Космосага. Глава 14. Сквозь Древо Мира

— Всё! У меня получилось! Я прошла до точки входа, и это совершенно непередаваемо! То, что открылось там, внизу, — глаза Даэне светились неподдельной радостью. Она выбралась из кресла и в порыве чувств совершила несколько оборотов вокруг своей оси. Даже будучи на приличном сроке, она умудрилась изобразить это грациозно.

— Прекрасно, — удовлетворенно резюмировал главный и повернулся к Эйдану. — Мы снова ждем только тебя.

Эйдан молча опустил голову и уставился на приборную панель. Что-то опять не стыковалось. Даже находясь в Присутствии и уверенно чувствуя себя в пространстве Древа, он не мог получить от него Ответ. Эйдан созерцал Древо Мира как преданный служитель и бесстрастный наблюдатель, прозревал его суть и структуру и даже был способен частично описать эту многомерность в словах — однако до сих пор не чувствовал с той стороны никакого движения навстречу. Если Древо и видело его, то взаимодействовать не торопилось. Усердия с упорством Эйдану было не занимать, собственное внимание казалось ему уже отточенным до предела, но ощущение, что он в который раз безуспешно стучится не туда, усиливалось вместе с тревогой.

— Скоро она в дверь не пролезет, — проворчал Начальник Экспедиции, глядя вслед удалявшейся Даэне. — Этим младенцам крайне желательно появиться на свет в Орсполе, а ты все резину тянешь. Хочешь, чтобы они зависли между небом и землей, как вы в свое время?

Подгоняемый чувством вины, Эйдан вышел из ангара и направился в языковой класс. Его концентрация куда-то испарилась — да и есть ли с нее толк, если она более не способствует его продвижению. «Это он нарочно так со мной, что ли?» — вспомнил Эйдан последние слова главного, и буря внутри лишь усилилась.

Омрачение, вызванное ею, не преминуло принести плоды.

Невзирая на то, что в ходе своих трансцендентных приключений Эйдан пропустил немало занятий, язык, на котором переселенцам предстояло общаться по прибытии, давался ему легко. Он ничего не заучивал специально: в нужный момент надлежащие звукосочетания сами собой загорались в уме, складываясь в цепочки и составляя узор, который, будучи воспроизведенным в речи, неизменно вызывал одобрение Гронара, их наставника в языке. Звуковая оболочка слова будто сама нашептывала не только его значение в конкретной ситуации, но и указывала на все потенциальные множественные связи, в которые это слово могло вступить с другими элементами. Речь Эйдана на чужом языке практически с самого начала была складной и быстрой. Он считал это свое умение даром Присутствия и не относил на счет личных достижений. Остальные отбывающие, не в пример ему, испытывали разного рода сложности в освоении языка, особенности которого не поддавались анализу путем привычной гражданам Союза логики.

Лингвистический фонд жителей Орсполы складывался из некоторого количества односложных элементов — как правило, двух- и трехфонемных. Взятые в отдельности, они не имели единого раз и навсегда заданного смысла, а скорее несли в себе набор оттенков значения, идею, образ — для иномирца зачастую неуловимый. Сочлененные друг с другом в различных комбинациях, эти элементы давали уже более конкретные сочетания, называющие тот или иной предмет или явление, однако принципы их соотнесения не могли быть постигнуты при помощи только лишь разума. Как и то, почему одна и та же конструкция могла обозначать прямо противоположные вещи. Это нисколько не походило на общий язык миров Союза, который был во многом искусственно созданным, а оттого слишком продуманным и не допускающим двойных толкований.

Как следствие, наречие Орсполы с трудом поддавалось тем переселенцам, кто имел сугубо аналитический склад ума. В число оных входил и вызывавший у Эйдана стойкую антипатию Гаинед Ор’дор-Блар. Блистательный астрофизик, дерзкий гений точных космических наук, в изучении чужого языка откровенно плавал. В Эйдана же новые формы и новые смыслы вливались благодатно и проявлялись по первому требованию, удерживаемые светом осознания. Чувство превосходства над другими не было свойственно ему, однако в случае с «астрономом неверующим», который ставил под сомнение любые тонкоматериальные феномены, Эйдан испытывал именно его, не стесняясь при случае подколоть идейного оппонента.

— С какой стати «паджми-вара» — это «долгий путь», когда пару минут назад мы употребили то же самое в значении «понимать»? — в голосе Ор’дор-Блара сквозило раздражение.

— Это у тебя к пониманию долгий путь. Я бы даже сказал, бесконечный, — фыркнул Эйдан, хотя вопрос предназначался не ему. — Все остальные давно уже уяснили, в чем разница. Она в плотности межзвукового пространства. Я еще не встречал языка, который был бы так совершенен и прост, чьи формы сами вызывали бы в сознании нужный образ. Значение спускается в комплексе, уже упакованное в форму и предвосхищенное контекстом. То, что кажется одинаковым на слух, на самом деле вовсе не таково, если включить объемность восприятия. «Паджми-вара» и «паджми-вара» — они даже весят по-разному! Только глухой не услышит, — с торжествующей укоризной припечатал он, лелея набегающую внутри лазурную волну превосходства.

— У меня все в порядке со слухом, — холодно возразил Ор’дор-Блар. — А вот то, что ты тут несешь, не поддается никакому разумному осмыслению. Позволь тебе напомнить, что я научный работник, пишущий статьи на нескольких языках. В отличие от тебя, я знаком с основами лингвистики и ее терминологическим аппаратом. Так вот, довожу до твоего сведения, что в нем не существует такого понятия, как «плотность межзвукового пространства». Значение не может ниоткуда «спускаться», а «вес слова» в том смысле, который ты подразумеваешь — ахинея, сопоставимая с верованиями местных жителей в разумность камней и деревьев. Не можешь объяснить по-человечески — не суйся, будь добр.

Ор’дор-Блар не выглядел уязвленным. Речь Эйдана вызвала у астронома лишь усмешку — она-то и вывела Эйдана из себя.

— Знаешь-ка что, научный работник, — рявкнул он, вскочив с места, — то, с каким упорством ты отрицаешь недоступные твоему пониманию вещи, вызывает у меня серьезные сомнения в правомерности выданных тебе ученых регалий. За короткое время, что я тебя знаю, мне стало очевидно одно: все твои статусы и слава не стоят ломаного гроша. Ограниченный, закоснелый, узко мыслящий материалист не может вести вперед науку!

— А воинствующий безумец, верящий в потустороннюю муть и не видящий грани между фантазией и реальностью, не может стоять во главе группы из двухсот человек. Но, тем не менее, он туда поставлен. Процент справедливости в жизни исчезающе мал, — Ор’дор-Блар сказал это с равнодушным видом, словно ставя точку в надоевшей ему дискуссии.

— Это я-то грани не вижу? Да как ты смеешь, недоумок! — Эйдан схватил ближайший стул и замахнулся им на астронома.

Класс замер. Будущие переселенцы с опаской переводили взгляд с Эйдана на Ор’дор-Блара и обратно. Гронар, который в самом начале спора взирал на обоих с легкой улыбкой, напрягся и не отрывал от Эйдана встревоженных глаз.

— Ну-ну, — сказал астроном. — Этим ты, конечно, демонстрируешь всем свою выдержку и достоинство, а также правомерность твоего назначения.

Захлебнувшись собственной яростью, Эйдан опустил стул. Перед глазами плясали черные точки, кровь прилила к лицу.

— Впредь не пытайся кормить меня антинаучной ересью. Тебе не доказать того, чего не существует, — предупредил Ор’дор-Блар, прежде чем отвернуться.

Все еще сотрясаемый злостью, Эйдан выбежал вон. Он сам не мог сказать, отчего его настолько вынесло из себя. Как будто пресловутый астроном своим неверием ставил под угрозу то, что стало ему дороже жизни.

Желая вернуть спокойствие, он на ходу попытался настроиться на пространство Древа, но эмоциональная нестабильность была еще велика, и Эйдан поспешил в ангар, чтобы обеспечить себе доступ, соединившись со своим кораблем.

Ничего — вот что получил он в ответ. Ни отклика, ни допуска, ни даже боли, сопровождавшей его первые подступы к Древу Мира. Запределье было глухо к нему.

— Ну как, наслаждаешься плодами трудов своих?

По своему обыкновению, главный появился незаметно.

— Почему? — голос был хрипл, во рту пересохло.

— А сам не догоняешь? Тебя растрепало в клочья. Одни ошметки остались, — Начальник Экспедиции помахал рукой, словно отгоняя от себя нечто незримое. На его лице читалось презрение.

— А как — как, скажи! — я мог молчать, если этот тупица от науки упорно не желает признавать то, что есть? Что бесспорно существует, доступное и мне, и тебе. А он… он хочет уничтожить все, что я выстраивал с таким трудом! Обесценить истинное знание, — Эйдана снова обуяла злость.

— Хватит чушь городить! — глаза Начальника Экспедиции вспыхнули раздражением. — Никто не в состоянии уничтожить твой личный опыт. Будет он мне тут жаловаться на злого астронома! Еще б поныл. Кто сейчас ограничен — так это ты. Ты только что прилюдно унизил своего товарища по команде. Заслуги этого человека ничуть не меньше твоих. Он действует исходя из собственного понимания реальности, которое выстраивал в течение всей жизни, последовательно и разумно. В его картине мира нет прорех, в отличие от твоей. Его бог — наука. Эмпирический метод — вот его инструмент познания. Так за каким чертом он обязан верить на слово зарвавшемуся недоучке, коим он тебя полагает совершенно справедливо, который не предоставил ему ни единого доказательства существования чего-либо, лежащего за пределами материи?

Эйдан оторопел, не веря своим ушам. Чтобы главный защищал астронома и эмпирический материализм… Опять какие-то игры? Это обозлило его еще больше.

— Доказать, да! Я многое бы дал за то, чтобы доказать ему, своими собственными руками, что мир не таков, каким он себе его возомнил, что он огромней и непостижимей, чем весь тот космос, который этот выскочка облетел за свою жизнь!

— Никогда бы не подумал, что быть правым в чужих глазах для тебя столь важно. Так за чем же дело стало? У тебя есть идеальный инструмент, который поможет тебе отстоять свою правоту.

Эйдан вскинул на Начальника Экспедиции недоумевающий взгляд.

— Что ты так смотришь? Только не говори мне, что не знаешь, как.

— Я… я не понимаю, что ты имеешь в виду, — Эйдану показалось, что откуда-то потянуло холодом. Дрожь в голосе выдала его смятение.

— Тогда я подскажу тебе, — взгляд главного пронзал. — Поскольку времени на идеологические дискуссии и последовательное переубеждение заблуждающихся у нас нет, придется действовать путем прямого погружения в опыт. Мы вызовем сюда астронома, и ты усадишь его за пульт. Все барьеры будут убраны. Прямой контакт с запредельем, конечно же, убьет его на месте. Но прежде чем его душа покинет тело, он уверует — и ты успеешь увидеть это последнее осознание в глазах умирающего. Так ты докажешь ему. Радикальный способ, но мне не важен этот человек сам по себе. Мне важен ты. И если это принесет тебе успокоение, вернет концентрацию — я готов им пожертвовать. Ради твоего продвижения. Как тебе такой план? Не бойся — тебе ничего не будет. Мы спишем все на незаконное проникновение в зону спуска и несчастный случай. Ну что, я зову его? Он мой подчиненный и обязан явиться по первому требованию, — Начальник Экспедиции занес руку над инфоносителем.

— Нет. Нет! Не надо! — Эйдан сделал судорожное движение, словно желая сорвать устройство с руки главного. — Нет… Я не этого хотел…

Начальник Экспедиции со смехом отступил, опуская руку.

— Ну что ж. Тогда тебе ничего не остается, как снова сидеть под закрытой дверью и думать над своим поведением.

Чуть позже Эйдан отправился к Ор’дор-Блару приносить извинения. Внутрикорабельный график сообщил ему, что у астронома назначена просветительская лекция об эволюции звездного вещества, которая вот-вот начнется. Когда Эйдан вошел в лекторий, Ор’дор-Блар уже заканчивал подготовку. В пространстве вокруг него были подвешены, сверкая радужными переливами, несколько макетов звездных скоплений, выполненных, если верить анонсу, астрономом самолично и, надо признать, с весьма высокой точностью. Эйдан вспомнил о своем планерации.

— Привет, Эйдан! — радостно замахал ему с последнего ряда малыш Грэон, самый юный из отбывающих и большой поклонник Даэне. Других переселенцев среди слушателей заметно не было.

Коротко кивнув сигиддонцу, Эйдан подошел к астроному.

— Прости меня, Ор’дор-Блар, — сказал он, глядя ученому в глаза. — Я не должен был обесценивать твой опыт и твои достижения. Твое неверие в то, что составляет смысл моей жизни, не дает мне права тебя оскорблять. Я принимаю разность в нашем видении мира, и уважаю твой способ служения науке, как и отстаивание тобой собственных принципов.

Некоторое время астроном молча разглядывал оппонента. Было видно, что извинения Эйдана его не тронули и мнения своего он не поменял, но для Эйдана это больше не было существенным.

— У меня только один вопрос, — Ор’дор-Блар прервал затянувшееся молчание. — Где ты берешь такую траву? Я давно за тобой наблюдаю. Тебя швыряет из стороны в сторону, как припадочного. Сегодня буйство, завтра эйфория и всех люблю. Я даже поинтересовался у твоих бывших коллег: они сказали, ты раньше таким не был. Ты явно что-то употребляешь.

Эйдан с трудом сдерживал клокочущий внутри смех.

— Не буду от тебя скрывать, раз уж нам выпало счастье лететь вместе, — он заговорщицки подмигнул Ор’дор-Блару. — Я охотно делюсь полезными контактами со своими друзьями. Отправляйся в планераций. Сектор 3-М, с самого краю. Лен Ванадонн, профессор ботаники. Он выдаст.

Не дожидаясь реакции астронома, Эйдан поднял руку в знак прощания и вышел. Всю дорогу до зоны спуска счастливая улыбка не сходила с его лица.

 

Еще через день Древо Мира Ответило ему. Главный и Даэне оказались правы: это невозможно было спутать ни с чем. По пространству, уже ставшему привычным, прошла волна, пронизывая все его существо. Эйдан поднял взгляд на Древо. Оно звучало, гулко и певуче, и звук, рождаемый им, отдавался трепетом в каждой клетке тела. Откуда-то он знал, что эти вибрации доступны лишь ему одному. Они повторяли ритм его сердца, несли на себе его личную печать. Древо открывало проход, побуждая Эйдана приблизиться, и он не мог не повиноваться этому зову. Его физическая оболочка все так же сидела за пультом стоящего в ангаре корабля, в то время как то, что составляло единую, неделимую суть его, ликуя, устремилось к средоточию этой благословенной пульсации. Мгновение — и он завис, крылатым вестником, у верхнего яруса сияющей надмирным светом кроны. И она более не была чуждой и недостижимой. Она сама приглашала его угнездиться в ее ветвях. Древо присваивало его. Погрузиться в этот свет, предвечный и чистый, примиряющий со всем, что есть. Стать им и пройти сквозь: растечься, подобно солнечному лучу, золотом по зелени листьев, быть впитанным ими — и пролиться по ту сторону густо-чёрного полога космоса, украшенного далекими искрами, туда, где над миром натянут прозрачный голубой покров, надежно укрывающий его от ледяной тьмы. И, упав на землю, стать ее частью.

Всё это промелькнуло перед внутренним взором: то ли преображение настоящего, то ли прообраз будущего. Еще взмах — и вот уже тот Эйдан, что сидел за пультом, созерцает планету с вершины Древа своим физическим зрением и рациональным умом. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, почему континент, на котором располагается Орспола, создан таким, каков он есть, с обширным водным пространством посередине. Древо являло собой портал с системой фильтров нечеловечески сложной настройки, через который созидающие энергии космоса изливались вниз, закручиваясь вокруг планетарной оси. Междумирье на северном полюсе лежало прямо у него под ногами. И хотя Эйдан знал, что их корабль находится в миллионах фантонов от поверхности, он видел её так явственно, как если бы в этот самый момент шел на посадку и до касания оставалось совсем чуть-чуть. Точка полюса была местом выхода запределья в упорядоченное пространство, и там, где тонким виденьем можно было узреть основание Древа, его корни, уходящие глубоко в земные недра, обычный глаз различал лишь низвергавшийся в бездну гигантский водоворот — и зрелище это захватывало дух ничуть не меньше. Взбитое до белоснежной пены море, вечный бег водяного кольца, мерный гул, проникающий в основы основ — и солнце, полярное солнце, надо всем этим. Лучезарное, всесогревающее, незаходящее.

Путь был открыт.



И всё еще могло измениться прямо накануне отбытия.

Во время одной из заключительных совместных тренировок Даэне сообщила, что Начальник Экспедиции устроит последнее испытание, только для нее.

— Он погрузит меня в особое состояние, из которого я смогу увидеть наши перспективы в новом мире. Самое вероятное будущее. С целью окончательно утвердиться, что дело стоит того. Либо отступить.

Эйдану это не понравилось с самого начала.

— Зачем? Теперь, когда всё уже готово и решено. Когда мы вложили всё, что у нас есть. Больше, чем мы есть. Как можно допустить саму мысль об отмене? Взять и смешать карты.

— Он говорит, мои глаза должны быть полностью открыты. Это не смешивание, это раскрытие всех доступных карт. Нам предстоит сделать определяющий выбор. Задающий тон многому и многому — надолго. Ты ведь не хуже меня это понимаешь. Разве это не честно — дать мне возможность просмотреть последствия нашего выбора?

Возможно, это было честным и звучало разумно, но Эйдана охватило нехорошее предчувствие. Почему именно сейчас, чуть ли не за миг до того, как сделан последний шаг? Он видел в этом что-то от глумления над ними, что-то от желания сбить с проложенного дорогой ценой пути.

В назначенный час Даэне вошла в кабинет Начальника Экспедиции. Эйдан проводил ее до двери и решил подождать снаружи («Он сказал, это не займет много времени»). Пытаясь унять охватившую его нервозность, он прогуливался вдоль стены, нетерпеливо постукивая по ней пальцами.

Это и правда не заняло много времени. Дверь вновь раздвинулась очень скоро — подозрительно скоро. Казалось бы, какие перспективы и отдаленные последствия можно увидеть за этот срок, но по лицу Даэне Эйдан понял, что она — увидела. И увиденное потрясло ее.

— Что…? — начал он, шагнув навстречу.

Даэне застыла, уставившись на него огромными — то ли от ужаса, то ли от удивления — глазами, которые, казалось, все еще наблюдали что-то отличное от текущей реальности. Наконец взгляд ее сфокусировался на Эйдане. В следующее мгновение она оттолкнула его с невиданной для нее силой и побежала прочь, не говоря ни слова.

От неожиданности Эйдан не сразу сообразил, что происходит. Опомнившись, он бросился за Даэне вслед, но та была быстрее. Как будто впереди нее неслась невидимая волна, расчищавшая ей путь.

Эйдан бежал за сестрой до самой каюты, но догнать так и не смог. Она влетела внутрь, и он услышал, как дверь защелкнулась на все засовы. Он остановился как вкопанный. Сердце стучало так, что готово было выпрыгнуть из груди и биться о стальную перемычку.

— Что случилось?! Даэне, прошу, открой! Что бы это ни было, скажи мне! Пожалуйста, я должен знать… Черт подери, я тоже имею право!

Он стучал, взывал, умолял — дверь не открывалась. Инфоноситель Даэне тоже не подавал признаков жизни. В панике Эйдан уже собрался было бежать за Эдриком, но вовремя вспомнил, кто инициировал происходящее. Привычно сжав кулаки и стиснув зубы, он отправился назад по знакомому до боли маршруту.

Начальник Экспедиции приветствовал ворвавшегося коротким смешком.

— Я смотрю, у тебя в голове только один источник всех бед! — сказал он, весело подмигнув. — Но прежде чем ты в очередной раз кинешься на меня изливать свою злость, предлагаю тебе подумать вот над чем. Я только дал ей возможность увидеть. Она хотела этого — и действительно смогла увидеть то, что увидела. Ты же не думаешь, что она узрела там вашего покорного слугу? Мое участие в вашей жизни заканчивается через несколько дней — ровно в тот момент, когда корабль под водительством тебя и твоей сестры войдет в структуры Древа и начнет спуск. Вся дальнейшая история — дело исключительно ваших рук.

— Так дай и мне посмотреть на это! Это состояние… погрузи в него и меня. Я тоже должен видеть наши перспективы!

— Ты забываешься. Твоя сестра — единственная изначально призванная. Ей и жить с увиденным. Ты всего лишь соруководитель — потому обобьешься без. К тому же всё, что тебе нужно, ты уже видел. Это не так сложно для тебя, и со временем ты сам научишься вызывать эти состояния. А теперь отвлекись ненадолго от твоего теплого ко мне отношения и поразмысли, почему именно тебя, а не меня так нелюбезно смела со своего пути твоя сиятельная сестра. И почему именно от тебя она наглухо заперлась в своей каюте.

Эйдан застыл на месте. Злость и решимость улетучились. Он открыл было рот, но слова не находились. Зато появились мысли — ни одной определенной, но они атаковали ум множеством мелких вопросов, которые в конце концов свелись к одному.

«Почему она смотрела на меня так?» — потерянно думал он, бредя обратно. — «Так холодно и с неприязнью. Как… как на чужого. Это читалось в ее глазах, нет смысла отрицать, что ты этого не видел».

Логичного ответа тут не было и быть не могло, и ум умолк, захлебнувшись своим содержимым, оставившим после себя упругую, сжимающую сердце тишину.

Когда он добрался до каюты Даэне, то обнаружил, что дверь открыта. Сестра сидела у окна, спиной к двери. Услышав его шаги, она встала и развернулась ему навстречу. Лицо ее было бесстрастно.

— Что происходит? — Эйдан обнаружил, что голос садится от волнения. — Мы уходим или нет?

Даэне долго смотрела на него, прежде чем заговорить. Как будто сомневалась, достоин ли он ответа.

— Конечно, мы уходим, — сказала она, так ровно, как будто ничего не случилось. — Всё ведь давно решено.

— Тогда почему…? Что это было, когда ты вышла? Ты увидела там что-то такое, что ставит под сомнение благоприятный исход нашей высадки?

Даэне одарила его кривой усмешкой.

— Насколько я могу судить по косвенным признакам, наша посадка будет благополучный. Как и то, что за ней последует. Опасности нет. Нам не стоит беспокоиться об этом.

На все последующие расспросы Даэне ответов не дала, выразив твердое намерение закрыть данную тему. Видя, что напряжение отпустило ее, Эйдан решил не настаивать. Успокаивая себя тем, что произошедшее можно объяснить стрессом, беременностью, переутомлением, чем угодно психологического толка, он и сам в конечном итоге предпочел до поры задвинуть этот инцидент на дальнюю полку своей памяти.



— Он что-нибудь сказал тебе напоследок?

— Был краток. «Руки береги», — вот что он велел.

— Прекрасное напутствие! — Даэне фыркнула. — А мне, представь, тряпку выдал. «Это тебе пузо прикрыть, чтобы граждане Орсполы не смущались». Как будто вид беременного лидера может их оскорбить! Здоровая такая тряпка, почти до пола. Чуть не запуталась в ней с непривычки. По мне так бред это и нелепость! Вот представь: садимся мы, двери открываются… все люди как люди, одна я — героиня комикса. В плащ завернувшись. Как дура. И обряд еще этот… Так и не поняла, к кому за ним обращаться.

— Ну ладно тебе. Он знает, что говорит. Наверное.

Эйдан обвел взглядом просторное помещение, где, кроме них, больше никого не было. Завтра он займет место пилота рядом с Даэне и поведет сияющий новизной корабль в его первый и последний рейс. В свой последний рейс, из которого он уже не вернется. Не вернется в космос. Больше никогда.

Завтра. Завтра всё станет окончательным. Завтра они перестанут быть окружены сиянием звезд. Оно скроется за негаснущим светом одной-единственной звезды, и для них начнется новый отсчет. Но это завтра. Сегодняшний день был оставлен для прощаний.

Прощаться с обитателями «Реки», однако, настроения не было. Тем, с кем им довелось более-менее тесно взаимодействовать в ходе экспедиции, близнецы уже сказали своё «прости». Отсидев положенное время на приуроченном к отлету общем собрании, Эйдан и Даэне улизнули с завершающей его вечеринки, чтобы прийти сюда, в один из панорамных залов: налюбоваться напоследок тем, что составляло содержание их жизни с самого ее начала.

— Больше никогда. С трудом верится, — эхом откликаясь на его мысли, Даэне жадно вбирала глазами мельчайшие детали их окружения. Как будто боялась не запечатлеть надлежащим образом в памяти.

— Ты кому отправил сообщения? — спросила она чуть спустя.

Каждый из колонистов должен был передать прощальные послания остающимся в Союзе родным и близким, а также урегулировать дела, касающиеся наследования имущества и иных важных вопросов.

— Только Кравсу Кратту. Освободил его от возвращения долга. Пусть живет с чистой совестью.

— Мог бы не тратить зря время! Он не из тех, кто о совести печется хоть квант. А я написала Тао-Ллиди, — продолжила Даэне после паузы.

— Неожиданно. И что же: ты перечислила ему все твои впечатляющие достижения с особым акцентом на личных женских?

— Нет. Просто поблагодарила за науку. За то, что научил различать. Своё и чужое. Еще пришлось родителям Эдрика улыбаться и махать. Должны же они иметь визуальное представление о той, по чьей вине не видать им больше сына. Но вины я не чувствую, — на лице Даэне появилось жесткое выражение. — Все случилось так, как случилось. Каждый сделал свой добровольный выбор. И пусть скажут спасибо, что у них родится целых два внука!

Эйдан согласно кивнул. Для сожалений не оставалось ни времени, ни места.

— Ты готова? К тому, что случится завтра.

— Как к этому можно быть готовой? Но — да. Вопрос, готовы ли остальные.

— Более чем. Ко всему прочему они получат поддержку, о которой сами не подозревают. Я наблюдал во время занятий, как Гронар и компания навешивают на них настройки. Вместе с правилами грамматики и знаниями по культурологии. Отключают от союзного, подключают к местному. Так забавно: целые гирлянды настроек — а наши ни о чем не догадываются.

По лицу Даэне Эйдан понял, что та не находит это забавным.

— Упаси меня тьма видеть то, что видишь ты! Мне достаточно того, что мне доступно. А помнишь, как мы по очереди водили корабль вслепую, задолго до всего этого, на практике в академии? Я ужасно гордилась тем, что могу выполнить петлю Моора с закрытыми глазами, — Даэне решила пуститься в воспоминания, чего давно с ней не случалось.

Они еще долго сидели, обсуждая эпизоды былой жизни, возвращая друг друга и себя к неким важным точкам прошлого, из которых нужно было изъять свои давние впечатления. Словно это был ритуал, без которого прощание не могло должным образом состояться. И это не было прощание только с людьми или событиями. Это было прощание с большим космосом. Их колыбелью и родной стихией. Их домом, пусть не самым гостеприимным, но не имеющим границ. Дающим свободу передвижения. Впрочем, подумал Эйдан, настоящая свобода совсем не в том — и, уже не удивляясь этому, отметил в себе отсутствие каких-либо сожалений по поводу расставания с мнимой свободой космических полетов. Это было лишь окончание одного путешествия и начало другого. Пока есть жизнь — есть и движение. Что до космоса самого по себе, то, в конце концов, любая планета тоже висит в космосе и по нему держит путь. Полет фактически никогда не прекращается.

Отвлекшись на минувшее и грядущее, Эйдан не сразу почувствовал на себе чужой взгляд. Он поднял глаза и ощутил, как содрогнулась рядом с ним Даэне. В дверном проеме стоял Вэдриен. Он молча смотрел на них немигающим желтым глазом с узкой прорезью вертикального зрачка.



Официальное прощание проходило в главном зале. Том самом, из которого они когда-то наблюдали первое появление планеты перед своими взорами.

В некотором смысле эту ситуацию можно было назвать неловкой. Явственно ощущалась разлитая в воздухе натянутость и даже напряженность. Она, тем не менее, не была чрезмерной, и всё скорее выглядело так, как если бы их группа отправлялась в очередную длительную экспедицию, из которой она рано или поздно вернется, причем вернется запланированно.

Это был не их случай, однако, как правильно вести себя в сложившихся обстоятельствах, ни остающиеся, ни отлетающие не понимали. То тут, то там раздавались шутки и нервные смешки, напоминания передать приветы общим знакомым и некоторые другие, более осязаемые, вещи — близким. Люди, ставшие единой командой, расставались — но как будто не навсегда.

Отбывающие формально передали свои обязанности тем, кто будет замещать их на обратном пути, и выстроились в несколько рядов, ожидая последнего напутствия от Капитана и Начальника Экспедиции. Личные вещи уже ждали их на предназначенном к спуску корабле. Самый большой багаж оказался у Лена Ванадонна: коллекция музыкальных инструментов. Принадлежности остальных были куда более скромны.

Наконец зазвучали слова прощания от первых лиц корабля. Капитан, с видом таким, как будто он менее всех остальных верит в реальность отлета пятой части своего экипажа, поблагодарил за верную службу и пожелал быть столь же достойными гражданами новой планеты. Он не скрывал, что ему будет не хватать их на обратном пути. «Но превыше всего», — заключил Капитан, и Эйдан мог поклясться, что в его глазах мелькнула тень слёз, — «я желаю вам счастья. Счастья под ясным солнцем выбранного вами мира». Эйдан, как и многие другие, улыбнулся Капитану: он считал того лучшим руководителем за всю свою карьеру.

Начальник Экспедиции вел себя привычным образом. Он напутствовал колонистов с равнодушным видом, словно не имел никакого отношения к этому предприятию и дальнейшая их судьба его нисколько не волновала. Последнее, впрочем, вполне могло соответствовать истине. Единственный момент интереса, проявленного главным, заключался в том, что он спросил, не изменил ли кто-нибудь из них своего решения поселиться на планете. Таких не обнаружилось, и распорядитель миссии посмотрел на Даэне долгим взглядом, в котором невозможно было прочесть ровным счетом ничего.

Стоя чуть впереди остальных, Даэне сохраняла видимое спокойствие. К слову, «тряпка», врученная ей накануне главным, являла собой изящную, легкую ткань бело-серебристого цвета, наброшенную на плечи наподобие плаща и стянутую на груди застежкой с эмблемой сектора пилотирования и навигации — напоминанием об их былой принадлежности. Ниспадая широкими складками практически до пола, плащ на удивление хорошо маскировал беременность, а наличие прорезей для рук позволяло ему не распахиваться во время движения. Даэне зря опасалась выглядеть нелепо: необычное одеяние было ей к лицу и придавало вид начальственный и величавый.

Отзвучали последние слова, и вот они уже идут по коридору, бросая прощальные взгляды по сторонам. Первые лица «Реки» и особо близкие отлетающим члены экипажа сопровождают переселенцев до корабля. Кивки, объятия, «Великий космос да благословит вас!» — и дверь ангара отрезает их от прежней жизни, оставляя всё привычное позади.

Оказавшись внутри, Эйдан провел рукой по приборной панели, которая будто не догадывалась о своем судьбоносном назначении. Как и о том, что срок ее службы окажется рекордно мал. У этого корабля была одна-единственная задача: пройдя через сложные энергетические структуры, доставить на поверхность планеты группу из двухсот с лишним человек — и больше никогда не подниматься в небо.

Какие бы трансформации ни претерпевала личность, внутри себя Эйдан оставался предан своей первой профессии, и его душа пилота не могла смириться с мыслью, что отличный новенький звездолет с большой вместимостью будет использован лишь единожды, а затем оставлен на земле — как будто умирать. Впрочем, для подобного чуда техники невостребованность означала именно что смерть. И это будет его, Эйдана, рук дело.

Эта мысль прочертила разум — и тут же растворилась, освобождая место надчеловеческому. Оно разворачивается внутри, безмолвное и грандиозное. Границы с внешним исчезают — масштабность раскрывается наружу, охватывая всё и вся и соединяясь с точкой пути. Сейчас все силы, все ресурсы системы призваны подчиняться тому главному, что, его и Даэне стараниями, уже свершилось на тонком плане — остается проявить это в материи.

Они ждут, пока все займут свои места, и запускают двигатели. Пространство обретает иные свойства и иной объем — для них двоих и тех, кто им вверен. Даэне собирается и пересчитывает людей про себя. Лицо ее сосредоточенно. Эйдан наблюдает, как к каждому из них протягиваются от нее незримые, но прочные нити. Видит ли их сама Даэне? Понимает ли, что эта связь теперь сильнее жизни? Сильнее самой смерти.

— Защитное поле включено, — ее голос спокоен. — Индивидуальные противоперегрузочные сферы работают в штатном режиме. Всем проверить страховочную систему. Двести Шестнадцатый, потушите косяк! До отлета десять… девять… восемь… семь…

Полная готовность. Шлюз открыт. Малый корабль снимается с места и покидает пределы материнского звездолета.

Дальнейшая связь с «Рекой» осуществляется теперь дистанционно. До самого вхождения в структуры Древа их еще будут направлять по курсу, но это не более чем формальность. Точный курс давно уже отработан предводителями в мельчайших подробностях и на тех уровнях, о которых большинство из оставшихся не имеет представления. Корабль легко скользит в физическом пространстве и столь же безусильно — в потоках многомерности, которые они оба научились пропускать через себя, не застревая в них. Лёгкость — закономерный результат долгой и порой мучительной подготовки.

«Настоящий пилот — тот, кто проведет корабль к цели с закрытыми глазами, если потребуется», — Эйдан вспоминает вчерашний разговор с Даэне и фразу, не раз слышанную ими за время учебы в академии. Сейчас глаза его открыты, но видят они не то, что доступно физическому зрению. Само пространство воспринимается иначе. Космос, явившийся его взору, совсем не походит на знакомый ранее. В нем нет ни звезд, ни планет в том виде, в каком они обычно предстают перед космическими путешественниками. Ничего четкого, ничего фиксированного. Вместо этого — безумная пляска энергий, неуловимые, постоянно меняющиеся… формы ли? сущности? Вечное перетекание одного в другое, непрерывный обмен как суть всего живого. Этот космос — да, он живой! Вопреки стереотипному представлению, безвоздушное пространство никогда не безжизненно.

Они плавно скользят к точке входа. Голос Ониры, глуховатый, словно выцветший, еще некоторое время руководит их продвижением, однако в этом нет нужды. Сонастроенные с Древом Мира, они идут на его зов — и никакая человеческая ошибка не представляется здесь возможной. Невидимая внутренняя струна поет в унисон с сердцем планеты, из которого Древо берет свой исток, и, влекомая на тонком аркане, сотканном из света всех звезд, что когда-либо видели их глаза, душа стремится к средоточию этих звуков, к миру, описывающему круги вокруг единственного светила, которое отныне будет озарять их путь.

Эйдан чувствует Даэне рядом с собой, видит ее как вихрь непрестанно меняющихся энергий. Их действия согласованны, работа каждого происходит на своем уровне. Он слышит ее негласное одобрение: полный синхрон. Позади он различает тех, чьи судьбы теперь связаны с их мастерством и напрямую зависят от успеха его и Даэне действий. Проведение дается гладко. Ток идет от Древа через них двоих и лишь затем передается на остальных. Сейчас все эти процессы видятся как простые: испытания и боль остались в прошлом. Ничего лишнего. Только лёгкость движения.

И вот «Река» уже далеко позади. Корабль приближается к точке входа и зависает в назначенном месте по заданным координатам: в определенном положении относительно солнца и планеты. Это их последний шанс повернуть назад. Любой может воспользоваться им, пока еще есть время. Но никто не выказывает такого желания, ни единый человек. Даэне может развернуть обратно и всю группу — только у нее одной есть на это полномочия. Не происходит и этого. Первая-Один выглядит твердой и уверенной как никогда, предельно сосредоточенной и решительной. Прямая как стрела, она сидит в кресле, созерцая тьму за бортом и иную, экзистенциальную тьму, которая сгущается перед ними в том пространстве, где они выполняют важнейшую часть своей работы. Это тьма перед озарением. Край бездны, связующей все сущее. Свет Древа Мира, его верхние ярусы — на другом ее краю.

Древо все так же прекрасно, как в тот миг, когда Эйдан увидел его впервые. Но что-то успело неуловимо измениться. Он улыбается сам себе, когда понимает — что. Древо признало их и готово принять. Оно более не беспристрастный страж своей заповедной обители. Оно открывается им, проявляясь в полную силу, распахивая объятия. Из всей своей любви земля приветствует небеса. Видят ли хоть что-то пассажиры? Чувствуют ли?

От погружения их отделяет всего один шаг.

И вот сигнал дан.

Где-то на самой периферии сознания возникает импульс. Сперва слабый, еле слышный, он постепенно нарастает до такой степени, что не повиноваться ему невозможно. Внутренним взором это видится как вспышка, которая разгорается ярче и ярче, озаряя всё существо ослепительным светом. Их пассажиры тоже ощущают его. Это призыв, которому они не в силах не последовать.

«Врата открываются!» — слышит Эйдан не слова — мысль Даэне. Пространство, носимое в себе, взрывается немыслимыми узорами, образующими друг с другом сложные комбинации. Подобное же происходит и в пространстве внешнем. Невидимая обычному взгляду сеть, охватывающая планету, приходит в движение. Она проявляется на физическом плане, и с замиранием сердца наблюдающие видят, как от вершины мира к кораблю протягивается подобие моста или тоннеля, напоминающее ажурное плетение из световых линий. Создающее им проход через крону Древа. Эйдан не ожидал, что это будет настолько красиво: разрешение на посадку планетарного масштаба. Они оба знают, что должно за этим последовать.

Целый комплекс внутренних движений, которым они так долго обучались, во внешнем мире призван выражаться одним-единственным жестом, к тому же механическим. Они негласно условились совершить его вместе.

Между креслами пилотов располагается рычаг: самый обычный, для экстренной посадки. Рука Даэне уже лежит на нем. Эйдан накрывает ее руку своей. Когда то, что можно назвать проходом, раскрывается до своего максимума и на короткий миг фиксируется — в это самое мгновение они выжимают рычаг до упора.

Содрогнувшись, корабль начинает снижаться. Если попытаться определить это движение в ощущениях, то его невозможно сопоставить ни с одной из известных человеческому опыту характеристик: оно не резкое и не плавное, не медленное и не стремительное. Чистое движение из одной плотности в другую, проникновение по ту сторону — неотменяемое, безвозвратное. Расширение и сжатие. Вдох — выдох — новый вдох. И обретаемая весомость.

Поймав луч солнца, прозрачная капля, принятая листом Древа, стекает к самому его краю и, сверкнув на прощание, летит вниз, к земле.

 

Для стороннего наблюдателя это выглядело как падение. Из условного верха в не менее условный низ, если принять за ориентир планету, куда стремился корабль.

В то время как посланцы Союза летели к своему новому дому, оставшиеся на «Реке Бессмертия» с замиранием сердца следили за их продвижением. Первые лица и летный состав набились в зал управления, остальные наблюдали со внутренних экранов. За исключением распорядителя миссии, истинную суть происходящего понимали разве что пятеро его замов, но всем прочим неведение не мешало находиться под впечатлением от внешней стороны процесса.

Как только корабль с переселенцами завис в пространстве над планетой, с ее северной полярной частью стало что-то происходить. Макушка планеты заискрилась и явила изумленным звездолетчикам причудливый узор. Изящные взаимопереплетения кружились над поверхностью, поднимаясь все выше. Нечто невиданное, гигантских масштабов, состоящее из одного лишь света, прорастало из точки оси, тянулось вверх, на космическую высоту. Оно было слишком геометрично, чтобы походить на привычное дерево, подобное тем, что росли в планерации или в естественной среде — но и ничему иному уподобить его было невозможно. Световое, узорное, рукотворное дерево. Может и не руко-, но определенно сотворенное некими разумными силами. Невозможно было оторвать от него глаз.

Экипаж «Реки» замер в ожидании. Древо меж тем тянулось ввысь, к зависшей над планетой яркой точке. Крона его испускала зеленовато-голубое свечение, создававшее эффект внушительного гало, слепящего даже на таком почтительном расстоянии. Постепенно гало начало приобретать все более четкие очертания, пока не сложилось в узор, по стилю напоминавший те, что составляли само древо. Это был отдельный символ, огромный и сияющий, расположившийся параллельно звездолету наподобие гигантских врат. Чуть погодя стало ясно, что это и есть врата — символические или вполне осязаемые — но недвусмысленно подразумевавшие, что кораблю придется через них пройти. Разомкнутость линий символа, его видимая пространственная незавершенность наводила на мысль о том, что сейчас проход открыт. Его свечение какое-то время пребывало в активном движении: картина дрожала и плыла, мерцая то слепяще-ярко, то более тускло.

Звездолетчики «Реки» видели всякое на своем веку. Казалось бы, удивить их чем-то еще уже невозможно. Однако за тем, что разворачивалось над планетой, все наблюдали, затаив дыхание. Было что-то невыразимо торжественное в этих линиях, в том, как они складывались в узор и к чему побуждали. Всё происходящее было исполнено смысла — это понимали даже бесконечно далекие от теорий символизма члены экипажа. Самые впечатлительные не находили в себе сил пошевелиться. Оно ощущалось почти физически: как сама планета и необъятные силы, в ней пробудившиеся, манят, зовут, втягивают в себя их коллег и друзей.

И это оставалось за гранью любого разумного понимания.

Когда сияющий знак полноценно проявился в пространстве и изменение его очертаний прекратилось, корабль ожил в самом прямом смысле слова. Как если бы трансформации, происходившие с символом, теперь передались ему. Он замерцал и задрожал, испуская волны робкого света в направлении врат.

Малый звездолет неподвижно висел в пространстве еще некоторое время, словно настраиваясь на неизвестность перед решающим рывком. Затем, мигнув яркой вспышкой, отчего у наблюдателей с «Реки» перехватило дух, пошел вниз. На мгновение он завис над светозарными вратами, и это мгновение показалось им вечностью. Гигантский символ мигнул в ответ, и его очертания снова пришли в движение. В этот самый момент корабль продолжил снижение и вошел ровно в центр плоскости, очерченной световыми линиями. И как только это произошло, все разомкнутые линии соединились — знак перестал быть незавершенным, преобразовавшись в более простую, но оттого не менее величественную фигуру. Теперь он представлял собою круг, куда был вписан узор, основой которого являлись три дуги, образующие между собой нечто вроде трех одинаковых, сомкнутых друг с другом лепестков. Врата закрылись.



Одновременно с этим вся система Древа ожила и заиграла новыми формами и красками. Корабль был слишком мал, чтобы сравниться с ней по размерам, однако наблюдатели были способны видеть, что с ним происходит.

Миновав поле, очерченное символом, корабль был немедленно захвачен Древом — по крайней мере со стороны это выглядело именно так. Тонкие световые нити-ветви протянулись к корпусу, оплели его, и дальше он опускался уже в этом зеленоватом свете, проходя один уровень за другим в направлении поверхности планеты. Ничем иным, как уровнями, или слоями, это нельзя было описать.

Корабль приближался к цели. Собственно, в его движении не было ничего необычного: так спускаются на планеты сотни и тысячи других кораблей. Однако в данном случае на всем этом продвижении лежала печать неизбежности. Невозвращения. И дело было не только в антураже гигантского светового шоу, не только в том, что звездолетчики «Реки» знали про окончательность отбытия своих товарищей — но и в чем-то ином, неуловимом. Как если бы сам этот мир транслировал через свое Древо: «Оставьте всякую надежду! Я забираю их себе — навсегда».

Даже самые отъявленные материалисты понимали сейчас, что все это не может быть вписано в чисто материалистическую картину мира. Впрочем, каждый видел в происходящем что-то свое.

На некотором расстоянии до входа в атмосферу ярусы закончились, и корабль, освобожденный от сияющих ветвей, вышел на стандартную траекторию снижения. Когда он исчез из поля видимости, слившись с верхними слоями атмосферы, собравшиеся в зале управления наконец перевели дух. Первым гробовое молчание нарушил старший помощник Капитана, который не был крепко привязан ни к кому из отбывших и потому мог рассуждать обо всем отвлеченно и даже немного цинично.

— Ничего себе иллюминация! — с ноткой завистливой иронии выговорил он. — Где б меня так встречали! Я почитай что всю жизнь в космосе, а такого светошоу ни разу не удостоился.

— А давай ты заткнешься, а? — игнорируя этикет и порядок субординации, бросил в ответ Мингул.

Остальные, включая Капитана, подавленно молчали, не отрывая от экранов напряженных глаз. И только в самой глубине зала, вдали от своего бессменного поста за центральным пультом управления, не замечаемая товарищами, в беззвучных рыданиях сползала по стене Онира.

 

Начальник Экспедиции удовлетворенно прикрыл глаза, словно отмечая этим жестом успешное завершение проекта. Его подопытные еще летели к земле, но в том, что они благополучно сядут в Орсполе, он не сомневался. Дело было сделано — и сделано наилучшим из всех возможных способов. Не так, как планировалось вначале, но это даже лучше. Силы, двигающие миром, всегда знают, как правильно, а мы, простые песчинки вселенной, разве можем видеть всю картину… Делай, что должен, и будь что будет — вот задача человека. Об остальном позаботятся. Махасидхи со своей задачей справились, а что получит с этого он, задавший им направление — о том будет ведомо лишь ему самому. В свой срок. К чему торопиться. Распорядитель миссии и главный по науке спокойно стоял на своем маленьком островке, и река времени, текущая над сияющей жемчужиной мироздания, огибала его, не властная над ним. С загадочной полуулыбкой на лице Начальник Экспедиции всецело отдавался текущему моменту, созерцая его красоту.



— Вектор к северу, идем по заданным координатам, — после прохода через Древо собственный голос звучал, словно посторонний.

Какой бы необычной ни была основная часть спуска, в атмосферу они, отпущенные Древом, вошли в штатном режиме: в районе экватора — и сейчас летели не слишком высоко над землей. Блестели в солнечном свете ленты рек и блюдца озер, вдали виднелись горные хребты, и стада животных бежали, встревоженные стремительной серой тенью проносящегося над ними незнакомого существа. Корабль двигался на большой скорости, и ландшафты быстро сменялись под ним. По мере продвижения на север солнце становилось выше, а лицо земли преображалось: открытые пространства всё чаще уступали место густым лесам, реки становились полноводней, горный рельеф — менее сглаженным. Они пересекли узкое море со свинцовыми водами и достигли высоких зубчатых гор, окаймлявших континент, на котором располагалась Орспола.

В салоне затаились притихшие спутники. Эйдан чувствовал, как они всматриваются в иллюминаторы, пристально и нервно. Впрочем, на такой скорости было сложно разглядеть что-либо в деталях.

Еще немного — и вот она, Орспола. Если бы не полученная загодя информация и точные расчеты, вряд ли можно было сходу определить, где заканчивается дикая местность и начинается человеческое поселение: настолько город был слит с природными образованиями.

— Прямо по центру — две колонны с огнями. Это космопорт. Садимся между ними, — информировал пассажиров Эйдан.

Даэне согласно кивнула. Пара исполинских колонн, на вершинах которых зажжён живой огонь, должна была служить им ориентиром. Так оно и случилось. Гигантские сооружения хорошо различались на фоне затянутого облаками неба, и первая эта картина, которой встречала их Орспола, была завораживающе грандиозна: яркие факелы на свинцово-сером, воздетые высоко над землей, подобно рукам в приветственном жесте. Ни в одном из миров не встречали они такого. В этих колоннах и этих огнях было что-то древнее, изначальное, совершенно не согласующееся со вскормившим их техническим прогрессом. Одновременно — что-то от уюта. Что-то от дома. Стандартных систем наведения здесь не водилось, как и связи с портом прибытия, поэтому выравнивать траекторию пришлось без посторонней помощи.

— Отлично, теперь садимся, — в голосе Даэне слышались облегчение и усталость. Она, несомненно, также была поражена открывшимся перед ними видом, но сейчас им обоим было не до восторженного замирания. Нужно было завершить свой последний спуск.

Колонны с огнями тоже выглядели подобием ворот, только, в отличие от символа Древа, всецело проявленными в материи. На подлете корабль снизил скорость до минимума и плавно, легко, практически бесшумно коснулся земли на широком поле, расстилавшемся прямо за ними.