Чувихи

Герка работал тогда в радиомастерской, которая находилась в здании комбината бытового обслуживания. В  народе его  называли просто КБО. На первом этаже располагались радиомастерская, где ремонтировали телевизоры, радиоприёмники и магнитофоны. Дальше шёл  пункт проката, здесь можно было брать во временное пользование разные вещи. Ну, скажем, там пианино, холодильники, мопеды, резиновые лодки, стиральные и швейные машины, пылесосы, фотоаппараты, лыжи, коньки и что-то другое, необходимое в хозяйстве. Одно время здесь даже заправляли пастой шариковые авторучки. Василич, который заведывал всем этим делом, надевал порой двое очков, чтобы водрузить на место шарик обратно в авторучку. Со стороны всё это смотрелось интересно.
Ещё здесь была  мастерская по ремонту сложной бытовой техники, такой как холодильники, стиральные и швейные машины и электрические бритвы. Одно время появлялась мастерская по ремонту музыкальных инструментов: баянов, аккордеонов, гармоней. И тогда можно было слышать звуки озорных, весёлых переборов.
Была здесь и сапожная мастерская по ремонту и пошиву обуви. Кстати, неплохие шили женские сапожки и мужские тёплые ботинки. На втором этаже размещались часовая мастерская, парикмахерская, мужская и женская, а ещё фотография.
Работали в этом здании люди разных профессий, разного возраста, с разными характерами и интересами, но объединяло их одно: хорошо обслужить людей и этим заработать себе на жизнь, на хлеб насущный. Несмотря на такое людское разнообразие, жили дружно, без зависти, порой бескорыстно помогая друг другу.  Вокруг Герки каждый день вращались простые, но яркие и колоритные герои не очень-то лёгкой порой  жизни того времени.
Новый фотограф появился у них совсем как-то неожиданно, но так как, будто он был здесь всегда. На вид ему можно было дать лет тридцать с хвостиком, но вот этот хвостик определить было трудно. Ростом он похвастаться не мог, поэтому его ботинки, как заметил Герка, имели высокие каблуки, которые хозяин специально нарастил в сапожной мастерской. На голове – большая пышная копна начинающих седеть рыжих волос. А чтобы в глаза  сильно не бросался цвет волос, они были слегка подкрашены. Волосы были аккуратно зачёсаны назад и воздушно возвышались надо лбом, прорезанным лёгкими морщинками, где также разместились редкие веснушки. Даже волосы были за то, чтобы увеличить рост их обладателю. Поэтому Герка сделал вывод, что все эти старания не напрасны, мужичок любит прифорснуть. Напрашивался вопрос: а зачем? Конечно, чтобы понравиться женскому полу. Герка сразу вспомнил анекдот про логику и сделал вывод: значит, любит горькую и женщин. На симпатичном лице нового фотографа выделялись очень живые светло-карие умные глаза. На лице проступало что-то немного детское и располагающее  к себе. И опять Герка сделал вывод: это рубаха парень, но себе на уме. Видно, хитёр, чертяга. И ещё, что бросилось Герке в глаза, - модный  зелёный пиджак, а на нём с левой стороны на лацкане значок с изображением Менделеева. И Герка сразу подумал про себя: - «Химик». «Химик» в это время протянул руку и  весело, даже озорно как-то произнёс:
- Здорово мужики! Анатолий, – и, сделав паузу, как бы размышляя, добавил – Шульга.
Потом Герка узнал, как занесло его к ним из города, где у него осталась молодая жена с годовалым ребёнком. Кто-то из руководства КБО соблазнил его, и Анатолий приехал ковать план для организации и заколачивать себе деньгу.  Этот план в те времена сводил буквально всех с ума. Он должен был выполняться любой ценой. 
Немного осмотревшись, Анатолий, как говориться, сразу стал брать быка за рога. Работа у него завертелась со скоростью барабана глянцевателя фотографий, который он где-то по блату раздобыл в городе. Любимым его процессом фотографирования были свадьбы и похороны. С этих мероприятий он обычно  возвращался в одинаково весёлом настроении. Глаза его блестели на слегка зарумянившимся лице. Речь становилась более живая, свободная и красочная.
- Тихо едешь – долго замуж не берут, – говорил он и, выдержав паузу, продолжал. – А нам ведь всё равно: любить иль наслаждаться!
И его сразу тогда тянуло в пункт проката. Там он садился за пианино и, на удивление Василича, сбивчиво начинал играть веселую мелодию. Когда сбивался, то чуть привставал со стула, и вытягивал туловище и шею, покачивая головой. Потом начинал играть снова и, сбившись окончательно, пробегал пальцами рук по клавишам в разные стороны. Затем ронял свою пышную шевелюру на инструмент и замирал на какое-то время, чем приводил Василича в необыкновенный восторг и изумление.
- Ну шельма, ну артист, вот даёт! У меня тут таких концертов ещё не было, – смеясь, говорил Василич, вытирая слёзы.
Анатолий делал круговой оборот на стуле, вставал и раскланивался. Потом подсаживался к Василичу и начинал весёлый разговор. Затем останавливался и восклицал:
- Стоп, Василич!  Почему я не колхозе?!
На что тот вопросительно смотрел на Анатолия и говорил:
- Ты лучше на-ка, беломоренку задыми.
- Нет, Василич! Я такой яд не употребляю. Ты лучше скажи, аккордеон у тебя есть? – спрашивал Анатолий. 
- Должен быть, если не взяли. Возьми лучше вон гармошку.
- Нет, на гармошке я не могу. Тащи аккордеон, – просил  Анатолий.   
Он брал инструмент. Накидывал на плечи ремни и, вставая со стула, произносил:
- Не могу играть сидя. А эта шарманка вообще-то тяжёлая.
Василич глядел на Анатолия с некоторым сомнением.
- Слушай Василич, я тебе сейчас сыграю вальс, под названием «На Софье зажмурившись»! – торжественно провозглашал Анатолий.
- Чево, чево? – удивлялся Василич.
- Говорю, вальс сыграю «На сопках Манчжурии», – поправившись, произносил Анатолий,  ещё больше улыбаясь. 
- Между прочим, тебя тут какие-то две молодые спрашивали. Уж Софьи или не Софьи, может, Полька с Дунькой, только они сначала наверх прошли, а потом спустились и меня спрашивают: «А почему у вас фотография закрыта? А где фотограф?» А сами улыбаются и переглядываются, – с многозначительным видом выдал Василич Анатолию.
- А ты им что? Надо было сказать, весь в страданьях и тоске. Бьётся, как рыба об лёд, кишки рвёт на себе, план куёт и вином обливается! – с лирической грустью произнёс Анатолий, озорно глядя на Василича.
Пока он всё это говорил, у Василича глаза увеличились и стали, пожалуй, чуть больше очков. Рот немного приоткрылся, и челюсть сместилась вниз. Увидев это, Анатолий довольный  всем произошедшим продолжал:
- Василич, у тебя что-то глаза стали как фотография.
- Какая ещё фотография?
- Я имею в виду размером, девять на двенадцать. И рот как у той рыбы.
- У какой рыбы? – вновь не понял Василич.
- Вроде что-то говоришь, а неслышно. Может подпевать, мне собираешься?! Ну, давай. Как много девушек хороших, как много ласковых имён…
Анатолий опять сбился, и стал фальшивить. Его правая рука скользнула вниз по клавишам и угодила на брюки, пуговицы на которых, оказались не застёгнутыми. Анатолий, нажимая на басы левой рукой, под их аккомпанемент ловко, машинально застегнул пуговицы. Этим он вообще сразил Василича. Тот поперхнулся и подавился дымом от папиросы. Дым колом встал в его груди. Он закашлялся, замахал руками и, едва отдышавшись, выдавил из себя:
- Анатолий… Ты уж… Это… Больше так не надо… Тут с тобой… По малому нагрешишь… А может и по большому получиться… Ух ты…
Анатолий, поупражнявшись с аккордеоном, вскоре устал. На самом деле он был для него великоват и тяжёл. Кладя аккордеон в футляр, он изрёк:
- Гитара плакала, а мы с тобой смеялись.
Василич опять поперхнулся и с удивлением спросил:
- Неужели на гитаре ещё можешь?
- Как два пальца в проявитель сунуть, – твёрдо сказал  Анатолий и приятным голосом запел. – О гитара, гитара, дни бегут не ведома куда!
- Нет у меня здесь гитары, Анатолий, все на руках, -  сказал Василич с небольшим сожалением.
- Ничего, в другой раз я тебе такой концерт закачу, жабры завибрируют, а душа у тебя то сожмётся, то разожмётся. Рыдать будешь! Василич, дай до вечера пять рублей, в конце работы отдам. Клянусь! Век зарплаты не видать! Чтобы у меня проявитель высох! – сказал Анатолий, смотря не моргающим взглядом в глаза Василичу.
  Василич знал да не только он, а все знали, что как сказал Анатолий, так и будет, за пять минут до конца рабочего дня деньги будут возвращены. А делал Анатолий  очень просто. Он подходил ещё к кому-то и занимал, и уже клялся закрепителем, что деньги будут возвращены утром, и так он перезанимал до тех пор, пока у него не появлялись свои деньги. Герка первый разгадал этот фокус и про себя называл это «фотокаруселью», и не переставал удивляться, как всё так гладко получалось. Надо же, думал Герка, ведь не собьётся и не запутается в этой круговерти!
- Скажи-ка мне одну вещь, Анатолий. Што это ты за зарубки на столе  там, у себя в фотографии, делаешь? – спросил Василич, отсчитывая деньги.
 - А кто это тебе доложил? Герка, что ли? Это он от зависти. Точно. Это я, Василич, победы над женщинами так отмечаю, – с гордостью сказал Анатолий.
- Это вроде как у нас на фронте. Лётчики звёздочки рисовали за каждый сбитый самолёт, а снайпера, они зарубку на ложе винтовки делали после каждого убитого фрица. Ты, выходит, тоже снайпер – только на баб. Я такого што-то по жизни не припомню. Знал я, правда одну женщину, она дневник вела, и всех мужиков в него записывала, с кем ночь провела. Все мужские достоинства и недостатки во всей красе отмечала. Чуть ли не оценки ставила.  А если уж ей особенно мужик понравится, то, придя утром на работу, она садилась на стул, и, томно потягиваясь, говорила: «Ой, бабоньки, счастье-то какое! Мужичок-то какой попал!... Всю ночь мужик! Ну всю ночь на пропалую!»  Ты тоже, што ли, такой? Тут, пожалуй, позавидуешь, – сказал Василич грустью.
Анатолий сразу перевёл разговор на другую тему. А вскоре ушёл к себе в фотографию.
Как-то, решив отдохнуть от работы, Герка заглянул к Анатолию. К своему удивлению, он увидел там молодую особу, разбирающую ворох отглянцованых фотографий.
- А Анатолий где? – спросил он, поздоровавшись.
- Они там, фотографии печатают, – сказала девушка, показывая на небольшую комнатку, с виду похожую на тёмную кладовку. 
В комнатке послышался разговор, схожий с воркованием голубей на чердаке. Герка понял, что это неожиданные помощницы Анатолия, и,  сказав вроде того, что ладно, я потом зайду, быстренько ушёл к себе в мастерскую.
Но вскоре к нему зашёл сам Анатолий. Он весь сиял.
- Ну что, мой юный друг? Давай выручай, – начал он.
- Денег у меня нет, – сказал с сожалением и сочувствием Герка, не глядя на Анатолия.
- Какие деньги! Ты чувих видел? Нет? Тогда посмотри в окно! Вон пошли. Какие фугуры? Какие ножки? Найдёшь ли где во всей Руси великой две пары стройных женских ног. Всё при них! Леге артис! Я с одной печатал в тёмной. Жмётся! Сил нет! Я думал, сердце из штанов выпрыгнет! – говорил Анатолий возбуждённо. – Давай помогай. Видишь их двое, и они, друг от друга никуда. На практику в финотдел приехали. Артисточки-финансисточки! Я с ними на завтра договорился, сказал, что друга ещё найду. Проведём встречу на высшем уровне. Я фотки им вот такие забацал. Вери гут. Посидим у меня. Чаёк попьём! Молочко от бешенной коровки! Танцы-шманцы!  Я гитару раздобыл, а ты давай магнитофончик  какой ни будь. Я всё остальное сам приготовлю. Будет всё как в лучших домах Ландона и Парижу. Ну что мой друг? Труба зовёт!
- Анатолий, слушай, я как-то так не могу. Что-то мне это не по душе, – выслушав  Анатолия, сказал Герка.
- Чево не по душе! Когда штаны колом топорщатся, какая разница кого любить, балерину или уборщицу! Я ж тебя не женить хочу, а, впрочем, ты же холостяк. Ну, посидим мы, и ты уведёшь подругу, – горячился  Анатолий.
- Да куда я её? – не соглашался Герка.
- Хоть на край света, в общем, за горизонт, – не унимался Анатолий. – Телек посмотрите, на квартиру потом её проводишь!
- Да ты чо! Завтра же по посёлку сарафанное радио растрезвонит, – сопротивлялся Герка. – Это тебе не город.
- И какой же ты лыцарь, если мужика выручить не можешь? – уже с обидой сказал Анатолий.
И этим он сломил Геркино сопротивление, и Герка сдался.
На следующий день Герка задержался в мастерской, а потом поднялся к Анатолию. Он жил в этом же здании в небольшой комнатке, которую ему выделила администрация. Вкусно пахло жаренным картофелем. Стол, надо сказать, для сельской местности неплохо был сервирован, как про себя отметил Герка. Анатолий уже вовсю старался,  развеселить пришедших дам. Когда появился Герка, он сказал:
- Знакомьтесь. Мой лепший друг Георгий!
И когда девушки назвали свои имена и Герка сел за стол  Анатолий продолжил:
- Давайте-ка замесим, да так чтобы нам позавидовали!
- А кто? Кто позавидовал? – заверещали наперебой подруги.
- Все… – Анатолий сделал паузу, разливая водку в рюмки чем-то по объёму больше похожие на фужеры. – Кого с нами нет сегодня, но могут быть завтра. Давайте вздрогнем!
- Может, лучше за знакомство! – скромно предложил Герка.
- А можно сразу  за знакомство и крепкую дружбу! – подхватил Анатолий и высоко поднял наполненную рюмку.
Девушки тоже взяли рюмки и как бы невзначай переглянулись, и, как показалось Герке, подали друг другу еле уловимый сигнал. Они чуть пригубили и с большим удовольствием принялись за еду. Такого Анатолий не ожидал.
- Нет, мы так не договаривались. Так за знакомство и за дружбу не пьют, – с нотками обиды в голосе сказал он.
- А вы сами-то с другом не пьёте. Вы мужчины, а мы женщины, – чуть не хором ответили девушки.
Герке пришлось немного отпить. Хотя, если признаться, он не любил это занятие, а если малость и выпивал, то только как говорили, по великим праздникам. 
- Ну, вот как вы говорите, ваш лепший друг, пригубил. А вы, как хозяин, нет. Вы должны показывать пример, – дружно, наперебой заговорили девушки. – А мы уж поглядим, как вы. Опыту, так сказать, от вас наберёмся.
- Тогда давайте договоримся так. Кто как я не сделает – штраф, – сказал Анатолий.
- А вы давайте, давайте, а мы посмотрим, поучимся, а потом поддержим, – настаивали девушки.
- Что же, как говорят, делай как я, – сказал Анатолий и,  отклонив голову назад, вылил содержимое объёмной рюмки в широко раскрытый рот, при этом кадык на его шее не сделал ни малейшего движения.   
Геркино лицо отреагировало сильным удивлением, и брови сами собой поползли у него вверх.
- Браво! Браво! – закричали  девушки и захлопали в ладоши, проглатывая закуски. – И как это у вас ловко, так здорово. Мы даже не поняли. Давайте еще раз покажите.
Одна из них, что сидела ближе к Анатолию, сама наполнила ему рюмку.
- Ямщик, не гони лошадей, – произнёс Герка и пристально посмотрел в глаза Анатолию.
Анатолий вдруг что-то вспомнил, схватил с кровати лежавшую там гитару и запел:
- Как много девушек хороших,  как много ласковых имён, но лишь одно меня тревожит, унося покой и сон, когда влюблён… – при этом он таким огненным взглядом опалил свою соседку, наклоняясь к ней, раскачивая головой и вытягивая шею. 
 Та игриво уклонилась и рукой легонько оттолкнула Анатолия от себя, сказав:
- Ну, вы шутник Анатолий. Давайте, лучше выпьем, вы же обещали нас научить.
- Обещал и научу! Смотрите! – и, держа в левой рукой гриф гитары, правой он отправил содержимое рюмки себе внутрь.
Герка вспомнил поговорку и подумал про себя:
- Да-а, как на каменку плеснул. Ну, если он так будет плескать, то скоро угорит, это уж точно.
Вместо того, чтобы нормально закусить, Анатолий сделал проигрыш  и вновь игриво запел, ударяя по струнам:
- На столе стоит бутылка кока кола, под столам лежит чувиха попа гола! Ду двай, ду двай, о, вери гут! А теперь вы давайте. Если не выпьете, я вам за шиворот вылью или ещё куда-нибудь!
Девушки, чуть пригубив, вновь оперативно заполнили рюмку Анатолию. А потом предложили:
- Может это… Костями подвигаем. Потанцуем.
И когда Герка шёл включать принесённый портативный магнитофон, сказал Анатолию на ухо:
- Кончай пить,  с копыт свалишься, – потом громко продолжил. – Кавалеры приглашают дам.
Анатолий пригласил даму, которую он одаривал частыми взглядами. Несмотря на каблуки и причёску, он оказался на пол головы ниже неё. Герка заметил, что Анатолия уже немного повело. Танцуя, он не переставая шутил и смеялся. Речь его стала заметно сбивчивой. Герка вспомнил слова отца, который в таких случаях говорил: «Чего уж вам, молоко парное только пить. Молодёжь».      
 Магнитофон не совсем чётко запел: «О пальмы в Гаграх, о море в Гаграх, кто побывал, тот не забудет никогда…» Анатолий  при этих словах смолк и прикрыл глаза. Он непроизвольно стал прижиматься к партнёрше, на что получил даже со стороны видимый отказ. Что представлял Анатолий под эту мелодию, можно было только догадываться. Вдруг девушка, прервав танец, и слегка обняв Анатолия, повела его к столу. Герка, танцуя, видел, как они подняли на брудершафт. После того, как содержимое рюмок было выпито, сияющий Анатолий напрасно ждал положенный в этом случае поцелуй. Его партнёрша ловко ускользнула от него и закружилась по комнате. Анатолий машинально сделал за ней не совсем твёрдый шаг, потом, махнув рукой, отвернулся к столу и, вновь налив себе, как говорят, опрокинул  рюмку. Герка, увидев это, подумал:
- Всё. Мрак. Туши свет, кина не будет! Эти чувихи, как называл их Анатолий, уж точно разыграть нас решили. Вот тебе и на столе стоит бутылка кока-кола.
Герка быстренько стал придумывать, как прекратить эту встречу в верхах, но было поздно. После очередного опрокидывания водки в свой организм Анатолий, как говорят,  вырубился.
С помощью «чувих» Герка водрузил Анатолия на кровать. «Чувихи» издевательски положили рядом с ним гитару. Тот машинально обнял её. Девушки после этого со смехом  кинулись  в пляс, озорно и хитро посматривая на Герку, как бы говоря: «Мы и до тебя доберёмся».  И тут Герка не выдержал и твёрдо сказал:
- Так, девочки, (про себя он, конечно, произнёс чувихи) всё, закругляемся. Мне завтра в город надо ехать. Так что по домам.
- Ну вот, а мы хотели ещё немного посидеть и потанцевать. С тобой пообщаться.
Герке захотелось на прощание чем-то ответить девушкам-чувихам. Он был уверен, что они, между собой, называют его и Анатолия - чуваками. Или кем-то в этом роде, и это сильно злило его. И против него они наверно, какаю-то шуточку, придумали. Уж этот женский пол! Подумав он сказал:
- Вы смотрите не разгуливайте по посёлку, особенно вечерами. У нас здесь опасно стало. Балует кто-то сильно. Тут вот над девчонками как-то надругались. Чуть не убили, говорят. Правда, все пока молчат об этом. Одни разговоры шёпотом.
У подруг весёлое, озорное настроение сразу пропало. Они засобирались на квартиру. И став в миг вежливыми попросили:
- Вы нас проводите, пожалуйста.
- Нет, не могу, некогда, – отрезал Герка.