18. Парадигма
Праздник продолжался. Дорога в школу была усыпана крошками. Детишки меня угощали наперебой, самозабвенно, ломая печенье и роняя его излишки на асфальт. Татьяна Алексеевна Удальцова была недовольна.
— Владимир Анатольевич, вы только обратите внимание…
— Я вас внимательно слушаю, — отозвался главный инженер
— Мучались мы, готовили им подарки, а эти неблагодарные заики взяли и скормили ослу всё наше старание. Моё поколение не знало столько печенья. В России в то время был оголтелый социализм.
Покинув свои машины, к нам на пяточёк подтянулись иные аристократы. Среди них особенно выделялся молодцеватый старичок, сохранивший немало жизненных сил. В прошлом профессиональный марксист и депутат Иван Абрамович Панин никогда не работал на производстве. Он пилил бюджетные деньги на государственной службе и обустраивал праздники парткома. Услышав лукавые словеса о людях, не знавших печенья в старосоветские времена, Панин возмутился и сказал:
— Вы, Татьяна Алексеевна, говорите неправду. Печенья хватало всем, и жили мы намного лучше.
Спасая свою собеседницу от срама, Наливайко, как истинный рыцарь, авторитарно ответил отслужившему коммунисту.
— Ты, Иван Абрамович, с нами не спорь. Политические дебаты остались в прошлом. Чего тебе, старому оболтусу, неймётся да не спиться? Митингуешь, как прежде…
— Ранее у народа была справедливая мечта о лучшей жизни.
— А сегодня её, по-твоему, нет?.. Ты только задумайся, Иван Абрамович! Домик в деревне. «Мицубиси» последней модели, свои апельсиновые деревья, бассейны, а рядом с ними — огромный аквариум, в нём проживают пузатые рыбки и упитанный крокодильчик... Ты валяешься на тахте, вдыхая утреннюю свежесть. Молоденькие подружки прыгают по одрябшему телу, делают эротический массаж, тихо щекочут своими губами твои остывшие члены, вдыхая в них прежнюю энергичную силу!.. Можно ли было про такое мечтать при вашем лживом социализме?
— Приедет судебный пристав и отберёт вашего крокодила для народного зоопарка. И страшно тогда, и совестно будет отвечать за украденное масло.
— Ты про это не ври, не озирайся, никто тебя не поддержит. Больше всего ты, собака, боишься того, что твои соседи быстрее тебя отроют остатки социализма и увезут их на свои приусадебные участки, как вот эти самые шпалы, — Наливайко показал на грузовик. — А ты опять не у дел, ты опять безо всякой халявы на этом свете. Разве не так?
— Умён ты, Владимир Анатольевич, но хамоват.
— На то учился.
При комбинате имелись второстепенные конторки, о которых Наливайко даже не слышал. В ожидании новых оптимизаций, их небольшие начальнички тоже лихорадочно искали сиюминутное счастье в подъёме собственного хозяйства, и больше Капусты опасались оказаться на улице. Как в каре, эти дворяне хоронились среди им преданных уборщиц, вооружённых маховыми кистями.
Поняв, что главный инженер находится в хорошем расположении духа, Капуста покинул свою машину и подошёл к нему, чтобы повиниться.
— Ты плохо маскируешься, — улыбнулся Наливайко и протянул для приветствия руку.
Пять миллиардов рублей инвестиций, выделенных на реконструкцию производства, ещё не растаяли в прошлом. Люди спешили хлебнуть из этого источника толику деньжат, и были признательны руководству за помощь в строительстве новой жизни.
— Сдаюсь я, Владимир Анатольевич. Тебе сдаюсь. Я виноватый повсюду, жадный и непослушный подлец. Суровым ты бываешь на язычок, но иного такого хлеба с икоркой, как у тебя на службе, мне никогда не отыскать…
— Да, не журись ты, Андрюха, я тебя с работы не выгоняю. Ты — хороший специалист.
— У меня в прокатном цехе сегодня — одни старики. Молодёжь затоварилась и торгует на базаре!
— Я уважаю всякую торговлю.
— Через тридцать лет не останется металлургов. Ранее сызмальства, со школьной скамьи, нам талдычили о том, что одинаково почётен труд и вождя, и санитара, и всякой уборщицы. До сих пор ещё иной депутатишко тянет руку станочнику и кланяется в пояс многодетной мамаше. Только, вот, нынешнюю молодёжь на тяжкий путь уже не направишь. В округе весь металлолом она с боями подобрала и продала на переплавку.
— Молодые торопятся за нами. Но основное богатство державы уже навсегда в карманах у таких акул, как ты и я!
— Помилуйте, Владимир Анатольевич. Разве я — акула?..
— Не прибедняйся, Андрюха!
— Я не могу свою халупу достроить, а цены всё растут и растут.
— Минуту назад ты хныкал, что её некому убирать, что не почётен отныне этот труд для молодёжи, а ещё ранее говорил, что сам уже ходишь, стоя, на горшок.
Благо, что нынешнее служебное положение ещё располагало к бесплатному диалогу с простыми рабочими, но за душою у каждого застройщика уже скрипело сомнение: «А потяну ли я в дальнейшей жизни один: без уборщицы; без охраны; без водителя иномарки, без медицинской сестры?». Аппетиты не соответствовали карману. Вне комбината слуги стоили денег и были сердиты. Размышляя об этом, Владимир Анатольевич увидел, что рядом околачивается председатель профсоюзного комитета Натан Борисович Кушнир. Старик занимался распределением санитарно-курортных путёвок и, несмотря на глубокие морщины, дышал молодцевато. Лучшие медицинские препараты не давали ему загнуться на склоне лет.
— Я слышу, что вы кредиты делить изволите? — поинтересовался профорг.
— Ты на пенсию уйти не желаешь? — спросил Наливайко.
— Не получается, Володенька.
— Это почему же, Натан?
— Я — выборное лицо. Меня уволить очень непросто. Я пекусь, как умею, за рабочее дело и против любого диктата директората.
— Это правда. Ты уже десятого управляющего в гроб загнал. Ну, а ежели мы тебе медальку на жилетку повесим за добросовестный труд, то пойдёшь отдыхать?
— До инсульта работать буду, люблю народ.
— Тогда иди и работай, старый оболтус, твои подёнщики на даче сегодня от голода не умрут!
Мы — не рабы. Эта вольная парадигма себя изжила. Глядя на Капусту, Наливайко произнёс небольшую речь.
— Старуха Изаура не приедет из Мексики охорашивать нашу землю. Она косого взгляда не кинет на Россию, потому что денег для всех в бюджете у нашего государства не предусмотрено и не будет. Но подножный рынок рабочей силы всё-таки есть и мы его освоим.
Главный инженер показал на детишек, которых отныне обучали так, чтобы каждый из них стремился к порабощению, как ездовая собака в постромки.
— Кто ещё за моей мамашей ухаживать будет за коробку печенья? Осёл? Или я сам с ночным горшком по сортирам носиться буду? Нет!.. Прибудут волонтёры. И не спорьте, что у нас в правительстве одни бездельники, это не так.
Из его машины послышалась звонок мобильного телефона. Водитель Петрушка проснулся и обратился к начальнику:
— Владимир Анатольевич, вас опять вызывают на ковёр. Это — срочно.
Стало излишне шумно. Наливайко цыкнул на лизоблюдов, и они замолчали.
— Где вы? — спросили в трубке. — Генеральный директор уехал на неделю в Москву.
Самый, пожалуй, слабый и больной мальчуган погладил меня по холке.
— Тая, это тот самый осёл, который святой?
— Да, это — тот самый, — ответила девочка.
— Моя бабушка говорила мне, что если я до него дотронусь, то буду здоровым. Сила в нём! Можно его погладить?
Дети не обращали внимания на взрослых, прикусивших языки.
— За главного? — орал Наливайко. — Кого, Анна Ивановна? Меня? Приказом?
Отбиваясь от мухи, я вертел хвостом. Мне удалось её зацепить и отбросить на инженера.
— Убейте этого овода! — приказал главный инженер. — Он мешает важной беседе.
Все его металлурги стали размахивать руками.
— Улетай, — шипели они, а я вертел хвостом всё сильнее и сильнее, не понимая, откуда меня укусят.
Важный телефонный разговор завершился.
— Внимание
Наливайко сурово оглядел окружающих людей.
— Через пятнадцать минут у меня на даче кустовое совещание. И попрошу не опаздывать.
— Да ведь этот осёл до вечера будет стоять поперёк нашей дороги! Тут трактор нужен…
— А что осёл? — металлическим голосом произнёс человек, уже исполняющий обязанности генерального директора. — Осёл своё дело знает! Вы видите — он сигналит нам флажком. Какое это знамение?
— Отъезжайте назад, — ответил Петрушка.
Розовая ленточка, привязанная к моему хвосту, оповещала об этом.
— За мною! Мы поедем другим путём
Его водитель повернул на просёлок, ведущий в обход.
— Включите фары! — заорал придорожный инспектор Удальцов. — Сегодня — Первое сентября!
Они умчались, а дети всё ещё играли со мной в милосердие.
— Кушай, печенье! — шептала Тая.
— Какой хороший осёл! — погладил меня мальчишка.
Свидетельство о публикации №220071101726