Секрет соседки, гл. 10. Последняя

             
                Azul Cielo 
               
                «Недавно я принесла крылышко
                воробья домой, чтобы оно не
                лежало на асфальте просто так, на
                что Надя опять сказала, что я -
                странная».
    
                (Лена, 30 октября)



 Они сидели на берегу реки.
Ива топила в мутной воде свои плакучие пряди, медленно и едва заметно растаскивая по поверхности мелководные безгласые водоросли и росинки спорофилла.
- Как же ты могла? – Спросила Перекопова, глядя на успокоившуюся Катерину, которая была укутана пледом и, не мигая, смотрела в реку.
- Сначала, когда он был здоров при маме, я хотела убить его. Никто не знал о наших отношениях. А я… Я боялась сказать, чтобы не разрушить семью. Я думала, что так будет лучше. И если бы тетка узнала… - Катя вытерла нос краем полотна и посмотрела на подругу, - ведь дура я, правда? Как бы ты поступила?
Впервые за долгие дни и недели, Ольга снова увидела знакомый теплый, бархатный взгляд настоящего друга. Но она не знала и даже еще не успела задуматься: что бы она делала в той ситуации, в  которой побывала Калугина.
Пожала плечами.
- Вот и я так же. И когда тетка собралась ехать за границу, то я была в полной растерянности. Мне представлялось, как наша с этим человеком, чужим мужем у нас закрутится… закрутится настоящая любовь та, которая мне противна…
Боже, я не так говорю, Оля...
- Я понимаю, - глухо ответила Перекопова, затаив дыхание.
Катя перебрала пальчиками в сандалиях, укладывая их, сползших в суматохе их давешнего бега сюда, к берегу реки, поудобнее уселась.
Оля согнала любопытного наглого боевого муравья с своего оголенного бедра.
- Это не выразить словами, когда чужие руки ползают по твоему телу, - продолжала Калугина,- а ты представляешь, что это, наверное, дОлжно быть так. И, что как бы не приятно - это дОлжно быть. По нашей женской привязчивости, угодности, что еще сказать, Оля. Если ты поймешь? Я путаюсь, наверное...
- Да, - прежним гулом отозвалась Ольга.
- Я не стану рассказывать, как у нас все было. Но это стало повторяться все чаще, чаще. И однажды я прижалась к нему, к этому грузному похотливому мужскому телу, ощущая, пытаясь ощутить какое-то нежное тепло, запах волос, как нужно было, - жарко, слепо, верно, а он…
- А он?
- А он спросил меня: что же я делаю?
- И что?
- Он не притрагивался ко мне целую неделю, потом… - Катя заплакала.
- Когда тетка уехала, что было дальше? - Перекопова слезам не верила.
- У него была сердечно-сосудистая дистония. Он принимал какие-то лекарства. Но и  случился инсульт, и его полностью парализовало.
- И ты не говорила никому об этом? Так?
- Я путалась в себе. Конечно, я была тоже виновата в чем-то.
- В чем, Катя? Хм, я не пойму.
- Я толкнула. Его. Ты понимаешь? Я - убила его!
- Подожди, дорогая, я здесь чего-то не пойму. Кто кого толкнул, у кого дистония?
- Я толкнула его с кровати, от себя, а он ударился головой, и его парализовало. Я выскочила на улицу от онемевшего тела мужчины и бродила там ... всю ночь, а потом эта записка «помоги!» и... Это была его записка. Он еще мог двигаться. Или все же твоя, Оля?
Катерина уставилась на подругу. Перекопова помедлила и сбивчиво, поглощенная своей забитой головой, подступающими штабелями мыслями и недомыслиями, ответила:
- Нет-нет, я не при чем. Я ничего не писала и не подбрасывала.
- Вот и я подумала, что это было «помоги!» от него, от дядьки. И он каким-то образом смог ее донести до средины сада. Я прочла ту бумажку и она выпала из моих рук. Я забыла о ней. Я боялась войти в дом, но все же мне пришлось это сделать, так как соседи стали коситься на меня, что я слишком долго нахожусь во дворе.
- Какая им-то разница?
- О, нет. Если бы они узнали раньше!
- Но ты не виновна, Катя, ты - самооборонялась!
- И только -да. А кто… Я делала такие вещи… - Калугина извлекла откуда-то снизу ладонь и хлопнула ею себе по лицу, плотно прикрывая глаза.
Перекопова покорно сочувственно молчала.
По кайме тихой воды плеснули мальки, забавно и кичась, величественно вертя хвостиками. Солнце спряталось за мясистые тучки и вроде стало прохладно, и Ольге захотелось спрятаться, укутаться вместе с подругой в плед, где была та, но она только  поджала ноги под себя ближе и уложила подбородок на коленки .
- Да, Оля, - говорила Катерина, - так было много-много месяцев тогда..., и когда я вернулась в тот, то есть, свой дом, у меня стояла уже в голове мысль, что я добью этого мерзкого человека, что я устрою ему самосуд, - оружие вкладу в его руки... Кто там разберет, что с мозгами было раньше – инсульт или самоубийство. Это ружье… я видела… оно бы разнесло…
Перекопова посмотрела на подругу – говорила ли та серьезно и что: неужели та темная сторона, которая волновала до сего времени – вот она и есть?
Но лицо Калугиной просветлело, она выровняла спину, и белая шея показалась из пледа, и ямочки в щеках проявились симпатичным прежним видом.
- Ты не смогла бы убить его, - поняла Перекопова.
- Да, не смогла бы, - шмыгнула носом Катя, - не смогла, но отомстить мне - как бы ты не думала - мне нужно было.
- И это БДСМ для того послужило?
- Да, Олечка, именно. Я заказала со всевозможных мест эти предметы. Я переворачивала накормленное тело извращенца с начинающимися пролежнями на его боку, усаживала его, моего дружка, трансформируя лежак в кресло так, что его голова подскакивала и чтобы он видел-видел меня всю, как прежде и радовался…
- Он радовался?
- Он рыдал. Он не мог пошевелить ни суставом, а я хлестала по бесстыдным очам его, его - плетью, понимаешь, - плетью! Я всовывала ему кожаный шар в рот, ковыряя зубы, как ракушку, кухонным ножом, чтобы он чувствовал то, что чувствовала когда-то я. И где тогда была эта любовь, и где тогда была я. Ты понимаешь, Оля?
Перекопова не нашлась, что ответить. Она никогда не видела Калугину такой.
- Вот и мне было интересно, где эта мужская любовь спрятана? Где ее корни? Неужели все сфокусировано в одном проклятом месте, а?
Она помолчала.
Ольга не на шутку озябла. И вечер, кажется, не скоро. Но. Невольно рука ее потянулась к краю пледа. Калугина вмиг это уловила и с удовольствием поделилась покрывалом, набрасывая уголок пледа подруге на плечи.
Перекопова поежилась.
«Вот это нервы!»
- Что же было дальше? Зачем ты оголялась перед ним полностью?
- Так нужно было. Я хотела видеть его удовлетворение, его, как тебе сказала – любовь.
- И видела?
- Ой, как не часто она проявлялась. Сквозь слезы и смех.
- Смех?
- Да. Однажды я споткнулась об эти штуковины эротики и носом полетела мужику в живот.
- Он смеялся?
- Нет, ничего такого. Он вообще к тому времени потерял эмоции, но что-то в его глазах, глазах смирно прикованного человека, что-то случилось, что-то было…
- Он просил тебя оставить его, оставить все и простить, Кать?
- А разве такое прощают? В некоторых царствах-государствах таких просто кастрируют.
- Ну, да.
- Я еще так… по-Божески.
- Но ему нужно же было лечение.
- Ах, я все прочла. Я кормила его с ложечки, с трубочки. Я делала ему массаж. Только потом на меня находило и будто все добро свое перечеркивала черной тушью напрочь вдруг, чтобы он ни мигом не думал, что я по-настоящему забочусь  о нем и жалею. Нет! Я всегда буду ненавидеть его!
- Ты же убьешь его, в конце концов!
- А что если и убью? Ты доложишь?
- Нет, не доложу!
- Нет, ты скажи, поклянись – доложишь?
- Я ничего… Катя…
Катерина потянула на себя плед, желая вновь укутаться плотнее. Ольга остановила данное действие, напоминая, что и она здесь - под ним. Она чувствовала будто какое-то испарение от тела Катюхи-подруги, и прежние далекие, подзабытые и пошлые мысли о девичьей связи их "если бы", набросились на нее, казалось с прежней силой.
- Как же так – не испытывать эмоций? – Перебила Перекопова сама себе свои ощущения.
- Эмоции? Были, есть и будут. Он терпел, подлец.
Перекопова услышала, как челюсти Катерины скрипнули.
- Да-а, - произнесла отвлеченно Ольга, стараясь максимально проникнуться сочувствием подруге, - любви никакой нет. Все выдумано. Вся любовь эта..., как бабушка говорила – в мотне. Да, Кать?
- Нет, - неожиданно услышала она в ответ.
Ольга смотрела на все более преобразующийся лик Катерины. Или это казалось?
 Солнце выскочило из-за туч и озарило ласковой проседью, старой опытной маской древнего жреца волосы Катерины, передавая тот блеск белизны на склеру ее глаз.
- Нет, - повторила Катерина, - я никогда не увижу его раскаяния.
- А! Да-да, - согласилась Перекопова, убирая глаза от непонятного восторженного вида подруги. Все больше-больше от нее несло какими-то флюидами, массами обрывков растерзанной ауры. Бедненькой.
– Никакой любви. И думать не надо. Все – ложь! - Заключила Перекопова.
- Ее не было и не будет, - вторила Катерина машинально, - Это пошлость, грязь, это аномалия, подтасовка, и... Ее не было и не будет,а?
- Да. Точно! Верняк!
- Просто она… просто...,просто она - есть. – Проговорила Катерина вдруг.
Сморщила лоб в тревоге, грусти, гневе одновременно, и испуганно глядела на подругу. К губам тянулись пальцы, красивые длинные, тонкие, оттенка мрамора  Azul Cielo .
Лоб просветлел под жаждой лучей солнца, а в глазах, в глазах ультрамариновых - словно синичкой полетела Лю...