Бог и библиотекарь 18 - Из леса

Решив срезать, Францишек битый час огибал утес, одна сторона которого, пологая и сухая, вся была покрыта шиповником словно шерстью, а другие – отвесный камень – уходили в болотистую промоину. (Когда говорят про разбитый сад, наверное, имеют в виду, что такая штука однажды падает на него, разбивая вдребезги. Что ни говори, ландшафтный дизайн – занятие не из легких.)

Прошло еще несколько часов разной степени битости, пока он блуждал зигзагами, пытаясь выйти – уже пусть не к дому, но хоть к реке. Несколько раз он припадал к родникам, утоляя жажду, и каждый обнаруживал в ледяной воде голубую рыбку, маленькую как гуппи, словно безумный аквариумист прошелся по лесу с ведерком, полным питомцев.

Была это одна и та же или разные, неотличимые друг от друга рыбешки, понять было невозможно. Ведомый любопытством Францишек хотел было попросить Волса слетать глянуть в предыдущий родник, но вспомнил, что был с ним в контрах. О том, чтобы позволить «ящеру» усесться себе на голову, обеспечив нужный обзор, не могло быть речи. Это дело принципа.

Волс на приличном расстоянии следовал за Францишеком, огибая стволы деревьев с элегантностью летающего сутунка.

Первую половину дня, пока еще были силы, Францишек, оглядываясь, награждал его злобным взглядом, ясно говорившим, что библиотекарь ящеру не товарищ. Затем уже, измотавшись, он постепенно вышел из роли, и смотрел на Волса как на неотъемную часть пейзажа.

Умом он понимал, что тот лишь таков как есть и другим не быть, но сердцем отвергал свою роль, уготованную ему в этой «прекрасной сказке». Тем паче, что не знал о ней толком ничего, питаясь смутными предчувствиями, что роль эта хуже некуда. Даже если ты прима постановки, в конце которой прилежно и натурально убивают протагониста, завидуй рабочим сцены, которые после смены выпьют за твою память со словами: «Богатые тоже плачут».

Кстати, двое таких рабочих, загнавших «приму» в лес, вполне могут болтаться рядом, поджидая момента завершить постановку в соответствии со сценарием.

Возможно, впрочем, в нем говорили голод и чувство чужого места…

Когда Францишек, до макушки погруженный в раздумья, наконец выбрался, занимался вечер. Агата в стойле приветствовала его громким ржанием.

Песчаная дорожка, ответвлявшаяся к конюшне, была ровной, без единого следа. Библиотекарь ни разу не видел, чтобы лошадь выходила каким-то другим путем, хотя, как уже было сказано, ограда выгула являлась скорее символом, а не полезным сооружением, неспособная удержать даже хромого ослика. Сказывалась дрессура или природная убежденность, он не знал, но был уверен, что кобыла не покидала свое жилище. По крайней мере, с тех пор как кто-то подмел дорожку.

Вооруженный дубиной, Францишек осторожно выглянул из-за бани.


Далее http://proza.ru/2020/07/12/512