Запись сто двадцать шестая. Барабан

20.04.07 Вчера была на вечере памяти Макса Батурина. В «Аэлите».
Хорошо, что устроили, но как это все не талантливо, неряшливо. Только и хорошо – фильм Андрея Филимонова. Остальное – кто начнет вспоминать – обязательно пьянки, чередующиеся фразами типа: «Он любую ситуацию мог превратить в приключение» или «Прости нас, Макс».
«Никто не видел его мертвым», действительно, похоже, он был в таком состоянии, что…

Неординарная личность - забубенная, оригинальная, талантливая, тоскующая и ищущая, а вокруг были серые, кому - лишь бы было нескучно. Беззаботность и безответственность… Погиб…

И организован вечер был из рук вон: какие-то мальчики на сцене то ли уже играют, то ли – настраиваются. Демократия демократией, но я заплатила 100 р., почему я должна видеть эту андеграудную подоплеку? Вихляющиеся, орущие, слов не разобрать… Может быть Максу Батурину и понравилось бы это зрелище. Но он, конечно, был достоин лучшего.

Фильм Филимонова задал уровень, но постепенно всё снизилось.
Одно «открытие» - Игорь Иванов. И стихи, и поведение, и исполнение – всё было в фазе с фильмом.
Какая-то женщина на первых рядах вела себя по меньшей мере странно. Сначала я думала, что она из их кругов, но тот же Иванов явно дистанцировался от неё. Она же махала руками, пританцовывала, переговаривалась с теми, кто был на сцене, подзадоривала их – всё это выглядело, как чудачество. Над нею подсмеивались. И ещё не понравилось – постоянные разговоры в зале, хождения – не концертный вечер, а какое-то кафе: туда-сюда. Настолько мне это всё было не по нутру.
До конца не добыла – стихов Макса почти не было.

Жалко; хотелось бы, чтобы Максу было отдано должное, а то – гуляка, оригинал…

А он был такой поэт!

Юлий Буркин хороший эпизод рассказал, связанный с Максом. Сначала спел песню на его стихи
«ЛЕГКО
      О.Ц.
      Я написал тебе любезное
      летели ласточки железные
      а этот человек обрезанный
      нам под уздцы привёл дитя
      за дали летние прелестные
      стрижи свистели поднебесные
      и я волшебно-безболезненно
      тебя обласкивал шутя
      мы будем долгими как гласные
      нежней чем мякоть ананасная
      и никакие педерасты нам
      не преградят пути пыхтя».

А потом рассказал, как в городе Питере, очутившись там почти случайно, ещё более случайно оказался днем, в нерабочее время, в ночном клубе «Манхеттен»; сидел там, ожидая своих земляков, едущих из Томска на вечернее выступление. Вдруг заходит мужичок (молодой), (тоже – чего забрел днем в ночной клуб?) и кидается на шею Юлию: «Сколько зим, сколько лет?» Тот – не может вспомнить. Наконец разъясняется – бывший томич, ныне живет в Германии, а в Питере – по обстоятельствам; шел мимо, почему-то решил заглянуть – что за клуб.
Вспомнили общих знакомых, заодно и Макса. Юлий возьми и спой песню вот эту самую, благо – гитара «была в кустах». И тот, что стал немцем, спрашивает: «А тебе понятно, о чем эти стихи?» - «Всё понятно, кроме строки:
«а этот человек обрезанный
нам под уздцы привёл дитя».
- «А, - говорит «немец», - это про меня и Максова ребенка. Они там с женой целовались, а их пацан всё время убегал, я его возвращал, держа за помочи от шортиков. А я, чтобы тебе уж совсем всё понятно, вообще-то арабских кровей и, чего скрывать, обрезанию в младенчестве подвергся, и Макс это знал».
«Вот так, - закончил Буркин, - надо было нам сойтись – мне из Томска, ему из Германии – в Питере в дневное время в ночном клубе, чтобы стала понятна единственная непонятная строка в этих стихах».
Вот такое схождение в одной точке совершенно нереальных совпадений смахивает на разработанный кем-то сюжет…

Макса Батурина нет уже 10 лет. Это был один из самых сильных поэтов Томска. Никто не видел его мертвым. Он был, был, а потом исчез, а когда его нашли, то его уже не было.
Ему было только 30 лет.

Барабан.
 
На родине дожди опять и мгла.
Там снова непогода, хоть и лето.
И проку никакого, кроме света,
От солнца: ни души в нем, ни тепла,

Ни радости, а только серый свет,
Лежащий на домах, на тротуарах,
На одиночках, толпах и на парах,
И на обрывках радостных газет.

Куда-то снова черт её несет
По бездорожью птицу эту тройку…
На козлах мужичок уж больно бойкий.
Расслабится лошадкам не дает.

Кнутом такие вертит кренделя,
Что поневоле вскрикнешь от восторга:
«Ай молодца! Возница наш - от Бога!
Как коренному наподдал-то, бля!..

А этого с дороги как он сшиб!
Почти размазал - настоящий мастер!»
Мчит тарантас, вокруг бушуют страсти
И только пыль летит из-под копыт.

И наплевать, что поле не свое,
Что позади давно родные хаты,
Что наши заскучавшие солдаты
Встают опять, как деды, под ружьё.

Да, наш возница парень не простой!
Совсем не спит и с брички не слезает,
Лишь пот со лба устало вытирает
И повод держит твердою рукой.

Ни писает, ни какает, ни ест…
Он вся надежда наша и опора!
Но вот беда: на нашей тройке скоро
Поставить можно будет жирный крест!

Колеса безудержно восмерят,
Сорвало с дверцы ветхую щеколду,
И комья грязи то в глаза, то по лбу
Из-под копыт прицельно норовят.

Подпруга вся ослабла на бегу.
И пристяжные явно подустали.
Их покормить бы, да ямщик едва ли
Берет в расчет такую ерунду.

И пассажиры сзади вразнобой:
Кто терпит, кто ругает, кто смеется…
А что еще болезным остается?
Ведь брички-то и нет у них другой.

Как грузди понабились и летят.
И даже тем, кто им не назывался
И в кузов залезать не собирался,
Похоже, нет уже пути назад.

Везет возница всех через туман,
Всем трассам гонит перпендикулярно.
И песни старые поет, зато о главном,
А на груди его красивый барабан…

2015 г.