Леонид Балашевич. Углубляясь в историю. ч. 4-я

На снимке: 25-летний барон Густав Карлович Маннергейм в парадной форме Кавалергардского полка.

Продолжим тему Маннергейма.

Итак, благодаря невероятной личной настойчивости Густав, получив материальную и организационную поддержку опекуна и родственников, выполнил первую часть своего хвастливого обещания товарищам по кадетскому корпусу и поступил в Николаевское кавалерийское училище. Требования к дисциплине здесь были так же велики, как и в кадетском корпусе, но Густав смирился с этим, поскольку они компенсировались атмосферой столицы империи, которая была по обилию впечатлений несравнима с атмосферой захолустной Хамины. Природная одаренность и примерное поведение быстро выдвинули его в число первых учеников, а физическая сила, выносливость и интерес к лошадям позволили ему первым на курсе получить право носить шпоры.

Два года учёбы пролетели быстро, и к концу обучения Густав начал задумываться о своём будущем. Выпускники училища имели право выбора полка, в котором они хотели бы служить, но только при наличии там вакансии. Густав высоко держал планку своих желаний и стремился всеми силами попасть в гвардию, и не просто в гвардию, а в Кавалергардский полк. Он писал своему опекуну дяде Альберту: «Из гвардейских полков я ставлю на первое место Конногвардейский, потому что там можно сделать быструю карьеру. Это единственный полк, который попадает ко двору. Императрица – командир полка, она знает офицеров поименно, и так же знает их петербургский высший свет. У кавалергардов даже до забавного высокая репутация по всей России, а его мундир – самая лучшая рекомендация. Надеюсь, всего этого достаточно, чтобы дать Дяде представление о том, какой важный выбор мне предстоит через несколько недель».

У дяди, однако, наполеоновские планы племянника восторга не вызывали. У него самого было шестеро детей, которых надо было содержать и учить, и он всячески пытался охладить пыл племянника. Он прекрасно понимал, что служба в гвардии требовала больших денег. Офицерский корпус в ней состоял из выходцев из  богатых  аристократических семей. В Кавалергардском полку служили Демидовы, Шереметьевы, Кутузовы, Звягинцевы, Араповы и т.д., так что  государство возлагало на них самих все расходы по приобретению формы, лошадей и даже питанию. Он писал Густаву: «Если бы ты был богат, выбор был бы лёгким, но поскольку богатства у тебя нет, ситуация для тебя сложная. Я бы советовал тебе выбрать дешёвый полк и проложить себе путь, хорошо делая свою работу и прилежно совершенствуя свои знания.»

Но позиция Густава оставалась твёрдой. Как пишет Ягершёльд, она сводилась к следующему: «В России цель надо задавать высоко. Если ты оказался на российской службе, нужно занять заметное место. Полк надо выбрать так, чтобы с его помощью завести хорошие связи, поскольку они в российском обществе имеют решающее значение. В других странах можно пробиться наверх старательностью и бережливостью, но не в России». Густав  посылал дяде длинные письма, в которых скрупулёзно  перечислял достоинства и недостатки всех гвардейских полков, затраты на экипировку в каждом из них и перспективу продвижения по службе. Вот одна только короткая выдержка из его письма, которая говорит о многом: «Если пойду в гвардию, а оттуда в академию Генштаба, могу математически точно подсчитать, что через 9 лет стану подполковником (3 года в гвардии, плюс два с половиной в академии, плюс 3 года капитаном в Генштабе). В линейном полку путь будет более длинным и извилистым». И ещё один убойный аргумент дяде в пользу гвардии: «Почти все находящиеся на русской службе выходцы из Финляндии, которые добились высокого положения в государстве и почти все высшие офицеры начинали карьеру в российской гвардии. Только очень редкие из офицеров линейных полков пробились наверх». 
 
Нам остается только гадать, откуда у 22-летнего парня такой скрупулёзный до мелочей подход к планированию своей судьбы, откуда и как он получал информацию об условиях службы во всех гвардейских полках России и многих линейных частях, ведь интернета и справочников не было! Анализируя всё, что я прочёл об этом периоде его жизни, я прихожу к выводу, что корни его свойства с молодости задавать себе самую высокую карьерную планку  и такого серьёзного вплоть до мелочности подхода к планированию своей жизни, который сохранился у него навсегда, надо искать в целом ряде обстоятельств. На первое место надо, вероятно,  поставить его унаследованный от предков дворянский титул (его отец имел титул графа), высокий интеллект, которым отличались все предыдущие Маннергеймы, известные истории, а также дарованные природой высокий рост (192 см), прекрасная выправка и красивая внешность. Огромную роль в формировании его характера сыграло  также противоречие между высоким происхождением и бедностью и отсутствием поддержки со стороны родителей. Зависимость от опекуна, необходимость скрупулёзно считать свои затраты и письменно отчитываться за каждую потраченную марку и заранее информировать о планируемых расходах привили привычку к бережливости, иногда даже скаредности. Наконец, его стремление как можно быстрее занять высокое положение в армии объяснялось стремлением избавиться от опеки родственников и своими силами обеспечить благосостояние. Вот что он писал об этом накануне выпуска из училища дяде: «В мой последний приезд в Гельсингфорс мне показалось, что люди, мнением которых я дорожу, считают ошибочным и нелепым, что я стремлюсь в гвардию, хотя у меня нет состояния. Особенно огорчительно, если и Дядя, который всегда был мне ближе, чем другие, принимает мои устремления только за легкомыслие, хвастовство, тщеславие и т.п.». И далее: «Я не заслужу всех благ, растраченных на меня, если не буду всеми способами стремиться возможно скорее обходиться своими силами и продвинуться так далеко, как только возможно».
 
К большому разочарованию Густава, в момент его выпуска вакансий в Кавалергардском полку не оказалось, и он был направлен в 15-й Александровский драгунский полк, расположенный в небольшом старинном польском городе Калише, куда он и прибыл осенью 1889 года.  Но и эта неудача  не вышибла его из седла. Зная, что в России связи решают всё, он обратился с письмом к своей крёстной Алфхилд Скалон де Колиньи, которую мы уже упоминали, и попросил её содействия в получении вакансии. «Дорогая крёстная! В моём  затруднении обращаюсь к доброте и щедрости Крёстной. Было бы необходимо не откладывая обратиться к помощнику военного министра Обручеву или царице, почётному командиру Кавалергардского полка, с просьбой дать мне вакансию в полк». Привлёк он и отца, отношения с которым восстановились, который прибег к помощи своего петербургского знакомого, гвардейского генерала из числа финнов. Крёстной Маннергейма удалось встретиться с царицей Александрой Фёдоровной, которая, как известно, была датчанкой и хорошо относилась к финнам. Поддержал просьбу и Александр  III, который вспомнил высокого стройного Маннергейма, которого он заметил на смотре в Красном Селе. Бюрократическая машина была запущена, и за полгода все преграды – поиск вакансии, согласие военного министра, согласие царицы, согласие офицерского собрания полка и, наконец, подпись царя были получены, и во время отпуска осенью 1890 года, будучи в Гельсингфорсе,  он получил телеграмму о том, что он зачислен в штат Кавалергардского полка.
 
Ликованию Густава не было предела, он выполнил и вторую часть своего хвастливого заявления товарищам по кадетскому корпусу в Хамине при расставании после отчисления. А вот дядя Альберт никакого восторга не высказал и 27 ноября написал ему ворчливое письмо: «Не знаю даже, стоит ли мне поздравлять тебя с тем, что твои мечты сбылись и ты получил перевод. Надеюсь всё же, что мои сомнения окажутся необоснованными, и ты в соответствии с твоими надеждами получишь выгоду от перехода в кавалергарды».  Дядя уже хорошо знал цену этого шага своего племянника – 6000 рублей в год плюс разовые затраты на экипировку и покупку лошади -  огромная по тем временам сумма. Тем не менее дядя смирился и покрыл его расходы. А Густав с упоением окунулся в новый для него и захватывающий мир столичной жизни.