Ух ты, масленица!

                (из цикла "Госпожа Журавлёва")


На мартовское гуляние в райцентр из соседних деревень понаехали шумные компании, за углом рванула гармонь, которую перекрыл рёв диско 80-х с площади, где стояли столб для лазанья, соломенное чучело и крытая сцена. Местные клубники, ряженные в медведей и петрушек, уже изрядно поддатые, кричали в микрофоны что-то залихватское. К торговым шатрам гурьбой валил народец, подкатывали праздничные тройки с санями и машины, набитые подгулявшими селянами.
 
Высадившись из автобуса, Любовь Петровна смешалась с толпой и позволила людскому потоку увлечь себя в центр площади. Она сегодня решила «понаехать» в райцентр и хорошенько развеяться. Статус вдовы и свободной женщины что-нибудь да значит! По случаю приближения весны и праздника госпожа Журавлёва причепурилась и навела кушки-пашки: вкусно и богато накрасилась, выбрала полный боевой комплект одежды. Без макияжа и короткой юбки Любовь Петровна даже в сельпо за спичками не ходила.

Преображаться она начала с нижнего белья. Ни одна уважающая себя дама не идёт на уличное гулянье в застиранных трусах и лифчиках. Мало ли, зайдёшь ты в деревенский трактир, а там – мечта всей твоей жизни, гость из тайных сновидений? Прынц на белой лошади водку глушит, тебя ждёт. А ты же помнишь, что бельишко на тебе плачевное? Пиши пропало, Прынц не будет ждать, пока ты съездишь домой и поменяешь исподнее. Зацепит его какая-нибудь Брунгильда, у которой при себе маникюр и педикюр, и лифчик без заплат. И ускользнёт твоё женское счастье промеж пальцев.

Во избежание подобных драм Любовь Петровна подошла к подбору амуниции со всей ответственностью. С потрескиванием на швах втиснула упитанные бёдра в узкие полупрозрачные трусики, сразу исчезнувшие меж подушек ягодиц, приподняла обильный бюст упругой «стоечкой» с помощью твёрдого шёлкового лифчика. Скрипя зубами, с усилием ввернула себя в фантазийные колготки шоколадного оттенка «арабика», которые в свободном состоянии свободно прятались в щепотке пальцев. Ляжки и задница сразу стали как будто стройнее, сверкнули на солнце металлическим блеском. Нагибаться или низко присаживаться в этой капроновой сбруе трудно и даже больно, но чего не вытерпишь ради эффекта и привлекательности?

Женщина застёгивает пуговички на розовой блузке с кружевным воротником. Надушивает низ живота, плечи. Капает духами в ямку между выпирающих из выреза дынных белых грудей. Нагнувшись, в неловком полуприседе из-за тесных трусиков и колготок, задраивает ноги выше колен в сапоги на трёхдюймовой шпильке.

Сверху розовая блузочка пышна как пион, но внизу достаёт только до пупка. Её подразумевается носить под длинный пиджак, но потеть в пиджаке Любовь Петровна не хочет. Она накидывает перед зеркалом короткую чёрную шубку и некоторое время самовлюблённо вертится перед своим отражением. Полы шубки с грехом пополам прячут нижнюю кромку трусиков, что выглядит на грани приличия - все шоколадные бёдра наружу. Но и совсем открытой задницу не назовёшь, если не подглядывать снизу. Ужас до чего сексуально!

И Любовь Петровна плюёт на мысль о юбке. Взбивает волосы, подхватывает их шарфиком, натягивает лёгкие перчатки, замахивает стопку водочки на посошок и едет десятичасовым автобусом в райцентр на масленицу. 

В ближайшем же шатре на площади у Журавлёвой обнаруживаются подружки Верка и Анька, уже румяные от выпивки, и в нарядах ничем не скромнее Любкиного. После бурных восторгов и взаимных поздравлений Журавлёва решает, что обойти площадь и сделать покупки сто раз успеет. Заказав к общему столу две бутылки водки, сок и шашлык, Любовь Петровна приземляется между девчатами. Три пары мощных, заполированных в лайкру ляжек и колен заполняют почти половину павильона - на радость похотливым взглядам входящих мужиков.

- За нас, красивых! Ну что, по маленькой?

Беспечно звенят стаканы, измазанные тремя цветами губных помад. Раз, другой, третий… Дальше стеклянный звон сливается в одну сплошную череду.

- Хорошо сидим, богини?... – наконец мычит забалдевшая Анька, мозоля сигарету нетвёрдыми пальцами. – Пойдём, проветримся, кого из наших поищем? Там у столба уже пляшут вовсю.

- Айда! – поддерживает Верка. – Пока я бухая, мне надо срочно выцепить Вовку-гада. И пусть попробует меня не поцеловать!

- Ты чо, Смышляева? Он же женатый.

- По фиг! Зато я не замужем.

Выпив ещё, женщины грузно поднимаются, хватаясь за хлипкий стол, с него падают пластиковые стаканчики. Оказавшись на ногах, Любовь Петровна вдруг понимает, насколько вдрызг она пьяна. Пошатываясь, прекрасная Журавлёва выбредает на свежий мартовский воздух. Кто-то её нечаянно толкает, она останавливается, чтобы отматерить нахала - и моментально теряет из виду и Верку, и Аньку.

- Бабы-ы? Смышляева? Вы где?

Прислонившись к столбу, бухгалтер Журавлёва тупо озирается, пытаясь разобрать хоть что-то в пёстром мельтешении вокруг. Близорукая, словно крот, она надевает очки исключительно на работе, поскольку убеждена, что они ей не идут. Пускай окружающие сами на неё смотрят, а Любовь Петровна будет смотреть только в стакан.
 
Неуверенной походкой госпожа Журавлёва делает шаг, другой. От толкучки и обильно выпитой водки дико кружится голова, лица прохожих начинают двоиться и троиться. Тут же над ухом раздаётся:

- Женщина, стойте! Стойте, вам говорят! Воробьёв, эта гражданочка уже готова. В машину!

Заторможенная Любовь Петровна успевает рассмотреть два размытых пятна в милицейских серых бушлатах. Неведомая сила поворачивает её носом к стене киоска с игрушками, запястья и локти женщины профессионально берут на излом, и руки Журавлёвой в тяжёлых неповоротливых рукавах шубы будто сами собой выворачиваются за спину.

Пьяной Любовь Петровне чудится, что её руки выворачиваются бесконечно долго, преодолевая сопротивление толстого меха на сгибах и складок жирной плоти повыше локтей. Глубоко зарываясь в мех, кисти поднимаются куда-то всё выше, словно она попала в неумолимый рукокрутительный и наручниконадевательный механизм. Вот её запястья на уровне поясницы… а вот уже довёрнуты до лопаток… минуют район застёжки бюстгалтера… Лямки тесного лифчика под шубой наискосок впиваются в мясистые плечи. Благодаря алкогольной анестезии, боли Любовь Петровна пока не ощущает, зато внизу живота под вспотевшими в баре колготками становится сыро и жарко.

- Куда? Зачем? – хрипит она, уткнутая лицом почти в собственные круглые колени. Губы плохо слушаются, они слиплись от вязкой помады и съеденных конфет «Нестле». – Кто посмел? Меня?... Товарищ начальник! Я же местная, тутошняя!

Руки Любови Петровны достигают невидимой максимальной точки за спиной почти у подмышек и наконец-то перестают вертеться.

- Воробьёв, наручники!

Нечто холодное, обжигающее даже сквозь перчатки, грубо опоясывает запястья Любовь Петровны. Видимо, цепочка наручников слишком коротка, или спина у женщины слишком широкая, но чтобы соединить руки от левого браслета к правому, милиционерам приходится навалиться и сдавить женщину с боков, сводя ей локти за спиной как можно туже.

- О-о-ой! Нельзя! Пустите!

Вот теперь хмельная арестантка чувствует боль, из её груди вырывается вой на густой утробной ноте, а в глазах с потёкшими ресницами вспыхивают звёздочки. Поздно - где-то у самого затылка цокают металлические замки наручников. Полуослепшую, жёстко скованную кандалами Журавлёву толкают в спину.

- Проходим, гражданочка! Порядочек не нарушаем! К выходу с рынка!

Пошатываясь, сгорбленная беспомощная женщина куда-то бредёт, направляемая тычками конвоиров. С первых шагов она понимает, что идти в наручниках пьяной и на каблуках крайне неудобно. Волосы липнут к лицу, шпильки вязнут в снегу, размешанном тысячами ног. Держать равновесие в таких обстоятельствах решительно невозможно.

Возле сувенирной лавки сапоги женщины проваливаются в снежное месиво чуть не по щиколотку. Пытаясь удержаться, она опирается плечом на ободранную стену киоска, задранные за спину руки ноют от боли. Браслеты наручников дерут кисти сквозь перчатки и, кажется, сужаются и сужаются, грозя отстригнуть запястья насовсем. Тело под шубой вспотело и зачесалось, зато ляжки, облитые колготками, хорошо нагретые в баре, щиплет морозец, словно шаловливый любовник. А капрон, даром, что стягивает тело до упора, тепла не даёт ни на грош. Капкан трусиков клещами вцепился во влажное, напряжённое межножье. Шарфик с головы где-то соскользнул, освободившиеся волосы белокурыми сосульками упали на воротник, на ресницы, приклеились (или примёрзли?) ко лбу и правой щеке.

- Идём-идём, гражданочка, - снова толкают в спину. – Поживее. Вам туда.

- Пошли вы на ...! Ой, мои руки!...

Сельские гуляки с любопытством и хихиканьем провожают глазами эту процессию. Впереди, переваливаясь и подламываясь на каблуках, ковыляет пышная голубоглазая блондинка с непокрытой головой, в квадратной, неуклюжей шубе. Юбки на ней нет, сразу от подола шубы начинаются крепкие, облитые глянцем колготок ляжки.

Крупные бутылочные икры поблёскивают чёрной гладью кожаных сапог. Руки женщины скручены за спиной под острым углом и грубо взяты в стальные наручники. С аппетитных пурпурных губ бессильно свисает нитка слюны, срываются жалобные всхлипы и бессвязный мат. Сзади вразвалочку шагают двое патрульно-постовых ментов с дубинками наготове. Когда пьяную арестантку заносит, они небрежным толчком резиновых палок задают ей нужное направление.

- Не сюда! Прямо ходи!

Самые зоркие, кому удалось разглядеть под шубкой зад блондинки, уверяли потом, что под колготками даже трусиков у неё не наблюдалось. Другие возражали:

- Были-были! Но узёхонькие такие. Стринги-пинги, или как их там. Между «булками» тонкая ниточка шёлковая. Это же Любка Журавлёва с Паромного, Морпеха покойного жена, она по-другому не одевается.

Когда Любовь Петровну начинают утрамбовывать в зарешёченный «УАЗик», женщина внезапно принимается яростно мотать головой и упираться каблуками в порог. Ей не нравится тёмное заплёванное нутро передвижной тюрьмы.

- Кыш от меня! Сами лезьте в свою помойку! Вы хоть знаете, кто я? Да у меня шуба стоит больше, чем ваше МВД!

Недолго думая, милиционеры хватают буянку в охапку и вбрасывают в салон вместе с шубой, руганью и прочими «кушками-пашками». При этом Любовь Петровна умудряется заехать одному из сопровождающих крепким коленом в челюсть.

- Воробьёв, она оказывает сопротивление!... – кричит пострадавший патрульный, хватаясь за подбородок и сплёвывая в снег.

- Египетская сила! – орёт из фургона Любовь Петровна. – Бегом развяжите руки! Всех уничтож-жу!

К сожалению, уничтожить милицейский наряд Журавлёвой мешают алкогольный дурман и стальные кандалы. Крупная пленница шумит, брыкается и ерепенится в кузове, пока ей не надевают на лодыжки поверх сапожек вторые наручники. В таком виде неподвижную Любовь Петровну и доставляют в отдел в трёх кварталах от площади.

В дороге конвоиры не без интереса посматривают на могучие женские колени в капроне и нежно белеющие под задравшейся шубкой трусики, почти поглощённые тяжёлыми жирными бёдрами. Стойкий запах жасминовых духов, обувной кожи и мокрых шоколадных колготок до того силён, что частично перебивает застарелую вонь милицейской «буханки».

Поездка занимает немного времени. Спустя две минуты Любовь Петровну выгружают в клетку-«обезьянник» местной милиции. На первом этаже стоит жуткий гвалт. За каждой дверью надрываются женские и мужские глотки, кто-то требует адвоката, кто-то горланит частушки, кто-то без разбору кроет всех по матушке и топает ногами. Масленичное гулянье оказалось щедрым на улов. Среди этого бедлама мечутся несколько злых, задёрганных сотрудников.

- Ещё одна весёлая? – уныло спрашивает дежурный за стойкой. – Гадство, почему у нас в районе вытрезвителя нет? Все трюмы сегодня битком.

Под общий шум госпожу Журавлёву впихивают в какой-то закуток. Патрульный со ссадиной на челюсти не упускает случая отыграться за её выпад коленом. Под предлогом того, что задержанная ведёт себя неадекватно, Любови Петровне расковывают лодыжки, но оставляют наручники за спиной и усаживают на лавке за мощной двойной решёткой. Помещённая в клетку, госпожа Журавлёва изнывает, вертится, потеет, колотясь лбом о стальные перемычки, пускает слюни на влажные колготки.

- Фамилия? – безнадёжно спрашивают у неё откуда-то. - Место жительства? Место работы? Себя-то хоть помните?

- Не виноватая я! Мы только по рюмочке! А-атпустите!

Дежурный безнадёжно машет рукой: идентифицировать личность пьяной блондинки пока не представляется возможным. На все расспросы Любовь Петровна страшно ругается и таращит потёкшие от туши дурные глаза - в натопленном помещении её окончательно развезло.

«Где я? В ментуре, что ли? Зачем, зачем только с девками села пить? – сумбурно носится в голове. – Давно бы уж дома была, баньку топила, блины жарила! У, ироды мусорские! Небось, план по хулиганам за мой счёт сделали, премию получат. Блин, до чего наручники-то жмут. До чего зудит-то у меня всё…»

Разведя ноги, Любовь Петровна яростно трётся о прутья решётки шоколадными ляжками в колготках оттенка «арабика». Повозившись ещё немножко в наручниках и чувствуя, как неловко трусики сжимают вспотевшую задницу, Любовь Петровна вдруг чувствует себя смертельно уставшей. Приваливается к стене и впадает в дремоту.

***

…- Товарищ начальник, ну товарищ начальник! – жалобно ноют из какой-то клетки. – Виновата я, что хотите делайте, только из браслетов выньте. Я в туалет хочу! Я почесаться хочу! У меня руки опухли! Я больше не буду!

Наконец, дежурный снимает наручники с просящей, выпускает из клетки и кивает на стул.

- Садись. Кто ты у нас? Как зовут?

- Генералова Ирина Павловна! – арестованная поспешно растирает затёкшие кисти. Это невысокая крепкая женщина в серой куртке и короткой юбке. Красивые ровные коленки обтянуты нейлоном телесного цвета, в ушах – серьги в форме звёзд с восемью лучами, спутанные каштановые волосы беспорядочно разбросаны по плечам.

- Садись, Ирина Павловна, – дежурный суёт три бланка. – Пиши здесь и здесь: с моих слов записано верно и мною прочитано.

Не веря своему счастью, каштановая Ирина Павловна торопливо разминает задеревеневшие от оков руки, пытаясь ухватить шариковую ручку непослушными, распухшими от застоя крови пальцами. Одновременно она раздвигает ноги и украдкой царапает ногтями слипшиеся между ляжек трусики. Дежурный следит за нею со снисходительной усмешкой, то и дело скашивая глаза на красивые коленки в туманном капроновом блеске.

Написание нескольких корявых строк отнимает у пленницы милицейского застенка остатки сил. Но всё же у неё хватает ума понять, что её заставляют  расписываться на пустых страницах.

- Гражданин начальник, - плаксиво тянет Генералова, и губы её дрожат. – Как же так? Здесь ничего не написано! Вы теперь хоть серийное убийство на меня повесить сможете?...

Вместо ответа милиционер оборачивается к скучающему за кроссвордом помощнику.

- Степанов! Задержанная оказывает физическое сопротивление дежурному отдела, ты видел? Публично оскорбляет честь и достоинство мундира, ты слышал? Немедленно применить спецсредства в виде наручников на руки и ноги, скрепить рот изолирующей лентой и препроводить в камеру на десять суток!

Помощник бросает кроссворд и приближается к задержанной. От перспективы попасть в наручники на десять суток перепуганная Генералова со стуком валится в ноги всесильному дежурному.

- Подпишу! Согласна! Только не наручники снова! Только не в камеру, миленький! Уже подписываю!

Дежурный несколько секунд поедает глазами сдобные формы распростёртой женщины, потом плотоядно хмыкает.

- Ты вот что, Степанов… Выйди прогуляйся. Опрошу задержанную с глазу на глаз, может, ещё в чём сознается? Видишь, тебя боится.

Помощник многозначительно смотрит на симпатичные ягодицы Генераловой, втиснутые в юбочку и капрон, и нехотя выходит, стукнув дверью. Арестантка сразу всё понимает, вздыхает измученно-обречённо, облизывая сухие губы.

…Минут через двадцать Ирина Генералова поспешно покидает кабинет, оправляя юбку, вся краснее свёклы от пережитого позора, унижения и удовольствия. В потной ладони она сжимает клочки подписанных бумажек. Отведав интима на рабочем столе, дежурный собственноручно разорвал липовые протоколы и велел Генераловой помнить его доброту до гробовой доски.

- Выпусти гражданочку, Степанов! – добродушно ворчит он через дверь. – Органы претензий не имеют. Ещё одна раскаявшаяся душа летит восвояси.

Багровая от стыда Ирина Павловна торопливо семенит к выходу, помощник Степанов хмуро провожает взглядом её качающиеся широкие бёдра. «У меня, шалава, ты бы так быстро на свободу не улепетнула», - читается в его алчном взгляде.

У дверей женщина сминает и бросает бумажки в урну, принимается подтягивать колготки. Пальцы с длинными ногтями со скрипом собирают лайкровую телесную сеточку в скобку и плавно ведут вверх от колена по ляжке, под серую куртку… Наблюдать это эротическое шоу у Степанова уже нет сил.

- Пошла вон, курва! Ты здесь не в гардеробе! – он в сердцах переламывает ручку, с которой решал кроссворд. Ему вдруг до того хочется снова запялить в браслеты эту сексуальную Генералову, только что изнасилованную дежурным, что виски сдавливает от прилива крови.

Каштановая Ирина Павловна пулей выскакивает из отделения.

- Доволен, повалял генеральшу? – помощник обиженно просовывается в дверь к дежурному. - А мне сладенького, Славик?

- И тебе найдём! – Горин застёгивает китель, торопливо прибирает на столе сгруженные, сдвинутые папки. – Замри, Серёжа. Через пять минут – практическое занятие. Саманта придёт!

Саманта оказывается худой белобрысой девицей. Под мундир лейтенанта надет кожаный лифчик, а кожаная юбка ещё короче, чем у Генераловой. На ногах - чёрные колготки и сапоги до колен, за голенищем – плётка. На поясе – две пары наручников и дубинка.

- Свежее мясо! – облизывается она, обходя коридор и заглядывая в камеры. Особенно долго Саманта задерживается возле женских клеток, словно ласка в курятнике, придирчиво выбирающая самую сладкую птичку. Потом указывает на Любовь Петровну и громко созывает всех, кто поблизости.
 
- Сегодня у нас практическое занятие по обезвреживанию, связыванию и конвоированию преступников, - Саманта больно дёргает Журавлёву за волосы. – Быстро, подготовьте мне эту бомбочку!

С «бомбочки» Любови Петровны снимают шубку и наручники, ловко сбивают с ног, укладывают на пол. Наступив каблуком на поверженную женщину, Саманта нагибается, трогает пленницу за упитанные бёдра в фантазийных колготках «арабика», обводит ногтем узкие полупрозрачные трусики, почти исчезнувшие меж подушек ягодиц. Одобрительно тычет плёткой в обильный бюст Любови Петровны, приподнятый «стоечкой» с помощью твёрдого шёлкового лифчика. Расстёгивает ей пуговички на розовой блузке с кружевным воротником…

Любовь Петровна лежит безвольной массой ни жива ни мертва, плохо понимая, чего ожидать от этой хищной изящной девушки.

- Годится! – выносит свой вердикт Саманта. – Итак, слушаем внимательно. Тема лекции - задержание преступника. Если у вас нет свободных наручников, преступницу можно связать ремнями, портупеей, шнуром от чайника и телефона. Наконец, можно достать шнурки из собственных ботинок. Одним шнурком связать за спиной большие пальцы рук. Другим – большие пальцы ног. Эффект ничуть не хуже, чем при скручивании лодыжек и запястий. Можно снять с неё колготки или лосины и скрутить ими. Лайкровые колготки только кажутся непрочными. На самом деле они очень крепкие, их трудно разорвать. Не забываем заломить руки до упора, в идеале – кисти должны быть сложены выше лопаток. Чем ближе к шее – тем больнее и надёжнее. Верёвку в студию!

Усевшись на Любовь Петровну и сдавив ей спину коленями, Саманта высоко вздёргивает ей руки назад, отчего Журавлёва болезненно вскрикивает. Кто-то подаёт тренерше пятиметровый кусок белой нейлоновой верёвки.

- Нам надо максимально обездвижить преступника, пока не подошла подмога, - мурлычет полудевушка-полуженщина. - В идеале – привязать к стационарной конструкции, дереву, столбу, автомобилю, батарее отопления. Но допустим, вы в чистом поле. Тогда делаем так: вяжем ей или ему кисти спереди. Обязательно пропускаем верёвку через локти за спиной, чтобы руки зафиксировались под грудью, и арестованная не достала узлы зубами. Ноги скрещиваем калачиком, по-турецки, вяжем лодыжечки. От них протягиваем петлю вокруг шеи, чтобы голову арестованной пригнуло как можно ниже… Теперь осталось туго продеть ей остаток верёвки между ног, чтоб ей задницу и лобковую кость пополам резало, если надумает рыпнуться!

Говоря всё это, Саманта ловко скрючивает Любовь Петровну в позе китайского божка. Хищная лейтенантша похожа на преподавательницу вязального кружка. Она опутывает тело пленницы лицевыми и изнаночными петлями, куда-то что-то продевает, проталкивает, скрещивает…

Госпоже Журавлёвой совсем не до сопротивления. Она даже не может нормально вздохнуть, а верёвка между ног чуть не разрывает её на части сквозь трусики.

«Господи, я всю жизнь думала, что у нас простой сельский отдел милиции, а тут какая-то школа маньяков?»

Покойный Стёпка тоже умел крепко связывать руки своей жене. Наверное, он быстро нашёл бы с этой девушкой общий язык. Подождав, пока коллеги изучат узлы, Саманта мгновенно распутывает скорченную Журавлёву, расправляет верёвки и тут же принимается связывать женщину снова, но уже в другом порядке.

- Переходим к следующему варианту. Руки классически выкручиваем за спину, обвязываем одну кисть… - приговаривает она, - Затягиваем секретный узел, присоединяем вторую кисть. Опять узел. Пускаем петлю вокруг шеи. Обе сиськи тоже прочно стягиваем. Выполняем узел между ляжек, лодыжки притягиваем сзади к запястьям. Видите? Пленница вынуждена лежать на животе, а при любом неаккуратном движении будет испытывать жуткую боль в паху и грудях. Верёвочная схема не позволяет нашей милочке подняться на коленки или перекатиться на спину.

Любовь Петровна ворочается на полу, чувствуя себя подвешенной на дыбу, во всём теле бушует адская боль. Пятки за спиной ей стянули почти вплотную с руками, из-за чего женщина лежит выгнутой до хруста в пояснице, неестественно выпятив груди и живот. Но история на этом не кончается. По приказу Саманты каждый из подручных «учеников» по очереди начинает по очереди связывать и развязывать лежащую Журавлёву, а преподавательница в чёрных колготках проверяет правильность контрольных узлов.

- Смотрим… Хорошо замотал девочку, молодец. А ты? Ой, плохо. Здесь слабенько, здесь слишком туго, здесь перекос подмышкой, разве не видишь? Переделать немедленно, иначе самого свяжу!

Вдоволь погоняв подчиненных по упражнениям с одиночной жертвой, Саманта возвращает всех в строй и щёлкает пальцами.

- Переходим ко второй части. Предположим, у нас двое пленников. Дайте ещё одну подопытную.

Из ближней камеры извлекают полупьяную девицу в пуховике, красных лосинах и чёрных ботинках. По документам её зовут Кристина Полыгайло. Саманта учит патрульных связывать пленников попарно. Она связывает Любовь Петровну с Кристиной лежащими, сидящими, стоящими, на четвереньках и даже в камасутровской позе «69», уткнув их носами друг другу между ляжек.

- Мужчин связывать проще, - рассуждает Саманта, скручивая стонущим женщинам руки и ноги. – Мужиков со скрученными руками можно просто стянуть вместе за мошонки - и всё! Вы получите сиамских близнецов, никуда они не денутся. Но и у представительниц прекрасного пола есть нежные местечки. Парочку женщин можно благополучно связать за груди, соски, подмышки, волосы, промежности, пальцы рук и ног, за серёжки в ушах… и они тоже будут не разлей вода.

Она усаживает Кристину на колени Любови Петровне носом к носу, заставляет их обняться. Проворно сшивает им верёвкой руки за спиной у соседки, стягивает за ляжки и талии в единый неповоротливый организм, состоящий из двух растрёпанных причёсок, капрона, ткани, пота и ста шестидесяти килограммов женской плоти. Кристина роняет голову куда-то в декольте Любови Петровны. Журавлёвой неприятен её запах и вид несвежих кудрей, однако оттолкнуть «напарницу» нечем, она вынуждена сжимать её в объятиях – бицепсы Журавлёвой вплотную прикручены к плечам Кристины, локти просунуты подмышки, запястья сомкнуты и связаны на торчащих лопатках Полыгайло.

- Можно связывать пленников скотчем, - продолжает неутомимая Саманта. – Но у скотча имеется существенный недостаток: он не растягивается. А старая добрая верёвка позволяет делать самозатягивающиеся скользящие узлы. Показываю! Когда вы скрутили пленников, заставьте их немножко потрепыхаться…

Вынув иголку, кровожадная лейтенантша несколько раз колет в ляжки невольных «напарниц», теперь связанных спина к спине. Жертвы непроизвольно дёргаются от боли, стукаясь затылками, узлы скользят по их телам, намертво заклинивают в подмышках, коленях и промежностях женщин. Любовь Петровна и Кристина в красных лосинах в изнеможении воют: петли впились им в каждую клеточку, пронизали до костей и защемили самые чуткие места.

Злодейка Саманта удовлетворённо улыбается.

- Когда вы скрутили арестованных должным образом, они будут ненавидеть уже не вас, а … друг друга. Замечательно, не правда ли? Жертвы станут сами себе надсмотрщиками и сторожами. Они будут во все глаза следить, чтоб партнёрша не пыталась освободиться, потому что от затянутых верёвок больно станет обеим. Разве это не прелесть? О, на свете есть тысячи способов изумительного связывания, которое делает пленника совершенно беспомощным, без малейшей надежды на самостоятельное избавление.

Усевшись на поднесённый стул, Саманта закидывает ноги на связанных пленниц и читает собравшимся небольшую лекцию.

- Самые фундаментальные и практичные способы связывания изобрели японские самураи во время средневековых войн, - вещает она. – В боевых условиях солдату требовалось обездвижить захваченного врага подручными средствами, да притом так, чтобы отпала необходимость кому-то денно и нощно его караулить. Чтоб где оставил – там и нашёл! Как в рекламе: «прикрепила – и забыла». Тогда можно не бояться получить удар в спину от случайно освободившегося пленника. Воины наперечёт знали все уязвимые и болезненные точки человеческого тела, знали, в каких местах следует употребить самые крепкие узлы. Комбинаций разработаны сотни, есть очень остроумные. Опытный самурай одним двухметровым кушаком ухитрялся скрутить в кучу-малу трех-четырёх пленников и вдобавок пригвоздить их гуртом к какому-нибудь дереву.

Пользуясь телами двух арестанток как наглядным пособием, Саманта показывает подчинённым самые важные для связывания точки, которые найдёт каждый. Подмышки, волосы, шея, половые органы, груди и соски, ямки под коленями, за ушами, губы, свод стопы, ушные раковины, щёлка между ягодиц.

- Так вот, - девушка-хищница сладко жмурится, поглаживая мускулистое бедро. – Позже эта наука стала широко применяться в салонах для сексуальных услуг. Публика, доселе знавшая сугубо тупые животные виды любовных утех, повалила туда валом. Оказалось, вместо того, чтобы совершать однообразные движения в койке, можно достичь в тысячи раз более мощного оргазма, очутившись в когтях бездушной госпожи с красными губами и в кожаных чулках. Во власти стервы, которая разденет тебя донага, свяжет, подвесит и подвергнет самым нежным, бесстыдным и адским пыткам… Если хорошо заплатишь за удовольствие, конечно! Запомните, мальчики: акты связывания и истязаний - важная часть сексуального процесса! Половой контакт сам по себе – это пшик, мелочь, приятный десерт напоследок. Зато ролевые садо-мазо игры позволят вам воплотить любые тайные фантазии. Конечно, по большому счёту, можно тупо надеть жертве наручники на руки и ноги, сделав её беспомощной и малоподвижной, но боже, как это примитивно…

Саманта возбуждённо вздыхает, одёргивая кожаную юбку.

- Мы же гомо сапиенс, люди разумные? – она закатывает глаза, играя сквозь мундир своими торчащими сосками. – Значит, мы должны мыслить творчески и с размахом в любой сфере, в том числе в области пыток и секса. Мы должны уметь причинить жертве максимум боли и мучений, чтобы она чувствовала себя букашкой у наших ног. Чтобы она чихнуть не смела без нашего позволения! Чтобы она ощущала свои путы каждой частичкой тела, кожей, нервами, душой, чем угодно. И понимала, что не заслужив вашей благосклонности, не удовлетворив ваших необузданных желаний, навеки останется торчать связанной статуей с вывернутыми конечностями, сдавленными грудями, рвущимся от верёвок пахом… Вот теперь занятие окончено. Всем спасибо. Можете потренироваться дома на жёнах, у кого они есть, конечно.

***

Помощник дежурного Степанов распахивает журнал, куда записаны последние задержанные, пробегает список фамилий, вспоминая, кто там из женщин.

- «Седельникова Ирина Генриховна, 31 год, в нетрезвом состоянии за рулём…» - вслух размышляет он, морща лоб. – А, на пятнадцатой модели ехала, из Галузино. Ничего вроде бы, ладная такая, только крикливая. Может, родня крутая? Посмотрим, кто тут ещё?… «Габилетдинова Ридия Алмазовна, 28 лет, драка, неподчинение, нарушение паспортного режима». Тьфу, это вроде та, косолапая. На фиг. «Лебединская Агнесса Леонидовна, 55 лет». Обалдеть имечко – Агнесса! Графиня, блин! Задержана при продаже спирта в деревне Чуваши, хы-хы, вот тебе и графиня. «Клятцель Эльза Якобовна, 43 года, нецензурная брань, хулиганство в пьяном виде». Ага, кудрявая немочка с площади, розовые джинсы в обтяжку, - дежурный черкает ногтем возле строки. – Оставим как запасной вариант. Дальше? «Ясновицкая Дарья Владимировна, 20 лет, управляла мотоциклом без прав». По годам – самый сок! Нет, помню: тощая, чернявая, с пирсингом в губе. Наверняка из наркоманок. Фу! «Боярышных Светлана Денисовна, 18 лет, драка около кафе «Лужок»…

- Чего там бормочешь, Серёга?

На журнал падает тень. Это дежурный Славик Горин неслышно выходит из кабинета, довольный словно кот, объевшийся краденой сметаной.

Степанов прикрывает страницу, с завистью косится на начальника.

- Смотрю, кого сегодня из баб наловили. Тебе хорошо, самую спелую уже поимел, а мне?

Горин горделиво хмыкает, вспомнив, как Генералова спустила перед ним колготки до сапог и улеглась грудями на стол, умоляя поскорее выпустить её на волю. Стол скрипел и колыхался под её весом, от ляжек шёл нестерпимый жар, влага с разгорячённого лица капала прямо на служебные документы.

- Не тужи, Серёга. Читай, кто там по книге есть. Полные камеры набиты. Все масленицу празднуют, одни мы работаем. Найдём сговорчивую ляльку. Я и сам не прочь повторить. Когда их в наручники нарядишь да на полусогнутых подержишь – любая ведьма ласковой станет.

Степанов перечисляет уже прочитанных арестанток с верха списка, однако Горин моментально бракует всех.

- У Иринки Седельниковой в любовниках азербайджанец. Погоди, ещё выкупать подружку прибежит. Ну его в пень, пропустим… Габилетдинова – полубомжиха, Лебединская – старая перечница, Элька Клятцель спит с нашим главврачом, Дашка Ясновицкая – на учёте в наркологичке, у неё гепатит и хрен ещё знает что! Листай дальше. Боярышных Светка? Студентка, из педучилища. Мамаша у неё дрянь, лучше не связываться. В область телегу накатает, и полетим с тобой без выслуги лет.

- «Назимова Ильсинар Аязитовна, 35 лет, подозрение в краже и подделке документов».

- Знаю, с деревни Полунино. Пятеро детей, страшна как наш генерал-майор Обухов в главке. Такую только вместо масленичного чучела сжигать.

- «Черноконь Виола Харитоновна, 47 лет, пьяный дебош в общественном месте».

- У неё муж в автосервисе работает, нормальный мужик. Сам к нему езжу.

- «Певунова Елизавета Борисовна, 26 лет, оскорбление должностного лица»…
 
- Елизавета на участкового Максимыча варежку раззявила. Он тоже хорош. Послал бы да прошёл мимо. Вместо этого двинул в зубы, в наручники скрутил и приволок на протокол. Лизка деваха боевая, может на принцип пойти сгоряча. В смысле, сдохнет в наручниках, а никому не даст.

- «Куприянова Анастасия Евгеньевна, 39 лет, невыполнение законных требований милиции».

- О! Наша тема. Замели за безбилетный проезд, с электрички высадили, оказала сопротивление, крикнули наряд. Шатеночка такая сдобная, в мини-юбке с полосками, не помнишь? Отметь. Проведаем.

- «Полыгайло Кристина Николаевна, 21 год, заведомо ложное сообщение о террористическом акте, рукоприкладство, оскорбление».

- Телефонная террористка, хотела подшутить над начальницей на работе. Симпатичная, только с прыщами. Ещё лосины красные носит. Отметь. Вроде не ломака, всякое повидала. С мужем разведена.

- «Савиных Анжела Матвеевна, 27 лет, оскорбление нравственности».

- Стриптиз в кабаке пыталась показать. Так полуголую и привели, одеваться не стала. Пьяна в дым, спит в третьей камере. Думаю, через часок начнёт её трясти с похмелья, она за полстакана водки мать родную на панель отправит.

- «Миловидова Элла Романовна, 32 года, нетрезвая за рулём, прежде лишена водительских прав».

- Элка суток на десять к нам загремела. Опять на дядином «мерседесе» каталась. Он из налоговой, нам осложнения ни к чему. Хотя корма-то у неё будь здоров, и сиськи пятого размера. Ты её видел, небось. Такую задницу нескоро забудешь.

- Колечками завитая, в лосинах со стразами? Ага. Она мне деньги через решётку совала, просила жратвы из магазина принести. Лосося копчёного, шампанского.

- Нормально договоримся, мы и шампанского ей купим. Она покладистая, без проблем должна дать.

- «Тебельгизова Гюльнара Радисламовна, 24 года, появление в общественном месте в нетрезвом состоянии, вызывающее поведение, оскорбление полицейского».

- Супер! С неё и начнём «масленичное гулянье». Пошли, возьми ключ от её клетки. И ещё одни наручники прихвати, на всякий случай.

Заговорщики проходят в конец коридора и отворяют нужную решётчатую дверь. Гюльнара Тебельгизова лежит навзничь, руки пристёгнуты к железному кольцу, ввёрнутому в нары за головой. У задержанной хорошо скроенная фигура, пухлый бюст распирает ярко-жёлтую шёлковую блузку. Под облегающими блестящими угольно-чёрными лосинами в паху прорисовываются тонкие кружевные трусики. Губы Гюльнары жирно напомажены пурпуром.

- Ну что-с, Гюльнара Радисламовна? - Горин по-хозяйски ставит ногу в казённом ботинке на обтянутое лосинами пышное бедро пленницы. – Хочешь, амнистию тебе сделаем? Домой хочешь? Условно-досрочно. На свободу - с чистой совестью?

- Сексу бесплатного захотели? – бурчит Тебельгизова в нос. – А что я с этого буду иметь?

Горин хмурится, с него разом сбегает напускная весёлость.

- Погоди, сейчас узнаешь, что ты с этого иметь НЕ будешь, - пообещал он. – Степанов, помогай!

Милиционеры резко хватают арестантку за толстые лодыжки и переворачивают на живот. Сцепленные наручниками кисти Гюльнары при этом выламываются из суставов, она пронзительно кричит. Горин разводит ей ляжки и на пробу слегка ударяет резиновой дубинкой между ног. От разрывающей боли в трусиках из густо накрашенных глаз пленницы слёзы брызжут, словно из пожарного брандспойта.

- А-а! Хватит! Не бейте меня туда!

- Будем исправляться? – щурится Горин, водя дубинкой по пышным ягодицам распластанной женщины в лосинах. – Не будем больше полицейских при исполнении оскорблять? Пойдём навстречу мировому соглашению?

- В наручники заковали, да ещё разрешения спрашивают, - бранится Гюльнара. – Давайте уже быстрее, и не очень больно?

Горин с готовностью стягивает с прикованной арестантки влажные нейлоновые лосины с трусиками, обнажая смуглую кожу и незагорелый косой треугольничек меж ягодиц. Степанов жадно вздыхает.

- Давай, Серёга, - Горин делает приглашающий жест. – Ты первый.

- Не заразная? – спрашивает Степанов на всякий случай.

- Не попробуешь – не узнаешь, - мстительно ухмыляется Тебельгизова и снова морщится от тугих наручников.

- Только окажись мне с венеричкой! – Степанов выпрыгивает из форменных штанов и достаёт из кармана презерватив в металлизированной цветастой обёртке. – Из-под земли достанем и обратно под землю отправим. У нас под отделением подвальчик удобный есть. Меблированный. Там и кроватка два на два, и стол типа операционного, и креслице типа гинекологического… правда, вся мебель с хомутами и пристёжками… Дизайнерский каприз. Что у нас там ещё, Славик?

- Всё для чистосердечных и явки с повинной! - откликается дежурный. – Полиспаст, чтоб к потолку вверх ногами подтягивать. Крюк ещё забавный, чтобы между ног воткнуть и приподнять за жопу повыше, к небу в алмазах, хе-хе… Станок есть, непослушных девочек можно раком в него заковывать. Или кверху брюхом, как захочется. И ремнём пороть, пока не родят!

Степанов вовсю трудится верхом на постанывающей и подрагивающей Гюльнаре. Когда задержанная начинает голосить на всё отделение, помощник засовывает ей в рот кляп. Горин понимает, что его рассказ никто не слушает, и выходит из камеры.

«Масленичное гулянье» идёт полным ходом. Дежурный Горин на пару со Степановым долго обходят загоны, набитые похмельными, растрёпанными, полуголыми дамами, имевшими несчастье попасться патрулю на празднике. Почти все арестантки сидят застёгнутыми в наручники, кое-кто ещё и с кляпом во рту. С угрозами, насмешками и посулами скорого освобождения Горин со Степановым, говоря официальным языком, «совершают изнасилование и насильственные действия сексуального характера» со скандалисткой Лизой Певуновой, безбилетницей Настей Куприяновой и дебоширкой Кристиной Полыгайло...

Проще всего, как и предрекал знающий Горин, находится компромисс с племянницей налогового инспектора Эллой Миловидовой и неудачливой сельской стриптизёршей Анжелой Савиных. Намучившись от похмелья и тесных наручников, пленницы охотно соглашаются на контакт, а в награду одна за другой выпархивают на волю. Камеры постепенно пустеют. На некрасивую и злую Ильсинар Назимову и на наркоманку Дашку Ясновицкую избалованные служивые не зарятся, но для профилактики Ильсинар с кляпом из чьих-то колготок подвешивают на цыпочках за связанные за спиной руки прямо в камере. По соседству с ней раздевают донага Ясновицкую, складывают пополам и связывают в позе эмбриона с головой, зажатой между колен, как учила Саманта.

Гуляя из камеры в камеру, парочка удалых дежурных медленно, но неотвратимо приближается к клетке Любови Петровны. И наконец останавливается перед ней.

- Вот и наша перепившая леди без имени и без юбки! – Горин выбирает из связки ключ от клетки. – Она будет у нас на закуску, правда? Пожалуй, мы с ней всё-таки спустимся в подвальчик, где стоит волшебная мебель, где живут волшебные насадки, крючочки и ремешочки?

Любовь Петровна мокра от страха и ненависти, она силится что-то выкрикнуть, но язык её не слушается, словно ей тоже засунули в рот кляп, как Тебельгизовой и Назимовой. Руки и ноги будто налились свинцом, одежда – блузка, бельё, сапоги и колготки - стали вдруг вдвое теснее, и она даже не представляет, что сейчас с нею сделают.

- Почему молчим, гражданочка? – облизываясь, Горин вставляет в скважину ключ. - Язык от счастья проглотила? Гражданочка? ГРАЖДАНОЧКА!...

***

- …гражданочка? Эй, гражданочка?

- Журавлёва она, - подсказывает чей-то бас. – Петровна, слышь? Кончай ночевать! Домой отвезу.

Слово «домой» оказывает на арестованную магическое действие. Любовь Петровна подскакивает на скамейке, недоумённо оглядывается спросонья. Она сидит в решётчатом «трюме», наручники уже сняты, зато жутко ломит виски, а под шубой и в трусиках всё хлюпает от сырости, словно она искупалась одетой в горячем супе. Мочевой пузырь полон, волосы слиплись, от стягивающего шоколадного капрона «арабика» в промежности тягостно жжёт и саднит.

Перед Любовью Петровной стоит самый обычный, замотанный в доску дежурный Горин, за ним маячит земляк Журавлёвой – Данила Юргасов, работающий в районной ГАИ.

- Забирай свою соседушку, Кузьмич, - дежурный украдкой рвёт на кусочки какой-то протокол. – С тебя бутылка после смены. Эх, остальных бы ещё какая-нибудь холера забрала…

В отделе по-прежнему царит бардак. «Обезьянники» переполнены, за каждой дверью надрываются женские и мужские глотки, кто-то требует адвоката, кто-то горланит частушки, кто-то без разбору кроет всех по матушке и топает ногами.

- Поехали, Любаша, я на машине, - Данила берёт Любовь Петровну под локоть, по-братски помогает оправить шубку. – С масленицей тебя, Морячка! А я мимо пробегаю – глядь, в клетке что-то знакомое! Ну, ничего. Славик - парень свой, сочтёмся.

Юргасов кивает дежурному, тот в ответ притворяется, что его здесь нет, и запирает опустевшую клетку. Походкой лунатика Любовь Петровна послушно бредёт на шпильках к выходу, но внезапно останавливается.

- С-стойте! А где тут была Генералова? Тебельгизова? Полыгайло в красных лосинах? Где лейтенант Саманта? Белобрысая такая, с верёвками?

Юргасов и Горин непонимающе переглядываются.

- Генералова? Бибигизова? Лейтенант Саманта с верёвками? Египетский конь, впервые слышу, – ворчит задёрганный дежурный Славик. - Почему бы сразу не лейтенант Коломбо? Женский состав у нас вроде только в финчасти и в дознании. Верно, Кузьмич?

- Самант у нас сроду не бывало, - соглашается Юргасов. – Это будет уже албанская экзотика, а не райотдел.

«Бррр-ррр! Ух ты, масленица! Ни фига себе сон увидела! – одурело думает Любовь Петровна. – И ведь с такими деталями! И вязали меня, и крутили меня, и опыты на мне ставили… Аж трусы насквозь промочила. Вот что значит – нормального секса давно не было. Как дурня-Стёпку схоронила – всё вручную, всё сама…»

- Тсс-сс, Любаша! Выпей-ка столько - ещё и Пиночета увидишь! - успокаивает Юргасов. – Женщины – натура тонкая, а одинокие – тем более.

И выводит Любовь Петровну из дежурки.