Не виновата

Дружба для меня — это большая южная страна с небоскрёбами, зелёными парками и широкими бульварами. Это целая вселенная, которая всегда внутри тебя. Это область, в которой неуместны соперничество, претензии, посягательства на зону комфорта. Это там, где тебе хорошо. Где не надо из себя никого строить. Где принимают тебя такой, какая ты есть. Пьяной, голодной, усталой, злой, еле живой. Любой. Иногда дружба — это ближе, чем семья. Иногда дружба — это больше, чем любовь. Иногда дружба — это лучшее, что есть в твоей жизни.

— Очень приятно, Наташа, — услышала я десять лет назад.

Десять лет — это три тысячи шестьсот пятьдесят дней, каждый из которых мы так или иначе были вместе. Мы с Наташкой, такие разные, притянувшиеся, как магниты, десять лет делили повседневность на двоих.

Никаких секретов друг от друга, радости и печали пополам. Наши гармонично переплетённые жизни. Интерес, поддержка, взаимопомощь. Уважение к личным границам, безусловное принятие. Всё, как мне нравится в дружбе. Всё именно так, как должно быть.

Ревность — это боязнь потерять то, чего у тебя нет. Это горькое чувство, разъедающее изнутри. Чувство из другой страны, из другой области взаимоотношений, это вообще про людей другого пола. Но однажды ты ловишь себя на мысли, что жутко, до умопомрачения ревнуешь свою самую близкую подругу. Безусловное право на внимание которой, ты думала, что принадлежит тебе по её собственному взаимному желанию.

Просто однажды в жизни твоей подруги появляется другой человек. И ты ничего не можешь с этим поделать.

Настя… Это имя впервые прозвучало пять лет назад. Настя живая, весёлая. Она достойный, интересный человек. Я не могу сказать, что она не нравится мне. Я и не могу сказать, что она мне нравится. Просто это… немного не мой человек. Просто нет у нас с нею «коннекта».

Просто когда рядом Настя, Наташа становится другой. Она как-то больше с ней, а не со мной. Смотрит в основном на неё, а не на меня. Ей отдает свое внимание. Они становятся как бы вдвоём против меня, и даже не знаю, как можно объяснить это «против».

 — Мы идем в туалет, ты с нами? — спрашивает меня Наташа. А я разве не часть этого «мы»?..

— Боже, какое у нее потасканное лицо, — реагирую я на ролик с Варнавой, который они уже видели и обсуждали, и обе мне отвечают, что им Екатерина — нравится.

Говорю о том, что костюм с леопардовым принтом — это верх безвкусицы, Настя возражает, что леопард леопарду рознь, и Наташка с ней соглашается.

И дело тут не в туалете, не в Варнаве и не в леопарде. А в совокупности этих и многих других нюансов, которые проявляются каждый раз, когда мы собираемся втроём.
 
Каждый, сука, божий раз. Мелочи, да? Да. Но таких мелочей — набирается. Набирается!!!

Не то чтобы я была против Наташкиного общения с Настей как такового. Вовсе нет. У меня тоже есть другие подруги. Дружба, в отличие от любви, допускает полигамность.

Все мы очень сильно сложные. У нас много разных потребностей в общении, удовлетворить которые могут разные люди, и это прекрасно. Но пожалуйста, не так явно в моем присутствии. Пожалуйста, не настолько мне в ущерб. Пожалуйста, не так больно…

Очередной Наташин день рождения в канун нового года. Новое кафе прямо в центре города. Комфортно, стильно, атмосферно. Зал большой и народу много, но зонирование помещения продумано настолько тщательно, что за столиком складывается ощущение пребывания в своем собственном уютном мирке. Нам повезло, что мы вообще смогли урвать место в это бешеное время новогодних корпоративов.

Я захожу в кафе, вижу именинницу, и она улыбается, поднимаясь с диванчика мне навстречу. На ней чёрное платье и высокие сапоги — просто и со вкусом. Мы садимся по разные стороны столика, Наташа наливает нам искрящееся Боска. Мы рассказываем друг другу, как справлялись с последствиями циклона, засыпавшего наш город снегом.

Пока собрались ещё не все, я предлагаю выпить не за день рождения, а за окончание рабочего года, и Наташа с радостью поддерживает. Все очень устали, хочется расслабиться. Золотистая жидкость приятной прохладой разливается внутри, твёрдый сыр с орешками пробуждают аппетит. Мы обсуждаем последние новости где-то около получаса, когда приходит Настя.

Она проходит и садится на диванчик рядом с Натальей, напротив меня. Это было ожидаемо, но меня царапает нехорошее предчувствие. Мы с Настей заказываем по оливье с крабом, а именинница — кальмаровый салат. Наташе не нравится, что в него положили пережаренный, по ее мнению, ломтик бекона. Я не ем мясо, но забираю кусочек с её тарелки, пробую на вкус. Хрустит неплохо. Все втроём мы заказываем божественный палтус на груше. Хорошее место, необычное меню. Будто сидишь где-нибудь в Москве или Новосибирске, а не в городе на краю земли, забытом богом и людьми. Интересно, долго ли они смогут держать марку...

Музыка играет фоном, не мешая общению, а способствуя расслаблению и кайфу. Мне, однако, не удаётся ни расслабиться, ни кайфануть.

Наташа рассказывает, как в детском кафе ей строил глазки молодой симпатичный официант, по мере повествования всё больше и больше поворачиваясь корпусом к Насте и напрочь игнорируя меня. Я чувствую, что меня забыли включить в этот разговор. Её глаголы в единственном числе второго лица выводят меня из состояния равновесия, но портить ей праздник в мои планы не входит, и я включаю улыбку:

 — Мне, тоже, рассказывай, — и машу рукой, как бы обозначая: «Э-эй, я все еще здесь!»

Наташка извиняется, мы смеёмся, переводим всё в шутку. Она продолжает рассказ, нарочито стараясь уделять мне адекватное, на её (или мой?) взгляд, количество внимания. В какой-то момент она ловит себя на том, что рассказывает историю уже только мне, и заливается смехом:

— Я могу либо тебе, либо тебе рассказывать!

— Рассказывай сырной тарелке, — предлагаю я, ставя блюдо ровно посередине стола, — а мы подстроимся.

Настя тоже смеётся. Она поддерживает шутку. Она совершенно адекватна, мне не в чем её упрекнуть. Она не ведёт себя вызывающе, не лезет из кожи вон в попытках привлечь внимание моей (и своей) подруги. Лезть из кожи приходится мне!

Мне приходится говорить громче, чем было бы комфортно. Мне приходится шутить смешнее, чем обычно, и одному богу известно, смешно ли получается по итогу вообще. Мне приходится больше и активней себя выражать, чтобы меня видели, чтобы меня замечали, чтобы меня не игнорили, как статуэтку на полке, которая там стоит просто потому, что должна там быть. И мне это не нравится. Мне это капец как не нравится!!!

Я не люблю притворяться не-собой, не люблю тянуть одеяло на себя, но, черт возьми, я мёрзну, потому что мне не хватает! Насте достаётся львиная доля теплого одеяла. Но у меня нет к ней претензий. У меня есть претензии к Наташке.

Почему она позволяет такому происходить? Я достаточно взрослый человек, чтобы понимать, что это делается явно не мне назло. Просто Настя интересует её. Просто какие-то эрогенные зоны Наташкиной души отзываются на общение именно с ней. И не значит, что она лучше меня. Просто она такая, а я — другая.

Просто десять лет дружбы (как и двадцать, и тридцать тоже) не гарантируют того, что в жизни твоего близкого человека не появится кто-то другой, рядом с которым ты почувствуешь себя немного (очень сильно) в тени.

Наталья хочет заказать кальян, а я не в восторге от этой идеи, я давно бросила курить и не собираюсь делать это только лишь для того, чтобы быть как все. Меня никто не уговаривает, девчонки вдыхают сладкий дым, а я, устав от льющегося рекой шампанского, погружаюсь в барную карту, чтобы выбрать себе коктейль. Прочитав два десятка наименований, я подвожу итог:

— Каким бы богатым ни был выбор, мой остаётся неизменным.

— Секс на пляже? — спрашивает Настя.

— Секс на пляже, Настенька, остался в моей далёкой юности. Сегодня это Лонг айленд айс ти, — отвечаю я снисходительно.

Фу, блин. Зачем я включила эти нотки превосходства в свой голос? Мне же самой это не нравится, не нравится быть такой. В компании Насти я веду себя так, как мне самой не нравится, но прежде чем я успеваю это осознать, Настя признаётся, что не знает такого напитка. «Что она знает вообще?» — проносится у меня в голове, и я даю краткий экскурс в историю Америки времён сухого закона, когда в барах наливали микс из текилы, рома и много чего ещё под видом чая со льдом. Настя кивает, принимая информацию к сведению. Несостоявшийся Лонг айленд становится последней каплей для меня.

— Натусь, я не хочу отрываться от компании, но я почти не спала ночью, а завтра утром у меня педикюр. Ты не будешь против, если я пойду домой?

Да, я действительно очень мало сплю в последнее время. И ещё одна бессонная ночь ничего бы не изменила, тем более что впереди счастливое новогоднее время каникул, когда можно сутками не вылезать из кровати.

— Пойдешь? Ты хочешь пойти пешком? — удивляется Наташа, заостряя внимание на способе, которым я решила добраться до дома. — Может, всё-таки лучше такси?

Может, и лучше.

Я прощаюсь с Настей, говорю, что была рада её видеть. Мне жаль, что на самом деле это не так. Я действительно хорошо к ней отношусь. Нет её вины в том, что моя любимая подруга в её присутствии не замечает меня. И ничьей вины в этом нет.

Наташа провожает меня до выхода из кафе, я извиняюсь за то, что свинчиваю так рано.
Она уверяет меня в том, что всё понимает и нет никаких проблем.

— Тем более, вы с Настей давно не виделись, поболтайте, — Наташа не замечает иронии в моем голосе. Она вообще ничего не замечает. Не чувствует, что обижает меня. А самое обидное, что Наташа в курсе моего восприятия нашего общения втроем. Мы с ней это уже обсуждали.

Такси подъехало немного не туда, где я думала его увидеть. Я ждала машину, стоя на остановке под пронизывающим ветром, забирающимся под пальто. Мороз щипал мои ноги в тонких колготках, а кафе, в котором остались две подружки, ярко переливалось новогодними огнями. Я вернулась домой, чувствуя себя несчастным, одиноким человеком. Завернулась в одеяло, завела будильник на девять часов утра.

Дружба — эта прекрасная страна. Просто однажды она становится слишком тесной для троих. Просто однажды может получиться так, что и в моей жизни появится новое имя. Имя человека, в которого мне захочется окунуться с головой, и это будет взаимно.

И Наташка ничего не сможет с этим поделать.