Роман-неформат. Глава 13

ДОМ НА ПРЕЧИСТЕНКЕ

                *   *   *
                По Москве иду в тоске,
                Как шагают по доске.
                Не с какой-то ясной целью,
                А без денег, без надежд.

                Сигану через Арбат.
                Вражка Сивцева шпагат.
                Как Башмачкин, как Каштанка,
                Без шинели, без одежд.

                Питер очень далеко.
                Здесь с ума сойти легко.
                Что Лебяжая Канавка
                Против всей ВДНХа?

                Вот идёт весёлый кент.
                Ресторатор? Спецагент?
                Или пьяненький писатель
                По фамилии на «Ха»?

                Вот и Пушкинский музей.
                Если хочешь, поглазей.
                Пушкин здесь ни разу не был,
                Потому что не дурак.

                Дом отстроил хлыщ Хрущёв.
                Откупил хлыщ Селезнёв.
                Кто такие? Никакие.
                Особняк как особняк.

                Я ношу сон о Москве
                На ладони. В рукаве.
                И заглядываю в окна
                Вот уже который год.

                Кто-то пишет. Кто-то пьёт.
                Кто-то курит. Кто-то ждёт.
                Может, навестит Есенин?
                Или Шпаликов зайдёт?
                *   *   *


     Эта история произошла раньше, чем я попал в Дом на Пречистенке.

     Особняк  почему-то приписали к биографии Пушкина. Якобы поэт здесь бывал и не один раз. На самом деле дом на углу Пречистенки и Хрущёвского переулка просто был московской заповедной и бешено дорогой недвижимостью. Рядом Арбат, Волхонка, посольство Люксембурга и чуть ли не в каждом соседнем доме пенаты и альма матеры гениев.  Вокруг него шла возня почище Булгаковской квартиры № 50. Тут имя поэта и пригодилось как сакральный омулет. В Доме на Пречистенке по очереди хозяевали Музей игрушки, архив Владимира Маяковского, академики-востоковеды и балканисты, а также старомосковские, послереволюционные и оттепельные домовые и демоны. Накануне краха Никиты Сергеевича в переулке его однофамильца, гвардии прапорщика Хрущёва, наступил культурологический гомеостаз. Ампирный особняк Барятинских-Хрущёвых-Рудаковых-Селезнёвых отписали Литературному музею Пушкина. Наступила тишина, нарушаемая лишь голосами девушек-экскурсоводов и шелестом стаек-туристоманов.

     Омулет отвадил от дома всех нечистых. 

     Но я имел в виду историю иную, простите. Просто место такое, понимаете? Начнёшь с одного, а занесёт далеко в сторону, совсем на другое место, по московской балабольной привычке.

     Глеб Волонцевич, тот, который занимался топ-модельным бизнесом и который затевал телепроект с клавишником Подгородецким, свёл меня пару лет назад с Тимом Поликратовым.  Тим работал в Доме на Пречистенке режиссёром массовых мероприятий.

     - Один чух из музея Пушкина спросил меня, нет ли среди моих знакомых хорошего сценариста. Я сказал, что есть.

     Глеб хитро щурился.

     Я сделал стойку, как вышколенный пёс:

     - Сценарий? Пьеса? Шоу?

     - Напиши ему какую-нибудь миниатюру. Условие - Пушкин наше всё. Пофантазируй на эту тему, я ему покажу, ну а дальше - вы сами.

     Через неделю я принёс Волонцевичу десятистраничную пьеску-розыгрыш про русские девичьи гадания на святки. Лейтмотивом был Пушкинский «Онегин», Пятая глава:

                «Татьяна верила преданьям
                Простонародной старины,
                И  снам, и карточным гаданьям,
                И предсказаниям луны…»

     Розыгрыш был полон зимнего серебристого света, камерной музыки, звона бокалов с шампанским, горящих свеч, мерцающих обручальных колец, узоров из растопленного свечного воска, туманных зеркал, карточных фокусов и мужских теней на стенах и на полу. Стайками пробегали девушки в кринолинах, шептались, секретничали, пугались, ахали и обижались друг на дружку.

     Центром декорации я предлагал сделать переворачивающееся овальное зеркало, превращающееся то в карту с пиковой дамой или бубновым королём, то в обручальное кольцо, то в пламя свечи, то в чёрный профиль Пушкина в крылатке и цилиндре.

     Спустя несколько дней мне позвонил Глеб и сказал, что чух из музея восхищён пьеской про гадания и готов со мной встретиться. И дал мне телефон с напутствием «звони в любое время!»

     - Как его зовут? Твоего чуха?

     - Тим. Тимей.

     - В каком смысле?

     - В самом обыкновенном. У него папа - грек.

     - Древний?

     - Не очень. Лет под семьдесят.

     - Я серьёзно.

     - Я тоже. У меня самого папы вообще не было. Какие проблемы? В общем, звони Тиму - и удачи!

     Сценарист - это не только тот, который сам ищет, но и тот, кого иногда ищут другие.

     Когда я позвонил по указанному номеру, то меня встретил вежливый молодой голос:

     - Тимофей Поликратов. С кем имею честь?

     Я представился.

     - Наконец-то! Какая у вас отличная пьеса о Наташе Гончаровой! Чудо! По-вашему, кто её сможет сыграть?

     Но я уже был стреляный  воробей и на первое услышанное не вёлся. Там, очевидно, ждали не меня, поэтому с кем-то путали.

     - По-моему, Андрейченко, - актриса действительно мне нравилась. - Кстати, тоже Наташа.

     Трубка помолчала и менее вежливо спросила:

     - А вы кто?

     - Павел Калужин. От Волонцевича. У меня миниатюра-розыгрыш о святочных гаданиях, - и мягким речетативом продолжил. - «Гадает ветреная младость, Которой ничего не жаль, Перед которой жизни даль Лежит светла, необозрима…»

     Трубка задумалась.

     - А в финале там портрет Александра Сергеевича в овале зеркала. Помните?

     И в трубке, наконец, вспомнили:

     - Да-да! Суперская идея! Зеркало - и в нём Пушкин!.. – и опять вежливо, вот выдержка! - Сегодня к трём сможете приехать в Дом на Пречистенке?

    - Обязательно буду.

     На служебном входе меня встретил мой ровесник, чуть усталый, но добродушный и приветливый парень в хорошем сером костюме и отглаженной сорочке с галстуком. Он не был похож на работника музея, а больше походил на актёра в отпуске или даже на азартного игрока, давшего обет временно не садиться за карточный стол.

     Мы познакомились. Тим провёл меня в свой кабинетик на втором этаже с коротким письменным столом, парой стульев и небольшим окном с видом на Люксембургское посольство. На столе стоял чёрный старинный телефон, который ни разу не позвонил.

     Наверное, это был муляж для придания солидности.

     Общались мы легко, словно одноклассники или опытные, проверенные музейные зубры. Сразу перешли на «ты», слушали друг друга не перебивая и не объясняя по сто раз то, что, как говорится, и дураку ясно.

     Я вернулся в мир, где всё нормально, просто услышанное по телефону не значит ничего для слушающего, а важно лишь для говорящего - по его личным обстоятельствам.

     Сама атмосфера Дома на Пречистенке располагала к спокойствию, интеллигентности и к терпеливому ожиданию чего-то хорошего. Мне почему-то виделся тихий снежок на Пречистенке, морозная канитель на окне Тимовского кабинета и как будто  слышалось потрескивание дровишек в камине странной комнаты с книжными шкафами, тёмно-пунцовыми гардинами и зелёной лампой на столе. Видимо, в воображении я возвращался в свой мечтательный, давно обустроенный и ухоженный мир.

     - В Доме нужен оживляж, - Тимофей восседал на столе и курил, держа пепельницу на весу, чтобы и я мог до неё дотянуться. - Тут всюду нафталин, старомодность и совейский менталитет, поэтому я ищу для наших мероприятий свежинку. Твоя пьеса про гадания в самую кассу. И Онегинский колорит тоже. Но пока не знаю, к чему её приложить. Понимаешь?

     - Ну да, - я почти улыбнулся, сознавая, что Тим не врёт и что пьеса моя за ненадобностью сейчас горит ясным пламенем. - Стану знаменитым, и это напечатают.

     - Само собой. Давай поддерживать связь. Если что, созвонимся.

     Мы пожали друг другу руки и расстались.

     У меня была в тот год кое-какая работа. Я писал статьи для случайной районной газеты, брал для неё интервью, расхваливал её хозяина и тех, кого требовал хвалить он. При этом я напоминал себе умного подводного хищника, временно сидящего в укрытии и поджидающего глупую, но сытную добычу.  То есть был зорким и хитрым  Мурен Муреновичем Муреновым.

     К тому же я вновь был женат. Желание найти «ту самую» женщину-музу не отпускало. То есть намеренно шёл в тупик с вывеской «ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Людвига Оболенская очаровала меня своим равнодушием. Ей было тридцать четыре года, а мне было страшно ежедневно возвращаться в пустую комнату коммуналки. Получилось баш на баш. Ничего хорошего тут быть не могло. Минус на минус плюса никогда не дают. Во-первых, мы с Оболенской друг друга не любили, во-вторых, оба были по-своему несчастны (у неё не было детей, у меня творческой работы), в-третьих, между нами андерсеновской собакой с глазами-тарелками всё время маячила мама Людвиги. Только что не спала с нами.

     Жена меня терпела, тёща потихоньку точила зуб. Главным словом было «должен». Должен ходить на престижную работу, должен приносить хорошие деньги, должен купить классную машину, должен построить трёхэтажный дом за городом. Мои сценарные метания, ночные посиделки над листом бумаги и поиски сюжетов тут были как «паровоз» при розыгрыше мизера в преферансе.

     Ну и вечная писательская нищета…

     …Ладно, бог со всем этим! Главное вот что. Если женщина однажды скажет вам «должен», бегите от неё куда глаза глядят.  Рядом с вами не Лаура, а леди Макбет вашего ушибленного страхом уезда.

     В общем, я предпочитал одиночество. Читал, думал, бродил. Кажется, в июне или июле оказался недалеко от Дома на Пречистенке. Зашёл в него просто так, спросил Поликратова.

     - Тимофей Андреевич в библиотеке, - вежливо объяснила мне бабушка-вахтёр, похожая на состарившуюся Золушку. - Это правое крыло Дома, там вход свободный.

     Через минуту я оказался в большой полутёмной комнате. Там были глухие стены без окон, несколько девушек неопределённого возраста и Тим всё в том же костюме и глаженой сорочке с галстуком. Шла какая-то унылая и, очевидно, нудная беседа.
    
     Увидев меня, парень буквально расцвёл и воскликнул:

     - О! На ловца и зверь бежит! Если бы ты знал, как ты вовремя.

     Поздоровавшись, я присоединился к толковищу. Сотрудники Дома затевали новогодний праздник вроде Кремлёвских или Колоннозальных детских утренников. Но кроме Пушкина, ёлки и чего-нибудь «этакого» других идей у тусовки не было.
Девушки обрадовались мне, как карете скорой помощи. Им очень хотелось домой и (думаю!) повышения окладов. Фантазии Тима про новогоднюю маету в этот контекст не вписывались.

     Поликратов использовал последнее средство.

     - Господин Калужин - опытнейший драматург! - убеждённо возгласил местный худрук. - Сейчас он нам поможет. Да?

     И посмотрел на меня так, словно я был нобелиатом или оскароносцем. Куда отступать? Зверёк сам загнал себя в сети охотника. Приходилось держать ответ за инициативу.

    - Думаю так, - сказал я, почти не думая. - Герои ищут волшебное средство среди сказок Александра Сергеевича, спасают Царевну-лебедь и царя Гвидона, приходят к новогодней ёлке, а тут чудеса, здесь леший бродит, русалка на ветвях сидит. Золотой петушок награждает их волшебным пером поэта, чтобы с его помощью затеять праздник…

     - …А гостям раздать новогодние подарки! - Тим подхватил мою тираду на последнем слове. - Мне идея нравится! За месяц напишешь?

     - За два.

     - За полтора.

     - Гонорар?

     - Не обидим.

     -  Идёт.

     - Договорились! - парень обвёл девушек отцовским взглядом и сказал ласково.– Спасибо, красавицы! Бегите по своим делам, вы мне больше не нужны. Детали мы обсудим с господином Калужиным один на один.

     И всё в моей жизни в который раз переменилось. Мне уже не было дела ни до Людвиги, ни до её мамы с собачьими глазами-тарелками, вообще ни до чего. Тот, кто хоть раз что-нибудь сочинял, хотя бы объяснительную на работе или письмо родственникам, знает этот провал во времени и пространстве. Для меня он был сразу избавлением, спасением и откровением. Цена - моя жизнь. Средство - мозг и клавиатура персонального компьютера. Лаг - полтора месяца. Вне этой колдовской троицы не было ни света, ни воздуха, ни жизни.

     Спящий ребёнок вызывает человечью нежность, женщина в постели - животную агрессию, письменный стол - оргаистическое наслаждение. Это ненормально, потому что сверхнормально. Это то «квази» человеческого состояния, которое дарит таблицу химических элементов, теорию относительности и Десять заповедей.

     Мы с этим рождены, нечаянно забыли и вдруг вспоминаем, обливаясь слезами боли, муки и счастья.

     На дворе стояла летняя городская жара, а я уже видел снегопад, белые крыши домов и морозную искру на бобровых воротниках.

     Моя пьеса была готова в сентябре. Название «Там, на неведомых дорожках!..» Сюжет незатейливый, но ловко скроенный. Мальчик Генка вместе с домовым Лукьяном путешествовали в Новогоднюю ночь по трём Пушкинским сказкам. Снегурочка поручала им разбудить Спящую красавицу, избавить Балду от придирок Попа и спасти Царевну-лебедь от Коршуна-злодея. В награду волшебное перо Царевны приведёт их к Дедушке Морозу, который готовит праздник у Новогодней ёлки. Дети в зале должны были подсказывать мальчику и домовому, как спасать персонажей согласно Пушкинским сюжетам.

     Тимофей планировал установить высокую наряженную ёлку в гигантском холле Дома на Пречистенке, амфитеатром расположить с одной стороны зрителей и разыгрывать представление вокруг ёлки и в нешироком коридоре между первым рядом и хвойными лапами дерева.

     «Опытнейший драматург Павел Калужин» в постановочную лихорадку не вмешивался. Он знал: пишется одно, ставится нечто другое, на выходе получается третье. Лишь попросил однажды посмотреть репетицию.

     Было дождливое утро. Серая Москва то ли спала, то ли прихварывала. Улицы походили на длинные, холодные учрежденческие коридоры. На служебном входе меня пропустили как «знакомого Тимофея Андреевича». Я не задумывался, почему именно так. Мне было интересно, что с будущим спектаклем.

     В фойе репетировали. Многие актёры уже были в костюмах. Режиссировала энергичная барышня тридцати лет, в джинсах и свитере, небольшого роста и с очень строгим, профессорским лицом. На боку у неё висела небольшая кожаная сумочка, ремешок пересекал грудь наподобие портупеи. Очевидно, это помогало барышне ощущать себя командиром.

     Увидев меня, она напряглась. Чужой человек? Среди театральных таинств? Гнать его немедленно в шею!..

     Тим подошёл к барышне и шепнул ей несколько слов. Она смерила меня Чапаевским взглядом, махнула в мою сторону рукой и кинулась к актёрам с возгласом: «Хватит волынить! Ещё раз эпизод с Балдой! Начали!»

     Я сидел у боковой стены на стуле и чувствовал себя совершенно посторонним. Балдой. Автором репетируемого представления меня здесь, скорее всего, не считали.

     Позже я поднялся к Тиму в знакомый кабинетик. На столе увидел пачку цветных программок. Рассмотрел, прочитал. Ларчик открывался просто! На них значилось: «Загадки Пушкина. Новогоднее приключение. Автор Тимофей Поликратов. Режиссёр Ирада Альтман».

     Обо мне - ни слова.

     - Что за хреновина?! - я потряс программкой перед лицом Тима. - Где моё имя? Где цитата из «Руслана и Людмилы»? Знаешь, как это называется?

     Парень посмотрел на меня устало и виновато.

     - Сейчас всё объясню, - он потёр щёку и тяжело вздохнул. - Тут у нас в Доме свои интриги. Я не мог говорить, что сценарий пишет кто-то со стороны. Идея с праздником была моя. Многие выступали против. Пришлось хитрить, обманывать, ловчить. Брать всё на себя. Если бы я заявил, что сценарист - приглашённое лицо…

     - Да плевать мне на то, что бы тогда было! Полтора месяца работы, полтора месяца жизни - это что, всё в помойное ведро? 

     Тим ничего не ответил, и я продолжал бесноваться:

     - А эта Ирада с портупеей через плечо приглашённым лицом, в отличие от меня, быть может?

     - Понимаешь…

     - Нет! Я не хочу ничего понимать! Мне нужны постановки пьес с моим именем для моей карьеры. Интриги вашего Дома меня не колышут. Я тебе верил, а ты вытер об меня ноги. Иди к едрене Фене!..

     Парень молчал.
 
     Я тоже.

     - Давай так, - он начал лавировать. - После Нового года я закажу программки уже с твоим именем, и у тебя их будет целый вагон.

     Я выругался очень ёмко, после чего потребовал:

     - Гонорар!   

     Тим открыл дверцу сейфа, вынул оттуда деньги и протянул мне. Я пересчитал. Четыреста баксов, как договаривались!

     - Могу от себя добавить ещё сотню. Хочешь?

     Я развернулся и, ничего не ответив, ушёл.

     На само представление в Новый год я не ходил, хотя Тим звонил и приглашал. Сценарий из памяти компьютера удалил. Людвиге Оболенской сказал, что спектакль не получился. Отдал жене баксы и больше о Доме на Пречистенке не произносил ни слова.

     В тот год стояла зима бесснежная, сырая и чёрного цвета. А у меня от всего произошедшего было гнусно на душе.

     И  если бы я был человеком, а не сценаристом, то подумал о том, что жить так больше нельзя и нужно застрелиться! 
 
                *   *   *


Продолжение следует.