Битва титанов на Красной площади

                «И ударил своего ненавистника 
                Прямо в левый висок со всего  плеча»
                ( М.Ю.Лермонтов: «Песня про царя Ивана Васильевича,            
                молодого опричника и удалого купца Калашникова».)
         
      Ленин, как живой, лежал в Мавзолее, за стеклом своего гроба.
Болели швы, и очень раздражал этот гул снаружи. В Мавзолей сегодня не пускали, и можно было бы в спокойной обстановке подумать о жизни, но  этот проклятый гул мешал сосредоточиться. «Нет на вас вашего боженьки! — думал  Ленин, — И в конце двадцатого века не даёте мне покоя!». Ему вдруг захотелось подняться, нарядиться Дедом Морозом, набить мешок чем-нибудь тяжёлым, выйти из своего склепа и хорошенько дать по голове этим мешком каждому. Он хитро прищурился — мысль ему понравилась, но потом передумал: лень было вставать, да и тяжко. «А пошли бы они все! — раздражённо подумал  он, — Как-нибудь в другой раз» и вновь впал в тяжёлые раздумья.

      Он думал о том, что вся история России творится здесь, на Красной  площади, — главном рекламном месте страны, и если теперь совершать революцию, то не нужно брать почту и телеграф, достаточно захватить только эту площадь. Как ему надоели все эти праздники и концерты рокеров,  шарканье по брусчатке ног туристов-иностранцев и прочей шелупени! Как  надоел весь этот балаган! Кто бы знал!

      Громкие крики наверху вновь прервали ход его мыслей. Нет, он сейчас  всё-таки встанет, выйдет и даст им мешком по голове! А ещё лучше — поднимет остальных и устроит этой стае живых последний и решительный бой!

      А наверху действительно шёл бой. Не последний, но решительный. Две  звезды: Умный и Эффектный выясняли, кто из них ярче светит. Почти как  у Пушкина: «Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лёд и пламень…».
      Среди толпы зевак сновали операторы и журналисты. Сразу и не поймёшь: то ли видеоклип снимается, то ли жёлтая пресса старается. Зрители нажимали друг на  друга, становились на цыпочки, чтобы получше всё разглядеть, толкались и ссорились: не каждый день увидишь, как звёзды, упав с неба, вывалявшись в снегу, катаются по земле под ногами прохожих.  Зрителей становилось всё больше, со стороны выхода из метро подходили и подходили новые, и скоро у Исторического музея нельзя было протолкнуться.

      Секунданты, люди знаменитые — продюсеры, столичная богема, важно расхаживали по внешнему краю круга, образованного зрителями, следя за соблюдением правил дуэли. Дуэлянты, набычившись и изображая не то каратистов, не то боксёров, вытанцовывали друг перед другом внутри этого круга. Поблёскивали объективы видеокамер, гудела толпа, дуэлянты совершали свой ритуальный танец, не торопясь нанести решительный удар. Цена  ошибки была высока  — а  ну  как  некрасиво упадёшь?

     Наконец, устав  прыгать, долговязый Эффектный картинно стал в стойку а-ля Кличко, и тут-то подлый Умный и достал его. Скривив в ехидной улыбке губы, он нанёс Эффектному удар ногой «под дых», и, когда тот согнулся пополам,  бесхитростно, по-зековски, двинул ему головой в «фэйс». Долговязый Эффектный  растянулся на брусчатке во весь свой четырёхметровый рост. Но упал не так, как хотелось бы: словно поверженный рыцарь, а до безобразия примитивно — как оброненная впопыхах сосиска, да так больно, что громко  квакнул. Даже Жуков на коне услышал и брезгливо поморщился, а в толпе захохотали. Эффектный лежал с разбитым носом и медленно соображал, что  клип не удался. А тут ещё кто-то крикнул: «Ломай его!» Озверев от обиды, он вскочил, выхватил у оператора треножник и огрел им Умного. Толпа возликовала. «Дави-и-и !» — низко загудела она.

     И Эффектный придавил, навалившись всем телом на поверженного на землю врага. Недобитый  Умный  из последних сил изловчился и впился зубами в ухо своему обидчику, и тот завизжал, как поросёнок. Толпа осатанела, а Ленин перевернулся в гробу и тихо заматерился. Даже «небо треснуло медным колоколом» и «залепил грязный свет слюнявые рты. Вороны чёрными осколками расклевали кругом куски тишины».  И Царь-колокол в Кремле загудел в ответ. И Царь-пушка пальнуть приготовилась! …  «Вот пистоны ушастые! — подумал Ленин, — Мёртвого поднимут! Нет, я от них окончательно умру!» А один из операторов сказал мечтательно другому: 
     — Вот бы спроецировать видеоряд на небе! Классно было бы — отовсюду видно. 
     Какой-то бомж, сутулый, небритый мужичок в огромной не по размеру, драной, засаленной кожаной куртке, стоявший рядом, не выдержал и возразил:
     — Ну, ты хватил! Небо — вон какое большое, а они ма-а-ленькие! В микроскоп не разглядишь! Эх, темнота! А ещё православные! Калики!

     Из ворот Спасской башни слегка навеселе, один, без охраны, в соболях и шапке Мономаха  вышел первый Президент; прошёлся по скрипучему снежку, посмотрел на народ. Народ был увлечён боем. Президент чувствовал себя пока ещё неуютно в соболях, и шапка Мономаха была тяжеловата. И ещё он чувствовал себя  единственным зрителем в этом спектакле. «Народ оттягивается, — подумал  Президент, — спортом их занять, что ли?»

     Народ оттягивался: улюлюкал и свистел, о спорте не думал. Президент постоял ещё немного, понял, что никому до него дела нет, да и вернулся восвояси. А через минуту-другую откуда-то из динамиков раздалось: 
                «Гей вы, ребята удалые,
                Гусляры молодые, 
                Голоса заливные!
                Красно начинали — красно и  кончайте …
                … И всему народу христианскому слава!»
                Аминь.   
                1997г.