Есть ли у дождя отец?

 "Вот, Он убивает меня, но я буду надеяться;                я желал бы только отстоять пути мои пред лицем его!"               
                Иов, 13, 15

 

В конце февраля зима порою особенно злится. Вдруг среди бела дня найдут тучи, вмиг затянет все небо, и пойдет мести и закручивать вьюга.

Отец и сын думали к вечеру добраться до города и заночевать там, но ветер был встречный, с пургой; две малосильных лошадки быстро выбились из сил и едва ползли шагом. Возница из-под руки поглядывал вперед, но дороги было уже не видно. Два его пассажира мерзли, кутаясь в короткие полушубки и поглубже зарываясь в сено. С левой стороны замерцали редкие огоньки какого-то села, и возница, нагнувшись к пассажирам, убеждал их остановиться здесь на ночлег, не рисковать. Путники согласились

Въехав в село, по огням определили избу пошире; остановившись у плетня, Александр постучал в окно. Выглянула женщина.

- Открой, мать, заметает нас!

Женщина, крестясь, метнулась в сени и вскоре вышла на крылечко в накинутом шерстяном платке.

И вот, отряхнув полушубки от снега, они вошли в избу: горница в ней была просторной, посередине стоял деревянный стол и лавки, на которых сидели девица лет шестнадцати и лет четырех девочка. Слева топилась русская печка, освещая избу полыхающим красноватым светом. В избе было жарко и чисто. В правом углу под рушниками пришедшие заметили святые образы.

- Мир дому вашему, - степенно приветствовал старик.

- С миром принимаем, - с поклоном ответила еще нестарая хозяйка, вошедшая вслед за ними.

Гости, отдав полушубки, сели на лавку спиной к печи - девочка пересела напротив, с любопытством глядя на пришельцев ясно-голубыми глазами.

- Где же ваш хозяин? - приглаживая бороду правой рукой, устало спросил отец.

- Погиб в мировую, - сурово ответила хозяйка.

Сын его, красивый молодой человек лет 20-ти, положив на стол руки, сидел, не поднимая глаз - казалось, он был сильно удручен чем-то.

Старик с вопросом взглянул на девочку - шел !928 год.

- Племянница моя, - тут же ответила хозяйка, - брат с женой ушли на заработки.

В семье было явно скудно с припасами: на столе стояла большая миска, пустая, рядом с ней кувшин и три кружки с молоком. От печки пахло картошкой. Хлеба на столе не было.

В горницу, напустив холода, заглянул возница.

- Хозяйка, лошадок бы в хлев поставить.

Женщина тут же вышла. Старик крикнул им вдогонку:

- Захватите корзину!

И на столе появились белый хлеб, кружок колбасы и яйца. Ужин удался на славу. А вот ночь оказалась тяжелой: старик заболел, и заболел серьезно.

Старик, его звали Виктором, был еще не так стар, лет шестидесяти, но революция, разорение семьи и дома надломили сильную натуру и состарили его преждевременно. Был он раньше богат и знатен. Две замужние дочери его, забрав мать, двинулись в 1918 году за границу. Никаких известий от них он больше не получал, но надеялся, что они живы. А он с младшим сыном ( все хотелось сохранить имущество) остался в России. Но когда разорили его последний городской дом, он решил поехать в Беловежскую Пущу: там, в лучшие годы, в охотничьем домике Виктор Васильевич оставил клад - золотые слитки. Документы им выправили новые, на чужие имена, и теперь они с сыном значились рядовыми мещанами из Ростовской области. Так было безопаснее. А ехали по торговым делам - везли с собой вяленую рыбу и муку.  Возницу Александра им присоветовал старый знакомый - многие из своих, не уехавших за рубеж, ему еще помогали.

Виктору Василевичу хозяйка дома Евдокия отдала половину своего брата, Александр спал за печкой, а женская часть отгораживалась большой занавеской.

Ночью, услышав , как стонал и метался в жару старик, Евдокия поднялась и на остывающей печке приготовила настой из липы. К утру стало ясно, что гости задержатся - так был Виктор Васильевич плох. Сын его всю ночь не отходил от отца, принося ему то воду, то липовый чай, и лишь к утру они оба заснули.

Но Евдокии было не до сна: утром соседи станут спрашивать, кто такие, да откуда, а она и сказать не знала что, а ведь видно было, что они не простые, из бывших. Но Александр ее успокоил:

- Ты, Евдокия, не переживай, а соседям, как есть, так и говори. Мы не бродяги какие, с документами.

И все же Евдокия боялась.

- Не простые они люди, по рукам видно, уж больно холеные у них руки.

- А тебе что до их рук? Мещане они, донские, да и болен старик. Кто на него придет смотреть? Ты уж не обессудь, Евдокия, но с недельку, думаю, он пролежит.

Но болел Виктор Васильевич больше двух месяцев. Уже и Великий  Пост прошел, а он едва стал подниматься. Евдокия быстро привыкла к постояльцам: на улицу они выходили редко, за двор вообще не ходили. Весь день она управлялась по хозяйству ( корова с теленком да куры), а по ночам нередко вставала к больному. Суставы у него распухли  и сильно болели. Однажды в момент кризиса болезни старик вдруг почувствовал, что смерть стоит у его изголовья. В доме было тихо. все спали, а она, смерть, вся в белом, стояла и ждала. Холод и ужас объяли его душу. Кто он? Что он пред Богом? Что скажет на суде в свое оправдание?.. Так они и стояли друг против друга - он и его страшная смерть, примериваясь, приглядываясь, приноравливаясь. Смерть словно говорила ему: "Пора, зажился, давно преисподняя ждет тебя". А душа, сжимаясь от ужаса и трепеща, молила: "Нет, подожди, еще не все сделано на этой земле, что-то должен я сделать в свое оправдание, что-то доброе. Господи, защити меня! Господи, поспеши мне на помощь!" И едва душа призвала на помощь Бога, смерть отступила, отодвинулась, и словно растаяла в воздухе.

Евдокия, в белой рубахе, постояв у занавески, тихо скрылась за ней.

Сын, проснувшись, нагнулся к его лицу:

- Как ты, отец?

- Достань Евангелие.

Они всегда возили с собою Библию. И в этот миг ужаса, когда дух был готов оставить его, старик положил руку на Священную книгу - и жизнь вернулась к нему. С этой ночи они ежедневно стали читать Евангелие.

Евдокия по утрам пекла хлеб, благо мука у них теперь была, заваривала травы, варила суп. Перед Благовещением от постояльцев стало слышаться чтение. На эти чтения заглядывала маленькая Лариса, а потом и мать с дочерью стали приходить. Возьмут низенькие табуреточки и садятся у ног больного.  Читал всегда сын, был он по-прежнему крайне сдержан и неразговорчив, лишь с маленькой Ларисой иногда играл  - ее не смущали постояльцы, а Евдокия и ее дочь Прасковья, видя строгое их житие, сторонились баричей.

Деревенька, в которой они задержались волей случая, была крохотной - две улицы по десять домов. Советская власть к не дотянула к ней еще свои лапы, и жизнь маленького населения шла прежним порядком. А вот  жизнь бывшего богача уже не могла быть прежней. Сердце его болело, и был он, как Иов, разорен и обессилен, и не мог никак решиться в таком состоянии двинуться в путь. Уже верный его возница Александр успел  съездить на Дон и привезти муки и рыбы, а он все не мог подняться. Иногда его посещали сомнения, а нужно ли его сыну это золото, не повредит ли ему оно в новые времена, и не лучше ли остаться здесь, в этой маленькой деревушке, и  спокойно доживать свой век?.. Но когда он смотрел на сына, худощавого, подтянутого, в простой мужицкой одежде, сердце его обливалось кровью. Сын, его сын, его надежда и гордость, выросший в роскоши и изобилии - и  эта деревенька... Нет, нет и нет, слишком нежные у него были руки, чтобы работать в поле, слишком живым и острым ум, чтобы навсегда остаться здесь. Он должен был учиться, Виктор Васильевич не  сомневался, что при любой власти умные люди нужны, а его сын был умен. Старик тяжело вздыхал, понимая, что не имеет права, уходя в мир иной, оставлять сына без средств. Значит, поездка в Беловежскую Пущу неизбежна.

Да и Александр уже начинал нудиться, ожидая вознаграждения, ведь не за так же столько времени с ними провел. И понял Виктор Васильевич, что время отпрвляться в путь настало.

В начале июня, когда ночи стали светлей и короче, когда наливались соками травы и луговые цветы, они тронулись в путь. Ранним утром, пока еще не всходило солнце, Евдокия с дочерью  и маленькой Ларисой проводили своих постояльцев. На память всем они оставили серебряные вещицы: Евдокии - кольцо с бирюзой, Прасковье - серьги с аметистом, голубоглазой девочке Ларисе - цепочку с образком Богородицы.

Тарахтела негромко повозка, увозя их по летней  пыльной дороге. Еще немного и поворот скрыл их друг от друга. На долгие, долгие годы.

Лишь через 17 лет, летом 1945 года на вокзале небольшого южного городка Степен Викторович, степенный солидный инженер в благородном костюме нечаяннно пригляделся к невысокой крепкой девушке, проводнице соседнего вагона, которую назвали Ларисой. Он вышел из своего вагона размяться и отчего-то все смотрел на ее ладную крепкую фигурку, на волнистые волосы, заплетенные в косы - они короной обхватывали ее голову. Вот она повернулась к нему лицом и он увидел ее большие голубые глаза, точеный нос - она была очень мила. Степан Викторович , приблизившись к ней, спросил:

- Вас зовут Лариса?

Девушка обернулась.

- Да, Лариса.

Голос у нее был мягким и теплым.

- А вы не из Белоруссии?

- Из Белоруссии.

- Из маленькой деревеньки в двадцать домов?

Она теперь смотрела на него с любопытством.

- Ну , она теперь не такая уж и маленькая.

- И в вашем доме в сенях на гвоздике висит подойник? И тетю вашу зовут Евдокия?

- Кто вы? - с удивлением спросила девушка. - Я не могу вспомнить вас. А тетя моя  в оккупации умерла.

И тут он увидел на груди у нее серебряную цепочку и, показывая на нее рукой, тихо спросил:

- А оброзок Богородицы на ней сохранился?

- Вы - Степан?! А отца вышего звали Виктор?

Ее лицо просияло радостью.

- Да, Лариса, я тот самый Степан, отца которого звали Виктор. Его тоже давно уже нет .

В ее чудесных голубых глазах  вновь проснулась доверчивость беззаботной четырехлетней девочки.

- Я вас помню, и тетя всегда  говорила, что если бы не вы , мы в тот год от голода бы пухли.

Паровозный гудок заставил их подняться в вагон. И они вдруг наперебой стали вспоминать то одно, то другое из прошлого.

- Помню я про этот дождь, я потом все тетю допытывала,  какой же  у дождя отец.

Степан Викторович улыбнулся:

- Это, Лариса, была строчка из Иова : "Есть ли у дождя отец?"

- Вот, вот - "Есть ли у дождя отец?"

Поезд шел вглубь России, за окном то плыли тучи, то сияло солнце, пока , наконец, светлая ночь не стала скрывать их лица сумерками. Степан Викторович до сих пор  был холост и одинок, за многие-многие годы советской жизни никто не смог отогреть его сердца. А сейчас с Ларисой он будто вернулся в свое отрочество, когда его все любили, когда он сознавал себя наследником огромного отцовского состояния.

Стучали, стучали колеса вагона, воскрешая прошлое, обещая будущее. За окном стал накрапыватьдождь. Иногда Лариса выходила на станции и возвращалась в каплях дождя, и это делало ее еще роднее и ближе. Казалось, что то далекое прошлое, где был жив отец, где было Евангелие, соединило их такими незримыми   живыми узами, что и через много лет искреннее чувство доверия и приятия не погасло в них.

Стучали, стучали вагонные колёса, мерно отстукивая прошлое, мерно продвигаясь в будущее. В то будущее, где всегда за ночью просыпается утро, где сокровенно в сердце живёт надежда, где никогда не умирает любовь и вера.