Кафе Парижанка

Вместо предисловия.

  Писать предисловие для короткого рассказа -  дело, по-моему, глупое и бессмысленное, но тут, господа, особый случай. Странный свёрток с рукописью мне передал наш уборщик поздним вечером. Утром того же дня, на рассвете, его пыталась оставить на крыльце издательства некая "высокая дама в тёмном платье". Сказала Фёдору, что не может "увезти Это за океан" и смотрела умоляющим взглядом.
Это была очень старая самодельная тетрадь некогда малахитового цвета; плотные обложки, сероватая бумага - были скреплены спиралью из толстой медной проволоки. Вместо названия на первой обложке - тиснение - выпуклый росчерк по косой - La russe. Видимо, было покрытие, но сегодня - увы... Сзади, внизу - по прямой - Paris 19...
  Содержание престранное. Сначала идут листы в неразборчивых бледных линиях, кажется, карандашом - исчёрканная, истерзанная рукопись. Затем лист, другой - чётким строгим почерком чернилами. И так до конца тетради - листов около сорока. Набело получилось страничек тринадцать не больше ... И это наброски, кажется. Рассказ о любви. Была и записка за подписью Анны Шаврин.

 
   "Прошу внимательно отнестись к этой рукописи. Она принадлежит моему мужу.
    Мы прожили с ним много лет, но брак наш был только условностью, неким
    благожелательным сговором... Из уважения к редкому чувству, с которым он
    живёт всю (зачёркнуто...), я вручаю вам их судьбу. Его имя Владлен Белов
    (бумагу о передаче авторского права имею)."


  Мы сохранили название, данное автором рукописи (Кафе ...). Возможно, могло быть и другое, закончи он свой рассказ.Мне нечего сказать более в своё оправдание. Меня тронули эти строчки. И даже в том виде, какой я постарался придать его тексту, не исправив ни буквы, а лишь соединяя части, он явился мне недурно исполненным нарративом... Впрочем судить тебе, читатель.
                Иван Бурмин
                редактор издательства "Живаго"

                I

  Он не знал, что скажет Анне. Да и само слово "измена", как понятие, как положение, состояние - что там ещё, никак не получалось связать с тем, что происходило с ним вот уже третий месяц ... Вечером сорвался на Участок по звонку, а там всё оказалось плёвым делом, ложным беспокойством - перестраховкой дежурного связиста.
  Аськин несмешной анекдот прилетел в сети, когда он подходил к автобусной остановке. Он двинулся к ней пешком. Ну и вот ... Случилось то, что случилось.               
  Адрес её не менялся уже лет сорок - это он понял из первых странных - пространных её сообщений.
  Сумерки весной сгущаются нехотя ... Наползают исподволь, словно беспокойный сон после утомительного дня. Влад любил свой город, чистый, провинциальный, благородный в своей старине, где за каждым поворотом его сторожила церковка, резной палисад или старый дворик с клумбами и акациями, с чугунной скамьёй...
В подъезде было светло и пахло помытым бетонным полом да чем-то пряным косметическим. И аппетитным съестным.               
  После первой встречи в кафе они снова долго переписывались и мягко ободряли друг друга, сглаживая ту неловкость, что потеснила приятный, непринуждённый начальный тон их общения в сети. Это тогда, когда каждый день, или порой даже каждый час приносил ему новую порцию воспоминаний...
  Ася в свадебном платье. О, нет - не невеста... Никогда не была невестой - ребёнок вне брака и всё такое - два института, магистратура... Просто красивое светлое платье на свадьбе у однокурсников. И фотография в студенческом альбоме с его подписью "My love", сделанной в тот день...
  Аська в белых брючках и белой же мальчиковой рубашке - обалденно идущий шатенкам наряд - на его пороге в разгар сессии... Аська смешливая... Аська депрессивная... Он помнил всё.
  Аська...- стоя на голове в его комнате - на ковре - слетевшая на голову футболка... родинка сразу под сердцем сантиметрах в пяти (?) - белоснежное бюстье...безупречно в струнку вытянутая спина и выпуклые, устремлённые ввысь носки стоп. Красное платье на последнем вечере в институте. Каштановые локоны, озорной взгляд как бы исподлобья. Улыбка, милее которой он не встречал больше ни у одной из женщин. И то, как он любил смотреть на неё.
               
                II

  Тёплый кокон постели. Что может быть лучше? Вскакивая по ночам, чтобы впустить с прогулки кота, пробегая босыми ногами по ледяному полу, ощущая сквознячок с кухни, где всегда проветривалось, Ася научилась предвкушать благость этого нагретого закутка. Кутаться поплотнее и улыбаться, засыпая. Кот, будто чувствуя эти волны покоя и теплоты, приходил и ложился в ноги, поближе к мягкому белому свёртку.
  Ася не заметила как, когда, с какого времени, кокон вырос до размеров квартиры. Домой, домой. Всякий раз, покончив с делами, быстро шагая по улицам или передвигаясь на транспорте, она предчувствовала тот же очаровательный миг... Тепло, покой, тишину. Помнила так же, что раньше - в юности и в молодые годы, пускаясь в путешествие, она любила их больше за это вот волнение при возвращении. Восторг! Уехать, чтобы ощутить счастье, большое удовольствие от возвращения домой.  К себе.
  Наверное, было ещё что-то, что составляло суть натуры, характера, того внутреннего содержания и элемента души, которым она дорожила всегда и тем больше, чем старше становилась. Это Внутреннее было и ярче , и нужнее. А события жизни, которых было не так уж и мало, существовали где-то в отдалении, словно приятный (или не очень) багаж. Словно он был принят где-то на склад, в архив и предназначен был для временного лишь пользования. На всякий случай.
Пришло время, и взрослый сын стал частью этого Внешнего мира. Было, правда, ещё одно счастье - взаимное обожание с внуками и близость с ними.
  И, конечно, круг общения. И обоюдные интересы. И работа. И заветные файлы, куда заносилось всё то, что не вмещала душа. Чаще в виде зарифмованном или преображённом по заведённому порядку- правилу всех пишущих людей. И книги, конечно. Много книг. Библиотека отца.
  Влада она помнила всегда. Он был из тех персонажей юности, которые, бывая тогда не на самых главных ролях, с годами, вдруг, становились значительными и необходимыми. Забывались тысячи имён и фамилий, телефонов и адресов... Но именно память, служа и подчиняясь какому-то тайному закону сердца, сохраняла весь список данных, касающихся нужного ей лица. Странно и бессознательно.
  Его предновогоднее сообщение накануне её Дня Рождения, неожиданное и полушутливое, внесло сумятицу и недоумение в её ставшую слишком бледной и прозаической жизнь.
  И всё-таки что-то ещё. Переписка была нервной. Они умудрились несколько раз поссориться, обидеться друг на друга, помириться. Извиниться. Замолчать почти на три недели и, наконец, обменяться парой фраз в сети:
 
  Он  Кафе "Парижанка" 19:00 Среда?

  Она (через час) - Хорошо. Могу опоздать. Лекция.

                III

  Он и сам чуть не опоздал. От волнения во время бритья так проехался станком, что задел усы. И минут пять стоял в нерешительности, раздумывая, а не сбрить ли вовсе всё к чертям... Нет, это уж слишком. С ума ты сошёл! Представил, как нелепо стал бы выглядеть...
На входе в кафе, пройдя небольшое фойе с банкетками из чёрной кожи и зеркалом напротив, он сразу же увидел её. У стойки. Она и раньше любила такие серо-голубые парки. Узкая стяжка на талии; волосы короче... Знакомый абрис щеки...
  Сердце вдруг начало спотыкаться, и на вдохе ему не хватило воздуха. Такое с ним уже было однажды - в тот день, когда получили телеграмму от сестры, что "умерла мама"...
  Банкетка пришлась весьма кстати... Девушку звали Алиса - её окликнул и увёл плейбой, ворвавшийся стремглав с улицы. Зажужжал - застрекотал скутер и умчал обоих. Глаза у девочки были огромные, голубые. У Аси-то карие.

  - С Вами всё хорошо? - подсела другая малышка в униформе... - Скорую? Воды?
  - Попробуем обойтись без врачей, - прохрипел он в ответ. - Воды, пожалуй.
  Благодарю Вас!

  Влад прикрыл глаза и решил, что мудро кто-то придумал застёжку мужского костюма. У мужиков, видно, сердце чаще шалит: вот так - сунул руку в створки между пуговицами - оно и полегче.


                *  *  *


 Ася припарковалась неподалёку от входа. Ей тоже было не по себе. Посмотрелась во все зеркала трижды - пудреница, блокнот, зеркало заднего вида... И всё-таки неловко было так опаздывать,  заставляя себя ждать. Она шумно выдохнула и выбралась из " Рено".
  Она не сразу заметила этих двоих сидящих. Прошла, и уже вступая в зал, оглянулась. Узнала почему-то по усам (а, фотография в Инете...) Встревоженно приблизилась, развернувшись.
  Влад открыл глаза и увидел её лицо перед собой. Ася присела на корточки, глядела на него напряжённо и всматривалась с любопытством. И улыбка, и глаза у неё остались прежними.
 
  - Как ты? Идти сможешь? Давай я тебя отвезу, - сказала она.
 
  Влад увидел своё отражение в зеркале. У него был вид ошалелого идиота.
 
  Девушка-администратор осторожно встала. Ася присела и стала тихо ждать. Потом услышала за спиной: "Да, всё в порядке, за ним жена приехала."
 
  - Ты неплохо водишь, - сказал он ей в машине.
  - Нет, плохо. Ты так говоришь, потому что сам не любишь автомобилей ...

  Она была прелестна. - Чёрт возьми, как она хороша в свои почти шестьдесят, - говорил себе Влад и не верил своим глазам.

                IV

 Слышали ли вы на рассвете пение птиц? Случалось ли вам войти утром в птичий гам, как в Храм, зазвучавший, что тот хорал?! Словно гимн восходящему солнцу! Или Песнь торжествующей Любви!
  Всё, что он знал об этом из книг, оказалось полным бредом. Он читал сотню раз, как это могло происходить.
  Скромные пуританские соития с Анной не в счёт. Несколько нехитрых правил, усвоенных в первые годы брака, верой и правдой служили им все эти годы. Дочь стала плодом этих скромных утех и в общем-то несложного затем контроля за деторождением.
  Влад снова вспомнил этот немой протест в глазах матери и полное нежелание говорить на тему брака с Асей,которая уже год растила своего малыша. И умоляющий взгляд отца в те первые месяцы, когда он вернулся из армии.               
  Никакого Бердяевского полового бессилия... Никакого Аксёновского "ридикюльного акта"... Всё другое, по-другому - божественно и прекрасно. Да, именно так изъясняются ошалевшие от счастья идиоты. Асечкин последний замедленный выдох-стон и его сдерживаемое изо всех сил мычание после сладчайшей сюиты скольжений и   О чём, интересно, успела подумать Аська . . .

                *  *  *

  Пока он возился в ванной комнате и соображал... (Ася в спину сказала что-то про кувшин).
  В кабине под краном стоял фаянсовый таз и в нём голубой глиняный сосуд. Умыться в раковине не удалось - кран ответил жутким урчанием. В душевой посчастливилось дождаться лишь тонкую струйку тепловатой воды. (Ась, что у тебя с водопрово-о-о-до-о-о-м?) Попытался влезть и обмыться, как сурок под весенним ручьём-водопадом. Сообразил потом наполнить тазик и полить себя из кувшина. Вырвалось матерное слово...
  Может быть, следовало развернуться и уйти, но хотелось, однако, чтобы она пришла в себя.
  Он увидел её в одеяле, странно и смешно завёрнутую. Каштановая шапочка кудрей дышала и рассыпалась кольцами... Ему захотелось снова увидеть её лицо. Лицо спящей любимой женщины.
  Оно было строгим и казалось, что ей снится такое, в чём видится горечь или боль.
   Влад увидел, как миниатюрная Аськина пятка высунулась вдруг из-под одеяла и продолжала скользить подобно осторожной голой смуглой рептилии. Застыла. Он протянул руку, присев, и с той же медлительностью заключил милую круглоту в ладонь, то есть бережно обхватил, стараясь не дышать. Тёплую и суховатую... Жаркая волна - та самая, что настигала его всякий раз, когда он смотрел на единственную у него её фотографию. И потом - стоило ему вспомнить её волосы, её жест какой-нибудь... И чаще, сильнее в эти последние месяцы - ещё нетерпимее после встречи в кафе. Нега, истома, сладостная мука - есть ли у этого ещё какое-нибудь название? И, казалось, что большего ничего и не бывает и не может быть. А вот поди ж ты...
 
  - Я люблю тебя, моя девочка, - промолвил Влад тихо, одними губами...
  И вот - поменялось выражение её лица. Ася вздохнула и открыла глаза. Улыбнулась. В этот самый момент что-то взорвалось и загудело в ванной. Влад ринулся на звук... Ася прошептала ему вслед: "Я  люблю тебя, Владысь...  Я тоже..."

                *  * *

   Он притормозил возле двери. Прислушался. В доме стояла непривычная для позднего утра тишина. Он зачем-то позвонил, на ходу придумывая потерянные, украденные, оставленные ключи. Заскулил за дверями любимец Арно и тут же, почуяв хозяина, забил хвостом...
На кухонном столе его ждала записка Анны: "Я у мамы. Что-то мне не нравится её настроение. Не беспокойся. Звони."
Тёща, девяностодвухлетняя Галина Марковна, нечаянно, вдруг, спасла положение своего, между прочим, очень любимого зятя.