Больше черного Часть 1 продолжение 1

Часть 1


«Люди рождаются, умирают, а если еще что-то происходит в промежутке, значит, повезло».
Френсис Бэкон

–1–

 Стол был накрыт к завтраку, но, похоже, никто не торопился приступать к утренней трапезе, и столовая погружена была в звенящую тишину. Весеннее солнце, проникнув сквозь узкие высокие окна, резало пространство залы широкими золотыми лезвиями и у стены, покрытые пылью веков часы, выстукивая маятником беспристрастно четкий ритм, хриплым басом оповестили, что малая стрелка прибыла на цифру десять.
В большой гостиной, подле внушительных размеров камина стояла навытяжку вся прислуга дома, изредка обмениваясь недоуменно-боязливыми взглядами.

В кресле с высокой спинкой, больше похожем на трон, восседал сэр Джонатан Седрик Гуилхем, лорд Уорбрук. Все в его облике, начиная с тщательно напудренного парика и заканчивая сверкающими пряжками башмаков, выглядело безукоризненно. Сидел он прямо, демонстрируя свою идеальную осанку, время от времени, постукивая длинными перстами по подлокотнику, вырезанному в виде львиной лапы. Лорд Уорбрук, которому в ту пору еще не было сорока, мог бы считаться весьма привлекательным, если бы не суровые складки возле четко очерченных губ и уже наметившаяся глубокая морщина между густыми широкими бровями. Он был бледен, а взор его синих глаз холоден и непроницаем.

– Мисс Пирс, – произнес сэр Джонатан, вырывая взглядом из шеренги несчастных хрупкую девушку лет двадцати трех с вспухшими заплаканными глазами. – Каково ваше жалованье?
Гувернантка всхлипнула. Лорд Уорбрук сыграл желваками, он терял терпение. Бедная девушка заметила это и, нелепо всплеснув рукой, будто хотела поправить волосы и передумала, пролепетала:
– Тридцать фунтов, милорд.
– Вы регулярно получаете свои деньги, мисс Пирс? – продолжил допрос сэр Джонатан.
– Да, – в почти обмороке прошептала она.
– Тогда, может, вы объясните мне, мисс Пирс, – обдавая бедную гувернантку ледяным взглядом, отчеканил милорд. – Почему наш старший сын не спустился к завтраку нынче?

– Милорд, – взмолилась мисс Пирс. – Накануне вечером, ровно в девять я принесла мистеру Гуилхему молоко, он выпил его и лег спать. Я сама гасила свечу и закрывала дверь. Я не понимаю… – слезы помешали ей договорить.
– Перестаньте реветь, мисс, – громыхнул лорд Уорбрук. – У вас предостаточно будет времени для рыданий тогда, когда вы покинете этот дом без рекомендаций. С вами все ясно! Ступайте!
В момент, когда мисс Пирс торопливо удалялась, красивая статная дама поднялась с дивана, на котором она сидела все это время вместе с двумя детьми, мальчиком и девочкой лет семи и, сделав шаг вперед, остановила за руку, уходящую в слезах гувернантку.
– Милорд, – тихо произнесла она. – Мисс Пирс не виновна в исчезновении Чарльза и не заслуживает столь несправедливого и жестокого обращения.
Лорд Уорбрук перевел взгляд на леди, приподняв удивленно одну бровь.
– Не знал, миледи, что вы ходите в защитниках у челяди, – произнес он, и тон его не предвещал ничего хорошего. – Вам, дорогая, вообще не следовало вмешиваться в разговор, потому как благодаря вашей снисходительности, юный джентльмен попрал сыновний долг и оставил нас всех решать презабавную задачу, куда делся наш драгоценный мистер Гуилхем.
– Коль ваш гнев привлекла я, милорд, – спокойно произнесла леди Уорбрук. – Может, мы продолжим беседу без свидетелей.
– Отнюдь, сударыня, – небрежно оглядев кисть своей руки, отчеканил сэр Джонатан. – Я намерен разобраться в этом деле при общем собрании, дабы впредь избегать подобных потрясений, а также я объявляю всем, как только мистер Чарльз найдется, снисходительности и поблажек не будет более. Я слишком был терпим и вот результат. Попрана дисциплина, всеобщая распущенность царит наряду с пренебрежением своими обязанностями.
– Вы, милорд, намерены сменить деспотию на тиранию? – не скрывая иронии, заметила его супруга.
Милорд метнул в леди Уорбрук гневный взгляд. Ее вызывающая манера держаться раздражала его и одновременно настораживала. Вместо удрученной выходкой своего первенца матери, он видел перед собой полную самообладания и вызова женщину, способную не только защищаться, но и нападать. Внезапно его поразила мысль, что он совершенно не знает человека, с которым его связывают двенадцать лет брака.
– Вы не смеете упрекать меня в излишней черствости, сударыня! – скрывая свое замешательство, проговорил милорд. – Напротив, мое чересчур демократичное отношение ко всем и вся и породило неразбериху и беспорядок, как в семейных делах, так и в прочем.
– О, да, – тихо сказала леди Уорбрук. – Это именно ваше «чуткое и сдержанное» отношение привели Флоренс и Роберта к краю пропасти.
– Что? – милорд поднялся со своего трона. – Что вы сказали, сударыня?
– Я сказала, что, если бы вы имели, хоть каплю мягкости, о которой трубите повсюду, сэр, – проговорила миледи. – Ваши брат и сестра были бы теперь с нами, как и наш сын Чарльз.
– Замолчите, Элеонор, – прошипел милорд. – Иначе… – от возмущения и негодования он не нашел слов, сорвался.
– Что «иначе», сэр? – не отступала его супруга. – Иначе вы превратите мою жизнь в ад? Что ж, мне не привыкать, меня давно терзает адская мука – мука жизни с вами.
Милорд сделал нервный жест рукой слугам, и те, опешившие от семейной сцены впервые так явно вспыхнувшей между супругами, неловко стадно удалились. Дети же остались в зале, не дыша от страха, забившись в уголок дивана.

– Таким образом, если я вас правильно понял, моя дорогая Элеонор, – уже спокойнее, взяв себя в руки, произнес милорд. – Жизнь со мной приносит вам одни страдания. Или, вернее сказать, я в принципе приношу страдания всем. И, решительно все в нашей семье, начиная с моего брата-авантюриста, чуть не пустившего нас по миру и устроившего дуэль с совсем неподходящей для этого персоной. Также страдала по моей вине и моя легкомысленная сестра, убежавшая с первым попавшимся проходимцем, наплевав, тем самым, на фамильную честь. И список несчастных завершает мой сын, возомнившим себя вне всяких правил, установленных много поколений тому назад. Значит, это я не удосужился понять их тонких душевных потуг и погубил их, как гублю вас, моя дорогая?
– Милорд, – супруга подступила к мужу. – Я знала другого Джонатана Гуилхема. Он был щедр на чувства и чуток. Именно эти качества привлекли меня, когда-то, а не ваш род и ваше состояние. Последние же несколько лет ваша холодность и расчетливость, которые я принимала за мимолетные слабости, пустили глубокие корни и оплели, и одурманили вашу душу, погрузив ее в глубокий сон. Мне жаль вас, вы не ведаете, что за все поступки придет расплата рано или поздно. Верните самого себя.
– Вы идеалистка, Элеонор, – сухо произнес лорд Уорбрук, вдруг почувствовав ее слабость. – Вы витаете в своих фантазиях и тешите себя иллюзиями, забывая, что мы живем на земле, где царят свои законы, поддерживающие относительные порядок и покой. Выход же за границы сих правил часто приводит к ошибкам и смуте. Полно, покончим с этим. Я устал от пустой болтовни, – отрезал он и перевел свой взгляд на девочку, сидящую на диване. – Патрисия, подойди ко мне.
– Вы не станете допрашивать ребенка, милорд, – возмутилась леди Элеонор, встав между девочкой и мужем.
– Именно это я собираюсь сделать, – отчеканил сэр Джонатан и дал знак Патрисии приблизиться.
Малышке на вид было около семи лет. Взгляд её больших карих глаз, без искры наивности столь присущей ее ровесникам, поражали совсем недетской серьезностью. Забавные веснушки, волосы удивительного оттенка рыжего цвета, – будто осеннюю огненную листву припудрило пеплом, – несмотря на старания няньки аккуратно уложить их, не желали слушаться и, бунтовскими кудряшками выбивавшиеся из-под многочисленных шпилек и лент, совершенно не вязались с задумчивостью и отсутствием иллюзорного оптимизма девочки.
Как только милорд подозвал девочку к себе, она без всякой робости, покинула диван и подошла к своему строгому дознавателю.
– Скажи, дитя, – произнес сэр Джонатан, вновь опускаясь в свое кресло. – Что ты знаешь о планах Чарльза?
– Ничего, сэр, – отчетливо ответила Патрисия.
– Ты лжешь, дитя, – продолжал он. – Вы были дружны с Чарльзом, и он должен был тебе что-нибудь сказать.
– Я ничего не знаю, милорд, – повторила девочка, и вдруг осмелев, ответила: – А если бы и знала, то ничего не сказала бы вам.
– Вот твоя благодарность, дитя, – холодно проговорил лорд Уорбрук. – Ты, верно, забыла, что твоя судьба полностью принадлежит мне и…
– Милорд! – с горечью и гневом воскликнула леди Элеонор. – Это бестактно и … низко!
– Дорогая! – невозмутимо произнес милорд, даже не удосужившись поднять на супругу взгляда. – Мы уже говорили с вами. Разговор был окончен, и я вас не держу! – Он вновь обратился к малышке: – Итак, Патрисия, тебе стоить помнить о том, что я сделал для тебя и твоего отца, и стараться быть достойной дома под чей кровлей ты нашла приют.
– Я помню, милорд, о вашем участии в судьбе нашей семьи, – ответила девочка. – Может быть, когда-нибудь я захочу забыть об этом, но ведь вы напомните, не так ли?
Милорд, молча, встал. Дерзость, с коей были сказаны и так малопочтенные слова, была сверх всякой меры, но он держал себя в руках, – и без того пришлось сорваться сегодня совсем неподобающе и в присутствие слуг, на котором он так настаивал. Сэр Джонатан взял со столика колокольчик и позвонил. Явился лакей.
– Я желаю видеть мисс Пирс немедля, – отрезал он. Милорд медленно подошел к камину и, опершись рукой о массивную полку, нервно постучал по ней пальцами.
Гувернантка вскоре явилась, и вид у нее был испуганный. Милорд произнес приговор:
– Мисс Пирс, возьмите эту юную леди и отведите в ее комнату. В течение месяца никаких прогулок, сладкого и чтения занимательной литературы. Мисс Кленчарли необходимо проводить дни в раздумьях, занятиях и молитвах. Ступайте! – дав знак всем удалиться, он тяжело опустился в кресло.
Милорд любил порядок. Порядок в семейных отношениях, в выборе друзей, в финансах, в ведении дел, в исполнении супружеского долга и воспитании детей. От челяди милорд требовал четкого выполнения своих обязанностей, строго наказывая за малейшие промахи. Слуги между собой называли его «заплесневелым сухарем», ругали на все лады за чрезмерную черствость, но он платил им исправно хорошее жалованье, что в свою очередь предотвращало всякого рода увольнения. В Лондоне его уважали за принципиальность и верность слову. В деловых кругах даже ходил эпитет «честен, как Уорбрук». Сэру Джонатану это льстило до чрезвычайности. В палате лордов выступлений лорда Уорбрука не любили, – он мог красноречиво и безапелляционно разгромить любой, казалось бы, верный проект. Малопривлекательное прозвище, «акулья пасть», вызывало в нем раздражение.
Но если в общественных, политических и хозяйственных делах его сухость и твердолобость рассматривались более или менее с положительной точки зрения, то в семейных делах все было гораздо драматичнее. Милорд не допускал никаких эмоций и здесь, казалось бы, в самой не прагматичной стороне человеческой жизни. С супругой, женщиной весьма темпераментной, он вел себя холодно и официально, не допуская ни ласки, ни нежности. Дети для сэра Джонатана были вроде живого материала, из которого он был обязан слепить нечто полезное, добропорядочное и послушное. Он настаивал на жестком взращивании подрастающего поколения, внушая в них уверенность, что жизнь – это долг, и что каждый день дан человеку под проценты.

Джонатан Уорбрук не позволял ничего, что могло хоть немного напоминать праздное провождение времени. Разумеется, при таких порядках в его семье время от времени вспыхивали бунты, которые он подавлял простым, но весьма действенным образом, – отлучением и забвением.
Началось все с младшего брата милорда, мистера Роберта. Обладая характером ничуть не склонным к смирению и покорности, мистер Роберт, обделенный наследством как все младшие сыновья в Англии, решил всеми способами, – по большей части сомнительными, – брать от судьбы все и жить на широкую ногу. Он выдавал долговые обязательства на крупные суммы денег, подписываясь при этом именем старшего брата. Потом он ввязался в некрасивую карточную историю с лордом Саттоном, затем поссорился с его кузеном. Дуэль стала неудачной для кузена лорда Саттона и его жизнь висела на волоске, но была спасена, благодаря врачебному мастерству семейного доктора Гуилхемов Фарингтоша. И вскоре, в доме милорда разразился скандал, по окончании коего, сэр Джонатан указал брату на дверь, тот в свою очередь, хлопнув оной, исчез в неизвестном направлении. Поговаривали, что он, дескать, подался в пираты.
Следующей была мисс Флоренс, возлюбленная сестра сэра Джонатана, нежнейшее создание; милорд прочил ей в женихи барона Кру. Кто бы мог подумать, что застенчивая и мечтательная Флоренс, влюбится в моряка, с внешностью и замашками авантюриста, – чувствовал милорд, что не нужно было отпускать ее в Солсбери на ярмарку. Чего стоило это никчемное сопровождение их маразматического дядюшки лорда Каннингема, если наглец посмел не только преподнести юной деве ее шляпку, сорванную ветром, но и завести с ней разговор. Через две недели девушка исчезла, оставив брату записку, в коей она просила благословление на ее брак с моряком – мистером Гарри. Милорд в ярости объявил, что у него больше нет сестры, и любое упоминание о ней будет жестоко караться. После от мисс Флоренс приходили письма, но милорд отдал распоряжение дворецкому больше не принимать их.
Однажды леди Элеонор совершенно случайно попалось одно из них, и она прочла его. В нем содержалась мольба сестры о прощении и разрешении вернуться в отчий дом, бедняжке Флоренс приходилось туго. Не получив приданного, моряк бросил ее одну на Барбадосе без средств существования. Миледи умоляла супруга о милосердии, но тот остался холоден к сестре и тверд в своем непрощении. Письма вскоре прекратились, все подумали, что несчастная убила себя.

И вот теперь Чарльз – старший сын лорда Уорбрук. На Чарльза он уповал и возлагал надежды. Красивый, способный и схватывающий все на лету мальчик, был его гордостью и отрадой. Отец уготовил ему жизнь, о которой можно только мечтать. Высокий титул, место в палате лордов, обширные земли…
О, как был зол сейчас милорд на него. Неблагодарный, безответственный юнец!
Оставался вялый и безынициативный младший сын Джеймс. Его любовь к одиночеству, молчаливость и замкнутость раздражали сэра Джонатана. Чарльз с его бунтарским характером и желанием идти наперекор, снискал большее уважение отца. И в этом заключался парадокс. Милорд требовал от всех повиновения, но как правило симпатию вызывали у него те люди, – хотя он сам себе никогда в этом не признавался, – которые не желали во всем с ним соглашаться.

Сейчас милорд был напуган. Впервые в жизни. Сэр Джонатан – человек, знающий все, что происходит в его доме и в его ведомстве. Пристрастие лорда Уорбрука к порядку считалась неотступной. И вот возникла ситуация, когда милорд совершенно был растерян, он был в панике.

С чего начать поиски? Где теперь мой первенец? Что взбрело ему в голову?
Сэр Джонатан попытался взять себя в руки, подобной слабости ему еще не приходилось испытывать. На мгновение, всего лишь на мгновение, мелькнула мысль о расплате. Он вспомнил о Флоренс. Горькая тайна тяготила его и отравляла жизнь. Ведь он мог ее спасти! Если бы не его уязвленное самолюбие. Но милорд отогнал эти мысли, уверив себя, что правда на его стороне. Прочь малодушие и эмоции! Надо действовать! Его рука уверенно потянулась к колокольчику.

продолжение следует