причине запрета к началу  XIX века Россия добывала всего три процента  мирового золота. В 1812 году казна наконец-то отказалась от монополии на драгметаллы и разрешила заводчикам  самим разрабатывать золотоносные месторождения на своих «дачах». Появились частные прииски, открылась старательская деятельность, к середине века доля России в добыче золота возросла до сорока пяти процентов. На Урале началась «золотая лихорадка». Золото рыли и мыли, где только можно.

Услышав рассказ, Каганович поинтересовался, кто же асбест стал первым добывать.
-Разные тут бывали дельцы, - начал объяснять главный инженер. - Например француз Жирард де Сукантон. Он умер в 1910 году и владение отошло к сыну. Несколько приисков  имелось и у Викентия Поклевского-Козел, сына известного на Урале виноторговца и владельца приисков изумрыдных копий. Добыча шла вяло и увеличилась только после изобретения в 1900 г. чешским инженером  Гатчеком способа изготовления из асбеста и цемента  кровельного материала, по другому асбощифера.
-Все дома у нас теперь только им и кроют, - закончил инженер.
- Про шифер мне ведомо, а что про изумруды? Где такие изумрудные копи имеются?
- По соседству с нами. Можно сказать два лаптя по карте, - пошутил геолог. Малышевское рудоуправление в десяти километрах от нас. Живут своим миром, потому как подчиняются напрямую Москве.

Кагановичу сразу представилась Красная площадь, сотни портретов и тысячи демонстрантов, выкрикивающих и его имя. Все, увы, осталось позади. Кажется недавно юношей из деревни Кабаны Киевской губернии оказался на нелегальной работе. Большевики подняли, они же и опустили до низа, дальше некуда. И, что обидно,  руку приложил давний соратник, можно сказать, воспитанник по подпольной работке в Юзовке Никита Хрущев. Вождя не стало и мы, его сподвижники, стали не удел. Все его грехи, а кто без них, на нас с Молотовым  и Маленковым свалили.
- Про лапти и шифер мне не надо, лучше в двух словах обрисуйте что при советской власти тут было, - предложил Лазарь, отойдя от тяжких дум.

- Руду добывали трудармейцы. С началом НЭПа появились концессии, артели по 30-40 человек. На отдельных в Алапаевске хозяйничал известный вам американец Арманд Хаммер, - продолжил зачитывать заранее подготовленный доклад главный инженер. С концессиями и артелями вскоре пришлось расстаться, созданный трест Ураласбест возглавил Парамонов. При нем, а может чуть раньше, появилась узкоколейка Куделька — Баженово.   С тех пор Асбест стал городом со своим техникумом, ФЗУ, стадионом «Строитель» больничным городком, дворцом культуры имени Максима Горького.
- Горького, говорите. С моим участием  построили самолет его имени. Махина я вам скажу. Всех удивили, да беда не уберегли, сгорел аэроплан еще до войны. А в войну как город сражался на трудовом фронте?

- Сюда эвакуировали Харьковский аккумуляторный завод. Именно на аккумуляторах завода работали все советские танки, чем мы до сих пор гордимся. Ремонтно-механический завод, сокращенно РМЗ, выпускал снаряды для "Катюш" и зенитных орудий. 
- И тут есть мое участие. Я, - ожил бывший вождь, - возглавлял комиссию по эвакуации. Меня сменил Микоян. Справились, хотя некоторые сомневались. Иностранные дипломаты в лицо смеялись, утверждая: «Как русские могут выиграть войну если Гитлер и Мусолини сумели обеспечить движение поездов строго по расписанию, а Сталину и Кагановичу никак это не удается?». Однако удалось! Половину Европы вывезли за Урал. И вот сам я тут. Прошу любить и жаловать.
Жаловать, никак от слова жалить - задумался Каганович. Молотов в Монголии, Маленков в Казахстане в заштатном городе Усть- Каменогорске, а я тут, в Асбесте, вся антипартийная группа при горных делах. Почему-то вспомнились слова, сказанные Крупской на одной из партконференций в Москве: «Зачем валить на местные органы те ошибки, которые были допущены самим ЦК». Было дело. Допускали. Теперь сами превратились в  местные органы.

- А что было после войны? - продолжил озадачивать подчиненных новый начальник треста, - после войны кадров не хватало, мужского населения прилично поубавилось. От дешевых рабочих рук, которые предлагал китайский вождь Мао Цзэдун, вы в столице, отказались. Пришлось создать Главное управление лагерей асбестовой промышленности, так называемый  ГУЛАП.
- Когда же это случилось?
- Если не ошибаюсь, в 1950 году, - уточнил местный чекист.. Управление Главка базировалось в Асбесте. Заключенные трудились на подсобных производствах.  Закрыли это хозяйство в 1953 году, после известных вам событий.
- События известные. Умер Сталин. А ведь именно он назначил меня Генеральным секретарем ЦК Украины. Когда же это было? - задумался Каганович. Целых 30 лет назад. Потом борьба с Троцким, с лидерами правых: Бухариным, Томским, Рыковым. А предали свои соратники. В ссылке, как Молотов, ранее не бывал и вот тебе на старости сюрприз. Как говорится, не зарекайся от тюрьмы и сумы. Асбест!? Надо же разобраться с чем его едят. Куча книг, журналов, докладов и отчетов, за всю жизнь не прочитаешь.

- Когда Главк закрыли, - продолжал чекист, - производственные структуры передали в Министерство промышленности строительных материалов.  Численность заключенных на 1 января 1953 года составляла 5965 человек. С момента организации и до закрытия начальником Главасбеста был горный генеральный директор 3-го ранга  Митюков.
- Митюкова не помню, хотя министром промышленности строительных материалов быть приходилось, правда в 1946-1947 годах. А до этого, дорогие мои,  кем только я не был. Куда партия направляла, туда и шел: коллективизация, создавал политотделы МТС, транспортом руководил, железной дорогой и даже тяжелой промышленностью. Москву, при моем секретарстве перестраивали, военнопленные помогали.
- Наш город и трест без военнопленных, тоже не обошелся, почувствовал себя на коне чекист. Может слышали, местным лагерем под номером 476  одно время руководил сосланный  к нам Николай Сидорович Власик, генерал-лейтенант и бывший начальник личной охраны Сталина.

- Власика помню. Наслышан, что злоупотреблял властью,  позволял подозрительным людям присутствовать на официальных приемах в Кремле, на Красной площади и в Большом театре, где бывали Сталин и члены Политбюро. В терроризме, значит, обвиняли. И как он тут?
 -Был до 1955 года, потом оказался в Сибири якобы за растрату фондов на проведение Ялтинской и Потсдамской конференций. Опять же, были к нему вопросы по «делу врачей», якобы письма какие-то скрывал.
- Хотел помочь, да не смог, - горько вздохнул новый хозяин треста, - самого чуть не причислили к «безродным космополитам». Брата Михаила репрессировали.
 - Говорят, наговорили на него много всякого, - уточнил представитель НКВД, - хотя проходил,  по делу в сговоре с бывшим министром МГБ генералом Абакумовым.  Писал он во все инстанции, но и просьбы в его защиту маршала Жукова, который у нас округом тогда командовал, не помогли. Згинул.

- А сюда Жуков не приезжал посмотреть на немецких пленных? Как ни как, его работа.
- Не успел. Пока  в Одессе был немцы строили город: улицу, на который вы сейчас живете,  дворец культуры, школу-интернат, первый гастроном и многое другое. Потом началась репатриация. Не все немцы разом и мирно покинули Асбест. Многие подозрительные, в том числе  австрийцы, были переданы только в 1956 году по линии внутренних дел.  Австрийский лагерь был  в Ревде, недалеко от Асбеста.
- Немцев и австрийцев выпустили, а меня поселили — подвел про себя итоги Каганович. Не по своей воле привезли, без согласия заставили управлять трестом и посоветовали побыстрее дело поправить. Порядка же нет, дисциплину не соблюдают, распоряжения вовремя не исполняют. Кончилась эпоха Сталина, началось время болтуна Никиты. Вот чудак!. В бытность министра транспортного сообщения, я распорядился создать при станциях огороды и начать разводить всякую живность — телят, поросят. А Никита что придумал? Дал отбой,  живность изъять, людей от домашнего труда освободить, пусть мол питаются в столовых и экономят личное время.
 
- Решил построить коммунизм без коммунистов. Ударился в оппортунизм, легкой жизни захотелось. Правильно его начали критиковать китайцы за отход от заветов Маркса — Ленина и мирное сосуществование с капитализмом. Забыл с кем вместе щи хлебал и украинский борщ с сальцем.
 - Вспомнился довоенный рассказ писателя Платонова «Бессмертие», где говорилось про него, как он министр заботился о начальнике железнодорожной станции Красный Перегон Левине. Заставлял его ночью спать и беречь здоровье.  О ком-то заботился, а кого и по этапу пускал. Всякое дело было. В том же Свердловске проводил совещание работников медной промышленности. Беда! Проглядели явное вредительство. Пришлось принимать экстренные меры. Во время войны меня боялись больше чем вражеских бомбардировок. А теперь что? Сейчас не боятся, потому и работают спустя рукава. Опустили вожжи, а у нас без них нельзя.

- Не расшевелишь. С подачи Никиты все легкой жизни захотели. Одурманил народ баснями про коммунизм, когда можно будет отоваривайся в магазине, чем хочешь. Надо ботинки — бери! Хочешь выпить и закусить — пожалуйста! И коровы не нужны и за садом смотреть не надо, иди в магазин, а там никакой очереди.  Вот и тут в Асбесте отклонили мой план  строительства кольцевой железной дороги. Меня бывшего министра транспорта, предложившего  связать обогатительные фабрики, карьеры  и другие объекты комбината в единую цепь, обвинили в растрате государственных средств. А ведь на одном ура дело не поправишь. Прошли те времена давать рекорды нахрапом, экономику реформировать, совершенствовать надо. Не захотели.
Через четыре месяца показатели треста покатились вниз, и Лазарь для помощи вызвал в Асбест старшего брата Михаила. Однако дела не только не поправились, но  и  усугубились: произошло несколько происшествий – вначале загорание в технологическом цехе, затем падение в шахту одного из электриков.

Вскоре прошла городская партконференция,  на которой выступил первый секретарь Асбестовского горкома КПСС Свиридов:
- Товарищ Каганович до сих пор не отрешился от присущих ему порочных привычек: грубости и оскорблений, - констатировал секретарь. В работу треста ввел министерский стиль, заменив живую организаторскую работу заседательской суетой, сбором виз, справок при решении малозначительных и непринципиальных вопросов. Многие коммунисты предполагали, что товарищ Каганович честно и открыто на собраниях расскажет о своих антипартийных действиях, раскритикует их и попросит помощи у парторганизации встать на правильный и честный путь. Однако его действия  говорят о противоположном, и дают полное основание видеть его неискренность перед партией».

Лазарь Моисеевич тоже попросил слова:
- Я должен сказать, - начал он, - трест действительно перегружен текучкой и в этом ему помогают предприятия, загружая его мелкими вопросами, которые они с успехом могли бы решать сами. Моя ошибка состоит в том, что я проявил излишнюю осторожность и медлительность в перестройке работы аппарата. Признаю, что у меня есть недостатки, бывают отдельные срывы на резкость. Стараюсь свои ошибки каждодневно анализировать и устранять, не всегда это удается, нервы потеряны и здоровье подорвано, но мне кажется неправильно эти отдельные ошибки, безбожно преувеличивать и возводить в квадрат, в куб и объявлять стилем моей работы. Могу иногда вспылить, но люди меня знают, что я, как говорят, быстро отходчивый, не злопамятный, я не умею в тихую жалить. Я не любитель выговоров и снятия с работы.
Речь Кагановича значительно превысила регламент по прениям, председательствующий несколько раз ему напоминал об этом, однако зал требовал выслушать живого ученика Сталина полностью, и, в конце концов, наградил оратора рукоплесканиями.

На другой день Свиридову позвонил из Свердловска первый секретарь Обкома Кириленко:
- Что у тебя там происходит. Говорят, вчера Кагановичу даже президиум аплодировал… Ты куда смотрел?
После этой конференции Лазарь Моисеевич заметно поскучнел. И как-то  пришел к Свиридову на прием. Объявил, что хотел бы уйти на пенсию, все-таки возраст – 65 лет, попросил устроить ему встречу с Кириленко.
В Свердловск они приехали вдвоем, но к первому секретарю обкома Каганович ходил один. Потом Кириленко попросил зайти Свиридова.
- Не отпустил я его, - сказал Андрей Павлович, - мало еще у нас побыл. Пускай еще повкалывает!

Но в дело вступила мощная «артиллерия» из Москвы. Каганович написал письмо Хрущеву с просьбой о выходе на пенсию и возвращения к семье.  Вскоре ему ее начислили  в размере 1200 рублей. Словом, решили-таки отпустить управляющего на отдых с миром. Случилось это в 1959 году.
Прощаясь с городом, Лазарь Моисеевич нанес визит начальнику Малышевского рудоуправления Кузину. Как ни как встречались на охоте и не одну рюмку вместе выпили. Управление не большое, но вес в Москве имело, потому как причислено было к военно-промышленному комплексу.  И потом, нехорошо уезжать, не попрощавшись, не скушав на дорожку соленый огурец.
 
Возвращаясь в свое ведомство, Лазарь Моисеевич остановился в поселке, с которого начинались Изумрудные копи. Жажда одолела от этих огурцов, а тут возле дороги питейное заведение под местным названием «Пивнушка». Тут и завязался у Лазаря с обывателями неожиданный разговор о житье-бытье. Вопросы пошли один за другим: как было раньше, как сейчас и вообще с чего все началось.
- Давно это было, при царях и началось все с куренья смолы, - начал беседу шустрый шофер, машина которого стояла у дороги. Сам я Сретенский и старики мои тутошние. На речке Токовой природа открылася. Народу сразу понаехало со всех концов, чуть ли не из столицы. Мужика, что нашел каменья, вроде как за прическу Пухом звали. Местный он, Белоярский.

- С тех времен так и копаем, - поддержал шофера аккуратный старичок, представившийся местным геологом. Сто лет землю роем, живого места нет, кругом шурфы да выработки, а достатку, окромя ревматизму, не нажили. Богатства смотрителям да унтер-шихмейстерам достались. А мы, посмотрите, в каких избушках живем, как на курьих ножках».
- Когда начинали, пожалуй, похуже было? – отрезал сопровождающий Кагановича городской чиновник.
-  При начале нас-то не было. Старики баяли сам князь или граф столичный с германцами приезжали из Екатериниска, обещали за счет казны добротные избы и службы поставить, да так с царских времен все на словах и осталось. То война, то разруха, а мы все при своем интересе.

- Смотри милок, что написано,- старичок протянул ближайшему соратнику «отца народов» карманные часы луковицей, и добавил, - никак по германскому написано?
-По-английски, - пояснила грамотная в науках секретарь Лазаря Моисеевича,  -  «The New Emeralds Companu», получается «Новая изумрудная компания».
- Новая, новая, милая. Да, была такая. Помнится фамилия инженера, Юдинсон, что ли. Существовала кумпанство до самой войны с германцем. Вот память осталась от батюшки, можно сказать наследство.
- А что же потом случилось, после этой английской кампании, после войны? – поинтересовался Каганович, потягивая из большой кружки пиво и одновременно разглядывая  за окном ребятишек в мокрых еще не высохших после купания  трусах.
- Революция случилась, милок, переворот. Все, вроде, стало наше,  а жить и того стало хуже, вот как эти пацаны, что в одних трусах, так и мы остались.

Без хозяина остались, осиротели. Это нельзя, то нельзя, а на что жить прикажите! «Райруда» какая-то появилась и всем правила. Раньше существовала контора по скупке зелени, инженер Гордиенко выручал, платил малость нашему брату. Советская власть этого дохода нас лишила, и стали мы чуть не преступниками какими. Да, что там говорить.  Нам, своим не дали, а французов, или как их там англичан, пригласили, концессию открыли, разве можно такое придумать!
- А что при французах? Они то работой не обижали? – решил развить тему Каганович.
- Французы не обижали. Французы сами работали и нам частникам, или еще как нас называли, хитникам, не мешали. Видят, где мы находим камни, и они тут как тут. Мы у них вместо искателей были, как на фронте разведчиками. При НЭПе французы богатства наши тоннами вывозили, только в скорости это дело прикрыли.
- Про НЭП мы знаем, - успокоил старичка Лазарь Моисеевич, - а вот как ваше производство, как поселок.

- Новая власть пришла, химический цех построили. Главным стал Первомайский прииск, что раньше Троицким был и улицу потому главную назвали 1-го Мая. По ней и поселок стал Первомайкой.  Изумруды все пошли на переплавку, и ценность их пропала, не нужные сразу стали. Старательское дело начисто забыли, а я думаю напрасно это, - смело резал расхрабрившийся от выпитого ветеран. Оборона есть оборона, на то государство и поставлено, а камень он ведь дело штучное, его без души и мастерства не возьмешь, сноровка требуется.

- Первомайка говорите, а нынешнее название Изумруд, откуда взялось? - поинтересовалась секретарша Кагановича, до этого разговаривавшая со знакомой буфетчицей Леной Бок. Со своим мужем Иваном, шофером местного Леспромхоза, Лена жила на 1-й Садовой, рядом с дальними родственниками по фамилии Шмидт. Они и рассказали секретарше Кагановича по секрету, что часть пива Лены Бок, по другому «Ленторга», разбавлялось водой из пруда, в котором купались ребятишки.
- Насчет названия поселка сказать ничего не могу. Может, перекинулось от названия бывшего предприятия «Изумрудные копи», - предположил старичок. Видать по названию конторы и поселок стали кликать Изумруд.
 
За разговором Лазарь Моисеевич успел выпить кружку пива, а секретарша справилась с порцией мороженного, в которое буфетчица по знакомству положила ложечку малинового сиропа. 
Ребятишки в мокрых трусах продолжали стоять у пивнушки и разглядывали необычных посетителей и автомобиль. Один из них с выгоревшими волосами на макушке, стоял позади всех. 
- Шурка! - раздался громкий крик с противоположного берега пруда. Шурка! Сколько тебя можно ждать? - кричала женщина с коромыслом и ведрами. Тебя только  за смертью посылать. Иди немедленно домой. Обедать давно пора, а тебя с хлебом никак не дождешься.

- Ты что не слышишь? - затолкали вихрастого пацаны, - мать, тетя Ксеня тебя зовет, шуруй давай, а то на орехи достанется.
 - Конечно на орехи, а не на мороженое, - решил Шурка, подхватил сетку с обкусанной буханкой хлеба и побежал домой. С мамой шутить не полагалось, можно было и затрещину получить, и в углу до вечера простоять. Горячая она была. Чуть что не так, и получай по первое число.
Ксения с трудом передвигалась под тяжестью ведер с водой и не менее тяжких мыслей, которые ее никогда не оставляли.