Моя жизнь. Глава 2. Проблеск солнца

Мне было тогда 20 лет.

Как-то тёплым весенним утром я шёл от нашего дома по направлению к рынку. Уже цвели акации, душистая сирень, каштаны и липы. Народу полно, все куда-то спешили. Небо то закрывали кучевые облака, то в разрывы проглядывало солнце.

Перед самым рынком нужно было перейти через улицу с оживлённым движением. Я остановился. И пока стоял, заметил двух воробышков. Опьянённые весной, они бешено носились, громко чирикая, друг за другом.

Тут опять солнце проглянуло в просвет между облаками, луч его точно высветил птичек, как высвечивают прожектором эквилибристов в цирке. Они этого ничуть не меньше заслуживали, потому что кувыркались в воздухе, как настоящие акробаты. Это, конечно, были самец и самочка, и они были совершенно пьяны от весны и любви.

Они проделывали невероятные кульбиты: то летели почти вертикально вверх, то камнем валились вниз, то метнутся вправо - то влево, ничего не видя по сторонам, - и наконец вылетели прямо на дорогу. Сверху на большой скорости неслась машина, самосвал, с широкой и высокой кабиной и плоским, нескошенным, стеклом. Самочка мелькнула прямо перед ним и унеслась дальше, и воробушек, смотревший только на подругу, догоняя её, врезался прямо в лобовое стекло машины.

Машина проехала. Птичка осталась лежать на асфальте.

Я вышел на дорогу и подобрал воробышка. Никто, кроме меня, его не заметил.

Воробышек был ещё жив, он часто-часто дышал, лежа на боку. Я отнёс его под тень развесистой липы. Он прожил ещё 2-3 минуты, потом еле слышно пискнул, перевернулся на спинку, лапками кверху. Умер. Он даже не понял, что произошло.

Что-то подобное случилось и со мной.

* * *

В 20 лет я начал работать с детьми и увлёкся фотографией. У меня появился Настоящий Друг, Миша. Потом, в 23 года, - любимая девушка, Лена. Работа с детьми меня увлекала. Я стал членом фотоклуба.
В детстве я чувствовал себя слабым, тогда же с каждым днём всё более ощущал свою силу.

Вспоминается один яркий момент. Я за городом, на берегу Днестра. Утро, над рекой поднимается туман. На другом берегу видны белые домики деревни. Почему-то именно в этот момент меня охватило удивительное чувство: передо мной открывался большой мир, и я чувствовал, что у меня есть силы понять его, построить свою жизнь, стать счастливым. Это было необыкновенное ощущение веры в жизнь, которая открывалась впереди, веры в себя, веры в счастье. Ни до того, ни после оно уже никогда не повторялось.

Встречаясь со своими бывшими учителями, с людьми, на которых прежде смотрел снизу вверх, я чувствовал, как я изменился. Кого-то догнал, кого-то опередил. Будто я поднимался на скоростном лифте, а они стояли на одной и той же лестничной площадке.

Это были годы развития, надежд, веры в будущее. И я действительно сильно вырос в эти годы. Всего за 5 лет: с 20 до 25 лет.

* * *

Но когда мне исполнилось 27 лет, я вынужден был начинать всё сначала.

Я потерял Мишу.

Он был единственным ребёнком, и родители относились к нему неправильно. Они не любили друг друга, а единственного сына баловали. Миша был внутренне одиноким и ранимым человеком, о чём сам не подозревал.

Мишу я нашёл сам, именно я понял, что мы близкие люди, и это оказалось именно так. Но его я понимал лучше, чем себя.

В 25-26 лет с ним стало происходить что-то странное и ужасное. Он потерял вкус к жизни. Раньше это был энергичный, уверенный в себе, умный и проницательный, целеустремлённый и смелый человек. Когда-то мы вместе ездили в колхоз, где группа хулиганов приставала к одному больному парню. Миша вступился за него: это было в спальне. Их было 12 человек, а он один. Я этого не видел. Они подрались: 12 на одного. Драка закончилась вничью.

Я мог бы много рассказывать о Мише, но это слишком тяжело. Тогда это был замечательный человек: я мало таких встречал.

И вдруг он стал вялым, апатичным, безразличным ко всему. Он тогда только что женился, и не по любви. Я пытался его растормошить, говорил с ним о его отношениях с женой, но ничего не помогало. Я чувствовал, что он духовно умирает, что настоящего Миши уже нет.

Сейчас я понимаю, что с моей стороны это было слабостью и эгоизмом. Не мой друг для меня, а я для моего друга. Нужно было продолжать верить в него, пытаться его расшевелить - до тех пор, пока не добьёшься своего. Но я тогда потерял и Лену, и мне не хватило сил и веры в успех. И я перестал с ним общаться.

Только много лет спустя я понял свою ошибку, но исправить её уже не мог, потому что жил в другой стране, связь была потеряна: я даже не знал его адреса (они с женой только переехали тогда на новую квартиру).

Моя Лена погубила себя сама, потому что у неё было ужасное детство. Её мать - деспотка. Ей очень нравилось полностью контролировать дочь, нравилось, когда та послушна, как собачка. И ещё в раннем детстве она её так выдрессировала. И Лена привыкла исполнять все желания мамы - и была уверена, что у неё "самая лучшая мама". Это её слова. И в 54 года она повторила эти слова. Так жители СССР любили Сталина.
Она сбежала от своей любви, счастья, семьи - к маме. Вскоре после свадьбы. Просто потому, что так легче. Удержать её было невозможно: так устроено современное общество.

Я не был готов к этому. Мы с ней действительно любили друг друга, были по-настоящему близкими людьми. И в Лене, и в Мише я не ошибся: я нашёл их сам, и именно они были нужны мне, и я нужен был им. Но наша связь разорвалась.

Я очень любил Кишинёв. И до сих пор люблю. Но не тот, который есть сейчас. А Кишинёв моей юности и молодости. Там всё будто пропитано счастьем, верой в жизнь, которая тогда у меня была. Но я не понимал, что такое Родина.

Родина - она тоже не для меня, а я для неё.

Когда началась "перестройка", начались митинги, произошла вспышка молдавского национализма - хорошие люди как будто сходили с ума - это нужно было суметь вытерпеть. Я помню, как шёл по главной улице города мимо Дома Правительства - и ветер сметал с газонов на тротуар грязные бумажки, пакеты - целые кучи мусора, который никто не убирал. В городе останавливались предприятия, люди были озлоблены друг на друга. Дорогие мне, интересные мне люди уезжали. Это был не уже тот Кишинёв, который я так любил, а какой-то другой город. Своим я его уже не чувствовал.

Я просто ещё не умел любить. Помните, как Маленький Принц говорил о своих отношениях с Розой. Родину нужно уметь любить - именно тогда, когда кажется, что всё рушится.

Но потерять Друга, потерять Любимую и потерять родной город, продолжая жить в нём, тяжело. И это было ещё не всё. Я начал работать учителем в 25 лет (а до этого работал руководителем фотокружка и драмкружка), работу свою любил. Но школа была русско-молдавская, вскоре её преобразовали в чисто молдавскую, а мой класс был расформирован: некоторые перешли в школу-новостройку в другом районе, другие остались, сменив язык обучения.

И я остался без работы, без Друга, без жены, без родного города. Всего через 6-7 лет после того, как началась моя настоящая жизнь.

Потом я понял, что потерял родной город по собственной вине. Что можно было перетерпеть и остаться. Но я уже решил уехать. Я был слишком нетерпеливым: я хотел жить сейчас - я не умел рассчитывать, планировать, ждать и терпеть.

* * *

Спустя много лет я понял, что развивался тогда весьма однобоко. Творческое развитие шло хорошо, но у меня было полно житейских слабостей. Я их не замечал.

Строя дом, сначала закладывают фундамент. Хотя на поверхности его не видно. Скажем, Астрид Линдгрен была талантливой писательницей, но её успех объясняется ещё и тем, что она разумно строила свою жизнь. Сначала семья, дети - и только потом творчество. У меня совсем не было понимания, как надо жить, и умения в этом смысле.

Я слишком увлёкся творческим развитием и, как тот воробышек, словно опьянел.

Ведь в детстве я был таким слабым, и ощущение силы - хоть какой-то силы - вскружило мне голову. И не было никого рядом, кто мог бы сказать отрезвляющее слово, дать совет. Я был совсем один. Моя мама никогда не принимала никакого участия в моей жизни: все решения принимал я сам. Я так к этому привык, что даже не спрашивал её.

"Причина нашего счастья или нашего несчастья - в нас самих", - сказал Мишень Монтень. Он прав.

Да, было много неблагоприятных внешних факторов. Но главную роль сыграли мои же собственные ошибки.

* * *

Я похоронил воробышка под той самой липой, в тени которой остановился после того, как подобрал его. Она росла сразу за троллейбусной остановкой на улице Энгельса (сейчас это улица Алба Юлие) в Кишинёве. Если эта липа цела, я мог бы точно указать место и сейчас, хотя прошло 38 лет.

И всё-таки у меня была молодость, настоящая. Она до сих пор живёт в моей душе как светлое пятнышко, как проблеск солнца в моей жизни.

Но машина ехала слишком быстро, а воробышек был слишком неосторожным.