Гражданин стукач

 
Тимофей Константинович Ильин очень боялся смерти.
– А вдруг бог есть? – думал он. – А если так, то тогда существует и загробная жизнь, с раем и адом?
Такое предположение вгоняло Ильина в полный штопор. Он понимал: прожив жизнь доносчика, если следовать христианской морали, он ни при каких обстоятельствах попасть в рай не может! Так что остаётся лишь ад, а этого больше всего и боялся старый тайный осведомитель.
Впрочем, страшился он больше не котлов или смолы (и всей подобной дребедени, в которую особо не верил), а того, что придётся встретиться с теми, кого он своими доносами выжил с белого света. А таких набиралось довольно много! За те восемьдесят шесть лет, что коптил небо Тимофей Константинович, набралась довольно значительная гора его кляуз! Если выстроить в ряд все доносы, то получится лента длиной в два экватора!
И тут слово «лента» – вовсе не метафора, а самая настоящая реальность. Ведь доносы Ильин писал исключительно на длинных мотках туалетной бумаги (ещё той, старой – что больше похожа на унылую бумажку, на какой печатали советские газеты!)
И только иногда – самые важные кляузы! – переносил на белые листы канцелярской бумаги.
Роста Тимофей Константинович был высокого, с вытянутым лицом, да с большими надгробными дугами, из-под которых на мир смотрели обиженные на окружающих вечно слезящиеся глаза.
Мясистый красный нос выдавал его любовь к алкоголю, а по характеру он слыл вспыльчивым и крайне обидчивым. Он вообще считал, что все окружающие люди ему постоянно  должны. И вечно чего-то недодают. Правда он не задумывался – а за что, собственно? Но подобный вопрос никогда не имел для него смысла.
…Год назад у Ильина умерла жена, что была младше его на двадцать пять лет и всю жизнь проработала после техникума экономистом в больнице. Она числилась уже второй по счёту супругой, а потому он её особо и не баловал. (Впрочем, как и ту, первую, что оставил пятьдесят лет назад – в далёком Норильске, с ребёнком!)
Приехав после развода в Лакинский район Подмосковья – Тимофей сразу же женился на молоденькой, ничего слаще морковки не евшей, сельской девушке. А из Норильска он уехал, как поговаривали, «унося ноги от милиции» – так как проворовался на базе материально-технического снабжения. Благо, вовремя его предупредили – потому и успел «свалить» поближе к тем местам, где когда-то родился и жил в молодости.
Работал Ильин в Совхозе, где выращивали мясных телят – руководил поначалу службой заготовки кормов. Но так как работать не любил и не умел – завалил все дела на корню. Потому его, как ценного номенклатурщика, перевели руководить неким «коммунальным цехом» совхоза. Что это такое и чем конкретно следовало заниматься на подобной работе – никто толком не понимал.
Из того, что находилось «на поверхности»: в коммунальном цеху числились две тучные тётки да пьяный мужик на разбитом «ЗИЛе», (таскавшем большую бочку, куда через длинный шланг откачивали из сливных ям нечистоты). Скорее всего, в служебных обязанностях имелось и ещё нечто важное, о чём никто не знал. Вот таким ответственным участком и руководил Ильин.
Рабочий день он начинал всегда с политинформации. В кабинете обе тётки сидели на облезлых стульях, прямо напротив начальника. А выбивной ассенизатор Егор ютился у входа, на деревянной скамеечке. На столе у Ильина всегда лежало пресс-папье, стоял массивный графин и гранёный стакан. Ильин доставал моток туалетной бумаги и, аккуратно разматывая, завывающим голосом читал всё то, что обычно написывал по ночам. Всё длилось где-то по полчаса, но зато – каждый день. И никто из конторских не мог прекратить его выступления. Даже директор совхоза и тот побаивался Ильина – зная о том, что тот стукач. И что уволить его – означало вступить в конфликт «с органами», чего не мог себе позволить ни один начальник.
Главным орудием Ильина являлось не слово, а перо! За долгие годы доносительства в районе не осталось ни одного маломальского руководителя, на кого бы Ильин не написал бы донос!
Доносы составлялись двух видов – такую технологию придумал сам Ильин. Рядом с ним в маленьком домике жил полоумный старик Кирилл Кирпичёв: с усами как у Будённого и такой же косолапый. Но Кирпичёв являлся реальным участником войны – дважды контуженным и к старости полностью потерявшим рассудок.
Так вот Ильин все жалобы в большие кабинеты писал от имени Кирпичёва – даже подписывался за него. На жалобы ветерана высокие власти реагировали незамедлительно: приезжали комиссии, проверяли главного врача районной больницы или районную администрацию, а полоумный ветеран только кивал головой. Проверяющие обычно с удивлением смотрели то на ветерана, что не мог внятно связать и двух слов, то на его мозолистые сучковатые пальцы, способные держать разве что лопату или метлу. Но порядок есть порядок: все жалобы складывались в стопочку и ждали звёздного часа.
А другие доносы Ильин писал по всей форме – как штатный осведомитель КГБ. И стаж данной секретной деятельности тянулся у него с четырнадцати лет: с того самого времени, когда он ещё совсем мальчишкой работал на военном заводе в Уманске.
На заводе ремонтировали танки, привозимые в искорёженном виде прямо с поля боя. Они, четырнадцатилетние мальчишки, крутили тяжёлыми ключами гайки и болты, что едва могли поднять вдвоём или втроём. Фронт не ждал: сроки ставились всегда сжатые! А пайка хлеба – небольшая: мальчишки постоянно хотели есть.
Пацаны работали под руководством взрослых – обычно комиссионных по ранениям вчерашних фронтовиков, которых специально отбирали для подобной работы.
Существовал специальный отдел, тщательно следивший за качеством ремонта. А общий надзор за всем, что происходило на предприятии, осуществлял НКВД. Именно тогда, ещё четырнадцатилетним парнишкой, Ильин написал свой первый донос – на начальника цеха Петрова. Тимофей сделал это по просьбе оперативника, следившего за качеством выполняемых работ.
Тогда Петрова как-то скоро куда-то увезли. А за тот первый донос, как хорошо запомнил Ильин, ему выдали пачку галет и два куска белого сахара. А дальше – и пошло, и поехало!
Но дело в том, что Ильин полюбил писать доносы. Не все шли в работу, и не все принимались… Но с годами его уровень очень вырос, а слог сформировался и обрёл убедительную твёрдость. Тимофей Константинович не просто информировал о поступках людей, но и давал им ёмкие характеристики, описывая слабости и психические особенности. Подглядывать в замочную скважину за чужими судьбами оказалось очень захватывающим занятием! Хотя для такого необходим особый талант…
Если требовало дело, то он даже вступал в дружеские отношения: участвовал в товарищеских попойках, например. И даже с некоторыми руководителями района ездил вместе в баню! Но всегда внимательно слушал, стараясь поймать нужные детали – чтобы потом раскрыть всю спрятанную где-то в глубине настоящую сущность человека.
Когда нужно – он ругал власти, особенно любил рассказывать политические анекдоты. Он специально получал под расписку деньги на подобные «маленькие специальные операции». И это очень ему нравилось!
Но имелось одно обстоятельство, очень угнетавшее Ильина. Его не могли терпеть ветераны Великой Отечественной войны. Они периодически собирались на мероприятия, что организовывала районная администрация, а потом просто изгоняли Ильина из предоставленного властью помещения.
Ильин не мог понять – почему? Видимо, эти люди каким-то необъяснимым чувством чувствовали его двуличие. И он им платил тем же. Поэтому на председателя Совета ветеранов района, Ивана Поликарпова, награждённого двумя орденами Красной Звезды, писал доносы постоянно…
Орденоносец, служивший главным агрономом совхоза «Ленинский путь» оказался Ильину не по зубам, но тот не сдавался. То зерно, мол, для посева подмочили, то крышу с амбаров, мол, ветром сорвало… Ильин не унимался, хотя ничего путного из доносов не получалось. Проблема решилась сама собой: у Поликарпова, когда он на старом уазике объезжал поля, остановилось сердце.
С каждым годом настоящих участников войны (тех, кто защищал Москву и Сталинград, брал Кенигсберг и Берлин) становилось всё меньше и меньше. Зато всё громче и громче стали подавать голоса всякого рода штабисты: те, кто войны самой не видел и под Ржевом в окопах не лежал. Но слава и почёт, почти такие же, как и у «ветеранов первой волны» – Ильину не давали покоя.
Вот и садился за стол Тимофей Константинович и каллиграфическим почерком выводил очередной донос. Например, о том, как председатель колхоза отвёз машину зерна любовнице – чтобы та кормила личных свиней, предназначенных для продажи. Или о том, что медсестра сельской поликлиники подрабатывает: ходит по домам и за деньги ставит уколы.
Но самый героический поступок в своей жизни Тимофей Константина так и не завершил. Хотя такая возможность ему и выпала!..
Всё почти свершилось, когда к власти пришёл Андропов: поступила команда борьбы с привилегиями партийных кадров. Вот и узнал Ильин, что товарищ Дышляев, их Первый секретарь райкома партии, ездит в пансионат, что находится на территории района. И там, в отдельно стоящем здании бани, проводит время за адюльтером, с заведующей сельским магазином Клавдией.
И вроде бы и успел стуканул вовремя – так что даже из области специальный наряд выехал! Но кто-то из партийных начальников предупредил Дышляева. И тот чуть ли не в одних подштанниках и кирзовых сапогах помчался обратно к себе домой. Еле успел выскочить за ограду пансионата – машина с оперативниками уже въезжала на территорию пансионата и подруливала к бане, где по информации Ильина и пьянствовал в компании с любовницей первый секретарь райкома. Связались по рации со второй группой, оставшейся в городе: мол, ловите партийного функционера там.
Но пока готовили группу к выезду, лихой водила персональной «Волги» успел добросить высокого партийца до дома. Тот только и успел забежать, да прямо в одежде прыгнуть под одеяло – как в дверь настойчиво позвонили.
Каково же было удивление оперов из второй «группы захвата», когда на вопрос к жене «Где ваш муж?» – они получили спокойный ответ: спит, мол, у себя в постели. Где же ему, кобелю, ещё, мол, находиться?
– Пройдите, да и сами посмотрите! – бойко заявила она.
И ведь пошли же! И увидели товарища Дышляева, мирно лежащим в кровати. Только они не поняли, что он под одеялом одетый лежал (как бежал, так прямо в одежде под одеяло и нырнул!) Растерялись они, совсем стушевались…
– Что вы себе позволяете! – возвысил тут начальственный голос Дышляев.
И оперативникам ничего не оставалось, как убраться восвояси. Вот так вся операция и провалилась!..
После этого конфуза Ильина убрали из официальных и сделали неофициальным осведомителем. А что делать? «Контору» среди партийных на посмешище выставил!
Хотя раньше проколов за осведомителем Ильиным не числилось: много кого со свету раньше срока в могилу он своими доносами довёл! Потому, видать, и требовал к себе всегда особого уважения от руководства всех уровней. Например, чтобы с праздниками поздравляли. Хотя и по собственной инициативе любил по разного рода торжественным мероприятиям ходить, когда школьники цветы и подарки, как участнику войны, дарят.
Кстати, оконфузившись с Дышляевым, Тимофей Константинович очень быстро набрал былую форму. Вскоре он удачно завершил несколько доносительских дел, после чего даже частично реабилитировался в глазах кураторов из «конторы». Одно «Дело агрохимии» чего стоит! Ну, это особая тема… (Там кучу народа пересажали всего за один мешок удобрений – но тут ведь важен сам процесс!).
…Подчинённые Ильина всё удивлялись: куда столько рулонов бумаги тот домой каждый раз прёт? Но всё открылось очень легко.
В один прекрасный день Тимофей Константинович умер. И хоронить его пришла только одна соседка, да и то из другого посёлка (когда-то, очень давно, он её мужа помог выловить из выгребной ямы!). А весь посёлок так и не пошёл: терпеть его не могли люди, хотя и здоровались при жизни (кто по привычке, а кто и из страха).
Так и похоронили – словно безродную собаку. А после смерти из-под кровати Тимофея Константина вытащили большой кожаный чемодан: тот до краёв был забит рулонами туалетной бумаги, на которой километрами тянулись его доносы на всех жителей посёлка. Только на детей малых не писал, а на всех остальных – извольте! 
Люди разматывали рулоны, читали да с удивлением хмыкали. Но прибежал участковый, стал куда-то звонить. Потом приехала серая машина и люди в штатском весь архив Ильина увезли. Хотя и стало смешно на подобное смотреть…
А вот интересно: а если действительно есть Бог и загробный мир? Тогда существует и ад, куда отправляют всех доносителей? И что тогда с ними, в том аду, делают их жертвы?