Три весёлых буквы

Пионерский галстук я носил с радостью. Он казался мне элегантным. Никакого философского смысла в это движение я не вкладывал. Нравилась утренняя радиопередача "Пионерская зорька". В конце всегда передавали песню с запоминающимся припевом:
- Вместе весело шагать по просторам, по просторам...
Или:
- Орлёнок, орлёнок, гремучей гранатой от сопки врагов отмело...
Как только зазвучали первые аккорды - надо заканчивать завтракать, пора собирать ранец и топать в школу.
Пионерский период детства пролетел легко и весело словно воздушный змей в летнем небе.
А из октябрят меня однажды позорно изгнали. За это ведь теперь не осудят? Можно и рассказать!
Произошла нелепая и трагическая случайность. Мы весело играли на школьной перемене. Подкараулили мальчика по фамилии Цукерман, такого же озорника, как и мы, надели на голову пластмассовое ведро для уборки класса и долго стучали шваброй. За этот подвиг меня и Тазова изгнали из октябрят. Учитель грозно велела нам снять звёздочки с маленьким кудрявым пупсом и немедленно положить на стол.
Нашу вину она изложила следующим образом:
-  Во время войны так зверски как вы поступали только фашисты!
Я возразил, стараясь объяснить, что со мной мальчики пытались проделать то же самое и с головой Цукермана всё в порядке. Посмотрите, Цуцик сидит и хитро улыбается. Я от мальчиков убежал, даже не дрался и вот - бодр и весел.
Аргумент не был рассмотрен.
Учитель небрежно смахнула рукой наши звёздочки в ящик своего письменного стола.
- Нам конец! - подумал я.
Тазов словно перед расстрелом громко заплакал. Класс отреагировал тихим презрением, и каждый октябрёнок решительно осуждал наш поступок. Слышно было только как Цукерман откусывал и жевал яблоко.
Случилось это всё как нарочно на известный советский народный праздник. Я вернулся домой из школы словно побитый. Все родственники собрались за накрытым обеденным столом. По центру его стояла хрустальная ваза с горой салата оливье, неподалёку примостилась селёдка под шубой, по соседству с ней: винегрет, малосольные огурчики, грибы-лисички, шпроты и коричневый печеночный паштет. По периметру словно караульные солдаты у мавзолея вытянулись разноцветные бутылки. Я заметил мой любимый лимонад "Колокольчик" и мамин напиток "Боржоми".
В вазе из тонкого богемского стекла красовался одинокий цветок.
Мне показалось, что я похож на это сорванное несчастное растение. Оно словно грустно покачивало головой: - Эх, Лёша, бывший октябрёнок!...
Меня всегда учили говорить только правду. Я шумно выдохнул и кратко изложил историю про ведро, швабру и Цукермана. Закончил речь ярким эпизодом лишения меня лучистой эмалированной звёздочки и изгнания из ленинских внучат. Возникла трагическая пауза. Я даже услышал как упала вилка, потом скрипнула папина нейлоновая рубашка и у стоявшей на столе алой розы отвалился нежный лепесток.
На миг показалось, что родственники про меня забыли.
- Мы же советские люди! - неожиданно произнес папа. Он неспешно величаво поднялся, в руке его красовалась хрустальная наполненная водкой стопка:
- С праздником!
Все потянулись к еде, заохали, весело зашумели.
Странно, но меня даже не отругали. Потом дед Иван взял слово и рассказал поучительную историю как боец-азиат на фронте принес ему замерзшую во льду гранату без кольца, но с чекой и спросил:
- Что с этим делать, товарищ командир?
- Иди на три весёлых буквы! - ответил Иван бойцу.
Несчастный ходил с гранатой до самой ночи. Потом вновь пришел к деду Ивану с теми же философскими вопросами:
- Куда теперь идти? Что с этим делать?
Гранату он не выбрасывал, а из последних сил сжимал в руке.
- Что за три весёлых буквы? - уточнил я у деда Ивана.
- Подрастешь и узнаешь! - рассмеялся дед.
Я спросил у всех родственников про три секретных буквы, но никто так и не ответил.
Октябрятскую звёздочку я больше никогда не носил.